Первая жертва Лили (гет)

Дверь не просто открыли — с готовностью распахнули. Том Редл здесь желанный гость. Он улыбается, еще совсем юный, лицо не изуродовано печатями злодеяний. "Привет, Эйлин!" — произнес так, будто... В общем, как по маслу. Вкрадчивость должна была насторожить. И насторожила — какое там насторожила! — ужаснула, пусть не сразу, но до конца дней. Не только Эйлин — ведь отныне эти воспоминания принадлежат Лили. "Ну, как наш малыш?" — спросил, не переставая улыбаться. Так и сказал: "наш малыш"! — и Лили охватила ярость. В то же время она чувствовала, что воспоминания Эйлин с каждым мгновением проникаются тоскливым ужасом, ужасом беспомощности и обреченности. Еще бы! — будущий Волдеморт пришел забрать долг. Впрочем, все выглядит как нельзя умильно и по-домашнему: тот склоняется над малюткой, агукает, играется, малютка смеется — он уже умеет смеяться. Он не знает о том, что является объектом сделки — мошеннической сделки, — и узнает ли? Узнает в ближайшее время, если явится к Дамблдору... Если последний сочтет нужным предъявить неопровержимое доказательство... Но зачем, ради Мерлина?! Лили успела убедиться, что на воспоминания наложена непробиваемая защита от случайного (или неслучайного уничтожения)... Или он уже знает? Нет, конечно, не знает, в противном случае к чему бы здесь этот омут... "Папочка сделает все, что нужно, папочка обеспечит твое будущее, верно я говорю?" — мгновенная, пронизывающая оглядка на Эйлин. Та как аршин проглотила. Лили узнала это ощущение — как тогда, на чердаке. Несчастная Эйлин! Несчастная и... наивная. Неужели не нашлось никого, кто бы предостерег, подсказал? В сознании промелькнуло слово "любовники", но в воспоминаниях не было ничего похожего. А ей-то самой кто поможет? Еще бы точно знать, в чем... Знать бы доподлинно, зачем Дамблдор хотел ее увидеть... Может быть, собирался поделиться с нею этими воспоминаниями? Искал подходящего момента? И не нашел... А она вот нашла, и теперь все глубже погружается в чужую судьбу... "Я сделал все, что только возможно в этой ситуации, — убеждает он на прощание, — никто другой не смог бы тебе помочь, имей это в виду! Думаю, все будет хорошо. Нам остается лишь молиться и уповать..." — "Ах, Том, не знаю, как тебя и благодарить" — "Если ребенок родится здоровым — а так оно и будет, я уверен, — тогда и поговорим!" Что такое ирония судьбы? Это когда достигаешь завесы страшной тайны, срываешь покров и вдруг обнаруживаешь, что ломился в открытую дверь, что в основании страшной тайны лежит сущая нелепость. Стоишь с мечом в карающей деснице, глазеешь на какую-нибудь чушь и чувствуешь, что ты не в силах даже разозлиться и остается лишь рыдать от беспомощности и смеяться сквозь рыдания над собственным воинственным видом. Словом, тут была обычная семейная история, которую Лили в общих чертах знала: вытянутая за уши выпускница Хогвартса, сама, что называется, ни кожи ни рожи, да к тому ж сирота-бесприданница, шансы на замужество не обсуждаются, симпатяжка-маглик, правда, за воротник с получки, да кто не без греха, главно дело, душевный, зазря не обидит, а то и приголубит... Ну, там, как водится в таких случаях, приворот-поворот, потом согласны ли вы — ага, ага, согласны... А дальше началось: чертово племя, чертова ведьма, разрази тебя так да растак! А она-то пылинки сдувает, угождает, оправдывается — мол, ничего такого не делает предосудительного, дурачок ты мой ненаглядный, выдумщик, у нас-де все как у людей, слава Богу! И разве он кому расскажет, разве поделится горем — засмеют, решат, свихнулся кореш... На чем, скажите на милость, отвести душу? А на портрете вот этой самой миссис Принц, занесенном к Эйлин каким-то трижды-три-юродным ветром. "Чтоб этой чертовой старухи тут не было!", "Плевал я на твоих чертовых родственников, ладно бы маленькая фотка, как у нормальных людей!", "Говоришь, не желает стоять в кладовой? Ну, так я ей устрою — мало не покажется! Я, может, не желаю, чтоб она мне рожи корчила и подмигивала! Я, может, желаю отдохнуть после работы, чертово племя!" Метание дротиков — излюбленное занятие таких вот ковбойчатых пролетариев. Как не воспользоваться случаем! Тобиас и воспользовался, метнул, а старуха возьми да исчезни! Воспоминания умолчали, что за этим исчезновением последовало. Успокоившись, решил опять попробовать — та же фигня. И тогда началась настоящая охота на старуху — тут Лили ей не позавидовала. Ополоумевший мужик выскакивал из-за угла, вооруженный то ножом, то вилкой, норовя выколоть бабульке глаз, но та всякий раз ловко уворачивалась. Наконец, исчезнув при очередном нападении, она оставила по себе письменное послание для Тобиаса:

Я, Тобиас Снейп, никчемный, ни на что не годный пьянчуга, у которого дома шаром покати, даже нету пузыря для фантазий!

Ниже следовала приписка:

Прочти это вслух, жалкий, даже по магловским меркам, недоумок, ибо речь идет о тебе!

Под пузырем для фантазий, вероятно, подразумевался телевизор, а не джин или вискарь. Неудивительно, что Тобиас сжег портрет в камине, изрубив раму на кусочки, невзирая на слезы и мольбы супруги. Неудивительно и другое: те, чье детство прошло в подобных семейках, теперь легко ведутся на демагогию Волдеморта по поводу родственных уз и чистоты крови. Интересно, а сам-то Волдеморт из какой семьи? Внезапно Лили ощутила прилив гордости: уж не Снейп ли сочиняет для него все эти газетные пасквили — он ведь у них самый умный и материал знает не понаслышке? На следующий день портрет, понятно, висел на прежнем месте, как ни в чем не бывало. И пока опешивший экзорцист таращился на старуху, уронив челюсть, та с неподражаемым артистизмом прорекла ему проклятье, согласно коему у оного мужа за свершенное им святотатство всенепременно родится гоблин, а то и гном. С той поры Тобиас запил так, что лишь каким-то невообразимым чудом удерживался на работе. Эйлин же, которая была беременна и которая, как всегда, подслушивала, не на шутку встревожилась, а потому принялась расспрашивать знакомых и незнакомых по поводу услышанного. Те пожимали плечами, мол, ничего такого портрет сделать не способен и т. п. Ох уж эта мнительность беременных! Чем больше Эйлин разубеждали, тем больше она накручивала себя и других. Не зря говорят: капля камень точит. Будущая мамаша проявляла такую заразительную настойчивость, что кое-кто начинал морщить лоб: "нечто подобное, Да-да, смутно припоминается", "как же, как же, от этих портретов только и жди!", "врать не стану — не знаю, а ты, милая, поспрошай таких-то и таких-то". Она и "поспрошала"... Выявилось столько доселе неслыханных семейных преданий, что впору основывать при Хогвартсе кафедру фольклористики! Наконец, поиски увенчались "успехом". Григорио Слизерин, отец Кассандры Виктории Елизабет (той самой старухи на портрете, если кто не понял) якобы наложил запрет для всех своих родичей на вступление в брак с маглами: "... а который мой родич запрета ослушается, оный да не оставит по себе здорового потомства..." По одной версии, причиной столь сурового приговора послужила неудавшаяся попытка отсудить у соседа-магла клочок земли, по другой — измена жены (вероятно, с тем же соседом), по третьей — сердечное увлечение супругой опять же злополучного соседа, что, вероятно, и повлияло на исход судебной тяжбы (см. версию №1). Таким образом, мнимое родовое проклятье Слизеринов и блефовый маневр старухи в позиционной войне с Тобиасом соединились. Но как миссис Принц ни уверяла Эйлин в безосновательности опасений, как ни развенчивала домыслы — все было тщетно. Страшно подумать, до чего несчастная могла себя довести, если бы не решилась обратиться к Томасу Редлу, не просто однокурснику-отличнику, но, говорят, знающему толк в темных делах. Тот с сочувственным видом подтвердил все тревоги простушки-однокурсницы. Тогда еще не столь часто выпадал ему шанс над кем-нибудь поглумиться — отчего же не попользоваться вволю! Стребовать бы предоплату — да вдруг вправду родит урода, майся потом! В общем, снял он липовое заклятье, родился Северус и настал час расплаты. "Папочка сделает все, что нужно, папочка обеспечит твое будущее, верно я говорю?" Хмыря тогда какого-то притащил — чтоб все, значит, по закону... Эйлин не то чтобы поняла — нутром почувствовала: из огня да в полымя угодила, и ну дурой прикидываться. Он думал, дальше некуда — ан нет же! "Не возьму я в толк, чего ты требуешь, Том..." — "Я? Требую? Да разве я для себя стараюсь? Полюбил я мальца, вот и все. Как-никак, приложил усилия, хе-хе, беру его себе в помощники, он ведь мне жизнью обязан!" — "Не забирай, заради Мерлина, он ведь махонький, какая с него помощь-то?" — "Да ты совсем дура, что ли? На что он мне сейчас? Вырастет — другое дело! Будет мне служить — пожизненно, поняла?" — "Как не понять! Служить — дело известное! А хорошо платить-то будешь, не обидишь? А то ведь грех — обижать сироту!" — "Какой он, к Мерлину, сирота! Совсем ты, гляжу, сбрендила на радостях. Жизнью он мне обязан, понимаешь ты? Будет служить мне — будет жить!" — "Да жизнь-то разная бывает, сам знаешь, небось! Вот у меня жизнь была — сейчас-то ничего даже себе жизнь, как у людей, а раньше-то, знаешь ли, каково-то мне приходилось, раньше-то, сейчас разве сравнить, и сравнивать-то нечего с ранешним..." — "Е-мое, да говорю же тебе: вырастет, выучится, придет ко мне — заживет получше, чем у этого фантазера Дамблдора, понятно?!" — "Да ты бы не кричал на сироту, а объяснил толком: вот если, к примеру, Северуня другую работу найдет — мало ли дел на свете?" — "Ох утомила ты меня! Найдет — мне и дела мало! Но запомни: придет — будет служить до самой смерти, предаст меня — умрет, ослушается — умрет. Интересненько, ты на что надеялась-то — на дармовщинку, как маглы? Давай так: или по рукам, и я пошел, или щас же порчу наведу!"" Ну, сделали, стал быть, как положено — обет есть обет, — на том и расстались... До чего порой нелепы страшные тайны! Поди пойми, что именно угнетало Эйлин в этих воспоминаниях — вероятно, слово "смерть". А ведь будь тогда Том Редл понастойчивей в своих требованиях... Но, во-первых, он еще не был Волдемортом, во-вторых, не мог знать, какого ценного помощника заполучает. Так или иначе, бедная, недалекая женщина своей бестолочью, во многом наигранной, выторговала для Северуса отсрочку, не очень-то, впрочем, безоблачную, учитывая школьные увлечения последнего. Тобиас же, когда у него родился здоровый сын, внезапно заключил с миссис Принц негласное перемирие. Подходил к портрету, злорадно улыбался и выкрикивал: "Что, съела, старая ведьма?!" Иногда жаловался ей на судьбу-злодейку и на чертово племя. В общем, все, как у людей... Купил, между прочим, телевизор,, который по смерти владельца как магловскую нечисть присовокупили к прочему чердачному хламу, поскольку выкинуть на свалку рука не поднялась — память все-таки. Электричеством, понятно, тоже перестали пользоваться...