Вернуться в сказку (джен)

Я в лесах наберу слова,

Я огонь напою вином.

Под серпом как волна — трава,

Я разбавлю надежду сном.

Тебя творить —

три года не говорить.

Сердце сварено в молоке,

Лист крапивы — в глазах костер.

Лунный свет на твоей руке,

На рубашке — красный узор.

На рубашке — красный петух,

А и мне ли жалеть огня?

Как захватит от дыма дух,

Как светло улыбнется князь!

Тебя ворожить —

Босой по углям ходить.

Тебя целовать —

Под пеплом звезды считать.

За три года траву соткать,

Темным волосом вышить путь,

Искры все на него собрать —

Пальцы болью горят, ну и пусть.

Кровь делю на двоих без слов,

Почернеют снега к весне,

Алой лентой ночных костров

Свою душу отдам тебе.

Знай, зола —

Все слезы выплакала.

Ты тоже знай, смола —

Все ветры я прогнала.

Где теперь взять тепла —

Всю душу я отдала,

А другая тебя нашла,

Другая за руку увела,

Я ее за то прокляла.

Будет время, и будет ночь…

Как в голодный, безлунный час

Ты беги, разлучница, прочь —

Обернется огнем мой князь.

Вспыхнут порохом дом и лес,

А дорога ему — в мой край.

Как затлеет подол небес,

Всю, как есть, меня забирай!*

Крупные капли воды стекали по стеклу, оставляя за собой мокрые длинные следы. Небо было почти чёрным из-за дождевых туч. Возможно, скоро должна была начаться гроза. Из-за потоков воды, стекавших на дорогу, вымощенную булыжником, улицы напоминали скорее русло той небольшой речушки — Аверзы, берущей своё начало из озера Ниммерри. Вода стекала отовсюду — с крыш домов, беседок, деревьев... Пожалуй, сейчас было не лучшее время для того, чтобы сидеть на улице и что-то делать там. Впрочем, Сара Эливейт сейчас не могла находиться в доме. Им с Эриком насилу удалось уложить Паула обратно в постель, дав ему перед этим вина, которое было призвано хоть как-то затуманить, смягчить боль. Пожалуй, это должно было хоть как-то ему помочь. Впрочем, наверное, почти помогло. Чернокнижник, наконец, уснул. Впрочем, Саре всё время казалось, что в доме, куда она пришла, пахнет смертью, страхом и тёмной магией, возможно всё было из-за тех книг, лежавших в комнате больного. Воздух здесь казался гуще и тяжелее, чем где-то ещё. Не самая лучшая атмосфера для исцеления от проклятья, не правда ли? Тем более, если они даже не знают толком — что это за проклятье. Сара чувствовала себя жутко беспомощной. Худшее, что может быть для врача — чувствовать себя абсолютно беспомощным перед тем недугом, которым поражён его пациент. Сара Эливейт чувствовала, как ей хочется, постоянно хочется опустить руки и сдаться, даже не пытаться больше как-то помочь этому Паулу, который, кажется, и не особенно хотел, чтобы ему помогали, всплеснуть руками и уйти, убежать от этой жестокой реальности... Но она не могла. Не имела права. Не позволяла гордость, всегда двигавшая ею в трудные жизненные моменты гордость отчаянно сопротивлялась и не позволяла ей сдаться. Сара всегда была гордой. Куда более гордой, чем её сёстры. Девушка грустно усмехнулась — родители всегда пытались привить своим дочерям жертвенность, но из всех девочек в семье Эливейт жертвенной была разве что Моника. Эрик отчего-то решил, что ей холодно. Зашёл зачем-то в дом, принёс плащ и кружку горячего чая... Уселся сам рядом... Саре не хотелось возвращаться в это ужасное здание. Оно чем-то необъяснимо отталкивало её, заставляло просто трепетать от страха. Это был обычный белый домик, каких были десятки в этом небольшом городке, где они сейчас были, но что-то определённо с ним было не так, дом был будто бы насквозь пропитан чем-то отталкивающим, страшным... Сидеть на ступеньках перед домом было куда лучше. Можно было отвлечься от мрачных мыслях о проклятье, подумать о чём-то более приятном и расслабляющем. Например, о яблоках или книгах. Сара, пожалуй, очень сильно любила яблоки.

Впрочем, было бы просто невежливо просить у Эрика сейчас ещё что-то. Молодой человек и так сильно услужил мисс Эливейт тем, что принёс тёплое пальто и горячий чай. На улице становилось уже довольно зябко. Не хотелось чувствовать себя неловко от его заботы, ведь именно её пригласили для того, чтобы хоть как-то облегчить участь Паула. Его ждала поистине страшная смерть. Девушка знала, как всё будет происходить дальше. Не пройдёт и двух месяцев, как Паула уже будут хоронить, а за месяц до этого он перестанет как-то воспринимать окружающий его мир, будет бредить.... Впрочем, даже до этого ему будет настолько плохо, что любому человеку, который находится с ним рядом, будет ужасно тяжело. Проклятья убивали медленно, постепенно, но не давая знающему человеку даже тени надежды на то, что страдания несчастного можно будет хоть как-то облегчить. С каждым днём всё будет становиться хуже и хуже. Маг уже — он точно был магом хотя бы потому, что на тех, кто колдовать не умел, наложить такое проклятье было просто невозможно — едва соображал, да и чувствовал он себя, очевидно, даже хуже, чем это казалось со стороны. Эливейт было до невозможности жалко его, но, пожалуй, она ничего не могла с этим поделать. Кто мог наложить на волшебника такое проклятье? Пожалуй, это был слишком трудный вопрос... Слишком трудный вопрос для обычной девочки из небольшого посёлка. Сара не владела магией и, следовательно, не могла обучаться в Академии, где ей обязательно объяснили бы всё, связанное с проклятиями. Или хотя бы часть той информации.

Эрик зря пригласил её в этот дом. Зря надеялся на чудесное спасение своего друга. Зря надеялся на то, что болезнь отступит... Состояние Паула было вызвано совсем не болезнью, и именно в этом была вся проблема. Проклятье невозможно вылечить, его возможно только снять. И, наверняка, Сара, правда, не знала этого точно, проклятье такой силы мог снять только тот, кто его наложил. В этом заключалась, пожалуй, основная трудность данного положения, но ведь были ещё и другие. Взять хотя бы ту боль, которая не отпускала несчастного чародея ни на минуту. Взять хотя бы то состояние с которым, как однажды случайно обронил в разговоре один из преподавателей на курсах, можно было сравнить разве сдирание с человека кожи заживо. Взять хотя бы то полузабытьё, из-за которого Паул просто не мог нормально соображать. Теперь маг спал, но мисс Эливейт знала, что в таком состоянии он пробудет весьма недолго. А после придётся вновь думать, как хоть немного облегчить его страдания. Не давать же ему ещё вина... Это было бы слишком опасно... Говорили, что у магов были какие-то лекарства, которые могли в разы облегчить боль, но Сара не умела их готовить, да и ни в коем случае не имела права их назначать. Эти лекарства вряд ли возможно было бы приобрести где-то. Девушке до невозможного стыдно признавать свою беспомощность перед этой ситуацией. Она не хочет, ни за что на свете не хочет снова оказаться слабой. Она достаточно была такой — безропотной, беспрекословной, тихой, милой Сарой. Теперь девушка уже давно не такая. Она просто не может позволить себе снова оказаться слабой, снова проиграть. Она должна быть сильнее, чем. Возможно, ей самой этого хочется. В глазах Эрика всё ещё не угасает слабый огонёк надежды. Интересно, насколько же хорошим другом надо быть, чтобы всё равно надеяться, даже в такой, совершенно безвыходной ситуации? Саре было жаль его, но она просто не знала, чем может помочь этому несчастному человеку. Да и может ли? Что может сделать простая сестра милосердия? Но Эрик надеялся. По его глазам было видно, что он перепробовал уже всё, чтобы спасти друга, но... Вероятно, даже опытные врачи не давали ответа на то, что случилось с Паулом. А что могла сделать она — хрупкая и глупая девчонка? Саре было неловко и больно от надежды Эрика. Она чувствовала, что снова не оправдывает чужие ожидания, но в прошлый раз, когда она чувствовала это, ей было почти совсем не больно, а сейчас... Сейчас она чувствовала себя такой виноватой... Виноватой перед семьёй, сёстрами. Виноватой перед проклятым Паулом и до ужаса взволнованным Эриком. Виноватой перед своими больными, теми, кого она смогла выходить, и теми, кто умер. Виноватой перед всеми в мире. И, наверное, больше всего перед самой собой. Правильно говорил ей тот человек — нужно просто отпустить себя. И простить. Простить за всё, что с ней когда-либо происходило.

Ну почему она не могла помочь этому несчастному Паулу? Всё было бы куда проще, если бы у него была чахотка или немирит, болезни, которые хоть и были почти неизлечимыми, но, всё-таки — почти... Всё было бы куда проще, если бы она владела магией и могла бы разобраться в том, что это за проклятье. Но она — не могла этого сделать. И это было ужасно несправедливо. Почему-то, Саре не столь хотелось помочь Паулу, этому несчастному больному, сколько его другу. Наверное, этот человек нуждался в помощи не меньше, а может, даже и больше, чем маг. Последний, во всяком случае, явно знал, за что ему достались все эти муки, знал, за что именно он страдает... Нужно было срочно что-нибудь придумать — что-нибудь, что могло бы облегчить страдания хоть одному из них. В какой-то момент Саре хотелось кричать на Паула за то, что он вёл себя так, что кто-то вздумал его проклясть. Наверняка, он сильно разгневал какого-то могущественного колдуна, чтобы тот решился на такой шаг. Насколько помнила Сара, большинство магов не слишком любило кого-либо проклинать — слишком уж это было тяжело. В какой-то момент мисс Эливейт просто хотелось уйти, убежать из этого дома, чтобы больше никогда в жизни не связываться со всеми этими магическими историями, колдунами и проклятьями.

Но она почему-то не ушла.

Словно кто-то заставлял её остаться здесь, рядом с этими двумя несчастными людьми. Она сидела здесь — на ступеньках крыльца этого дома. Здесь — а не в своей комнате. Она сидела и слушала, как стучат капли по крыше, смотрела на то, как капли скатываются по оконному стеклу. А ведь они с Эриком почти промокли... Возможно, лучше было переждать ливень в доме, но Сара отчего-то не могла. Душа дома словно не хотела впускать её к себе. Наверное, это можно понять. А кто захочет изливать душу незнакомцу? Хозяин дома сидел рядом и подрагивал от холода. Что же... Если он не хочет оставлять её в одиночестве, возможно, всё же, придётся зайти обратно и переждать дождь на кухне. Не уезжать же прямо сейчас. Было уже достаточно темно. Достаточно темно и холодно, чтобы потихоньку перейти в дом.

— Извините меня, пожалуйста... — пробормотала девушка тихо, когда Эрик захотел встать, чтобы принести ей ещё что-то. — Вы так надеялись на меня, а я не смогла помочь. Мне, правда, очень жаль...

На улице льёт дождь, и Саре думается, что ей и самой, пожалуй, не помешало бы одеться потеплее. Она встаёт со ступенек и послушно идёт за Эриком, который приглашает её обратно в дом. Хозяин дома смотрит на неё несколько виновато и тяжело вздыхает. От этого взгляда сестре милосердия становится как-то не по себе.

— Мне жаль, что я побеспокоил вас, — говорит парень почти так же тихо, как до этого говорила Сара.

Вероятно, он очень боится разбудить своего друга. Действительно — было бы вовсе не плохо, если бы тот смог поспать хоть несколько часов, не просыпаясь от кошмаров или от ужасной боли. Сон успокаивает, помогает хоть как-то расслабиться и на несколько коротких мгновений позабыть о том, что человека тревожит. Сара понимает, почему мистер Картер — про себя девушка вдруг усмехается, вспоминая, что тот попросил не называть его так — так хочет, чтобы Паул смог отдохнуть. Вероятно, именно поэтому они провели, пожалуй, добрых три четверти часа на ступеньках перед домом.

Ей предлагают присесть на низенький диванчик на кухне, и она не отказывается от приглашения. Когда ещё она сможет провести вечер в такой домашней обстановке? У неё нет ни одного родственника, с которым бы она общалась. С одной стороны, Кае было очень стыдно за то, что она почти радовалась сложившейся ситуации, а с другой...

— Вы меня простите, пожалуйста, — продолжает Эрик. — Мне очень жаль, что я зря вас побеспокоил, но... Поймите, он — мой единственный друг.

Девушка понимающе кивает. Впрочем — понимающе ли? У неё никогда не было настоящих друзей. Впрочем, она не особенно и хотела с кем-то дружить. Ей всегда было достаточно того непродолжительного общения, которое было в школе. Да и зачем, вообще, казалось ей, существовала эта дружба? Для того, чтобы был хоть один близкий человек... Теперь она почти понимала это — глядя на Эрика и Паула. Сара жалела их обоих и пыталась придумать хоть какой-то способ помочь им, что пока не слишком хорошо получалось. Она просто не знала, что ей ещё сделать. Если бы только было лекарство от проклятий, девушка обязательно бы попыталась его достать. Если бы только была какая-то возможность снять проклятье Паула, Эливейт обязательно воспользовалась бы ею. Вот только не было такой возможности. Магу оставалось только тихо умереть, и ни один лекарь в мире не смог бы ему помочь!

Проклятый дождь мешал ей думать. Странно — когда-то девушка почти любила его...

В далеком детстве Сара любила в такие дождливые дни залезать на чердак и там, устроившись прямо около окошка, сидеть и читать романы, детективы, всякие истории... У неё было достаточно сестёр, и те редкие моменты уединения девушка считала чуть ли не верхом наслаждения. А ещё можно было набрать яблок в фартук и есть их, читая очередную историю о привидениях или духах. Можно было закутаться с головой в старое шерстяное одеяло и тихонько слушать, как стучат капли по крыше... Пожалуй, теперь уже ничто не вернёт тех времён... Впрочем, Саре Эливейт этого совсем и не хотелось. Ей теперь жилось куда лучше.

Эрик, казалось, уже вполовину растерял свою надежду на исцеление Паула. Смотрел на неё уже не так, уже без той пылающей надежды... И от этого становилось почти больно. Сара должны была дарить это чувство, а не забирать его у людей. От этого на душе было паршиво. Она не имела права разочаровывать кого-либо. Это было слабостью, а она просто не могла себе позволить быть слабой.

В голову отчего-то приходит мысль о том, что не так уж и много было в Орандоре магов, способных наложить проклятье такой силы. Наверняка, если поискать, Сара сможет понять — кто именно мог сотворить такое с Паулом. И за что. А там уже можно будет кинуться перед колдуном или ведьмой на колени и умолять о прощении. Это уже проще — лишь бы найти того человека...

Почему сестре милосердия хочется так помочь, она и сама не знает. Просто... Хочется. Пожалуй, это просто невозможно объяснить.

Ей в голову приходят наиглупейшие идеи, и она почему-то хочет их как-то использовать, чтобы помочь. Неужели, она и правда решится пойти к какому-нибудь магу, чтобы упросить его снять проклятье? Неужели, она и правда решится сделать это? Она — трусливая и тихая Сара Эливейт, вторая дочь в семье Эливейт, ни разу в жизни не сделавшая ничего пугающего или рискованного, если, конечно, не считать тот уход из дома несколько лет назад? Неужели, это и правда может произойти?

— Не могли бы вы мне принести сведения о магах Орандора? — спрашивает девушка вдруг. — Мне кажется, там есть что-то, что могло бы помочь вашему другу.

Эрик удивляется, но книгу, всё же, приносит. Потрёпанную, старую, с почти истёршимся вензелем короля Генриха Траонта. Да, пожалуй, стоило надеяться на то, что тот маг, который наложил проклятье, будет здесь. Но этот шанс не так уж и велик. Так... Арагонда Таурелл, умершая пятнадцать лет назад. Пожалуй, это было немного не то. Старуха-ведьма, которой было больше трёхсот пятидесяти лет, к концу своей жизни несколько подрастерявшая свои навыки. Леонард Кошедблат Седьмой, умерший девятнадцать лет назад во время эпидемии шелиорита, отец нынешнего герцога Кошендблата. Довольно сильный маг, которому только исполнилось сто десять лет. Но он тоже умер. Паулу, вероятно, тогда не было и десяти лет... Кто будет накладывать настолько сильное проклятье на ребёнка, когда — пусть это и звучит цинично — можно наложить куда более слабое, которое подействует ровно так же? Да и столько лет прошло... Саймон Родригерус, человек, умерший при загадочных обстоятельствах года два назад... Или даже чуть меньше. Ещё молодой и полный сил... Пожалуй, Паул мог перейти ему дорогу, за что колдун мог проклясть его. Или... Говард Райнет... Хотя, нет. Тот хоть и был жив до сих пор, был уже дряхлым, не особенно хорошо соображающим стариком, вряд ли способным на такую вещь. Хотя факт его старческого слабоумия был весьма интересен. И это было, наверное, даже более жутко, чем всё остальное, потому как человек, который способен наложить такое проклятье, но не способен здраво оценивать ситуацию, очень сильно опасен. Джулия Траонт — сестра покойного короля Генриха... Сильная и умная женщина, по рассказам людей, её окружавших, весьма вспыльчивая и злопамятная.

Так кто же из трёх последних мог быть зол на Паула? Да ещё и настолько зол, чтобы наложить такое сильное проклятье? Как-то Сара слышала, что каждое наложенное проклятье требует колоссальных объёмов душевной, магической и физической энергии. Если какого-то из трёх компонентов не хватало, проклятье накладывалось на того мага, который пытался его наложить, и высасывало ту энергию. Разумеется, Паул должен был быть знаком с наложившим проклятье или, хотя бы, тот должен был слышать о нём. Вряд ли настолько хорошо осведомлённых людей было много. Да и что должен был сделать маг, чтобы настолько рассердить колдуна или колдунью? Это должно было быть что-то очень серьёзное, иначе такие маги не сердились бы так сильно. Но пока надо было узнать — кто именно мог наложить проклятье. Причину можно было понять из этого.

— Ваш друг... — бормочет Сара неуверенно, словно боясь спугнуть внезапную разгадку, — Он знал кого-нибудь из тех людей, которых я вам сейчас назову? Саймон Родригерус, Говард Райнет и Джулия Траонт.

Когда мисс Эливейт произносит последнее имя, Эрик бледнеет и вскакивает со стула, почти опрокидывая его. Девушка понимает, что дело именно в Джулии Траонт. В этой властной и до безумия красивой женщине, как говорили многие. Саре однажды довелось мельком увидеть её — с идеально белой кожей, высокую, с зелёными сверкающими глазами... В ней не было ни одного изъяна.

Эливейт пытается как можно лучше вспомнить образ больного. Его бледные тонкие руки, костлявые длинные пальцы, чёрный символ на запястье, словно выжженный там, слой какой-то грязи под ногтями... Почти фиолетовый, потемневший, словно от занятий чёрной магией — старушка из посёлка, где Сара когда-то жила, говорила как-то, что такие следы остаются от занятий тёмной магией. Так неужели Паул был чернокнижником? Это было бы как минимум странно, но... Разве это — не единственное объяснение проклятья?

Говорят, сильнейшие маги больше всего на свете не любят такую магию. Разумеется, они-то владеют кое-чем большим, чем просто какие-то заклятья и книги по некромантии. Старуха Бет многое рассказывала девушке, когда ещё была жива. Конечно — Сара была единственным человеком, который помогал ей и не считал её сумасшедшей. И Бет рассказывала странные и любопытные истории, которые нигде больше невозможно было услышать. Что сама когда-то была служанкой во дворце королевы Аделаиды, что в королеву многие были влюблены, но яростнее всех — её брат, любивший её до одури, что время правления королевы Аделаиды было временем красивых любовных историй, писем, стихов, дворцовых интриг, что теперь всё из этого уже позабыто, что Георг Траонт был человеком, в которого была влюблена сама королева Аделаида и который безжалостно воспользовался этим, решив отомстить за своего троюродного дядю, когда-то сидевшего на престоле королевства Орандор, что помимо известной магии — новой и старой — существовала ещё Древняя, та, которой теперь уж никто не владел и которая была похоронена где-то в одной из усыпальниц, в которой по легенде хранились останки самого Танатоса... Истории старухи можно было слушать часами и даже целыми вечерами. И Сара слушала. От кого ещё она могла узнать такое? Кто ещё мог поведать ей о тех временах? Тот, кто видел всё это воочию, кто побывал в центре событий и смог выжить и... Остаться прозябать в маленьком провинциальном городке. И это после той чудесной, полной событиями, жизни.

Сильнейшие маги ненавидели чернокнижников, презирали их. Именно чернокнижников. Не просто тёмных магов, которые колдовали по мелочи где-то в своей пещерке. Старуха Бет говорила, что стоит отличать тёмных и чёрных магов друг от друга. Первые были весьма безобидны. Убивали по мелочи. Накладывали проклятья по мелочи. Ссорились по мелочи. Варили какие-то зелья. Впрочем, старушка говорила так же и то, что тёмная магия — лишь один из оттенков колдовской энергии и колдовского мастерства, а чёрная магия же принадлежала какому-то ордену, пытавшемуся практически воссоздать события, творившиеся в начале времён. И если Паул действительно был чернокнижником, было ясно, что долго он не протянет. Поговаривали, именно кто-то из чернокнижников прикончил Георга Траонта, а значит, если это, всё же, была Джулия, а не кто-то другой, дело Паула ещё более паршивое, чем казалось на первый взгляд.

Задумавшись о тёмной и чёрной магии, девушка почти не обращала внимания на мистера Картера — хозяина дома, где она сейчас находилась. Тот был ещё бледнее, чем казался до этого.

— Джулия Траонт казнила мою сестру! — почти прошипел Эрик в ярости, но почти сразу эта его ярость сошла на нет. — Паул обещал помочь отомстить...

Сара вздрогнула. Вот в чём дело... Если соотнести это с занятиями чёрной магией, то получается довольно правдоподобная версия того, за что прокляли Паула. Пожалуй, теперь уже была идея, как помочь ему. Только вот девушка никак не могла представить, что будет, когда кто-нибудь из этих двоих увидит Джулию Траонт. Герцогиня, по рассказам людей, славилась своей принципиальностью и уверенностью в собственной правоте. Кто-то даже говорил, что эта женщина не сомневалась ни разу в жизни. Вполне возможно, что так и было. Саре однажды довелось мельком увидеть её — с идеально белой кожей, высокую, с зелёными сверкающими глазами... Пожалуй, одни эти глаза пугали и завораживали одновременно кого угодно. В них было столько властности и гордости, что Сара невольно вздрогнула тогда, встретившись взглядом с герцогиней. Та женщина могла не нравиться, могла пугать и отталкивать, но не завораживать она не могла. Было что-то магнетическое, ведьминское в её прекрасных зелёных глазах. Что-то, что заставляло людей падать перед ней на колени, пытаясь хоть как-то заслужить её одобрение и похвалу, что-то, что заставило лет сорок назад сражаться за неё некоторых её кавалеров — как рассказывала старуха Бет... Эта женщина была окружена ореолом таинственности и горделивого величия. Возможно, из-за этого она казалась такой прекрасной.

Сара не знает, что ответить. Соболезнования — слишком глупая затея. Она и так разбередила рану этого несчастного человека, зачем же делать ему ещё больнее? Девушке не хочется делать кому-то плохо. Она боится причинить кому-нибудь боль. Правда, когда она уходила из дома, таких мыслей не было вовсе. Она просто уходила. Потому что ей всё надоело — начиная глупыми разговорами сестёр и заканчивая постоянными истериками матери. Нужно было просто уйти, чтобы начать жить дальше.

Когда-то давно она любила своих сестёр и родителей. Девушка сама едва помнила тот момент, когда ей захотелось сбежать. Наверное, ещё тогда, когда родились Дженни и Шарлотта. Наверное, уже тогда Саре захотелось сбежать. «Их тихой и спокойно Саре» — как обязательно сказал бы отец, да, наверное, он бы и сказал так, если бы не боялся матери так сильно, как все её боялись в их доме. Пожалуй, стоило уважать Монику за её способность отрекаться от самой себя ради других. Но Сара отчего-то не могла. Ей было почти неприятно думать о собственной сестре. Младшие отчего-то не были удостоены такого отношения. Саре, напротив, было почти жалко их.

В дверь настойчиво постучали, и Эрик кинулся скорее открывать, а Сара пошла за ним. Ей было до ужаса неудобно оставаться на кухне в одиночестве. Прямо в дверях стоял кучер, привёзший мисс Эливейт сюда, бледный и чем-то взволнованный. Руки его тряслись, и это явно было не от холода. Он лихорадочно блестящими глазами смотрел на хозяина этого дома, и Саре подумалось, что это спешное дело казалось именно его, а не её.

— Простите меня, сестра, — испуганно пробормотал этот уже немолодой человек, — я сказал ему, что вы уже уехали, а он приказал мне отвести его в тот дом, куда вы отправились... Он ждёт вас в карете, сестра...

Эрик удивлённо смотрит на неё, а Сара, до этого задумавшись о том, как именно можно будет уговорить герцогиню Джулию Траонт помиловать Паула, этого чернокнижника, которого ведьма, должно быть, ненавидела, раз наложила такое сильное проклятье, только сейчас понимает, что обращались к ней. Она частично помнит сказанное кучером. Она слышала это, только в мыслях была слишком далеко... Он приказал, он ждёт... Этот человек, от влияния и помощи которого Сара когда-то не смогла отказаться, и теперь он преследовал её повсюду... Этот человек... Когда-то он казался ей недостижимым идеалом, а теперь... Теперь она почти боялась его. Было в нём что-то такое — пугающее. Она отчего-то сравнивала его с Джулией Траонт. Он тоже был красив, но самым удивительным на его лице были его глаза...

Девушка поспешно извиняется и выбегает из дома, почти подлетает к карете, открывает дверь и так же торопливо садится. Перед ней, действительно, сидит он — человек, которому она была обязана практически всем, что было у неё сейчас. Он слишком высок, и она — худенькая и маленькая — всегда чувствовала себя рядом с ним неудобно, но сейчас, в карете этого почти не ощущается. Его яркие, странно яркие серые глаза смотрят на неё из темноты. В первую их встречу она пряталась за спиной лорда Чаттерли, оказавшего ей, несмотря на все уверения матери, самый радушный приём, приютившего её в своём роскошном особняке, выделившего её чуть ли не самые лучшие комнаты... К тому же, Чаттерли вызвался оплачивать её обучение... Курсы по медицине оказались бесплатными, но лорд заставил её брать уроки музыки у какого-то известного в Саторхейме пианиста. К тому же, она заполнила все пробелы своего образования в приходской школе. Чаттерли оплатил всё. И за свою доброту он попросил её лишь читать ему по вечерам отрывки из сочинений знаменитых философов.

Разве могла Сара ему отказать? Этому добрейшему человеку, который был готов сделать для неё всё, и делавшему для неё всё, что только было возможно. Оплачивавшему её проживание в городе, одевавшему её в дорогие платья, радовавшемуся каждой её удаче, каждому её успеху... Эливейт вспоминала так же и те моменты. Когда в дом к лорду Чаттерли пришёл тот человек, представившийся Саре Райаном, она лишь пряталась за спиной «дяди» и старалась не смотреть на незнакомца.

Мисс Эливейт вспоминает, с каким восхищением она раньше смотрела на этого человека — чуть после того, как они познакомились. Он был умён, обаятелен, в меру тщеславен и в меру желчен. Один из знакомых лорда Чаттерли, милостиво предоставившего девушке приют на время её жизни в Саторхейме. Чудном городе, надо сказать, не смотря на все уверения матери. Чудном, живущем своей жизнью и живущем полной жизнью городе. Мать Сары почему-то никогда не понимала этого города, да и боялась его, а лорд Чаттерли внушал ей какой-то суеверный ужас, а после — раздражение. Сколько Сара себя помнила, её мать всегда была раздражена. Из-за каждой мелочи — валяющейся на полу в комнате игрушки, раскрытой не на той странице книге или просто царапине на коленке одной из дочерей.

Её знакомый, как и всегда, одет «с иголочки». Накрахмаленный высокий воротник его белой рубашки сразу бросается ей в глаза. Она почему-то всегда прежде всего обращала на это внимание. Саторхейм, впрочем, был городом щеголей. Она почти привыкла к этому за время своей учёбы там. В Елишшиле всё было по-другому... Вот опять! Она же хотела не вспоминать этот чёртов город! Сара бросает взгляд на манжеты этого человека, высовывающиеся из-под рукавов пиджака... Он всегда был до ужаса аккуратен и избирателен во всём — в одежде, в еде, в людях. Странно, что он, вообще, решил заговорить с ней — обычной и, наверное, почти глуповатой, девочкой из провинциального городка, теперь живущей на попечении своего «дяди». Райан не был похож на тех людей, которые решили бы жениться на девушке ради её состояния. Да и что там — состояния у Сары никогда и не было...

— Моя дорогая Сара... — усмехается он своим мурлыкающим голосом. — Моя дорогая Сара... Тебе случайно не нужна моя помощь?

Будто знает, что его помощь, действительно, нужна. Необходима. Он всегда знает, что творится в мире, всегда знает, когда именно нужно прийти на помощь. Он — идеальный друг. Тогда почему же она его так боится? Он чем-то напоминал ей Джулию Траонт... Он завораживал, привлекал к себе внимание, заставлял подчиняться, казался безумно обаятельным и весёлым, но в его глазах, которые так манили к себе, было ещё и что-то тёмное. Что-то, чего Сара боялась. Девушка, вообще, старалась остерегаться всего, что было в мире тёмного — видимо, сказывалась привитая матерью религиозность. Но это тёмное словно нарочно искало её. И самое страшное, что — находило.

Впрочем, к этому давно было пора привыкнуть. И Сара почти привыкала. Она с детства была не похожа на сестёр — слишком тихая, слишком послушная... Идеальный ребёнок, как говорили взрослые. Девочка, действительно, была тихой и спокойной, но вряд ли можно было сказать, что она чем-то ещё отличается от других детей. Да её это, впрочем, и не особенно беспокоило. Пусть с ней не хотели играть, зато была старуха Бет, рассказывающая самые невероятные сказки. О королях, интригах, заговорах, королевах, герцогах и герцогинях, влюблённостях и войнах, трагедиях и добрых хорошо заканчивающихся историях, о любви и ненависти, о жизни во дворце, красивых дорогих платьях — совсем как те, в которые наряжал Сару лорд Чаттерли — и нищенок, просивших милостыню прямо под стенами королевской резиденции... Старушка рассказывала всё это так подробно, что порой и не верилось, что это — просто сказки...

— Да, Райан, — кивает она, чувствуя себя снова абсолютно беспомощной и виноватой, — ты угадал — мне нужна твоя помощь.

Губы этого человека изгибаются в ухмылке. Разумеется. Он знал, что она так скажет. Он знал, когда приходить. Он всегда это знал. Девушка сама улыбается. Саре почти хочется верить, что скоро всё закончится, что она сумеет спасти хоть одного человека... А в случае с Паулом и Эриком, она спасла бы сразу двоих. Она боится этого человека, но чувствует, что только он может помочь ей сейчас. Так уже бывало однажды, и девушке до безумия хотелось бы больше никогда такого не испытывать, но... Тут уж ничего не поделаешь. Придётся потерпеть и в этот раз. Ничего страшного не случится, если она снова промолчит и снова пойдёт на поводу у Райана. Ведь не случится же? В конце концов, он просто обычный человек, такой же, как Паул, Эрик, она или несчастный кучер, которого вероятно до безумия напугали. Разве может он сделать с ней что-то плохое? Разве не будет ему это грозить позором и даже виселицей? За убийство карали именно так... А разве он может сделать что-то хуже этого?

— Отведи меня к нему! — требует Райан, серые глаза которого снова начинают будто блестеть в темноте от предчувствия интересной игры, о которой пока знает только он. — Я посмотрю, что с ним можно сделать.

Сара почти облегчённо вздыхает, когда мужчина выходит из кареты, и сама спешит за ним. Она привыкла жить так — постоянно следуя за кем-то, кто сильнее, умнее, смекалистее, находчивее... Нет ничего страшного в такой жизни. Она просто будет идти всегда «за» людьми, а не «перед» ними. Именно так считали её родители. А ей было больно и стыдно следовать за кем-то, будто что-то молотком било по её самолюбием, словно по тонким пальцам. Её с самого раннего детства приучали ко смирению, а она не могла смириться с несправедливостью.

Матери это, конечно, не нравилось. Пусть Моника, Рейчел, Софи, Дженни или Шарлотта порой и не слушались, они всегда обладали большим смирением, чем тихая и спокойная Сара. Они не были так упрямы и так горды. Вторая из сестёр Эливейт знала, что мама её больше всего на свете ненавидела в людях гордость. А Сара, к сожалению для всей семьи, была гордой.

Девушке вспоминается её собственная семья, которую она оставила год назад. Сара совсем не была идеальной дочерью. Идеальной дочерью была Моника. Она поступала так, как велел ей её дочерний долг, она устроилась работать в Реондейме, она даже не спорила, когда ей сказали туда ехать... Молодая медсестра чувствовала, что сама никогда не смогла бы так. И она ни в коем случае не чувствовала себя виноватой в этом.

— Поезжайте к себе! — грубо бросает Райан кучеру, небрежно бросая ему в руку горстку монет. — Я больше не нуждаюсь в ваших услугах!

Эрик удивлённо смотрит на Сару и жестом спрашивает у неё что-то об этом госте. Девушка виновато разводит руками и старается больше не смотреть парню в глаза. Ей стыдно, что это опять с ней происходит. Стыдно, что она снова ничего не может поделать. Было бы неплохо что-нибудь придумать сейчас, но мысли словно выветрились из её головы — Сара почти ничего не соображает. Ей просто жаль. Просто жаль Паула и Эрика. А так же — себя. Она не переживёт смерти больного. Только не в этот раз. Только не в этот день. У неё, и так, выдалась скверная неделька.

Случись это неделей раньше — она бы, может быть, просто вздохнула, вынесла приговор и ушла, стараясь не обращать внимания на мольбы о спасении. А потом заперлась бы в своей комнате и тихо плакала бы у себя на кровати... Но сейчас что-то шло по-другому, иначе. Она почему-то даже и не думала уезжать.

— Чернокнижник, как я понимаю, лежит где-то наверху? — то ли спрашивает, то ли утверждает Райан. — Что же, тогда я пойду наверх.

Непривычные для данного посёлка чёрные лакированные ботинки, начищенные до блеска, на ногах этого человека кажутся вполне естественными и нормальными. Сара за время своего с ним знакомством почти привыкла к тому, что этот человек никогда не одевается так, как подсказывает разум. Он всегда считал себя выше этого. Сара всегда находила это странным.

Райан поднимается на второй этаж, в комнату к Паулу, а Сара Эливейт остаётся стоять на месте рядом с Эриком Картером, которому она боится смотреть в глаза. Ей было стыдно. Слишком стыдно за всю эту сложившуюся ситуацию. Кто же знал — что этот человек приедет за ней именно сейчас, хотя они не виделись довольно давно? Кто же знал... По правде говоря, она постоянно ждала его, не до конца понимая — боится она его или хочет видеть... Но только сейчас он явился. Прямо в тот день, когда ей понадобилась его помощь. А в том, что, Райан сможет помочь Паулу, сомнений не возникало. Он почему-то, мог помочь в чём угодно. Словно бы и не являлся человеком.

— Как он узнал? — тихо шепчет Саре на ухо Эрик. — Как он понял, что Паул занимается чёрной магией?

Эливейт удивлённо смотрит на него, словно обдумывая слова молодого человека. Она словно не понимала. Впрочем, наверное, девушка, действительно, не понимала. Она была связана с Райаном достаточно долго, чтобы знать, что всё, что он говорит и делает, является довольно странным.

Она привыкла.

Привыкла к почти брезгливому взгляду этих ярких серых глаз, привыкла чувствовать себя глупой и вечно виноватой, привыкла осознавать, что она почти ничего не может сделать так, как ей хотелось бы, привыкла к тому, что она — всего лишь обычный человек, не владеющий магией или чем-то подобным. Она уже давно привыкла к тому, что она — просто обычный человек, на которого никто и никогда не обращает внимания.

— Он поможет ему, — неуверенно бормочет девушка. — Обязательно поможет. Он всегда помогает...

Наверху слышен какой-то шум, и Сара предпочитает поскорее подняться по лестнице туда, в комнату к проклятому чернокнижнику, в надежде на то, что Райан не совершил какой-нибудь глупости. Она почти бежит по лестнице, надеясь на это. Почти влетает в комнату. Паул лежит на кровати и с усмешкой смотрит на Райана. Точно так же он смотрел до этого на Сару. Как же он похож на тех, кого она видела тогда в военном госпитале! А потом этот человек заходится в кашле, как в момент их первой встречи, и ей снова приходится помогать ему сесть, потому как и Райан, и Эрик не сдвинулись со своих мест.

Сара чувствует, как в её душе поднимается то чувство праведного гнева, которое с такими усилиями пыталась заглушить в детях миссис Эливейт. Сара чувствует, что ей очень неприятно от того отношения к больному человеку, с которым она теперь сталкивалась. Сара чувствует, что ей хочется поскорее уйти из этого дома, хлопнув дверью, но она не может себе этого позволить.

— Ну и зачем ты привёл ещё одного «целителя»?! — смеётся Паул каким-то безумным смехом, который, впрочем, вполне сочетается с его нынешнем состоянием здоровья. — Ладно — девчонка! Зачем — он?!

Чернокнижник переводит взгляд на испуганную Сару и улыбается ей своей безумной улыбкой. Девушка едва удерживается от того, чтобы не отшатнуться — тогда Паул ударится головой о бортик кровати, а ей этого совсем не хочется. Ему и так достаточно плохо, не стоит ещё усугублять его страдания.

Чернокнижник смотрит почти зло на незнакомца, стоящего у его постели, почти с разочарованием — на Эрика, с каким-то странным пониманием — на Сару. Девушка не знает, чем это заслужила. Ей иногда кажется, что она, вообще, ничего толком не знает, а всё то, что происходит с ней — просто случайность.

— Как ты смотришь на то, чтобы заключить одну небольшую сделку? — усмехнулся Райан, не обращая внимания на состояние Паула. — Я заберу у тебя проклятье, а ты поможешь мне найти одного человека?

Маг с презрением смотрит на незнакомца и с трудом приподнимается в постели, Сара пытается помочь ему не упасть снова, придерживает его за плечи. Паул смотрит прямо в глаза Райану, словно пытаясь в них что-то прочесть. Мужчина пытается отстраниться от Эливейт, но вдруг снова заходится этим ужасным кровавым кашлем.

И опять никто не подходит к нему. И Эрик, и Райан стоят неподвижно. Саре вновь думается о том, что уж кто-то из них мог бы подойти и как-то помочь чернокнижнику. Пусть он чёрный маг — ведь Эрик продолжал считать его другом! Скорее всего, вопрос чёрной или белой магии был не так уж и важен для него!

Девушка снова ловит себя на том, что теребит зелёную ткань своей юбки, пытаясь собраться с силами и рассказать Эрику о природе болезни его брата или друга. Скорее всего, он, если и не знает об этом, то догадывается. Сара чувствует себя ужасно неловко. Будто именно она виновата в том, что не может сейчас помочь...

Эрик протягивает к ней руки, смотрит с таким отчаяньем, что в ней снова просыпается желание помочь, помочь хоть как-нибудь. И именно в этот момент девушка понимает, что Картер просто боится. Боится ещё больше навредить своему другу. Потому как он, вполне возможно, однажды уже делал что-то не так...

Сёстры тоже часто смотрели на неё так — ожидая помощи и поддержки, как будто именно она была виновата во всём, что происходило, и как будто только к ней нужно было обращаться за помощью. Девушка не знала, почему именно, но такое отношение ей даже нравилось иногда. Она была нужна всем. Хотя бы в некоторые дни своей жизни. На неё всегда смотрели так — словно она обязана была помочь. Эливейт и самой иногда казалось, что всё обстоит именно так — она обязана помогать всем, кто бы не обратился к ней за помощью...

И Эрик точно так же надеется на то, что сейчас всё уладится, что сейчас всё станет хорошо... Что Паул встанет с кровати и будет чувствовать себя куда лучше... Но это не в её силах. Зато, очевидно, в силах Райана.

— Скажи сначала — кого я должен искать! — почти выплёвывает Паул, когда приступ заканчивается. — А я потом решу — помогать тебе или нет! Да и к тому же, для поисков мне может потребоваться кровь человека королевской крови. И, думаю, в таком случае, ты знаешь, что этой крови не может быть больше года, а взята она должна быть у только что убитого человека... Мне рассказывать о том ритуале, который ты должен будешь для этого провести?

Это звучит, как отказ. Впрочем, Сара уверена, что это и есть отказ. Кто в здравом уме может достать кровь монарха или члена семьи этого монарха? Девушка уверена, что никто. Паул не хочет исцеляться такой ценой. Или, вообще, против сделок... Сара сама не заключала с Райаном никаких сделок. Лорд Чаттерли категорически запретил ей это делать, сказав, что этот молодой мужчина — возможно, самый опасный человек во всём королевстве...

— Я знаю об этом ритуале достаточно и думаю, кровь племянницы одного короля тебе вполне подойдёт... — усмехается Райан, протягиваю руку ко лбу чернокнижника. — Будем считать, что наша сделка произошла.

Примечания:

* Мельница — Огонь