Кирие Элейсон. Книга 6. Его высочество Буриданов осел. (гет)

Эпизод 9. 1690-й год с даты основания Рима, 16-й год правления базилевса Романа Лакапина

( 15 июля 936 года от Рождества Христова)

Флоренция, Флоренция! Почти невозможно говорить о Флоренции, претендуя в своей речи на какую-нибудь оригинальность. Что можно сказать такого, что еще не воспето до тебя искусными мастерами пера, кисти и лиры? И разве можно обойтись без приветственного слова, когда эта тосканская красавица, словно принцесса на балу, появляется на страницах данного романа? Но, как бы ни начинал ты говорить о Флоренции, как нудный эксперт, якобы видавший города поинтереснее, как опытный ловелас, изливающий лаву огненных, но дежурных комплиментов, или как робкий подросток, стесняющийся собственных чувств, невозможно в своих эмоциях от свидания с этим городом не присоединиться, в конце концов, к великому множеству хвалебных гимнов и признаний в любви к тосканской столице. Флоренция! Ведь ты единственная смогла сочетать в себе величественные памятники старины и гениальные сооружения Возрождения, какими гордятся Рим и Милан, с романтически волшебной атмосферой, свойственной Вероне или Венеции. Если Рим без сомнения является сердцем Италии, если Милан с Турином — ее разум и руки, а Венеция — драгоценное украшение, венчающее ее очаровательную головку, то Флоренция ее душа, ее самые нежные мечты и самые высокие порывы.

Флоренцию в десятом веке, по ее состоянию, вполне можно было бы сравнить с принцессой Хильдой, начинающей уже выходить в свет, но еще не готовой к замужеству. Цветущий[1] город тогда еще пока уступал и по своему размеру, и по своему значению Лукке, старой столице тосканских графов. Увы, но практически ничего во Флоренции не дожило до наших дней в том виде, в котором ее застали Бозон Арльский и Беренгарий Иврейский. Даже знаменитый мост Понте-Веккьо был несколько раз снесен впоследствии разливом Арно, даже базилика Сан-Лоренцо сто лет спустя подверглась перестройке, тогда как в десятом веке еще сохраняла очертания раннехристианских базилик. Ну а на месте нынешнего, узнаваемого во всем мире собора Санта-Мария-дель-Фьоре, своеобразной визитной карточки Флоренции, в десятом веке располагалась церковь Святой Репараты, двенадцатилетней мученицы, Божьим промыслом выжившей в огненной печи, но все же казненной своими палачами.

Благодаря удачному расположению на стыке дорог и умелой экономической политики своих хозяев из рода Бонифациев, среди которых заслуги Адальберта Второго и его жены Берты Лотарингской выделим особо, Флоренция в эти годы медленно начала свое восхождение. По ее мостовым не стучали еще каблуки гениев Данте и Леонардо, труды Макиавелли[2] не дразнили мир, но правнуки рыцаря Аверардо уже жили в пригороде, хотя и не подозревали, сколь блестящая судьба ждет их потомков[3]. Город еще умел ладить со всеми, а успешно пополнявшаяся казна позволила епископу Рамбальду[4], к слову протеже Гуго, начать реконструкцию обветшалых городских стен, возведенных византийцами аж четыре века тому назад. Город и в этот раз наверняка обошелся бы без ремонта крепости и нашел бы деньгам лучшее применение, если бы не венгерская угроза.

Работы по возведению крепостных стен еще были далеки до завершения, а потому приход трехтысячной дружины вассалов Иврейской марки, бургундских и провансальских рыцарей, горожане восприняли скорее позитивно. Скорее, потому что во все времена и во всех концах света слет в одном месте и на долгое время мужественных людей, не знающих куда себя деть и чем развлечь, обещал миролюбивому городу беспокойные ночи и определенные перестройки в привычном ритме жизни. Зато, пока возле тебя столь бравые воины, можно было быть уверенным, что никакие венгры этим летом сюда не сунутся, да и изрядная денежка от небедных чужеземных рыцарей, капавшая в карманы негоциантов и мастеров, позволяла с более умиротворенным сознанием взирать на шалости пришельцев.

Согласно всем тогдашним обычаям, основная часть войска разместилась вне пределов крепостных стен, разбив свой шумный лагерь на дороге, ведущей к Ареццо и далее в Рим. Предводители же этого славного воинства, в лице Беренгария Иврейского и Лотаря, нашли себе приют в монастыре Святого Михаила Архангела, где простодушные монахи при встрече подарили им добротные рубахи из шерсти и льна, вытканные их собратьями из Нонантолы.

Лотарю, единственному законнорожденному сыну Гуго, шел одиннадцатый год, он был на год младше своей сестры Хильды, сватающейся ныне в Рим. Тем не менее, вот уже пять лет как он, вместе с отцом, носил Железную корону лангобардов, так как предусмотрительный Гуго, во время своих брачных танцев с ядовитой Мароцией, постарался однажды максимально защитить права своих отпрысков и обеспечить им будущее. Несмотря на то, что мальчик оказался чрезмерно рано, даже по тогдашним меркам, вовлечен во взрослые игры, характер его оставался мягким и доверчивым. Генетику предков, конечно, никуда не деть, Лотарю, к примеру, очень льстило предупредительное отношение к нему, как к состоявшемуся взрослому, со стороны Беренгария Иврейского. Ему нравилось, что тот всегда, на людях и приватно, обращался с ним, как со своим господином. Ему нравилось, что во время похода и на всех советах, благородные рыцари приветствовали прежде всего его, усаживали на главное место и оставляли ему право последнего слова и окончательного решения. Другое дело, что он выносил свой вердикт по уже сформированному результату совета, но ведь всему свое время!

Сегодняшнее утро для Лотаря протекало по уже привычному руслу. После утренней мессы они с Беренгарием проследовали в триклиний монастыря, где им был предложен обычный завтрак. Монахи уже все разошлись по своим делам, большая часть из них, кстати, ушла на работы по строительству стен. День снова обещал быть жарким, вообще это лето в Италии выдалось на редкость засушливым и знойным.

Трапезу господ нарушил их общий на время похода препозит, сообщивший о визите Анскария, сводного брата Беренгария Иврейского. Маркиз взглядом перевел вопрос к Лотарю и мальчик, вновь приятно ущипленный за свое тщеславие, милостиво разрешил непрошеному гостю появиться подле стола.

Висконт Анскарий был единственным сыном прелестницы Ирменгарды, то есть сводным родственником обоим присутствующим в трапезной. Ему было около восемнадцати лет, Ирменгарда родила его за пару лет до того как оба хозяина Иврейского дома, она и маркиз Адальберт, ударились во все тяжкие в погоне за лангобардской короной. Обоим это стоило преждевременного ухода из мира сего, а обстоятельства интриг вроде бы должны были гарантировать вражду между сводными братьями. В частности, Ирменгарда под предлогом поручения своему пасынку контроля за воспитанием родного сына, фактически несколько лет держала Беренгария под домашним арестом. Однако, к счастью, сводные братья смогли достойно выдержать все испытания и искушения юности — годы, проведенные вместе, сдружили их и сейчас Анскарий был правой рукой своего старшего брата.

Довершим же краткий анонс нового героя описанием его внешности, ибо та вполне заслуживает этого. Анскарий в этом плане был счастливо награжден генами своих родичей по материнской линии — Ирменгарды, Берты Лотарингской, Вальдрады. Яркие голубые глаза, правильные черты лица, длинные светлые волосы вкупе с удалью и ранней страстью к военным подвигам весьма роднили этого молодого человека с его дядей, Ламбертом Тосканским, предательски ослепленным Гуго и, возможно, и по сей день тыкающимся в тесные стены своей кельи в Новалезском монастыре.

— Ваш внезапный приход, висконт, обещает для его высочества новости, — сказал Беренгарий после того, как его брат поприветствовал своих господ. Приветствие Лотарю было произнесено, естественно, первым.

— Ваше высочество, в лагерь сегодня утром прибыл граф Бозон, брат вашего батюшки.

«Да, брат батюшки это, пожалуй, единственный титул, оставшийся у моего тестя», -язвительно подумал Беренгарий.

— И … все?

— Да, пока все, — ответил, слегка усмехнувшись, Анскарий, — возможно он ожидал увидеть вас, ваше высочество, в лагере.

— И на последнюю лигу[5] у него, видимо, не хватило сил, — Беренгарий хмыкнул, Лотарь поддержал.

— Боюсь предположить, висконт, что он отправил вас к Его высочеству с мыслью, чтобы тот сам приехал в лагерь.

— Возможно.

— Как так? — возмутился Лотарь, — отчего сюзерен должен ехать к вассалу, чтобы узнать у того последние новости?

— Вы совершенно правы, ваше высочество, — Беренгарий поддержал юного короля, — поведение графа Бозона абсолютно недопустимо. Впрочем, иногда за ним такое водилось и ранее.

— За что мой отец его и наказал, — с раздражением в голосе произнес Лотарь.

— Я полагаю, что мне, как зятю графа, надлежит отправиться в лагерь, чтобы узнать о причинах такого поведения и обязать его в кратчайшие сроки явиться к вашему двору, ваше высочество, чтобы, помимо рассказа о сути своего появления, он принес бы вам самые глубокие извинения.

— Это даже слишком, маркиз, — ответил Лотарь, — но, я понимаю, что он отец вашей супруги и вам неприятно его поведение.

— Именно так, мой юный и мудрый господин, — ответил Беренгарий, — пока же отсутствует граф, я со своей стороны прошу у вас прощения за недостойное поведение вашего вассала. Быть может, виной всему дорожные хлопоты и усталость графа Бозона.

— Ну может быть, — охотно согласился Лотарь.

Беренгарий, получив предварительное разрешение юного короля прервать совместную трапезу, вышел с Анскарием во двор монастыря.

— А теперь быстро, брат мой. Новости из Рима?

— Да

— Полагаю, что нашему безмятежному стоянию возле Флоренции приходит конец.

— Да.

— Дьявол, в такую жару! Бозон хотел увидеть меня одного?

И снова короткий утвердительный ответ.

— Возвращайся в лагерь. Скажи Бозону, что я прибуду еще до шестого оффиция[6]. Сам же жди меня в моем шатре, чтобы не произошло.

Маркиз Ивреи был человеком пунктальным. Через час он был в лагере своей дружины. Маркиз Ивреи был еще и человеком наблюдательным. Он сразу заметил оживление в бургундском крыле, людей там стало значительно больше, очевидно Бозон потребовал вызвать всех, кто находится в городе и окрестностях. Все прибывающие в лагерь бургундцы немедленно приступали к походным приготовлениям.

Беренгарий направил своего слугу к шатру Бозона с приглашением к себе.

— Скажи графу, что твой господин сильно устал от жары и дороги, а потому просит к себе, — сказал ему вдогонку Беренгарий, мысленно добавив про себя: «Как бы мне не пришлось сегодня дважды просить извинений перед всеми этими бургундскими петухами».

Спустя четверть часа, граф Бозон радостно приветствовал своего зятя. К слову сказать, Вилла, дочь Бозона и супруга Беренгария, с начала весны оставалась одна в Иврее и самостоятельно заправляла хозяйством обширной марки. Другой ее заботой был уход за их первенцем, родившимся два года тому назад и названным в честь его деда Адальбертом.

— Итак, мой дорогой тесть, я правильно понял, что, несмотря на треклятую жару, мы сворачиваем лагерь?

— Да, мой любезный зять, но прежде чем перейти к деталям похода, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

Беренгарий отдал приказ слугам и, для общего спокойства и уверенности, самолично обошел все комнаты шатра, разделенные между собой восточными коврами.

— У меня есть письмо для вас, Беренгарий.

— И, судя по тому, что мы избавились от лишних глаз и ушей, письмо не от вашего брата.

— Вы правы, — ответил слегка смущенный Бозон, — письмо от Альбериха.

Бозон протянул свиток Беренгарию и стал наблюдать за его мимикой во время чтения.

— Письмо не запечатано, — заметил Беренгарий.

— Письмо доставлено в неизменном виде. Альберих умышленно не запечатывал его.

— Но вы его читали?

— Да, маркиз, прочел.

— Я спрашиваю вас, мой тесть, не для того, чтобы упрекнуть вас в чем-то, а чтобы понять, нужно ли тратить время на разъяснения вам.

— Мне все понятно.

— И ….. ваше мнение?

Бозон мысленно проклял все силы ада за то, что не успел первым задать этот вопрос.

— Одно ясно, лагерь действительно нужно сворачить, — медленно начал он, — у нас два выбора, вести войска на юг или на север. Идти на север нам советует Альберих, идти на юг нам приказывает наш король.

— Так-так, продолжайте, — не пожелал выпускать инициативу в разговоре Беренгарий.

— Выполнив приказ короля, мы вступим в войну с Римом. При благоприятном исходе, а наши силы серьезно помогут Гуго, мой брат сможет низвергнуть Альбериха и заставить папу короновать себя императором.

— Прекрасные перспективы, не находите? Буду рад за вашего брата. А какие перспективы лично у вас?

Бозон вздохнул.

— Вы все сами знаете и понимаете, маркиз. К чему все эти разговоры?

— Как к чему? — удивился Беренгарий, — я жду вашего решения. Или вам непонятно объяснил Альберих, что может ждать вас, если мы сейчас с вами повернем на север? Или вы до сих пор не знаете, что короля-птицелова больше нет, да смилуются над ним черти в аду, да остудят ненадолго масло в его котле.

Оба рыцаря язвительно ухмыльнулись.

— Еще до вашего решения, Бозон, я позволю себе сразу уведомить вас о своем убеждении, что коронация внука великого императора Беренгария всеми королевскими дворами Европы и Римом будет воспринята с большим пониманием, чем коронация брата низложенного короля.

Беренгарий умел быть при случае и прямым, и агрессивным. Ему необходимо было заранее принудить своего тестя отказаться от личных фантазий насчет разного достоинства корон.

— Нет возражений, мой зять. Но что будет ждать лично меня, в случае нашего союза?

— Хм, мне кажется наши дома в союзе уже несколько лет, с тех самых пор как я женат на вашей дочери, Бозон. Мне кажется вам, как главе вашего рода, ветви Каролингов, будет лестно, если ваши потомки вернут себе королевское, а там, как знать, и императорское достоинство. Объединение земель моей Ивреи, провансальских феодов вашей второй дочери Берты[7] и Лангобардии заставит многих заговорить о возрождении Срединного королевства Великого Лотаря. Но вас, как я вижу, более заботит день сегодняшний, а потому могу обещать лично вам, в случае успеха нашей компании, земли, которые вам уже когда-то принадлежали и по личной прихоти Гуго были отобраны. Это земли, которые мы видим сейчас вокруг себя. Полагаю, что вы хотели бы еще присоединить к ним и земли Сполето, но на них есть другой претендент и он всем нам хорошо известен.

И Беренгарий тряхнул свитком папируса перед носом Бозона.

— Мы идем на Павию, маркиз, — ответил на монолог своего зятя Бозон. Беренгарий улыбнулся и протянул ему руку.

— Союз и до победы?

— Союз! До победы либо смерти, — Бозон ответил на рукопожатие, скрепив сим жестом свершившееся предательство своего родного брата.

— Ну что же, первым делом, и здесь я полностью согласен с Альберихом, нам нужно пленить Лотаря, взять его в заложники и с его помощью открыть ворота Павии. Далее следует провести ассамблею лангобардских баронов, на которой следует добиться низложения короля Гуго и моей коронации. Если Господь даст нам свое благословение, а мы будем быстры и успешны, то очень скоро Гуго станет королем без королевства, как в свое время его приятель и сосед Рудольф. Уверен, что с этого момента его войско начнет таять также быстро, как снег по весне.

— Одно изменение в наши планы я все же хотел бы внести, маркиз. Прошу вас мне и моим людям прежде Павии занять Лукку, вернув, тем самым, не на словах, а на деле графскую корону Тосканы. К тому же, мое появление там заставит многих вассалов бросить бастарда Умберто и перейти под мой сюзеренитет.

Жадность …. Отчего-то этому пороку уделяется всегда меньше внимания, отчего-то его считают менее опасным, менее отталкивающим и даже иногда достойным снисхождения. А ведь в корне многих преступлений и грехов лежит эта самая элементарная человеческая жадность. Жадность к золоту, успеху, власти, признанию. Это она приводит к коррозии душ, это она мать доносов и предательств, это она заставляет хвататься за нож и выходить на ночную дорогу. Не все ее дети, быть может, так уродливы, но даже азарт и честолюбие, также порожденные из ее чресел, загубили и продолжают губить души с эффективностью средневековых эпидемий.

Беренгарий на предложение Бозона ответил не сразу. Несколько минут в шатре царила полная тишина.

— А почему вы не спрашиваете о возможной судьбе своего брата, Бозон?

Тот явно не ожидал такого вопроса, но довольно быстро собрался с мыслями.

— Над ним было совершено священное миропомазание, поэтому его нельзя лишить жизни. Но оставлять на свободе еще более нельзя. Король и его сын должны быть обречены на заключение до конца дней своих.

— Ничего нового здесь выдумывать не стоит. Мой дед в свое время навсегда отучил тогдашнего сюзерена Гуго, короля Людовика, разевать пасть на италийские земли. Нам следует поступить точно также. То есть ослепить, — Беренгарий говорил, а сам пытливо изучал лицо тестя. Но Бозон уже все для себя решил. И, что мешало, безжалостно отрезал.

— Да, история наша служит нам для того, чтобы мы в ней искали решение своих сегодняшних проблем.

— Аминь. После службы прошу вас с вашими людьми отправиться во Флоренцию и взять под стражу Лотаря. Сейчас он тоже в церкви, сами понимаете, лишний шум нам не нужен. Прошу обращаться с собственным племянником хорошо, кто знает, как еще пойдут наши с вами дела.

С этими словами Беренгарий выставил тестя за порог. В следующее мгновение полог одной из комнат шатра приподнялся и к Беренгарию шмыгнул его младший сводный брат.

— Ты все слышал, Анскарий?

Тот сокрушенно покачал головой.

— Ты знаешь брат, я понимаю, что союз с Бозоном тебе жизненно необходим, я радуюсь, что он теперь с нами, но, признаться, мне немного не по себе. Ведь всему на свете он был обязан своему брату. Авель и Каин, вечная тема!

— Ну не знаю, брат, где ты здесь Авеля узрел, но сегодняшнее лицедейство тебе точно будет полезно. Скажи мне….. знаешь, что....

Беренгарий еще ненадолго задумался.

— Есть ли у тебя на примете какой-нибудь местный монах или негоциант, исполнительный, но не шибко умный, чтобы выполнил приказ за награду от сих до сих и не более?

Анскарий рассмеялся.

— Есть! Ошивается тут в лагере капеллан, некий Доминик, мечтает, чтобы мы его взяли с собой. Тупой, но послушный, как собака.

— Прекрасно! Мы исполним его мечту.

— Мой кир, видели бы вы его рожу! Ей только детей пугать!

— Да что мне с его рожи, целоваться мне с ним что ли? Напротив, если он так уродлив, его, небось, знает вся Флоренция.

— Включая всех наших людей, мой кир. А что будет за поручение?

— Пусть немедленно скачет к монастырю Архангела Михаила и предупредит юного Лотаря, что его дядя приедет к нему не с извинениями, а с намерением пленить. Пусть немедленно, не собирая вещей, а бросив все, бежит в Павию и запрется там на все двери. Прости, но я буду вынужден перед Бозоном обвинить именно тебя в болтливости и даже примерно наказать, но не держи зла, я возмещу все твои потери. Быть может, король Гуго в свое время также наградит тебя, хотя, зная короля, я бы на это всерьез не рассчитывал.

«Как же ты становишься похожим на свою мать, когда забываешь от удивления закрыть рот» — напоследок подумал Беренгарий, выпроваживая из шатра брата. Собственная мысль ему так понравилась, что он даже немедля записал ее на пергаменте, чтобы эти обидные слова бросить завтра в лицо Анскарию Иврейскому и, тем самым, снять возможные подозрения со стороны своего нового союзника. Неплохо придумано, правда?

…………………………….…….……………………………………….…….…………………..

[1] — Флоренция с латинского языка означает «цветущая»

{2] — Макиавелли Никколо (1469-1527) — итальянский философ, писатель, государственный деятель

[3] — Аверардо — легендарный персонаж, рыцарь при дворе Карла Великого, прародитель династии Медичи, правителей Флоренции.

[4] — Рамбальд (?-964) — епископ Флоренции, ок. 930-964

[5] — Лига — старинная единица измерения расстояний. Римская лига соответствует примерно 2,3 км

[6] — Шестой оффиций — оффиций шестого часа, полдень

[7] — Берта Арльская (ок.912-965) — графиня Арля (931-936), впоследствии графиня Витри и Руэрга.