Несносная Херктерент - 4. (джен)

Глава 95

Софи и Хейс ушли одними из последних. Всё-таки ощущение общности среди людей, подобных Сордару, значительно сильнее, чем доводилось испытывать в других местах, включая школу. Видимо, общее на всех чувство опасности добавляет что-то, отсутствующее в мирной жизни.

Софи и Хейс были одним из центров внимания, Софи — как было запланировано, Хейс из-за выдающихся внешних данных и блестящего новенького ордена. Некоторых, определённо, смутила своими мозгами. И тем, что они есть, и гораздо больше, поразили тем, что мозги технического склада.

Обратно решили именно пойти. Прогуляться по ночному городу. Тем более, если устанут, у Хейс рация, а охрана где-то недалеко.

Софи вопрос Марины всё не оставляет.

— Как думаешь, она с этой Отинг сейчас или как?

Хейс смотрит на светящийся циферблат. Время подходящее не столько для прогулок под луной, сколько для того, что за ними следует, если события развиваются надлежащим образом.

— Я думаю — «или как»!

Софи смотрит крайне скептически.

— Ты уверена?

— Интуиция и здравый смысл меня, как правило, не подводят. Впрочем, — Хейс хлопает по чехлу с рацией, — ты легко можешь удовлетворить любопытство, даже с этого места не сходя. Возьми прибор да свяжись с внутренней охраной. Они обязаны тебе доложить, кто в каком помещении находится. Выводы, думаю, и сама прекрасно сделаешь.

Софи протягивает руку за рацией. Возвращает с крайне озадаченным выражением.

— Что-то случилось?

— Подвели тебя здравый смысл с интуицией. Марина с Отинг не только вместе, но ещё и у разноглазой, — ехидно добавляет, — выводы, думаю, и сама прекрасно сделаешь!

Хейс начинает совершенно невозмутимо. Софи давно уже заметила — с умением удивляться у любимой примерно, как у сестрёнки. То есть, никак. Или наоборот, у сестрёнки, как у любимой.

— Хотя при таком окружении, я не вижу в этом ничего удивительного, уверена, они как-то иначе время проводят, а не любовью втроём занимаются.

— Опять твоя логика!

— Нет, моя интуиция, — не слишком весело усмехается Хейс, — насколько я знаю функции этого прибора, ты можешь непосредственно с Мариной связаться, и сама её обо всём расспросить!

— Либо наврёт, либо нагрубит! — пожимает плечами Софи, — Очень мне это надо?

— Она не любит, когда к ней в жизнь лезут. Ты в особенности. — хмыкает Хейс, — Думаешь, я забыла? Помниться, ты серьёзно переживала, что у неё никого близкого нет. Предположим, она кого-то нашла, допустим, кого-то из этих двоих... Или сразу обеих. Марина всё масштабное любит. Но ты снова недовольна. Теперь-то что тебя не устраивает?

— Кто Марина, и кто эта Отинг? — вздыхает принцесса.

— Если на то пошло, — Хейс очень серьёзна, — то разница в изначальных статусах межу Отинг и Мариной примерно такая же, как между мной и тобой. Тоже что-то не устраивает, или скажешь — «у нас другое»? Но, как по мне, особенно, если ты не ошибаешься, у них абсолютно тоже самое, что и у нас. Могу ещё напомнить, что вариант близких отношений между Мариной и Эридой тебя бы вполне устроил.

— Не подумала! — дуется Софи. — Всё не могу отделаться от привычки говорить, что принято, а не то, что сама думаю. Если у них... То только порадуюсь, и постараюсь её выбор принять. Мир слишком маленький, нас слишком мало. Лишние конфликты порождать — даже для нас слишком дорого.

— Я уверена, в случае Марины пока оснований для подобных конфликтов нет. Думаю, Марине захотелось тупо выпить, а трое — оптимальное количество. Вот только непонятно, куда Эрида свою Крионо прогнала? Они же неразлучны последнее время.

— Крионо сегодня физиологией побеждена, — ехидно сообщает Софи, — болеет.

— Понятно...

— Что я насчёт статусов Марины и Отинг ляпнула, можешь не обращать внимания. Можешь считать моей оговоркой. По-настоящему мне до них дела нет.

— Посмотрим, что будет хотя бы этой осенью. Особенно, как раз у нас.

— Разве может что-то произойти?

— Статистика подсказывает -и отношения вроде как у нас, обычно заканчиваются осенью. Почему-то у обеих сторон обнаруживается множество неотложных дел. Чьё число ещё и начинает расти в геометрической прогрессии. Необузданно, времени друг на друга просто не остаётся. Пламя первой любви — самое яркое, но на удивление быстро прогорающее. Всё в этом мире уже было когда-то. Мы не исключение. Слишком много внешних сил на нас обеих действует.

— Хочешь уйти?

— Пока просто предупреждаю, что имеется такая возможность. И о ней не стоит забывать.

— Я никогда не откажусь от тебя!

— Внешние обстоятельства могут вынудить. И не надо говорить, что ты властна над всеми. Так никогда ни с кем не было. Не будет и впредь.

— Но я ведь люблю тебя.

— Это только в сказках, притом, не самых умных данным чувством можно оправдать всё, что угодно. В жизни всё гораздо сложнее.

— С нами этого не произойдёт! — буквально бриллиантовая твёрдость слышна в голосе Принцессы Империи.

— Очень на это надеюсь. Но жизнь — слишком сложная штука, — Хейс настроена совсем не оптимистично. Впрочем она и так не настолько жизнерадостна, как Софи.

— Не придумывай себе сложностей заранее. Будем решать их по мере возникновения.

— Тогда может стать слишком поздно. Жизнь часто рушит самые надёжные планы. Причём, часто оказывается, по другому быть совершенно не может.

— Опять у тебя приступ мрачности, — весело усмехается, — ни к чему нам грустить. Всё же прекрасно идёт. Не надо тебе мрачной быть.

— Бывает со мной иногда. На празднике вроде были, но и ты, и я знаем — для кого-то из тех, кого мы видели, этот праздник был последним в жизни.

— Они все, включая Отинг, прекрасно знают на что идут. Ты знаешь, что островитянка — доброволец. Несколько повышает её в моих глазах.

— Теперь ведь и я к этому причастна. В предстоящем похоже многие жизни будут связаны с моими действиями недавно. Я за результат ручаюсь. Но сама знаешь — многие трагедии в самых разных областях происходят из-за человеческого фактора.

— Похоже, ты недооцениваешь, — мягко улыбается Софи, — насколько зверски у Сордара гоняют экипаж. Там нет недостаточно хорошо владеющих порученными им оборудованием. Хотя бы потому, что они прекрасно знают — жизнь каждого зависит от всех остальных, а всех — от каждого.

— Но ни от кого не зависит качество бронебойных снарядов южан. Оно очень сильно выросло в последнее время. Сордар очень сильно ругался. Он теперь совсем не уверен в абсолютности защиты своего корабля. Сама знаешь, без глобальной заводской перестройки усилить бронирование линкора практически невозможно. Когда на линкор поднимались, он мне показал след от взорвавшегося при попадании в броню бортового пояса снаряда. Знаешь, смотрелось впечатляюще. Даже представлять не хочется, что бы было, пробей снаряд броню. Притом, что главный калибр даже последних серий меньше, чем у наших стандартных линкоров, не говоря уж о самом «Владыке».

— Жаль, что я не видела, что его снаряды за бронёй сотворили. Как адмиралы южан ругались о «картонной» броне последних двух серий — в общем-то, даже в Столице было слышно.

— Только ты не забудь, последний крупный бой был артиллерийским. И три наших «стандартных» линкора обратно уже не придут. Согласна, вражеские потери больше. Но это не отменяет, что сегодня довольно много было вручено посмертных наград.

— Увеличить главный калибр линкора без полной перестройки корабля практически невозможно. Дешевле построить новый. Но разработка новых снарядов вполне возможна. Чем они успешно и занимаются — заметь, это сказал Сордар. Заметь, про наших конструкторов он такого не сказал. Сама я просто не знаю, снаряды — не мой профиль. Противокорабельные ракеты — всего лишь близкая специальность. Пока эффективность спорная.

— Попадание повреждённой машины вывело южанам из строя тяжёлый авианосец. Потери — вся авиагруппа, почти половина экипажа только убитыми. Это несомненный факт. Так что эффективность подобных снарядов, с моей точки зрения — бесспорная.

— Сама понимаешь, вопрос эффективной системы управления. Разбрасываться подготовленными пилотами слишком дорого. Хотя вопрос о наведении ракет с помощью практически смертников и рассматривается.

— Так не бывает, ты либо смертник, либо нет.

— Мне казалось, ты знаешь, что катапультные кресла сперва разрабатывались для спасения пилотов самолётов-снарядов. Это уже потом они стали прекрасно приживаться на всех остальных машинах.

— Знаю, забыла просто — местная обстановка отбивает желание думать о чём-то серьёзном. Изначальный проект был мертворождённым. Даже если пилот спасся — сомнительно, что южане потащили бы на борт всадившего несколько сот кило взрывчатки в их корабль. На все приказы бы плевали, ибо приказ — это одно, а живой факел из человека, с кем ты когда-то в одном доме жил — нечто совсем другое. Пожар на авианосце, как Сордар говорил, самое страшное, что только может быть... Сомнительно, что у нас вытащили бы устроившего подобное... Правда на Юге в теории рассуждали вопрос использования на самолётах-снарядах малоценных человеческих ресурсов — представителей других рас. Признали невозможны. Пусть мотивировать на самопожертвование их ещё возможно. Но ввиду расовых возможностей их невозможно пилотированию научить.

— Сама что думаешь по этому поводу?

— Эти способности не расовые, а индивидуальные. Я видела пилотов, наверное, всех расовых групп, живущих в Империи. Необучаемые есть во всех, причём, это относится к любому роду деятельности. Но южане через свои расовые законы переступить не в силах. Тогда исчезнет главное, делающее мирренов по происхождению расой господ. При этом гибнуть вместо них должны неполноправные.

— Насколько я знаю, на подбитых самолётах таранили наши корабли исключительно полноправные миррены. Опять же, так Сордар сказал. Никого других не берут в пилоты. У господ с самопожертвованием всё хорошо. К сожалению.

— Лишний повод таких не вытаскивать, — беззаботно усмехается Софи, — не знаю слышала или нет, но акулы и прочие хищники чуют, когда корабли идут в боевой поход. Они всегда крутятся вблизи конвоев. Чуют поживу. Может, это и матросская легенда, но мне она кажется правдоподобной. Хотя я и не морской биолог.

— В который уже раз поражена твоей добротой, — посмеивается Хейс.

— Лодку со сбитым лётчиком надо топить, парашютистов — расстреливать в любых обстоятельствах, особенно при большой вероятности обнаружения своими. У войны, особенно на море, такие законы — выпустить новую машину намного проще и дешевле, чем подготовить пилота. Несмотря на то, что программы обучения и мы, и они уже сокращали несколько раз. Игры в благородство — это для подростковых книжек, врагу надо стремиться нанести максимальный урон. Уничтожение пилотов как раз входит в эту категорию. И это не врождённая Еггтовская кровожадность, это логика войны, можно даже сказать, логика победы.

— Уж кто-кто, а я-то тебя за подобные рассуждения осуждать не собираюсь. У самой дядя по матери хвастался, как они в разведке на пункт распределения раненых вышли. До сих пор доволен, сколько они медиков и всех прочих тогда положили. Самый сложновозобнивый на войне ресурс — медики. Опаснее всех прочих, тем что могут возвращать раненых в строй. Каждый убитый медик — это сколько-то умерших раненых, и что гораздо важнее — сколько-то не убитых наших солдат. У разведчиков даже инструкция была «при обнаружении перевязочного пункта и наличии достаточного количества сил выполнение поставленной задачи приостановить, объект незамедлительно уничтожить. Им гораздо больше повезло. Это был дивизионного, дядя даже хвастал, что корпусного уровня пункт. Хотя насчёт корпусного, исходя из числа уничтоженных, он явно привирал, по старой, как мир солдатской истине. Я тогда уже имела некоторое представление о штатах мирренских частей. Но не спорила, пусть человек порадуется.

— Кошмары ему не снились?

— С чего это? — беззаботно усмехается Хейс, — На боли он жаловался, а вот на плохой сон — никогда. Говорила уже, мы на животноводстве специализируемся. Скотину колоть — даже многие женщины умеют...

Софи выразительно окидывает любимую взглядом с головы до ног. Шутя сглатывает, держась за горло.

— Не, — смеётся рослая красавица, — у меня на счету только куры и кролики, единственную свинью не заколола, а застрелила из штурмового пистолета. Вот мама, да, колоть умела. Даже восторгались, как ловко у неё выходит, хотя она не особо крупная, просто очень сильная. Брат ей даже говорил «взял бы я тебя в разведку, сестрёнка, больно уж ловко ты глотки режешь, да старые мы уже! Теперь молодых время! Твоя старшая вообще голыми руками шеи сворачивать будет».

— Семейка у вас! — шутя грозит пальцем Софи. — А ещё говорят, будто Еггты кровожадные головорезы!

— Семья как семья, — смеётся Хейс, — как у большинства в тех краях. Это я не то кривая, не то, наоборот, самая прямая ветвь.

— Да уж, тебя прямее, и главное, длиннее захочешь — не найдёшь! — посмеиваться Софи.

— Дядя ещё говорил, разницы никакой, что человека резать, что кабана какого, — Хейс пальцами щёлкает. — Всё как-то спросить не доводилось. Правда, что у Еггтов девочку учат кинжалом сразу в сердце бить?

— На самом деле ставят такой удар, чуть ли не первым делом, как начинают к оружию подпускать. В спину так же учат бить. «Удар Дины» это называется. Хотя на деле, таким ударом как раз Третью Дину спасли от смерти, заколов убийцу. Как-то столетиями получается у Ягров за нашей безопасностью следить. Что Осень тогда, что Кэрдин сейчас...

— Осень, когда Дину спасала Ягр ещё не была. Да и большую часть жизни занималась наукой, а не тем, чем Кэрдин занимается.

Софи вскидывает кулачок.

— У-у-у! Зануда моя любимая! Всё-то ты помнишь! Иногда кажется, про мою семью ты знаешь больше, нежели я сама!

— Вообще-то, я озвучила факт, присутствующий даже в детских книжках. Там, кстати так же есть, как Линк Еггт вражеского командира от плеча до седла разрубил. С весьма яркими иллюстрациями... Помню, в детстве мальчишки меня подбивали курицу или кролика разрубить пополам кавалерийской саблей. Хотели проверить, насколько я сильная. Кролика даже хотели к козлам привязать, чтобы вышло, будто он на коне сидит. Я отказалась. Сказала, кролик мне не враг, головы рублю я только на еду. А мне крольчатина не нравится. Но если хотят, могу попробовать разрубить кого-нибудь из них, как генерал Еггт. Пусть только сядет поудобнее... Они испугались и убежали. Правда, я на это и рассчитывала. Сабля-то уже у меня в руках была. Мне она понравилась себе такую захотела! А так, вроде, не чужое взяла, а сами мне отдали, а потом бросили. Я домой отнесла. Играла до вечера. Потом мать отдала настоящему владельцу — отцу одного из этих дурней малолетних. Он злился, грозился меня за уши оттаскать. А мама сказала: «мою дочь могу наказывать только я. Хоть тронешь её уши — я тебе твои отрежу. Возможно, этой самой саблей». Мать знали хорошо. Её братьев — ещё лучше. У одного на самом деле было сушёное ухо мирренского штурмовика. Плюнул и ушёл. Мне всё равно попало правда. За то, что оружием угрожала. Сабля была в пригодном для использования состоянии. Можно было и рубануть. Я всё равно довольна была. Маму на самом деле испугались. Мама себя показала, на самом деле, за меня или кого из младших, отрезала бы и ухи, и голову, и всё, что угодно!

Софи дурашливо хихикает.

— Чудесные у нас семейки, у тебя в нынешнем поколении, у меня в прошлых, те ещё головорезы были и есть, что в непростые времена — крайне полезные умения.

Теперь уже Хейс хихикает с крайней дурашливостью.

— А ты не смейся! — шутя грозит пальцем Софи. — У тебе к вопросу отрезания голов подход современный, и с использованием всех современных технологий.

Хейс в тон ей подхватывает:

— Как ты сама прекрасно знаешь, я принимала участие в создании не средства для убийства людей, а в первую очередь, для уничтожения боевой техники врага, гибель личного состав при этом является крайне желательным, но не обязательным условием. Моральными терзаниями о загубленных жизнях не страдаю. Сон у меня прекрасный, сама знаешь.

— Да уж, — хмыкает Софи, — временами тебя не добудишься...

Хейс, шутя, легонько касается носика любимой. Шепчет с придыханием:

— Ну, так сама знаешь, благодаря кому я так хорошо сплю, неутомимая ты моя!

— Ну да, — веселится принцесса, — понятно, почему ты до сих пор выспаться не можешь: сложное детство, игрушки железные. Устанешь тут...

— Лишнего наговаривать не надо, — Хейс шутя щёлкает любимую по носу. — Игрушки, у меня и правда были потяжелее твоих, но детство у меня в общем-то счастливое было, без дядькиных книжек сомнительно чтобы у меня мозги запустились, и главное, смогли разогреться до самой мысли, чтобы в Сордаровку поступать и на самом деле в Столице жить. Кратковременный интерес у ребёнка относительно несложно пробудить. Гораздо сложнее сделать, чтобы он не затухал и дальше разгорался. Ну, так он это сделать сумел. Хотя мне и мамин брат нравился, несмотря на его замашки головореза. Мне нравилось, что его многие боятся. Красоту оценить была ещё не в состоянии. Шептались о нём все. «Красавчик, но кобелина!» Хотя он, в общем-то, совершенно не злой был. Нравилось, что его таким неотразимым считают, пусть и с ужасным характером. К детям сестры относился, наверное, как мог бы к своим относиться. Но своих у него не было.

— Штурмовик ему не по уху попал?

Хейс усмехается:

— Нет, с этим у него всё хорошо было. Даже слишком. Потому договор и не заключил. Даже мама его звала «кобелём редкостным», хотя и относилась к нему лучше всех. Били его несколько раз только на моей памяти, но и сами на корячках домой приползали. Все всё видели и знали, но что он, что они в один голос заявляли, что споткнулись.

— Не родственных интересов не проявлял? А то знаю я про излишне близкие отношения между родственниками в тех краях, да и что нравы там — почти, как Архипелаге на предмет того, что можно.

Хейс смеётся.

— Нет, за ним ничего такого не водилось. Считал, что с близкими родственницами, даже с теми, с кем по закону можно, очень вредно для здоровья. Считал, что можно начиная с четвероюродных. И то, строго с определённого возраста, какого я достигла уже в Столице. Лично установленных норм строго и придерживался.

Софи берёт руки возлюбленной в свои, вместе раскачиваются из стороны в сторону.

— Почему ты так любишь всё мрачное прогнозировать?

— Потому что оно сбывается чаще всего. Разрушая любые планы.

— Но здесь же так хорошо... Ничего произойти не может!

— Здесь — может быть... Ну, а в Столице? Была ведь возможность тебя потерять, так и не узнав по-настоящему...

— И у меня погибнуть, тебя не полюбив, — невесело усмехается Софи, — но ведь это всё в прошлом, теперь же только хорошее будет! Смотри, какая ночь! Прекрасная, как и большинство ночей здесь!

— Я бы не была столь оптимистична. Видимость идеальная, а светомаскировка хромает на множество лап!

— Зануда моя любимая! Уж кто-кто, а ты-то должна прекрасно знать о дальности обнаружения наших радаров. Им не собрать армаду, чтобы ударить по острову. Да и её бы заметили.

— Насколько я знаю, у нас работают над снижением радиолокационной заметности самолётов, у них, наверняка, занимаются тем же самым...

Софи откровенно прижимается к Хейс. Шепчет:

— Почему ты у меня такая оптимистка со знаком «минус»? У самой ведь жизнь просто великолепно складывается, ты же всюду плохое выискиваешь.

Хейс гладит Софи по волосам. Верно говорят, когда любишь, в глазах можно утонуть. Только этот свет, и неважно, что вокруг. Так с ними и есть. Уже давно.

Невольно вспоминается — великие истории о любви, над какими рыдают поколениями проходили весь свой путь от знакомства до трагической гибели порой за считанные дни. Как-то у Софи теперь совсем другие представления. Любят всё-таки ради жизни, а не трагической гибели. Да и о счастье почему-то пишут довольно мало. Наверное, потому, что счастливы все одинаково, вот только трагедии у каждого свои.

Но у них-то неоткуда взяться ничему плохому. Что-то злое только внешние силы могут принести, кому они вполне в состоянии противостоять. Им сейчас всё в этом мире под силам, ибо они есть друг у друга. Великолепно смотрящиеся вместе, великолепно дополняющие друг друга. Словно два языка одного пламени. Негасимого пламени. Рассчитывают, будто вечность у них впереди. Бывают моменты, когда кажется, это так и есть. Так будет всегда. Их молодость, способности, совершенство и гордость — навеки.

Им всё под силам, всё им подвластно. Они друг у друга есть. Две сопоставимые силы, где грозные стихии, временами сливающиеся воедино. Каждая совершенна по-своему, вместе это совершенство только усиливается. И плевать, если кто-то что-то станет говорить втихаря, прямо как-то им возразить не решиться никто.

Слишком красивы, слишком нереальны, словно пришедшие из фантазий и легенд. При этом до невозможного живые и настоящие.

Хотя, и той, и другой уже случалось предупреждения, притом искренние, слышать: нельзя быть настолько великолепными. Человеческой зависти и низости воистину неизвестны границы. Но пока столкновения с подобным серьёзных бед не приносили. Страдали замышлявшие мерзкое. Как-то забывают, что красота тоже может за себя постоять. Надумал кого-то в грязь столкнуть — будь готовым первым туда полететь. Ещё и камушком выступишь, чтобы проще было по твоей спине яму перейти. Пусть сам так старался, эту яму копая. Лишь бы что-то прекрасное с грязью смешать. Из-за самой чёрной зависти. Да и осознания собственной ничтожности.

Но как-то совершенно не хочется думать о чём-то плохом в жизни. Начиная от банального зимнего холода Столицы. Впрочем, как раз прошлой зимой им двоим было так тепло, уютно и хорошо. Тогда впервые слились в объятьях. Именно тогда жизнь разделилась на «до» и «после». Притом, в самом положительном из возможных смыслов.

Совсем по-иному теперь две жизни текут. Временами сливаясь в одну, потом снова свои русла находя. Люди всё-таки не из частей состоят, это легенда древняя, не больше. Каждый человек — цельный. Вдвоём куда лучше, чем в одиночестве. Вот только сильно не каждому удаётся найти второго. Но если повезло — Мир только ярче и прекраснее становится. Да и сами становятся совершеннее. Конечно, так не всегда бывает, только в идеальных случаях, что не так уж особенно часты. Единицы на десятки тысяч, если не миллионы. Но именно так здесь и случилось. Хотя и они обе к подобному стремились. Пусть иногда даже не до конца влечение осознавая. Но Софи всегда решительностью славилась. Примерно одинаково Принцесса Империи способна и под пулемётным огнём встать, и с головой в океан чувств окунуться. Вредина-Маринка и то заметила, как влюбившаяся сестра преобразилась. От шипения завистниц, кажется, уже стены трещат. Совершенный цветок расцвёл, нечто неповторимое появилось. Они обе словно осветили друг друга каким-то светом немыслимым. Способным сразу несколько миров пронзить своей немыслимой яркостью. И не иссякнуть при этом.

— Надо бы показать всем «Утро». Она, ты говорила, не будет только для нас...

— Не смущаешься? — озорно усмехается Софи.

— Чего? Неизбежное следствие близкого общения с художником — тебя напишут, притом в столь любимом большинством жанре. Тем более, что твоя фантазия, что знание анатомии у меня не вызывают ни малейших вопросов.

Софи кисло усмехается:

— Кто «Утро» способна по достоинству оценить — той я меньше всего хочу его показывать. Выдумает себе ещё что-нибудь лишнее. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы о ком-то волноваться. Извини, твоих способностей у меня нет.

— Ты разве ходила к Эриде?

— Я, что, ненормальная? — буквально вспыхивает Софи. — Это ей меня бояться надо, не наоборот. Есть шанс, что при встречи просто не сдержусь, и просто применю удар, что самым первым в жизни изучила.

— Ах ты Еггта бешеная!

— Я ведь не шучу. Она много чего с собой привезла, чего никто не видел. Да и тут, несмотря на розовую ваниль и кофейный ликёр, работала немало. Как же, столько вдохновляющих образов. Признаю, некоторые и на меня впечатление произвели. Она ведь устроила в пустых залах самую настоящую выставку под до ужаса оригинальным названием «Цветы Архипелага». Сама понимаешь, какова тематика. Цветы там только для названия.

— Сомневаюсь, что эти залы раньше как выставочные использовались, — замечает Хейс неплохо изучившая планы Резиденции. В том числе и затем, чтобы личностей вроде Вьюнка можно было быстро найти. Хотя это и не её обязанность, но старые навыки не забываются. Тем более, тут словно воскресла волшебная обстановка прошлого. Когда Хейс, пусть совершенно по-детски, счастлива была.

— Именно! — посмеивается Софи. — Императрица считала лучшими человеческими достижениями — скоростные машины. Они тут и были выставлены. Она над ними работала. Или просто любовалась совершенством человеческого разума. Там потому и двери такие широкие, чтобы две машины сразу проезжали, и пандусы вместо лестниц, хотя цокольный этаж высокий. Только затем, чтобы на машине можно было заехать. Они и заезжали. Вместе. И снимки остались, и отец мне рассказывал... Всё-таки она была единственным человеком, кого он любил по-настоящему...

— А как же ты?

— То — другое, — беззаботно отмахивается Софи, — нечто сродни детскому чувству к самой любимой игрушке. Видимо, была мечта научиться рисовать, а тут я — довольно удачное воплощение этой идеи. Притом, он имеет непосредственное отношение к моему появлению. Совершенно по-детски гордится мной, тем более, я ещё его любовь к небу разделяю. Но по-настоящему он любил только маму Херенокта. Я чувствую такие вещи. Словами не объяснишь. Впрочем, то, что здесь стояло, было только для них двоих. Не для показа хоть кому-то, Херенокт помнит, как играл там... Слишком там всё ей было пропитано. Он туда после... никогда не заходил. Машины все вывезли в Загородный и Старую Крепость, стоят там в гаражах под чехлами. Несколько отдал Херенокту. Мне сказал, ещё в прошлом году: «Если хочешь, можешь устраивать в этих залах всё, что нужным считаешь. Хоть на голове ходи. Пусть туда, наконец, вернётся жизнь».

— Ты дала Эр разрешение?

— Разумеется, нет. Но это могла сделать Марина. Наши приказы на какие-либо переделки в Резиденции равнозначны. Марина иногда ведёт себя как скотина, но скотина территориальная — понимает, где чья земля.

— Слишком ты к ней предвзята, думала, вы обе повзрослели в гораздо большей степени...

— Это вообще не мы, это разноглазая в игрушки играет, устраивая тут всякое. Сначала думала, она с эшбадовками в этих залах совсем в другие игры играет. Картины так... Для создания нужной атмосферы развешаны. Тебя, кстати не приглашали на... — Софи ухмыляется с максимальным сарказмом, на какой только способна, — кажется, в той среде, к какой Эр относится, это называется литературно-художественные вечера. Обязательные условия — одежда для женщин — ожерелье, туфельки, возможна диадема, из развлечений — крепкое спиртное и кокаин обязательны.

— По моему, ты краски сгущаешь, ты ведь и сама к той же самой среде относишься. А насчёт откровенности нарядов — не думаю, что там можно видеть что-то такое, чего мы не видели у местных девочек на карнавале. Насколько я знаю, туда ходят все без различия статуса. Похоже, Эриде захотелось устроить аналог местного «Праздника Свободы Тела» для ограниченного состава участников. Ты, кстати, так и не сказала, на основной пойдём?

— Вроде бы говорила, думаю ещё. Всё-таки, твою красоту прятать — отдаёт преступлением.

Хейс весело смеётся. Грациозно поводит всем телом. Вскидывает руки.

— Сама знаешь, я во всех смыслах весьма смелая. Тем более, этот «Праздник» несмотря на скандальную славу, самый спокойный в смысле безопасности из местных карнавалов.

— Смотрю, ты уже собираться начала... — бросает Софи совершенно без выражения. Всё-таки бывают статусные мероприятия для определённого круга лиц. Художнице быть на Архипелаге и не посетить «Праздник»... Скорее, Императрица Великий Бал в Столице проигнорирует.

Хейс поводит бёдрами:

— А хотя бы! Была в прошлом году — впечатления остались исключительно положительные. У тебя по-моему, тоже...

— С той поры кое-что изменилось.

— И кого ты собралась там этим удивлять? Можно подумать, ты первая художница, влюбившаяся в девушку? Да Еггтов чуть ли не поголовно считают такими. Знаешь, может я эгоистична, но мне хочется, чтобы окружающие из-за стен Резиденции видели, что мы вместе, что я с тобой. Помнится, ты и сама говорила о подобном...

— Я и не отказываюсь от своих слов. Всё ведь уже подготовлено, на важнейшем событии этого лета мы будем вместе.

— Событие во многом произойдёт за стенами. Может, неумно, но я хочу, чтобы видели все. Раз уж так высоко взлетела, то пусть все видят мой полёт. Или же — как разобьюсь!

— Ты никогда-никогда не разобьёшься, миленькая! — Софи нежно гладит любимую по щеке. — Я и не собиралась стесняться тебя. Тут в другом дело — это мне не хочется находиться где-либо поблизости от разноглазой.

— Какой-то страх, похожий на детский.

— Это да, но она мне была другом когда-то. Любовь вполне способна разрушить дружбу. Особенно у такой, как Эр, ни в чём не знающей меры.

— Понимаю, — кивает Хейс, — даже почти виноватой пред ней себя ощущаю. Ты ведь знаешь её гораздо дольше, нежели меня. Да и взгляд на мир у вас во многом совпадает.

— Но я люблю тебя, а не её, и широту взглядов разноглазой я совершенно не разделяю. Хотя ничего плохого в этом и не вижу.

Хейс усмехается как-то непонятно.

Софи решает, раз вопрос Эр всё равно не там, так тут вылезет, переключиться только на художественную часть устроенного ей.

— Видимо, после Императрицы Эриде первой в голову пришло, что можно тут выставку устроить. Так как эти залы — общественная территория, то зашла посмотреть. Ей даже таблички к картинам сделали, как в столичных музеях. Всё, что она считает удачными произведениями, она нумерует и заносит в каталог. Просто хранит — всё без разбора. Надеюсь, ещё не издала каталог. Уже чувствую — мне рисунок на обложке не понравится.

Хейс хихикает.

— У неё есть изображения тебя обнажённой...

Софи плечиком поводит:

— Попробую найти ту в Резиденции, чьих изображений у неё нет. Она очень быстро и качественно работает. Даже не ожидала. Куда только её знаменитая лень подевалась... Хотя, надо честной быть — у неё форсаж включился. Судя по созданному, хотя она немало и из школы привезла, что-то долго это всё продолжается. Может и пережечь себя. Я скорости знаю — так на износ работают. А она ещё и крайне активную личную жизнь ведёт. Не сгорела бы.

— Мы даже если захотим, повлиять не сможем... — у Софи в глазах не только испуганные, но и озорные огоньки.

— Слушай, ты ведь не видела выставки Эр?

— Как-то не до того было, — Хейс обычно Софи с полуслова понимает, но сейчас не улавливает, куда она гнёт. Поклонником творчества разноглазой рослая красавица не является.

— Давай поедем прямо сейчас? Она на самом деле своими произведениями создала крайне волнующую атмосферу. Плюс мудрила с освещением... Там сами собой желания пробуждаются... Не исключено, на это и рассчитывала, ненормальная. Но мне сразу представилось, как мы вместе там... И изображённые, почти всех мы знаем, со стен смотрят на нас... — Софи на шепот переходит, — это так волнующе...

Хейс рацию протягивает:

— Хорошо, вызывай машину, поедем посмотрим, что там Эр напридумывала, выдумщица ты моя. Обещаю, что там на стенах в последнюю очередь буду рассматривать.

Софи с озорной усмешкой касается указательным пальцем её носа.

— Я в этом и не сомневаюсь! Времени у нас до бесконечности, ибо я не сомневаюсь, сестрёнка разноглазую наверняка напоит. Может, даже спать вместе будут, но совершенно мирно. Я в них не сомневаюсь! — Софи многозначительно поднимает палец.

— Всё-таки они тут точно не только картинами любовались...

— Как бы очевидные факты констатировать не обязательно, — шепчет Хейс на ушко любимой.

— Смотри, укушу! — Софи проводит пальцем ей перед глазами. — Ам!

Хейс не отстраняется.

— Слишком диванчиков тут много, и больно уж они уютные. Сядешь — забудешь, зачем пришла...

Хейс берёт руку Софи в свои.

— Ну, мы-то зачем пришли, не забыли...

— Ты особенно великолепна была сегодня... Фактор нового места на тебя определённо крайне положительно действует.

— А ещё меня занудой называешь, миленькая моя! Наверное все эти картины тоже свою роль в нужном настрое сыграли. Мы ведь тут и лежим — ты словно Эр хотела подразнить. Будто она увидеть может, тем более, они всё равно спят.

Софи усмехается. На стене над ними — выполненная Эр вариация знаменитых «Подруг». Разноглазая явно развлекалась — немногочисленные предметы, кроме двух слившихся в объятиях нагих тел, вроде разорванного ожерелья — такие же как на знаменитой картине. Вот только сами тела — лежащая на спине девушка — без вариантов сама Эр, даже родинки тщательно выписаны именно там, где они есть, прильнувшая к ней — рыженькая эшбадовка, чьё имя Софи постоянно забывает. Хейс, наверняка, помнит, только спрашивать неохота. Специфический оттенок кожи рыжих людей передан без приукрашивания. Эшбадовку словно краской через сито облили. Зато волосы великолепные, ещё и волнистые от природы.

Смотришь словно на цветную фотографию, настолько совершенно всё выписано. Эр ещё и своё великолепие мастерски передала.

— Интересно, она картину эшбадовке подарит, или оставит себе?

Софи хмыкает:

— Оторви от мягкого свой изумительный зад, да сзади, прости меня за тавтологию, на картину взгляни. Если там есть номер — точно оставит себе, если номера нет — скорее всего, подарит рыженькой.

— Ты ещё проще можешь поступить, — вредно смеётся Хейс, — я могу не вставая, до рации дотянуться. Свяжусь с ней — сама и спросишь!

Софи шутя, бьёт её кулачком.

— Вредина! Я именно у этих «Подруг» номера не смотрела, но у остальных — у кого есть, у кого нет.

— Знаешь, сколько я слышала похвал её щедрости?

— Догадываюсь! — фыркает Софи, — Видимо, вспомогательное свойство богатства — повышенный нюх на чужое золотишко. Я заметила, насколько у девчонок его стало больше. Включая тех, кто совсем дети ещё...

Хейс настороженно на локте приподнимается.

— Ты хочешь сказать? Или мне кажется?

— Тебе показалось, миленькая, — невесело усмехается Софи, — при всех недостатках определённых границ Эр не переходит. Заметила, самых юных она хоть и написала так же, как и более старших, но эти изображения она даже в другом зале разместила. Очевидно, простить себе не может, как я её с портертом Вьюнка уделала.

Хейс усмехается:

— Хотя она там тоже не сильно одета, но видно, что это именно портрет, а не какой-то иной жанр. У неё лицо крайне выразительно. Эр, по-моему, подвела её тяга к любованию телом. Ты же именно на её рожицу смотрела гораздо больше.

— Ну да, — кивает Софи, — неприятно было, но я спросила Вьюнка, трогала ли её Эр как-нибудь. В той среде, откуда она, в таких вещах и «доброте» некоторых взрослых разбираются очень хорошо. Чувствовалось, она совсем не против была бы против прикосновений Эр. Но тормоза у разноглазой всё-таки работают. Правда, чем дальше, тем хуже... Но Вьюнка она не касалась. Хотя, как знать, как знать... Вьюн этот из тех, кто прекрасно чувствует, что именно от неё статусные лица слышать хотят...

— Чувствуется, за возможность к девочке прикоснуться в обозримом будущем кровь прольётся, — невесело Хейс усмехается, — мне кажется, ты не слишком верно оцениваешь её отношение к статусным личностям. Про Эр она сказала ровно то, что было, а не то, что ты слышать хотела.

— Маришка уже успела её к Сордару прилепить... — без выражения бросает Софи. — Брат крайне не любит тех, кто любых девочек обижает.

— По-моему, — хмыкает Хейс, — Вьюнок, как и все местные девочки, излишне амбициозна.

— Помолчала бы лучше! — щёлкает любимую по носу Софи, — не то окажемся через несколько лет на свадьбе ещё одного моего брата с ещё одной островитянкой.

— Ну, эта хотя бы без задатков головореза, — вздыхает Хейс.

— Вполне успеет эти задатки приобрести, — веселится Софи, — диверсантка из неё уже сейчас ещё та!

Хейс только смеётся.

— Она не похожа на тех, кто строит столь далекоидущие планы. На таких личностей у меня выработан нюх, наверное как у собаки дрессированной. Кто тоже намерения в свой адрес в общем-то, чувствует.

— Притом, что у прекрасно известной нам обеим ничего толком и не вышло!

— Ленн ещё достаточно молода, — усмехается Хейс, — пристройкой красоты и молодости занимаются многие. Не скажу, что я их осуждаю за это... Мне когда-то сдуру пророчили такой вариант... Самое смешное — сбывшийся на самом деле.

Софи, определённо, весело.

— Ну, так этот вариант для тебя никогда не был целью в жизни.

— Если бы был, многое ли бы изменилось?

— Не пытайся казаться хуже, чем ты есть на самом деле... Хотя да, такую целеустремлённую я бы прогнала... Да и прогоняла уже.

— Вот видишь...

— Но ведь произошло только то, что произошло. Мы это мы, а не кто-то иные.

— Ты — Еггта, — вздыхает Хейс, — должно быть следующее поколение. Я тут совершенно бесполезна.

— Не скажи! — усмехается Софи. — Институт удочерения придумали не вчера. В теории, я вполне могу растить и твою дочку.

— Это будет только в том случае, если она будет нашей. Своего ребёнка я никому не отдам. Да и ты, насколько я знаю, проблем со здоровьем не имеешь. Тем более, если я не ошибаюсь, вполне проводится оплодотворение донорской спермой, физиологический контакт с мужчиной совсем не обязателен. Думаю, дело совсем недалёкого будущего, когда женщины приблизительно твоего статуса будут нанимать, чтобы их биологических детей кто-то другая вынашивала. Хотя, экспериментировать будут, наверное, на ком-то, статусом тебя пониже. Или банально очень любящих деньги. Вынашивание ребёнка — вполне себе подлежащая оплате деятельность.

Софи не слишком весело усмехается:

— В другом мире это уже довольно обычная практика, — замечает Софи, — странно, что эту технологию не позаимствовали. Спрос бы на неё точно был. Начиная от собственной матери. Ей состояние беременности и процесс родов крайне не понравился.

Хейс хихикает.

— Что смеёшься?

— О родных местах подумала. Представила, каким спросом эта технология в животноводстве пользоваться будет! Со скотиной ведь всегда проще, нежели с людьми.

— Ах ты, хрюшка моя! — Софи легонько стукает Хейс кулаком. — Насколько я знаю, оплодотворение от породистых хряков уже производится без их участия.

— До мест, где я родилась эта практика точно ещё не дошла, — смеётся Хейс, — отец за новинками следит. В кои-то веки написал. Тоже мне биолог-любитель, хотя, признаю в селекции он хорошо разбирается. В общем, интересовался, не собираюсь ли я рожать, и если соберусь, то пусть привезу показать. В школе я не то, чтобы их совсем игнорировала, хотя и не ездила. Писала иногда. На третьем году послала своё фото на фоне «Старого Дракона». Я там самая длинная. Отец прекрасно знает размеры знаменитой пушки. После демобилизации не сразу домой поехал. Говорил, были бесплатные билеты солдатам до любого места страны. Вот и съездил в Столицу. Снялся у «Дракона». Так что, оценил мой росточек, — смеётся Хейс.

— С биологической точки зрения есть, чем гордится, — хмыкает Софи.

Хейс её по носу щёлкает.

— Мы все длинные. Отец и вовсе правофланговым был.

— Как он с таким ростом в гвардию не попал?

— «Покупателей» не было, — невесело усмехается Хейс, — может и к лучшему — гвардия в первый период боёв очень большие потери понесла.

— Что поделать, — в тон ей усмехается Софи, — яркая форма не дружит с пулемётами.

— Тут ты ошибаешься, — качает головой Хейс, — у гвардейцев первыми ввели форму защитного цвета. Если не ошибаюсь, ЕИВ как раз и был одним из главных сторонников введения такой формы.

— Всё-то ты знаешь, зануда моя любимая, — посмеивается Софи, — это гвардия южан в своей красивой форме штабелями ложилась под нашими пулемётами. У них даже поговорка появилась, если здраво разбираться, довольно двусмысленная — «погиб, как гвардеец», в смысле, красиво, безусловно героически, но по большому счёту, глупо.

— Отец однажды всех перепугал. Ночью заорал. Потом до утра водку, как воду пил. Ему приснилось опять слышит «Пики вперёд!». Они снова идут. Его чуть ли не трясло. Клич атакующих гвардейцев. Говорил, страшнее их атаки ничего в жизни не видал. Хотя и сказал, он тоже не забыл, зачем на винтовке штык. Говорил, единственный раз в жизни видел, как били штыками ручных пулемётов. Мне и братьям тогда выпить разрешил, и не смотрел, сколько; это было за несколько дней до того, как я сбежала... Дядька уже умер тогда... Думаю, меня бы отпустили. Но дети и взрослые под разными углами на мир смотрят...

— В общем-то, всё удачно завершилось, — не слишком весело усмехается Софи, — ты тут со мной лежишь, а не приступила к увлечению населения Империи. В теории, могло бы быть от двух раз до четырёх.

— У сестры — уже двое, — смеётся Хейс, — правда, она из тех, кто ни для чего больше не годиться. Мама, когда мы все ещё мелкими были, была уверена, что она первой договор подпишет. Ей по-моему, в детях нравится не только процесс их производства.

Софи усмехается:

— Абсолютно уверена: каждая из вас полностью убеждена — верный выбор сделала именно она, а не другая.

— Дядька и то поражался, как у брата получилась одна такая, как я, а другая... — Хейс выразительно стучит по золочёной деревяшке.

— Зато со здоровьем у неё всё хорошо! — льнёт к ней Софи, — всегда нужны те, кто родят Империи новых солдат... Тем более, у вас всё хорошо с боевыми навыками.

— У неё — дочери, — смеётся Хейс, — иногда кажется, успехи резинотехнической промышленности до нашей местности не докатились. Хотя и точно знаю, что это не так.

— С одной Маришкой тяжеловато. С трудом представляю, как бы жила, будь таких несколько...

— Всем бы наняли персонал для воспитания, — усмехается Хейс, — пока дядька отцу не пригрозил, с таким персоналом регулярно путали меня.

— Ну, у тебя на самом деле, есть соответствующие задатки, — посмеивается Софи, — с мелкими ты вполне успешно возилась, да и сейчас возишься!

— Покусаю! — взвивается Хейс, — Никогда не говорила, будто это моё любимое дело!

— Но ведь у тебя прекрасно получается! — логично замечает принцесса.

— Кто тебе сказал, будто мне это нравится? — не менее логично бросает Хейс.

— Довольно жёсткие методы надо применить, чтобы человек, тебе подобный, стал делать то, что ему не хочется, и чувством долга не продиктовано.

— Какая ты у меня логичная, — невесело Хейс усмехается, — но меня, что где родилась, что в школе учили — сила дана, чтобы тех кто слабее защищать. Ну, не разбираются дети в жизни, а я помочь могу. Тем более не учу плохому. Перекошенный материнский инстинкт проснулся, не иначе.

— Я бы не сказала, что это плохо.

— Это сильно не для всех. Ни к чему учиться, если из-за беременности и родов собираешься на сколько-то лет из жизни выпадать. Сильно не все склонны отдавать детей в детские учреждения. Тем более, там довольно сильна разница в качестве. Да и мода сейчас — растить ребёнка в домашних условиях. Мол, больше заботы и любви получает. Хотя, как по мне, это скорее сказано, что горожанки реже рожают.

— Ты так считаешь?

— В Столице по-другому не бывает, я не готова жизнь ещё на кого-то тратить.

— Даже если это буду я?

— Нашла ребёночка! — усмехается Хейс.

— Промолчу про твою грудку! — смеётся Софи.

— Ну так, её сильно не всем можно касаться, — откровенно усмехается Хейс.

Софи только язык в ответ показывает. Спрыгивает с дивана, протянув руку возлюбленной.

— Вставай! Надо подробно разглядеть, что разноглазая сотворила. А то кинулись друг на друга, словно год не виделись.

— Хорошо хоть, дождались, пока вина принесут.

— Не думаю, что они увидели что-то для себя новое, — Софи хихикает, — меня даже спросили: «приносить на двоих?»

— Надо было наврать что-нибудь...

— Не люблю, когда меня подозревают в том, чего я не делала, даже если этим большинство окружающих занимается. Предпочитаю быть образцом постоянства, а не излишнего веселья.

— По-моему, тут никому дела нет ни до того, ни до другого. Номера пойдём смотреть или сами произведения?

— Одно другому не мешает.

— У неё завершённое может быть без номера?

— Конечно! Раз номера нет — точно собирается кому-то подарить. Скорее всего, изображённой.

— А если их не одна?

— Человек, способный логику разноглазой понять, ещё не родилась. Можешь спросить у заинтересовавших тебя личностей, кому предназначено.

— Не думаю, что все подаркам обрадуются. Очень уж Эрида откровенна.

— Мне кажется, они все достаточно современные девушки. Да и сама видела, в чём и у Статуй, и на карнавалах расхаживают. Некоторые и вовсе в одном браслете.

— Прямо как мы сейчас, — хихикает Хейс.

Софи шлёпает её пониже спины. Рослая красавица, дурачась, взвизгивает.

— Всё-таки, цветы тут не только в названии. Смотри, Эр многих писала с цветком, с каким она ассоциируется. Притом, заметь — у Лилии совсем не лилия.

— Вон ту точно Роза зовут, — показывает пальцем Хейс, — роза и изображена.

Софи сощурив один глаз склоняет голову на бок, повторяя один из любимых жестов Марины.

— Ага! И ещё отлично видно, она буквально вот только что крайне яркий и волнующий момент пережила и ещё, так сказать, под впечатлением пребывает. Эр очень любит такие моменты изображать.

— Весьма миленько и реалистично получается, — игриво замечает Хейс, — мы все — уже взрослые девочки. Умеем себя радовать.

— Только что-то Эр подобным уж больно сильно увлеклась.

— Как по мне, уж пусть лучше счастливыми девушками увлекается, чем тем, что Коатликуэ вытворяет.

— Тут не поспоришь, — качает головой Софи, — я даже удивлена, что эшбадовки змеедевочку до сих пор не поколотили.

— Зачем? Она, конечно, странная, но не больше, чем все остальные... Конечно, если творчества не касаться...

— Как зачем? Конечно, чтобы Эр не расстраивать. Их привязанность к разноглазой иногда принимает довольно странные формы.

— Хм. Некоторых Эр почему-то нормальными написала. На Марине буквально написано, насколько ей скучно, и как хочется поскорее уйти.

— Зато, тут другой Марины, местной откровенно многовато, — сердито фыркает Софи, — видишь, с чем связано?

— Она слишком на тебя похожа, и ещё подчёркивает это?

— Ну, этим подчёркиванием они обе усиленно занимаются. Хотя Эр, по-моему, сейчас сильнее всех Крионо увлечена. Хорошо, хоть та на меня не похожа.

— Это уже было бы слишком... Кстати, я думала, у неё будет много твоих образов...

— Маришка говорит, это так и есть, — отмахивается Софи, — только как бы не для всех. Марине показывает, меня зовёт, про остальных — просто не знаю. Здесь я есть только на той четвёрке картин, где все изображены с самых лучших ракурсов с точки зрения разноглазой. Признаю, фотографическая память у неё отменная. Я не сильно часто расхаживала пред ней в естественном виде. Хотя и, бывало, несколько раз откровенно дразнила её в горячих. Может, это и не лучшая моя идея была. Марина всё зовёт к Эр зайти, когда её не будет. Говорит, она чуть ли не сама себя превзошла, и такой я себя не видела ещё.

— Так и сходила бы...

— Напомнить, где тут ближайшее зеркало? Лучший портрет Софи Саргон в состоянии исполнить только Софи Саргон, и никто меня в этом не разубедит. Та же Эр слишком увлекается передачей чувственности. Допускаю, кому-то такое вполне нравится, но не мне. Я много чего ещё могу, кроме как желания вызывать. Эр же слишком увлечена именно этой моей составляющей.

— Откуда ты знаешь? Не видела же её работ последнего времени.

— Мне хватает того, что видела. Вон, видишь?

— Но ведь это местная Марина.

— Только она лежит на моей школьной кровати. Странным не кажется? И таких странностей тут куда больше, чем кажется. Если хоть какая-то вещь изображена — то это, скорее всего, моя вещь.

— У самой-то всё это её творчество никаких фантазий не вызывает?

— Если честно, то есть такое. Слишком уж Осень совершенна во всём, правда, она слишком юна, но это ведь только пока. Тем более, контакты с ними были и раньше, останутся и в дальнейшем.

— Смотри, если Эр не успеет раньше. Девочке может и понравиться её тяга к разнообразию.

Софи кулак показывает:

— Смотри у меня! Не думала, что ты так спокойно скажешь!

Хейс пожимает плечами:

— Мир на мне явно не заклинен. Определённая среда определённые вещи порождает. Насколько я знаю, увлечения Эр в определённой среде считаются, практически, общепринятыми. И никак никем не осуждаются. Плюс от того, что про женщин-Еггтов говорят, тоже никуда не деться, особенно с учётом, что всё полностью соответствует твоим собственным взглядам. Всё-таки, не следует забывать, в дальнейшим мы будем вращаться в несколько разных средах. Где прочные личностные контакты — не самое распространённое явление. Тем более, я и сама считаю — если гармония в отношениях начинает уходить, то надо не мучить друг друга, пытаясь восстановить то, что уже рушится, а разбежаться в разные стороны и искать другую или другого. В вечные чувства я не очень-то верю. В лучшем случае, перерастают в привычку, когда рядом просто удобнее жить. Человек — та ещё скотина, но скотина, безусловно социальная, не может без общения с себе подобными... Притом, общение необходимо самой разной степени близости.

— Какая ты у меня логичная... Уверена, что сама сможешь эти теории на практике применить?

— Уверенной ни в чём быть нельзя. Ещё не слишком давно я только в самых смелых фантазиях мечтала, будто что-то может быть с тобой. Фантазии стали реальностью... Как началось, так может и кончиться. Сама говоришь, у тебя самой новые фантазии уже появились... Как быстро захочется их реализовать, особенно при том, что вы обе к одной среде относитесь и всяко будете контачить друг с другом?.. Всё-таки о будущем надо задумываться.

— Однако, инициативу разрыва ты предпочитаешь оставить мне.

— В любом случае, твоя среда более насыщена, чем основная моя. Да и взгляды среди столичных деятелей искусства более свободные. Невозможно жить в обществе и быть от него свободным. Кое-что человек вполне в состоянии предвидеть. Влюблённость до безумия — всё-таки не про тебя и не про меня. Тем более, это именно ты столкнёшься с определённым влиянием, связанным с необходимостью появления следующего поколения Еггтов. Медицина в нашем мире ещё не дошла до таких высот. Для воспроизведения человека необходимы двое. Впрочем, заключение брачного договора исключительно для воспроизведения ребёнка, все обязанности по воспитанию которого потом юридически накладываются только на одного из родителей, довольно распространено среди лиц практически всех статусов.

Тем более, некоторым лицам фактически полагается иметь внестатусных детей. И никого это особенно не волнует, тем более, содержание внестатусного ребёнка доступно очень широкому кругу лиц.

— Цинично, но довольно логично. Я знаю о существовании внестатусных детей Императора. С их матерями давным-давно договора были заключены, какое содержание их детям и им самим положено до определённого возраста. На что они могут претендовать, на что — нет. Насколько я знаю, договоры подобного уровня стороны соблюдали неукоснительно.

— Тебе-то о чём вообще волноваться? — усмехается Хейс. — У тебя же важно, по сути, только происхождение исключительно по твоей линии. Кто там биологический производитель — совершенно не важно, да ты пока и сама об этом не думаешь. Я тоже, уверена, если столкнусь с подобной потребностью — тоже кого-то быстро себе найду. Особенно для разовой акции без дальнейших последствий.

— Какая ты у меня современная и расчётливая, — бросает Софи без особого выражения.

— Что поделать, в красивые сказки про принцев и принцесс даже Эр уже совершенно не верит. Я же изначально была значительно более приземлённой. Много раз говорила уже — я слишком высоко забралась. Надо какие-либо действия предпринимать, пока меня не скинули. И хорошо, если не с высоты об бетон.

— Насколько я знаю, какого-либо давления на моих братьев относительно брачных договоров не оказывалось. Хотя в теории, Младший Еггт могла заключить договор даже с Сордаром — они ведь одного поколения.

— Не находишь, с тобой или Мариной ситуация несколько иная. Ещё один Безгривый Лев мог противоречить каким-либо далекоидущим политическим расчётам. С другой стороны, лиц по статусу близких к матери младшего Принца Империи в стране довольно много. Соответственно, и он о статусе супруги может не задумываться, что он и сделал. С Еггтами — ситуация несколько иная...

— Как раз именно нам и надо меньше всех о чьём-либо статусе волноваться. Только своего собственного целиком и полностью достаточно.

— По этому поводу планы могут быть не только у вас двоих. Равно, как и о том, что может эти планам помешать. Мы все живём в реальном, а не вымышленном мире.

Софи крайне опасно щурится:

— Старательно намекаешь, что против тебя могут быть предприняты какие-то враждебные действия со стороны... Ну, допустим, МИДв.

— Можно и так сказать, — пожимает плечами Хейс, — простейший способ прекратить нежелательную связь сейчас эффективен точно так же, как и тысячелетия назад.

— Я понимаю, кого ты опасаешься, и могу заявить о беспочвенности твоих страхов. Отец... Он к нашей связи относится весьма иронично. К тому же, банально слишком любит красивых женщин, чтобы им какой-то вред наносить. К тому же, так же банально просто любит меня, и какого-либо зла мне не сделает ни при каких обстоятельствах. Кэретта уже сказала, что крайне резко будет возражать про перспективы моего брачного договора с кем-либо из Безгривых. За другими — не признаёт равного статуса, так что ей, по большому счёту и дела нет, с кем я поддерживаю отношения. Причём, как раз такие, что в общем-то обычны в среде, принадлежащей к которой она считает и себя. С этих сторон как-кого либо вреда для себя можешь не опасаться. Ты лучше опасайся своих, Сордар говорил, в этой среде нравы мягкостью тоже не отличаются. Некоторые смерти крайне подозрительны. Особенно, когда речь шла о очень больших деньгах, а ты имеешь некоторые представления, какие суммы крутятся вокруг некоторых, особо сложных, проектов.

— Знаю! — усмехается Хейс. — Но тут я пока ещё не на тех уровнях вращаюсь. Хотя, как говорится, кой-какие меры предосторожности тоже предпринимаю. Ну и фактор моей известности многим высокопоставленным лицам, уверена, крайне положительно на моей безопасности сказывается. Всё-таки, мир — он очень маленький, и некоторые вещи люди вполне в состоянии заметить. Тем более, ты буквально только что предоставила мне дополнительные гарантии безопасности. Притом с тех направлений, что мне внушали наибольшие опасения.

— Подтверждаю! — кивает Софи. — С этих сторон тебе опасаться нечего. С какого-то момента определённая слава начинает играть против тебя самой. Более того, это становиться в какой-то степени неизбежным. Древняя слава — она такая, вещь крайне коварная. Хотя, временами и крайне полезная.

— Ладно, вроде разобралась с тем, что волновало. Не хочется больше рассуждать о чём-то тяжёлом.

Софи гладит любимую по руке. Мурлыкает:

— Знаешь, лучшее средство от чего-то неприятного только одно. Ты прекрасно знаешь, какое именно...

Хейс понимающе улыбается. На какое-то время снова можно забыть обо всём...

Смеются глаза в глаза. Хейс шепчет:

— Что на тебя сегодня нашло? Редко бывает так хорошо...

Софи трётся о щёку.

— Наверное, лёгкое чувство страха энергии добавляет. Ты и себя, и меня перепугала.

— Я не хотела...

— Ладно. Главное, что потом нам обеим хорошо было.

— Лишь бы страх не настоящим был, а тем, с каким можно словами разобраться.

— Зато, после, наоборот обостряются эмоции...

— Сегодня их предостаточно было... Может, к нам пойдём? Ночь и так уже скоро кончится?

— Хм? А зачем куда-то уходить? Здесь такой же мой, или если хочешь, наш дом. Как и там. Всё равно наглости сюда войти хватит только у Маришки, Херенокт и Смерть слишком умны для этого. Да и годы для пустого любопытства уже не те...

— Ты Сордара не упомянула.

— У него мирренские завихрения в мозгах. Резиденция — дом его отца, а не его. Ему в молодости были разрешены определённые вещи, но он не в праве мешать всем остальным. Ибо у нас — совершенно равные статусы. Его дом — на соседнем Острове, и я абсолютно уверена, там никогда не бывали гостьи из тех, кого он сюда приглашал. Для эшбадовок и им подобных — чуть ли не основная подработка — обеспечивать отдых статусных лиц. Думаю, они долго этим летом хвастаться будут — лучшее сочетание затраченных усилий и полученных материальных благ. Наша Кроэн явно завидует полученному сестрёнкой за её род деятельности. Сама аналогичным образом действовать не в состоянии.

— Почему? По-моему, она вполне привлекательная и весьма неглупая. Внешний вид несколько своеобразный, но по-моему, Эриде как раз своеобразие особенно сильно нравится.

— Она недостаточно смелая, — хмыкает Софи, — это тоже немаловажное качество даже при общении с Эридой. Ну и главное — Марина запретила Эр проявлять определённый интерес к этим школьным девчонкам, а так же к её личным гостям. Хотя, некоторые и были бы не против, но, представляешь, разноглазая знает значение слова «приказ», а Марина — чуть ли не единственная, кто может Эр приказывать, и что интересно, разноглазая станет это выполнять.

Хейс задумчиво обхватывает подбородок:

— Знаешь, как по мне, это отдаёт тайной влюблённостью Эр в Марину.

Софи символически стукает кулачком любимую:

— Миленькая, по-моему, Эр способна воздействовать на людей с некоторого расстояния, и ты под это воздействие как раз и попала. Начинаешь видеть чувства там, где их нет, и в принципе не может быть.

— Хотелось бы ошибаться, — качает головой Хейс, — но я привыкла доверять своей интуиции.

— Равно, как и я — своей, — решительно пожимает плечами Софи.

— Одна из нас ошибётся в любом случае, не привело бы это к чему-то нехорошему.

— Профессиональных медиков предостаточно и здесь, и в школе, и в «Сказке». Лично у меня нет претензий к качеству исполнения ими своих обязанностей. Я следить за здоровьем Эр совсем не обязана, мне своё и твоё гораздо дороже.

— Жестковато...

— Жизнь у каждой почему-то всего одна. Меня сейчас гораздо больше волнует, как именно Херенокт со Смертью здесь обустраиваются.

— Что не так? Разве это теперь не их дом?

— К наёмнице-то у меня вопросов нет — для неё дом всюду, где можно бросить её вещмешок. Вот Херенокт...

— Что он не так сделал, что это не устроило саму тебя?

— Не говори так, мне это не нравится.

— Мне тоже не нравятся внутрисемейные конфликты, тем более подобного уровня. Что он сделал?

— Со своей точки зрения — ничего. Они решили жить именно в той части Резиденции, где бывала Императрица. Толком пожить здесь она не успела.

— Сын решил жить в доме своей матери. Не вижу здесь ничего необычного. Тем более, сама говоришь, она здесь практически не жила.

— Место частично для неё создавалось, но так её и не дождалось. Теперь они живут в созданных для неё залах.

— Насколько я знаю, памятный статус никаким помещениям здесь не присваивался, такие есть в Столице. Что удивительного, что пустые пространства снова стали жилыми?

— Мне туда ходить нравилось. Казалось, что она где-то тут. Рядом, вышла ненадолго. Словно вот-вот — и она снова засмеётся. Но теперь этой удивительной атмосферы больше нет... Эти двое — слишком живые и настоящие.

— Мне казалось, ты не склонна воспоминаниями о прошлом жить... Тем более, ты даже в другую эпоху родилась. Видеть могла только на картинках и на экране. Смысл грустить о том, что не увидишь никогда? Ты можешь подражать её стилю в одежде. Водить те же машины, летать на тех же самолётах, в строю ещё много кораблей, на чьи палубы она ступала. Но ты ей никогда не сможешь стать. Прежде всего, для себя самой. Не заигрывайся, как та же Эр, периодически подражающая своим фантазиям. Херенокт понятия не имеет, что эта обстановка для тебя что-то значит. Выражаясь с претензией на поэтичность — там, где правила смерть, теперь снова будет властвовать жизнь. Дочь Смерти, вполне возможно, будет похожа на Императрицу. Это и будет лучшей памятью о ней. Незачем в умерших играть.

— Скорее всего ты, как обычно, права. Но, знаешь, что-то неуловимое ушло из этого места...

Хейс касается лица Софи:

— Зато скоро кто-то иной, в чём-то похожая на ушедшую, а в чём-то совершенно иная, сюда придёт. Жизнь должна продолжаться. Вопреки всему. Трагедиям — в первую очередь. Ведь живи Императрица и дальше — не существовало бы ни тебя, ни Марины. Мы бы не встретились... Да ещё многого не было. Император решил жить дальше. Даже из памяти погибшей не устроил особого культа. Вот ты этого чуть не сделала, а Херенокт ничего не заметив, мимоходом разрушил. И я считаю — правильно поступил. Люди должны смотреть вперёд, а не назад. Такие, как ты — в особенности. В прошлое не вернёшься, каким бы прекрасным оно не казалось. Надо строить что-то новое и лучшее. Собственно говоря, и ты, и я, и Смерть с Хереноктом этим занимаемся. Каждый по-своему — но мы делаем мир лучше. Пусть временами и путём уничтожения кого-то. В мире многого должно стать гораздо меньше, что-то должно быть и вовсе уничтожено. В том числе и нашими усилиями. Ведь твоя любимица стремилась к новому и совершенному. Ведь даже её гибель улучшила жизнь другим — провели расследование, поняли причину. Узлы и агрегаты машин стали прочнее и надёжнее. Сколько-то жизней было спасено. Пусть платой за это и стала её жизнь.

— Слишком скорость любила... Как и я...

— Только ты скоростные машины не любишь, а пользоваться самолётами в качестве пилота тебе сам ЕИВ запретил. Слишком хорошо видел, кому столь старательно ты подражаешь. Не хочет повторения подобного, при этом прекрасно видя — взлёт Еггты удержать невозможно. Тем более, прекрасно знает — ещё Марина в наличии имеется. И она тоже будет неудержима. Точно так же, как и ты. После вас мир точно станет иным, нежели он до вас был. Будет лучше, чище и светлее. Ничего не поделаешь — когда-нибудь мы все уйдём... Но думать надо о том, что останется после нас. Люди — это в первую очередь те, кто стремятся сделать мир более совершенным. Пусть иногда и ценой собственной жизни. Но мы все должны стремиться оставить тем, кто сменит нас нечто лучшее, чем бывшее до нас. Смотреть надо вперёд, поменьше оглядываясь назад.

— Вот Императрица назад и не оглядывалась, — мрачно бросает Софи, прекрасно понимая при этом, что Любимая опять скорее права, нежели нет.