Серафим обреченный (гет)

В нервном напряжении прошло три дня. Каждый пытался заняться нужным делом, в нужном месте и в нужное время. Получалось плохо. Какая-то странная суматоха, не вызванная никакими внешними факторами.

Рон почти ни с кем не разговаривал, погруженный в какие-то свои раздумья. Гермиона, казалось бы, просто читала книги, однако, если проследить, можно было заметить, что на одной странице она иногда находилась по 15 минут, то ли не в силах сосредоточиться, то ли вообще не читая то, что было написано. Иногда она поднималась в комнату и, закрыв дверь, пыталась создать какое-то зелье.

Спокоен был лишь Гарри.

Он был словно труп, воскрешенный некромантом, труп, который тщательно подкрасили гримеры, устранив все посмертные «неполадки».

Что-то мерзкое и липкое обволакивало душу каждого из них, мешая сосредоточиться – один сплошной дурман на протяжении нескольких дней…

И вдруг Гарри, который сидел за столом на кухне, придя сюда то ли за чашечкой кофе, то ли просто так, понял, что сегодня что-то должно случиться. Обязательно.

В дверь позвонили.

Медленно встав, Гарри прошел к входной двери, и, предательски дрожащим голосом спросил:

— Кто там?

— Почта, — ответил ему низкий приятный голос.

Гарри открыл дверь, не задумываясь. Конечно. Почта. Всего лишь почта.

На пороге стоял мужчина, который, не смотря на жару на улице, был одет в толстую куртку черного цвета, с низко надвинутым на лицо капюшоном. В руках он держал чуть помятый белый конверт, причем без каких-либо опознавательных знаков – ни марки, ни адреса, как получателя, так и отправителя.

— Письмо, — проговорил человек и протянул Гарри конверт.

Воздух застыл. Черный ворон, сидящий на траве неподалеку от крыльца, злобно прищурил свой черный блестящий глаз. Послышался странный, едва уловимый для слуха треск – словно кто-то вдалеке ломал хворост для костра.

— Мне? – тупо спросил Гарри, отчаянно пытаясь разглядеть лицо почтальона.

Черт возьми. Он не был одет как почтальон, у него не было сумки почтальона, и вообще сейчас поздно для почты – так какого черта он стоит тут перед ним?

Гарри не смог издать ни звука, а незнакомец даже не поднял головы, так и стоя с протянутым конвертом в руке.

Это бред, это сон… это правда?

Гарри не смог взять письмо, неведомая сила сковала его суставы. Устав ждать, незнакомец выпустил письмо из рук, и, покачиваясь на легком ветерке, оно плавно опустилось в пыль.

Голова незнакомца чуть изменила свое положение, и Поттер увидел тонкий, красиво очерченный рот, изогнутый в странной, полудикой усмешке. Зубы у незнакомца оказались ровными и белыми, как у голливудских звезд с обложек журнала.

Неожиданно юноша понял, что «почтальон» держит в руках пистолет, обычный пистолет, хотя до этого, Гарри мог бы и поклясться, у того ничего не было в руках. Но он не стал стрелять, а просто вложил в руки Поттера оружие, и, передвигая их, как терпеливый ребенок меняет положение рук своих кукол, сделал так, что дуло пистолета было направлено Гарри прямо в правый глаз.

Паника, дикая паника. Сердце, соревнующееся по скорости с отбойным молотком, в этом момент пропустило удар-другой. Глаз видел перед собой пугающую темноту, засасывающую внутрь. Бездонный черный колодец, из которого в любой момент могло выпрыгнуть страшное существо.

Гарри весь взмок, руки его дрожали, и каждое движение могло спровоцировать нажатие на курок.

— Не смотри на меня, — беззлобно сказал Почтальон. И, немного подумав, вполне осмысленно и даже серьезно, добавил. – Бах!

Тот дернулся, ожидая, что за этой какой-то смешной и детской импровизацией выстрела последует и настоящий.

…Очнулся Поттер, сидя за столом в кухне. Просто так. Весь мокрый, с дрожащими руками.

Парень аккуратно коснулся своего лица рукой, провел пальцем по коже вокруг правого глаза, и обнаружил слипшуюся красную кровь. Буквально подскочив со своего места, он ринулся в коридор, где висело зеркало. Так и есть. На его правом глазу был тонкий слой крови, однако самого повреждения не было.

— Бах, — вдруг отчетливо произнес Гарри своему отражению.

Да, кто-то приходил, и хотел устроить «бах».

Гарри знал, что это его кровь. И знал, что это не все.

Раздался звонок в дверь.

Сон повторяется.

Гарри подошел. Нельзя нарушать сценарий сразу.

— Кто там? – произнес он.

— Почта, — ответил ему низкий приятный голос.

Однако сценаристом он явно не был, и, когда открыл дверь, обнаружил на крыльце всего лишь чей-то глаз.

Голубой глаз, похожий на круглый склизкий мячик.

И на этот раз уверенность не покидала Гарри. Он знал, что это глаз Дайаны Риверс, даже не зная ее лично.

Просто пустой голос «почтальона», эхом отдаваясь в голове, повторял именно ее имя.

* * *

Гарри добивался встречи с этим человеком несколько часов. Аластер Грюм был неумолим.

— Зачем тебе видеть его, Гарри?

— Затем, что происходит черт знает что! Неужели вы хотели утаить от меня такую информацию?! Да почему? Я всего лишь хочу знать, что происходит!

Грюм нахмурился.

Он не ожидал от Гарри такого злобного натиска, да еще так скоро.

— Ну? Я жду от вас ответа…или никакого между нами сотрудничества не будет. Ищите себе новую икону.

Грюм лишь хмыкнул. Гарри словно взбесился, и какая-то идея, крутящаяся в его голове, настраивала его на фанатичный лад.

— Я не могу устроить тебе встречу с человеком, о котором ты спрашиваешь. Он чрезвычайно занят. Я могу лишь кое-что рассказать тебе сам.

Гарри и сам понимал, что добиться встречи с человеком, который принимал участие в расследовании самых громких убийств в мире магии, не примчится сюда отвечать на его вопросы. Даже если попросит сам Гарри Поттер.

— Кто совершил убийство Дайаны Риверс?

— Откуда ты узнал о нем? – вопросом на вопрос ответил Грюм.

— Вы и сами можете догадаться. К тому же, кто-то сегодня принес мне на крыльцо ее глаз – явно не одолжил.

Вот этого Грюм явно не ожидал.

— Глаз? – удивленно произнес он. – Что еще за глаз Дайаны Риверс?

Гарри протянул Грюму небольшой прозрачный пакет, в который до этого, превозмогая брезгливость и какое-то унизительное ощущение, положил глаз.

Грюм несколько секунд молчал, а потом произнес:

— Откуда ты знаешь, что это глаз Дайаны Риверс?

— Вы сами ответили на свой вопрос. Я ЗНАЮ, что это глаз Дайаны Риверс.

Грюм вздохнул.

— Я думал, что этого разговора не избежать, более того, он станет необходимостью, но что все будет так быстро…ты помнишь, некоторое время назад я сказал тебе, что Орден Феникса приостанавливает свою деятельность? Ненадолго…

Гарри кивнул. Был такой разговор.

— Да. Вы сказали, что придется подыскать новое убежище, так как наше уже может не являться тайным… вы думаете, завелся предатель?

— Хм… я не знаю, у нас нет никаких доказательств, но у нас есть второй глаз Дайаны Риверс – кто-то положил его на крыльцо дома Штаба Ордена. Как думаешь, возможно это было?

Гарри был поражен.

— Просто положил на крыльцо? И никакой реакции, действия защиты? Но это…не может быть!

— Да, но это так. Тело Дайаны Риверс на самом деле было страшно изуродовано, глаза ей вырвали, а точнее выжгли, и забрали с собой – теперь ясно с какой целью. А еще отсутствовала часть волос на голове, и мизинец левой руки. И ей вырезали язык…когда она была еще жива.

Гарри вздрогнул.

— Кто это сделал?! Неужели волшебник? Я ни о чем подобном не слышал! И какое отношение эти убийства имеют к нам? Неужели это дело рук Волан-де-Морта?

— Слишком много вопросов, Гарри. Мы и сами многого не знаем. Ты не слышал об этом потому, что такая информация никогда не была на виду, и в интересах общества было забыть ее поскорее. У нас есть догадки, но никаких доказательств…однако если одна из наших главных теорий подтвердится…я даже не знаю, как это и назвать.

Грюм поморщился, словно ему на язык попала долька лимона. Гарри хотел поговорить об этом с Грюмом, потому что чувствовал, что в этом деле много формальностей и тайных фактов и документов, не выносящихся на всеобщее обозрение.

— Что за теория? И погиб ли еще кто-нибудь?

— Теория… об одном волшебнике…очень необычном волшебнике. Но…это почти невозможно, ты сам все поймешь. А погибла еще одна девушка – журналистка одной из «подпольных» газет. Ее тело, помимо тех же увечий, что и у Дайаны, было изрезано чем-то острым. Словно она танцевала с манекеном, утыканным иглами.

Да уж. Последний танец, последний круг.

— Что это за волшебник? Что происходит и что надо делать? – Гарри хотел задать Грюму сотни вопросов, но они ускользали, перемешивались, оставляя полную путаницу.

— Я не могу тебе сказать, Гарри. Не сейчас – ведь мы и сами не знаем до конца. Любой шаг в сторону от истины может оказаться губительным. Я советую тебе подождать. Скоро мы отыщем убежище – вам здесь оставаться тоже небезопасно. Скоро твой день рождения, а потом… потом ты сам выберешь.

Раньше Гарри был бы чрезвычайно горд и рад – с ним общались как на равных, точнее, уже не как с героем-максималистом, иконой для магического общества, которой удавалось выживать в самых различных ситуациях, но как с тем, кто идет на войну, имея свои планы и желания, и собственные претензии к Врагу.

Но Поттер был не рад и не горд – лишь странная необъяснимая тоска и непонимание происходящего присутствовали в его разуме сейчас.

И все же разум человека изобрел «иммунитет», позволяющий сохранить некую ясность ума в самых необычных ситуациях. Новая загадка, череда странных видений и событий не выбила Гарри из колеи…

. Может, помогло и то, что он все же волшебник, и готов принять то, чего не ведал ранее. В конце концов, сидя в темном и тесном чулане дома, где его всегда унижали и ненавидели, он даже в самых смелых мечтах не представлял, что станет не просто волшебником, но еще и неким героем, парнем, чье имя знает каждый. Так стоило ли вообще чему-либо удивляться?

Полагаться всецело на интуицию было страшновато, все равно, что прыгать в реку с завязанными глазами, но иногда и это был неплохой вариант. Гарри смутно ощущал, что происходит вокруг, но зато очень четко чувствовал, что надвигается новая угроза, более того, она затмила на некоторое время мысли и эмоции, связанные с Волан-де-Мортом и поиском крестражей, а может, дело было в том, что он понимал, что на тесной арене жизни эти два «объекта» все равно столкнутся, и не станут ему друзьями. И если Волан-де-Морта он чаще представлял себе предводителем, стоящим около своего многочисленного войска, и отправляющего сотни и тысячи магглов на смерть, то новая угроза для него виделась в образе некоего кольчатого червя, вползающего в голову, пожирающего мысли и чувства, путающего, безумного, не подчиняющегося никаким законам логики.

Он должен был бы бояться, но не боялся – и не потому, что был столь уверен в своих силах. Просто он чувствовал, что чтобы ни произошло, оно будет происходить так, как надо. Гарри не останется без помощников, пусть это будет даже интуиция.

Его страшила смерть, но не своя…

Друзья, близкие ему люди, просто люди, которые падут в этой битве…а такие будут, такие всегда были. Какая война обходится без жертв?..

Поттер знал, что тот, кто отравлял его мозг странными, нелогичными видениями, и тот, кто так жестоко расправился с двумя женщинами – один и тот же монстр. Хотя… что-то в этом было неправильное. Какое-то из звеньев было «липовым», и в любой момент могло рассыпаться в прах, разрушая всю цепочку.

— Будем ждать дня рождения, — произнес Грюм. – Я сообщу тебе о поисках убежища. Вам будет выслана дополнительная охрана, на всякий случай. Если произойдет что-то необычное, странное, сообщи мне. Тебе есть еще, что мне сообщить?

— Нет, — как ни в чем не бывало ответил Гарри. –Заберите глаз этой женщины.

Грюм кивнул.

До дня рождения Гарри оставалось восемь дней.

* * *

Некоторые полицейские называют морг теплицей.

А трупы – это «растения», которые «сажают» в землю. Это не то чтобы показывает неуважение этих людей к трупам – вовсе нет. Профессии, связанные с тяжелым риском и смертями людей, обычно обладают довольно специфичным юмором, действующим как иммунитет к насилию и злу. Дело о белокурой молодой девушке, жестоко задушенной в парке, или дело «блондинки с веревкой» — звучит по-разному. Это поймет только тот, кто сам там работает, кто каждый день видит смерть, не в самой ее красивой ипостаси, тот, кто вынужден работать с «итогом» человеческих зверств, и не может ничего изменить.

Можно даже сказать, что к каждому из убитых, покалеченных, они относятся как к «своему», по-особенному, и скорбят об их уходе.

Роберт, работник морга, надолго запомнит тот день.

Он был дежурным, совершал небольшой обход по помещениям.

— Не сбежали ли мои подопечные, — шутливо говорил он.

Но они не сбегали.

До этого дня.

Сегодня привезли тело молодого мужчины, по предварительным данным, убитого рано утром в парке. Роберт лично совершил вскрытие, устанавливая дату и точную причину смерти. Тело пока опознать не смогли, документов при нем не обнаружили.

Тело должно было лежать в пластиковом мешке синего цвета, но, когда служащий морга совершал свой обход, тела этого там почему-то не было.

Мешок лежал, пустой, а вот тела не было.

Роберт глубоко вдохнул, успокаиваясь.

За все время его работы в морге был лишь один давний случай, произошедший почти десять лет назад, когда пациентка чудесным образом «ожила» уже находясь в морге, и истово кричала, обнаружив себя лежащей среди трупов, чуть было не поменявшись местами с тогдашним дежурным. Но это было давно, да и трупы тщательно проверяли – дыхание, биение сердца, понижение температуры.

Украсть труп? Даже если убрать из списка вопрос о том, кому это надо, это тоже было невозможно – охрана, дежурный пост, запертые двери.

Все-таки случилось чудо?

Роберт обследовал каждый уголок, проверил каждого «подопечного», но того самого тела нигде не было.

Работник морга чувствовал, как теряет свою работу. Хорошо, что это кто-то из неопознанных, плохо, что расследуется дело об убийстве. Его захлестнул беспричинный страх, что полицейские могут заподозрить именно его в убийстве, и что он якобы пытался уничтожить главную улику – труп.

Нет, бред, полный бред. У него алиби, он служитель морга, и вообще, этот труп не мог никуда исчезнуть.

В морге уже никого не было – только охрана сидела в своем кабинете.

И тут раздался какой-то странный звук, словно упал кусок металла. Роберт двинулся в направлении источника шума, и наткнулся на дверь, которая вела в то место, с которого он начал осмотр – собственный кабинет.

Руки его дрожали, но работа приучила не бояться того, с чем он, собственно, работал – трупов. А вот людей, да еще ненормальных, он боялся. А кто еще будет красть труп, как не ненормальный?

Дверь Роберт открыл, да так и пожалел о том.

Труп он нашел, причем труп стоял, двигался, и даже морщился. Кажется, ему не нравилось то, как Роберт зашил ему живот, и он теребил нить шва, пытаясь его распороть. Но, видимо, даже до мертвого организма дошло, что это приведет к нелицеприятному факту – вываливанию внутренностей, и прекратил.

На стене у Роберта висел портрет неизвестного мужчины, который выполнял важную функцию – закрывал небольшую дыру в стене.

Мужчина этот, до сего дня хранивший молчание, вдруг откашлялся и злобно прошипел:

— Давай, пошевеливайся, пятый на шесть!

Роберт мог поклясться, так и сказал! Пятый на шесть! Портрет!

Труп смело шагнул вперед, и, пройдя сквозь стену, навсегда исчез не только из поля зрения Роберта, но и из его жизни.

— Извиняюсь, — растянув губы в ухмылке, произнес портрет.

Роберт извинил.

В тот день пряди его волос слегка поседели, портрет он, предварительно закрыв пленкой, выкинет, а сам уйдет с работы, навсегда.

И иногда во сне, посмеиваясь, будет произносить:

— Пятый на шесть! Надо же! Пятый на шесть!