Теорема любви (гет)

И да будет же хвала

Их уму и силе:

Ведь они день изо дня

От самих себя гоня

Радость нынешнего дня, -

Завтрашний творили.

Р.Киплинг. «Сталки и компания»

 

В конце ноября Кристобалю Хозевичу всё-таки пришлось ненадолго уехать. Он был приглашён на очередной симпозиум и не мог отказаться.

Учёные кролики не преминули воспользоваться случаем и ничтоже сумняшеся позвали Татьяну в гости. Принимающей стороной были назначены мы с Витькой. Уже вечером второго дня отсутствия профессора в нашей комнате был накрыт стол на всю Витькину зарплату. Роман сразу отказался в этом участвовать и вообще выразил сомнение, что Татьяна придёт. Но она пришла. В ковбойке и джинсах, с огромным пакетом своих восхитительных пирожков и двумя пыльными бутылками из бездонных толедских запасов профессора.

Когда первая бутылка подошла к концу, разговор с рабочих тем незаметно переполз на прочие.

— А знаете, — сказала Татьяна, — в декабре у Невструева будет какая-то встреча, и Кристобаль Хозевич сказал, что мне надо там появиться. Вроде как традиционное мероприятие, торжественный приём или что-то в таком духе. Вы знаете что-нибудь об этом?

Девочки и я ничего не знали, а Эдик и Витька как-то странно переглянулись.

— Ну, это такое собрание ежегодное, вроде как неофициальное. — сказал Эдик. — Собираются корифеи из разных стран. Пообщаться, поговорить… Интеллектуальный бомонд, короче.

— Ой, как интересно! — заахали девочки. — Вот бы хоть глазком взглянуть!

— И не надейтесь, — хмыкнул Витька. — Да чего там интересного? Приедут ветераны, будут вспоминать, что было при царе Горохе. Скука.

— Но они же иностранцы! — не унимались девочки. — Таня, как мы тебе завидуем!

Таня сдержанно улыбалась.

— Знаешь что? — вдруг сказал ей Витька. — Откажись. Не стоит тебе туда ходить.

— Как это — не стоит? — удивилась Татьяна.

— Ничего хорошего там не будет, — пробурчал Витька.

— Откуда ты знаешь? Ты разве бывал на этих приёмах? — спросила Стелла.

— Не бывал и не хочу, — ответил Корнеев и отвернулся.

— Ерунду вы какую-то городите, товарищи магистры, — заметила Таня. — И подозреваю, что что-то скрываете.

— Ничего мы не скрываем, — возразил Эдик. — Мы всего лишь хотим спасти тебе целый вечер.

— Спасибо, но у меня их много, — парировала Татьяна. — Ещё аргументы есть?

Аргументов у магистров не нашлось.

— Значит, нет, — констатировала Татьяна. — А посему давайте-ка наполним бокалы. Вряд ли эта благородная бутылка могла предположить, что закончит свой путь на столе в общаге…

— В отличной общаге! — ввернул Эдик.

— В великой общаге, — подхватил Витька, — где обитают корифеи науки будущего! За будущее!

— За нас! — подхватили мы и соединили над столом гранёные стаканы и фаянсовые кружки.

 

В перекуре на лестнице Эдик сказал, ни к кому не обращаясь конкретно:

— А может, пусть Татьяна идёт на этот приём? В конце концов, ей надо самой во всём разобраться.

— Мне т-тоже надо разобраться, — слегка запинаясь, заявил я, но в мою сторону даже не посмотрели.

— Не знаю, не знаю, — Витька с сомнением покачал головой. — А если она всё узнает, и это её не отпугнёт?

— Как это — не отпугнёт? — излишне громко воскликнул Эдик. — Она же нормальный здравомыслящий человек. А любой нормальный человек от этого откажется.

— От чего откажется? — я предпринял ещё одну попытку прояснить ситуацию.

— По-твоему, все корифеи — психи? — хмыкнул Витька.

— Ну, они точно слегка того. А ты бы не двинулся умом от этого?

— Мне пока никто этого не предлагал.

— Ещё предложат, может быть.

— Мне? Ха! Роману, вот кому предложат! Он у нас «будущее науки». И он не откажется.

— Откуда ты знаешь?

— А ты бы отказался?

Эдик ненадолго задумался.

— Скорее всего, да.

— Да о чём вы говорите? — вскричал я. Магистры взглянули на меня сочувственно и дружно затушили сигареты. Больше ни о корифеях, ни о загадочном приёме в этот вечер не вспоминали.

 

Следующие эпизоды не принадлежат моему перу. По моей просьбе их написала Татьяна Васильевна. Её изложение оказалось довольно сухим и строгим, и я позволил себе оживить его некоторыми художественными деталями. В свою защиту скажу, что Татьяна Васильевна видела мою редакцию и возражать не стала.

 

— Да, Таня ибн Василий, твои круассаны сделали свое чёрное дело!

Хунта — в ослепительно белой сорочке и фрачных брюках — повернулся к зеркалу боком.

— И очень хорошо, — отозвалась Татьяна от гладильной доски. — Хватит уже соревноваться в стройности с Кощеем Бессмертным.

Она закончила гладить и подошла.

— Вот, готово, — она протянула профессору широкий пояс из пунцового шелка. — Помочь вам?

— Я сам, — торопливо ответил Хунта, но Татьяна не обратила на его слова никакого внимания. Он с улыбкой поднял руки.

— Так хорошо? — спросила Таня, аккуратно расправив шелковые складки.

— Великолепно. Спасибо. А теперь займемся-ка твоим нарядом.

— Я хотела надеть голубое платье…

— Даже не думай, — остановил её Хунта. — Примерь вот это.

И он извлек из гардероба вечернее платье из серебристого атласа и воздушного шифона. Татьяна обомлела.

— Это мне?

— Это твоё.

Татьяна бережно взяла из его рук наряд.

— Какая красота!

Хунта самодовольно усмехнулся.

— Рад, что угодил. Тебе помочь? — и он игриво поцеловал плечо Татьяны. Она, смеясь, увернулась.

— Нет! С вами я никогда не соберусь!

Хунта пожал плечами и направился в гостиную.

Когда через полчаса Татьяна вышла туда, там дым стоял коромыслом, а профессор лежал на диване с ногами и читал номер «Sience».

Услышав её шаги, он приподнялся.

— Да вы сама стремительность, Татьяна Васи… — начал он заранее заготовленную фразу, но замолчал на полуслове, отложил журнал и быстро встал.

— Ты обворожительна! Клянусь честью, я не видел женщины прекраснее тебя!

Татьяна смущённо опустила глаза. Хунта протянул ей руку:

— Попробуем?

— Что?

— Там будут танцы! Знаю, ты не любишь вальс, но всё же…

Таня, кокетливо улыбнувшись, вложила руку в его ладонь.

— Только один тур, а то опоздаем.

Им не нужна была музыка, чтобы двигаться в такт. Сделав круг по гостиной, Хунта резко остановился, привлёк к себе Татьяну и, не сдержавшись, поцеловал. Таня ахнула. Профессор сомкнул руки за её спиной.

— Быстро снимай… — прошипел Хунта. — Быстро, иначе я его разорву!

Перечить не имело смысла.

 

Через полчаса они опять собирались — теперь уже в страшной спешке. Хунта отнял у Татьяны свой шёлковый пояс.

— Отдай, иначе мы никогда отсюда не уйдем!

Через пару минут они осмотрели друг друга придирчивыми взглядами с расстояния пяти шагов.

— Всё в порядке?

— Всё.

У дверей Хунта набросил на плечи Тани свою шубу — и в тот же миг они вошли в дом Невструева.

— Ну наконец-то! — Фёдор Симеонович с шумом вскочил. — Кристо, где твоя хвалёная пунктуальность?

— Извините за опоздание, — Хунта обратился к хозяину дома, игнорируя Киврина. — Заработались, забыли про время.

— Да вы из института раньше меня ушли! — не отставал Фёдор Симеонович. — Чем вы столько времени занимались?

— Теодор, прекрати, ты смущаешь даму! — беззлобно огрызнулся Хунта.

Татьяна боялась глаза поднять. Её щеки горели. Хунта накрыл своей ладонью её пальцы, впившиеся в рукав его фрака.

— Добро пожаловать, Татьяна Васильевна, — проговорил Янус Полуэктович. — Рад, что вы почтили мой дом своим присутствием.

Татьяна взглянула на Хунту, тот кивнул, и она несмело протянула директору руку для поцелуя.

— Если позволите, я познакомлю Татьяну Васильевну с нашими гостями, — сказал профессор.

Янус Полуэктович благосклонно кивнул. Таня так и не поняла, какой это Янус — А или У, а Хунта уже вёл её в гостиную.

Для приема гостей дом директора был увеличен изнутри в несколько раз, и гостиная стала размером с зал.

— Кое-кого ты знаешь, — шепнул на ухо Тане Хунта.

Татьяне поклонился неизменно элегантный Жиан Жиакомо. Саваоф Баалович Один, незаметный и всемогущий заведующий отделом Технического Обслуживания НИИ ЧАВО, с улыбкой кивнул ей. Хунта повел Татьяну к иностранным гостям.

— Доктор Ягнамаяя Намаха, наш гость из Индии, специалист в области нирванологии и кармаведения.

Сложив руки передо лбом, Татьяне поклонился человек в белоснежном костюме и чалме. Когда он склонился, Татьяне стало немного не по себе: за спиной у него были сложены ещё три пары рук. Таня изумленно моргнула — лишние пары рук исчезли.

— Вы, Кристобаль Хозевич, каждый раз выбираете то из моих имен, которое мне нравится меньше всего, — упрекнул профессора многорукий индус.

— Извините, доктор, но Сомасурьягнилочаная уж очень неблагозвучно на русский слух.

Индус повернулся к Тане.

— Для вас, очаровательная Татьяна, просто Шива.

Хунта подвел Татьяну к высокой темноволосой даме и улыбающемуся белокурому мужчине.

— Многомудрая Афина Зевсовна, доктор археософии, и досточтимый Эрмий Зевсович Палладис, основоположник современной миропараллельной экономической теории.

Эрмий Зевсович, вопреки этикету, был в белой брючной паре и в сандалиях на босу ногу.

— Обманут ли мой взор или мне даровано узреть воплощение самой Афродиты, вышедшей из здешних снегов, как из пены? — целуя руку Татьяне, проговорил Эрмий.

— Милочка, не слушайте моего брата, — тронула локоть Татьяны Афина. — Он лгун. Вы гораздо красивее Афродиты.

— Влад Цепеш, пятый граф Дракула, ещё один специалист по комплиментам и по совместительству неистребимый некрозоолог, — пошутил Хунта.

Татьяна похолодела. Ей поклонился черноволосый и темноглазый мужчина во фраке с высоким стоячим воротником. Он был невысок, коренаст и отнюдь не бледен, как следовало бы человеку, не переносящему солнца. «Такой укусит — так укусит», — с ужасом подумала Татьяна. Но этикет требовал, и она протянула Владу дрожащую руку.

— Не бойтесь, Татьяна Васильевна, — граф говорил по-русски почти без акцента. — Вампиром был мой дедушка, вампиризм не передается по наследству.

— А клыки передаются, — шепнул Тане Хунта.

— Кристо, опять ты отпугиваешь от меня девушек! — обиделся Влад. — Ну что я могу поделать? Я их и спиливать пробовал, и удалял даже, — доверительно пожаловался Татьяне внук вампира, — всё равно вырастают. Наследственность.

— Все мы чьи-то дети, — примирительно сказал Кристобаль Хозевич. Таня не успела задуматься над глубоким смыслом этих слов, а он уже вел её к следующей группе гостей.

— Маргарита и Йохан Фауст, наши гости из Баварии, мои коллеги и непримиримые оппоненты в области смыслопоиска. Николя Фламель, алхимик по рождению и француз по убеждениям.

Фламель рассмеялся:

— Умеешь ты представить друга!

Хунта отпустил руку Татьяны и по-приятельски обнялся с ним.

— Слушай, ты прошлый раз так быстро ушёл, не успели поболтать как следует, — посетовал Николя. — А сегодня ты с ослепительной дамой — и опять не поболтаешь! Татьяна Васильевна, никуда его от себя не отпускайте, я потом на полчасика его украду, — обратился Фламель к Тане. Она растеряно кивнула.

— Светлейшая леди Хелен Фриэль с островов Туманного Альбиона, доктор метабиологии, эксперт в области дендропсихологии.

Хунта почтительно поклонился стройной даме с длинными волосами почти до колен, в прямом платье из мягкой струящейся ткани. Хелен протянула профессору руку, которую он только слегка пожал. Татьяне был подарен внимательный, но прохладный взгляд.

Хунта повёл Татьяну дальше, но её буквально захватил образ светлой леди Хелен. Таня оглянулась на неё, и в этот момент Хелен поправила прядь волос на виске.

— Ой, — прошептала Таня, — у неё ушки…

— Ну конечно, — кивнул Хунта, — она же эльф. Хелен теперь неразговорчива. С ней несколько лет назад произошла не очень элегантная история. Один её ученик взялся писать её биографию, да так увлекся, что забросил науку и решил стать беллетристом. А чтобы проделанный труд не пропал даром, слегка подправил места событий и имена участников и теперь собирается издать как приключенческий роман. Ох уж эти недоучки…

Лица и имена сменялись перед Татьяной в завораживающем калейдоскопе. Гостей было человек сорок, она не могла запомнить всех и не со всеми могла поговорить — некоторые из иностранных корифеев общались лишь на языках, которых Татьяна не знала.

— Мое упущение, — признал Кристобаль Хозевич, — надо обязательно наверстать.

С кем-то из гостей Хунта был на дружеской ноге, с кем-то держался почтительно, кто-то уважительно обращался к нему. В целом же в зале царил дух благожелательной открытости, гости охотно обменивались новостями и часто звучал смех. Татьяна чувствовала на себе многочисленные взгляды, это волновало, но и поддерживало её.

— О, а вот и наш вечный скиталец!

К ним подошёл и поклонился Татьяне молодо выглядящий мужчина с тонкими правильными чертами лица, которые показались Тане очень знакомыми. Он был одет в несколько более свободном стиле, чем остальные, видимо, был натурой творческой и независимой.

— Позволь тебе представить…

— Кристо! — с укором остановил профессора гость.

— Ах да, извини. Забыл, что ты вечно скрываешься под чужими именами. Кто ты теперь?

— Зови меня Нео.

— Немо, как капитана?

— Нет, Нео, как «новый».

— Очень остроумно. И где ты теперь?

— На Ямайке. Но и оттуда, чувствую, надо сниматься. Поеду опять в Тибет, там спокойнее.

А Татьяна всё не могла оторвать взгляда от его лица. Если бы волосы были длиннее и волнистее…

— Ну хоть пиши изредка, — кивнул тем временем профессор, и они разошлись.

— Кристобаль Хозевич, — зашептала Таня, — как его всё-таки зовут?

— Не могу сказать, обещал.

— Но он... Так похож…

Хунта внимательно посмотрел на неё.

— Кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую… На Него похож?

— Да… — растерянно выдохнула Таня.

— Неудивительно. Нео — Его прямой потомок и духовный наследник.

— А разве у Него были дети?

— Были, — сдержанно улыбнулся Хунта. — Но не стоит об этом распространяться. Причины сама понимаешь. Будем уважать канон. Это тщательно продуманный текст, поверь мне. А ему, — профессор кивнул в сторону «свободного художника», — и так непросто живётся. Наследственный талант читать проповеди и династически неколебимая приверженность идее всеобщего равенства. Из-за этого он — персона нон грата в доброй половине государств мира. В остальных он просто ещё не успел побывать.

— А вы давно его знаете?

— Да кажется, сколько себя помню. Он добрый малый, но вечно в бегах. Я, кстати, однажды чуть не попался вместе с ним, — вдруг разговорился профессор. — Он позвонил, сказал, что в Москве на пару дней, предложил встретиться. Я заглянул к Янусу, тот говорит: отпущу, если Василия с собой возьмешь.

— Кота из музея?

— Ну, Василий Баюнович был весьма уважаемым историографом, пока не вмешался кошачий склероз. В общем, у него вроде как родня в столице, а одному ему добраться никак не получается. Он тогда ко всем приставал, аж до директора дошёл. В общем, взял я его с собой. А было начало лета, погода — чудо. И вот в Москве мы втроём… Нет, вчетвером, с Ие… с Нео ещё писатель какой-то был. У меня — летописец, у него — писатель. Забавно. Миша, Гриша… Клянусь, не помню, как звали.

— Вы — и не помните? — удивилась Татьяна.

— Видишь ли, как тебе сказать… Гульнули мы тогда немножко. На недельку. До сих пор вспоминать стыдно. Варьете, квартира какая-то, на высотку на Воробьёвых зачем-то полезли… Янус потом долго читал мне нотации про поведение, недостойное ученого.

— Да вы, Кристобаль Хозевич, оказывается, хулиган! — заулыбалась Татьяна.

Хунта рассмеялся.

— Милая моя, хорошая компания и алкоголь в неконтролируемых количествах любого мага втянут в историю!

И тут Невструев пригласил гостей к столу.

В собравшемся обществе джентльменов было больше, чем дам, и Фламель, не желая упускать ни минуты, занял место рядом с Хунтой. Но Кристобаль Хозевич демонстративно сел вполоборота, лицом к Татьяне и почти спиной к Николя. Создателя философского камня это ничуть не обидело, и он принялся через стол болтать с Кивриным по-французски.

Татьяна с некоторым содроганием обнаружила по левую руку от себя трансильванского графа. Дракула, не обращая ни малейшего внимания на гневные взгляды Хунты, принялся напропалую ухаживать за Татьяной, и через каких-то десять минут Таня вдруг с ужасом осознала, что граф рассказывает про недавно открытый им новый вид ночной нежити, наклоняясь к самому её уху. Она немного отодвинулась, боясь обидеть Влада, но всё-таки опасаясь его недопиленных клыков.

Но когда Дракула собрался налить ей шампанского, Хунта вмешался уже решительно и отодвинул её бокал. На недоумённый взгляд Татьяны он сказал:

— Тебе не стоит пить. Пока. И я тоже не буду, — добавил он, мизинцем отводя горлышко бутылки, уже нацеленное Фламелем в его бокал.

— Что это с ним? — удивленно поинтересовался у Киврина Николя.

— Не иначе, медведь в лесу сдох! — хохотнул Фёдор Симеонович.

— Какой медведь? — растерялся Фламель.

— Будь добр, оставь свои прибаутки, — сдержанно ответил Киврину Хунта. — Я присоединюсь к вам позже.

— Ну, смотри, догонять придётся! — Киврин налил себе рюмку «беленькой» по-русски, с горкой, и залихватски опрокинул в рот.

— Восхищаюсь вашими традициями! — воскликнул Фламель. — Это так колоритно, так органично!

— Это называется «хлопнуть», — сказал Хунта с совершенно серьёзным видом.

— Хлопнуть? — переспросил Николя. — Господа! — он схватил бокал с шампанским и вскочил. — Предлагаю тост! За наших гостеприимных коллег из России! За тех, кто родился здесь и здесь же нашёл свое призвание! И за тех, кто ради науки покинул родные пенаты и пустил корни в холодную, но удивительно щедрую русскую землю! Давайте же за них хлопнем!

Гости засмеялись и закивали. Неспешно встал Невструев, мягко улыбнулся всем, сдержанно поклонился. Поднялись Киврин, Жиакомо, Хунта, Один. Татьяна растерялась. А Фламель, хитро улыбаясь, выглядывал из-за плеча Кристобаля Хозевича. Но как она встанет сейчас вместе с ними? Ей и в голову не приходило поставить себя с ними наравне. Кто она — и кто они!

Но Невструев кивнул, глядя на неё. Чуть заметным жестом Жиакомо подсказал: вставайте. «Татьяна Васильевна!» — шепнул Киврин. И Таня, не помня себя от смущения, поднялась...

Фламель зааплодировал, к нему присоединились другие гости. Зазвенели бокалы, и снова за столом зашумели разноязычные голоса.

Стол был накрыт не обильный, но разнообразный. Такому выбору блюд позавидовали бы лучшие рестораны мира. Почти всё Татьяна видела впервые. Не менее богат был и выбор напитков. Но вся эта роскошь не слишком занимала гостей. Татьяна обратила внимание, что едят все мало, пьют ещё меньше, но очень много разговаривают. Что ж, это представлялось правильным, если встречались они лишь раз в год.

Уже через час ужин был закончен. Больше половины гостей, и джентльмены, и дамы, ушли курить в соседнюю комнату, чтобы не беспокоить дымом некурящих. Татьяна на некоторое время осталась одна. Она почувствовала на себе взгляды. На неё не смотрели прямо, но стоило ей посмотреть в одну сторону, как с другой за ней начинали следить чьи-либо внимательные глаза. В этих взглядах не было наглого любопытства и тем более презрения. С ней знакомились, её изучали: незаметно, но тщательно, вежливо, но настойчиво.

Таня старалась держать на лице легкую светскую улыбку, но это становилось все труднее. Она поглядывала на дверь в курительную комнату и считала секунды до возвращения профессора. А он вернулся в зал последним! Да специально он это делает, что ли? И она так некстати вспомнила Корнеева, который говорил ей, что не стоит идти на приём.

Когда все вновь собрались вместе, заговорил Невструев.

— Уважаемые гости! Как вы заметили, сегодня нас больше, чем обычно. Кристобаль Хозевич представил нам свою очаровательную ученицу — Татьяну Васильевну Смирнову.

Таня внутренне напряглась.

— Перестань смущаться, — как-то слишком строго шёпотом заметил ей Хунта.

Таня старалась как можно милее улыбалась в ответ на обращённые на неё взгляды, но на душе стало совсем неспокойно.

Янус Полуэктович продолжал:

— Я знаю Татьяну Васильевну уже более двух лет, и за этот краткий срок убедился, что она удивительно талантлива. И у неё есть самый важный, на мой взгляд, талант — умение самосовершенствоваться. За время обучения и работы в нашем институте она сумела многократно преумножить и свои знания, и свои способности, коими она щедро одарена. Поэтому я счёл возможным уже сегодня представить её вам в качестве соискателя.

Татьяна вздрогнула: соискателя чего? О чём говорит директор? И почему профессор не предупредил её? Она быстро взглянула на Хунту. Но тот внимательно всматривался в лица гостей и не заметил испуганного взгляда любимой ученицы.

— Татьяна Васильевна, — продолжал тем временем Невструев, — специализируется на целительстве, или, как теперь всё чаще говорят, биоэнергетическом воздействии. На данный момент это не самое развитое направление, и это стало ещё одним доводом в пользу её кандидатуры. Итак, желаете ли вы испытать её?

Татьяна похолодела. Как испытать? Что от неё потребуют? Хунта почувствовал, что она готова сбежать, и крепко, до боли сжал её локоть. Но на неё даже не посмотрел.

Гости стали переглядываться и кивать. Было ясно, что все желают провести испытание.

— Татьяна Васильевна, Кристобаль Хозевич, — сказал Невструев, — просим вас.

— Попробуем? — не глядя на Таню, едва слышно спросил Хунта. Спросил теми же словами, какими два часа назад предложил ей вальс. Но про танцы Таня даже не подумала сейчас. Профессор вывел её на середину зала. Там отпустил её руку и больше к Татьяне не прикасался.

— Господа, клянусь, — и моя честь чародея тому залогом, — что были соблюдены все правила. Татьяна Васильевна ни о чём не предупреждена. Поскольку для демонстрации её способностей нужен человек, а пригласить посторонних сюда мы не можем, объектом воздействий буду я. Обещаю, что помогать Татьяне Васильевне я никак не буду. Да и не смогу: мне недоступна сила, которой управляет она. Но если есть возражения…

Таня похолодела. Она поняла, что ей придётся продемонстрировать перед этим благороднейшим собранием. И отказаться ей не дают никакой возможности! В тот миг она страстно желала одного — чтобы ей позволили показать всё на профессоре. Краем глаза она заметила, как часто поднимается на вдохах его грудь, — Хунта нервничал не меньше её самой.

Гости стали переговариваться. «Они же догадаются! — пронеслось в голове Татьяны. — Догадаются, что профессор хочет если не обойти какие-то неведомые правила, то хотя бы так помочь мне».

Но вот кивнула мудрая дочь повелителя Олимпа, склонила голову светлоликая эльфийка. Одними глазами согласился Шива, доктор Фауст что-то спросил шепотом у своей спутницы, и Маргарита одобрила его слова… Гости один за другим подтверждали, что возражений у них нет. У Тани чуть-чуть отлегло от сердца.

— Не хотелось бы, чтобы в ходе испытания пострадал наряд Татьяны Васильевны, — сказал тем временем Кристобаль Хозевич, обращаясь к гостям. — Дадим ей буквально минуту, чтобы переодеться?

Гости снова стали перешёптываться, но возражений и на этот раз не последовало. Таня почувствовала, как кто-то потянул её за локоть. Она вздрогнула.

— Пойдёмте, — шепнул ей Жиан Жиакомо и быстро повёл из зала. Хунта остался.

«Ах, милый профессор, многоопытный хитрец, — думала Таня, — вы сделали всё, чтобы внешне соблюсти правила, а на самом деле их нарушить. Вы не могли предупредить меня, но сделали всё, чтобы дать мне время собраться!»

Жиакомо открыл перед ней дверь — это была, судя по количеству книг и шкафов, библиотека. На небольшом круглом столе лежал белый сверток.

— Там халат. Быстро переодевайтесь и слушайте меня.

Он деликатно отвернулся, Таня стала, торопясь, снимать платье.

— Ничего не бойся, — говорил в это время Жиакомо, и Таня даже не заметила, что он вдруг перешел на ты. — В себе не сомневайся, у тебя всё получится. Риска никакого нет. Только работай. Ни на что другое не обращай внимания. Твоя цель — не пройти испытание, а познать своё предназначение. Я говорю вам слово в слово то, что просил передать Кристобаль Хозевич. Готовы?

— Готова, — ответила Таня. Жиакомо тотчас обернулся.

— Тогда быстро обратно без меня.

Таня побежала в зал. Когда она вошла, для испытания всё было уже приготовлено. В центре стоял хромированный стол — его, видимо, заранее принесли в дом директора из её комнаты в институте. На столе лежало полотенце и стояла кювета, в которой был единственный инструмент — скальпель. Кристобаль Хозевич, уже без фрака, сидел рядом в кресле с подлокотниками. На левой руке рукав сорочки был закатан выше локтя. Хунте стоило немалых усилий не оглянуться на шаги Татьяны.

Таня хотела сразу подойти, но её удержал Киврин, и она остановилась. «Наверное, надо соблюсти ещё какие-то правила», — подумала она. Киврин приложил палец к губам и подмигнул ей. Таня улыбнулась.

«Конечно, они всё знали заранее! Знали, когда любезно здоровались со мной в институтских коридорах. Знали, когда вечерами по-соседски заглядывали к Кристобалю Хозевичу покурить, поговорить и выпить кофе. Знали, когда нахваливали те самые зловредные круассаны и растекались в комплиментах моим кулинарным талантам! И хоть бы кто намекнул, подсказал, предупредил! Ах вы… Одно слово — корифеи!»

В центр зала вышел Саваоф Баалович. Он двигался, как обычно, не быстро и не медленно, глаза его смотрели не весело и не серьёзно. Таким он был всегда. Таня не заметила ничего особенного.

Один взял из кюветы скальпель. Хунта положил руку поверх кюветы. «Лучше бы полотенце подложили», — подумала Таня. И тут Хунта глубоко вдохнул — Татьяна видела, как поднялись его плечи, — задержал дыхание и перевернул руку ладонью вверх. В следующий миг Один одним уверенным движением сделал разрез — от кисти до локтевого сгиба! В кювету потекла тёмная кровь.

У Тани потемнело в глазах — и тут же её ослепила вспышка боли. Пальцы на правой руке профессора впились в подлокотник, это было единственное движение, которое он сделал. Татьяну никто больше не держал, но она от ужаса не могла шелохнуться. Ему же вскрыли вены! — пронеслось в голове. — И это называется — никакого риска?!

Она бросилась к профессору и обеими руками сжала его руку выше локтя. Хунта не вздрогнул, не двинулся, не повернул головы. Казалось, это не человек, а восковая кукла. Увы, кровь текла настоящая. И боль была настоящей.

Таня беспомощно огляделась. Что же вы стоите? Вы, его коллеги, друзья, соседи! Но они ли это? Как холодны стали взгляды, как непроницаемы лица! А гости? Они что, не понимают, что убивают человека? Живого человека! Её любимого человека!

Твоя цель — не пройти испытание, а познать своё предназначение… Моё предназначение — любить! — рыдало сердце Татьяны. Никто не мешал ей, никто не противостоял. Её противниками были только отчаяние и время.

«Никакого прозрения, никакого озарения не было, я просто начала работать», — так коротко описан тот момент в рукописи Татьяны Васильевны. Ей нельзя не поверить, она не умеет лгать.

«Потом мне рассказали, что всё длилось с четверть часа, — пишет она, — Может и так. Мне казалось, что прошёл день».

Таня разжала пальцы левой руки — кровотечение стало сильнее. Но она уже не видела этого, а если и видела, то не осознавала. Мир вокруг перестал для неё существовать. Она перенесла левую руку к запястью профессора и медленно повела над самым разрезом вверх, к локтю. Иногда она касалась руки Хунты, и её пальцы и вся ладонь скоро были в его крови, но она этого не чувствовала.

Гости заметили, как померк свет в зале. И услышали, как поёт Татьяна. Иная музыка ответила ей не сразу, но в конце концов это произошло.

Хунту как будто ничто не волновало. Только пальцы правой руки время от времени чуть двигались на подлокотнике кресла, выдавая истинное состояние профессора. Один раз он позволил себе скосить глаза и мельком увидеть руки Татьяны. Его замутило, и он снова стал смотреть перед собой. Хунта переводил взгляд с одного гостя на другого. Лица великих учёных и чародеев были разными, ведь и сами они были разные — каждый со своим характером, своей судьбой, своим опытом и мудростью, со своей неповторимой душой. В чьих-то глазах появилось любопытство, в чьих-то нарастало беспокойство, а кто-то смотрел строго и холодно. Хунте показалось, что леди Хелен чуть заметно качает головой в такт мелодии Татьяны, но в следующий миг эльфийка была неподвижна, как изваяние, и профессор решил, что глазам уже не стоит доверять.

Кровь в кювете приближалась к краям, когда он ощутил, что боль начала гаснуть, а потом и вовсе исчезла. Но лучше не стало. Он держался за эту боль, а теперь опираться стало не на что. Он переключился на то, что нельзя закрыть глаза. А закрыть их хотелось всё больше и больше. Веки отяжелели и смыкались против его воли. Или это в глазах у него темнело?

«Но ведь можно пережать вены без магии? — подумал он. — Ещё можно? Или уже поздно?»

И вдруг голос Татьяны прервался. Оборвалась и музыка, звучавшая отовсюду и ниоткуда. В зале стало светлее. И что-то с мягким стуком упало на пол. Хунта медленно повернул голову влево — и не увидел Татьяны. Он вскочил, забыв про всё, но в следующую секунду повалился обратно в кресло — закружилась голова. К Тане подбежали Киврин и Жиакомо. Хунта посмотрел на свою руку, но она была вся в крови. В запекшейся крови. Сдерживая тошноту, он стал оттирать кровь. И увидел, что под ней на коже остался только длинный белый шрам.

 

Таня пришла в себя по самой банальной причине — от запаха нашатыря. И увидела перед собой озабоченное, но все равно весёлое лицо Фёдора Симеоновича.

— Г-голубушка, что ж вы нас так н-напугали? — с укором сказал он. — Хоть бы п-предупредили, что с вами такое бывает.

«А вы меня предупредили?» — чуть не закричала в ответ Таня, но опомнилась.

— Что с ним? — вскрикнула она, оттолкнув от себя Киврина. Но если уж Фёдор Симеонович решил на чём стоять, сдвинуть его было непросто.

— Да вон он, г-голубушка, целёхонек. Кристо, поднимайся! В тебе ещё много осталось, хватит притворяться!

— Заткнись… — коротко ответил ему голос Хунты. Таня наконец огляделась. Они были в кабинете Невструева. Под Татьяной был кожаный диван. Профессор сидел в одном из кресел. Дверь в залу была закрыта. Окно — распахнуто настежь.

Киврин протянул Татьяне стакан.

— Вода. Пейте, не бойтесь.

Таня взяла стакан из его рук, но пить не стала, поднялась, подошла к Кристобалю Хозевичу и протянула стакан ему. Киврин восхищённо цокнул языком.

— Спасибо, милая, — поблагодарил её Хунта. — А то этот изверг считает, что я притворяюсь.

Он взял стакан и стал пить большими глотками.

— Эй, ты поосторожнее! — предупредил его Киврин. — Я на тебя не рассчитывал.

— А сколько там?

— Десять.

— То-то мне так хорошо сразу стало!

Корифеи рассмеялись.

— Чего десять? — спросила Таня.

— Десять процентов. Аква вивификантем натуралис, — и Киврин весело подмигнул ей.

Таня робко улыбнулась. Всё стало вдруг так обыденно и просто, как будто и не было только что никакого чуда.

«Я подумала тогда, — записано рукой Татьяны Васильевны, — что каждый из них тоже когда-то прошёл испытание. Каждый — своё. И рядом со мной они вели себя как студенты, радовались, что их друг тоже успешно сдал сложный экзамен».

Дверь приоткрылась, и в кабинет боком проскользнул Жиакомо. Он принёс Танино платье и фрак Кристобаля Хозевича.

— Ну что, все очнулись? Приходите уже в себя, гости ждут.

Хунта отдал Тане полупустой стакан.

— Выпей, пожалуйста.

Она послушно выпила до дна и ничего не почувствовала. Хунта поднялся и стал застёгивать манжеты сорочки.

— Ай, испачкал всё-таки… — с досадой сказал он, заметив следы крови на левом рукаве. — Ладно, под фраком не видно. Так, а вы что стоите? — обратился профессор к коллегам. — Дайте даме переодеться.

Он вытолкал Киврина и Жиакомо за дверь и вышел сам, на ходу поправляя фрак. Татьяна осталась одна. Сердиться на корифеев было решительно невозможно. Она вздохнула, улыбнулась и стала переодеваться.

Переодеться в вечерний наряд и провести в порядок прическу было не сложно. Сложнее оказалось вернуться в зал. Таня несколько раз протягивала руку, чтобы открыть дверь, но отдёргивала назад. Даже оглянулась на соблазнительно распахнутое окно. Но там, в зале, был её любимый учитель, и она решительно отогнала мысль о побеге. Да и что теперь бежать? Ведь всё позади. «Меня что, приняли в это общество? — вдруг подумала Таня. — Или окажется, что это только первое испытание? Сколько их должно быть, чтоб как в сказке? Три? Семь? Двенадцать? Сто одно? Ах, да какая разница!» И она распахнула дверь.

Её встретили сначала взгляды, потом улыбки, потом одобрительный гул голосов, потом аплодисменты. Нет, конечно, не овация, но для благородного собрания даже едва слышные хлопки были очень щедрым выражением одобрения.

Хунта ждал её сразу за дверью. Он буквально светился от гордости. Но ничего более, чем предложить ей руку, на глазах у гостей он себе позволить не мог. Он провел её в другой конец зала. Татьяна увидела, что Невструев неспешно обходит гостей, кратко выслушивая каждого. Хунта заметил, куда она смотрит.

— Не сомневайся, ты прошла испытание, — негромко сказал он Тане. — Это просто дань традиции.

К ним подошёл Один.

— Татьяна Васильевна, надеюсь, вы не держите на меня зла? Я очень беспокоился, что переусердствовал, выполняя указания Кристобаля Хозевича.

— Нет, конечно, Саваоф Баалович, что бы вы ни сделали, всё правильно. А с тем, кто дает такие указания, я позже поговорю наедине.

Хунта отвел взгляд, но совсем не от смущения. Саваоф Баалович сдержанно улыбнулся. Подошли Фламель и Дракула, каждый с двумя бокалами с шампанским.

— Ну, теперь-то можно? — спросил Влад, протягивая бокал Татьяне.

— Я так волновался за вас обоих! — затараторил Николя. — У меня до сих пор сердце прыгает, нужно принять успокоительное.

Хунта взял у Фламеля бокал.

— Торопитесь вы, господа. Ну да ладно. Татьяна Васильевна, за ваш успех!

Они выпили. Вернее, притворились, что выпили. Таня заметила, что шампанского стало меньше только в её бокале. «Они ждут ещё чего-то», — мелькнула мысль.

— Так-так-так, — засуетился Фламель. — Я всё-таки уведу у вас господина профессора, у меня есть в нему пара вопросов вселенской важности.

Хунта с сомнением покачал головой, но ушёл с Фламелем в кабинет, который вновь превратили в курительную комнату. С Татьяной остался Дракула.

— Это было потрясающе, Татьяна Васильевна, — без тени лести сказал граф. — Если кто будет говорить, что тоже так может, не верьте. Целительство — редкий дар. Его можно развить, но ему нельзя научиться. Он либо есть, либо нет. Очень многие люди выдают себя за знахарей и врачевателей, но к магии это не имеет никакого отношения. Если только к мелкому колдовству обмана.

Таня увидела, что в их сторону приближается стройная леди Хелен. Под взглядом звездоокой эльфийки Татьяна почтительно склонила голову.

— Вы произвели хорошее впечатление, — сказала ей Хелен. — Я вижу, вам открыта магия леса, а в этих местах столько истинных деревьев. Пользуйтесь этим, моя дорогая. И соглашайтесь сегодня.

Татьяна опять поклонилась.

— Благодарю, леди Хелен.

Когда эльфийка отошла, Таня спросила графа:

— Я не очень хорошо понимаю английский. Что она имела в виду, когда сказала, что мне надо согласиться?

— О-о, — протянул Дракула с некоторой тревогой, — а профессор вас и в самом деле ни о чём не предупредил? Охо-хо. Но тогда уж и я не могу. Сейчас сами всё узнаете. Я только скажу то же, что и леди Хелен: соглашайтесь.

И он взял из рук Тани бокал и отступил назад — к Татьяне подходил Невструев.

— Татьяна Васильевна, пойдёмте. Надо закончить церемонию.

Татьяна вышла вместе с ним в центр зала. Разговоры быстро стихли.

— Господа, — как всегда негромко заговорил Янус Полуэктович, — вы только что имели возможность оценить способности Татьяны Васильевны. Я ознакомился с мнением каждого и рад, что вы единодушны в оценках. Примите мои поздравления, Татьяна Васильевна. Вы с честью прошли испытание. И это даёт вам шанс на бессмертие. Ответьте нам сейчас, готовы ли вы принять этот шанс в свою судьбу?

Предложение было очень странным. Татьяна подумала, что неправильно понимает слова директора.

— Янус Полуэктович, господа, — неуверенно произнесла она, — я благодарна вам за высокую оценку моих скромных талантов. Но не будете ли вы столь любезны пояснить, что именно скрывается за словами «шанс на бессмертие»?

Её вопрос явно удивил собравшихся. Стали перешёптываться, многие искали глазами Хунту. Тот стоял, опустив взгляд, и ни на кого не смотрел.

— Что ж, — сказал Невструев, — мы смогли ещё раз убедиться в неподдельной принципиальности Кристобаля Хозевича. Если вы задаёте такой вопрос, значит, он строго следовал всем правилам и традициям. Я поясню вам. Шансом на бессмертие называют внесение в судьбу темпус-вектора минус единица. Для вас это будет означать, что вы будете жить практически вечно. Я не могу вам гарантировать, что вы не будете стареть. Наложение темпус-вектора очень индивидуально отражается на физическом состоянии. Но, как вы можете видеть, те, кто тратит вечность на совершенствование себя и познание мира, сохраняют бодрость тела и духа. Увы, есть немало примеров обратного. Те, кто предал своё предназначение в угоду страстям человеческим, остались великими чародеями лишь в мифах и легендах. Хотя кое-кто до сих пор работает в нашем институте, к сожалению. Надо пересмотреть штатное расписание… Простите, отвлёкся. Так вот, Татьяна Васильевна, вместе со всем этим вы должны понимать, что отрицательный темпус-вектор не означает неуязвимости. Вы не перестанете быть человеком, вы будете так же восприимчивы ко всем факторам, которые опасны для вас сейчас. Тяжёлые болезни, травмы — всё это остаётся реальностью. Иногда мы получаем печальные известия и скорбим о тех, кто покинул этот мир навсегда. И такие потери не только огорчают, но и беспокоят всех нас. Переключение темпус-вектора возможно реализовать только объединенными усилиями определённого числа магов. И это довольно большое число. Поэтому каждая потеря приближает нас к границе, после которой нам останется только доживать отпущенный нам срок, пусть долгий, но всё-таки конечный. Теперь вы знаете всё, Татьяна Васильевна. И мы ждём ваш ответ.

«Слова Невструева обрушились на меня, как лавина», — так записано в рукописи Татьяны Васильевны.

Таня долго молчала, обводя взглядом гостей. Теперь она смотрела на этих блистательных корифеев другими глазами. Как она ошибалась, полагая, что это они, достигнув в магии запредельных высот, гордо взяли себе звучные имена богов и чудовищ! Нет, это небожителей и обитателей тёмных миров назвали в их честь, а легенды о волшебниках и героях рождены событиями из их настоящих жизней. Взгляд Тани остановился на лице художника, который просил называть его Нео. «Нет, ты не потомок, — вспомнила она отговорку профессора давеча. — Ты лично общался с Понтием Пилатом. А какое у тебя было испытание? Превращение воды в вино? Прогулка по воде? Или Голгофа?» И тут Нео медленно кивнул ей. Таня отвела взгляд от его больших печальных глаз.

— Могу я попросить время на размышление? — спросила она.

— Сколько времени вам нужно, Татьяна Васильевна?

— Ну… Две недели, — ответила она, но любой срок казался ей тогда слишком коротким.

— Мы можем дать вам час или год, — сказал Невструев. — Следующий раз мы соберёмся вместе только через год, надеюсь, в том же составе.

— Тогда я прошу год.

Таня сказала это и посмотрела на Хунту. Профессор стоял, сложив руки на груди, и смотрел куда-то в сторону.

— Ну что ж, это ваше право, Татьяна Васильевна. Мы вас не торопим. Вам нужно будет только хранить в тайне полученное предложение. Зная вас, я не сомневаюсь, что вы так и сделаете.

Сказав это, Невструев отошёл, и не успела Таня оглянуться, как в зале вновь воцарилось спокойное оживление светского раута. Зашумели голоса, зазвенели бокалы. К ней подошёл Кристобаль Хозевич.

— Я не оправдала ваших ожиданий? — тихо спросила Таня. Но его мягкая улыбка успокоила её.

— Нет, что ты, конечно, нет. Ты совершенно правильно поступила. Это непростое решение, и не стоит принимать его здесь.

— А вы сразу согласились?

— Не скажу. Давай сегодня больше не будем говорить о серьёзном. Потому что я вижу Николя и без чтения мыслей знаю, что он собирается устроить.

К ним подлетел Фламель — опять с полными бокалами.

— Это вам, — протянул он один Татьяне. — За женское благоразумие! — тут же озвучил он тост, чокнулся с Таней и практически хлопнул весь бокал. Хунта даже не успел возмутиться.

— Татьяна Васильевна, я вас очень прошу, не уходите раньше времени, — затараторил Фламель. — Я понимаю, вы устали, но у нас всего семь дам, и Удзумэ не танцует ради развлечения.

— Николя, ты уже обзавелся бритвой для ушей? — строго спросил друга Хунта.

— Ай, ну тебя, сухарь, один раз живём! — отмахнулся Фламель.

«И не поспоришь», — подумала Татьяна.

— Всё-всё-всё, я побежал за музыкой! — воскликнул Фламель и помчался к египтянину Айхи.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Таня Хунту.

— Того, что влил в нас Киврин, до утра хватит. А утро будет завтра.

— Но вы будете танцевать?

— Мне не дадут танцевать с тобой, — усмехнулся Хунта. — Поскольку мы — сторона принимающая, вежливость требует уступить гостям. А желающие уже толпятся, спиной чувствую, — сказал он через плечо Дракуле. Граф сделал вид, что оказался рядом совершенно случайно.

— Тогда я тоже не буду, — сказала Таня. Она хотела привычно прильнуть к плечу профессора, но он вдруг отстранил её.

— Не надо так, — зашептал он, быстро оглянувшись. И Таня поняла, что он нарушил ещё одно правило. А Хунта всё-таки оставил её Дракуле и ушёл к чете Фауст. Быстро переговорив с ними, он проводил Маргариту к роялю. Они на несколько секунд опередили Фламеля и Айхи. Борьба за инструмент была недолгой. Прочтя всё, что хотел сказать Хунта, по одному взгляду, Фламель тут же сдался.

Разговоры в зале затихли. Маргарита села за рояль. Хунта снял фрак, и в его руках он превратился в черную гитару.

«Чему я удивляюсь? — подумала Татьяна. — Когда столько живёшь, можно многому научиться, если не тратить время зря».

Маргарита взяла первые аккорды. Потом повела плавную мелодию. Татьяна задумалась, куда же может вывести эта череда нот, но когда вступила гитара, сомнений не осталось. Это было фламенко.

Играли музыканты поистине виртуозно. Хотя дуэт рояля и гитары мог показаться странным выбором для исполнения фламенко, но, обёрнутая в разные тембры, мелодия словно вела рассказ о том, как сливаются в единую гармонию два разных голоса, две противоположные стихии, две непохожие души.

Таня восхищённо слушала. Хунта ни разу не взглянул на неё, пока играл. Но у Тани не было сомнений, кому предназначалась эта музыка. Среди гостей профессор не мог позволить проявлять свои чувства ни словом, ни жестом, но он вложил их в звуки, и заставил сам воздух трепетать вокруг Татьяны от бессловесного голоса любви, а ей самой позволил танцевать, не делая ни единого движения.

 

После полуночи гости стали расходиться. Расходились неспешно — требовалось выжидать, пока улягутся волны от каждого канала. Гости отправлялись в Ленинград и Хельсинки, а это весьма внушительные расстояния, на пределе возможностей даже для корифеев. Хотя современная теория четыре-плюс измерений и утверждала, что для трансгрессии нет ограничений по дальности в нашем трехмерном мире, но на практике каналы с выходами, отстоящими друг от друга более чем на десять градусов дуги экватора⁽¹⁾, пока решались прокладывать с большими предосторожностями и только в исследовательских целях.

— Соглашайтесь, — шепнул, прощаясь, на ухо Тане Фламель. — Бессмертие будет вам к лицу.

— Вам понадобятся годы, чтобы развить ваш дар, — сказала леди Хелен. — Простой человеческой жизни не хватит на это.

— Тяжело только первые лет восемьдесят, — проворковала Маргарита. — Потом привыкаешь. Особенно если ты не одна.

Она подала руку доктору Фаусту, и они исчезли в непроглядной соловецкой ночи.

Те, кому не надо было так далеко перемещаться, последними попрощались с хозяином дома. Уже утром им предстояло увидеться вновь.

— Пора и нам по домам, господа… Ай, нет, уже товарищи! — сказал Фёдор Симеонович. -Пошли, пошли, а то совсем разучитесь ногами ходить.

— У тебя валенки — ты и ходи, — отшутился Хунта, наконец открыто обнял Татьяну, и они снова оказались дома.

---

1) 1 градус дуги земного экватора равен 111 км.

Вернуться к тексту