Поединок (гет)

Поттеры: после бури

Они не разговаривали уже три часа двадцать две минуты, но ни одного из них это не тяготило. Им хотелось молчать и просто касаться друг друга — легко, мимолетно, ненавязчиво. И они молчали, его пальцы скользили по ее рукам и плечам, ее — по его немного вытянутому, измученному лицу. И никто из них не мог опустить глаз — они так и смотрели друг на друга, словно этими легкими касаниями снова узнавали то, что когда-то было выучено наизусть, но утеряно...

Через три часа и двадцать четыре минуты они были в тихом коридоре Хогвартса, куда еще только заглядывало встававшее солнце. Еще минутой спустя она заговорила, голос был хриплым — от тупой боли в затылке, от теплого чувства внизу живота, от бешено колотящегося сердца, от его серебряного взгляда, в котором плавали льдинки:

— Папа уже, наверное, сошел с ума.

Он кивнул, прижимая ее к себе и целуя в рыжую макушку, припорошенную серебряным снегом.

— И твой братец.

Они одновременно улыбнулись. Звук трансгрессии домового эльфа почти не нарушил их уединенный покой.

— О, Донг...— вдруг всхлипнула она, садясь перед эльфом на колени и обнимая за худые плечи. Домовик испуганно сморгнул большими глазами, и уши его прижались к затылку.— Прости меня, миленький, прости...

— За что, миссис Лили?— Донг попытался вынырнуть из ее крепких объятий, но тщетно. Малфой еле сдерживал смех.

— Скорпиус сказал, что я заставила тебя подчиняться тому ужасному человеку...

— О...— эльфу, наконец, удалось освободиться.— Это...

— Лили, а разве ты не должна была его забыть?— вдруг спросил Скорпиус, указывая на эльфа.— Или вспомнила?

Девушка на миг задумалась, а потом пожала плечами:

— Наверное, тот человек,— она не могла произнести имени своего мучителя, хотя теперь, спустя часы после того, как Малфой ей все рассказал, его знала,— не посчитал эльфа достойным внимания воспоминанием... Как и мои сны... Я прекрасно помню Донга... Только вот... не знаю, откуда...— она задумалась.— Не могу поймать ни одной четкой картинки...

— Оставь,— Скорпиус шагнул к ней и положил прохладную руку на ее лоб, на лице — усталом, покрытом тенями изнеможения — читалась тревога,— сначала доберемся до Ксении, которая снимет головную боль... Достаточно на сегодня.

Она кивнула и на миг прижалась к нему — это была странная потребность в его близости, что становилась все сильнее, словно жажда, разбуженная три часа назад, когда он закончил свой рассказ.

— Тогда идем к твоему отцу, потом искать Ксению и Поттера,— подытожил Скорпиус, насмешливо глядя на Донга, что украдкой стирал слезу размером со сливу.— Хватит разводить сырость, уходим...

Эльф радостно кивнул и вцепился длинными пальцами в брюки хозяина. В последний момент Малфой вспомнил, что оставил в лесу пальто, но не возвращаться же из-за такой ерунды. Но одно то, что ерунда начала приходить в его голову, дарило облегчение.

Льды таяли... Жизнь вернулась в свое русло... Не хватало только толпы Поттеров вокруг, но над этим он сейчас работал...

Что ж, не толпа, но один из искомых объектов был на лицо.

— Бедный,— прошептала Лили, подходя к дивану, на котором сжался в комок сопящий во сне Джеймс.

— Счастливый,— хмыкнул Скорпиус, понимая, что и сам бы с удовольствием прилег рядом, но тогда пришлось бы выпустить руку Лили, а этого он сделать не мог. И пока она страдала, он не собирался давать себе отдыха...— Интересно, где Ксения?

— На работе,— просопел Джеймс, даже не пошевелившись.

— Да, глупый вопрос,— хмыкнул Скорпиус, чуть толкнув коленом еще дремлющего друга.— Мы тебе не помешали?

— Помешали,— буркнул Джеймс, но секундой спустя он резко открыл глаза и тут же сел, сонно глядя на сестру.— Ты...? Вы...? Как...?

— Узнаю тебя, Поттер,— от души рассмеялся Малфой, прижимая к себе Лили. Он надеялся, что Джеймсу пока хватит и этого простого свидетельства того, что все налаживается. По лицу Поттера расползлась довольная, широкая улыбка, сделавшая его сонную физиономию похожей на праздничный пирог с кремом.

— Как Ксения?— Лили тоже улыбалась, а вот Джеймс тут же как-то сник, словно в пироге была только лимонная кислота. Малфой сразу насторожился, отметая то серебристо-снежное настроение, что снова вошло в его жизнь почти четыре часа назад, с тем поцелуем, что Лили подарила ему наперекор боли.— Джим?

— Все в порядке,— отмахнулся парень, вставая и потирая лицо.— Только вот все мое тело затекло... Думаю, нужно переместиться на кровать... Хотите разделить пока нашу крышу?

Только тут Скорпиус вспомнил о том, что у них с Лили нет дома: в сожженную квартиру они, понятно, не вернутся, а коттедж в поместье еще не был закончен. Не к папе же с мамой идти...

— С удовольствием,— Малфой заметил, как быстро друг сменил тему. Что еще случилось с кузиной? Ответ пришел сразу, но он был таким неприятным, что обсуждать сейчас подобное в присутствии Лили не имело смысла. Знала ли жена о том, что Ксения ждет — ждала? — ребенка? И если знала, то... вспомнила ли?

— Нужно найти папу...— робко напомнила Лили, но Скорпиус лишь пожал плечами.

— Донг, вместо того, чтобы возиться в саже,— Малфой кивнул на измазанный передник притихшего домовика,— отправляйся искать Гарри Поттера. Скажи ему, что с Лили все хорошо и что мы будем у Джеймса...

Путь до гостиной Поттера занял ровно столько времени, сколько им потребовалось для того, чтобы поочереди ступить в камин.

— Только метлу не трогай,— кинул другу Джеймс, тут же разваливаясь на диване и вытягивая ноги.— Кстати...

Они одновременно увидели лежащие у раскрытого окна письма, явно официального вида, с министерским штапом. Судя по всему, их вызывали на допрос.

— Только не сегодня,— прошептала Лили, почти вцепившись в руку Скорпиуса.— Они ведь...?

— Все будет хорошо...— он опять прижал ее к себе, надеясь, что не причиняет ей еще большей боли своей близостью. Но быть на расстоянии он уже не мог.— Оставим все на завтра...

Хотя сегодня еще только началось, ему казалось, что сейчас глубокая ночь... Наверное, из-за усталости, что настойчиво заявляла о себе.

— Я бы поел...— Джеймс мечтательно погладил живот и посмотрел на дверной проем, что вел в кухню. Лили, взявшая у Малфоя палочку, как раз заканчивала извлекать из раненой руки мужа осклоки. Они падали на стол с тихим звоном.

Она рассмеялась, снова перевязывая ладонь Скорпиуса и отдавая ему его палочку:

— Сидите, сейчас что-нибудь вам приготовлю...— первый ее шаг в сторону от мужа был нерешительным, она оглянулась прежде, чем скрыться в кухне.

— Она потеряла ребенка?— шепотом спросил Скорпиус, садясь вполоборота к Джеймсу. Тот тут же перестал быть таким наигранно-беззаботным и тихо кивнул, глядя на свои большие руки.— Как она?

— Хорошо,— уголок губ подпрыгнул, словно боясь превратиться в улыбку.— Лучше, чем я...

— Это не удивительно,— Скорпиус положил руку на плечо друга.— У вас все еще впереди.

— Дядя Рон мне сказал что-то в том же духе... А Ксения уверена, что через семь месяцев снова забеременеет...

— Вам столько времени на это понадобится?— притворно ужаснулся Малфой.— Да, в твоем сексуальном образовании явно были пробелы, Поттер...

— Ксения как-то разговаривала с ним... с ребенком...

Брови Скорпиуса взлетели. Хотя — зачем удивляться? Это же Ксения...

— Передавал тебе привет?

Джеймс кивнул, но настроение друга явно начало передаваться и ему, потому что улыбка все-таки материализовалась на бледном лице Поттера.

— У него будут мои волосы и глаза отца...

Малфой притворно застонал, а потом хмыкнул:

— Теперь твой братец может без угрызений совести становится геем...

Лицо Джеймса скривила гримаса отвращения, но потом он повернул голову на звук посуды, что донесся из кухни, и посерьезнел:

— Как она?

— Кое-что вспомнила...

— Тебя, например?

— Ну, да,— хмыкнул Малфой, откидывая голову на спинку дивана и тоже вытягивая ноги.

— Сложно было?

— С кровью,— выдавил Скорпиус, поднимая к глазам свою заново перевязанную руку. Он все еще чувствовал боль, но это было настолько неважно сейчас...

— С твоей или ее?

— Обоих,— прошептал Малфой.

Они замолчали, полулежа плечом друг к другу. Тишина обволакивала покоем — внешним и внутренним.

— Вот и завтрак,— Лили вошла с подносом, но тут же остановилась, с улыбкой глядя на двух спящих парней. Она поставила завтрак на столик, вытянула торчащую из кармана Джеймса палочку (надо бы узнать, где ее собственная) и призвала к себе плед, которым и укрыла их.

Бедные... Судя по рассказу Скорпиуса, все то время, что ее и Ксении не было, они не спали и не ели... Она с трудом могла представить себе, что они пережили, как они это пережили, потому что даже сейчас, когда ее воспоминания о жизни с Малфоем были очень отрывочны и возвращались медленно и болезненно, она с ужасом даже просто представляла себе то, что бы испытывала на его месте.

Именно это чувство — ужас от того, что она может его потерять — помог ей там, в лесу, когда она вспомнила то, что чувствовала к нему. Она вдруг с паникой поняла, что почти его потеряла — когда подняла глаза на его искаженное мукой лицо. Казалось, что он умирал перед ней на коленях, и тот его стон, что сорвался с бледных губ, сковал ужасом ее болящее, трепещущее сердце, вновь охваченное любовью. И она не могла позволить ему умирать, она не могла терпеть его боль — как он не мог больше терпеть ее страдания. И именно в этот миг — в миг, когда она протянула к нему руку, еще не помня его, совсем ничего о нем не зная, не понимая его, но любя — она поняла, что умрет без него и что прошлое не имеет значения, что воспоминания не имеют значения, когда эти дикие холодные глаза отражают муку где-то в глубине его замерзшей души.

Она никогда не думала, что слезы могут так ранить. Одна слеза — потому что это была его слеза. Она испытала шок, сравнимый лишь с тем испугом, что захлестнул ее однажды, когда в детстве, поздней ночью, она услышала, как во сне рыдает отец.

И когда она поцеловала его, своего Скорпиуса, то с этой самой секунды поняла, что раздирающая ее боль — ничто по сравнению с перспективой быть вдали от Малфоя, с мыслью, что из-за нее он страдает...

Лили села в кресло, не отрывая взгляда от спящего лица мужа. Теперь ее уже не ужасало это слово — скорее, оно дарило покой и надежду. Она никогда его не потеряет, даже если не вспомнит всего того, что он ей кратко, почти шепотом рассказал: о мальчике-оборотне в Хогсмиде и шоковой терапии имени Малфоя, об Империусе и первой пощечине, о первом поцелуе, что она сама подарила ему в больничной крыле и о котором вспомнила, о ее первых «я тебя люблю» и Серебряном лесе, о ее необдуманном появлении в гостиной Слизерина, о его первых «я тебя люблю», о их лете с Джеймсом и Ксенией в Греции, о его появлениях в ее комнате, когда он должен был быть в Германии, о наполненной бабочками спальне, о ночных полетах на фестралах, о первом и последнем уроке полета на метле, об их первом ужине в новой квартире, о кольце и свадьбе...

Скорее всего, он многое упустил, потому что сейчас к ней возвращались и другие воспоминания... Лили думала, что он рассказал лишь о самом памятном для него...

Она, видимо, задремала, потому что вздрогнула и открыла глаза, когда услышала легкий шорох пламени.

— Ксени?— испуганно прошептала она, осознав, что девушка ее просто не видит, замерев возле камина. Та подняла глаза, и Лили тут же кинулась к подруге, обнимая.— Что случилось? Что...?

— Не здесь,— нашла в себе силы ответить целительница, заглушая свои рыдания рукой. Она стремительно пересекла комнату, где мертвым сном спали их мужья, и скрылась на кухне прежде, чем Лили последовала за ней.

Ксения сидела за столом, спрятав лицо в ладонях, плечи ее вздрагивали, но было видно, как она старается совладать с собой и сдержать рвущиеся рыдания.

— Ксени,— прошептала Лили, обнимая девушку за плечи.— Милая, дорогая моя...

Кто-то бережно отстранил ее, и Лили увидела Джеймса, который шагнул к жене, легко поднял ее со стула и прижал к себе, позволяя Ксении зарыться лицом в его широкую грудь. Целительница перестала себя сдерживать, и ее рыдания причиняли почти физическую боль.

Лили прикрыла глаза и вышла в гостиную, где дремал Скорпиус. Из-под полуопущенных ресниц на нее пристально смотрели два серебряных глаза. Она села рядом, и он обнял ее, прижав к своей груди.

— Все наладится,— прошептал он, почувствовав, что Лили дрожит.

— Что с ней?

— Я не знаю,— он поцеловал ее в макушку.— Но Джеймс выяснит...

Она кивнула, все еще вслушиваясь в тихие рыдания Ксении. Она ойкнула, когда Малфой резко поднялся, подхватив ее на руки, и двинулся к лестнице. О чем именно думал муж в этот момент: о том, чтобы побыть с ней наедине, или же о том, чтобы позволить Джеймсу и Ксении остаться одним?

— Это всегда была наша комната, если мы оставались здесь ночевать,— прошептал Скорпиус, внося ее в наполненное светом небольшое помещение, где Лили тут же заметила несколько своих вещей и стопку рубашек, наверное, Малфоя. На кровати были небрежно раскиданы маленькие подушки, на окне — задернутые шторы, которые все равно не останавливали солнце.

Он бережно опустился на кровать вместе с ней, вынул палочку и прежде, чем положить ее на прикроватный столик, взмахнул — шторы тут же стали совершенно непроницаемыми, и комната погрузилась во мрак. Еще секунда — и одна свеча справа начала отбрасывать причудливые тени на их лица.

— Мне кажется, что если ты отпустишь меня, то я тут же умру,— прошептала Лили, крепче прижимаясь к нему и обвивая руками его расслабленное тело. Теплые пальцы гладили ее по спине, заставляя закрыть глаза.

— Голова все еще болит?— едва слышно спросил он, его дыхание ласкало кожу.

— Немного,— солгала она. На самом деле, если не думать об этом, то Лили даже могла забыть о боли — с тех пор, как поцеловала его там, в лесу.

— Не пытайся вспоминать...— он коснулся губами ее виска — нежно и бережно, словно стараясь снять боль, которую бы мог ей причинить.

— Я и не пытаюсь... оно само...— она усмехнулась, поднимая голову и ставя подбородок ему на грудь, чтобы смотреть в серебро его глаз, в которых отражалось пламя свечи.— Знаешь, так интересно...

— Что?

— Вспоминаются какие-то странные моменты,— улыбка стала еще шире.

— Какие?— серебристая бровь взлетела, его пальцы играли с ее огненными волосами.

— Например, как я тебя ударила в моей хогвартской спальне... Три раза... и еще раз... после поцелуя...,— она опустила глаза, прикусывая губу, потому что смех почти уже вырвался наружу.— И потом, в Холле, когда вы с Джеймсом там были...

— За газетную статью,— кивнул он, криво усмехаясь.

— И когда ты приволок в мою спальню двух пауков из подземелий...

— Я тебе еще тогда сказал, что не специально,— рассмеялся он,— я же не виноват, что тайные проходы кишат этими милыми созданиями...

— А я была уверена, что ты это сделал специально, потому что поверил слухам о том, что я иду на бал с Грегом Грегори...

— Я всегда верил тебе, Лили,— прошептал он, притягивая к себе ее лицо.— Всегда и во всем. Если бы ты мне сказала, что ненавидишь меня, я бы тебе поверил...

— Перестань,— она положила пальцы на его губы, не желая даже слышать об этом.— Почему я должна тебя ненавидеть?

Он помолчал, видимо, стараясь выбрать самый страшный свой поступок.

— Я не уберег тебя. Из-за меня ты была в опасности... И... Я опять убил,— едва слышно проговорил он, отводя взгляд.

— Нет,— выдохнула она,— нет, ты этого не делал. Папа мне все рассказал!

— Твоего отца там не было,— он тяжело посмотрел на нее.

— Он разговаривал с мракоборцами, что расследуют это дело с похищением... ты не убивал его, это был медальон,— она погладила дрожащими пальцами его бледную щеку.

— Я выпустил заклинание...

— Экспелиармус, Скор!— она почти рассмеялась, не понимая, почему он так расстроен.— Роза это доказала! Да и медальон на эксперименте показал, что входивший в него луч был красным... Мой папа был так горд этим...

— Я не помню,— прошептал он, поглаживая ее волосы и глядя на пламя свечи.— Я совершенно не помню, как произносил заклинание... Я даже не думал о том, чем бросаю в Деверо...

— О чем же ты думал?— она еще крепче обняла его.

— О том, что каждый мой поступок может в будущем отразиться на тебе,— он прикрыл глаза.— Каждое слово, каждое небрежно отвергнутое предложение, каждый мой шаг в прошлом и настоящем — может принести тебе страдания, как в эти дни...

— Мерлин, Скор,— Лили прижалась губами к его скуле, слушая мерное биение его сердца.— Не нужно становиться параноиком только из-за того, что какой-то низкий человек решил тебе отомстить...

— А сколько их еще найдется,— горько усмехнулся он, а потом поцеловал ее — ласково, нежно, едва касаясь, словно боялся ее разбить или сломать. Никогда еще он не чувствовал такой огромной ответственности за кого-то...

— Не найдется, забудь обо всем, что было,— прошептала она.— Я здесь, со мной все хорошо...

— Если не считать, что ты почти ничего не помнишь о нас и каждый миг моего присутствия приносит тебе боль,— угрюмо заметил он.

— Ты сказал, что веришь мне, правда? Так вот слушай: твое присутствие не может приносить мне боль,— улыбнулась она.— Каждое твое прикосновение, даже твое дыхание — как обезболивающее, я просто забываю обо всем... Так было всегда?

— Как?

— Когда ты был рядом, я всегда забывала обо всем вокруг?

— Когда ты была рядом вот так...,— наконец-то его черты перестали быть напряженными, кривая улыбка заиграла на губах, когда он еще крепче прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее рыжие волосы.— Когда ты была так близко, я никогда не думал о том, что у тебя может болеть голова...

Она рассмеялась, потянувшись, чтобы поцеловать его.

— Тебе нужно поспать, раз уж ты так и не поел,— прошептала она, заставляя себя оторваться от его губ, вкус которых не могло стереть из памяти даже Забвение.

— Я не Поттер, это его жизненный девиз «есть, спать и валять дурака»,— усмехнулся Скорпиус.— В моих жизненных приоритетах на первом месте ты...

— Я люблю тебя,— прошептала она, прикрывая глаза.

— Больше жизни,— он словно произнес свое собственное признание, жидкое серебро отражало пламя свечи, и Лили почувствовала, как поток воспоминаний вдруг хлынул, затопляя ее чувствами, образами, мыслями...

— Если бы не было солнца, льды бы никогда не расстаяли и не пришла бы весна,— прошептала она те слова, что он сказал ей в день их свадьбы, а потом продожила своими словами:— Если бы не было воздуха, огонь бы никогда не загорелся... Он бы потух, он бы задохнулся, он бы был уничтожен...

— Никогда,— судорожно вздохнул он, обнимая ее и покрывая поцелуями ее лицо.— Ты всегда будешь гореть, ты всегда будешь моим огнем...

Они молчали, глядя на бездвижно горяшую свечу.

— Спи, мой Скор...— прошептала она, поглаживая его усталое, бледное лицо.— Спи, я рядом...

— Я так боюсь тебя снова потерять,— почти с болью произнес он. Наверное, еще никогда он не был таким беззащитным, даже рядом с ней. Хотелось спрятать его от всего мира и укачивать, чтобы вернуть ему уверенность в себе и своих силах.

— Никогда, слышишь?— прошептала она, положив голову ему на грудь.— Ты никогда меня не потеряешь...

Он ничего не ответил, легкая рука перебирала ее рассыпавшиеся волосы. Она лежала и слушала его дыхание, что становилось все более глубоким. Она едва заметным движением погасила свечу, погрузив комнату в темноту, наполненную покоем.

Солнечный свет играл в ее волосах, когда качели медленно двигались. Он не мог отвести от нее глаз— от лица, рук, которыми она прижимала к горлу плед, подрагивающих ресниц, бросающих тени на бледные щеки. Он еще крепче прижал ее к себе и снова тихонько оттолкнулся ногой, чтобы качели продолжали медленно двигаться, убаюкивая девушку, что он держал на руках.

Он ничего не говорил — его слова были бы пустыми и глупыми на фоне ее рыданий. Ей просто нужно было излить свое горе, свою боль — все то, что она копила в себе эти дни... Или недели? Годы? Он мог только догадываться, почему она появилась в их доме в таком состоянии, что стало толчком, последней каплей, что прорвало плотину слез...

Он молчал, обнимая ее, давая ей понять, что он рядом, что она всегда может рассчитывать на него. Ее рыдания ранили его в самое сердце, и он даже забыл, что недавно сам был в похожем состоянии. Только теперь, глядя на нее, прижимая к себе ее содрогающееся тело, он понимал, что не имеет никакого права на страдания...

Качели перемещали лучи солнца, играющие в золоте ее рассыпанных волос, он чуть склонился, чтобы свет не потревожил жену, прикрывая тенью своего тела ее лицо. Сколько прошло времени прежде, чем ее рыдания — оглушительные, страшные, обрывающие все внутри — закончились? Он не знал, да и это было неважно. Он бы стоял, обняв ее, вечность, лишь бы знать, что от этого ей легче. Что боль ее станет меньше, если он будет ее обнимать...

Она была совсем без сил, но слезы все еще текли из ее глаз — уже беззвучно, будто покорно, когда она прошептала, что ей не хватает воздуха. Он подхватил ее на руки и вынес в сад. Он бережно, словно ребенка, завернул ее в плед и укачивал, слушая, как судорожно сжимается ее горло, как текут по щекам слезы боли, как колотится ее доброе, любимое сердце.

Сейчас ему казалось, что она спит. Он чувствовал ее мерное дыхание, стук ее успокоенного сердца. Иногда она тяжело вздыхала, сжимала руки, ресницы вздрагивали, и он еще крепче обнимал ее, убаюкивая движением качелей.

Почему она рыдала? Он понимал, что причин у нее было немало, но ведь... Еще несколько часов назад она была спокойной, умиротворенной, полной ожидания и тихой грусти. Он никогда в жизни не видел вот таких ее страданий, вот таких слез...

Он смотрел на нее и безумно хотел узнать, что причинило ей такую боль и как защитить ее в будущем. Ему страшно хотелось хоть на минуту стать, как она, — целителем душ, чтобы почувствовать все то, что было у нее внутри, чтобы понять, как ей помочь, чтобы не ощущать себя таким беспомощным...

Ее волосы почти ослепляли, но он боялся даже моргать — он боялся заснуть и оставить ее наедине с мучавшей ее болью. Поэтому он смотрел на ее лицо, на ее горящие, словно пламя свечи, локоны...

Свеча. Да, Ксения всегда напоминала ему свечу, и от этого ему иногда становилось больно и страшно. Она горела, даря окружающим свет во мраке, тепло, если приблизиться, надежду, что пламя всегда будет гореть, показывая свет в конце любого сложного пути... Она горела и сгорала, ничего не делая для себя... Свеча всегда сгорает, стекая воском на подсвечник... Это было страшно...

И сейчас он бояся увидеть огарок на месте своей измученной жены. Она ведь не феникс, восстающий из пепла, она просто слишком сильная и слишком взрослая, почему-то решившая, что она должна всю жизнь расплачиваться за тот дар, что получила при рождении... Дар и тяжелый груз...

Кажется, он моргнул, но когда открыл глаза, она смотрела на него — так, как всегда, только следы слез еще явственно читались на ее лице.

— Прости...

Он даже улыбнулся, наклоняя голову и целуя ее в нос:

— Прекрати сейчас же...— он помолчал, изучая ее взгляд.— Тебе лучше?

— Да,— она отвела глаза, сосредоточившись на его подбородке, где вопреки всем заклинаниям, что давно стали для него обычным делом по утрам, все-таки пробивалась щетина. Он вообще слабо себе представлял, на что он сейчас похож...— Где Лили? Как она?

— Ксени...— он опять улыбнулся, понимая, что его жену ничто не исправит.— Забудь хоть ненадолго о других. С ними все хорошо.

— А ты как?— она подняла холодную руку и погладила его по щеке.— Ты...

— Ксени,— он потерся о ее руку,— я не хочу говорить обо мне...

Она, кажется, смутилась, тут же попытавшись улыбнуться. Словно могла его обмануть этой ложной улыбкой.

— Расскажешь?— только и спросил он.— Или это тайна?

— Присцилла Забини умерла,— выдохнула она, стараясь быть спокойной, но получалось у нее неособо.

Джеймс попытался понять, как отреагировать на эту новость. Не сказать, чтобы он испытывал сожаление, но, видя лицо Ксении, он бы предпочел, чтобы Забини была жива, если уж ее смерть так расстроила жену...

— Ты была с ней?— она кивнула, прикрывая глаза.— Было так тяжело?

— Она покончила с собой...

Джеймс еле удержался, чтобы не поднять удивленно брови: ну дает Забини... Непонятно только, почему Ксения-то тогда так переживает...

— Ты не смогла ей... помочь?— осторожно спросил он, укачивая жену. Он все пытался понять, как лучше поступить: уйти от этой темы или же дать жене выговориться...

— Я не знаю,— растерянно ответила девушка.— Я не знаю, правильно ли я поступила... Я... я будто бы помогла ей это сделать... Или же... я помогла ей избежать худшего... Я... я не знаю...

Слезы опять побежали из глаз Ксении, и Джеймс уже почти ненавидел себя за то, что стал говорить с ней об этом.

— Тихо, милая, тихо... Ты же ничего не могла сделать, если За.. если Присцилла решила поступить именно так... Ты ни в чем не виновата...

— Почему, Джим?— выдохнула она, даже не пытаясь остановить слезы.— Почему мы всегда так бессильны перед этим? И почему она должна была умереть вот так, вот такой...

— Какой?— прошептал он, стирая слезы с ее щек.

— Ощущающей себя ненужной... пустой... отвергнутой...

Он промолчал, не собираясь больше говорить на эту тему. Пусть для Ксении каждая жизнь была дорога и каждая смерть — несчатьем. Для него жизнь Присциллы Забини не стоила и пары слезинок Ксении.

— Все пройдет, милая,— он поцеловал ее в соленые губы.— Просто ты слишком многое пережила, слишком многое испытала... Нужно отдохнуть... Поспи... Я буду рядом...

— Тебе тоже нужно отдохнуть,— заметила она, привычно переходя с себя на заботу о других. Он улыбнулся, поднялся с качелей и внес жену в тихий дом, давая себе клятву, что научит Ксению думать иногда и о себе самой.

Уизли: собирая осколки

Ночь прошла в тревоге, Роза не находила себе места с тех пор, как дядя Гарри и мама ушли к себе.

Она даже не смогла попрощаться с отцом. И она так и не смогла ничего сказать маме, хотя не раз ловила на себе ее вопрошающий взгляд.

— Поспи,— Тео тихо подошел и обнял ее, прекращая ее метания по комнате. Она даже не заметила, как встало солнце.

— Я могу пойти с тобой?— она с надеждой посмотрела на целителя, понимая, что он собирается проведать Сару.

— Тебе нужно отдохнуть,— мягко, но категорично заметил Тео, проводя пальцем по ее лицу. Наверное, бессонная ночь и беспокойства последних лней отразились на ней не меньше, чем на Малфое или Джеймсе.

— Я до сих пор не знаю, что с Лили.

— Ты ничем не можешь помочь,— мужчина погладил ее напряженные плечи.— Я скоро вернусь.

— Обещаешь?

— Роза,— ласково укорил он ее, проводя ладонью по ее шее, и она сразу почувствовала тепло, что разлилось по позвоночнику.

— А вдруг там, за дверью, стоит какой-нибудь мальчишка, которому ты подсыпал соли в тыквенный сок, когда вы учились в школе?

Тео еле слышно рассмеялся, словно ветер сдул со стола газетные листы.

— Или твой отвергнутый поклонник,— шепнул он ей на ухо, обнимая.— Майкл Уильямс, кажется.

— Тео!— попыталась она рассердиться, но не смогла, не сдержав улыбку. Он отстранился, довольный собой, и подхватил свой чемоданчик.

— Отдохни,— повторил он, погладив кончиком обоженного пальца ее щеку.— Я разбужу тебя.

Она кивнула, сделала шаг вперед и поцеловала его немного сухие губы. Он ответил на поцелуй — осторожно, бережно, на несколько мгновений, а потом отодвинулся, уже готовый уйти.

— Простите...

Они обернулись одновременно — из камина вышла Гермиона, немного смущенная своим вторжением. Розе хватило одного взгляда на мать, чтобы понять: она знает.

— Мне пора,— Тео кивнул Гермионе, остановил взгляд на Розе и направился к двери.

— Я вам помешала?— женщина обращалась к целителю, и он это понял.

— Нет. Меня ждет пациент,— и Тео скрылся в ночи, унося с собой тот покой, что успел ненадолго поселить в душе Розы.

Она знала. Мама знала даже то, куда пошел Тео. Надо было предполагать, что дядя Гарри не скроет от нее случившегося. Он просто не сможет — слишком тесной была связь между ним и мамой. Слишком чуждо для них было хранение секретов друг от друга. Слишком сильно они переплетены на каком-то неощутимом уровне, чтобы мама не почувствовала и не узнала у дяди Гарри все.

Этого папа не учел: он не учел, что маме будет достаточно секунды наедине с дядей Гарри, чтобы все понять. Папа этого не учел, потому что он этого просто не знал. Он не знал об этой странной связи...

Роза смотрела на маму и не знала, что ей сказать. Как она отреагирует на то, что родная дочь скрыла от нее, что отец был тут? Что они все так старательно пытались не дать ей узнать, что ее муж, четыре года назад оставивший семью, был здесь, но счел необходимым сбежать, как только она оказалась на пороге...

Розе было стыдно, и она знала, что мама вправе сердится на нее, обижаться...

Несколько минут в комнате стояла тишина, словно ни одна из них не решалась начать разговор. Девушка искала на лице матери хоть что-то, чтобы понять, что сейчас испытывала Гермиона, но никак не могла разгадать выражения ее лица.

Мама сделала два шага и вдруг обняла Розу, и девушка даже замерла от неожиданности.

— Бедная моя,— прошептала Гермиона, поглаживая пушистые волосы дочери.

— Мама... Я...

— Они не имели права впутывать тебя сюда, заставлять тебя решать,— женщина заглянула в глаза Розы.— Я боюсь даже представить, как тебе было тяжело...

— Мама,— Роза смотрела прямо на Гремиону, не находя слов.— Ты... Ты не злишься?

— На тебя? За что? За то, что старалась сделать как лучше для всех?— голос Гермионы был ласков.— У тебя не было другого выхода...

— Я не знала, что делать, мама...

— Ничего...

Гермиона отпустила дочь и немного отошла, оглядываясь, касаясь руками предметов в комнате.

— Дядя Гарри тебе рассказал?— осмелилась заговорить Роза.

Мама кивнула, замерев возле камина. Только тут Роза заметила, как дрожат ее руки.

— Я сама догадалась, что что-то случилось... Гарри никогда не умел хорошо лгать...

Роза бы поспорила, но не стала. Зачем произносить и так известные вещи? Дядя Гарри не умеет лгать только перед ее глазами, перед глазами спасшей его женщины...

— Я видела его,— вдруг произнесла Гремиона, в упор глядя на дочь.— Хотя тогда мне показалось, что это просто игра света... Иллюзия... Но достаточно было одного взгляда на Гарри, чтобы понять, что он был здесь... Рон был здесь.

Розе казалось, что мама разговаривает сама с собой: то ли убеждает, то ли успокаивает. Взгляд женщины скользил по комнате, словно пытаясь ухватить хотя бы мелочь, что указала бы ей на недавнее присутствие здесь дорогого ей человека.

— Мама....

— Как он?— Гермиона подняла на дочь спокойный взгляд, но девушке казалось, что он ненатуральный, какой-то нарочито спокойный.

— Думаю, хорошо,— Роза не знала, о чем она может сказать маме, а о чем нет, что причинит ей еще большую боль. Но ведь это мама! Мама, которая всегда и всем старалась говорить правду и требовала этого от других. Она сильная, она честная... Нельзя от нее ничего скрывать, даже если это касается женщины отца... Но ведь это мама, которая уже и так достаточно страдала из-за ухода папы... Она ведь уже пережила, уже смирилась... Зачем снова заставлять ее проходить через это?

Может, папа был прав: вряд ли правда может принести сейчас хоть что-то хорошее... Они все равно ничего не изменят...

— Он здоров? Гарри сказал, что ему нужен был целитель...

— Мелочи, мама,— Роза чуть поморщилалсь, осознав, что решила лгать. Мерлин, папа, что же мы делаем!— Все из-за полнолуния...

— Тео пошел к нему? Действительно ничего серьезного?

— Все в порядке,— теперь, добавила про себя девушка, подходя к Гермионе и беря ее за дрожащие руки, что с головой выдавали состояние мамы.— Прости, я знаю, что ты бы хотела... Я ведь... Я знаю, где он живет...

— Нет,— мама отстранилась, вырывая свои руки и отворачиваясь.— Он этого не хотел.

— Мама, он думает, что так будет лучше для тебя...

— И для него,— Гермиона обернулась, глаза ее странно блестели.— Он прав: зачем?

— Мама!

— Роза,— женщина чуть улыбнулась,— мы ничего уже не можем исправить, все слишком запутано... Или же слишком просто. Наша встреча принесет нам только новые страдания...

— А он этого не хотел,— кивнула девушка.— Но ведь он так хочет тебя видеть!

— Он меня видел. И я его...— мама опустила взгляд на свои сжатые руки.— Я очень рада, что он жив и с ним все хорошо... Что у него есть кто-то рядом...

— Мама, он любит тебя,— прошептала Роза, подходя к матери.— Он очень тебя любит.

— Ты думаешь, что я не люблю его? Я всегда буду любить твоего отца, Роза, всегда. Понимаешь? Я всегда буду любить Рона, Гарри всегда будет любить Джинни,— Гермиона поморщилась, словно ей до сих пор было тяжело произносить это имя вслух.— Но так сложилось... И уже ничего не изменить...

— А ты бы хотела?

— Да, иногда мне этого хочется больше всего на свете...

Они замолчали, не глядя друг на друга.

— Мама....

Гермиона посмотрела на дочь.

— Мама, правда, что он тебя ударил?— Роза очень не хотела задавать этот вопрос, но ей это было нужно. Нужно, чтобы понять, наконец, все, что произошло четыре года назад...

Женщина вздрогнула, нахмурилась, глаза ее стали немного сердитыми:

— Кто тебе это сказал?

— А это так важно?

— Важно, потому что это ложь.

Роза пытливо вглядывалась в лицо матери, но так и не смогла понять, пытается ли Гермиона уберечь ее от правды или же Сара на самом деле солгала...

— Значит, не это стало причиной того, что папа ушел?

— Нет,— твердо сказала Гермиона, качая головой.— Твой отец никогда бы не ударил меня... Ты же его знаешь...

Роза еще секунду сомневалась, а потом кивнула, смиряясь.

— Мама.... как дядя Гарри?

Гермиона улыбнулась, словно расслабляясь:

— Ты же его знаешь... Он чувствует себя виноватым....

— В чем?— усмехнулась девушка.

— Что пришлось от меня скрывать все, что не смог скрыть, что я теперь страдаю из-за этого... Гарри не может жить без хотя бы самого маленького чувства вины...— с легкой улыбкой произнесла мама.— Ладно, думаю, мне стоит пойти к нему...

— Мам....

— Да?

— Мы с Тео собираемся пожениться...— Роза показала ей свое кольцо. Гермиона широко улыбнулась и обняла дочь.

— Наконец-то... А то я уже думала, что Гарри и твоим дядям нужно будет поговорить с твоим кавалером по этому поводу...

— Мама!

Гермиона рассмеялась, потом поцеловала Розу в щеку:

— Все будет хорошо, не переживай. Ты не в ответе за поступки твоих родителей, запомни это...

Роза кивнула, глядя, как Гермиона идет к камину.

— Мама...

— Да?

— Неужели вы так никогда и не встретитесь?

Гермиона остановилась у камина и обернулась:

— Если твоему отцу нужно время, оно у него есть.

Мама исчезла в зеленом пламени, оставляя за собой покой и надежду. Так всегда было, когда мама была рядом. Гермиона Уизли не умела оставлять беспорядок, и Роза была очень благодарна матери за это.

Сказала ли она правду? Солгала ли Сара? И насколько это все теперь важно? Даже если мама солгала — какая теперь разница? Очевидно, что она простила отца... Что это изменит?

Девушка прошла в кабинет Тео и достала палочку: нужно было немного прибраться после этих странных дней беспокойства. Тут же пришли мысли о Лили, но вряд ли по этому поводу стоило переживать. Малфой всегда добивается своего, так что пусть у него болит голова о том, как вернуть себе утраченную любовь жены... Ему полезно иногда наталкиваться на препятствия, правда, лучше бы не на такие жестокие...

В окно постучалась сова, сжимавшая в клюве свиток. Роза тут же забрала письмо, сердце гулко застучалось в предчувствии очередной неприятной вести. Но, едва пробежав глазами несколько строчек, написанных рукой дяди Гарри, она облегченно улыбнулась и села в кресло, отдыхая в лучах солнца.

«Меня нашел Донг, эльф Малфоев. С Лили все хорошо, она со Скорпиусом. Они у Джеймса. Целуем».

Что ж... Малфою можно ставить памятник: не прошло и нескольких суток...

— Чему улыбаешься?

Она вздрогнула и чуть не уронила палочку.

— Тео!— она не знала, сердиться ей или радоваться, что он уже здесь -немного бледный, уставший после таких путешествий, но родной, близкий...— Как они?

— Сара поправляется,— он поставил свой чемоданчик, снял запыленную мантию и только после этого обнял Розу. Она привычно ощутила его запах — смешанных зелий, пергамента, пороха.— Как мама?

— Ничего, но дядя Гарри ей все рассказал...

— Не удивлен,— хмыкнул целитель, отправляясь мыть руки.— Ты не спала.

— Не хочется,— солгала девушка.

Он ничего не ответил — взмахнул палочкой и притянул к себе бутылочку с хорошо знакомым Розе зельем. Она ответила улыбкой на выразительный взгляд жениха.

— Хорошо-хорошо, я сейчас же отправляюсь отдыхать, только без снотворного, мистер целитель... Только ведь мне стоит объявиться в Академии...

— Завтра,— категорично прервал ее Тео, указывая глазами на бутылочку, что все еще держал в руке.

— Тиран,— фыркнула девушка и вышла из кабинета, слыша, как за ее спиной рассмеялся Тео.

Солнце садилось за холмом, что бросал тень на это сумрачное, окутанное невидимым туманом, место. Редкие деревья готовились скинуть листву, алея в лучах заката и бередя душу. Несколько одиноких птиц ныряли в собирающиеся на недавно чистом небе облака. Тишина была почти ощутимой, только легкий шелест цветов и листьев гулким эхом отдавались где-то глубоко внутри.

В этот час здесь никого не было — слишком тяжело было дышать сумрачным воздухом заката, пронизанным вечным покоем и скорбью.

Он остановился и посмотрел на небо — кажется, пойдет дождь. Отметил это тихо, спокойно, потому что не считал, что плачущее небо сегодня может все испортить. Наоборот — кровавый закат должен был закончиться дождем. Так правильно...

Он присел на колени и коснулся рукой травы, что покрывала святое для него место, потом, словно следуя ритуалу, поднял глаза на светлую плиту и прочел:

«Джинни Поттер 1981-2018».

И лишь потом, почти вслух, он читал то слово, что было золотом выбито на ее могиле:

«Прости».

— Здравствуй,— он сел и положил на траву две красные розы. Боли почти не было — она притупилась с годами. Здесь он просто любил и тосковал — так, как мог любить только ее и как мог тосковать только по ней. Он молчал, про себя рассказывая ей все то, что произошло в их жизни за этот год, за последние дни, бессловно делясь с ней своей жизнью.

— Знаешь, мне бывает очень трудно... наши дети такие непростые... Я иногда не знаю, как с ними разговаривать... Это так сложно — быть отцом, без тебя... Особенно сложно с Альбусом, нашим вундеркиндом... Иногда я со страхом смотрю на то, как быстро он развивается, какой он умный... Он столько всего знает, он совершенно необычный... И эти его сны... Я не знаю, как реагировать на них... Мне страшно, что этот его дедушка из снов играет с ним... как со мной когда-то... Но я не решаюсь это прекратить, потому что это, кажется, часть Ала, это делает его счастливым... И я не хочу его расстраивать... Он такой необычный, но ранимый...

— Ты бы знала, как поступить... Мне не хватает тебя, Джинни...

— Мне тоже,— на его плечо легла большая ладонь.

Гарри вздрогнул, хотя знал, что он придет. Рон опустился рядом на траву и рядом с розами положил букет полевых цветов.

Они молчали, глядя на золотые буквы.

«Прости».

— Это тебе,— Гарри вложил в ладонь друга что-то легкое и холодное.

В лучах почти севшего солнца Рон увидел блестевшее золото тонкой цепочки с медальноном — тем самым, где он когда-то хранил локон ее волос.

— Ты сказал ей,— почти обвиняюще пробормотал Рон.

Гарри кивнул, немного виновато опуская голову.

— Она здесь?— почти испугался Рон, готовый в любой момент подскочить и унестись прочь.

— Нет. Она знает, что ты не хочешь этой встречи.

Рон немного расслабился, глядя на медальон, потом неловким движением открыл его — внутри были фотографии Розы и Хьюго.

— Она сказала, что даст тебе столько времени, сколько тебе нужно...

— А если это время никогда не наступит?

— Она поймет,— Гарри поднял на друга усталые глаза.— Она всегда — слышишь? — она всегда будет ждать тебя...

Рон не ответил, в горле стоял ком, когда он закрыл медальон и увидел появившиеся на его оборотной стороне слова: «С любовью и прощением».

— Что же нам с этим делать?— он сжимал в руке послание Гермионы, чувствуя, как ком отступает, как светлеет перед глазами, как сердце замедляет бег, впервые за долгое время принося умиротворение, а не покой.

— Это вам решать,— глухо ответил Гарри, глядя на могильную плиту.— Это ваш поединок... Я свой давно проиграл...

Рон положил руку на плечо друга.

— Почему ты ходишь сюда один?

— А ты бы для разговора с Гермионой привел с собой группу поддержки?— усмехнулся Гарри.— Просто я уже готов разговаривать с ней, с той, что потерял... А ты на полпути...

Рон молчал. Он смотрел на небо, где собрались тучи, и сжимал в руке медальон — это посланное ему прощение, свидетельство того, что он всегда был и остается частью ее жизни, что там всегда будет место для него.

— Как Сара?— Гарри перебирал пальцами траву и смотрел куда-то вдаль усталыми глазами.

— Она сейчас почти всегда спит, приближающееся полнолуние отнимает у нее много сил,— Рон поднял лицо к небу, не видя, но ощущая почти закончившую свой рост луну.

— А ты как?— Гарри перевел взгляд на друга, замечая, что тот немного бледен.— Трудно?

— Привычно,— пожал плечами Рон. Он посмотрел на могильную плиту, возле которой они сидели, и ощутил застарелую тоску, от которой никогда не сможет избавиться. Наверное, как и Гарри.— Она часто мне снится...

— А мне нет... Мне вообще не снятся сны,— признался Поттер, прикрывая глаза.— Уже почти четыре года... Я даже привык...

Рон пожал плечами: наверное, друг заслужил этот ночной покой — после стольких лет, когда его мучили кошмары прошлого. Каждый из них заслуживал покоя. Он сильнее сжал цепочку, замечая, как золото согревается в руке.

Они молчали, думая о двух женщинах, что навсегда соединили их жизни и судьбы. На кладбище опустился мрак пасмурной ночи, первые капли ложились на плиты и траву.

— Он идет каждый год после заката,— Гарри поднял ладонь, ловя слезы неба.

— И зная это, ты никогда не берешь зонт,— усмехнулся Рон, треся головой — глупая звериная привычка, от которой сложно отделаться даже в полном сознании.

— Я люблю дождь...

Рон даже передернулся.

— Расскажи мне...

— О чем?— Рон смахнул с носа капли дождя.

— О своих снах,— Гарри, не отрываясь, смотрел на золотую надпись, казалось, что его губы беззвучно повторяют это «прости», будто бы выжженное в его сердце.

— Они разные... Иногда я вижу ее маленькой, еще до Хогвартса... Она бегает в саду и смеется... Иногда я вижу ее с тобой... Не люблю эти сны...

Гарри хмыкнул, но ничего не сказал.

— Но чаще всего она бывает взрослой, такой, как я ее помню в последние дни... И она улыбается, она спрашивает про отца, про братьев, про детей... Никогда про тебя, словно про тебя она и так все знает...

Гарри кивнул, совсем не удивленный этим. Хотя — это же всего лишь сны, разве нет?

— Хорошо, что она не спрашивает про меня,— вдруг заговорил Поттер, чуть улыбаясь.— А то ты бы прямо во сне превратился и помчался меня убивать...

— Не смешно,— Рон насупился, хотя прекрасно понял, о чем говорил Гарри.

— Прости...

— Гарри.

— Что?

— Я был неправ...

Гарри непонимающе смотрел на него, хмурясь.

— Ты никогда не был виноват в ее смерти.

Друг сглотнул, руки его дрогнули.

— Рон...

— Ты бы никогда не позволил ей умереть.

— Но я позволил...

— Она тебя простила, и я... тоже,— Рон снова положил тяжелую ладонь на плечо Гарри. Они оба были мокрыми, но дождь не мешал им сегодня.— Осталась малость... Ты должен простить себя...

— Только после тебя,— ответил после секундного молчания Поттер.— Потому что Гермиона тебя тоже давно простила...

Гарри указал на медальон, что Рон все еще сжимал в ладони. Они криво усмехнулись.

— Мне пора,— он поднялся, разминая затекшие ноги.— Не хочу оставлять Сару одну надолго...

Гарри кивнул, не пошевелившись. Видимо, он собирался провести здесь всю ночь. Один.

— Увидимся, брат.

Гарри поднял на него глаза и улыбнулся.

— Обязательно.

Рон исчез беззвучно, словно растворился в пелене дождя. Гарри стер с лица воду и снова посмотрел на могильную плиту. Ему казалось, что если бы на ней была фотография, то Джинни бы улыбалась.

Малфои: новая жизнь

— У меня для тебя две новости: одна — неожиданная, вторая — обнадеживающая...

Лили подняла глаза от книги, которую пыталась читать, пока ее брат и муж с умным видом слонялись по дому, то и дело попадаясь под ноги Ксении.

— Скор...

— Я не даю тебе выбора решать, какую новость ты хочешь услышать первой,— перебил ее Малфой, который, как ни странно, переоделся и сейчас стоял перед ней в темном костюме, благо, что без галстука. Сверху, куда удалился, наконец, Джеймс, послышался его смешок, но Лили проигнорировала брата.

— Итак?— она не ожидала ничего хорошего.

— Сегодня вечером мы ужинаем у моих родителей,— медленно, давая девушке понять смысл его слов, проговорил Скорпиус, нависая над ней. Усмешка играла на его губах — он явно именно так и представлял ее реакцию на подобную весть.

Книга соскользнула на пол, Лили не знала, что сказать. Пока она подбирала слова, Малфой продолжил, надеясь сразу же ее успокоить:

— Приехали родители Ксении, так что она и Поттер тоже приглашены. Как и твои родители...

Если Малфой и ждал облегченного выдоха от замершей Лили, то он ошибался. Девушка смотрела на него широко открытыми глазами, в которых читался почти ужас.

— Я...— она попыталась прочистить горло и начала заново:— Я уже знакома с твоими родителями?— она старалась найти в своей памяти хотя бы отголоски подобной встречи, но ничего не обнаружила — лишь отдаленные воспоминания о «дружбе» отца и Драко Малфоя...

Скорпиус задумался, садясь рядом с Лили и гладя ее по руке, надеясь успокоить:

— Ты с ними встречалась... Три с половиной раза...

— Почему с половиной?— осторожно уточнила девушка.

— Ну, первый раз можно почти не считать, потому что я внес твое бессознательное окровавленное тело в наш дом, и ты вряд ли хоть краем глаза видела моих родителей...

Лили закатила глаза, пытаясь скрыть волнение, что охватило ее при одной мысли, что ей придется находиться в одном помещении с людьми, о которых даже собственный сын говорит часто без всякого уважения.

— Второй раз ты видела их на Рождественском балу, и тогда мы милостливо не стали давить их на танцплощадке...

— Очень благородно,— фыркнула девушка, вспоминая падающую ель и хохочущего Скорпиуса.

— Также ты с ними встречалась на нашем с Поттером выпускном балу...— улыбка Малфоя не обещала ничего, что ей бы хотелось услышать.

— И?— все же спросила Лили.

— Ну, ты почти сразу исчезла, потому что мои родители решили поздравить меня с окончанием школы именно в тот момент, когда я... принимал поздравления от тебя...

Лили почувствовала, что краснеет: пусть она не помнит этого момента своего прошлого, но представить все могла, просто взглянув на веселящегося мужа.

— И, конечно, ты видела мою мать на свадьбе Ксении...

— А отца?

— Он был тогда так далеко от Англии, как только смог, я даже не помню, под каким предлогом он избежал прямого столкновения в одном помещении с твоим отцом...

— И теперь мой папа приглашен к вам в дом?— уточнила Лили.

— Это моя мать,— пожал плечами Малфой.— По всем правилам подобный ужин должен был состояться до нашей свадьбы... Но теперь уж ничего не поделаешь...

— А, может, это необязательно? Я могу заболеть?

Скорпиус едва слышно рассмеялся и покачал головой.

— Они не кусаются... Я им просто этого не позволю...

Он смотрел на Лили и понимал, что она ищет предлог, чтобы избежать вечера в компании его родителей.

— У тебя есть ровно тридцать пять минут на все,— заметил Скорпиус, выразительно взглянув на часы.

— Что?! Тридцать пять минут? Малфой, ты больной?— девушка вскочила с дивана и судорожно стала оглядываться по сторонам.— Да я же ничего не успею сделать! Я не могу пойти на ужин к твоим родителям вот в таком виде!

— А я тебе говорила...— донесся сверху голос Ксении, которая явно была в курсе дела.

— Каком виде?— поднял бровь Скорпиус, выразительно оглядывая жену и игнорируя кузину.— По-моему, ты прекрасна...

— Мне даже нечего надеть!— почти вспылила Лили, стоя посреди гостиной.

— Я обо всем позаботился, не волнуйся,— Скорпиус взмахнул палочкой, и в его руках появилась вешалка с кремового цвета платьем. Лили уставилась на одежду.

— Это...?

— Да, я нашел несколько твоих эскизов и заказал сшить... Думаю, с размером мы угадали...— довольный собой, проговорил Малфой, положив платье на диван.

— Ты заказал платье по моему эскизу?— почти шепотом повторила Лили, не веря своим глазам.

— Мы поговорим об этом позже, ладно? Не думаю, что ты хочешь опоздать...

— Я вообще не хочу туда идти!— заметила девушка, все еще глядя на платье.— Ты...

— Лил, осталось всего двадцать восемь минут,— напомнил Малфой, подавая ей платье.— Хочешь, чтобы я тебе помог одеться?— он указал на нервно трясущиеся руки жены.

— Ну нет,— на лестнице показалась уже готовая к ужину Ксения.— В последний раз, когда ты взялся ей помогать, Лили опоздала на осмотр к целителю, позволь тебе напомнить...

— А я позволю тебе напомнить, что это была не моя вина,— ухмыльнулся Скорпиус, делая вид, что не заметил, как покраснела Лили.— Мы никак не могли найти ее куда-то закатившуюся палочку...

— Ты разучился врать, Малфой!— крикнул из своей комнаты явно довольный собой Джеймс.

— Еще слово — и ты разучишься говорить, лохматый,— предупредил Скорпиус.

— Я помогу Лили одеться,— Ксения подхватила платье и потянула подругу за собой.— Все будет хорошо, Лил...

Девушка бросила умоляющий взгляд на мужа, но тот лишь широко ей улыбнулся. На лестнице они наткнулись на уже спускавшегося Джеймса, и Лили ткнула его пальцем в грудь, сердито сощурив глаза:

— Ты знал! Ты! Ты знал и ничего мне не сказал!

— Это все он,— хмыкнул Джеймс, кивнув на Скорпиуса,— он взял с меня Ненарушимый обет...

— Тогда уж сразу — наложил на тебя Империус,— подсказал Малфой, садясь в кресло, когда девушки скрылись на втором этаже.

— Я тебе говорил, что нужно дать ей пару дней, чтобы она морально подготовилась вступить в твое логово,— фыркнул Поттер, садясь напротив друга.

— В моем логове все умрут, как только увидят тебя,— не остался в долгу Малфой, указав на футболку с трехголовым псом, что Джеймс надел под пиджак.

— Скажи спасибо, что я иду к твоим предкам на ужин не в спортивной форме...

— А мне-то что?— пожал плечами Скорпиус.— Будет повод повеселиться... И, если бы я дал твоей сестре пару дней, то она бы точно нашла хороший повод не знакомиться с моими родными еще пару десятилетий...

— А что? Представляешь: вы входите и говорите — мама, папа, вот наши шестеро рыжих сыновей... Твой папенька тут же с разрывом сердца — в урну и на каминную полку, а ты становишься наследником всего состояния....

— Ну, нам на создание шести сыновей, по крайней мере, не понадобится семь месяцев попыток,— выразительно ухмыльнулся Малфой, поигрывая палочкой между пальцами.— Как, кстати, проходит борьба с судьбой?

— Да пошел ты!

— Сам начал.

— Вы невыносимы,— с улыбкой заметила Ксения, спускавшаяся вниз.

— Где Лили?— тут же спросил Малфой, вставая.

— Пытается снова научиться нормально дышать... Все-таки тебе следовало сказать ей заранее,— девушка подошла к Джеймсу и улыбнулась:— Если ты опять заикнешься моим родителям о том, что терпеть не можешь греческую кухню, я тебя четвертую...

— Если они не заставят меня опять это есть, буду нем, как вареная рыба...

— Или жареный еж,— не мог промолчать Скорпиус.— Все, я пошел брать штурмом мою жену, пока она не нашла способ попросту сбежать...

— От тебя сбежишь,— немного обиженно отозвалась Лили, медленно спускаясь по лестнице.

-Вау, Лил, платье шикарно,— заметил Джеймс, посмотрев на сестру. Потом пару секунд помолчал и расплылся в улыбке:— Заметь, что я это сказал раньше твоего муженька...

— Не прошло и полвека, как ты научился делать комплименты,— фыркнул Малфой, подавая Лили руку. Ладонь жены была холодной. Он обнял девушку и прошептал прямо на ухо:— Не волнуйся, ужин у моих родителей — лишь маленькая — и самая неприятная — часть из вечерней программы.

Она немного удивленно на него посмотрела.

— У меня для тебя есть несколько сюрпризов,— он мимолетно поцеловал ее и потянул к камину. Джеймс закатил глаза и ухмыльнулся.

Она шла по дому, прислушиваясь к стуку своих каблуков. Почему-то именно этот уверенный звук всегда давал ей твердое ощущение правильности жизни, ее планомерного течения...

Все именно так, как должно быть, и по-другому бы не вышло. Этому правилу ее научил отец, старый дипломат, который обламывал зубы и когти таким же бывалым дипломатам при зарубежных министерствах магии. Жалеть прошедшее и сделанное ее не учили, да она и не хотела учиться.

Она подошла к окну в одном из больших холлов второго этажа и отворила его. Она вздохнула свежий прогретый за день воздух полной грудью и отошла от окна, словно сознательно лишая себя этой слабости.

Она всегда была сильной, умевшей выбрать из необходимого и желаемого, умела смирить в себе лишнее в данный момент, найти нужное, забыть о себе, помня о близких, которые всегда нуждались в ней. И ей самой нравилось, что по истечении лет она перестала даже нуждаться в слабости, даже думать о ней. Ей нравилось слышать уверенное перестукивание каблуков, ощущать себя полной хозяйкой своей жизни, своей семьи, своего дома...

Хотя, если бы не отец, ей бы все так не удалось — уроки дипломатии очень помогли ей после замужества, потому что все эти годы искусство найти решение любой ситуации, правильно лавировать между конфликтующими сторонами стало незименным ее сопровождением изо дня в день. Сначала она стояла между мужем и свекром, затем ей пришлось занять ту же позицию между мужем и сыном, не давая семье погрязнуть в мелочных, никому ненужных конфликтах...

И ей это нравилось... Хотя иногда, в редкие моменты, когда одна из сторон отсутствовала, она позволяла себе расслабиться, вдруг попробовать себя в другой роли — и понимала, как ненатурально и пугающе это теперь выглядит. Ненатурально даже для нее самой, что уж говорить о муже и сыне, которые тут же напрягались и не знали, как реагировать...

Она отвернулась от окна и продолжила свой путь. Ей предстояло найти в недрах этого дома своего напуганного и злящегося мужа и снова встать между конфликтующими сторонами — между ним и Поттерами, которые теперь стали членами их семьи.

Она вошла в кабинет, где пылал камин, огонь играл на задернутых шторах. В полумраке горели свечи, возле которых склонился над какими-то бумагами Драко. Светлые волосы падали ему на лицо, и он каждый раз в разражении откидывал их.

— Ты слишком много работаешь,— заметила она, присаживаясь на подлокотник его кресла и кладя руку на его напряженное плечо.

— Кто-то же должен заниматься делами, а не глупостями,— буркнул Драко, поднимая глаза, в которых она легко читала раздражение, вызов и испуг. Она знала, на что направдены каждое из его чувств, а точнее — на кого. Раздражение из-за сына, который в очередной раз поступил не так, как хотел отец, испуг — из-за предстоящего обеда с Поттерами, вызов — самому себе.

— Все мы в молодости совершаем глупые поступки, Драко,— она постаралась не улыбнуться, перебирая его мягкие, немного длинные для мужа волосы.

Он промолчал, явно понимая, что какой бы спор он не начал, все равно проиграет. Она тоже ничего не добавила — какой смысл бередить старое? Она смотрела, как муж что-то записывает на пергаменте, изящно обмакнув перо в чернила. Рука его иногда подрагивала, выдавая его волнение. Он знал, ради чего она пришла...

Отец лишь однажды осудил ее — за ее выбор. Он применил все свое умение, чтобы переубедить дочь выходить замуж за сына опальных Малфоев. Он говорил несколько часов, не понимая, что любовь и дипломатия — вещи несовместимые, потому что дипломатия — это логика, а какая логика может быть в чувствах? Какая логика может быть тогда, когда ты с первого взгляда на человека вдруг понимаешь, что не сможешь без него, потому что он не сможет без тебя? Когда ты вдруг чувствуешь, что сердце сжимается от жалости и тоски, что тебе хочется избавить этого потерянного человека от затравленного взгляда изгоя, от чувства никчемности, что внушают ему родители и он сам... И на вопрос отца — «за что ты его любишь, этого породистого добермана с характером болонки»? — она ответила очень просто и искренне: «А разве любят за что-то?».

Она так и не убрала руку с его плеча, молча наблюдая за тем, как он работает, отдавая всю свою энергию мечте — вернуть Малфоям былое величие, силу и влияние. У него это получалось — пусть тяжело, пусть не так быстро, как бы он хотел, но получалось. За одно это он уже мог себя уважать.

Она его любила и старалась внушить ему это утраченное уважение, утраченное доверие к самому себе. Он даже не осознавал этого, часто не замечая ее влияния, но она этого и не хотела. Она просто была с ним рядом, любя, как любят лопоухого щенка, которого пытались утопить из-за того, что не вышел сильным и злым, как положено по породе... Она не позволяла его утопить, веря в него и заставляя других верить. И у нее это почти всегда получалось...

Почти, потому что был ее сын. Она не раз думала о том, что они зря позволили Скорпиусу так много времени проводить в компании деда. Конечно же, сын встал на сторону Люциуса, и ей пришлось оказаться между ними — между мужем и сыном. Это было несложно — при ее влиянии на Драко. Но иногда она просто ненавидела эту ситуацию в семье, она сердилась наедине с собой — что не смогла вовремя поставить их рядом, примирить друг с другом... Примирить сильного породистого щенка с его слабым отцом, в котором порода часто не ощущалась...

— Ты читала о Забини?— Драко отложил перо и указал на стопку газет.

— Да, бедная девочка,— она кивнула и поднялась, мельком взглянув на часы. Муж зло хмыкнул и опять промолчал: она знала его позицию по отношению к семье, что так себя опозорила. В такие моменты она надеялась, что Драко хотя бы немного ощущает гордость за сына, что никогда так не подведет их... Скорпиус умел решать свои проблемы, — да и их общие — не оставляя пятен на только отмытом имени. Даже его последний вызов в Министерство — на допрос по делу о смерти высокопоставленного чиновника — не принес им ничего, кроме облегчения, потому что почти сразу сын был признан невиновным и даже чуть ли не спасителем волшебного мира от очередного монстра в лице Маркуса Деверо.— Думаю, тебе стоит идти переодеваться.

Да, он давно ждал этого ее напоминания об ужине, но, как всегда, надеялся, что этого не произойдет. Бедный Драко...

— С чего я должен знакомиться с теми, кого и так уже достаточно знаю? Мне знакомства с Поттером и Грейнджер еще в школе хватило,— как обычно, приступил он к слабой атаке.

— Уизли, Гермиона Уизли,— мягко напомнила она, глядя на мужа.

— Ненадолго... Хотя не думаю, что фамилия Поттер сможет поднять ее выше по социальной лестнице,— поморщился Драко.

— Сделай это ради Скорпиуса,— нажала она на самое больное место, чтобы сразу преодолеть эту линию его обороны.

— А он что сделал ради нас? Женился без спросу?

— Драко, ты давно знал, что их отношения с Лили Поттер закончатся именно так,— она улыбнулась, подходя к мужу.— Ты знаешь своего сына: в подобных вещах он всегда был постоянен, посмотри хотя бы на его домашнего эльфа...

Драко поморщился и отвел глаза.

— Если ты не боишься, что мы разнесем столовую...

Это скорее он боялся, подумала Астерия, мягко целуя его. Он боялся оказаться в стае разгневанных псов, что могут накинуться на него и растерзать за его слабость.

— Все будет хорошо,— твердо проговорила она, давая ему понять, что расчитывает на него. Хорошо, что сегодня обошлось без вспышек, что обычно сопровождали их разговор об ужине с Поттерами. У них не было времени на то, чтобы вновь разбираться в его гневе и страхе столкнуться лицом к лицу со своим прошлым...

Он не ответил, явно собираясь еще что-то сказать, но тут перед ними трансгрессировала Дана, эльфийка, что отвечала за сервировку ужина. Драко лишь поморщился и вышел, тихо — смиренно — прикрыв за собой двери.

Следующие полчаса она проверяла, все ли готово к приему гостей. Затем пришли ее кузина с мужем, и она отправила Теодора Верди за Драко. Верди всегда обладал какой-то магической способностью убеждать людей в своей точке зрения.

Она посмотрела на Александрию и улыбнулась, хотя в голове проносились мысли о том, что пришлось скрывать от кузины похищение ее дочери. Так просили Скорпиус и сама Ксения.

— Выглядишь усталой, Астерия,— заметила кузина, оглядывая уже готовый к ужину стол, на который падали лучи заходящего солнца.

— Драко,— улыбнулась хозяйка, поправляя и так безукоризненно лежащие салфетки.

— Ему было не просто решиться, да?

— Когда-то это должно было произойти, раз уж еще на втором курсе Скорпиус связал свою жизнь с Джеймсом Поттером...

— Ты это вопринимаешь, как рок...

— Как неизбежность, скорее,— Астерия мельком взглянула на себя в зеркало, что висело возле камина.— Да и какая разница, если они делают его счастливым?

Александрия кивнула: ей самой было непросто смериться с тем, что дочь вышла замуж за развязаного дружка племянника. Но после знакомства с семейством Поттеров она смягчилась, попав под бесшабашное очарование Джеймса и заметив, как сильно он любит Ксению. Возможно, Драко тоже смирится, увидев, как счастлив рядом с Лили их сын...

— Мистер и миссис Джеймс Поттер,— пропищал Деррек, домовой эльф, открывая высокие двери столовой. Сестры переглянулись и согласно шагнули вперед, приветствуя Ксению и ее мужа.

— Мама,— девушка обняла Александрию, широко улыбаясь, но Астерия заметила, что выглядела Ксения уставшей, что не могло не ускользнуть от ее матери.— А где папа?

— С дядей Драко. Они решили выкурить сигару перед ужином, ты же знаешь его,— Александрия украдкой подмигнула Астерии.— Ты опять работаешь без отдыха?

— Нет, это она отдыхает без сна,— ухмыльнулся Джеймс, приветствуя тещу.

— А где Скорпиус и Лили?— Астерия внимательно посмотрела на парня, пытаясь понять, что могло задержать сына.

— Уже идут,— Ксения взглянула на часы, почему-то улыбаясь.

— Да, у них... сеанс моральной подготовки,— хмыкнул, явно не удержавшись, Джеймс.

— Ксени, золотое облачко!— в дверях материализовался Теодор Верди, радостно улыбаясь в черную бороду, что он носил, сколько себя помнила Астерия.— Ты опять похудела вместо того, чтобы располнеть! Джеймс, ты меня подводишь...

Теодор явно ждал внуков, о чем не забывал напоминать дочери каждый раз, как приезжал погостить. Если бы Драко с таким же нетерпением их ожидал...

Астерия была слишком внимательной, чтобы не заметить той тени, что пробежала по лицам молодой четы Поттеров, но спрашивать ничего не стала. Она оглянулась, когда в зал, наконец, вошел ее муж — с явным вызовом на бледном лице. Одно то, что он все-таки решил участвовать в этой встрече, заставляло Астерию гордиться им. Так гордится мать, когда ее ребенок делает первые шаги или говорит первые слова... Так гордится мастер, впервые выставляя на показ свою скульптуру...

— Добрый вечер,— проговорил он, глядя на Ксению.

— Мистер Гарри Поттер и миссис Гермиона Уизли...

Драко вздрогнул и был готов отойти назад, но Астерия взяла его под руку и улыбнулась. Это твой дом, Драко Малфой, а они твои гости...

Подбородок мужа вздернулся, глаза непроизвольно сузились, выражая неприязнь. Наверное, это был рефлекс, что шел из прошлого, или же защитная реакция.

— Добрый вечер,— Гермиона Уизли немного натянуто улыбалась, протягивая руку. Астерия ответила на улыбку: они были уже хорошо знакомы — на свадьбе Ксении они легко нашли между собой общий язык.

Гарри Поттер явно чувствовал себя не в своей тарелке, но старался держаться как ни в чем не бывало, разве что замешкался прежде, чем после рукопожатия Теодора Верди протянуть руку Драко.

— Салют, родители,— радостно поприветствовал их Джеймс, стараясь разрядить немного напряженную атмосферу.— А что, Альбуса не пригласили? Значит, цирка не будет?

Ксения рассмеялась, Гарри тоже улыбнулся, бережно целуя девушку в щеку. Именно в этот момент появились главные виновника вечера.

Скорпиус выглядел расслабленным и даже веселым, когда услышал голос эльфа: «Мистер и миссис Скорпиус Малфой». Лили даже не пыталась улыбнуться — она старательно прятала смущение и страх, что ей почти не удавалось. Кажется, только рука мужа, обнимающая ее, не давала ей развернуться и сбежать, как она это однажды уже сделала — на выпускном балу в Хогвартсе.

Что ж, пора брать дело в свои руки. Но Скорпиус опередил ее, улыбаясь:

— Мама, отец, позвольте вам представить мою жену Лили Малфой,— довольно расслабленно произнес он, глядя на отца почти предупреждающе.

— Добро пожаловать в семью,— Астерия шагнула к напуганной девушке и легко коснулась губами горячей щеки.

— Спасибо,— прошептала она, еще сильнее заливаясь краской, потому что все присутствующие смотрели на них, а ее брат, кажется, еле сдерживал смех, переглядываясь со Скорпиусом.

— Лили,— имя девушки буквально со свистом проходило через зубы Драко, когда он учтиво ей кивал. Астерия ободряюще пожала его ладонь.

— Что ж... Скорпиус, покажи друзьям и жене дом,— тихо проговорила хозяйка, буквально ощущая волны неприязни, исходившие от мужа в сторону Гарри Поттера, что пожимал руку Скорпиусу и приветствовал трепещущую дочь.

Взгляд сына выражал вполне резонный вопрос — а что они тут не видели? Но он все-таки понял намек матери и указал на двери с дурашливым жестом радушного хозяина:

— Пройдемте, я покажу вам обширные темницы, где мои предки мучили и убивали своих врагов...

— Только если там не водятся пауки,— заметила Лили, обрадованная шансу покинуть столовую.

— Нет, только призраки жареных и съеденных ежиков,— и молодые люди скрылись, сопровождаемые смехом Ксении и недовольным бурчанием Джеймса.

— Вина?— предложил Теодор, решив взять на себя обязанности принимающей стороны, за что Астерия была ему благодарна.

Они медленно расселись вокруг низкого столика возле камина, что Дана только что разожгла. Драко молчал, глядя то на потолок, то на сервированный стол.

Александрия начала разговор о том, что Гарри и Гермиона обещали навестить их в Греции, и Поттер заверил их, что сдержит слово — как только его младший сын будет дома на каникулах. Кузина тут же вспомнила маленького Поттера, и Астерия смогла чуть расслабиться — не зря она попросила родителей Ксении присутствовать. Незаинтересованная сторона обычно приносила пользу в переговорах враждующих.

— Астерия...— Гермиона привлекла к себе внимание всех присутствующих, ее взгляд перемещался от хозяйки к Драко. Миссис Уизли явно хотела обратиться к ее мужу, но не смогла себя перебороть.

— Да?

— У нас с Гарри есть к вам предложение...

Кажется, Драко собирался презрительно фыркнуть, но сдержался. Гермиона взглянула на Поттера, и тот, тяжело вздохнув, продолжил:

— В Министерстве стало известно, что Элен Деверо продает Летучекаминную сеть Деверо... Вместе со всеми шахтами и филиалами...

— Ее опекун арестован и ждет суда,— подхватила Гермиона, глядя на бокал в своей руке,— и она имеет право распоряжаться наследством. В Министерстве не хотят раздувать шумиху вокруг этой сделки, потому что тут же вскроется правда о смерти Маркуса Деверо, что, понятно, выставит чиновников не в лучшем свете... Поэтому в Министерстве транспорта осторожно ищут покупателя...

Астерия почувствовала, как напрягся Драко, его взгляд перестал бегать мимо гостей.

— Элен просит довольно большую сумму,— Гарри поднял глаза на хозяина дома, показывая этим, что обращается именно к нему. Что ему это стоило, догадаться было трудно, но Астерия была благодарна Поттеру за это.— Насколько я знаю, вы интересовались данной компанией...

— У нас возникло предложение,— Гермиона торопливо прервала Гарри,— что если Поттеры и Малфои,— она остановилась, словно пытаясь почувствовать вкус произнесенного,— станут партнерами...

— Вы предлагаете нам войти с вами в долю и купить компанию?— осторожно уточнил Драко, сузив глаза и явно ожидая подвоха.

Гарри кивнул, выдержав взгляд:

— Все равно наши дети уже объединили нас в одну семью... и когда-нибудь они унаследуют это дело... Если, коненчо, мы его купим...

— Поттер, ты же мракоборец, а не коммерсант,— медленно проговорил Драко, стараясь сдержать презрение в своем голосе.

— Еще одна причина, чтобы стать партнерами,— пожал плечами Гарри, показывая, что покупка летучекаминной сети Деверо была для него важна лишь как будущее его детей.— Гермиона сможет легко договориться о том, чтобы сделка состоялась как можно скорее...

— И как ты себе все это представляешь?— Драко был заинтересован, но все еще осторожничал, и Астерия почти улыбнулась.

— Как ты сказал, я мракоборец... Я даю деньги, ты мне гарантируешь, что они вложены в хорошее дело...

— То есть ты отдаешь управление в мои руки?— уточнил совсем уж напуганный Драко.

— Можно и так сказать... В твои и твоего сына,— чуть улыбнулся Поттер, беря свой бокал и делая глоток.

— Мне нужно время подумать...

— О чем тут думать?— вдруг заговорил Теодор Верди.— Это же то, что ты хотел, Драко! Представляешь вывеску: «Международная летучекаминная сеть Малфой и Поттер»? Скорпиус и Джеймс как лицо компании... Да ведь весь мир сразу же сойдет с ума и бросится это обсуждать... Никаких расходов на рекламу... Конкуренты раздавлены одним сочетанием «Малфой и Поттер»... Пресса вся ваша... Клиентура будет раздирать вас на части...

— Хорошо...— Драко кивнул, хотя его взгляд все еще был настороженным. Астерия внутри ликовала: устраивая этот вечер, она и не думала, что все выйдет так хорошо... Она чувствовала, что муж немного расслабился, явно в голове уже просчитывая будущую сделку и намечая путь развития компании... Сложно было поверить, что такую уверенность в себе и завтрашнем дне, в его мечте Драко Малфою подарит его бывший враг.

Впрочем, это же Гарри Поттер, что еще можно добавить?

— Вот видишь, они даже зубы не показали,— прошептал Скорпиус, гуляя с Лили по саду, освещенному зажженными лампами. Под ногами шуршала уже начавшая осыпаться листва. Его рука крепко сжимала ее ладонь, и он знал, что она улыбается.

— Показали,— улыбнулась она,— когда смеялись над Джеймсом...

— Ну, твой братец сам виноват, Ксения же его предупреждала не говорить ничего о греческой кухне...

— Ты не должен был превращать его тарелку в ежа,— укорила мужа Лили.

— Почему? Теперь у него на семь месяцев есть, о ком заботиться,— хмыкнул Малфой, крепче прижимая к себе девушку.— И не будет сводить нас с ума своей заботой и контролем... «Куда вы идете? А что вы там будете делать? А когда вы вернетесь?» Твой братец иногда невыносим....

— Кстати, а куда мы идем?

Скорпиус улыбнулся и показал рукой в дальний конец сада:

— Домой,— и это действительно было правдой. Пусть в Малфой-Мэноре в этот вечер он чувствовал себя впервые за долгое время комфортно, и даже отец казался вполне сносным, непонятно почему, он все же понимал, что его дом — это там, где хорошо Лили.

— Прости?

— Закрой глаза.

— Я не люблю сюрпризы,— заметила Лили, но глаза закрыла.

— Не подглядывай,— Малфой подхватил ее на руки и быстро устремился по дорожке. В нос ударил запах елей и свежей земли, нагретого камня и древесной коры.

— Можно уже посмотреть?— нетерпеливо спросила Лили, догадываясь, что же за сюрприз ее ждет.

— Да,— шепнул он.

— Боже мой...— Лили во все глаза смотрела на небольшой, покрытый светло-серебряной краской домик под зеленой крышей. Вокруг коттеджа плотной аллеей стояли ели, усыпанные серебряной пылью, что шуршала под ногами Малфоя, когда он нес ее на крыльцо. На верхней ступеньке, с нацепленым на макушке бантом, стоял счастливый Донг.

— Ушастый идиот, исчезни,— шепнул Скорпиус эльфу, когда вносил Лили в холл, где все так же пахло еловыми ветками, а еще горящим камином и кофе. Если снаружи все было выполнено в цветах Малфоя, то внутренние комнаты были теплыми, огненными, в красках Лили: тепло-золотой, коричневый, огненный, темно-красный... Словно посреди их серебряного леса пылал костер...

— Наш дом?— прошептала она, когда он опустил ее на пол и дал оглядеться.

— Если тебе нравится,— немного неуверенно проговорил Скорпиус, обнимая ее за плечи.

— У меня такое ощущение, что я жила здесь всегда,— улыбнулась девушка, касаясь рукой мягкой спинки кресла у огня.— Необыкновенный сюрприз...

— И это еще не все,— Малфой чуть отстранился, подошел к столу и взял с него маленькую вытянутую коробочку.

— Только не говори мне, что ты...— но она уже знала. Знала, но боялась верить. Хотя разве он не Скорпиус Малфой? Он ведь может все.— Ты ее нашел?

Девушка с обожанием смотрела то на мужа, то на лежащую в его ладонях волшебную палочку. Ее волшебную палочку, что исчезла в тот день, когда стала порталом. Они купили новую, но Лили очень тосковала по старой... Словно по утраченной подруге...

— Мы устроили обыск во всех помещениях и шахтах Деверо,— объяснил Малфой, вкладывая палочку в дрожащие руки жены.

— Спасибо,— она обняла его и поцеловала, понимая, что никогда не сможет отблагодарить за все, что он для нее делал.

— А вот это маленький подарок от тетушка Александрии,— он вынул откуда-то стопку документов официального вида.— Она эксперт магической моды и владеет несколькими бутиками и салонами по всему миру... Она посмотрела твои эскизы и согласна устроить показ с твоими моделями... Когда они будут готовы... Это контракт...

Лили ошарашено смотрела на мужа. Она уже не находила слов, чтобы выразить восторг.

— Нужно только подписать...— заметил Скорпиус, откладывая документы.— Тебе будет чем заняться, пока мы с Поттером увлечемся квиддичем...

— Ты — квиддичем?— Лили обрела свой голос.

— Ну, я купил себе команду... И Поттер, как истинный друг, согласился там играть...

— Он ушел из «Крыльев Лондона»?

— Ну да...

— И что же ты купил за команду?— осторожно спросила девушка, вполне уже догадываясь об ответе. Скорпиус не любил легких решений.

— Ну... ничего такая, подающая надежды... теперь,— хмыкнул Малфой.— Двадцать первое место в Лиге, не так уж и плохо...

— Двадцать первое из...?

— Двадцати шести,— пожал плечами Скорпиус, усаживаясь в кресло и притягивая жену к себе на колени.— Но у них есть хорошие Охотники, а Поттер будет вытаскивать нам матчи, пока мы не получим больше средств для траффика игроков...

— Скорпиус, ты невероятен, ты знаешь об этом?— прошептала она, проводя ладонью по его бледному лицу.

— Теперь знаю. Тебе понравились мои подраки?

— Я даже не знаю, как тебя отблагодарить... Как показать тебе, что ты делаешь для меня...

— Не надо благодарить... Просто будь рядом, всегда... А я попытаюсь искупить все то зло, что с тобой произошло по моей вине...

— Тебе нечего искупать, глупый...

— Вот так меня немногие осмеливаются называть,— дурашливо насупился он, показывая зубы.— Как бы тебе не пришлось за это платить...

— Я готова платить любую цену,— рассмеялась она, обнимая его за шею.

— Всю жизнь?

— И даже после нее, если это сделает тебя счастливым...

— Хорошо, это мы обсудим лет так через сто,— серьезно кивнул Малфой, поднимаясь и крепко держа жену на руках.— А теперь я устрою тебе экскурсию по нашему дому...

Лили кивнула, совершенно точно зная, что если он начнет с их спальни, то экскурсия затянется до утра.

После Поединка

Les morts ne sont jamais vraiment loin de nous. Ils sont toujours l? et nous murmurent des mots que nous ne pouvons pas entendre. Mais, parfois, ils r?ussissent ? nous parler, si toutefois ils peuvent trouver quelqu’un qui veuille bien les accueillir.

(Souvenez-vous de moi C. Pilce)

Мертвые никогда действительно не отдаляются от нас. Они всегда здесь, шепча нам слова, которые мы не можем услышать. Но иногда у них получается поговорить с нами, если они могут найти кого-то, кто захочет их услышать.

— Что. Это?

— Пытаюсь сварить зелье Быстрого Заживления, рецепт нашел в учебнике,— немного смущенно ответил Альбус, поднимая глаза от бурлящего котла.

— Это? Зелье?

Мальчик тяжело вздохнул, пожимая плечами:

— Не похоже?

— Это ты в берлоге Слизнорта называй свою кашу зельем...— котел тут же опустел, хотя Ал даже взмаха палочки не видел.

— Дядя Северус, ведь можно вылечить рану Роберта Конде?— мальчик залез на свою бочку, глядя на как обычно чем-то недовольного волшебника, что встал у белой стены, скрестив на груди руки.— Ведь есть такое зелье!

— Вампирчик жалеет о содеянном?

— Ты ничего о нем не знаешь,— заметил Ал, чуть сердясь из-за того, что дядя Северус не очень-то любил нового студента Хогвартса.

— А ты уже покопался в недрах? Папа тебе не объяснял...

— Ой, дядя Северус, только не вы,— попросил устало Альбус.— Роберт сам мне рассказал... Потому что слухи, что про него ходят, даже рядом не лежали с правдой... Никакие мракоборцы его папу не убивали...

— Кто бы сомневался... Сын вампира взял связку чеснока и крест? Или просто разорвал папочку на куски?

— Он не осознавал, что делает...

— Наивный мальчишка,— фыркнул Снейп, насмешливо глядя на Поттера.

— Все мы совершаем ошибки,— заметил Альбус, почти улыбаясь.— Я вот как-то со злости разнес на куски любимый сервиз тети Флер...

— Полноценное сравнение,— с сарказмом ответил Снейп.

— Ну, ты сам посмотри: его отец убил его мать. В чем она была виновата? Лишь в том, что в ней была кровь, которую отец хотел выпить...— принялся рассуждать Альбус, болтая ногами в воздухе.— И Роберт защищался, потому что не хотел тоже стать едой вампира... Он же не виноват, что перестарался. Тем более, это была неконтролируемая детская магия, с кем не случается? Разве он обязан теперь всю жизнь носить на лице этот ужасный шрам?

Северус Снейп ничего не ответил, все также насмешливо глядя на Альбуса.

— Ладно... Я спрошу у дедушки Дамблдора, он, по крайней мере, меня поймет,— смирился Ал, оглядываясь.— Где он, кстати?

— Я откуда должен знать? Наверное, расставляет фигуры на доске...

— Вы с ним играете в шахматы, пока я не сплю?— удивился мальчик, спрыгивая с бочки.

— Не надо меня сюда приплетать,— попросил Снейп, следя глазами за Алом.— Это, кстати, твой сон...

— То есть?— удивился Поттер.— Это значит, что я могу просто позвать его — и он придет?

Дядя Северус ничего не ответил — он так делал, если ответ на вопрос был слишком очевиден.

— Хорошо... Дедушка Альбус, ты мне нужен, срочно,— важно произнес мальчик и огляделся: ничего не изменилось.— Я сделал что-то не так?

— Мы не кролики, что по щелчку пальцев выпрыгивают из шляпы,— заметил Северус Снейп, все так же не шевелясь.

— Ты непохож на кролика, дядя Северус,— рассмеялся Альбус, подходя к мужчине и поднимая к нему лицо.— Скорее на старого ворона, вечно недовольного своей жизнью...

— Жизнью?— почти прорычал Снейп, сузив глаза.— Я лежу в могиле уже почти тридцать лет, а какой-то мальчишка не дает мне покоя! Он и старик, которому все бы решать судьбы мира...

— Если бы вы не хотели, вы бы никогда сюда не пришли, Северус,— прозвучал мягкий голос за спиной Ала.

— Дедушка!— подпрыгнул от неожиданности мальчик и кинулся к бочке, на которой восседал волшебник. Глаза их почти одинаково улыбались из-за стекол очков-полумесяцев.— Ты пришел!

— Ты же меня звал, разве нет?

— Я всегда тебя зову, и ты всегда приходишь,— Альбус протянул Дамблдору ладошку, на которой лежал лимонный леденец.— Значит, вот в чем секрет? Это не вы приходите ко мне? Это я вас зову...

Дедушка улыбался в бороду, разворачивая леденец.

— Почему ты раньше мне этого не сказал?— серьезно спросил Альбус, задумчиво почесывая шею.

— Все приходит со временем... И проходит тоже...— заметил Дамблдор, все еще улыбаясь.— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий...

— Значит... Я могу звать тех... кого уже нет?— почти шепотом спросил мальчик, заглядывая в лучистые глаза волшебника.

Ал слышал, как за его спиной пошевелился дядя Северус. Наверное, он пристально смотрел на дедушку Альбуса, но ответ старого волшебника был так важен для мальчика, что он не обернулся.

— Да, можешь...

— Только я?— уточнил Альбус.

— Твои брат и сестра тоже, но в них это слабо развито...— задумчиво ответил Дамблдор, глядя прямо на маленького тезку.— Наверное, магия имен усилила в тебе связь с мертвыми... Но это, конечно же, только моя теория...

— Но почему мы можем это делать?— задал Альбус один из терзавших его сейчас вопросов.

— Опять же — только теория,— осторожно заметил дедушка Дамблдор, протягивая мальчику конфету.— Поскольку ваш папа однажды был мертвым... Он будто бы проложил мостик между вами и нами... и мостик сохранился... и вы его унаследовали...

— Значит, если я захочу увидеть кого-то... как вы... то... она придет?— Дамблдор кивнул.— Но ведь я просил тебя привести ее, но ты сказал, что...

— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий,— повторил старый волшебник.-Всему свое время...

— А теперь я, по-твоему, готов?— почти рассердившись, спросил Ал.— Четыре года!

— Вот так и говори правду Поттерам...— иронично заметил Снейп, снова прислоняясь к стене. Гнев Альбуса погас так же быстро, как и возник.

— Мама....— прошептал он, сделав глубокий вздох.— Мама... Мама!

Ничего не происходило, и мальчик был готов снова рассердится, когда дедушка Альбус перевел взгляд куда-то за его спину. Ал обернулся и застыл, глядя на то, как преобразился его сон.

Вместо четвертой стены он увидел длинную белую лестницу, что плавно спускалась к ровному полю желтого песка, о который спотыкались волны. Ступеньки были покрыты странными, но знакомыми вещами: карточками от шоколадных лягушек, шарфами ручной вязки, цветными книгами, прихватками-варежками, фантиками из-под конфет...

У последней ступени стояла она — такая, какой он ее смутно помнил. Она была босая, в солнечного цвета платье, ее огненные волосы — как у Лили — развивались на ветру, подол платья окутывал колени. В руке у нее была корзинка — такая, какую они всегда брали, чтобы идти на пикник.

— Мама,— улыбнулся Альбус и побежал по лестнице, с каждым шагом приближаясь к ней. Наконец, он остановился и заглянул в ее улыбающееся лицо, в ее добрых глазах стояли слезы.

Он смотрел на нее, пытаясь понять, когда он успел забыть ее... В какой момент его детская память начала навсегда стирать ее черты, оставляя лишь теплый, родной образ — теплых рук, запаха шоколадного пирога, звука нежного голоса? Вот о чем говорил дедушку Альбус: именно этого он ждал, чтобы раскрыть мальчику его способности... Он ждал, когда память, словно волшебной волной, смоет из памяти четкие воспоминания о маме — воспоминания, что были неощутимо смешаны с детской болью и непониманием.

Да, он забыл. Он забыл даже тот страшный день, среди покоя и скорби, когда дедушка Артур нес его на руках, потому что папа уже не мог... Он помнил лишь отзвук той страшной волны — это ушло...

И теперь, глядя на маму, что улыбалась, не отрывая глаз от его лица, он вспоминал ее — именно такую, близкую, в желтом платье, с корзинкой для пикника. Она была живой...

— Прости, что я забыл тебя,— прошептал мальчик, робко протягивая руку, чтобы коснуться ее руки.

— Если бы ты забыл меня, ты бы не позвал,— мягко проговорила она, и он улыбнулся, помня этот голос, что пел ему песню про Одо-героя и читал сказки о приключениях гномов.— Как ты похож на папу...

Альбус пожал плечами, все еще пытаясь привыкнуть к чувству возвращения, что окутало его сейчас, потом сделал последний шаг и обнял маму, прижавшись щекой к ее животу. Ее рука мягко гладила его по волосам.

— Идем?— она отстранилась и протянула ему ладонь, которую он с улыбкой сжал. Они медленно побрели по песку вдоль воды. Ал избавился от мантии и ботинок с носками, ощущая горячие песчинки, что забивались между пальцами ног.

Они молчали, просто улыбаясь друг другу, пока Джинни не остановилась, чтобы постелить на песок клетчатый плед. Он сел, глядя, как она достает из корзинки сандвичи, коробку с печеньем, сок, пакетик с леденцами и шоколадными лягушками. Она села на плед, подогнув загорелые ноги, и ее радостные глаза снова остановились на его лице.

— Мама...

— Да, Альбус?

Он замолчал, в тишине пытаясь подобрать нужные ему слова. Было странно, что ни ветер, ни прибой не оставляли звуков.

— Ты настоящая? Ну, такая, как дедушка Альбус и дядя Северус? Или это всего лишь сон?

— Это сон, Ал,— улыбнулась она,— но я такая же настоящая, как и два твоих друга-директора...

— Значит, все эти четыре года ты бы могла ко мне приходить? Просто я не додумался тебя позвать...— расстроенно произнес мальчик, придвигаясь к Джинни.

— Я приходила, просто ты меня не видел...

— Не видел?

— Потому что не звал,— пояснила Джинни, приглаживая его растрепанные волосы.

— Мама...

— Да?

— Мы все очень по тебе скучаем...

— Я знаю, дорогой...

— Откуда?

— Когда вы думаете обо мне, я просыпаюсь...

— Просыпаешься?

— Уходя от вас, мы засыпаем, но каждый раз, когда кто-то думает о нас, упоминает, — даже про себя — мы просыпаемся... И тогда мы можем приходить в ваши сны и говорить с вами... Правда, чаще всего вы нас не видите и не слышите...

— Но ты нас слышишь...

— Всегда. И пока вы меня помните, пока вы обо мне думаете, вечный сон меня не настигнет...— Джинни поправила его галстук и снова пригладила волосы.

— Папа часто думает о тебе... И говорит с тобой.

— Я знаю, и он очень волнуется за тебя,— мама открыла пакетик с конфетами, положив рядом с мальчиком.— Ему кажется, что он недостаточно хороший для тебя отец... Он за тебя волнуется.

— А ты?

— Как любая мать,— пожала она плечами, улыбаясь.— Ты слишком быстро растешь, ты слишком многое можешь... Ты станешь великим волшебником...

— Разве это плохо?

— Ты знаешь хоть одного великого волшебника, который бы жил долго и счастливо?— осторожно спросила Джинни.

Альбус хотел ответить, но промолчал.

— Ты удивительный, Ал, поэтому папа боится за тебя...

— Почему я удивительный? Почему я могу то, что не могут другие?

— А почему иные люди делают великие открытия, а другие всю жизнь влочат унылое существование? Почему кто-то строит школы, а кто-то их разрушает?— мама мягко улыбалась.— От чего зависит, кем ты рождаешься и кем становишься?

— От папы и мамы,— фыркнул Альбус, вызывая у Джинни смех.— А еще от имени...

— Может быть,— пожала она плечами.— Главное, чтобы ты не забывал, что ты наш ребенок...

— Я и не забываю...

— И чтобы ты научился ценить реальность больше, чем сны...

Ал задумался, вспоминая слова Дамблдора.

— Значит, вот почему дедушка Альбус не говорил мне о том, что я могу с тобой увидиться... Он боялся, что я решу навсегда остаться во снах, потому что в реальности тебя не было...

— Нужно было, чтобы ты забыл меня и твою боль, чтобы ты снова смог со мной встретиться... Ведь теперь ты можешь проснуться...

— Но ведь я смогу снова позвать тебя?

— Когда только захочешь.

— Мама... Получается, я могу позвать любого, кого захочу?— осторожно спросил Альбус, судорожно соображая, кого бы он хотел увидеть.

— Любого? Вряд ли...

— Если я позову Салазара Слизерина, он не явится?— рассмеялся Ал, понимая, впрочем, в чем тут дело.— Потому что он со мной не связан....

— Да, не явится, да это и к лучшему...

— Почему?

— Слишком давно он жаждет забвения и вечного сна, и так же давно этого не получает, потому что каждый день кто-то произносит его имя...

— Бедный,— посочувствовал Ал.— Но ведь он не один, он вместе с Гриффиндором, разве нет?

— Не знаю, возможно...

— Мама... А ты? Ты ведь не одна?— насторожился мальчик.

— Нет, что ты, дорогой,— она улыбнулась.— Я всегда рядом с вами... И бабушка Молли, и дядя Фред... Все, о ком вы помните...

— Как у них дела?

— Мы все не спим — это самое лучшее, что может случиться с навечно заснувшими,— проговорила мама, и Альубс засмеялся — так слова мамы были похожи на то, как обычно говорил дедушка Дамблдор.

— Вот подожди пару веков, и будешь думать, как Слизерин,— усмехнулся мальчик, мысленно извиняясь перед старым волшебником за то, что вновь потревожил его.

— Через пару веков все мы будем мирно спать... Кроме, может быть, тебя и твоего папы...

— Да, папу нужно будет подготовить,— снова рассмеялся Альбус.

Мама тоже улыбнулась, а потом посмотрела на воду, что билась о берег недалеко от них.

— Тебе пора?— догадался мальчик.

— Я хочу увидеть остальных... В последние дни им было непросто...

— Мама...

— Да?

— А можно мне с тобой?

Она ненадолго задумалась, а потом кивнула. Они поднялись, Джинни взяла Ала за руку и повела по берегу.

— Ой...— Ал остановился, когда вместо песка под ногами оказалась трава. Он поднял глаза и увидел зеленый лес, освещенный луной, темную холодную воду вдалеке, поляну, по которой мягко ступала мама.— Ой...

Он увидел сидящего на земле Джеймса. Брат был в пижамных штанах, волосы на голове растрепаны больше, чем обычно, а на коленях у него, как это ни странно, лежала книга.

— И что мы читаем?— заинтересовался Ал, подходя к брату (чуть не наступив на розового ежика, что торопливо пересекал поляну) и присевшей рядом с ним маме. По всему было видно, что Джеймс даже не заметил их появления.— Ого... «Пособие будущему отцу-волшебнику: как вырастить настоящего мага»...

— Он очень тревожится из-за того, что будет плохим отцом,— с улыбкой заметила мама, с лаской глядя на Джеймса.

— Он не видит и не слышит нас?

— Нет,— почти с сожалением произнесла Джинни.— В нем сны и мир мертвых, с которым он непроизвольно говорит, слишком тесно связаны... А ты их очень легко разделяешь...

Альбус проследил за взглядом мамы и только тут заметил лежащих на дальнем склоне животных.

— Они видят нас?— догадался мальчик и тут же направился туда, где на траве отдыхали четверо благородных животных.

Так странно: он впервые видел их, но знал, кто это. Наверное, это из-за того, что они были во сне Джеймса, а брат хорошо знал своих гостей.

— Дедушка, у тебя колючка на шее,— Ал медленно подошел к красивому оленю. Карие глаза почти улыбались, благородная голова наклонилась, словно благодаря.— Бабушка, ты знаешь, у меня твои глаза... А все говорят, что папины...

Лань чуть придвинулась, подставляя морду под ладонь мальчика. Ал перевел взгляд на веселого пса и спокойного волка, что наблюдали за ними.

— Простите, мистер Блэк, но я боюсь собак,— вежливо проговорил Альбус,— и волков тоже, если честно...

Пес фыркнул, все так же махая хвостом.

— А вы знаете, что у Тедди есть сын, его зовут Сириус Люпин, так здорово!

Кажется, пес засмеялся, падая на бок и катаясь по траве.

— Ал,— позвала мама.

— Нам пора,— мальчик погладил лань по спине.— Еще увидимся!

Он подбежал к Джинни, собираясь спросить, почему они уже уходят, когда увидел, что во сне Джеймса появилась Ксения. Да, действительно пришло время уходить...

— Я могу еще остаться с тобой?— робко спросил Ал, беря маму за руку.

— Сколько хочешь...

— Куда мы теперь?

Она не ответила, потому что они уже переступили порог леса и оказались в хорошо знакомой Альбусу комнате. «Нора» была тихой, в окна бился солнечный свет, с кухни доносился шум воды и звон кастрюль.

— Мама?— Ал испугался, потому что рука, сжимавшая его ладонь, внезапно исчезла.

— Я здесь.

Он удивленно открыл глаза, потому что увидел их: четверых подростков, что сидели в гостиной. Ал легко узнал отца — Гарри Поттер устроился на полу, читая журнал о квиддиче. Он опирался спиной о колени красивой рыжей девушки с тетрадью и пером в руках. Девушка улыбалась и смотрела прямо на Альбуса.

— Мама?

Она кивнула:

— Я снюсь дяде Рону,— прошептала она, кивнув на длинного, нескладного рыжего парня, что сидел на подлокотнике кресла, рядом с еще одной девушкой, в которой было легко узнать Гермиону.

— Что ты делаешь?— Ал обошел диван, чтобы заглянуть в тетрадь Джинни Уизли.

— Рисую хвосторогу,— улыбнулась она, показывая рисунок.— Нравится?

— Я люблю драконов. И рисовать тоже. Я думаю стать художником...

— Ты будешь писать портреты?— удивилась Джинни, продолжая свой рисунок.

— Ну, кто-то же должен этим заниматься,— признался Ал, глядя, как дядя Рон осторожно поправляет пряди волос, что выбились из-под заколки на голове Гермионы. Потом он посмотрел на окно и только тут понял, что свет не солнечный, а лунный. В саду были видны силуэты — то ли собак, то ли волков, а на заднем фоне звучало пианино. Ал вздрогнул, не зная, почему...

— Мама...

— Да?

— Пойдем в сны Лили.

— Мы не можем,— тут же ответила Джинни, не отрывая взгляда от своего рисунка.

— Почему?

— Потому что она не спит.

— Хм, я лег за полночь...— вслух заметил Альбус, но не стал размышлять о том, почему сестра не спит. Наверное, у нее на это были причины.— Тогда куда?— он не хотел прерывать это интересное путешествие, тем более — так скоро расставаться с мамой.

— Пойдем,— она внезапно появилась рядом, снова беря его за руку. Волчий вой за окном «Норы» становился сильнее. Но дом Уизли растворился с первым же их шагом, и Альбус зажмурился, потому что в лицо ударил яркий свет.

Ослепляющий, греющий лицо и руки.

— Папа,— догадался Альбус, не раз без спросу проникавший в сознание отца и видевший там отголоски света Гарри Поттера.— Поэтому он не видит снов, да, мама?

— Да. Свет застилает все, что бы он мог увидеть,— мама медленно шла под лучами солнца, Ал едва различал ее посреди этого океана света. Странно, но на ней уже было не желтое, а белое платье, и выглядела мама немного по-другому.— Он думает, что я ему не снюсь... На самом деле, он просто меня не видит... Как и остальных, что к лучшему...

— Лечащий свет,— прошептал Ал, видя, как рядом, почти растворяясь в лучах, движутся тени и фигуры. Потом он уловил голоса. Самым знакомым из них был был голос самого папы: он говорил с ней. Он говорил с мамой, но о чем, Ал понять не мог.

Он увидел, как мама села, прикрыв глаза: казалось, что она слушает папу. Ал отступил.

— Я люблю тебя, мама,— прошептал мальчик.

Когда ее рука отпустила его ладонь, он тут же сел на своей постели в спальне Гриффиндора. На его лицо падали первые лучи восходящего солнца. Он спрыгнул с кровати и подошел к окну, улыбаясь.

— Доброе утро, мама... Доброе утро, бабушка Молли и дядя Фред... Доброе утро, дедушка Джеймс и бабушка Лили... Ах, да... Хорошего дня, профессор Слизерин,— улыбнулся он, залезая на подоконник. Он помолчал, глядя на то, как почти оранжевый шар отрывается от вершин деревьев в Запретном лесу.

Солнце вставало над миром живых, бросая новый вызов уходящей в сумрак ночи.

Мы не выбираем поединки.

Скользя по лезвию назначенной судьбы,

Мы в силах лишь решить исход борьбы,

Храня иль разбивая сердца льдинки...

Скользя по лезвию назначеной судьбы,

Мы с бездною опять играем в прятки:

Ей заглянуть в глаза? Умчаться без оглядки,

Забыв о том, кто ты и кем ты был?

Мы в силах лишь решать исход борьбы,

Храня тепло серебряного снега:

Поднять перчатку, не принять побега,

И посмотреть в лицо своей судьбы.

Храня иль разбивая сердца льдинки,

Сметая лед и пламя на пути,

Сражайтесь — чтоб свой лес в конце найти —

Для этого ведем мы поединки...

Встреча с полюбившимися героями в новом мире — "Мире после", созданном автором http://samlib.ru/s/shewljagina_o_a/