Орнейские хроники -2 (гет)

Запечатанное гербом Альби письмо от принчепса и шкатулку принесли после полудня. В письме месьер Эрнан выражал сожаление по поводу постигшего Лару несчастья и благодарность за содействие в деле Пеана и просил принять скромный дар, «что лишь в малой степени отражает нашу признательность». Она отложила письмо и открыла шкатулку. Внутри оказалась диадема из черного серебра. Две переплетающиеся веточки мирта, сапфирные ягоды. Лара отстраненно отметила искусную, но без вычурности работу ювелира, и особенно то, что по цвету серебро совпадало с тем, которое использовалось для кулона со Звездой, и лишь самый взыскательный взгляд заметил бы разницу в оттенках камней. И, судя по всему, диадему заказали заранее. Мирт — символ благоденствия и счастья. Но в давние времена, еще до Эпохи Тьмы, он обозначал отрешение от всего мирского и Вечность. Знал ли об этом принчепс Эрнан? Ну а какое это теперь имеет значение?

Лара осторожно положила диадему на прикроватный столик, рядом с футляром, хранившем в себе реликвию. Украшение, даже не наделенное магической силой, будто ставило некую точку, окончательно завершая метаморфозу Искры. Отделяя ее от обычных людей.

Она вернулась к чтению письма. Принчепс приглашал провести несколько дней в загородной резиденции Монтего — разумеется, когда она будет в силах пуститься в путь, добавив, что его супруга будет безмерно рада, если сьера Оденар согласится.

Лара попросила Вивьен принести письменные принадлежности и бумагу. В ответном послании она сдержанно поблагодарила и уверила, что при первой же возможности приедет в Монтего. Однако понимая, что вряд ли в обозримом будущем примет приглашение. Ей хотелось быть как можно дальше от беззаботности и веселья, неизменно царящими при «малом дворе» Альби, состоящим из сьеры Магдалы и ее фрейлин.

Затем она сообщила, что погибший Блесуа «был тем самым этррури, в установлении личности коего заинтересован господин Товье». И с досадой прикусила губу: вряд ли телохранитель действовал по своей воле — а значит, существует целый заговор. Однако нить оборвана. Лара дописала просьбу доставить ей что-либо, принадлежащее Блесуа: пряжку ремня или пуговицу с куртки, затем запечатала письмо. Возможно, ей удастся считать что-то из памяти вещи.

Весть о неудачном похищении сьеры Оденар молниеносно распространилась по Талассе. Лара в этот день получила еще несколько записок, среди которых ее порадовала лишь присланная Жизель Оверне, излучавшая тепло и обеспокоенность. В других за словами сочувствия она ощущала лишь любопытство или корысть.

Вечером ее посетил магистр Вальен. Она видела, как он удручен произошедшим, его доброту и понимание. Однако впервые беседа со жрецом не сняла тяжкого груза с души и не принесла утешения.

— Дитя, как бы ни была темна ночь, за ней придет рассвет, — сказал Вальен на прощание. — Как только вы почувствуете, что готовы открыть свое сердце — приезжайте. Вы можете пробыть в обители столько, сколько вам потребуется...

— Благодарю, светлый Вальен, я навещу вас на днях. Однако сейчас не время укрываться в обители, — твердо ответила она.

Магистр кивнул:

— Вы много достигли, Лара. И я верю, что в состоянии справиться с горем сами. Однако... — он не закончил фразу и вздохнул. Затем осенил ее знаком рассеченного круга: — Да пребудет с вами милость Странника.

Три дня прошли, как в полусне. Лара послушно пила тинктуры, приготовленные Динье, послушно ела, не замечая вкуса пищи, затем вновь отворачивалась к стене. На четвертый, вопреки настоятельным рекомендациям мейстера врачевания, она поднялась с кровати. Дар все-таки помогал. Притупилась если не душевная, то телесная боль и даже кровоподтеки на правой руке и на боку побледнели и почти не беспокоили.

День был солнечный и тихий, и Лара, опираясь на руку Вивьен, спустилась в сад. Они медленно прошлись по аллее, затем, отослав служанку, Лара присела на скамью в тени разросшейся сирени. Распускающиеся лиловые грозди наполняли воздух чуть горьковатым ароматом. Она задумчиво перебирала гладкие бусины нефритового ожерелья. Это занятие всегда позволяло ей сосредоточиться и очистить разум от суетности.

Раймона раньше чем завтра ждать не стоит. Увидеть, где он сейчас? Поток с готовностью подхватил ее, но Лара остановила его течение. Не надо. Несчастье изменило все, и им предстоит непростой разговор. Она должна подготовиться. Мысли о живом артефакте продолжали преследовать ее. Она никому не хотела бы такой судьбы. Однако... Ее отец, рожденный в славе и богатстве, разве он волен был следовать своим желания? Вот только с мамой... А та? Рабыня, привезенная из дальних мест. Казалось, что она была счастлива с отцом, но что скрывалось в глубине ее сердца?

Лара свела брови. Не должно сейчас думать о личном счастье. Попытка похищения, предательство среди солдат Раймона, подосланный заговорщиками Хин — разве это не признаки надвигающейся беды?

Что же, она поручит себя милости Странника и будет уповать на его мудрость. Но как же тяжко!

Вспорхнувшая за спиной птица заставила резко обернуться. Пришло узнавание, и Лара слабо улыбнулась: Месьер Кот. Нечастый гость — бывало, он пропадал на седмицы. Временами она видела стремительную тень, мелькнувшую меж деревьев или, как сегодня, он давал о себе знать вспугнутой птицей. Однако не всегда соизволял приближаться. Поначалу она недоумевала и даже пыталась мысленно его позвать, но Кот одаривал ее долгим взглядом и уходил. Впрочем, в эти месяцы хватало других забот, и она лишь пожимала плечами.

Но сегодня зверь не собирался убегать, а направился прямиком к ней. Лара протянула руку, кот принюхался и, как прежде, боднул головой ладонь, затем мягко вспрыгнул на колени. В его горле родилось рокочущее мурлыканье. Лара провела рукой по черной спинке:

— Что же вы, Месьер Кот...

Она замолчала. О чем она хотела спросить? Или в чем упрекнуть? Что не защитил ее от нападения, как целую жизнь назад, в Джинере? Кот поднял голову.

«Ты справишься», — убеждали янтарные глаза.

Мурлыканье стало громче, даже воздух как будто завибрировал. Сама себе удивляясь, она вдруг почувствовала странное успокоение. Отчаяние и горечь растворялись в этом мерном рокоте. Вибрации пронизывали тело, изгоняя боль и питая новыми силами. Внутри разлился жар, он усиливался, становясь едва переносимым. На миг перехватило дыхание; вспыхнуло и погасло золотое зарево. Она замерла, прислушиваясь к себе. Крохотные иголочки покалывали кожу. Что-то изменилось в ней самой, частичка зарева притаилась внутри, у самого сердца.

— Кто вы, Месьер Кот? — потрясенно прошептала Лара.

На мгновение ей показалось, что во взгляде зверя мелькнула печаль, смешанная с лукавством, затем кот совсем по-человечески вздохнул и спрыгнул с колен. Покачнулся и фыркнул, затем утвердился на лапах и пошел по аллее, гордо помахивая хвостом. И, внезапно обернувшись, тихо мяукнул.

«Прощай», — отозвалось в душе.

— Прощайте, Месьер...

Кот бесшумно скрылся в кустарнике — не дрогнул и листик.

«Будь сильной...» — донеслось издалека.

«Да».

Чутье говорило, что вряд ли Месьер Кот снизойдет до еще одного визита к ней. Кем было это... существо? Посланцем каких сил? Лара настолько привыкла к коту, что казалось, он был в ее жизни всегда, оберегая ее. Еще одна потеря, еще одно расставание. Однако печаль ее была светла.

Лара легко поднялась на ноги и только в этот миг ощутила присутствие.

— Уно?

Спрятавшийся за тисом мальчишка не отозвался. По удаляющемуся шороху она поняла, что Уно поспешил убраться прочь. В его ауре пламенели смущение и досада, как ни удивительно, — на себя самого. И еще что-то, почти неуловимое. Сожаление?

Что ему тут понадобилось и что он успел увидеть?

— Волчонок...

Лара вздохнула. Только слепой не заметил бы, насколько Уно боготворит Раймона, и более, чем кому-либо чувства мальчишки были ясны ей. Как и привязанность мужа к безродному сироте. Оставалось надеяться: со временем мальчик поймет, что она не враг и не крадет предназначенную ему любовь. По крайней мере, неприязнь Уно поутихла, и это уже хорошо.

...Уно крался к выходу из сада. Эх, так бы и заехал себе по уху! Не в прок учение дядьки Линье. Он и против ветра зашел, и веточка не хрустнула. А сьера Лара — заметила. Встала и прям на него глянула. А всего-то хотел присмотреть. Мало ли. Как ни отмахивались, и не цыкали на него, догадался, что случилось. В деревне всякого навидался. А то сьеру Раймону других бед мало! Ну да не попустит Странничек! Не старая еще сьера Лара, будут детки... Хотя по деревенским понятиям — и не шибко молода. Подумал — и охнул мысленно, от дерзости своей. Не его ума дело, правильно Каролина твердит.

И кот этот... Кота Уно давно заприметил. Повадился тот по саду шастать и на птиц охотиться. Попробовал подманить да изловить — куда там, шипел и скалился. Зверюга, ровно Тварь Запредельная, а к сьере Ларе ластится. Ведающая, как есть Ведающая! В Мартеске была одна такая, столетняя бабка, правда та околесицу несла, из ума от старости выжив. Но прежде, говорили, пророчила, и все сбывалось. А про сьеру Лару он давно понял. По обрывкам разговора — случайно ли или нет услышанного, по взгляду. Не доверял, не ждал добра от госпожи...

Уно осознал вдруг, что без глухой злости думает о жене Волчьего сьера. Не такая, как ему представлялось. И не гнобит его. Но вредная жаба внутри опять голосок подала:

«Чего раскис? Не гнобит, так и не жалует. Смотрит, словно сквозь. Не боишься, что мыслишки твои узрит? Да в червя мерзкого обратит?»

«Не боюсь!»

«Дурной, как телок. Что ей твоя жалость? Бровью поведет, и прогонит тебя сюзерен».

«Нишкни, ты!»

Тихий смешок почудился, но смолкла тварь. Уно помотал головой. Вину за собой чуял, хотя и не было вины. Как если сьер Раймон его оставил при жене, оберегать, а он оплошал. И подлюгу Хина не распознал. Какими глазами на сюзерена взглянет?

Он остановился и осторожно выглянул из-за дерева. Сьера Лара вновь сидела на скамье и, опустив голову, перебирала крупные зеленоватые бусины.

«Эх... — сокрушенно вздохнул он. — Горе-то!»