Старик-затейник (джен)

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество светов;

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков:

Для общей славы божества

Там равна сила естества.

М.В. Ломоносов.

«— Еще чаю?

— Пожалуй, достаточно.

— Может, эм, прогуляемся? Там вроде как стемнело, никто не увидит, если вы... то есть, мы... Я ничего такого не имею в виду, просто...

— Пойдемте, мсье ‘Агрид.

* * *

— Ваше красное платье очень ничего. Я хотел сказать, подходит оно Вам очень, вот.

— Оно цвета ализарина. Но все равно, спасибо, мсье ‘Агрид.

— Можете уже, это, называть меня просто Хагрид. Меня все так зовут.

— Как ваше имя, мсье ‘Агрид?

— Рубеус...

— Рубеус.

— Олимпия?

— Олимпия.

* * *

— Вы только посмотрите — не зря мы вышли с вами на прогулку, Рубеус. Какая красота!

— А?

— Поднимите же наконец свой блуждающий взгляд к небу!

— И правда. По старинным финским легендам, это лисы охотятся на сопках и чешут бока о скалы так, что искры летят на небо, превращаясь в северное сияние. А наш преподаватель астрологии говорил, что это магический след в виде разноцветных мазков на небе, который оставили после себя великие волшебники прошлых эпох. Но, правда, он — то есть след этот — появляется лишь в те моменты, когда наступает в эпохе нынешней какой-то переломный момент... Вот он как говорил.

— Надеюсь, ваш преподаватель не был прорицателем. А вы значит увлекаетесь звездами и планетами?

— Я-то? Да не особо... Просто иногда прогуливаюсь тут в лесу с кентавром одним, Флоренцом. Его, бывает, заслушаешься. Ого-го сколько интересного может рассказать! Маглы тоже, например, много чего пишут о северном сиянии, но все больше какую-то ерунду о магнитах, столкновениях и прочей непонятности. Мне не по душе их сложные мысли, хех; сколько не пытался мне Флоренц объяснять про атомы и какие-то там атмосферы, я ничего не понял. Мне кажется, все куда проще, чем они пишут в своих книжках. Ну, вот — звезды, вот — небо. Крохотные блестящие звездочки на темном ночном небе. Чего они там придумывают, не понимаю? Карты рисуют, вычисляют чего-то. А тут нужно-то всего ничего — смотреть и видеть. Ой, я что-то заболтался тут...

— И прекрасно, я внимательно вас слушаю. Расскажите мне, пожалуйста, на ночь красивую легенду. Расскажите, как устроен мир...

Р. Уизли»

— А вы заметили, уважаемые судьи, насколько хорошо сегодня всем удается писать в романтическом ключе? — весело проговорил профессор Слизнорт, после того, как Уизли не совсем уверенным голосом зачитал свою «историю». В зале послышались хлопки со стороны трех столов, а за четвертым многие хихикали и перешептывались.

— Что ж, ставлю за практически поэму 47 баллов.— Да, безусловно, романтики здесь всем хватает, вот только с астрономией у вас явные проблемы, мистер Уизли, — язвительно заметил Северус Снейп, держа в руках табличку с пятнадцатью баллами. — Заметьте, ставлю вам на пять баллов больше, чем некоторым предыдущим ораторам за то, что вы, по-видимому, хотя бы книжку в руки брали, прежде чем написать все это. И вы — единственный, кто не постеснялся показать — да еще и на примере другого человека — полное отсутствие у себя знаний в голове об элементарных вещах.

Кто-то за преподавательским столом осудительно покачал головой, а в это время сорок пять и три раза по тридцать баллов Рон получил соответственно от профессора Трелони, МакГонагалл, Флитвика и Стебль.

А Рон уже шагал к своим друзьям, которые, к слову сказать, были немало удивлены:

— Не думал, что ты такой романтик, — рассмеялся Поттер, тыкая друга локтем в бок. — А у тебя неплохо выходит!

— Согласна с Гарри, не ожидала от тебя услышать такой истории, — подытожила Гермиона, забывшая о недавней обиде.

— Да что, в конце концов, я такого написал?! — возмущенно и сконфуженно воскликнул Рон в тот момент, когда директор поднялся со своего места.