Morituri te salutant (джен)

Несмотря на всю усталость и ломоту в теле, на нестерпимую серость всех прошедших дней, Бэль проснулась раньше положенного времени. В комнате, если так можно было назвать эти склепы, где теперь существовал факультет маглорожденных, было темно и тихо, слышалось только ровное дыхание ее друзей по несчастью. Кажется, все спали. Этим и отличались ее утренние ранние пробуждения от ночных, когда помимо чьего-то тихого сопения слышны всхлипы кого-то из... называть их студентами язык не поворачивался....

Сегодня было 29 марта, то есть прошло ровно две недели с тех пор, как ее поймали, и неделя с тех пор, как ее зачислили в Хогвартс. Две недели длиною в жизнь....

Когда ее запыхавшуюся, изнеможенную после погони и пыток доставили в кабинет Лорда, единственное, о чем она могла думать — удалось ли ее отряду уйти. Она даже ничего не почувствовала, представ перед Риддлом — проклятьем ее семьи. Он о чем-то ее спрашивал, кажется, хотел знать, сколько их было, куда пошли остальные. Несколько раз на нее накладывали Круцио, и тогда боль и вопросы сливались в единый поток красной пелены перед глазами, и единственное, на что хватало ее сил, так это держать щит, не пропуская в собственные мысли никого. А когда в кабинет вошел бледный Малфой и доложил, что недалеко от министерства зафиксировано использование портала-на-крови, что тождественно провалу операции, Бэль почувствовала, что медленно, но верно тяжелым камнем срывается с сердца страх за их жизни, и помчавшаяся быстрее по венам кровь возвращает силы. Опираясь на стену трясущимися руками, она поднялась с орошенного ее кровью пола и выпрямилась. Страха не было — только отчаянное всепоглощающее ощущение сумасшедшей радости на грани шизофрении. Она и рассмеялась тогда в лицо Лорда каким-то ненормальным, надрывным смехом, перешедшим в вопль боли от очередного Круцио.

Ее пытали несколько дней, пытаясь выведать местоположение Ордена, вытащить хоть какую-то информацию.... Сначала она гордо терпела, стискивая зубы, упираясь, сыпала язвительные комментарии, так она продержалась ровно день, а поздней ночью, лежа на каменном полу камеры, поняла, что не вытянет, не сможет, сорвется. При мысли о том, что этот день и эти пытки будут идти изо дня в день, пока они не услышат от нее то, что хотят, ее пробил страх.... Анабэль Фламель гордая и неприступная, она валялась в их ногах, умоляя и заклиная поверить в то, что она ничего не знает, что она всего лишь пешка в большой игре взрослых.... Ее поили сывороткой правды (хвала Мерлину, они всегда выпивали антидот перед тем как отправиться на очередную диверсию), били плетьми, пытали Crucio, препарировали ее мозг легилименцией.... Там, в подвалах Министерства она потеряла счет времени, там секунды тянулись как часы, а дни как года, и только ночи, пролетали со скоростью света. Там она впервые познала слова боль и страх в их истинном значении, когда терзали ее тело и мозг, когда от нее зависели жизни десятков людей.... Все то время слилось в единую беспросветную полосу боли и страха.... А потом ее перевели в Хогвартс.

Она не знает, что произошло, то ли ее палачи поверили ее слезам и вняли мольбам, то ли действительно решили, что она всего лишь пешка и мало что знает об Ордене и подполье. Только однажды, вместо того, чтобы оттащить ее на очередные пытки, ее доставили в кабинет Снейпа, где ей быстро и четко объяснили ее положение, выдали жесткую, суконную мантию и отправили к ее сокурсникам.

Первые пару дней прошли как в тумане, замок, о котором она столько раз читала, в котором так дико хотелось учиться, встретил ее тишиной и сумрачностью коридоров, новыми распорядками и горящими глазами на изможденном лице. Гермиона Грейнджер не отходила от не ни на шаг, объясняя все правила и порядки, знакомя с другими студентами факультета маглорожденных и все время пытаясь скормить ей свои порции скудных обедов. А Бэль первые несколько дней приходила в себя, пытаясь отойти от пыток и допросов, и привыкала к новому жизненному распорядку.

День у факультета маглорожденных начинался в семь утра с омерзительного треска магического будильника, потом душ, скудный завтрак в одной из комнат подземелья, занятия до обеда, а после — обед, уборка замка и выполнение всяких бытовых поручений, ужин, подготовка к занятиям и отбой. Почти спартанские условия: ограниченное количество еды, много физического труда, пустые уроки, на которых им чаще говорили об их никчемности, чем учили чему-то, физические наказания, постоянная слежка.... Скучно, нудно, противно. Но по сравнению с неделей, проведенной в камерах министерства, все это было, если не раем, то дешевым курортом, где можно зализать раны и попробовать начать все с нуля.

Первые дни Бэль вообще казалось, что она спит, мозг почти отказывался работать, и только тело чисто автоматически выполняло все необходимые действия. Потом постепенно она стала приходить в себя, и ощущение реальности медленно возвращалось вместе с одурманивающим пониманием того, что она умудрилась выжить. А сегодня, проснувшись раньше положенного, она вдруг поняла, что почти пришла в себя. Почти, потому что прошедшие дни, никогда не сотрутся из ее памяти, и еще долго будут являться в ночных кошмарах. Но все же силы были, мозг работал, и внезапно проснулось ощущение свободы. Парадокс да и только, она заперта в подземельях замка, прав не больше чем у эльфа, а все-таки ощущается странная легкость, придающая силы, позволяющая гордо поднимать голову. А все из-за того, что с ее плеч как-то разом свалился груз ответственности, за весь Орден, замок, ОД, их диверсионную четверку. Словно она в те дни, под пытками отдала все долги, выполнила все обязательства и теперь абсолютно свободна, потому что с этих дней начиная, несет ответственность только за свои поступки и ни за чьи больше. И понимание этого придавало силы, отупляя разум и логику.

Тишина комнаты рассыпалась мелким противным звуком, ознаменовав начало нового дня. Выползая из постели, Бэль думала о том, что эта внезапная передышка для мозга непременно пойдет ей на пользу. Она еще и не подозревала, как сильно заблуждается.

День шел как обычно, завтрак, осточертевшая за неделю овсянка и чай, потом пары, противно тоскливые и однотипные, а потом.... А потом ее мир снова стал с ног на голову.

На последней паре их вместо того, чтобы снова загнать в какое-нибудь помещение и учить драить полы, отправили наверх. Локберт, один из... их надзирателей (профессором эту тварь она назвать не могла) приказал им следовать за ним. По тому, как переполошились все ее сокурсники, стало понятно, что ничего хорошего ждать не приходится. Грейнджер, не отходившая от нее ни на шаг все эти дни, побледнела и как-то испуганно ободряюще сжала ее руку. Бэль вопросительно глянула на нее, еще не понимая, что их ждет. Но Гермиона не могла ей ничего сказать, им вообще запрещено было переговариваться, и навлекать на себя гнев смотрителя было не разумно.

Они шли по длинным коридорам и поднимались по лестницам, и с каждым шагом все осязаемее становилось ощущение чужого страха, паники и тихой обреченности. И эта атмосфера давила и притормаживала кровь в жилах, оставляя в груди какое-то противное чувство нарастающего страха перед неизвестной опасностью.

Она впервые шла по длинным коридорам замка, поднималась по знаменитым лестницам, меняющим свое направление, проходила мимо картин, окон, классов.... Часть мрачной процессии, нереальной, сюрреалистической... девочка без прошлого... без будущего.... Свободная и одинокая, часть мира, часть замка, где когда-то правил великий волшебник, а сейчас стая отморозков....

Они подошли к двери, и поле секундного замешательства вошли внутрь. Бэль шла последней, поэтому оказавшись в просторном мрачном классе, застыла, увидев, что все студенты факультета маглорожденных стоят на коленях посередине, а вокруг, с презрительными усмешками, студенты благородного факультета чистокровных.

— Что застыли, ничтожества? — холодно растягивая слова, спросили справа. Бэль резко обернулась, облокотившись о парту, поигрывая палочкой, стоял бледный высокий парень....

— Малфой, — выдохнула она, узнав его.

— Он самый, — улыбнулся мерзко он, — узнала, тварь.

Бэль почувствовала... нет не страх, скорее легкий шок. За все эти дни и недели, она была так заполнена мыслями и эмоциями, что совсем забыла о существовании этого белобрысого гаденыша, и теперь не знала, как на него реагировать.

Внезапно между ним и ей возникла тонкая фигура в мешковатой мантии. Гермиона Грейнжер, гордо вскинув подбородок, заслонила ее собой. И этот жест... в тот момент Бэль не почувствовала ни признательности и благодарности, ни тепла, от осознания того, что рядом есть тот, на кого можно положиться. В тот момент она окончательно очнулась, вынырнула из невесомо коматозного состояния, в котором прибывала всю последнюю неделю.

— Немедленно займите свои места, — приказал им Локберт.

Гермиона нехотя пошла к центру, а Бэль застыла. Встать на колени перед этими? Опуститься и ждать непонятного чего?

— Фламель!

— А мы с нее и начнем, профессор Локберт, если конечно ни Вы, ни профессор Кэрроу не возражаете, — протягивает с мерзкой усмешкой Малфой.

— Я не возражаю, — хрипло проговорили из дальнего угла комнаты.

Бэль бросила быстрый взгляд на закутанного в мантию высокого мужчину с грубыми чертами лица и лихорадочным блеском глаз. Амикус Кэрроу, Пожиратель Смерти и новый профессор Хогвартса. Если ей не изменяла память, он преподавал Темные искусства.

— Можете начинать с кого хотите, — поддакнул Локберт.

— Благодарю Вас, — легким намеком на почтение сказал Малфой и сделал шаг в ее сторону.

Бэль не шелохнулось, просто как-то отстранено, словно в замедленной съемке, наблюдала, как он поднимает палочку, с удовольствием произносит проклятие, как кранный луч несется в ее сторону.... Потом была знакомая уже волна безудержной боли, когда невозможно контролировать тело, когда крик рвется из груди и его нет сил остановить, когда весь мир — это раздирающая на части мука и отчаяние. А потом все прекратилось, боль покинула ее тело, оставив валяться на полу.

Ее оглушил хохот, резкий, злой, жестокий.

— Ну как? Понравилось? — Малфой склонился над ней, хищно усмехаясь. — Хочешь еще?

Его голос и хохот его одногруппников пробудили в ней давнюю ненависть и холодное расчетливое бешенство. И если раньше, до их последней операции, Министерства и Хогвартса, ей приходилось, как лидеру группы и человеку, на которого в критические минуты многие смотрели, как на образец для подражания, сдерживать свои чувства и желания; то сейчас, освободившись от старых обязательств, она могла спокойно отдаться своим чувствам и не думать, хоть раз за весь этот гребанный год, о последствиях.

И пусть то, что она сделала, было глупо и импульсивно, и пусть ей потом пришлось заплатить сполна, но разодранное в кровь холеное лицо, запах чужой крови, вопль боли и бешенства, сорвавшийся с его губ, будет долго греть ее сердце колючим одеялом.