Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

— Давай так. Чего ты уже смогла достичь и что знаешь?

Амая сказала Мауне раздеться до нижнего и усесться на кровать, сама же мешала что-то длинной ложечкой в чашке; внимательно наблюдая за ней, Мауна пришла к выводу, что та готовит _сому_, только не как обычно, а как-то по-своему.

Это ей не понравилось, она сжалась — она не любит сому, никакую.

— Начну с того, что смогла. Я однажды смогла принять _пустышку_ от Нэль, но не смогла ей ничего передать.

Амая перестала мешать, посмотрела на ученицу, мол, рассказывай дальше, но рассказывать больше так-то нечего. Мауна многозначительно отвечала взглядом, и Амая продолжила мешать, прохаживаясь по своей такой пустой спальне.

— Сновидение?

— Со сновидением всё хорошо. Я вхожу в него без особых проблем, сидеть могу долго. По мирам сновидения я не хожу, научена, что смысла в этом нет. Ваала увидела рано, в двенадцать лет. Прихожу к нему раз в луну, с этим тоже нет трудности.

Вполне озадаченная немногословием Мауны, Амая перелила сому, или что она там делала, в стеклянный сосуд и стала его болтать, глядя на свет свечки. Она грызла трубку, но погасшую; в спальне она, видно, никогда не курила, что хорошо; и вообще-то, только так правильно.

— Хорошо, а что знаешь по Ремеслу? Как оно всё? Прям сначала начинай… как есть.

— До этого меня учили три наставницы: Ваалу-Ванарамсая, Ваалу-Мьянфар, а потом Ваалу-Нэль. В Мастр-Фейнском менгире Нэль нажимает на фетиши и на портреты, там все так делают. Особенно на портреты. В Тар-Сильйском, кхм, я была ещё мала, мне там ставили стойкое сновидение, как и должно быть. У меня получалось хорошо, поэтому все говорили, что я иду как надо, всем нравилось, — уверенно отметила Мауна. — Мьянфар, кстати, она меня часто усаживала поутру возле Встречающих; Ванарамсая никогда так не делала, но я у неё училась всего от восьми до десяти. Мьянфар, у неё акцент на Беседе, поэтому я не посвящалась в детали, рановато было. Я у неё была до четырнадцати. Потом Нэль…

— Получается, всё пошло наперекосяк, когда ты попала к Нэли?

— Я бы так не сказала, — защищаясь, парировала Мауна.

— Ну так выходит, — посмотрела вверх Амая. — Ладно, дальше.

— Мьянфар оказалась довольна моим сновидением, и начала ставить мне поиск. Её саму я кое-как находила, но в упор не могла найти менгир, хоть она всё давала его кусочек в руку перед входом, приматывала мне. Она утверждала, что менгир найду, если возле него посижу в аумлане с недельку. Как раз, когда я должна была ехать в Хас, чтобы сидеть у Тарского менгира, то вдруг Мьянфар передала меня Нэли.

— Почему?

— Не знаю. После меня у Мьянфар сразу появилась другая ученица. Она младше меня на три года. Она уже вестает пустышки, это я точно знаю. Мирра.

Амая почему-то рассмеялась. Мауна замолчала. Амае было очень смешно. Облизываясь, она спросила:

— Мирра, она вроде хустрианка, не?

— Да.

Амая снова выдала смешок.

— Она кидает пустышки внутри менгира?

— Не знаю, — покачала головой Мауна. — Кстати, cпрошу тебя: а ты по прайду…

— Денэная.

— Ум Империи, хитрость Империи.

Потирая глаз и улыбаясь, Амая жестом пригласила — «дальше».

— Когда я приехала к Нэль…

— У вас были какие-то конфликты с Мьянфар? — вдруг перебила Вестающая.

Что значит «конфликты», подумала Мауна. Какие такие конфликты могут быть у наставницы с ученицей? Наставница сказала — ученица сделала. Или не сделала, но попыталась.

— Какого рода? Нет. Я вроде не доставляла ей неприятности. Наказывала она меня редко…

— Ладно. Так. Ты приехала к Нэль.

— Теперь всё стало наоборот: я неплохо находила Мастр-Фейнский менгир, но не могла найти ни Нэль, ни остальных, в том числе и учениц, а нас там трое. Я налаживала со всеми сестросвязь: с Нэлью, с Умаллой, ко мне приезжали две ученицы на совместный аумлан, мы много обменивались Взглядами, я много времени провела с портретами и фетишами. Но… Как бы облачить мысль…

— Дааа, наверное, надо было больше портретов, фетишей и гляделок, — села Амая у края кровати, обнимая сосуд с чёрной сомой.

— Ваалира и Карана хорошо продвинулись. Они обе на два года младше меня, но уже очень стойки в поиске и связи. И… и у тебя ни одного портрета, — показала Мауна рукой по комнате, и действительно. — Я даже с портретом и фетишом не найду никого, а уж без…

— Мррря, чё-то с Нэлью дела не пошли.

— Это неправда, — закачала головой Мауна, нет-нет. — Она старалась для меня, правда. Где-то я не проявила настойчивости. И она, должна заметить, поставила на лапы уже одну ученицу, это…

— Это Масмари, ага, — усмехнулась Амая.

— Нэль вложила в меня много заботы, правда, Амая. Много любви. Она действительно… втай, Амая, я подвелась. Я так старалась сплести нити сестросвязи, мы все приложили столько усилий, а ещё Нэль…

— И оно для тебя сработало?

Тут надо подумать, всё взвесить; Мауна соединила ладони перед собой, провела пальцами по переносице.

— Я скажу так… — молвила, закрыла глаза.

— Всё, хватит, — отмахнулась Амая.

Она задёргала шнур звонка у кровати. Вошла служанка Тайра, и пошли распоряжения: вызвать Медиум, что-то там принести, и что-то ещё. Мауна не слушала, потому что задумалась. Да, считала себя во всём годной, в ней есть гордость, но так-то её годнота лишь во всём, что не самое главное; но вот другие идут вперёд, у них получается, всё-то они знают, всё само собой. Мауна глядела, как пришёл Медиум, это был сам сир Мелим с сиром Мейраном (с ним Мауна тоже успела познакомиться), и они смотрели вместе с Хозяйкой Амаей на настенную карту Империи, на флажки. Мелим и Мейран заспорили об одном флажке; Мейран держал его в руке и широко размахивал им в воздухе, аргументируя. Мелим не соглашался; Амая же стояла рядом, всё не упуская сосуд с сомой в руке и время от времени побалтывала им. Наконец, флажок передвинули; никто не обращал внимания на Мауну в одной шемизе, что сидела на лапах прямо посреди кровати. У её нижнего, у шемизы, есть поясок, и на нём слева Мауна привязала сирну, потому что всегда так делает, и спит с сирной под подушкой, потому что так положено. Амая же сняла пояс, ещё давнее, что забавно, ибо пласис на ней вилял, как балахон, не следуя фигуре, отчего она напоминала андарианскую хаману хорошего денежного достоинства, что под вечер пришла в самочьи комнаты (львы, это понятно, туда не заходят), где андарианки обычно ходят без поясов.

— Всё, карта готова, — подтвердил Мелим. Затем вытащил из ящика, что с собой принёс: — Вести на сегоночь, Хозяйка. Квота?

— Квота? — нахмурилась Амая, аж поморщилась, углы мордашки собрались в складки; её будто застали врасплох вопросом, и она отчаянно решала на лету. — Не, квоты никакой не будет, ничего. У меня всё будет не-Весть и не-Приём, лишь Мауна свестает своё. Погодите все, писять хочу. На, Маун, держи, болтай сому.

Так сказав и протянув ученице сосуд, вышла.

Очевидно, сир Мейран ещё не привык к непосредственности новой Хозяйки, он заходил по комнате, заложив руки за спину. Сир Мелим же задумался о более насущном: у Хозяйки неожиданно пропала вся ночь, это нужно многое переделывать; подумав и что-то записав себе, он поставил на кровати перед Мауной её готовую Весть, тщательно расправив.

— Принимать будет Ваалу-Тария, сноходная, — указал он на то, кому следует отвестать Весть. — Это _ковенант_?

Ученица Вестающих не может просто так слать Вести. Она _вне Графа_. А Внутренняя Империя не может слать Вести абы кому, и принимать от абы кого. Не то что бы есть много иных, кто может с ними входить в связь, но… Бывает всякое, есть такие, что могут. Тут всё сложно, тут есть тысяча «но». И есть только два способа для ученицы: слать по ковенанту — предварительному согласию какой-либо сестры держать связь с ученицей; и слать по чрезвычайному протоколу — при острой необходимости, что всегда необычно и привлекает внимание, вещь вроде пожара.

— Нет, — ответила Мауна, глядя ему глаза, и подболтнув сому.

— Тогда чрезвычайка? — его явно удивило это «нет».

Ещё раз взмахнула сосудом.

— Да, — легко кивнула она.

А что ещё остаётся?

«Ваал мой, пощади», — запаниковала внутри Мауна. — «Как? Что я делаю? Амая меня возненавидит. Я не справлюсь». Следовало хотя бы взять для начала и как-то попытаться перекинуться с Амаей пустышкой, начинать нужно с малого.

— Нарисуй, — Мелим протянул Мейрану бумагу, и тот кистью провёл сверху жирную и краснючую линию — знак чрезвычайки.

Вернулась Амая, привлекая внимание всех.

— Что там? Что как?

— У Хозяйки не-Весть и не-Приём, — одновременно и оправдываясь, и обвиняя, сказал Мелим, — поэтому только вот, волей Ваала — Весть блистательной Вэ-Мауны.

Полностью удовлетворившись, Амая спросила:

— Карта в порядке?

— Да.

— Идите, что ли.

— Ваал укажет свет в ночи, — пожелал Медиум, и они вышли.

— А ты выйти не хочешь? — это она Мауне.

— Зачем выходить?

— Сейчас нас свяжут, и не хочу, чтобы ты сразу запросилась: надо то, надо сё, наставница.

Мауна прислушалась к себе. Да нет. Но замечание дельное, поэтому Мауна полезла смотреть под кровать. Всё, что надо, есть, но надо далеко тянуться, и Мауне стало лень слезать с кровати, она так и потянулась без стеснений. Вдруг сзади её хлопнули, она от неожиданности чуть не стукнулась головой о пол.

— Амая, это зачем? — глухой и спокойный голос Мауны, пока она тащит горшок на свет.

— У тебя инсигния на попке. Никогда не видала, аж рука зачесалась шмякнуть.

— Наставница не видала нагих львиц высокорода? — слезла Мауна с кровати.

Действительно, удивительно. Половина всех Вестающих происходит из патрициев.

— Видала случаем, но у тех такого не было.

— Значит, у тех род не очень стар. У нас в роду принято означать львиц всюду, где нужно. Мой старый, родовод — семь сотен лет.

Расправив шемизу получше, Мауна, небрежно отбросив крышку на шкуру у кровати, с достоинством уселась на горшок.

— Эй, что ты делаешь? — с подозрением спросила Амая.

— Ты попросила отойти, я вот отхожу.

Не поверив, Амая обошла кровать и даже заглянула под неё.

— Это ж мой горшок! Фу, Мяуниша. А ещё патрицианка!

— Тут нет стыда, — с абсолютной уверенностью сказала Мауна, с превосходством. — Это совершенно порядочно, сюда львы уже не зайдут. У нас так все делают.

— Где это «у нас»?

— В Андарии, и у Нэль так было. Львицы могут вместе всё делать в самочьих местах, а мы в спальне Вестающей. Право, — повела ученица плечом.

— Кусни мне хвост, та ну тебя. Ваал мой.

Снова задёргался звонок, и за это время Мауна поднялась, задвинув горшок лапой обратно.

— Принеси нам, это, ткань, связать руки, — говорила Амая Тайре. — И это, возьми широкую хвостоленту, у меня в комнате в комодах поищи, любую. И тушь принеси с кисточкой, не тентушь, а просто тушь. Принеси ещё помазок такой широкий, в экзане где-то есть, пару штук принеси, я выберу получше. И горшок вот ей принеси из её вот комнат, она в мой ходит! В Андарии, представляешь, писяют в чужие в горшки и не просят всех выйти!

Мауна легла на спину. Ваал. Это невозможно. Это всё ещё пару дней назад началось глуповато, идёт как комедия, и кончится фарсом. Будет полный провал, Амая засмеёт, она уже смеялась («Мирра уже кидает пустышки! Ха-ха!»). И завтра поутру или в Предвестающие собирать волю и вещи, или отравиться. Может, лучше заколоться, подумала Мауна. Закол, он при позоре, или угрозе позорной смерти, или плена; а так, вообще, то можно травиться, упрёка не будет. Предвестающей ж быть не позор… Или? Но так-то упрёк, иной, всегда наготове: если таки сама отдаст жизнь обратно Ваалу, то она убежит от служения Ему же, Империи и Сунгам.

Вялые мысли о самоубийстве прервала живая Амая:

— А что значит твоя инсигния, что на ней?

— Колесо солнца, — спокойно ответила Мауна, глядя в потолок.

Амая посмотрела на неё, вздохнула. Мауна не видела, как она усмехнулась, что-то беззвучно поговорила с собой, пошевелила пальцами в воздухе, мимика, уши походили; с чем-то согласилась, кивнув. Разделась, сбросив всё прямо на пол.

— Поднимись, а ну, давай… — пригласила Мауну.

Она надела свой амулет Ваала на неё, поправила, так и сяк. Осторожная и угнетённая предстоящими перспективами, Мауна не стала об этом размышлять, соединять точки.

— Набери себе подушек, как обычно любишь, — набросала на неё подушек, изобильно.

— Я просто на спине вхожу, — выкопалась из них Мауна.

— Где носит эту Тайру?

Легка на помине, Тайра возвратилась с ещё одной служанкой, имени коей Мауна ещё не знала, и принесла, наконец-то, всё запрошенное, даже пресловутый горшок. С её помощью и связались их левая (Мауна) и правая (Амая) руки; об этом ученица знала, что думать, такое с нею практиковали, правда, нечасто, и поначалу. Сверху Амая почему-то приказала намотать ещё нахвостной ленты, и тут пошли некоторые подстройки, ибо Амая всё указывала: то тесновато, то слишком свободно. Когда всё стало идеально, то Амая спохватилась, и указала поставить тушь с кистью рядом, прям на кровати.

Мауна заметила, как вторая служанка с любопытством их осматривает, и пришла в голову идиотская мысль взять и залезть в неё эмпатией, чтоб наверняка уж всё испортить. Она и так уже чуяла, как порядочно её поела эмпатия за этот день.

— Всё, идите, Ваал укажет, — не дала свершиться дурацким планам Амая.

— Ваал укажет свет в ночи, Хозяйка, — поклонились те, и вышли.

Амая начала левой рукой рисовать по нахвостной ленте, что обвивала ткань, соединяющую ладони. Неудобно, она сопела; посмотрела, как стоят свечи, света немного, вздохнула.

— Забыла, цай. Надо раньше было… ри-со-вать.

Мауна наблюдала. Это новая ей вещь, такого она не знает.

— Но так даже лучше, — шмыгнула Амая носом, выводя первый символ: это оказалась Сикстима, тёмная сторона луны. Получилось так-сяк. Затем вывела первую букву своего имени. Затем вырисовала солнечный, имперский символ.

— Соляр мешать будет, Амай, — отметила ученица.

— Как всегда, Мунь, люблю я всё вредное и всё портить, — склонялась Амая, не глядя на неё, полуприжатые уши, внимательно и трогательно выводя кистью в левой руке. — Соляр вреден, если ты вестаешь, как все. Соляр нужен, если ты вестаешь, как я.

Вывела.

— Как говорят северные: цанна? — разглядела свою работу.

— Идеал порицает всех, — ответила Мауна сентенцией из Канона, потому что не знала, что сказать.

— Всё-то ты знаешь, Муниш-лисунь. Пиши моё. Пиши моё имя.

— Полностью?

— Не, как я, букву.

Мауна вывела «А» высшего алфавита.

— Угум… Дай, — забрала кисть у Мауны, и вывела снова символ: Луана, светлая сторона луны. Тушь капнула на постель, но Амая вообще не обратила внимания.

С некоторой трудностью она смогла поставить тушь и кисть на прикроватный столик; улеглась на бок, насколь возможно при их положении, то самое сделала Мауна.

— Прежде чем начнём, ты должна кой-что знать. Слушай внимательно, Маун.

Ученица навострила ухо и чуть поёрзала, пошевелила хвостом.

— Гляди пока не на меня, гляди на карту.

Это оказалось не очень удобно, но уж как есть — Мауна начала смотреть на карту Империи на стене, всю в флажках.

— Это самое… Ну как это сказать… — бессильно начала Амая, а потом замолчала. Вот так помолчали, и Мауна не видела, как та трёт мордаху ладонью, а затем сдалась и продалась всему. — Запомни: вестанием движет эмоция. Эмоция — это твоя еда, твой огонь, это то, на чём ты будешь кататься. В идеальных мирах ты будешь спокойна, ты будешь в вечном _аумлане_, чиста и безупречна, и тебе не нужен будет никакой долбанный аффект, к тебе не придрёшься, к тебе будут дхаары ходить молиться, как к богине. Сделают тебе вот статую, будешь голая, круглая и красивая. А мы — в сраном мире тёплой крови, где вот это вот всё, — показывала она рукой на это самое всё. — Ты никуда тут с чистым разумом не уедешь, оно не сработает.

Мученически выдохнула.

— Не сработает.

Снова выдохнула.

— Сука, — её ладонь упала на кровать, перестав показывать на это всё.

— Ваал, пощади. Амая, прошу: перестать столько ругаться. Я никогда в своей жизни столько ругани не слышала.

— Запомни, тебе нужна эмоция, — не обратила внимания, и если бы Мауна смотрела, то увидела, что Амая говорит с закрытыми глазами, с настоящим страданием. — Любовь, сестросвязь не работают, я пробовала — всё ненадёжно. Их не за что любить и нечем привязать. Себя нужно заставлять. Я ебала. Ненависть охотницы работает надёжно, как солнце. Любовь временна, ненависть охотницы — вечна. Любовь — дар, что нуждается в отдарении, а ненависти всё равно.

Ученица слушала не то что бы критически, но осторожно, её ум раскидывал лабиринты возможностей, причин и следствий.

— Они выбирают свою эмоцию, почти все. Сестросвязь… Не-не-не, это не любовь, это, знаешь, такая привязанность — вульгарная, смешная. Сплетение хвостиков. Сядут вокруг менгирчика, сплетничают. Они делают друг дружке портретики, художники им делают, да, а потом тащатся на них. Они друг с дружкой лижутся, либо трахаются вместе со львами, ну, ну ты поняла, _Беседа_. Терпеть не могу этого слова. Беседа. Это совместная свалка, какая ж это беседа, называйте вещи прямо. Надо смотреть в реальность, надо смотреть в реальность, это очень важно, Мауна, очень важно. Это — стол, это — карта, это — свалка.

Карта начинала нравиться Мауне; что значит «нравиться»?; да просто нравиться, и всё. Она так-то хорошо её знала, наизусть; она может хорошо ответить, кому отвечает каждый флажок.

— Поэтому я тебя этой херне с портретами и любовями не научу.

Амая показала пальцем с когтем на карту Империи.

— Вот что я тебе передам, так это как быть охотницей. Ненависть охотницы, и чтобы найти свои жертвы и вбить в них Вести, ты должна кататься на ненависти, ты должна быть в ярости, мщении и отрицании. Тебе будет… — не договорила Амая, свернула: — Твои уши услышат, твои глаза увидят жертву — хоп! — поймала, сразила. На, паскуда, на-на-на! Йах! Рррр.

Снова настойчиво показала на карту.

— Это — твои Охотные Земли.

Повернула её голову к себе.

— Не пытайся быть благородной, не пытайся быть достойной связи, а вот что тебе не придётся пытаться, так это быть беременной и голодной. Разродишься в них Вестями, а потом съешь их Вести.

Мауна моргнула, очень лёгкими движениями приютилась чуть удобнее на подушке, смотрела Амае из глазу в глаз. Та что-то решила себе, изрекла, волнуясь:

— Это ужасная идея — дать мне ученицу. Тебе пиздец.

Вот так бы и сразу. Ясно, что так. Так или иначе, жертва неизбежна, так больше нельзя; наверное, ничего не выйдет — ну и пусть. Она взяла и решилась: она умрёт Вестающей, и всё. Вот так вот просто. Не Предвестающей, не ещё там кем-то, а именно так. Пусть всё знают: она была _серьёзной_ ученицей, она пала в сражении; в Империи львиц, что умерли при родах, почитают как павших в бою, так будет и тут — ученицы, бывает, умирают на Приятии от сильной сомы (обычные Ашаи, Вестающими так никто не рискует), а она — как любит словечко Амая — сдохнет, пытаясь стать Вестающей; отец, мать, братья — все будут гордиться ею.

Мауна бесстрашно взяла свободную ладонь Амаи (взяла ответственность на себя), им чуть неудобно из-за связанных рук, но так даже лучше, можно и там ещё сплестись в объятии. Мауна улыбнулась, и тоже бесстрашно, как ей кажется, но если вдруг увидеть их сбоку (это просто), то можно заметить — со страхом.

— Ты только гляди на это… Я думала, ты так не умеешь, — сразу заметила Амая.

Не убегая и дальше ответственности, Мауна соединила их мордахи, переносицы, носы. Амая не имела ничего против, она только и ждала, такая отважная и нерешительная одновременно, её натура. Амая легко, чуть, тёрлась носом о её.

— Наставница, скажи… — начала ученица, и не закончила. Предполагалось нечто вроде «…что делать» или «…как дальше». А не захотелось.

Амая сказала сразу же, даже с облегчением.

— Ты входишь, я вхожу, — её голос звучал куда ближе, он слышим уже не только ушами. — Я приду к тебе, искать не придётся, мы связаны ближе некуда, не потеряемся, не промахнёмся, — от неё пахло дымом, и это оказалось и неприятно, и приятно одновременно, вот как. — Мы уйдём на охоту в наши земли, это будет как один из миров сновидения, и ты не будешь идти к менгиру, — чуяла Мауна, как она отрицает головой, нет-нет, — ты не будешь взывать к каждой из них отдельно, просясь, там будут сразу все, и все они будут твои. Ты это всё, это самое, ты увидишь через свою метанойю, ну ты знаешь, ты всё это знаешь, но поскольку мы связаны, то наши метанойи сойдутся, как-нибудь, как-нибудь сойдутся, Муниша, ты будешь видеть похожее на моё, — говорила Амая, и Мауна понимала, тут Вестающим всё знамо: в сновидении всё видишь через себя, нету никакой общей реальности, но зыбкая и очень своя для каждой — есть. — Ты увидишь нечто вроде земли, земель, она напомнит тебе о карте Империи, она и будет ею, что-то тебе твоя нойя покажет. На ней будут все, и мы будем их всех ловить… не всех… а кого там… кого там надо поймать?

— Тария.

— Тарию. Тария. Наша-наша. Вон там, южнее нас. Недалеко. Западная Андария, лесогоры… Тария, она большая, она старая.

— А… она мне откроется?

— Бедная, старая Тария, у неё нет шанса не, когда ты настигнешь её. Ты не выпрашиваешь связи, ты… Там всё увидишь, я тебе помогу, я буду рядом, я где-то там буду, я буду, Мауна. Сновидение это беспорядок, не пытайся в нём расставить всё по месту… Давай, побежали. Ты голодная, и ты полная, тебя сейчас порвёт, отдай всё, съешь всё… Так, вот так. Сейчас мы её… Весть вогнала в себя? — спросила наивный, ненужный вопрос.

Мауна даже не ответила. Вогнала.

— Наша жертва, давай… Всё стоящее в жизни пускает кровь. Такие дела, Муниша, всё…

Амая переливала сому в чашу, и самой это сделать непросто, если у тебя несвободна рука, и Мауна помогала ей, держа чашу.

— Пей, — обычно сказала Амая. — Мне чуть оставь.

Мелкими глотками Мауна пила; хотелось взять и махнуть всё, ну его всё; но она помнила о наставнице; сома горькая, солёная и сладкая одновременно, но не напрочь гадкая, как ей давали и Мьянфар, и Нэль. Отдала чашу Амае, но та не взяла, а вместо обмакнула туда большой такой помазок и обмазала ей мордаху, часть шеи. Много ей внове, и такого Мауна тоже не знала, но всяких себе выводов делать не стоит — в разных менгирах свои рецепты, свои способа, обычное дело.

Амая смахнула в себя и свою часть, вкусно облизалась и дала помазок Мауне, та поняла и обмазала её тем, что осталось. Она старалась, надо видеть, как серьёзно Мауна всё делает, и перестаралась — Амае сома залезла в нос, и та чихнула прямо на Мауну, потому что куда скроешься, если вы связаны.

— Здоровье, — сказала Мауна. — Прости.

Амая улеглась, шмыгая носом.

— И твоё. Ну, ложись, лисуня.

Что ученица и сделала.

— Что будет, наставница? — спросила Мауна, и спросила так, обо всём.

— Что-то будет, — подумав, ответила Амая. — Всё, там побеседуем… Идём.

Кой-что поправив, натянув на себя наволочку, Мауна закрыла глаза. Чуть поёрзала, пустила себе хвост вдоль лапы, только так. С входом проблем не будет, давно не было, всё будет быстро и мастерски. А с сомой — тем более. Сунгов-то сорок миллионов голов. А Вестающих — шесть десятков и шесть. И кучка учениц, сколько их там… А, одной больше, одной меньше… Абы кого туда не возьмут, только лучших дочерей Сунгов. Так ведь, да? Да. О, да, сома; сома, сома, сомуня, как скажет Амайа, сомуууньааа…

Конечно же, она _вошла_. Конечно же, вокруг сияющая пустота безмирья, в которой ей всегда пахнет нефтью; _сновидение_, оно интересная штука, в нём можно пробовать на вкус разные цвета, или там обрести невозможность проговаривать какие-то слова, или обрести страх перед любым, самым невинным концептом (например, можно устрашиться любых маленьких треугольных штук, и тебя _выбросит_). В этом безмирье можно сидеть долго, очень долго, в нём можно пасть в нечто вроде аумлана, и некоторые считают это самой лучшей практикой этого самого аумлана; можно отправиться в миры сновидения, вверх или вниз, но это Вестающим мало к чему; можно пойти свидетельствовать Ваала, но сейчас это тоже ни к чему, потому что после этого точно выбросит, всегда выбрасывает. Отсюда можно начинать стремиться к любому менгиру или сразу устремиться к любой Вестающей (привет, портреты, фетиши и сестросвязь), но Амая говорила не делать такого, и Мауна это _знает_ уже не только умом, она знает это уже лучше — знает волей.

Остаётся одно: застыть тут, не тратить силы, и ждать Амаю. К ней стремиться не надо, это тоже Мауна уже _знает_. Посмотрела на руки, чтоб получше тут усесться, и на левой руке синим светится наруч, на котором Луана, Сикстима, Солнце и их имена (здесь — полностью, такой красивый почерк); отлично, и вдруг что-то новенькое — кругом появилась серебряная пыль, мнооого, а затем без всяких предисловий предстала Амая (это совершенно точно она, сомнений нет), и как предстала, это совсем, начистую нечто.

Что Мауна представила её родная метанойя: это львица, и это хорошо; она куда выше Мауны; она тёмная; у неё неправильно-правильно длинные лапы; у неё большой хвост, как дорога до Марны; она, можно признать, не совсем нагая, потому что кое-что из декорума у неё таки есть — это ожерелья разных цветов и размеров, и всё тот же наруч на правой руке, и он светится красным; охотница, и почему охотница? — потому что у неё огромное серебряное копьё со вьющимися лентами. Отпечаток мгновенный и бесповоротный, Мауна уже _знает_, что найдёт её уже и в Нахейме, и среди Тиамата.

Она не стала тратиться ни на что, протянула руку с красным наручем: «Идём, идём, пошли!». Мауна не ошиблась, протянула свою, и сразу начался _переход_. Но переход оказался не такой, как к менгиру или в миры сновидения, нет, это всё куда жёстче; Мауна _знала_, что это — самая трудная часть, тут нельзя упустить ладонь наставницы, потеряться или вылететь, это будет очень плохо, это будет провал, так она превратится в ту самую Предвестающую жабу; она уцепилась в ладонь Амаи, она чувствовала, как истово тают её силы, так бездарно потраченные сегодня на тёпломирные дурости с эмпатией, как сейчас откажет в служении её сновидное предплечье, и как же паскудно, что это — левая рука, не правая, её правая рука сильнее, она ж лучница, там, где-то далеко-далеко внизу, где остался мир тёплой крови; она даже понамеревалась впиться ещё и правой, но куда там, ветер перехода не дал даже пошевелить ею. Если бы могла, то уцепилась бы зубами, но это невозможно, так нельзя.

Вылетели куда-то, натурально с треском, и Мауна очень живо, очень взаправду врезалась в пыль земли этого куда-то. Перевернулась на спину и увидела, что в этом мире есть солнце, ну простое такое солнце, яркое, ну может чуть больше, чем оно там, дома. Подумалось: «Сейчас сожжёт».

Не сожгло, потому что солнце заслонила Амая-охотница с копьём, и ей ничего не стоило поднять её на лапы; после того, как поднялась, Мауна и осознала, что у неё-де тоже появились лапы, тоже длинные, но она не оказалась голой, как Амая, у неё появилось совершенно не охотное платье, забавно было бы в мире тёплокрови в таком охотиться, и оно полупрозрачно, всё увидишь, полный просвет.

Амая толкнула её, тут всё ясно, мол, беги, бегай. Мауна толкнулась, но решила встать, осмотреться. Что-то вроде андарианской степи, даже деревья там и сям. Кажется, горы синеются на севере, ах да, вот же там, севе…

Амая толкнула её отчаяннее и слабее одновременно:

«Ищи её! Карта! Тария! Срази её Вестью!».

Карта, Тария, срази Вестью. Мауна побежала, бегать оказалось легко и прекрасно, очень легко и вовсю прекрасно; сил не то что убавилось, их стало даже больше, чем прежде, чем за весь день, а может и год, а может и жизнь. Вот было над тобой серое облако — а вдруг убрали. Да, кругом андарианские степи, которые превратились в маленькую Империю, горы на севере, море на юге. Тропы вились так же, как Имперские дороги. Мауна узнала, что бежит на север, а надо на юг, потому что на юге-де Тария; но если её путь на север, значит тут, рядом, должна быть Нэль, совсем рядом, они ведь не так далеко с Амаей от Нэли; и как только Мауна вняла, что можно и нужно искать других Вестающих, то вот же она. Нэль.

Нэль спит под камнем, свернувшись клубком, она очень напоминает самку фиррана; она укрылась хвостом, и у неё очень мирный, даже милый вид. Возле неё косо воткнут длинный флаг, Мауна посмотрела, и высветилось: «Храню то, что хранит нас». Это — девиз Нэли. Мауна остановилась.

Наверное, с нею можно что-то сделать. Наверное, она — добыча, а добычу, наверное, можно пронзить. И только это понялось, то в левой руке расплылся светлыми ручейками, от центра к краям, огромный лук. Мауна поболтала им в руке, ей стало так интересно, ещё поболтала — совсем невесомый. Из лука можно (надо) чем-то стрелять, и Мауна не любит брать первые стрелы из колчанов сзади, она всегда тащит первыми те, что затыкает справа на поясе, и да, таки есть, и она без труда взяла одну из них (хорошо, что у этого полупрозрачного платья есть пояс!), но стрела оказалась слишком эфемерной, такой ничего не сразишь. Ах, ну ясно же, очевидно, это совершенно всем ясно, что стрелу нужно оформить, дать ей основу и материю, а это может только одно — Весть. Ажурная, светящаяся стрела переливалась и ждала, пока её зарядят Вестью; но у Мауны нету никакой Вести для Нэль, Мауна может её сейчас же придумать, что нибудь триумфальное и язвительное одновременно, но нет-нет, сперва долг Ашаи Вестания Империи Сунгов, и Мауна побежала на юг, оглядываясь вокруг; она заметила вдалеке ещё флаги, но сообразила, что не у всякой добычи тут будет флаг, и вообще, тут много чего интересного, на этих Охотных Землях. Бежать можно быстро, даже перемещаться рывком, даже можно прыыыгнуть.

Вот же, это, вдалеке, вся светится, Ваалу-Ирама, главная в Тар-Сильйском менгире, и даже виден столб менгира; значит, недалеко Тария, и вот она, прямо в яме-берлоге, окружённая деревьями; она сидит, закрыв глаза, и очень напоминает львицу веды, рисунок которой Мауна однажды видела в одной книжке, она вся в перьях на голове и каком-то невообразимом шмотье. «Нарушим идиллию, побьём тарелок», — весело подумалось ей. Выставила лук, тряхнула им; теперь же зарядим стрелу, и зарядим её Вестью, а она у нас есть!

> От: Мауны, ученицы Амаи. Для: Тарии. Чрезвычайка. Кому: Шаррах, из Вал-Нарзаи, Хас. Шаррах, немедленно приезжай, с семьёй. Не принимай предложение из Эласси. Заедь к Варрасу и забери долг, не принимай отказа. Киритц. Печать: Ворон-Гора-Трава-один.

Мауна пустила стрелу, помня о всём, что нужно для хорошей стрельбы, даже о дыхании. Она попала точно в Тарию, прямо в голову в перьях, а Мауна выдохнула, опустив руки: если бы такой оргазм освобождения самки испытывали там, внизу, дома, то они бы царапали самцов за каждым углом, они б не давали им проходу, умоляя их оттрахать; интересно, что, такое вот чувствуют львицы, когда разродятся детьми? «Ваал, не щади, я буду здесь жить!», — простонала она, свалившись на землю на безвольных длиннющих лапах; взяла и пригладила себе уши, загривок, и с изумлением обнаружила, что у неё почему-то есть грива, но только не такая, как у львов, короткая и жёсткая, а длинная, мягкая, текучая, очень длинная, идёт аж до хвоста, она сейчас струится вот кругом неё, пока она сидит на этой превосходной земле.

Что там Тария? Она проснулась, но совершенно стоически выдержала это превосходное излияние юной Вестающей; без всякой спешки, она вытащила из головы стрелу, поглядела на неё, критически так, словно на ещё невиданную ранее рыбу, оглянулась, и даже заметила Мауну; глядя на неё и почесавшись, она, после некоторой заминки решения, просто съела стрелу, вот так.

«Так», — подумала Мауна. — «Она взяла Весть. Значит, принято. Значит, у неё свободна _очередь_. Или я прошла вне очереди. Нужен _Ответ_».

Она подошла к Тарие. Молчанка. Даже потрогала её лапой. Из озорства тронула луком, но ничего. Та смотрит, но молчит. Хм… Хоть кусай её, что ли. Да, кусать! Хм, как вежливо укусить почтенную Вестающую?

Мауна не нашлась ни с чем лучшим, как присесть на колено своей длииинной лапы и укусила за левую ладонь, ну навроде поцелуя кольца, только вместо нежности — клыки; её грива мешалась кругом, щедро струилась. Во рту стало сладковато.

«Приняла. Печать: Ворон-Гора-Трава-один. Помню, ты была под Нэлью. Статус Амаи?», — это с трудом, но поняла Мауна.

Эм. Ну, они тут вместе. Ей сказать? Та ну. Что-то общее, нейтральное, даже наивное.

Мауна попробовала сказать так, ртом, но ничего не вышло, кроме рычания. Вообще ни слова, только рык. Ладно, зарядим стрелу, вот она, новая: «С Амаей всё хорошо». Чтоб не тратиться, то взяла и ткнула стрелой в неё так, рукой; но нет-нет, стрела прошла насквозь, без лука ничего не работает. Быстрый натяг, бац, попала ей в грудь в упор. Теперь всё по чину: стрела застряла; стрела вынулась, но уже никто её не осматривал с придиркой; стрела быстро скушалась.

О, всё, можно кусать снова. Тешась, как львёна, Мауна взяла и вообще решила откусить ей ухо. Ухо оказалось очень вкусным: как смешать самую лучшую кровь и самый лучший мёд.

«Поздравляю, Мауна, ещё не слыхала от тебя во Внутренней Империи», — понялось всё невероятно ясно, чётко, лучше даже, чем в домашнем мире. — «Ясно вестаешь. Ваал в мощь. Пусть полёт твой будет бесконечен».

Ваал в мощь, действительно. Радуясь до дрожи, Мауна торопливо зарядила стрелу, выстрел в упор.

«И пусть ты достигнешь Ваала», — попрощалась тоже.

Всё, Тария с откушенным ухом уснула себе дальше.

Зачем утрачивать такую превосходную возможность? Мауна побежала дальше по своей Внутренней Империи. Чувство было такое: много-много лет, когда она ещё не была даже найси, когда её ещё даже не взяла Ванарамсая в ученицы, в одну из вилл её родителей приехала целая свора двоюродной-троюродных братьев и сестричек, какой-то там взрослый праздник, или свадьба, какие-то такие взрослые глупости, о них забыли и даже прислуга за ними не следила, они оказались предоставлены сами себе, и устроили дикую беготню по всей вилле с дракой подушками, прятками, её старший брат раскачивал на качели так, что оставалось только визжать и хотеть, чтобы это никогда не кончалось. Просто никогда.

Осваивалась она быстро и надёжно. Можно прыгать, в том числе хвостом вперёд (странно) и делая переворот в воздухе (ещё страннее), можно мгновенно перемещаться на большое расстояние, можно подкидывать лук и безошибочно его ловить, можно вылазить на скалы и видеть озёра и мелкие речушки, что примерно отвечали тому, как внастояще они текут в Империи, можно видеть всё местное население: вот Ваалу-Дайана (спящая самка фиррана, фирраса), вот Ваалу-Нысь (здесь — натурально горная коза; а в мире теплокрови — юнианка, у них много любопытных и странных имён, Мауна знает, что все её зовут за глаза Нюськой); Ваалу-Амали (просто львица, трогательная); Ваалу-Зирара-Белсарра (почему-то печальная свинья); даже есть крошечные посёлки-города, пару домиков, похожих на хустрианские или мстваашские лачуги; заглянула даже в Марну, и там оказалось их много, тут и Ваалу-Инлирамия, и Фрея, и Веста, и все-все-все. Над некоторыми извивались всякие-разные флаги личных девизов, над некоторыми — почему-то не, хотя у них тоже есть девизы, и Мауна не могла ещё внять в толк, почему так. В некоторых она из хулиганства и радости целилась незаряженными стрелами, не стреляя, но наверняка зная, что попадёт в любом случае.

Амаи почему-то нигде не видно, наверное, осталась там, дома, где должна быть северная Листигия; но, если честно, Мауна не очень интересовалась. Набегалась, успокоилась; заглянуть в Кафну и поглядеть на море решила в следующий раз, абсолютно зная, что следующий раз — будет. Пришла домой. Да, Амая тут, она распласталась на земле, она тоже спала, её копьё не светилось и стояло воткнутым в землю. Спала она как-то не мирно, как остальные, и наруч продолжал сиять красным. Мауна зарядила стрелу:

«Я провестала! Амая, представь: тут есть все!».

Выстрелила и вспомнила, что надо-то было представиться. Кто «я»? Амая поймёт, наверное, так-то, но так не вестают, надо сначала представляться.

Амая не проснулась и не ответила. Мауна вдруг увидела, что в неё воткнуто много-много стрел, и она методично их подсчитала — восемь. Ах, понятно, умница-Мауна, _очередь_. Захотелось помочь, и пришла идея — воткнуть в себя одну из её стрел. Есть такая непростая штука, как совместное Вестание, и наставницы всегда учили, что это воды, полные подводных камней и неожиданных (неприятных) сюрпризов, и хвостно трудных согласований. У них вот такое вот, можно сказать, это оно. Мауна взяла, вытащила одну стрелу и та жгла руку, и воткнула себе прямо в сердце. Больновато и противно, и тут — сюрприз: прямо с неба свалилась печальной неспящей свиньёй Зирара, и предстала по всей красе полусвиньи-полульвицы.

> От: Зирары. Для: Амаи. Кому: Регулат Закона, Управление Северная Листигия. Дело восемь-пять-пять-три-пять: доказательства подмены печатей найдены, да. Дело восемь-восемь-три-пять-три: да. Дело восемь-семь-шесть-ноль-ноль: да. Дело семь-один-два-ноль-два: да. Палата Тюрем: просим помощи, двести мест. Просекуторы Йонурру не успевают, задержка неизбежна, четыре луны. Список восемь-ноль НЕ утверждён, правки почтой. Регулат Закона, Управление Йонурру. Печать: Весы-Ворон-Жезл-сто пятьдесят.

Так, заволновалась Мауна. Это настоящая Весть, и серьёзная, и большая. Намотала пару жестов мнемоники, хоть запомнилось-вогналось вроде хорошо. Выстрелила в ответ:

«Приняла Мауна, ученица Амаи. Печать: Весы-Ворон-Жезл-сто пятьдесят».

Над Зирарой очень быстро появилась стрела и угрожающе зависла, вертясь круг оси. Не зная, что с нею делать, Мауна подманила её жестом, и этого оказалось достаточно — попала прямо меж глаз. Ай, снова больновато.

«Ну вы даёте, совместка. Ты ж у Нэли была. Ты постигнешь Луану-Сикстиму».

Ответ от Мауны, заряд стрелы и выстрел уже занимали мгновения:

«И пусть ты постигнешь Ваала».

Свинья смачно взорвалась и пропала.

Мауна ещё поняла критически важную вещь: надо обращать внимание на чужие стрелы. Надо оглянуться. Есть для неё ещё? Нет. В Амае стрелы есть? Есть, семь.

Заволновавшись, она, ответственная всю свою жизнь, решила выйти, чтобы отдать, разродиться не-её-Вестью дома. Это важно! Надо… надо _выйти_, не засыпать, немедленно, чтобы — не дай Ваал! — не потёрлась, не поблекла Весть. Нет, нельзя мирно засыпать (это если ляжешь на землю), надо устремиться вверх-вверх-вверх, а затем… Вверх-то она пошла, но затем — скоростной, срочный провал вниз.

Кажется, в последний момент она заметила, что к ней кто-то подбегал, и очень заинтересованно подбегал! Но поздно.

Быстро, свист в ушах, ветер перехода сейчас порвёт, всё так срочно; и проваливаться, оно куда быстрее, чем взбираться вверх. Почти вмиг обнаружила себя: в постели, в ночи, привязанной к Амае, со стуком в висках, в груди и вообще везде. Мауна резко поднялась, и от этого движения стало плоховато. Итак, надо развязаться, и с лентой она управилась быстро и осторожно, и не придумав ничего лучшего, намотала её на поясок (который не сняла, и спала прямо вот так, с сирной), а вот с тканью пришлось повозиться, и она опасалась, что тем самым выкинет-разбудит Амаю, но ничего. Сняла амулет Ваала наставницы, очень осторожно поставила на столик с её стороны.

Поставила лапы на пол и стала на колени у прикроватного столика (ах, Медиум, молодцы, здесь есть и чистая бумага, и графис, ну всё как по книжке), и под очень тусклым светлом лампы начала лихорадочно выводить, шепча под нос:

— От: Зирары. Для: Амаи. Кому: Регулат Закона, Управление Северная Листигия. Дело восемь-пять-пять-три-пять: доказательства подмены печатей найдены…

На бумагу упала капля с носа, нервно утёрла.

— Дело восемь-восемь-три-пять-три: да. Дело…

Подмотала жест.

— …восемь-семь-шесть-ноль-ноль: да. Дело семь-один-два-ноль-два: да. Палата Тюрем: надо помощь, двести мест. Просекуторы Йонурру не… не успевают, задержка не… неизбежна, четыре луны. Список восемь-ноль не утверждён, — подчеркнула «не», — правки Имперской почтой, — зачеркнула «Имперской». — Регулат Закона, Управление Йонурру. Печать: Весы-Ворон-Жезл-сто пятьдесят.

Только теперь заметила, что на левой ладони — засохшая кровь, коей чуть попачкала бумагу.

Подумав, добавила дату сегоночи: «5-6 день 3-й Луны Вод 808 г. Э. И.». Подписала: «Ваалу-Мауна». Ещё подумав, почему-то дописала «полночь» (зачем? и разве полночь?). Ещё взяла бумаги, торопливо добавила «Печать: Ворон-Гора-Трава-один: свестано». Даже добавила внизу: «Судья». Будто от неё невесть сколько Вестей ушло, и можно запутаться. Но тоже подписала: «Ваалу-Мауна». И только отбросила графис, то стало… так легко. Так хорошо. Сидела прям на полу, прислонившись к кровати, хвост неприятно заломился, и началось немыслимое для неё — стала плакать, чего с нею не бывает никогда, никак и нигде.

— Я сделала это, я сделала это, — смотрела на левую ладонь в крови, и стало ясно, что не в своей. — Сделала это.