Мир тщеславия и разочарований (гет)

«Встреча с тем, кто занимает все её мысли. Ещё бы!» — саркастически хмыкнула про себя Сьюзен Боунс.

Девушка сидела нахмурившись, то и дело со злобой поглядывая в сторону профессора Трелони, как если бы та не просто предсказала возможное будущее для Ханны, а изрекла то, что теперь обязано было сбыться. Иными словами, накаркала.

В этот момент Сьюзен прямо-таки ненавидела Трелони, следила за ней взглядом и мстительно представляла, как прорицательница спотыкается, запутавшись в своих шалях, и с грохотом растягивается на полу.

А потом вдруг подумала, что Ханна ведь тоже могла упасть… где-нибудь… посреди коридора… И эта мысль окатила Сьюзен волной бегущих по коже мурашек.

«Да она же на ногах еле стояла! Нельзя было отпускать её одну!»

— Профессор Трелони! — порывисто выкрикнула Сьюзен.

Прорицательница, находившаяся около столика своих любимиц Парвати Патил и Лаванды Браун, дергано повернулась и заморгала глазами под огромными очками.

— Вас что-то встревожило, девочка моя?

— Я тут подумала, Ханну не следовало отпускать в одиночестве. Было бы лучше, если бы её кто-нибудь проводил до больничного крыла.

Трелони на мгновение посмотрела куда-то сквозь пространство, очевидно размышляя над словами Сьюзен, в то время как другие ученицы, включая сидящую рядом Меган Джонс, суетливо зашептались и закивали головами: мол, как это никто сразу не догадался?

— Вы так считаете? — терзаясь своей оплошностью, растерянно спросила Трелони.

— Наверное, мне стоит спуститься в больничное крыло и узнать, как там Ханна? — напористо предложила Сьюзен, про себя решив, что пойдет туда, даже если её не пустят.

— Да, — моргнула сбитая с толку профессор, — конечно. Идите.

В крыло к мадам Помфри Сьюзен понеслась бегом, подстегиваемая нешуточным страхом за подругу, и сходу ворвалась в палату, даже не дав себе время хоть чуть-чуть отдышаться перед дверью. Но со слов медсестры оказалось, что напоенная успокаивающим зельем Ханна несколькими минутами ранее уже ушла в гостиную.

— Вот как? — Сьюзен расслабилась и улыбнулась. — Значит, с ней всё в порядке?

— Выспится, отдохнет и станет как новенькая, — уверила её мадам Помфри.

Возвращаться на прорицания Сьюзен не захотела, ибо урок и так должен был завершиться через двадцать минут. Вместо этого девушка шла по пути в гостиную и удивлялась тому, как же сильно распереживалась. На пустом месте, в общем-то… «Это потому, что мы с Ханной не общаемся в последнее время. И я не в курсе, что с ней происходит», — со щемящим сердцем заключила она.

Обида на Ханну давно уже отпустила Сьюзен. Словно, если бы эта обида была облечена в слова, записанные на куске пергамента, то пергамент этот поистерся бы, превратился в жухлый, истонченный обрывок, вот-вот готовый рассыпаться в труху.

Сьюзен хотелось помириться. Но мешала гордость. Ведь Ханна не делала шагов навстречу. Никаких. А хватило бы ведь маленького шажочка, малюсенького намека со стороны Аббот, и Сьюзен тут же сделала бы всё от неё зависящее, чтобы возобновить многолетнюю дружбу.

Но нет же. Упрямая Ханна казалась вполне самодостаточной в этом своем отрешении. Как будто выстроила вокруг себя незримый барьер. И упивалась одиночеством, упивалась своими пагубными фантазиями, этими неправильными, застрявшими в её голове выдумками. Этой блажью, за которую Сьюзен так корила Ханну.

— …сказал им, чтобы шли… без меня, сославшись на внезапные дела, — неясный голос вдруг привлек внимание Сьюзен.

Знакомый голос.

Голос… гадкого слизеринца!

Сьюзен остановилась и напряглась, вся превратившись в слух. Она как раз подходила к повороту, за которым начинался путь к мраморной лестнице, и за которым сейчас происходило какое-то копошение.

— Теодор… — послышался голос… Ханны.

Сьюзен обомлела, а в следующую секунду двинулась вперед, сначала медленно, а потом ускоряя шаг и в конце концов перейдя на бег.

— Ханна! — тяжело дыша, позвала девушка, стремительно добежав до поворота и повернув налево. — Что ты ей сделал?! — в ужасе выкрикнула она.

Теодор Нотт сидел на коленях, одной рукой приобнимая потерявшую сознание Ханну, а другой легонько тряся её за подбородок.

— Что ты ей сделал? — повторила Сьюзен, тут же бросаясь на колени рядом с ними.

Он повернул к ней бледное лицо, на котором явственно читался испуг:

— Лишь не дал ей упасть на пол, — язвительно прохрипел Нотт.

— Ты… ты её ударил? — игнорируя его слова, взвизгнула Сьюзен. — Ханна! — она судорожно потрясла подругу за плечо.

— Ударил? Ничего умнее не придумала? — неприязненно поморщился Нотт, пытаясь переложить Ханну на руки Сьюзен.

Сьюзен едва могла удерживать обмякшую подругу. Нотт же тем временем поднялся на ноги, очевидно, порываясь уйти.

— Помоги отнести Ханну в больничное крыло! — возмущенно потребовала Сьюзен.

— Нет. Примени заклинание левитации, — коротко заявил он, оправляя мантию.

— Левитация? Это не по-мужски — такое предлагать! — вознегодовала Сьюзен. — Тем более ты должен! Это ты виноват! Что ты ей сделал? Ты так и не ответил мне!

— Не имею понятия, что я ей сделал, — понижая голос, сказал Нотт. Он не выглядел разозленным, скорее растерянным, и явно был раздосадован тем, в какой нелепой ситуации вдруг оказался. Теодор держался сдержанно, стараясь не демонстрировать скрытого раздражения и, возможно, некоего смятения. Вероятно, ему хотелось просто убраться отсюда поскорее, бросив Ханну на попечение чрезмерно шумящей Боунс. — Предположу, что твоя ненормальная подружка грохнулась в обморок при виде меня. Как очухается, скажи ей, чтобы перестала ходить за мной.

— Ходить за тобой? Это ты так решил проучить её, чтобы она не докучала тебе? — пропыхтела Сьюзен, оседая под тяжестью Ханны и сердито взирая на слизеринца снизу вверх.

— Вы там на Пуффендуе все такие странные? — вопросительно приподняв одну бровь, фыркнул Нотт.

— Ханна! — Сьюзен переключила внимание на подругу и обеспокоенно запричитала над ней. — Что мы тут ругаемся? — вдруг ужаснулась она, посмотрев на Теодора. — Её надо срочно в больничное крыло. Бери её на руки, и пошли скорее!

Нотт поколебался ещё долю секунды, но потом аристократическое благородство, видимо, взяло в нем верх над природным эгоизмом, он опустился на одно колено рядом с девушками и аккуратно подхватил Ханну на руки.

* * *

Темнота рассеивалась, постепенно наполняясь золотыми бликами, а в сознание стали проникать посторонние звуки. Голоса, шаги, звон склянок... Я медленно разлепила веки и увидела перед собой желтоватый в свете керосиновых ламп потолок.

А до этого было… его лицо, падение во мрак, а после — ничего. Густая пустота, и я плыла в ней, эфемерно-вязкой и обволакивающей. Эта пустота и сейчас ещё как будто не до конца отпустила меня. Но теперь не я была в ней, а она — во мне.

Я не чувствовала ни боли, ни тревоги, лишь — усталость и свинцовую тяжесть во всем теле.

Закрывай глаза. Вот так. Где бы ты ни была, это всё даже приятно. Не думай ни о чем…

…Следующее утро разбудило меня, приняв облик мадам Помфри. Сквозь прищуренные веки я увидела склонившееся надо мной миловидное лицо школьной медсестры:

— Просыпайтесь, милочка. Давайте-давайте, ну же!

— Я… в больнице? Давно? — сонно и непонимающе промямлила я.

— В больнице, — подтвердила мадам Помфри. — Со вчерашнего дня. И сейчас вам надо принять лекарство. Противострессовая микстура лучше подействует, если принимать её натощак.

Пока я с помощью медсестры усаживалась на кровати, в голове моей начали вращаться шестеренки, сначала вяло и неповоротливо, а потом все резвее и резвее, воспроизводя в сознании картинки недавних событий.

Теодор… Я же упала в обморок прямо перед ним! Ну, конечно. Когда уже кажется, что ещё глупее в его глазах я выглядеть просто не смогу, вот оно — пожалуйста!

Мадам Помфри всунула мне в руки огромную ложку и принялась наливать в неё темно-фиолетовую жидкость из не менее огромной бутылки.

— Пейте.

Я поднесла к губам ложку, ощутив, как в нос ударил сильный запах мяты, и залпом проглотила микстуру, почему-то ожидая, что она окажется омерзительной на вкус. Но противострессовое зелье, напротив, скользнуло по языку освежающе-вкусным ветерком.

— Мне уже можно уходить? — поинтересовалась я.

— И почему вы все такие нетерпеливые? — покачала головой мадам Помфри. — Сегодня проведете денек под моим наблюдением. А завтра утром, пожалуй, можете вернуться к занятиям. И да, к вам посетитель. Чуть не с семи утра рвется к вам, — укоризненно проворчала медсестра.

Посетитель? У меня перехватило дыхание, точно я ухнула вниз на раскачивающихся до неба качелях, а воображение услужливо нарисовало мне Теодора — прекрасного и взволнованного.

— Привет, — тихо поздоровалась… Сьюзен.

Я обескураженно посмотрела на подругу, чей силуэт видела словно на заднем фоне, сквозь пелену осыпающихся перед моими глазами осколков только что треснувшего образа — восхитительного зрелища, в котором был Теодор.

Так вот кто пришел меня проведать…

— Привет, — отозвалась я, постаравшись скрыть мимолетное… разочарование.

— Как себя чувствуешь? — спросила Сьюзен.

— Вроде получше, — прислушавшись к себе, ответила я. А потом внезапно осознала очень важную деталь: ведь не на своих же ногах я пришла в больничное крыло после обморока. — Сьюзен, а ты не знаешь, как я здесь оказалась? Кто меня принес?

— Ну, а какие у тебя есть предположения? — многозначительно спросила она.

Я смотрела на неё широко распахнутыми глазами, не смея поверить в собственную догадку.

— Неужели?.. — выдохнула я. Сьюзен не ответила, но скептически-неодобряющее выражение её лица подтвердило мою правоту и всё сказало за подругу.

Ошеломляющий вихрь восторга поднялся в моей груди, захлестнув меня всю без остатка.

Ты, это был ты! Так восхитительно. Всё просто не может быть так восхитительно!

— Зачем ты с ним встречалась, Ханна? — укоризненно спросила Сьюзен, вклинившись в мое иллюзорное пространство, похожее на переливающийся мыльный пузырь, внутрь которого я попала мгновением ранее.

— Я наткнулась на него случайно, — растерянно проговорила я, глядя перед собой стеклянными глазами. — Ты что, мне не веришь? — я уставилась на подругу, пытаясь отыскать на её лице следы сомнений.

— Верю. Наверное, — неопределенно пожала плечами Сьюзен. — Но я не понимаю. Я не понимаю ситуацию. Я пошла за тобой следом и нашла без сознания, на руках у Нотта…

Сьюзен казалась утомленной, как если бы ей довелось провести прошедшую ночь в беспокойстве и напряженном ожидании. Она произносила слова с усталым раздражением, почти плаксиво, и становилось очевидным, что последние несколько часов она усиленно и безрезультатно ломала голову над терзавшими её вопросами. Под глазами у неё залегли темные круги, волосы были собраны в неопрятную косу, из которой тут и там выбивались прядки.

А ведь это… из-за меня. Сьюзен переживала из-за меня. И я вдруг почувствовала вспышку острой и неописуемой признательности, щедро приправленной ощущением едкой вины за то, что пять минут назад я не обрадовалась, увидев Сьюзен в палате.

— ...Естественно, он сказал, что удержал тебя от падения, — продолжала рассуждать подруга. — Но ты только представь, что я подумала? Конечно же, что это он виноват! Не знаю... Что он ударил тебя, заклинание какое-нибудь наслал. Признаюсь, я до сих пор не уверена в обратном, — покачав головой, объявила Сьюзен.

— Он ничего мне не делал! — испугалась я. — Он тут ни при чем! Я надеюсь, ты никому не рассказала такую чушь? Сьюзен, отвечай! — встревоженно потребовала я, выжидающе уставившись на неё.

Сьюзен помолчала, отчего моя выдержка натянулась до предела, а потом выпалила:

— Нет! Но это не значит, что мне не хотелось.

— Ух! — я перевела дыхание и откинулась на подушки, прикрывая веки и снова отдаваясь приятным размышлениям. — Получается, Теодор нес меня сюда на руках, — вслух подумала я, ощущая захватывающий трепет, словно во мне закружился маленький ураган из нежных лепестков розы, ласково касающихся кожи с другой стороны, изнутри.

Какая жалость, что я этого не помню. Не помню, как он бережно прижимал меня к себе, не помню его аромата, не помню его мятного тепла...

Но всё-таки это было. Какое счастье, что это было.

— Я заставила его, так что не обольщайся там сильно. Твой разлюбимый Нотт предлагал мне чары левитации, — хмыкнула Сьюзен.

— А… — разочарованно протянула я, вернувшись с небес на землю.

— Так все же, почему ты упала в обморок? Как считаешь?

— От эмоционального перенапряжения, — пожала я плечами. — У меня выдался не самый лучший период в жизни…

— Захария говорил мне про квиддич, — сочувствующе призналась Сьюзен.

— Если бы только квиддич, — грустно улыбнулась я.

— Ханна, — серьезным тоном обратилась ко мне Сьюзен, а потом, не сдержавшись, озорно заулыбалась: — Давай помиримся?

Чувство благодарности накрыло меня, словно уютный плед зимним вечером. Сьюзен подскочила ко мне и заключила в крепкие объятия.

Думаю, мне тебя не хватало, моя единственная близкая подружка.

...В ночь перед выпиской, лежа в блеклом полумраке больничной палаты и ощущая тепло, что по обыкновению разносилось по телу после приема успокаивающей настойки, я задумалась о своих видениях перед обмороком. И с неудовольствием заключила, что в них повторялось то, что я уже видела.

Толпа учеников мрачной ночью у подножия Астрономической башни, собравшихся там, потому что случилось что-то очень плохое. Мне снилось это однажды. В страшном сне, который, предположительно, угрожал сбыться.

По всему выходило, что теперь видения могли настигнуть меня не только во время сна, когда сознание мое отключено, но и когда угодно. Получалось, что я могла отрубиться совершенно внезапно...

Удрученно вздохнув, я перевернулась на другой бок. Меня опечалила и напугала метаморфоза, которой подвергся мой… дар видеть будущее. Он и раньше-то не поддавался контролю, а теперь… Теперь это становилось опасным.

Наверное, стоило признаться кому-то. Той же мадам Помфри. Но я трусила. Каких конкретно последствий я боялась, определить было сложно. Но совершенно точно я знала, что мне не хотелось становиться особенной, не такой как все. И поэтому я решила молчать, даже если это мое решение и было ошибочным.

На следующее утро, несмотря на неприятные ночные мысли, я чувствовала себя вполне бодро. Настойки и зелья мадам Помфри зарядили меня необходимой дозой энергии, а больничный покой с его полным отсутствием суеты снял напряжение и измотанность. Медицинское крыло я покидала в приподнятом настроении. Не то чтобы я верила, будто теперь все потечет по-новому или изменится к лучшему... Вовсе нет. Просто мне ужасно надоело хмуриться, и перед тем, как я снова погрязну в болоте прежнего хаоса, мне хотелось побыть хоть капельку беззаботнее. Хотелось убедиться, что я ещё на это способна. Способна на беззаботность.

Когда я пришла в Большой зал, то сразу заметила, что Сьюзен была уже там. Я опустилась на лавку рядом с ней, про себя отметив, что впервые за долгое время сижу лицом к слизеринскому столу. Сьюзен защебетала что-то про мой похорошевший внешний вид, осведомилась о моем здоровье, кивнула на мое «Все нормально» и принялась уплетать овсянку с фруктами, иногда вспоминая и пересказывая какие-нибудь моменты из школьной жизни, пропущенные мною ввиду кратковременного больничного. Я слушала отвлеченно и молча, лишь иногда усмехаясь или поддакивая. На самом деле мне до жжения на коже хотелось поднять голову и... отыскать за соседним столом Теодора Нотта.

Меня мучило трепетное любопытство. Тот факт, что Теодор помог мне, подхватил и не дал упасть, а потом принес на руках в больничное крыло... Означал ли он что-нибудь для него? Или ему было все равно? Помог и помог. Тем более что, со слов Сьюзен, не очень-то он и стремился тащить меня к мадам Помфри.

Не удержавшись, я осторожно приподняла голову, приготовившись незаметно пройтись взглядом вдоль слизеринского стола, но вместо этого сразу же... столкнулась с парой серо-голубых глаз.

Он. Смотрел. На меня.

Я обомлела, чувствуя, как реальность превращается в смазанный фон из блеклых очертаний и гула голосов. Но через мгновение очнулась, выронив из рук вилку, которая с громким звоном приземлилась на тарелку и напугала Сьюзен.

Пока Сьюзен охала, я торопливо перевела взгляд опять на Теодора. Но он уже не смотрел на меня, сидел и как ни в чем не бывало беседовал с Майлзом Блетчли.

Показалось?

Сердце стучало как бешеное, словно я только что пролетела сотню кругов над стадионом.

Нет, мне определенно это не показалось.

Случайно? Возможно. И очень вероятно.

Нет. Нет. Нет. И ещё раз нет, Ханна. Не верь в то, во что так хочется верить. Ты пожалеешь потом. Ты обманешься в своих ожиданиях.

Но голос разума, трезвый и здравомыслящий, заглушался визгом влюбленного сердца.

Ты заинтересовала его, Ханна. Он смотрел на тебя. Ему не все равно.

«Ему не все равно» — этой мыслью я жила последующие несколько дней. Я точно не знала, как расценивать этот его неожиданный взгляд. В минуты вдохновения я рисовала в воображении сладостные картины моих с Теодором поцелуев. В приступах паранойи я изводила себя сомнениями. Не просто же так Нотт смотрел на меня. Может быть, он злился. За что? Да мало ли за что!

Против оптимистичной версии, гласившей, что Теодор мог заинтересоваться мной как девушкой, свидетельствовало его полное игнорирование меня. Теодор вел себя как всегда. Как всегда не обращал на меня никакого внимания, но и, соответственно, никаких признаков недовольства, вызванного по моей вине, также не проявлял. И всё это возвращало меня к самому началу — как ни крути, Теодору было все равно.

Ну и пусть. Так даже спокойнее. И перед тем, как окончательно признать его неслучайный (как мне хотелось верить) взгляд случайным, я решила сделать одну вещь, смелости на которую набиралась почти три дня. Я решила поблагодарить его. Сказать спасибо за то, что он отнес меня в больницу.

Подходящий для разговора момент подвернулся после одного из уроков Флитвика. Маленький профессор задержал Нотта дополнительными объяснениями по теме занятия. Другие слизеринцы не стали дожидаться Теодора.

Я мешкала на коридоре около дверей в кабинет с целью перехватить Нотта, когда он будет уходить. Сейчас, когда я вплотную приблизилась к осуществлению задуманного, мне было страшно. Страшно так, что тряслись руки и больно пульсировало сердце.

И вот, когда Теодор появился в дверном проеме, я, поежившись от робости, шагнула ему навстречу и, собравшись с духом, испуганно пискнула:

— Я хотела...

— Отвали, — даже не взглянув на меня, выплюнул он и уверенно пошел прочь.

— …поблагодарить тебя, — отрешенно договорила я ему в спину.

Ничего не изменилось. У меня просто очень богатая фантазия...

Мне снова было горько и обидно.