Финальный отсчёт (джен)

Я… Я… Я…

Кто?

Слабак, Мечтатель, Глупец,

потерявший

себя

и

свой Дом.

Снимать маску, позволяя кому-то разглядеть твою слабость, рискованно. Отвратительно, когда в этот момент твои ожидания проваливаются и начинаются упрёки и поучения. До дрожи в пальцах бесит, когда этот кто-то — слабак и нытик, которому следовало бы за собой следить.

«Ты раздражаешь, Зеницу», — думал Юичиро, едва сдерживаясь, чтобы не вспылить. Уверенное движение тумана, от которого веяло холодом, к счастью, успокаивало.

«Нет, не стоит так злиться, — сказал Юичиро сам себе и прикрыл глаза, — в конце концов, Зеницу ребёнок, он сейчас напуган, оттого и несёт всё, что в голову взбредёт».

Он покачнулся с пятки на носок и обратно, осторожно погружаясь и позволяя призрачному потоку окутать себя. Он уйдёт из этого мира спокойно, без злости. Юичиро мотнул головой и решил в самый последний раз глянуть на плаксивого болвана — бледный Зеницу дрожал от ужаса, но не отводил взгляда, высматривая его в тумане. Юичиро почувствовал лёгкость, прилив непонятной нежности к нему. А потом поймал прищуренный взгляд янтарных глаз одного проклятущего кота, который будто говорил: «А ты ведь помнишь?.. Помнишь же, м?». И вместо лёгкости плывущих облаков он грохнулся в болото, отбив о грязную воду всё самоуважение.

Помнил ли он?..

То, как нашли они на холодной снежной улице маленький чёрный облезлый комок с уставшим взглядом? «Куро», — дал ему имя Зеницу. Кайгаку морщил нос в презрении, свой Юичиро тоже брезгливо воротил, потому что это чихающее полуживое существо было ему не по душе. От одного взгляда на него становилось больно, горло сковывала ледяная рука — этот котёнок не жилец.

Шли недели, месяцы, но шерсть не отрастала, а лапы не становились крепче — слабели.

Помнил ли Юичиро, как хилого Куро в конце концов ударило приступом, как лапы задёргались в конвульсиях, как немощное тело осело, янтарные глаза затопило чёрным от боли и непонимания? Как Куро в изумлении оглядывался, пытаясь подняться снова и снова, но падал? Как он умирал?

Да, он помнил, как, дрожа всем телом, думал прервать страдания бедного существа, но не смог обнажить клинок — Куро ещё карабкался к свету.

Юичиро помнил, как, смаргивая слёзы, позорно убежал, оставляя Куро с рыдающим Зеницу, потому что был не в силах смотреть на эту смерть.

Помнил, как поразило его то, как это жалкое создание упрямо цеплялось за жизнь, и ведь зацепилось. Чтобы через сутки уйти в ночи, когда никто не видел. Юичиро вспомнил, насколько ненавидит смерть. Он почувствовал, как его честь обглодал стыд; как допустил он, что его воля пала так низко? Если это болезненное чахлое существо всей силой своего духа хваталось за жизнь, как смеет от неё отказываться он? Ради чего, чтобы черви вгрызались в его тело, закопанное под слоем влажной липкой земли? Трус.

Плотный чёрный цвет рассеялся, и Куро показал свою настоящую форму лишённого оболочки призрачного духа. Он склонил голову набок, дёрнув ушами, его прищуренные жёлтые глаза лукаво сверкнули.

С Юичиро будто спал морок: свежесть тумана, которой он так отчаянно желал отдаться, сменилась гнилью погребального смрада — это смерть, которую он так презирал, дышала в затылок. Он сглотнул, вытянул дрожащую руку, чтобы убрать с пути занавес белой пелены, которая своею мутью ослепляла, но она растворилась на пальцах. Или это Юичиро стал настолько бесплотен, что сам в ней растаял?

Куро и Зеницу исчезли.

Он уже мёртв?

Всё, что оставалось Юичиро, это корить себя за медлительность и глупость и на трясущихся ногах наугад шагнуть вперёд.

* * *

Шинадзугава Санеми сидел на бревне у костра, в одной его руке был мосол, который он уже почти обгрыз, в другой чашка с бульоном. Допив бульон, а мосол бросив серой собачонке, которая увязалась за Масачикой (и которую тот не хотел прогонять, ведь Шин-чан, она чем-то похожа на тебя), Шинадзугава сполз на землю и лениво откинулся спиной на бревно.

«Нет, всё-таки жестковато», — подумал он и сунул под спину свою потрёпанную дорожную сумку. — «Так-то лучше».

Голодовка на Отборе не доставляла Санеми особых неудобств, было слегка неприятно, когда живот урчал, а под рёбрами кололо, когда усталость копилась в мышцах; но дневной сон и адреналин справлялись с тем, чтобы он был в состоянии сражаться. Единственное, что коварное и что Санеми, в жизни которого были лишения куда ужаснее, упустил — он мог физически отбиваться от демонов, но перед своими внутренними демонами он остался беззащитен.

Было ли что-то терзающее в тех событиях на Отборе, что всколыхнуло старые раны, тем самым превратив его на миг в размазню? Нет, просто сказалась усталость; она ослабила его самоконтроль. Теперь же, набив пузо до отвала, он чувствовал, как в его душе ненависть — не та злобная и беспомощная, в которой он увяз, стоя перед Рукастым уродом, другая — уже точила обоюдоострый клинок. Тогда он запутался в том, что правильно, что нет, что есть честь, а что бесчестие, и в минуту сомнений его едва не растерзали, но Генья, мелкий глупый поганец, смог вытащить своего старшего брата-идиота из ловушки, сам того пусть и не зная. Санеми многое сделал, чтобы их дороги разошлись, но его младший брат всегда будет его опорой.

Однако и силу жратвы, без которой человек погружается в упаднические настроения, что потом едва удаётся выползти по ступенькам стойкости духа, он поклялся больше не недооценивать.

Перед Санеми во всей красе раскинулся Млечный Путь, звёзды мерцали и подмигивали ему, ветер нёс из глубин леса запах осенней прохлады, шелест листвы и болтовню гребанного Масачики.

Хмыкнув, Санеми всё же позволил ему трещать, тем более тот рассказывал про какую-то древнюю демоницу со змеями вместо волос и взглядом, что обращал любого, кто посмотрит ей в глаза, в камень. Какой-то соплежуй отрубил её голову, ориентируясь в пространстве по отражению в лезвии клинка, и Шинадзугава решил взять эту стратегию на вооружение. Мало ли, вдруг пригодится.

Масачика свалил на задание на рассвете, а у Санеми впереди оставалось ещё целых две недели до того, как его новенький заточенный клинок соблаговолит отдаться ему в руки.

Руки потряхивало от предвкушения, когда ворон сообщил ему координаты местонахождения демона. Однако, преодолев путь, он наткнулся на двоих болванов-новобранцев: один с высокомерной рожей представился Кайгаку, второй — побледневший жирдяй с бегающими глазками, тот самый, который (закон кармы в действии) спёр у Шинадзугавы еду на Отборе. Надо же, этот мусор решил стать Охотником. Ну а Санеми решил его в этом переубедить и хорошенько отпинал.

— Вижу, вы познакомились, — произнёс растерянный голос позади. И чей-то ворон, кружа в небе, радостно заголосил:

— Карр-рр! Вся кома-ман-да в сбор-ре!

Санеми повернулся, вытирая рукавом чужую кровь с костяшек пальцев, он приказал себе не орать и не беситься, хотя и находился в раздражении и недоумении от того, что…

«Ты что, придурок, мамочку мне тут играть вздумал?!»

Масачика неловко почесал затылок и улыбнулся своей тупой широченной улыбкой.

— Давно не виделись, Шин-чан!

* * *

— Руководство посчитало вас неопытными и поручило нам курировать весь последний выпуск. Новобранцев разбили на небольшие группы по два-три человека и поставили во главе каждой бывалого мечника, чтобы помочь вам разобраться, что к чему, потому что, к сожалению, навыки почти всех вас непозволительно низки. Но не стоит отчаиваться, уверяю, за те несколько месяцев, что мы с вами проведём, программа адских тренировок, любезно составленная моей сестрой, поможет наверстать упущенное! — девушка весело прищурилась и хлопнула в ладоши. — Меня зовут Кочо Канаэ, с этого дня я капитан нашей команды.

Длинные распущенные волосы. Заколки. Клинок странной формы и стиль боя, на нём основанный — Сабито не был в восторге от Канаэ-тайчо и не представлял, чему способна научить его легкомысленная девица.

И всё же её умения оказались полезными для остальных, которые даже техникой Дыхания-то толком не владели. Нашлось у Канаэ-сан и то, чему научиться стоило бы и Сабито.

* * *

После удара молнией Дедуля дал ему время восстановиться и отменил тренировки.

Зеницу сидел на веранде и с сосредоточенным видом мастерил: капли пота выступили у него на лбу от усердия, бледное от нездоровья лицо посерело. Однако, несмотря на болезненный вид, сердце Зеницу полнилось воодушевлением. Последний раз он черканул ножичком по деревянному основанию, стружка-спираль улетела в сторону. Он стряхнул с дудочки опилки, зашлифовал корпус наждачной бумагой. Провожая взглядом сорванный ветром лист, поднёс дудку к губам. Мягкий приятный звук — то, что надо. Зеницу с облегчением вздохнул, вытер пот со лба и улыбнулся — вот это дело, а то, как в прошлый раз: получилась какая-то гнусавая писклявая ерунда, которую пришлось сжечь.

Благородный кото — один из драконов, что связывают миры живых и мёртвых, но Зеницу надеялся, что и его дудочка, пусть и не преисполненная величием, но созданная всей теплотой души, достучится сквозь расстояния до дорогого сердца.

* * *

Первые миссии прошли гладко, Сабито быстро разобрался что к чему, он был достаточно подготовлен, чтобы справляться с заданиями самостоятельно. Охотиться на демонов в одиночку было бы для него даже легче, он хоть сейчас мог отделиться от команды, но Сабито не искал лёгких путей и потому пошёл иной дорогой.

В перерывах между схватками, когда остальные до потери пульса тренировали ката, он ползал по лесу, рассматривая каждую травинку, сравнивая и выискивая те изображения целебных трав, которые зарисовывала в своей карманной книжечке Канаэ-сан.

После того как эти недотёпы поранились в битве считай на ровном месте, Сабито оценил полезность медицинских знаний, коими владела их тайчо. Казалось бы, царапины, но занесённая зараза пусть и не так наглядно, как голодный демон, всё же убивала. В обучении медицина тоже помогала, быстрее восстановиться, к примеру.

Сабито, когда в будущем он будет не в лучшей форме, совсем не хотелось бы зависеть от напарников-горемык, которые его скорее угробят, чем вылечат. Можно было бы заставить их развиваться и в этом направлении, что весьма выгодно для команды, но они уже по горло заняты, пытаясь придать своим боевым навыкам хоть какой-то приличный вид. Канаэ под боком будет не всегда, поэтому рассчитывать стоит только на себя.

Если бы только с ним был Гию… Но тот распределён в другой отряд.

Вдоль высокого каменного забора росли деревья, их щедрые тени даровали путникам прохладу. Здесь было много кустарников и цветов; стрекот сверчков и пение птиц приносило душе лёгкость — Поместье Бабочки дышало жизнью, благодатной атмосферой исцеляя раненых, которые здесь находились. Сабито хотел надеяться, что и Юичиро здесь помогут.

Он прошёл вглубь двора по каменной дорожке, достаточно широкой, чтобы по ней проехала повозка. Старая корявая олива оттеняла слепящие белизной стены главного входа — здесь Сабито предстояло провести несколько недель. Канаэ отдала приоритет обучению Дыханию, так Сабито был отправлен в Поместье Бабочки к Шинобу, которая вместе с Убуяшики Аманэ обучала оказанию первой медицинской помощи подразделение поддержки Истребителей: какуши.

Травы, настои, мази. Как резать, сколько заваривать, что засушивать, а что выдавливать — всё это он и пара других девушек, среди которых была и Рин, та самая с Отбора, пытались перенять от младшей Кочо. Кое-что о перевязках и вправлении вывихов он уже знал от Урокодаки. Сложнее всего получалось зашивать раны — работа мелкая, из-под пальцев, которые не слушались, выходили убогие кривые швы. Помидоры служили ему манекеном.

Тренировки он тоже не бросал, и даже провёл несколько, помогая восстановиться мечникам, которые находились здесь на лечении. Навестил Юичиро, но тот так и не приходил в себя.

У него был необычный разрез глаз. Линия бровей и век была изящна, даже красива. «Если бы я был расторопнее», — Сабито стиснул зубы, переводя взгляд на повязку, которой прикрыли отсутствующую глазницу.

Смертельная бледность не позволяла румянцу расцвести на его благородном лице. Да, теперь, когда разломленная маска покоилась где-то в земле на Фудзикасане, можно было наконец его лицо увидеть. Сабито удивлённо приподнял брови: кажется, теперь он понимал, почему Юичиро его прятал — по той же причине, что и он сам — за тонкие приятные черты его тоже наверняка обзывали девчонкой и постоянно недооценивали. Но мало того, что он был красив, одновременно он был и изуродован, что так же могло стать темой насмешек.

Правая сторона его лица была здоровой, но левую изуродовала слепота и шрамы — они выглядывали из-под бинтов розоватым вытянутым вздувшимся волдырём. Это не рана от когтей — понял Сабито. Это было клеймо, некогда оставленное раскалённым железом. Сабито задрожал от ярости: что за тварь посмела так глумиться?

— Я хотел бы помочь, — выдохнул Сабито, — но я не знаю как. Надеюсь, ты услышишь меня: знай, что я благодарен за твою помощь. Возможно, я прошу о многом, но всё же я попрошу тебя: борись, — он запнулся. Чувства бушевали внутри, как облечь их в слова, как достучаться? Волны отчаяния лупили о рёбра, Сабито не хотел, чтобы Юичиро умирал. — Борись, — повторил он и вышел, с ещё большим рвением спеша приняться за зубрёжку свойств лекарственных трав, описанных в книге, что дала изучать ему Шинобу.

За столь короткое время стать сведущим в искусстве врачевания невозможно, но демоны не дремлют, а миссия сама себя не выполнит. Начало пути Сабито в качестве тайчо команды, лидера, на которого можно рассчитывать, было положено.

Утренняя свежесть разлилась по коридору через открытые окна и двери. Сумерки ещё не растаяли под лучами восходящего солнца. Сабито, шагая легко и бесшумно, миновал кровати других пациентов и приблизился к ширме, за которой находился Юичиро. Нехорошо уйти молча, не попрощавшись, хотя и от прощания на сердце было тяжело — увидятся ли они снова?

За ширмой слышалась возня. Демон пробрался в госпиталь, склонился над кроватью Юичиро, чтобы съесть — так сначала подумал Сабито, но, к счастью, не успел ничего сделать. Он замешкался на миг, а затем, приглядевшись, понял, что Юичиро, хрипло и рвано дыша, пробовал подняться с пола.

Сердце подскочило к горлу, от волнения Сабито едва не задохнулся. Он подлетел к Юичиро и, придерживая его за плечо, за трясущиеся руки, помог ему сесть; точнее попытался помочь, но Юичиро затравленно дёрнулся, а после в панике принялся Сабито отталкивать.

— Не бойся, — Сабито поднял руки, — это всего лишь я. Ты меня помнишь?

Потрескавшиеся обескровленные губы дрогнули, но из горла Юичиро вырвался лишь хрип.

— Я… я принесу воды, никуда не уходи, — пробормотал Сабито и вылетел из помещения. Нужно было срочно сообщить Шинобу-сан.

Когда они вернулись в палату, Юичиро уже был без сознания, распластавшись на полу.

Сабито позволил себе дерзость сдвинуть начало миссии и задержался в госпитале, им двигало желание удостовериться, что своими поспешными действиями он не прикончил Юичиро. «Как только он снова откроет глаза, я выдвинусь в путь и не остановлюсь ни разу, даже если придётся сбить в кровь ноги», — так говорил он себе, дежуря у кровати.

Юичиро очнулся через сутки.

— Как чувствуем себя, дорогуша? — полюбопытствовала Шинобу, как птичка, склонив голову к плечу.

Юичиро не проникся дружелюбием, напротив вперил в неё взгляд, полный ужаса. Сабито сам неодобрительно покосился на неё, не понимая подобного панибратства — шутить над человеком, которого когда-то изводили шуточками на подобную тему, низко. Впрочем, Шинобу могла и не знать об этой части его прошлого, вряд ли она намеренно хотела уколоть.

Юичиро натянул простынь до подбородка, до белизны в костяшках впился пальцами в ткань, как если бы она была его щитом.

— Я вам… не дорогуша… — прохрипел он.

Лицо Шинобу как-то странно вытянулось, и она медленно проговорила:

— Конечно, — а затем снова заулыбалась. — Так как вы себя чувствуете, Юичиро-сан?

Юичиро молчал; дыша рвано и тяжело, он перевёл взгляд на Сабито.

Тот окаменел: Юичиро смотрел на него с недоверием, испугом, в зрачке блеснуло узнавание, значит памяти, вопреки всем опасениям, он не терял. Так почему столь странная реакция?

«Неужели он меня возненавидел?» — оробел Сабито.

— Я обещала занести Рин восстанавливающую мазь, Сабито, будь добр, отнеси. Она в лаборатории, нижняя полка с правого края, — мягко отослали его.

Сабито кивнул, бросил Юичиро «Ещё увидимся» и был таков.

Непонимание подтачивало нутро, но он отбросил его подальше — Юичиро очнулся, и он будет жить, а большего и не надо.

Сабито вышел через главные ворота Поместья, вдохнул поглубже и перешёл на бег. Солнце пекло, будучи уже в зените, раскалённый воздух колыхался волной над домами и лесом вдалеке. Ужас Отбора наконец поблек, жизнь перевернула на новую страницу; Сабито знал: всё худшее поджидает ещё впереди, и всё же он был счастлив. Счастлив просто быть.