Любовь вне сценария (гет)

Джинни не бросилась вперед сразу. Она позволила им подняться по лестнице, раствориться в башне, унеся с собой свой немой вызов. Она сидела на коленях у Дина, улыбка вернулась на ее лицо, но теперь она была ледяной, отточенной, как кинжал. Глаза, только что пылавшие яростью, теперь сверкали холодным, расчетливым огнем. Она что-то шепнула на ухо Дину, он засмеялся слишком громко, и она грациозно соскользнула с его колен, будто королева, покидающая трон.

Ее ход был не в ярости, а в ядовитой, идеально рассчитанной атаке, использующей постановочную сцену между Гарри и Гермионой как оружие.

Джинни направилась не к Гарри — это было бы слишком очевидно. Она пошла прямо к Гермионе, которая на следующее утро сидела за гриффиндорским столом за завтраком, пытаясь уткнуться в книгу, пока Гарри разговаривал с Невиллом на другом конце. Джинни скользнула на скамью напротив Гермионы так близко, что их колени почти соприкоснулись. Ее голос был сладким, как патока, и громким, чтобы слышали за соседними столами.

— Гермиона, дорогая! — начала она, широко улыбаясь, но глаза оставались ледяными. — Я просто должна была сказать тебе, какой ты гениальный режиссер... своей собственной жизни! — Она сделала паузу, наслаждаясь тем, как Гермиона напряглась. — Вчерашний спектакль в гостиной... о, прости, я имею в виду, ваше появление после репетиции... Это было шедеврально! Такой трогательный образ влюбленной парочки. Прямо как Ромео и Джульетта на сцене! — Она наклонилась ближе, понизив голос до мнимого шепота, который все равно прекрасно слышали окружающие: — Знаешь, я всегда восхищалась твоей способностью... сливаться с ролью. До самого мозга костей. Особенно с Джульеттой. Так искренне... обожать своего Ромео. — Она кивнула в сторону Гарри. — Это просто... профессионально. Хотя... — ее голос стал сочувственным, но с ледяной ноткой, — ...надеюсь, ты не перепутаешь потом, где кончается Ромео и начинается просто Гарри? Он же, знаешь ли, не всегда надежен в своих... привязанностях. Особенно после всего.

Прежде чем Гермиона успела что-то ответить (ее лицо пылало, губы дрожали от гнева и унижения), Джинни ловко перехватила инициативу, повернувшись к Гарри, который, почувствовав неладное, подошел.

— Ах, Гарри! Идеально, что ты здесь! — воскликнула она, снова громко и сладко. — Я как раз Гермионе говорила, какой ты убедительный Ромео! Особенно вчера вечером... и на сцене, и после. Видно, ты вжился в роль на все сто! — Ее глаза с наслаждением скользнули по его напряженному лицу. — Хотя... это немного странно, да? Играть влюбленного в свою лучшую подругу! Так страстно целоваться по сценарию... А потом идти назад, держась за руки? — Она рассмеялась, звонко и фальшиво. — Не волнуйся, я все понимаю! Метод Станиславского, да? Полное погружение! Главное — не запутаться самому. Ведь мы же помним, что случилось с настоящим Ромео? Он погиб из-за своей страсти. И из-за неумения отличить правду от иллюзии. — Ее взгляд стал острым и ядовитым. — После потери Сириуса... после всего... я бы на твоем месте остерегалась путать игру и реальность, Гарри. Это может быть... опасно. Для всех.

Удар был ниже пояса, жестокий и смертоносный. Джинни использовала его роль, его самое глубокое горе, и его новые отношения с Гермионой, чтобы создать картину нестабильности, опасного самообмана и потенциальной гибели — и все это под соусом мнимой заботы и «понимания» актерского процесса. Она намекнула, что его чувства к Гермионе — часть игры, а его трагическое прошлое делает его склонным к фатальным ошибкам.

Прежде чем Гарри, побледневший от ярости и боли, успел найти слова (а Гермиона была парализована стыдом и гневом), Джинни ловко перевела взгляд на Рона, который мрачно ковырял вилкой яичницу, стараясь не смотреть ни на кого, и на МакЛаггена, который уплетал сосиски.

— Рон, а тебе не страшно? — спросила Джинни с притворным удивлением, обращаясь к брату. — Что твои лучшие друзья так... увлекутся своими ролями, что забудут, где сцена, а где жизнь? Что Ромео и Джульетта заслонят Гарри и Гермиону? Или... может, они уже заслонили? — Она кивнула в сторону Гарри и Гермионы. — Ведь если Ромео и Джульетта решат, что их трагедия — это их реальная история любви... это же будет настоящая катастрофа. Для них. И для тех, кто рядом. — Ее взгляд на Рона был полным фальшивого сочувствия, но в нем читался явный призыв: Посмотри, что они творят. Они теряют связь с реальностью. Они забывают о тебе.

Затем она повернулась к МакЛаггену, ее улыбка стала игривой:

— А ты, Кормак, наш бедный Парис! Ты ведь тоже влюблен в Джульетту по пьесе! Надеюсь, ты не ревнуешь к их... сценической химии? Хотя, — она бросила многозначительный взгляд на переплетенные руки Гарри и Гермионы, — иногда кажется, что химия выплескивается далеко за кулисы, да? Не переживай, может, Джульетта… — она кивнула на Гермиону, — …передумает и поймет, что настоящий мужчина — это ты, а не какой-то мятежный Ромео, обреченный на гибель?

Джинни нанесла серию точечных, отравленных ударов, каждый из которых бил в самое больное место, используя факт их ролей и их реальные чувства против них. Ее месть была изысканной в своей жестокости. Война объявлена, и первый ход был сделан с убийственной точностью.