Форкс, окутанный привычной серой дымкой, казался сейчас особенно умиротворенным. Белла, погруженная в бумаги и отчеты, чувствовала, как напряжение последних месяцев постепенно отступает. Работа в Совете, направленная на налаживание отношений между вампирами и оборотнями, требовала огромных усилий, но приносила и небывалое удовлетворение. Однако, в этой новой, более спокойной фазе, на первый план вышли иные, более личные испытания.
Эдвард, наблюдавший за Беллой с присущей ему чуткостью, не мог не заметить, как она, увлеченная общественными делами, начала забывать о себе. Его беспокойство росло с каждым днем. Он видел, как усталость ложится на ее плечи, как бледнеют ее щеки, и как ее обычно живые глаза иногда тускнеют от переутомления.
Однажды вечером, когда лунный свет пробивался сквозь плотные облака, освещая гостиную Калленов, Эдвард не выдержал. Он подошел к Белле, которая сидела за столом, склонившись над очередным документом, и мягко положил руку ей на плечо.
"Белла," — его голос был тихим, но наполненным глубокой заботой. — "Ты слишком много работаешь. Ты забываешь о себе."
Белла подняла голову, ее взгляд встретился с его. В его золотых глазах она увидела не только любовь, но и искреннее беспокойство.
"Я знаю, Эдвард," — прошептала она, чувствуя, как к горлу подступает комок. — "Но это так важно. Мы так близки к тому, чтобы все наладилось."
"Я понимаю," — кивнул Эдвард, присаживаясь рядом. — "Но твоё здоровье и твоя безопасность — это самое важное для меня. Ты не можешь спасать мир, если сама будешь истощена."
Они провели этот вечер, разговаривая откровенно. Белла призналась в своих страхах, в желании сделать все идеально, чтобы оправдать доверие всех, кто на нее рассчитывал. Эдвард, в свою очередь, поделился своими опасениями, своим страхом потерять ее, даже в мирное время. Это стало важным моментом для них обоих. Они поняли, что их сила не только в совместной борьбе с внешними врагами, но и в умении поддерживать друг друга, заботиться о благополучии друг друга, даже когда кажется, что все опасности позади. Они должны были научиться находить баланс между долгом и личным счастьем, между общественным благом и их собственными потребностями.