Осколки (гет)

Его не пытали. Это было странно, ведь даже Дорике, не говоря о Фернане, известно, что пытки — самый быстрый способ добыть информацию. Он не тешил себя надеждой, что седовласый рыцарь или его королева поверят, будто он сам придет и расскажет им некий страшный секрет о магии Малефисенты, и появления палача можно было ожидать в любую секунду. Но тот все не приходил. Должно быть, королева решила, что раз он не говорит ничего в столь плачевном состоянии, то боль ему не страшна, а может боялись, что важный свидетель, и так изрядно покромсанный, не выдержит еще больших истязаний.

Впрочем, вечером третьего дня (а, может, уже и четвертого, в темнице сложно следить за временем) за ним все же пришли.

— Выходи, — сухо скомандовал Фернан, открывая дверь темницы.

Рыцаря сопровождал только тюремщик, и на какой-то безумный момент Диаваль даже понадеялся, что тот пришел помочь ему, но сталь в глазах визитера мигом развеяла эту иллюзию. Да и зачем Фернану помощники — если Диаваль не мог выстоять против него, будучи здоровым и вооруженным, то сейчас и подавно!

Тюремщик сковал пленнику запястья, даже не глянув на обрубок ладони, и удалился.

— Спускайся! — велел рыцарь, подталкивая Диаваля к лестнице.

— Все-таки будете пытать? — хрипло спросил Диаваль.

— Это с какой стороны посмотреть.

Идти пришлось долго — Фернан вывел его на главную площадь, на которой возвышалась плаха. Так что же выходит, его вернули к жизни ради публичной казни? Как-то нескладно все вырисовывается...

Впрочем, взрыв ярости в толпе направлялся не на них, а на девушку — совсем еще молоденькую, не старше Авроры — которую вели со стороны ворот. Не из темницы? Приглядевшись повнимательнее, Диаваль понял, что плаха была сколочена наскоро, и столпились вокруг нее не только знатные господа, но и народ, который обычно за стены крепости не пускали.

— Эта девчушка пришла из дальней деревушки, хотела выяснить, что это родственники ее так задержались и все ли с ними в порядке. Когда они отказались возвращаться с ней, она принялась проповедовать на площади, требовать, чтобы люди вернулись к своим семьям и полям. Видишь мужика с топором, — Фернан кивнул на палача, и вновь Диаваль запоздало заметил, что одежда на последнем сидит неуклюже, будто с чужого плеча. — Это ее отец. Когда Королева вышла взглянуть на нарушителя спокойствия, девчонка нагрубила ей, окрестила ведьмой, и отец вызвался сам свершить суд.

Диаваль глядел на человека в явно великоватой для него маске, которую тому приходилось то и дело поправлять, и пытался разглядеть хоть какие-то проблески понимания, сострадания, раскаяния, но ничего не видел. Глаза у палача блестели, но вовсе не от слез.

— В родной деревне ее ждет жених и младшая сестренка, что, по словам отца, души в ней не чает.

— Зачем ты мне все это говоришь? — не выдержал Диаваль.

— Потому что ты можешь остановить казнь.

Конечно. Рассказав тайну, которую он не знал, и обрекая всех спасшихся на болотах на подобную смерть.

Диаваль тяжело втянул воздух и закрыл глаза.

— Зачем мне это?

— Ты у нас чужой боли не любишь, как и невинных жертв.

Диаваль вспомнил эпизод с вороном.

— Кто тебе сказал, что это правда, а не роль, которую я играл перед тобой.

— Ты сам сказал, что врать не умеешь.

— А ты сам сказал, что эта девушка невинна, так как можешь поддерживать подобное... правосудие? — последнее слово он практически выплюнул.

— Я не это сказал, — возразил Фернан, — только что она невинна для тебя.

— Но ты знаешь все, что рассказал мне. Так в чем же она, по-твоему, виновна?

Фернан некоторое время молчал.

— Видишь ли, парень, душа человеческая не терпит пустоты. Каким бы невинным ни выглядел человек, раз он не способен принять свет, исходящий от нашей королевы, это может означать лишь одно — слишком глубоко в нем укоренилась тьма. Однако иногда от нее можно излечиться. Некоторые заключенные в темнице Ракара со временем раскаивались и принимали свет. Одно твое слово, и она отправится не на плаху, а в темницу, и, быть может...

Диаваль уговаривал себя не смотреть, но когда открыл глаза, невольно бросил взгляд на плаху. Девушка уже поднималась по ступенькам и с мольбой смотрела на отца, что-то шептала ему. Без толку.

Дорика наблюдала за казнью на балконе, в своей бессменной золотой маске. Отец-палач то и дело поглядывал на нее, ожидая сигнала. Диаваль не сомневался, что вся эта постановка затеяна для него, но до бесконечности они тянуть не будут. Рано или поздно топор опустится на шею девушке. Воображение упрямо рисовало на месте крестьянки Аврору, а на месте палача почему-то не Стефана, а самого Диаваля.

Он попытался обхватить голову руками, и даже не обратил внимание на очередной приступ боли в покалеченной ладони. Ворон судорожно думал, какую ложь может сплавить королеве в обмен на жизнь девушки, и, главное, что ее ожидает после того, как обман раскроется?

Фернан непреклонно смотрел на своего пленника, а тот не отрывал взгляда от девушки — ему начало казаться, что в жестах и поведении палача есть некая тяжесть, будто что-то внутри него сопротивляется и не желает играть отведенную ему роль. Он боялся отвести глаза, чтобы это перемена не оказалось иллюзией, так что и он, и охранявший его рыцарь упустили тот момент, когда один из зрителей, отличавшийся чрезмерной ретивостью и жаждой угодить королеве, решил взять дело в свои руки. Эти люди пришли из-за стены, и о скрытой цели показательной казни ничего не знали. Им просто казалось, что слишком уже медлит этот палач...

Стрела вонзилась в склоненную шею девушки раньше топора. Диаваль вскрикнул и отшатнулся, Фернан же лишь чуть вздрогнул и подался вперед, выглядывая стрелка. Толпа одобрительно загудела, но тут же стихла — Дорика на балконе сняла свою золотую маску. На лице ее читалось разочарование. Стрелок — один из переметнувшихся стражников — упал на колени. Тут же кто-то из его соратников обнажил меч. Королева Дорика прикрыла глаза, будто примеряясь с неизбежным, и лезвие опустилось на подставленную шею невольного предателя. Намеченная на сегодня казнь все же свершилась.

Диаваль не смотрел на несчастного стражника — его взгляд был прикован к плахе. Топор давно уже валялся ненужным грузом, а несостоявшийся палач рыдал, обхватив мертвое тело дочери. Отцовская любовь одержала верх, только вот цена у победы оказалась слишком высока. Ворон кожей чувствовал горечь этого человека, и ненавидел себя за мимолетное облегчение от того, что стрела сняла с него ответственность за смерть девушки. На фоне этих чувств физическая боль, не отпускавшая Диаваля с самого пробуждения в тронном зале, казалась чем-то мелким и неважным.

В голове вдруг запульсировала дикая мысль — а не примут ли Фернан и его госпожа это проявление чувств за предательство и не решат ли продолжить спектакль, но уже с отцом несчастной девушки в роли жертвы? Но нет, Дорика уже покинула свой балкон, а Фернан сухо приказал Диавалю выдвигаться назад к тюремной башне. Когда они поднимались по массивным ступеням, ворон рискнул заговорить:

— Ты действительно считаешь, что приказ убить собственную дочь — божественный промысел? Веление света?

Рыцарь не ответил, ни сейчас, ни когда заталкивал пленника в камеру, и это молчание зарождало в сердце Диаваля призрачную, но все же надежду.

— Ты знаешь легенду о кристалле, который она использует? — спросил он, когда Фернан уже поворачивал ключ. — Ты действительно веришь, что он не действует на неё? Тебе никогда не казалось, что божественный промысел слишком уж бездушен?!

Рыцарь вскинул голову и в гневе взглянул на пленника. Обычно люди невольно ежились и шли на попятную при виде огня в ледяных глазах, но Диаваль не собирался отступать. Фернан открыл дверь и молча вошел в камеру. Сильный удар сшиб ворона с ног и отправил в новое путешествие по закоулкам боли, в которых Диаваль блуждал уже не первый день. Она стала уже чем-то настолько привычным, что он сумел горько усмехнуться.

Чего еще он ожидал?

* * *

— Один раз вы, может, и попали в замок, и то чудом и не без последствий, но лезть туда снова — это уже полное безумие! Нужно атаковать, тогда под прикрытием войск есть шанс...

— У нас нет войск, — напомнила Малефисента королю Джону. Идею выкрасть ракарское сокровище остальные восприняли без особого энтузиазма — все уже знали, на что способна королева, и никто не хотел рисковать попусту. Однако сдаваться фея не собиралась. — Если же все удастся, мы сможем развеять колдовство Дорики и освободить людей от ее влияния. Оно создано тем, что скрывается в ларце. Я это чувствую.

— Но разве дядюшка Рейфус не говорил, что магия эта опасна и обманчива? — встрял маленький тролль.

— Я знаю, но если мы хотим победить, придется рискнуть. Я смогу обуздать эту силу, а если нет, придам ее забвению. Так или иначе, я намерена сделать это, с вашей помощью или без нее!

Собравшиеся на совете переглянулись, и Малефисента почувствовала неловкость — пожалуй, она говорила резче, чем стоило. Здесь собрались друзья и союзники, они не заслуживали подобного обхождения.

— Нет-нет, мы тебя не оставим! — заверила ее Аврора. — И я согласна с тем, что отнять у Дорики оружие — идея хорошая, но вот направлять его против нее... Мы не знаем, что за силу она использует, это действительно может оказаться опасно.

— Дорика управляла людьми даже пока ларец оставался в Ракаре, — возразила Малефисента, — значит и после кражи чары не перестанут действовать. Когда она обнаружит пропажу, она натравит на нас всех, лишь бы вернуть ее. Справимся ли мы с натиском, если все очарованные ее короли и вельможи приведут свои войска к терновой стене?

Ответом ей было молчание. Под контролем Дорики были правители двенадцати королевств с собственной армией, а уж господ менее влиятельных, но немногим менее могущественных, насчитывалось несколько десятков.

— Мы должны снять чары, и, насколько я могу судить, сделать это можно только с помощью содержимого ларца.

— Ладно, допустим, — отец Филиппа никак не желал отступать, — но мы опять возвращаемся к главному — как вы собираетесь попасть в замок? Там вокруг толпы крестьян, которые с превеликой радостью сдадут вас своей госпоже, а внутри еще и вооруженная стража. Железным оружием вооруженная, прошу отметить.

— И чем же лучше прямая атака? Большинство жителей Болот любит железо не сильнее меня.

— Да, но атаковать могут и люди...

— Здесь слишком мало людей, — возразила фея, и перевела взгляд на старого охотника, избранного одним из представителей людей на данном собрании и усиленно кивавшему словам короля Джона, — к тому же не обижайтесь, но среди собравшихся здесь воинов нет, а из Ракара с Дорикой наверняка возвратилось куда больше рыцарей, чем сопровождало ее в первый раз. Это уже не фанатики-простофили, это фанатики хорошо вооруженные и обученные. Против них у вас шансов нет.

Охотник насупился, но не мог не признать ее правоты.

— А если напасть всем вместе, чтобы?.. — вмешался было Филипп, но филин, сидевший на одинокой рябине посреди поляны, закричал так громко, что принц вынужден был умолкнуть на полуслове.

— Я вот понять не могу: когда я сюда только прилетел, галки судачили, что в этих лесах живет народ волшебный.

— А ты до сих пор сомневаешься в этом? — язвительно поинтересовалась Малефисента. — И какие же доказательства тебе необходимы? Хочешь стать мошкой, или предпочитаешь навозного жука?

— Мне и филином неплохо, — самодовольно отозвался слуга. — Только вот если обитают здесь и впрямь волшебные существа, зачем же им самим лезть в пекло? Не проще ли отправить туда армию пугал с ближайших полей, или обрушить на них каменный дождь? Да даже дождь из лягушек, и то неплохо, хоть самомнение королеве поубавит.

— А ведь это идея! — подхватила Аврора. — Если уже совершенная магия в замке не развеивается, то почему бы и впрямь не наколдовать им что-нибудь отсюда?

— Все не так просто, Аврора. Волшебство способно оживлять неодушевленное, но только пока питает его. Здесь, на Болотах, магия повсюду, в самой земле, но у стен замка неоткуда будет брать силу, и то, что создано неодушевленным, вновь станет им.

— Неужели ничего такого нельзя сделать? — расстроилась Аврора.

— Может, и можно, — Малефисента прислонилась к стволу дерева, у которого сидела, и закрыла глаза. — Мне надо подумать.

Все собравшиеся восприняли это как знак, что пора расходиться. Только молодая королева продолжала сидеть и неотрывно смотрела на фею.

— Ты была такой же?

— Такой же? — вопрос сбил Малефисенту с мысли и заставил открыть глаза.

— Когда мой отец украл у тебя крылья, ты была такой же? От всех отстранялась, ни с кем не делилась своими мыслями?

Малефисента невольно усмехнулась, только усмешка вышла горькая. Нет, тогда все было иначе. Тогда она не позволила бы даже начать этот разговор. Тогда она не верила людям — да и вовсе никому. Тогда она никого не любила, и все мысли ее занимал груз предательства и тоска по крыльям. Сейчас же она с готовностью отдала бы их, лишь бы...

— Нет, Аврора, тогда я была много хуже, — неохотно ответила фея.

— Тогда не становись такой опять.

Малефисента взглянула на воспитанницу с недоумением — с чего вдруг такие мысли?

— Я вижу, ты хочешь мести, но месть ни к чему хорошему не приводила, ты ведь и сама знаешь. Обещай мне, что если мы достанем ларец, ты не будешь использовать его ни на что, кроме снятия морока. Не будешь пытаться отомстить Дорике.

— Мы? — удивилась фея.

— Конечно! Я ведь королева, мне показали все тайные ходы в крепость. Я и раньше думала, что смогу провести вас через них, но очень уж рискованно, мы ведь не знали, как строго Дорика охраняет замок. А теперь мы побывали внутри, так что лучше представляем, чего ожидать. А если фальшивое нападение еще и отвлечет внимание...

— Мы не знаем, удастся ли его вообще устроить, — возразила Малефисента из чистого упрямства. На самом деле она была удивлена, и даже восхищена воспитанницей — со стороны она казалась такой беззащитной и наивной, а на деле взвешивала варианты не хуже самой феи. Это было приятно, и в то же время отдавалось немой тоской — ведь такой Авроре больше не нужны ее советы. — А посылать под стрелы я никого не собираюсь.

— Я тоже, — согласилась Аврора. — Но выход должен быть, и мы его найдем! А пока я прошу тебя, не пытайся мстить Дорике. Я не меньше тебя хочу одолеть ее и выгнать из своей страны, но не такой ценой. Никто из нас не должен опускаться до ее уровня!

— Ты что же, не веришь, что я могу действовать разумно? — Малефисента выразительно подняла бровь.

Аврора замялась — к такому прямому вопросу она не была готова.

— Не обижайся, но в некотором роде... Для тебя ведь это очень личное.

— А для тебя нет? Это твоя страна осаждена неприятелем.

— Личное, — согласилась Аврора, — но не в такой степени.

Фее очень не понравился скрывавшийся в словах воспитанницы намек и ее неуверенность.

— Я не могу подвергать тебя опасности, Аврора. Лучше, если ты расскажешь, где тайный ход.

— Не лучше! — молодая королева была на редкость упряма. — К тому же у меня есть преимущество.

— В самом деле? И какое же, позволь спросить?

— Тебя могут узнать. Даже если нападение отвлечет внимание, кто-то все равно может заметить рогатую тень. Себя тебе изменять нельзя, но твое заклятье действовало на Дорику. Ты ведь можешь его обновить? Ну, чтобы она не узнавала во мне не только королеву Аврору, но и дочь лесоруба, сопровождавшую тебя в прошлый раз?

Малефисента улыбнулась. Сейчас она была необычайно горда за воспитанницу, пусть и не собиралась действовать по ее плану.

В конце концов, она ведь так ничего и не пообещала.

* * *

В самой дальней части Топких Болот находилась необычная роща. Росли в ней не деревья, а причудливые растения в человеческий рост, с толстыми стволами и огромными листьями. Они заполоняли все вокруг, и даже из маленького кусочка листа вырастал побег. Поговаривали, что вместо сока течет у них сама жизнь, потому волшебный народ и оградил поляну заклятием, чтобы ни одно семечко не упало за ее пределы.

У этой поляны и стояла сейчас Малефисента. Она впервые за много лет собиралась сделать немыслимое — освободить причудливое растение из его поляны-тюрьмы, выпустить в свет. Только у него хватило бы собственной магии, чтобы разыграть нападение на замок, не подвергая опасности настоящих обитателей топей.

Повинуясь ее воле, огромные стебли менялись и принимали формы людей и волшебных созданий. Одни из них были неотличимы от оригиналов, другие походили скорее на карикатуры, но Малефисента не слишком волновалась об этом — среди тех, кто перешел на стороны Дорики, было немного таких, что встречались с волшебным народом.

Была здесь и копия короля Джона — среди монархов многие знали, каким воинственным бывал отец Филиппа, так что он кинулся бы в бой среди первых, и его копии Малефисента уделила особое внимание. Она не должна вызывать подозрения.

Двойник самой феи так же был неотличим от оригинала — такая же прекрасная и холодная. Глядя на нее, филин довольно ухнул, а вот Малефисенте стало жутко — так отличался ее образ от прочих болотных обитателей. Неудивительно, что многие из них до сих пор боялись ее. Скорее странно, что светлые души вроде Диаваля и Авроры тянулись к ней. Говорят, что подобия притягиваются, Аврора и Филипп тому подтверждение, но сама они никак не была подобна им. Разве может считаться светлым тот, кто не ценит того, что имеет?

Нет, она не повторит ошибок, она никого больше не потеряет! Малефисента осмотрела свое растительное воинство и улыбнулась. Оно было готово к бою.

Оставалась лишь одна проблема — как самой фее подойти к замку, не привлекая внимания стражи. Крылья, как и в прошлый раз, можно было скрыть под длинным плащом, но она не могла вновь одеть эннин — слишком много людей на площади видели эту уловку. Но как еще скрыть рога?

Малефисента знала ответ, пусть он ей и не нравился. Она горько усмехнулась. Дорика будет ликовать, когда увидит ее, вот только теории ракарской королевы о роли символов света и тьмы рискуют не оправдаться. В этот раз тьму в душе фей пробудили вовсе не рога.