Семейное (гет)

Два года и девять месяцев назад.

 

Первые дни после исчезновения Инеж представляли собой спутанный, полный ужаса туман. Каждый раз, когда очередная группа возвращалась без результата, сердце Прийи падало всё ниже и ниже, оставляя пустоту в груди.

Последующие дни были кошмаром.

После того, как поиски на пляже и в окрестных лесах оказались бесплодными, они отправились в Ос Керво — ближайший город: тот, кто похитил Инеж, не мог так быстро уйти сильно далеко.

Само по себе это было признаком отчаяния: когда равкианские власти были для сулийцев чем-то кроме препятствия? И действительно, офицер полиции неохотно принял их свидетельство, взял описание Инеж, но был достаточно честен, чтобы признать, что они не слишком многое могут сделать. Именно тогда они впервые услышали слово «работорговцы», и Прийя едва не потеряла сознание.

Они вернулись в лагерь. Позже Прийя не могла как следует вспомнить то время, да и не хотела. Но она смутно отметила, что люди приносили им еду и предлагали тихие слова утешения.

Словно у них траур. Словно их дочь умерла.

Фестиваль наступил и прошел без их номера. Они искали по всему Ос Керво и ждали, а потом снова искали. А потом их родственники и друзья, их большая семья, начали собираться, чтобы двигаться дальше на север.

Потому что сидение на одном месте не вернет ее. Потому что ты слышала равкианцев, Прийя, они никогда не возвращаются. Потому что нам всё еще надо кормить детей, и мы уже провели здесь лишний месяц. Мы все убиты горем. Это не твоя вина.

Это не твоя вина. В то мгновение, как Прийя услышала это, она поняла, что ее. На самом деле, она знала это с самого начала.

Ее вина. Вина Девнанда. Чья же еще? Чьей обязанностью было защищать дочь?

Она много ночей сидела на маленькой кровати Инеж, сжимая ее любимую тряпичную куклу. Много дней она не говорила ни слова, парализованная внезапностью потери, скоростью, с которой мир просто… продолжил существовать.

Если бы Инеж в самом деле умерла, траур был бы более шумным, более выраженным. Состоялись бы похороны на ближайшем перекрестке, в память о ней посадили бы дерево, зарезали бы ягненка на поминальный ужин. Но самое большое утешение, что могла ей предложить семья сейчас, было молчание.

То, что происходило с похищенными детьми, никогда не обсуждалось прямо, но и не было тайной. Их отвозили в большие равкианские города, в Шу Хан, в Новый Зем, в Керчию или на Блуждающий Остров, а потом принуждали работать на фабриках, рудниках, полях, пока они не умрут. И в борделях. В том, что касалось юных девочек, варианты были более ограничены. И они никогда долго не выживали.

Прийя слышала, как ее золовка плакала в соседнем фургоне, а глаза ее братьев и сестер покраснели. Она видела, как Ханзи и Аша цеплялись друг за друга, испуганные и расстроенные. Отец молчал, но его глаза были ласковыми и грустными. Прийя ненавидела себя за это, но была рада, что мать не дожила до этого момента и не увидела, как ее собственное материнство потерпело крушение.

И никто ничего не говорил.

Молчание происходило не из жестокости, а из уважения и милосердия. Милосерднее вести себя так, словно их дочь уже умерла. Но хуже всего: глубоко внутри Прийя чувствовала, что и от нее ожидали того же. Что она должна просто принять потерю, пролить слезы, как если бы ее дитя подхватило смертельную болезнь или разбилось насмерть, упав с каната, и продолжать жить. Просто такова жизнь.

Она почти молилась, чтобы кто-нибудь сказал ей это в лицо, чтобы она могла выцарапать ему глаза. Она была окружена людьми, которых любила, теми, кто принял бы пулю за Инеж, и однако ощущала странное желание причинить кому-нибудь боль. Это было непохоже на нее, но она не была похожа на себя. Ее негодование было темной глубокой водой под тончайшим льдом.

Она была не в состоянии смотреть на Девнанда, не в состоянии поднять с ним эту тему. Она вообще едва разговаривала с ним. Она не позволяла себе думать об этом, но глубоко внутри знала: если его молчание означало то же самое, если он просто скорбел, отпускал, сдавался, как правильный потерпевший неудачу отец — это просто прикончит ее. Ей было необходимо верить, что он не таков, но не хватало смелости просто спросить. В любом случае, она была слишком заморожена болью.

И если он обвинит ее в ответ? Она не сумеет уйти от такого удара, так зачем начинать?

Лед треснул, когда они встали лагерем рядом с деревней в окрестностях Ивеца и после быстрого разговора с Маданом и Шанти, Девнанд начал запрягать лошадей, чтобы вывести их фургон из каравана и поехать в город.

Прийя была рада, что его перехватил не брат, а кузен, один из многих.

— Оставь это, брат, — сказал Киран ее мужу, когда она приблизилась; у идиота хватило наглости говорить сочувственно. — Вы оба еще молоды. У вас будет другой ребенок.

Ее охватил идиотский гнев на собственные руки за то, что они были заняты горячими буханками хлеба, который Мераж пекла для них, поскольку Прийя была не состоянии готовить что бы то ни было. Однако гнев быстро забылся, когда Девнанд ударил родственника прямо в лицо — вот так просто, не замешкавшись ни на секунду, будто давно готовился к удару. И будто его негодование тоже было похоронено не слишком глубоко.

Кто-то ахнул, но никто на самом деле не был шокирован. В конце концов, они были скорбящими родителями. Нельзя просто так говорить им в лицо такие вещи.

— У меня есть ребенок, — низким чужим голосом прорычал Девнанд в окровавленное лицо Кирана, в лицо всем, поскольку несколько наблюдателей бросились их разнимать. — У нас есть ребенок.

Никто ему не возразил, но Прийя видела печальное сочувствие на лицах мужчин, словно они слушали человека, который сошел с ума от горя. Находящегося в глубоком отрицании. Окруженная своим народом, она внезапно почувствовала себя совершенно одинокой.

Девнанд высвободился из рук двоих мужчин, которые оттаскивали его от Кирана, обернулся и встретился с ней взглядом.

Следующее, что она помнила — как сидит на месте водителя в их фургоне, достаточно широкого для двоих. Тепло хлеба исчезло из рук. Девнанд держал поводья, и впервые они ехали сами по себе.

Она мельком подумала о Мадане, как она даже не попрощалась с ним. Конечно, Девнанд сначала обсудил свою идею с ней, но у нее не хватало сил, чтобы по-настоящему с кем-то разговаривать.

Но они скоро вернутся, не так ли? Они найдут дочь и вернутся.

— Я не хочу другого ребенка, — услышала она свой голос.

Девнанд взял поводья одной рукой, чтобы другую положить поверх ее ладони. Его движения были нерешительными, медленными, лишенными обычной мягкой уверенности.

— Я тоже.

Прийя любила детей, но они так и не собрались завести еще одного, когда Инеж была младше. И предположение, что она должна просто заменить свою дочь, чувствовалось как оскорбление — ей самой, Инеж, этому безымянному потенциальному ребенку.

Прийя опустила взгляд на их ладони. Они казались незнакомыми, словно принадлежали какой-то другой паре, не онемевшей от горя. Она хотела поднять взгляд на Девнанда, хотела сказать что-то еще. Ничего из этого не произошло. В какой-то момент их руки разъединились.

В общем, они отправились в Ивец. Они обыскали морг и полицейские управления, не обращая внимания на косые взгляды и замечания, и, собравшись с мужеством, отправились в местный бордель — непритязательное здание в бедной части города, которое они не нашли бы без подсказок.

Конечно, было ошибкой просто войти в дом удовольствия и спросить о новых сулийках. Будто кто-нибудь признается в таком родителям. Но позже они узнали, что зарегистрированные бордели в Равке обычно вообще не имеют дел с работорговлей — не было необходимости в принуждении, когда стольких молодых женщин уже вынуждали бедность и голод. Это объясняло, почему матрона так оскорбилась предположением. Их буквально выпнули из заведения.

Позже Прийя решила поверить, что вышибала в самом деле пожалел их, когда, выводя из борделя Мадам Аннушки, прошептал:

— Этот человек ведет дела с некоторыми иностранцами. У него укрытие в западных предместьях, приходит раз в месяц на пару дней. После этого они забирают груз на побережье, чтобы отправиться в Шу Хан морем.

Прийя переглянулась с Девнандом. Его взгляд был темным и горьким.

— Видел его вчера на рынке, — продолжил вышибала. — Возможно, еще в городе.

Он сказал им, что человек по имени Игорь Немлов — широкоплечий здоровяк с волосами соломенного цвета и пятнами грибка на руках, а порой и на лице. Он не знал адреса.

Когда они приблизились к тюрьме, Девнанд остановился.

— Тебе следует остаться сторожить фургон, — сказал он, не глядя на нее. — Я пойду один.

Прийя почувствовала знакомый всплеск негодования, но ссора была бы бессмысленной. Тюрьмы были грубыми местами, и сулийцу всегда следовало стараться изо всех сил, чтобы не попасть туда. Так что она оставила Девнанда там, у дверей этого мрачного приземистого здания, и оба знали, как мало у него шансов, что ему повезет.

Прийя подумала вернуться в общественную конюшню, где они оставили фургон. И даже пошла. Но когда она проходила по главной площади, мысли вернулись к низкому голосу вышибалы и к тому, что может понадобиться на рынке человеку, продающему детей.

Очевидно, еда. Возможно, веревки. Используют ли они какие-нибудь седативные средства, чтобы дети не шумели? Узнает ли она человека, который, возможно, держит ее дочь пленницей, почувствует ли на нем ее сладкий запах? Или он будет выглядеть как любой честный гражданин?

Прийя обнаружила себя на рынке, не помня даже, как решила пойти сюда. Она бывала в Ивеце пару раз прежде, но они никогда не бродили по городу, только приобретали предметы первой необходимости у продавцов, которые были известны честной торговлей с сулийцами, и немедленно уходили.

Она огляделась, пытаясь представить себя мужчиной, который улаживает свои дела, а потом отправляется в укрытие, в котором спрятан похищенный ребенок. Прийя осознала, что со времени похищения Инеж прошли недели, но следовать хоть по какому-то следу всё же было лучше, чем сидеть в фургоне, сжимать ее подушку в попытке удержать остатки ее тепла.

Прийя сделала круг по рынку, нигде не останавливаясь, просто наблюдая. Коробейники, должно быть, запомнили ее как сумасшедшую или ведьму, пытающуюся наложить на них таинственные сулийские чары, поскольку она всматривалась в их лица так, словно пыталась прочитать мысли.

Кто из вас кормит похитителя детей?

Конечно, ей это ничего не дало. Она только почувствовала себя в еще большем противоречии с миром вокруг, еще более выделяющейся, словно горе оставило у нее на лбу отметину.

В итоге Прийя без какого-либо плана направилась на запад. Но когда она проходила мимо аптеки, ее беспокойный ум придумал нечто неожиданное.

Это был маленький городок, и все его немногочисленные предприятия собрались в центральной части. И эта аптека была ближайшей к западным границам.

Сулийцы обычно пользовались для лечения травами и специями, но Прийя примерно представляла, как работают равкианские аптеки. Оставляешь заказ на лекарство и забираешь его на следующий день или, возможно, через несколько дней, если оно сложное. Мази для кожи были простыми, но они должны быть свежими.

Прийя не верила в удачу. Есть только то, что тебе предназначено, и твои собственные выборы. Никакой удачи.

Так что, когда час спустя в аптеку вошел, а затем вышел из нее грузный мужчина с выжженными августовским солнцем волосами и царапинами на предплечьях, Прийя не удивилась. Ее вела судьба.

Она подумала о том, что почувствует Девнанд, когда вернется в фургон и не найдет ее. Но мысль висела где-то в далеком уголке сознания и не отвлекала от миссии. Она вернется к ней позже.

Прийя последовала за мужчиной до предместий Ивеца, прячась за углами и прохожими. Солнце спускалось к горизонту, и она щурилась, пытаясь не потерять мужчину, когда солнце светило ей прямо в глаза.

Она увидела здание, в которое он вошел — скорее сарай, чем дом, одноэтажный, с одним маленьким окошком в той боковой стене, которую Прийя могла видеть. Дом стоял одиноко, на некотором расстоянии от последней улицы, где она прижалась к дереву, наблюдая за тем, как мужчина вошел внутрь.

— Возвращайся в свой караван, бродяжка!

Прийя чуть не подпрыгнула, когда какая-то равкианка рявкнула на нее из безопасности своего окна — достаточно громко, чтобы ее услышали все соседи. Не желая привлекать к себе еще больше внимания, Прийя прошла вперед к полосе леска, представлявшего собой просто кучку молодых деревьев, которые отделяли улицу от дома и не слишком ее скрывали.

Мужчина был уже внутри. Прийя надеялась, что он не слышал женщину и не видел ее. Она поставила на это. У нее с собой не было оружия — в то время мысль о том, чтобы брать с собой оружие, даже не приходила ей в голову.

В следующий раз она будет умнее.

Прийя подождала еще, прежде чем пересечь открытый участок, приближаясь к хижине под косым углом и надеясь, что мужчина не стоит у окна, наблюдая за ней. Она просто хотела взглянуть, больше ничего.

Окно оказалось слишком высоко расположенным, чтобы заглянуть внутрь, но она могла взобраться по трещинам и выемкам деревянной стены, о которой не заботились. Однако оно находилось на западной стороне, так что Прийя обогнула здание сзади, чтобы попытать счастья с противоположной стеной, поскольку так она не будет бросать тень внутрь.

Оказалось, у хижины имелся черный ход, и Игорь Немлов ждал ее там. Доли секунды удивления было достаточно, чтобы схватить ее за горло и припечатать к стене рядом со входом. Приобретенные акробатические рефлексы заставили Прийю наклонить голову вперед, насколько позволяла громадная рука на шее, в противном случае она, вероятно, потеряла бы сознание и всё закончилось бы гораздо раньше.

— Вынюхиваешь в моей собственности, а? — выдохнул он ей в лицо с желтозубой усмешкой, сжав сильнее и другой рукой прижав плечи.

Он больше ничего не сказал, и почему-то именно это сильнее всего испугало Прийю. Позже она поняла: это означало, что он не собирался оставлять ее в живых.

Она не могла дышать, не могла думать, и ее тело не знало, как сражаться. Но оно знало, как избежать смертельной опасности, как пнуть и бежать, поскольку именно так сулийцы выживали, будучи вечно нежеланными гостями. Помогло также, что хижина была построена очень плохо и очень давно. Сквозь приступ паники, стучащий в ушах, Прийя услышала, как скрипят деревянные доски. Быстро подавшись назад, она прижалась затылком к доске, чувствуя, как та поддается. Потная ладонь Немлова на секунду соскользнула — достаточно, чтобы Прийя ринулась вперед и вонзила зубы в мясистую часть между большим и указательным пальцем. Он заорал, инстинктивно слегка отпрянув. У нее был шанс на победу.

Но задняя дверь осталась приоткрытой и, по-видимому, Прийе было суждено услышать доносящееся из хижины слабое хныканье. Так что, вместо того чтобы бежать, она остановилась и бросилась внутрь — без плана, ни о чем не думая.

Однако не слишком далеко продвинулась, поскольку Немлов дернул ее обратно за кончик косы, и сила инерции была такой сильной, что Прийя полетела на пол. Она приземлилась как полагается, но прежде чем успела сморгнуть слезы боли, тяжелый сапог обрушился на ее ребра — один раз, другой, почти отпнув ее, словно мячик.

Из легких вышибло воздух. Прийя сложилась пополам, кашляя от боли. Она слышала, как мужчина что-то говорит низким сердитым голосом, но была слишком занята попытками дышать, чтобы обращать на него внимание.

Наконец она смогла поднять взгляд, чтобы встретить то, что ей предстоит, со всем доступным ей презрением, а его было немало. Так она видела грубые черты Немлова, который смотрел на нее со злобной усмешкой, явно соображая, что с ней делать. Она увидела, как он шагнул ближе и поднял ногу, наверняка собираясь просто раздавить ей шею, словно она насекомое. У нее даже была секунда, чтобы попросить прощения у того, кто находился по другую сторону стены, напрасно надеясь на спасение.

Как вдруг воздух прорезал свист, но Прийя не совсем поняла, что это, пока лицо Немлова не застыло в легком удивлении. Что-то с ним было не так. Должно быть, проблемы с дыханием затронули ее способность мыслить, поскольку она не могла понять что именно, пока он не упал навзничь с торчащим изо лба знакомым ножом.

Прийя перевернулась на спину посмотреть, откуда этот нож взялся. На углу сарая стоял Девнанд, его рука была всё еще вытянута, а выражение лица — почти такое же как у Немлова, что в других обстоятельствах она посчитала бы забавным. Он выглядел потрясенным и растерянным. Он не выглядел раскаивающимся, ни капли.

Растерянность тоже не продлилась долго. Мгновение спустя Девнанд бросился к ней, и Прийя осмелилась попытаться встать. Левый бок горел, всё еще было тяжело дышать, и она знала, что у нее сломано по меньшей мере одно ребро.

Девнанд помог ей подняться и попытался осмотреть на предмет ранений, но она немедленно бросилась к проклятой задней двери со всей доступной ей скоростью — впрочем, не слишком большой. Она хромала, ради всего святого, держась за стену для поддержки. Вот и вся ее акробатическая грация, но сейчас ей было всё равно.

Солнце уже спустилось к горизонту, и хижина погрузилась в полумрак, тусклый свет проникал внутрь сквозь многочисленные щели. Прийя быстро определила источник хныканья — нечто темное слабо двигалось в дальнем левом углу, возле того, что, должно быть, являлось единственной внутренней стеной, поскольку комната была гораздо меньше, чем здание снаружи. Они бросились туда, к похожей на птичку фигурке — вид, который на долю секунды вызвал у Прийи иступленную болезненную надежду. Она заметила незнакомую одежду; торчащую из-под мешка на голове, гораздо более короткую, чем у Инеж, косу. Но, может, он заставил ее переодеться, обрезал ей волосы ради маскировки, это же возможно, правда?

Однако она сразу поняла, что это не Инеж — не ее тело, не ее волосы. Они сняли мешок, и Прийя была почти готова к тому, что заплаканное лицо девушки будет не лицом Инеж. Недостаточно готова.

Она вынула кляп и развязала руки и ноги, не в состоянии какое-то время смотреть ей в глаза.

Девушку звали Падма, и, пока они ждали, чтобы Девнанд втащил тело Немлова внутрь и пригнал фургон, Прийя пыталась незаметно подавить разочарование. Падма была не ее дочерью, но она была чьей-то дочерью. Так что она приложила все силы, чтобы поговорить с девушкой, расспросить ее про семью и где их можно найти.

— Мы разбили лагерь возле Вороного, — сказала Падма, имея в виду приморскую деревню между Ивецом и Ос Керво. — Там была ярмарка и… — ее губы начали дрожать. — Они, наверное, уже уехали.

— Не уехали, — заверила ее Прийя. — Верь мне, они по-прежнему ищут тебя.

Падма ушла на ярмарку. Она должна была помогать матери продавать высушенные травы и специи, но тихонько убежала после того, как ее за что-то отругали — просто ради бунта, как бывает с юными девушками. Она убрела слишком далеко от сулийских повозок, слишком близко к лесу по соседству, и прежде чем она успела опомниться, кто-то схватил ее сзади и потащил в кусты, прижав что-то влажное ко рту и носу. Следующее, что она помнила — она лежит связанная с кляпом во рту в крохотном ящике в куда-то едущей повозке. Она едва не задохнулась до того, как мужчина вытащил ее, затащил в сарай и оставил там привязанной к одному из столбов, с мешком на голове. Он снимал его всего один раз, чтобы она не умерла от жажды, не разговаривал с ней, а на мольбы и слезы отреагировал лишь небрежной пощечиной и угрозой содрать с нее кожу живьем, если она попытается сбежать. Не то чтобы у нее — связанной, ослабленной голодом и дезориентированной — были какие-то возможности это сделать. Она потеряла счет времени, но ей казалось, что со времени похищения прошло два-три дня.

«В этом есть смысл, — прошептал ненавистный голосок на краю сознания Прийи. — Похищение этой девушки стало результатом ее поступков. Инеж всегда была хорошей девочкой. Она должна была оставаться в безопасности».

Прийя мысленно дала себе пощечину, сгорая от стыда, и продолжила утешать Падму, которая не сделала ничего, чтобы заслужить такую судьбу. «Совершенно ничего», — повторила она себе, чувствуя, что ей предстоит отучиться от многих убеждений.

Чистым чудом им удалось покинуть предместья города незамеченными. Впоследствии Прийя гадала, подумал ли о них вышибала Мадам Аннушки, когда услышал, что Немлова нашли мертвым в своем убежище, с дырой от ножа в голове, а по всей хижине — раскиданные кандалы и веревки. Если подумал, должно быть, так и не потрудился никому сказать, поскольку она не слышала, чтобы кого-то разыскивали за убийство. Конечно, помогло то, что у Немлова никогда не было много друзей. Она бы не удивилась, если бы первыми до него добрались звери. В темном уголке своей души она на это надеялась.

Им пришлось вернуться в караван, чтобы позаботиться о ранах Прийи и не путешествовать ночью.

Было уже темно, когда они приблизились к лагерю. Она почувствовала, как еще один нож вонзается в сердце, когда родственники выбежали из своих фургонов с надеждой на новости. Должно быть, они с Девнандом представляли собой ту еще картину — едва избежавшие смерти и вернувшиеся с девушкой, которая не была их дочерью. К счастью, она слишком устала и испытывала слишком сильную боль, чтобы беспокоиться.

Мераж пришла остаться с Падмой, и Прийя прохромала в фургон своей свекрови, где та обычно обрабатывала раны. Благодаря неудачному замужеству и годам помощи акробатам с травмами, Шанти привыкла к отвратительным синякам, но даже она ахнула, когда Прийя неохотно подняла длинную тунику.

— И что это такое? — цокнула она языком, доставая баночки и чистые тряпки. — Ты пыталась убить себя, meja?

«Не то чтобы это имело значение, — мрачно подумала Прийя. — Какой во мне смысл теперь?»

Всё приключение по-прежнему чувствовалось нереальным, и ей совсем не хотелось останавливаться и осмыслять его. Потому что это означало бы осознать, что она едва не умерла, ее муж забрал жизнь человека, а их дочь всё еще не нашлась.

Подозрение о сломанном ребре подтвердилось, но Шанти рассеяла ее сомнения о каких-либо других серьезных повреждениях. Она промыла несколько царапин, осторожно смазала синяки и запретила резкие движения на несколько следующих недель.

Прийя оцепенело слушала ее, кивая время от времени. Но когда она собралась встать и уйти, Шанти медленно взяла ее лицо в ладони. Даже в ее возрасте она была выше своей невестки, так что сидя на стуле перед ней, она была вынуждена немного наклониться, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Прийя вспомнила, как, несколько лет назад увидев мельком отца Девнанда, удивилась, как этот обычного вида неприметный мужчина сумел годами внушать такой ужас столь сильной женщине.

— Я задала тебе вопрос, Прийя, — мягко произнесла Шанти. — Ты пытаешься умереть?

Прийя стиснула зубы и покачала головой, придушив поднимающуюся волну раздражения в покрытой синяками грудной клетке. С Шанти дурно обращались, и ей было близко знакомо страдание, но она никогда не теряла ребенка.

Однако нотация, к которой она приготовилась, так и не прозвучала. Шанти наклонилась ближе и поцеловала ее в лоб, как делала ее мать до того, как умерла несколько лет назад.

— Хорошо. Потому что я могу только молиться о том, чтобы когда-нибудь снова увидеть свою внучку, но если мы потеряем и тебя, это точно не поможет.

Теперь Прийя по-настоящему подняла взгляд. Шанти улыбалась, но ее печальные глаза блестели.

Мераж так и не вышла замуж. Инеж была ее единственной внучкой.

Прежде чем Прийя успела разрыдаться, свекровь отпустила ее.

* * *

Падма осталась на ночь в фургоне Мераж. У сестры Девнанда был свой собственный, поскольку она являлась портнихой каравана и по сути жила в своей мастерской. И она обладала легкой непринужденной манерой держаться, которая всегда располагала к ней детей. К тому моменту, когда Прийя пожелала им спокойной ночи, Падма выглядела более расслабленной, с сонными глазами свернувшись на свободном матрасе под лоскутным одеялом. Они собирались отправиться в Вороной на рассвете.

— Спасибо, — прошептала Прийя, когда Мераж вышла с ней на улицу. — Я бы пригласила ее к нам, но…

Она не знала, как сказать, что ей невыносима мысль о том, что другая девочка будет спать в кровати Инеж.

Мераж отмахнулась.

— Не глупи. Вас там уже двое, а у меня целый фургон для меня одной.

Прийя сумела слабо улыбнуться. Мерцающие глаза золовки изучали ее с необычной проницательностью, и она решила быстро вынуть занозу.

— Она рассказала тебе, что произошло, не так ли?

Мераж обернулась на занавешенный вход и пожала плечами.

— Она знает только, что что-то случилось и что тот мужчина мертв. И честно говоря, этого достаточно для всех нас, — она не прятала взгляд.

Этого не было достаточно. Прийя потерла ладонями лицо. Головная боль становилась сильнее.

— Это моя вина.

— В том, что этот ребенок свободен? О, думаю тебя можно простить.

Прийя вздохнула и покачала головой, не зная, что сказать, не желая просто уйти. Мераж смотрела на нее с возрастающим сочувствием.

— Тебе нужно отдохнуть, didi, — мягко произнесла она, осторожно положив ладонь ей на плечо. — Дев уже внутри. Иди попытайся поспать.

Прийя вдруг поняла, насколько очевидно она тянет время. Стыд заменил мужество, и коротко попрощавшись, она покинула Мераж.

Девнанд сидел на их импровизированной кровати, устроенной на ящиках в передней части фургона, глядя на свои руки. Когда она вошла, он молча встал, позволяя ей лечь.

Им никогда не надо было говорить о том, как невыносимо после того дня приближаться к кровати Инеж, поскольку страшно осквернить это место новоприобретённым бременем. Это просто стало одним из их правил.

Они молча приготовились ко сну, но, когда Прийя села со своей стороны матраса, прямо держа спину, чтобы избежать дополнительной боли, Девнанд задержался, стоя в центре фургона, будто он вдруг начал сомневаться, его ли это дом.

Не то чтобы она не чувствовала себя виноватой. Чувствовала, и возможно, это и было причиной ее раздражения.

— Ты собираешься отныне не разговаривать со мной? — напряженно спросила она.

Он наконец поднял на нее взгляд, но, к ее еще большему расстройству, в его глазах не было гнева. Только печаль.

— Не знаю, Прийя, — сдержанно ответил он. — Ты собираешься отныне наказывать меня молчанием?

— Наказывать тебя? — она недоверчиво нахмурилась. — Я не думала наказывать тебя, Девнанд.

— Тогда что ты думала?

— Ничего! — она проигнорировала укол боли в ребрах, пытаясь вспомнить, что на самом деле происходило в ее голове. Всё было в полном тумане. — Я… У меня появилась догадка, и я последовала за ней, и увидела его, и он соответствовал описанию, и… — она выдохлась.

— И что, ты подумала: «К черту моего бесполезного мужа, вполне могу справиться одна», — да?

Он тоже повысил голос, но Прийя заметила, что в нем присутствовала горечь. Поначалу она даже не поняла весь смысл его слов.

— Я сделала то, что должна была, — прошипела она, а потом остановилась. — И в любом случае, как это делает тебя бесполезным?

— Не притворяйся, будто не думаешь так!

Теперь оба по-настоящему кричали.

— Не думаю как?

— Что я не сумел защитить ее и не сумел защитить тебя!

В то же мгновение, что слова вылетели из его рта, он захлопнул его и отвернулся от нее, его черты стали резкими от стыда.

Прийя промахнулась мимо трапеции и теперь падала. Застигнутая врасплох, в мертвой тишине, она слышала звук собственного дыхания.

Девнанд направился к выходу.

— Подожди… — сказала она, попытавшись встать, но только зашипела от боли, вызванной резким движением.

В глазах на мгновение потемнело, а в следующее она почувствовала, что он сидит рядом с ней, положив руку ей на плечо.

— Что такое?

Его голос звучал виновато, и она тут же почувствовала себя жалкой.

— Ничего, — выдавила она. — Не следовало двигаться так резко.

Девнанд шагнул к кровати.

— Тебе что-нибудь нужно? Что сказала nana?

— Это всего лишь ребро. Мне просто надо переждать.

Прийя не хотела просить его остаться сейчас, но он устроился рядом с ней — сел, подтянув к себе колени. Пока она пыталась подобрать слова, он сказал:

— Я не хотел кричать на тебя.

Сердце сжалось. Это всегда было одним из его худших страхов: быть мужем, который пользуется голосом как оружием. Оглядываясь назад, она почти хотела, чтобы сбылся этот вместо другого.

— Я первая начала.

— Неважно.

В фургоне было темно, единственным источником света являлась луна и остатки костров, светящие сквозь маленькое окно. Однако Прийя могла четко видеть руку Девнанда рядом с ней. Она потянулась и взяла ее в свою, и рука всё еще была настоящей.

— Я виню себя, — сказала она и крепче сжала его ладонь, когда он напрягся. — И я знаю, ты винишь себя. Но я не могу винить тебя.

Правдивость этих слов пришла к ней в ту же секунду, как она их произнесла. Она бы подумала, что исчезновение Инеж было их общей виной, но даже если так, наказание пришло вместе с преступлением. Она всё еще негодовала на себя, но не могла чувствовать того же в его адрес.

— Я не хотела, чтобы это произошло, — добавила она, когда Девнанд ничего не сказал. — Я просто…

Эта боль в груди всё еще из-за ребер? Его ладонь была теплой и твердой, не позволяя ей потеряться в боли.

— Не могу остановиться, — ее голос дрожал. — Я не знаю, что делать, или куда идти, но не могу остановиться. Я не остановлюсь, иначе… — она разрыдалась, потопив последние слова в слезах.

Иначе я умру. Или сойду с ума. Или моя несостоятельность как матери будет полной и необратимой.

Она не заметила мгновение, когда Девнад отпустил ее руку, только когда обнял ее за плечи со всей возможной осторожностью, и только это приглашение ей и было нужно, чтобы позволить себе прислониться к его груди. Всё ее тело закричало от движения, но ей было всё равно.

— Мы не остановимся, — сказал он, она чувствовала его дыхание у себя на макушке. — Обещаю.

Эти слова принесли Прийе некоторое облегчение, но она слишком многое подавляла, чтобы остановиться сейчас. Она плакала в горячей, почти страстной агонии, которую причиняла ее телу дрожь. Чем хуже, тем лучше.

Некоторое время они не говорили. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что Девнанд тоже плачет. Его слезы падали ей на волосы, пока он прижимал ее к себе, а грудь под ее головой едва заметно дрожала от рыданий.

— Я оставила тебя одного, Дев, — прошептала она, когда худший момент срыва прошел.

— Тебе было больно.

— Тебе тоже. И я оставила тебя.

— Ты мать, — мягко произнес он, словно это было достаточным объяснением. — Ты могла проклинать весь мир и быть в своем праве.

— Но не тебя, — покачала она головой. — Не тебя, не тебя.

Он крепче сжал ее плечо — то, которое не слишком пострадало.

— Всё хорошо. Если уж на то пошло, я тоже оставил тебя. Мы просто не будем больше так делать. Никакого эха.

И дело было решено. Она с тихим стоном отстранилась, прислонившись к стене, и посмотрела на Девнанда. Даже в слабом лунном свете она видела, каким уставшим он выглядит.

Прийя подняла руку и неловко вытерла рукавом его мокрые щеки. Он невесело улыбнулся, глядя на нее. Она осознала, что скучала по его взгляду.

— Как… ты себя чувствуешь? — спросила она. — После, ну…

Ему понадобилась секунда, чтобы понять, что она имеет в виду, но после короткого размышления он пожал плечами.

— Не уверен. Думал, буду чувствовать себя более, ну знаешь… виноватым?

— Ты не должен, — быстро сказала Прийя и имела это ввиду.

Если бы раньше кто-нибудь спросил ее, она бы сказала, что убийство изменило бы Девнанда в ее глазах навсегда. Но вот он всё тот же верный и добрый человек, которого она знала годами. Ничего важного в нем не изменилось.

Почему-то из всего, что случилось в Ивеце, смерть Немлова беспокоила ее меньше всего, и то только потому, что она могла иметь для них последствия. Возможно, он не причинил зла Инеж, но причинил другим.

Прийя взяла в ладони лицо своего мужа.

— Я жива благодаря тому, что ты сделал это. Падма в безопасности благодаря тому, что ты сделал это, — она помолчала. — Только жаль, мы не смогли сначала расспросить его.

Девнанд коротко засмеялся.

— Вижу, ты входишь во вкус.

Она вздохнула, уронив голову.

— Ты прав. Я поступила глупо.

— Я так не говорил. И если на то пошло, то, что Падма в безопасности — твоя заслуга не меньше, чем моя.

Прийя прикусила губу. Свинец в груди никуда не делся.

— Мы нисколько не приблизились к тому, чтобы найти нашу дочь, — прошептала она.

После паузы Девнанд прикоснулся к ее щеке, заставляя поднять взгляд.

— Давай сначала отвезем эту девочку домой. А потом придумаем, что делать дальше. Но я обещаю тебе, — его голос был тверд, — мы не остановимся.

Она встретилась с ним взглядом и кивнула.

Наконец они легли, оставляя между собой как можно больше пространства, чтобы не задеть синяки Прийи. Она почти заснула, когда Девнанд позвал ее.

— Хм?

— Обещай мне, — тихо произнес он, — что ты больше никогда не предпримешь ничего подобного в одиночку. Дай мне слово.

Она улыбнулась в темноту.

— Отлично. У этого не будет эха. Но ты тоже должен обещать.

— Похоже, я меньше склонен к подобному.

— Мы не можем быть в этом уверены.

Он вздохнул.

— Хорошо. Обещаю.

Они держали свое обещание. Большей частью.

* * *

Мать Падмы, выбегающая им навстречу из каравана, будет одним из самых живых воспоминаний Прийи на всю оставшуюся жизнь. Они ехали верхом, фургон тянула одна из запасных лошадей Мадана, и девочке не терпелось спешиться, как только она издалека увидела очертания сулийского каравана.

Прийя наблюдала, как Падма и ее мать обнимаются, обе в слезах, и изо всех сил старалась подавить темный уголок сознания, который шептал, что она тоже этого заслуживает.

Она помотала головой. Если бы каждый получал то, что заслужил, и Инеж, и эту девочку никогда не похитили бы. Так что она сосредоточилась на сцене встречи. Она была трогательной и душевной, и позже подарила ей надежду, что кто-то где-то придет за ее ребенком, как они пришли за этим.

Караван был маленьким, не больше пяти фургонов, но люди не торопились показываться. Несколько изумленных лиц выглянули из косых окон.

Девочек крадут время от времени. Обычно девочки не возвращаются.

Прийя почувствовала вспышку гнева. Если Инеж когда-нибудь вернется, так ее встретят близкие? Она надеялась, что нет. Тогда пришлось бы отказаться от множества родственников.

Она осталась на лошади, не желая рисковать еще больше навредить ребрам, что было бы неизбежно, если бы мать Падмы добралась до нее. Девнанд спешился и быстро переговорил с женщиной и другими людьми каравана, после чего похлопал на прощание Падму по голове и присоединился к жене. Когда они отъехали, Прийя обернулась посмотреть, как девочка идет внутрь поселения, окруженная, видимо, кузинами, словно драгоценность в оправе, и жар в сердце немного смягчился.

— Бедняжка беспокоилась о каком-то мальчике, — сказала она.

— Всего лишь ухаживание, ее мать сказала мне. Ей еще нет шестнадцати, — Девнанд потянул вожжи, замедляя лошадь. — В любом случае, если у парня с этим какие-то проблемы, она может найти кого-то получше.

Прийя улыбнулась, но Девнанд был задумчив.

— Мужчины сказали мне кое-что, чего не говорили ее матери. В процессе поисков они нашли… местечко в Новокрибирске.

Он сглотнул, на его лице читалось отвращение.

— Некий… подпольный бордель. Они сказали, что заплатили, чтобы посмотреть на девушек, и там была сулийка, но они не успели узнать ее имя, прежде чем их выпнули.

Прийя нахмурилась, чувствуя, как мягкость испаряется из груди.

— И они просто… ушли?

— Они уже привлекли внимание, Прийя. Они никому не помогли бы, если бы их арестовали.

— Но это место нелегально!

— Да, и владелец заплатил бы штраф. Каждая девушка достаточно запугана, чтобы поклясться, что занимается этим добровольно. Некоторых из них забрали бы в сиротский приют из-за того, что они слишком юны, некоторых отправили бы в тюрьму за работу без лицензии. Владелец дал бы взятки нужным людям и продолжил бы свое дело. А наши братья остались бы за решеткой за жестокое нападение.

Их лошади остановились. Прийя посмотрела мужу в глаза и увидела в них бурю собственного сердца. Это почему-то успокоило ее.

— Они привлекли внимание, — повторила она. Девнанд кивнул. — Думаешь, мы сможем избежать той же ошибки?

Он мрачно улыбнулся.

— Если будем держаться вместе, думаю, сможем. В конце концов, мы оба очень тихие.

— Что, если ее там нет? — спросила Прийя, не в состоянии подавить свой худший страх.

И он дал ей единственный ответ, в котором она нуждалась:

— Тогда мы продолжим искать. Мы продолжим бороться.

Они тогда еще не знали, но так всё и началось.

Работорговля в Равке была не столь развита, как в других странах, но их поиски из-за этого стали сложнее. Не было модели, по которой можно было бы обнаружить подвал, в котором какой-нибудь военный в отставке держал несколько детей, чтобы сдавать их в аренду каким-нибудь расположившимся неподалеку солдатам; или полинявшего равкианского дворянина, охотящегося на собственных рабов; или бордель, замаскированный под постоялый двор рядом с Удовой. Но они искали, хотя каждый новый след вызывал у них тошноту.

Вначале они боялись, что их этническая принадлежность будет им мешать, но вскоре поняли, что могут использовать ее как преимущество, поскольку, хотя все видели в них потенциальных воров, никто не считал сулийскую пару настоящей угрозой. Прийя знала, что никогда не забудет о том, сколь многие равкианцы думали, будто сулийцы даже не умеют читать.

Но потом появилась другая проблема. После того, как Прийя проникла в бордель через крышу и справилась с опустошением от того, что не нашла там Инеж, просто развернуться и оставить нескольких полуголодных, испуганных девочек-подростков, смотрящих на нее со смесью надежды и страха, казалось неправильным. Здесь заключалось множество новых вопросов: что им делать? Возможно ли незаметно вывести их в самый темный предрассветный час после того, как уйдут все клиенты? Если их заметят, сражаться или бежать? Если сражаться, способны ли они вообще на это? Нож, который Девнанд швырнул в Немлова, был одним из тех, которыми он пользовался во время представлений. Он был тупой, чтобы избежать придирок равкианской полиции, но тяжелый и с достаточно острым концом, чтобы пробить череп.

Однако они не могли полагаться только на метание ножей. Так что Прийя нашла еще одну аптеку.

В итоге они провели целую неделю в Новокрибирске, в жуткой тени Каньона, прячась в подвале заброшенного дома, составляя план, как уничтожить тюрьму, в которой даже не было их дочери.

Прийя едва спала. Каждый раз, закрывая глаза, она видела Инеж. Инеж, улыбающуюся ей с каната, с венком из роз на голове. Инеж, падающую вместе с лепестками прямо в бездну, и свет ее глаз исчезал во тьме. Инеж, с плачем зовущую мать прийти и спасти ее, недоумевающую, почему она не приходит.

А потом она просыпалась, и мысль о том, чтобы просто продолжать поиски, оставить этих детей их судьбе, чувствовалась еще большим предательством — ее дочери, ее собственного материнства. Она не могла вынести этот выбор.

Они вытащили их — ночью понедельника, когда было мало клиентов. Они часами вели наблюдение за зданием. Когда ранним утром ушел последний мужчина, Девнанд подкрался к охраннику и вырубил его рукояткой ножа. Если рана окажется смертельной, они готовы были взять на себя такой риск. Владелец лежал на столе в своем кабинете, усыпленный квасом со снотворным, который принесла ему одна из девочек вместе с ужином. Прийя сказала ей, что он всего лишь уснет. Она знала, доза была достаточной, чтобы убить его. Она не собиралась останавливаться на этом. Пытки выбора между собственной дочерью где-то и другими детьми здесь и сейчас уже было достаточно, чтобы почти свести ее с ума. У нее не осталось сил размышлять о том, правильно ли убить работорговца. Она разберется со своей совестью, когда вернет дочь.

У них был план вывести девочек из города, и он сработал. Единственной заминкой было, когда они ворвались в кабинет владельца и нашли в плохо запертом ящике стола заработок за предыдущие выходные. Тут не было состояния, но Гафа много потратили, ничего не заработав, и эти деньги, какими бы грязными они ни были, могли сильно ускорить поиски.

А также они могли помочь кучке голодных девушек добраться домой, а тем, кому некуда идти, помочь встать на ноги. Прийя с Девнандом обменялись долгим страдающим взглядом. В итоге она вытащили из стопки двести влашек. Это была малая часть того, что они уже потеряли. Остальное они распределили между пленницами.

Деньги оказались третьим препятствием и, наверное, самым досадным. Вернувшись из Новокрибирска, они глянули на свои сбережения и поняли, что они покроют только одну-две такие операции, не больше. График их выступлений полетел к чертям в то утро, когда забрали Инеж, но одна мысль о том, чтобы вернуться на проволоку, вызывала у обоих тошноту. Прийя так и не смогла отделаться от подозрения, что именно там работорговцы приметили Инеж.

Тем не менее они остались на следующее выступление, организовывали график, устанавливали палатку и сцену, наблюдали за тренировками и репетициями. То, что когда-то было их страстью, стало рутиной, но они выполняли работу, стиснув зубы. Как только представление закончилось, они взяли свою долю и вернулись к поискам.

Прийя не осмелилась сказать Мадану обо всем, через что они прошли и что планировали, но на этот раз не могла уехать, не поговорив с ним. Ее отец, постаревший больше от горя потерь, чем от времени, уже некоторое время назад утратил осанку акробата, но сохранил гордую линию челюсти и живой проницательный взгляд.

— Папа, — спросила Прийя, опустившись на колени рядом со стулом, на котором он сидел рядом со своим фургоном, — думаешь, я правильно поступаю?

Она знала, что действует напрямик, а отец никогда не позволял ей этого. Мадан положил ладонь ей на голову и мягко погладил по волосам.

— Мальчиком я слышал, что тетя моей матери потеряла сына, которого забрали равкианские мордовороты. Он был рыжий, и они решили, что она его украла, — сказал он.

Прийя кивнула. Такое случалось с сулийскими детьми, которые обладали «необычной» по мнению равкианцев внешностью. Настолько, что сулийцы стали красить волосы детей, если они были недостаточно темными.

— Она скорбела по нему, но и всё. Словно он умер, — отец наклонился ближе к ней, глядя в глаза. — Не так уж необычно для сулийцев терять людей по каким-то иным причинам, чем смерть. Но моя дочь, из всех нас, решила бороться.

Ее губы задрожали.

— Правильно ли ты поступаешь? — задумчиво повторил Мадан. — Откуда мне знать? Все мои дети выросли рядом со мной. Я только знаю, что горжусь тобой. И если ты поступаешь неправильно, что ж, я горжусь тобой из-за этого.

Он поцеловал ее в лоб — знак привязанности, который он считал неуместным с тех пор, как она выросла. Это не поставило точку, но она всё равно была благодарна.

Сулийских детей обычно не проверяли, так что те их них, кто обладал силами Гришей, жили, затаившись, помогая только самым близким. Пришлось приложить немало усилий, чтобы завоевать у такого Прочника достаточно доверия, чтобы он сделал пару духовых трубок, а Шанти знала, экстракты каких растений могут парализовать человека, если их смешать, но и тогда им приходилось быть осторожными. Хороший Корпориал мог найти яд в теле, если его обнаружат достаточно быстро. Так что они заботились о том, чтобы тела не нашли, предпочтительно никогда.

Вообще они избегали убийства, насколько могли. Однажды им удалось украсть документы, которые связывали чиновника городского совета Удовы с заводом, который использовал труд детей, пока они не умрут, и подкинули их местной полиции. Он выкрутился, хотя потогонное производство и было закрыто. Прийе не очень-то нравился результат, но она напомнила себе быть терпеливой.

С каждой частичкой страданий, которые они находили и уничтожали, она чувствовала, как разрыв внутри расширялся. С каждым борделем и потогонным производством, которые они проверяли, в ней всё больше поднималось отчаяние.

Возможно, Инеж будет в следующем. Наверняка она будет там. Этот мы еще не проверили. Она будет там.

И ее там не было. Никогда. Но были другие девочки и мальчики, чьи родители по какой-то причине не могли им помочь, и снова Прийя просто не могла пойти дальше. Конечно, голос в голове не мог упустить такую возможность.

Посмотри на себя, Санкта Прийя, спасительница украденных детей. Что насчет твоего ребенка? Ты всё еще ищешь ее или просто пытаешься компенсировать свою несостоятельность?

Она не знала ответ. Она не знала, что еще может сделать. Так что просто двигалась вперед, не утруждаясь попытками заставить замолчать ядовитый шепот в голове. В любом случае, она это заслужила.

Они провели зиму в попытках сочетать работу в цирке с охотой на работорговцев. Они едва успели поискать в восточных регионах Равки, как разразилась война. Когда они брели через измученный войной восток, чтобы вернуться в Шу Хан, а потом Западную Равку, Прийя молчала, но голос внутри был громче, чем когда-либо.

Она могла быть там. Это твоя вина. Ты задержалась.

Сулийцам в основном удавалось избежать войны, держась своих старых путей, вдали от городов и их политики. Прийя и Девнанд не могли позволить себе такую роскошь, но поиски стали еще тяжелее, чем раньше. Выступления тоже не приносили много дохода, поскольку у обедневших равкианцев не было лишних денег, чтобы тратить их на развлечения.

Осторожные поиски, которые они предприняли в Шу Хане, не принесли результатов, но случай Немлова доказал, что там оказываются девочки из других стран, так что им надо было двигаться дальше на восток. Проблема состояла в том, что они просто не могли себе этого позволить. К маю они большей частью полагались на щедрость своего каравана, просто чтобы выжить. Это привело к очередным решениям, которые Прийя не хотела принимать.

Поскольку единственной ценной вещью в их фургоне был ларь с наследством Инеж. Шелка для свадебного платья, которые они купили после успешного года, когда она была совсем малышкой, золотые кольца для носа и ушей, которые она должна была надеть на свой шестнадцатый день рождения, семейные драгоценности, которые составят ее приданое. Продать это означало бы сдаться.

— Не смейте, — раздался от входа в фургон голос Мераж, заставив их обоих подпрыгнуть.

Она прошла внутрь и закрыла ларец, который они задумчиво рассматривали. Отодвинув его, она положила на его место сверток красной ткани. Прийе не надо было развязывать его, чтобы знать: внутри собственное приданое Мераж — шелк и золото, и красивые платья, которые она вышивала с подросткового возраста.

— Bahin… — начал Девнанд, но она перебила его.

— Мне уже за тридцать, Дев. Любой дурак, который решит жениться на мне, пусть лучше имеет более интересные причины, чем золото моей семьи.

Она села на пол перед ними. Ее взгляд не дрогнул.

— Продайте их, — твердо произнесла она. — Делайте, что должны.

— Мы всё еще… — Прийя сглотнула ком в горле. — Мы не можем быть уверены, что найдем ее.

Мераж улыбнулась. Как и большинство улыбок в эти дни, эта была грустной.

— Вы находите других. Найдете и ее. Мы будем рядом, сколько понадобится.

Это было правдой. Возможно, более дальние родственники отвергли бы их новый стиль жизни, если бы ближайшая семья не встала на их сторону самым четким образом. Мераж без запинки отвечала любому, кто взялся бы критиковать их методы, что это не их дело, а Мадан, хотя всегда разговаривал мягко и вежливо, мог быть еще более беспощадным.

Однажды Прийя слышала, как он говорит ее кузену, который решил, что Мадан должен «вразумить свою дочь»:

— Хм. В последний раз, когда я проверял, никто из твоих отпрысков не пропадал. Почему бы тебе не благодарить судьбу молча?

Кузены приносили им еду и лекарства, и темную одежду для операций, которые не все из них одобряли, но все в итоге так или иначе помогали. Первым предложением Кирана был нож для Прийи, который она приняла с благодарной улыбкой.

Они отправились в Шу Хан, прошли дальше, чем какой-либо сулийский караван до них. Ничего. По пути обратно, они услышали о живущей в сельской местности семье, в которой жена была наполовину сулийка, и решили заглянуть на всякий случай.

«Жене» оказалось одиннадцать. Она чуть не убежала от них в страхе, что ее вернут тем же родителям, которые продали ее. Вместо этого они забрали Зару в свой караван, оставив с Мераж, пока решали, что с ней делать.

— Вы можете перестать ломать голову, — сказала Мераж на следующее утро. — Она остается со мной.

Прийе стало стыдно из-за того, какое облегчение она испытала. Альтернативой было бы взять Зару к себе, а это выглядело подозрительно похоже на замену Инеж.

Они продолжали выступать. Они продолжали искать. Они без жалоб продирались сквозь каждый день и ворочались от неприятных снов каждую ночь. Они редко говорили о том, что чувствуют. Раньше они делали это постоянно — это было условием их брака. Теперь они строили планы, воровали, убивали, латали раны друг друга, доверяли друг другу, обсуждали планы, но больше ничего.

Раньше они были влюбленной парой, думала Прийя. Теперь они стали соучастниками в преступлении. Это казалось более соответствующим обстоятельствам.

Временами той весной, лежа рядом с Девнандом, она размышляла, не конец ли это их брака. Если спасение детей, как странный побочный эффект бесплодной погони за дочерью, было единственным, что держит их вместе. Если у нее вообще оставалось право на брак.

Примерно через год после исчезновения Инеж у Прийи прекратились кошмары, и это безумно ее испугало. Она всё еще видела порой Инеж во сне — если ей вообще что-то снилось, сны всегда были о ней, только о ней, — но яркие душераздирающие картины испуганной и раненой Инеж, ее голос, зовущий маму — всё исчезло.

Она не знала, как это понимать. Ее девочка умерла? Или — еще хуже — Прийя смирилась с тем, что больше никогда ее не увидит?

Она не принимала решения рассказать Девнанду. Это просто случилось однажды утром, когда они вместе завтракали. Она не ждала, что он что-нибудь скажет, и какое-то время он молчал, глядя в чашку.

— Со мной то же самое, — тихо произнес он затем. — Раньше они снились мне каждую ночь. Думаешь, это что-то значит?

Сложный вопрос. Прийя наблюдала, как от их чая поднимается пар.

— Что бы это ни значило, — секунду спустя ответила она, — мы не должны останавливаться.

И они не останавливались.

Спустя пару дней Прийя нашла среди своих вещей маленький букет полевых цветов, когда они готовились к очередному путешествию в одиночестве. Она просто стояла там, ошеломленная, не уверенная, как она реагировала на такое прежде. Когда Девнанд повернулся к ней, она всё еще стояла, вертя цветы в руках, словно некий загадочный невиданный предмет. Что прежняя Прийя делала в таких случаях? Она не могла вспомнить. Тем не менее она достаточно осознавала окружающее, чтобы заметить неуверенность на его лице.

— Я, э… — он сглотнул. — Сейчас не сезон для дикой герани.

Он потер шею, вмиг став тем раненым мальчиком, в которого она влюбилась. Впервые за год Прийя почувствовала, как сердце тянет знакомая старая нежность. Боль всё еще присутствовала, но, видимо, у нее неплохо получалось быть постоянно раздираемой на части.

— Не знаю, стоило ли это делать… — Девнанд указал на цветы. — Но Инеж выглядела такой счастливой каждый раз, когда я приносил их тебе. Она всегда гордилась тем, что у нас есть. Я не хочу разочаровать ее, — он громко выдохнул, — и я не хочу потерять тебя.

Глаза Прийи месяцами оставались сухими, но теперь она почувствовала в них жжение. Она медленно отложила букет, шагнула к Девнанду и обняла его. Любовь, боль, скорбь, чувство вины, гнев — она так долго испытывала одновременно столь многое, что уже не знала, как пользоваться словами. Какая ирония в том, что из них двоих первым начал говорить Девнанд.

— Я тоже не хочу потерять тебя, — сумела она произнести, и пока этого было достаточно.

Разрушение Каньона облегчило странствия сулийцев, но не слишком изменило планы цирка.

Тем августом они снова остановились возле Ос Керво, и пока они там были, Прийя ни на секунду не находила покоя. Она знала, что Девнанд чувствует то же самое.

Ленивым жарким послеполуднем, после того как все ушли готовиться к вечернему представлению, Зара, явно страдая от месячной боли, зашла в фургон своей матери. Он стоял в стороне от других, ближе к берегу.

Вскоре после этого из близлежащих кустов появилась группа из трех мужчин. Один из них отдернул занавесь на входе, и они недоуменно замерли — фургон был пуст. Пока они стояли там, размышляя, куда делась девочка, двое из них упали с ножами в затылках, а третий застыл, парализованный дротиком в спине. Девнанд и еще несколько мужчин из их семьи забрали тела и пленника, пока Прийя извлекала бледную сердитую Зару из средних размеров ящика для тканей — они опустошили его заранее, и маленькая как птичка девочка без усилий туда поместилась. Она сама настояла играть роль приманки. Прийя оставила ее с Мераж и присоединилась к Девнанду.

В мгновение ока лагерь упаковался и перебрался в другое место. Вечернее представление отменили, поскольку оно никогда не стояло в расписании.

Они вместе ждали, пока связанный пленник придет в себя. Он был в сознании всё время, но пока яд не прекратит действовать на его тело, они могли добиться только ужаса в его глазах. И хотя Прийе нравилась эта картина, она хотела информации.

Мужчина был равкианец, и он говорил. У него не было причин молчать, никакой верности своим сообщникам. Он не помнил Инеж — так они узнали, что одна и та же команда работорговцев редко охотится в одном месте два года подряд. Он сказал им, что они приводили пленников только на корабль, никогда в другие части Равки и не в Шу Хан. Он не знал координаты заморских аукционов — команда просто следовала приказам капитана. Но клиенты были в основном с Южных Колоний, Блуждающего Острова и из Кеттердама.

Прийя изо всех сил старалась не дать чувствам проявиться на лице, но нечто внутри нее разбилось.

Со времени своего пленения Инеж никогда не была ни в Равке, ни в Шу Хане. Всё это время они обманывали себя, ища там, где могли, вместо того где надо было.

Отличная работа, Санкта Прийя. Хорошая мать для всех, кроме собственной плоти и крови.

Они отпустили мужчину с условием, что он никому о них не расскажет. Даже Прийя не могла заставить себя убить безоружного пленника.

Однако у нее не было проблем с тем, чтобы позже проследить за ним и прикончить с крыши в Ос Керво, когда он направился в тот же полицейский участок, в котором они искали помощи год назад.

Это нисколько не помогло уменьшить боль в груди.

Они распланировали возможные маршруты. Имело смысл отправиться в Новый Зем и начать поиски оттуда, но будучи сами по себе, они больше не смогут полагаться на караван. С поднявшимися из-за войны ценами на всё, путешествие через Истинноморе стоило больше, чем они заработали в предыдущий год. Остатки приданого Мераж могли покрыть его, но не более.

Они сидели у костра возле своего фургона, глядя друг на друга глазами, полными слез, не в состоянии произнести вслух ни слова.

Им пришлось ждать. Они распыляли усилия и отвлеклись, и теперь их дочь платила за это.

— Хорошо, — наконец выдавила Прийя. — Мы вернемся в форму. Будем выступать и накопим. Будем оставаться сосредоточенными.

Они не остались сосредоточенными. К этому моменту слухи о пропавших детях, о местах, где их эксплуатировали, сами доходили до них, и они не могли оставаться в стороне.

Тем не менее они сумели вернуться к выступлениям. Карьера акробата коротка, но Гафа было только за тридцать, и их тела хорошо им служили. Они создали целое новое шоу, нечто вроде пьесы. Установили головокружительную систему качелей, более проработанную, чем всё, что они делали до сих пор, и передвигались по ним захватывающими дух прыжками, одетые в яркие развевающиеся костюмы, в то время как Ханзи рассказывал историю о двух колибри, разыскивающих своего украденного птенца, попутно сражающихся со злыми духами и освобождающих других птиц из силков. Пьеса заканчивалась тем, что колибри останавливались на морском берегу, готовясь бросить вызов громадному океану и продолжить свои поиски.

— Не знаю почему, — вздохнула пухлая светловолосая женщина в деревне возле Ос Aльты, опустив после шоу щедрые чаевые в банку, другой рукой крепко держа ладонь робкого мальчика, — но я тронута до слез. Такая печальная и красивая сказка. Хотела бы я, чтобы у нее был другой конец.

«Да, — горько подумала Прийя. — Я тоже».

Они продолжали путешествовать и выступать, и коробка со сбережениями медленно наполнялась. С каждой тонкой пачкой влашек, прибавленной к сумме, Прийя чувствовала, как робкие ростки надежды пробиваются сквозь обломки ее сердца.

А потом она упала.

Как небольшое утешение для ее артистического самолюбия, это случилось во время репетиции, а не во время шоу, и она отделалась относительно легко. Одни из качелей истерлись, она знала, и всё равно не заменила их. Так что сломанные ребра и вывихнутое плечо были только ее виной.

— Мы не можем продолжать, пока ты полностью не восстановишься, — сказал Девнанд.

И она знала, это послужило причиной взять деньги из коробки Инеж, но также это было правдой.

Шанти вправила ей плечо, но она не могла заставить ее тело исцелиться быстрее. Они нашли сулийца Корпориала. Это откинуло их назад на месяцы.

Ничего нельзя было поделать, кроме как стиснуть зубы и продолжать идти вперед. Так что Прийя так и поступила, игнорируя постоянную боль в сердце, заставляя себя двигаться сквозь боль, есть, спать и тренироваться не потому, что хотела, а потому что надо.

Когда равкианцы в униформах с орлами Ланцовых перехватили их караван возле Балакирева, она была почти уверена, что всё кончено. Они выходили сухими из воды слишком долго слишком со многим, и теперь, когда война закончилась, у равкианского закона наконец нашлось время всмотреться в таинственные смерти и исчезновения дурных людей в течение почти трех лет. Она полностью подвела свою дочь.

Они добровольно вышли, не желая приносить неприятности своей семье.

— Мы Гафа, о которых вы спрашивали, — осторожно сказал Девнанд. — Что привело вас сюда?

«По крайней мере мы увели Зару, — подумала Прийя. — И тех детей в Новокрибирске, которые в противном случае оказались бы съеденными чудовищами Каньона. И детей из «приюта» в Aдене. И тех мальчиков в Удове». Возможно, Инеж не будет полностью разочарована в них.

Мужчины переглянулись. Должно быть, их задача казалась им необычной. Они не были одеты как сотрудники правоохранительных органов.

— У нас для вас письмо от его величества, — наконец сообщил главный, доставая из сумки конверт. — И приказ доставить вас в Ос Керво, и…

— Письмо? — повторила Прийя. — От царя?

— Да, — царский чиновник на секунду прервался. — Вы умеете читать?

Не глядя, она знала, что на лице Девнанда появилось то же раздраженное выражение, что у нее.

Всё после этого — путешествие по стране незнакомым путем там, где раньше находился Каньон, а потом еще более незнакомым по морю — слилось в размытое пятно. Пока они не увидели, как их дочь бежит к ним, Прийя не верила надежде.

* * *

И сейчас она могла только надеяться, что они не теряют Инеж.

Была вторая половина дня после памятного похода Прийи в Бочку. Около трех утра Инеж отвела их в спальню, полушутливо предупредив, чтобы они больше не сбегали, и оставила их отдыхать — что они и сделали, слишком уставшие, чтобы беспокоиться. Сейчас Прийя определенно не чувствовала себя слишком уставшей, чтобы беспокоиться.

Они сели поговорить только после завтрака и короткого позирования для Марии. Только тогда Инеж пригласила их в свою комнату и ни разу их не перебила.

Они снова сидели на диване, но на этот раз Инеж устроилась на стуле перед ними, словно судья, слушающий их дело. Она держала одну из их духовых трубок, рассеянно вертя ее в пальцах. Она прикусила губу, брови сосредоточенно сошлись на переносице. После того, как они закончили свою историю, помогая друг другу и поправляя друг друга, ничего не опуская, в комнате воцарилась жуткая тишина.

— Инеж, — напряженно произнесла Прийя. — Пожалуйста, скажи что-нибудь.