Гимн двух сердец (гет)

Пс 18:2: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь.»

Первые дни февраля подарили неожиданную оттепель. Воздух, еще недавно колючий и морозный, стал мягким и влажным, пахнущим тающим снегом и прелой листвой. Снег осел, уплотнился, и по нему было удобно идти, лишь изредка проваливаясь в рыхлые сугробы у корней деревьев.

Машины, разъехавшись по заснеженной поляне, выплюнули на белый ковер пёструю толпу молодежи из общины.

Открывшаяся картина заставила многих ахнуть. Огромное озеро, скованное льдом и покрытое идеально ровным слоем снега, лежало в чаше невысоких холмов. Лес по берегам стоял завороженный, застывший в зимнем молчании. Небо было светлым, почти белым, и от этого весь мир казался выверенным до мельчайших деталей черно-белым снимком.

Смех, возня, радостные крики — все наполнялось ожиданием общего отдыха. Николай вышел из машины Игоря и сразу же стал искать ее взглядом. Он заметил Лизу почти сразу: она стояла чуть в стороне, поправляя свою шапку с белым помпоном, и смотрела на просеку, уходящую вглубь леса. На ней была длинная куртка из мягкого войлока оливкового цвета, под которой угадывался объемный свитер, и темные, плотные джинсы, заправленные в высокие ботинки. Крупный вязаный шарф серо-зеленого оттенка был несколько раз обернут вокруг шеи, скрывая нижнюю часть лица. Снежинки, редкие и крупные, медленно кружась, садились на ее рыжие пряди, выбившиеся из-под шапки, и таяли, оставляя мелкие капельки, сверкавшие в бледном зимнем свете.

Он ловил себя на мысли, что сегодняшний день может стать поворотным. В плане было обозначено: признание в любви. Но его ум, источник тревог, уже прокручивал следующий, куда более страшный шаг — признание в своей нечистоте. Мысль об этом висела над ним тяжелым, темным облаком, отравляя радость от предстоящего дня. «Сначала скажи о любви. Узнай, есть ли хоть капля надежды. А потом… потом будь честен. Полностью. И будь что будет», — сурово внушал он себе.

Игорь, взяв на себя роль организатора, уже раздавал указания. Мужчины стали расчищать место для общего круга, раскидывать брезент, устанавливать складные столы. Девушки раскладывали провизию, термосы, посуду. Николай механически помогал таскать скамейки из прицепа, но все его внимание было приковано к Лизе. Он видел, как она, без лишней суеты, взяла одну из больших корзин с едой и понесла ее к столу, как аккуратно расставляла контейнеры, ее движения были точными и выверенными, как всегда.

Потом взгляд Игоря упал на них обоих. «Коля, Лиза! — окликнул он их. — Есть задание для вас. Нужно развесить эти фонарики на ветках вокруг поляны. Чтобы к вечеру было уютно. Справитесь?» Он протянул Николаю рулон гирлянды с десятком небольших бумажных фонариков, внутри которых были электронные свечи.

Николай почувствовал, как сердце екнуло от внезапной радости и легкой паники. «Конечно», — быстро согласился он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Лиза лишь молча кивнула, подходя ближе.

Они отошли от шумного центра поляны, неся гирлянду. Первые минуты шли в безмолвии, сопровождаемые лишь хрустом снега под ногами и отдаленным гомоном товарищей. Пауза между ними была не неловкой, а скорее насыщенной, ожидающей.

«Начнем от тех берез?» — предложил Николай, показывая на опушку. «Давай»,— откликнулась она, и ее голос прозвучал приглушенно из-под шарфа.

Они начали с противоположных концов гирлянды, двигаясь навстречу друг другу. Николай забирался на нижние крепкие ветки, чтобы привязать фонарик повыше, Лиза же украшала кусты и молодые деревца пониже. Он украдкой наблюдал за ней: как она бережно брала каждый фонарик, как привязывала веревочку аккуратным узлом, как отступала на шаг, чтобы проверить, ровно ли висит. Ее лицо в эти моменты было серьезным и погруженным в себя, таким же, как когда она расставляла фигурки у рождественских яслей. В этом простом деле была для нее своя, сокровенная красота, которую она умела видеть и создавать.

Они встретились у большой старой ели. Оставалось развесить последние несколько фонариков на ее мохнатых лапах. «Подержи, пожалуйста», — попросил Николай, передавая ей конец гирлянды, и полез по крепким веткам, цеплявшимся почти у самой земли. Он чувствовал ее взгляд на себе, и это придавало ему одновременно уверенности и заставляло волноваться. Вот он закрепил один фонарик, потом другой. Ветка под ним подрагивала, осыпая его колючим снегом за воротник. «Осторожнее»,— донесся до него ее сдержанный голос снизу. «Ничего»,— бодро ответил он, хотя внутри все сжалось от ее заботы.

Спустившись, он отряхнулся. Они стояли рядом под раскидистой елью, словно в маленьком зеленом шатре. Сквозь густые ветви пробивался свет, окрашивая все вокруг в зеленоватый, таинственный полумрак. Было безлюдно и уединенно. «Красиво получается»,— сказала Лиза, оглядывая их работу. Ее дыхание превращалось в маленькие облачка пара. «Да,— согласился Николай. — Как в сказочном лесу». Он посмотрел на нее. Снежинки продолжали медленно опускаться ей на волосы и плечи. Она была такой хрупкой и в то же время такой настоящей, такой пронзительно близкой в этот миг. Он ловил себя на мысли, что хочет запомнить этот миг — ее силуэт на фоне серого неба и темного леса, тихую усердность в ее движениях, ту мирную гармонию, что возникала между ними в совместном труде. Сердце его забилось чаще, требуя выхода, требуя слов, которые он так долго копил в себе.

Она повернулась к нему, и ее взгляд скользнул по его лицу. В ее светло-карих глазах он прочитал не просто удовлетворение от сделанного, а что-то более глубокое — тихую радость от этого молчаливого соучастия. И в этот миг его сердце сжалось от одновременно жгучего желания сказать ей все и леденящего страха это сделать

Они подошли к общему кругу. Лиза взяла предложенную Катей кружку с чаем и отошла в сторонку, чтобы полюбоваться озером. Николай остался стоять, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Сейчас, сейчас он подойдет к ней. Скажет о том, что чувствует. И это будет только начало. Потом, если она примет его чувства, наступит черед самой трудной части. Он представил ее лицо, ее глаза, полные смятения и, возможно, отвращения, когда он расскажет о своей внутренней борьбе, о своих падениях. Сердце сжалось от боли.

Это был момент. Его момент. Сделать глубокий вдох и подойти к ней оказалось сложнее, чем он предполагал. Ноги казались ватными, а в голове внезапно пронеслась мысль: «А вдруг ей не хочется говорить? Вдруг я помешаю ее уединению?»

Но он уже сделал первый шаг, потом второй. Снег хрустел под ботинками, и этот звук казался невероятно громким в общей тишине. Она услышала его шаги и обернулась. Ее лицо, обрамленное шарфом и шапкой, было спокойным, а в глазах — все то же глубокое внимание.

— Красиво, — произнес он, останавливаясь рядом и указывая подбородком на озеро. Голос прозвучал чуть хрипло от волнения.

— Да, — тихо согласилась она. — Как будто время остановилось. Такая благодать.

Они постояли так несколько мгновений, молча созерцая зимнюю сказку вокруг. Издалека доносились обрывки смеха и голосов их друзей, но здесь, у кромки льда, царил свой, отдельный мир.

— Я всегда любил зиму, — сказал Николай, наконец находя в себе силы говорить. — Особенно такую, тихую. В городе ее почти не чувствуешь — одни сугробы да слякоть. А здесь… Здесь она настоящая.

— А я осень люблю, — неожиданно призналась Лиза. — Когда листья опадают и все такое печальное. Но это… это тоже по-своему прекрасно. Как чистый лист.

Он посмотрел на нее, на снежинки, запутавшиеся в ее ресницах, и сердце его сжалось от нежности.

— Знаешь, я раньше мечтал уехать куда-нибудь далеко, — начал он, снова глядя на озеро. — В Канаду, в Аргентину… Казалось, что там жизнь другая, настоящая. Где-то там, а не здесь.

Она повернула к нему голову, слушая.

— А сейчас? — спросила она.

— А сейчас… Сейчас я понимаю, что не хочу ничего менять. Хочу просто жить. Здесь. В этом городе. С людьми, которые стали мне почти семьей.

Он сделал паузу, собираясь с духом. Сердце колотилось где-то в горле. —С тобой, — выдохнул он наконец.

Слова повисли в морозном воздухе, такие простые и такие огромные. Он видел, как ее глаза расширились, как она медленно, будто в замедленной съемке, оторвалась от ствола дерева и сделала шаг к нему. —Я… я тоже не ищу больших свершений, — тихо сказала она, опуская глаза на свои варежки. — Мне не нужны дальние страны. Мне нравится моя тихая, скромная жизнь. Мне нравится приходить в церковь, пить чай на малой группе, ухаживать за цветами… Иногда мне кажется, что я слишком серая и скучная для этого мира.

Он резко покачал головой. —Нет. Ты не серая. Ты… ты как этот зимний лес. Со своей глубиной. В тебе есть целая вселенная, Лиза. И мне бесконечно интересно с ней знакомиться.

Он не планировал говорить эти слова. Они родились сами, вырвались из самой глубины души, согретые теплом костра и ее близостью. Он видел, как она сглотнула, как на ее ресницах заблестели снежинки — или может быть слезы? —Я боюсь, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал. — Боюсь поверить. Боюсь, что это сон, который вот-вот закончится.

Он закрыл расстояние между ними, всего один шаг. Теперь их разделяли сантиметры. Он чувствовал исходящее от нее тепло, видел каждую веснушку на ее носу, каждую снежинку, тающую на ее ресницах. —Это не сон, — сказал он, и его голос обрел неожиданную твердость. — Я здесь. И мои чувства ко мне — самые настоящие. Я люблю тебя, Лиза. Тихо, искренне. Навсегда.

Он произнес это. Произнес вслух ту фразу, что неделями звучала в его сердце, в его молитвах, в его самых сокровенных мечтах. Он не отводил взгляда, ловя ее реакцию, боясь увидеть испуг, растерянность, отвержение.

Но в ее глазах не было ничего, кроме тихого, нарастающего света. Словно где-то глубоко внутри нее зажглась звезда, и ее мягкий свет теперь наполнял все ее существо. Медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, она сняла варежку и протянула ему руку.

Его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони. Ее кожа была холодной, но в этом прикосновении было столько доверия, столько безмолвного ответа, что у него перехватило дыхание. — И я тебя люблю, Коля, — прошептала она в ответ, и ее голос прозвучал так же тихо, но с непоколебимой уверенностью.

Они стояли так, держась за руки, и смотрели друг на друга. Костер трещал, снег падал завороженной пылью, а в их замкнутом мире царила тишина, полная безмолвного понимания. Он поднял ее руку к своим губам и коснулся ее костяшек едва ощутимым поцелуем. Она вздрогнула, но не отняла руку. На ее губах дрогнула та самая, редкая и безмятежная улыбка, ради которой он был готов на все.

В этот миг он почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Казалось, никакая сила не может разрушить эту хрустальную гармонию, это чудо взаимности. Он готов был стоять так вечность, держа ее руку в своей, глядя в ее глаза и видя в них отражение своего собственного счастья.

Но именно в этот миг абсолютного счастья в его душу вползла холодная, неумолимая тень. Тень его тайны. Его борьбы.

Он сделал глубокий вдох, вбирая в себя морозный воздух, пахнущий снегом и хвоей. Он не имел права скрывать. Не имел права строить отношения на лжи или полуправде. Если ее вера, ее чистота не смогут принять его таким, каков он есть в своем болезненном, незавершенном становлении — значит, такова воля Божья. Он отступит. Навсегда. Сломается сердце, но совесть будет чиста. Честность должна быть полной, особенно с тем, кого любишь. Особенно если их союз должен быть не просто человеческим договором, а союзом перед лицом Бога.

Молчать он тоже не мог. Это было бы предательством — и по отношению к ней, и по отношению к той истине, которую он исповедовал.