Несносная Херктерент - 4. (джен)

Глава 100

Хейс закуривает:

— Признаю, попытка шутки была не самой удачной.

— Хорошо хоть, мне сказала, а не начала сама действовать. Ты достаточными средствами можешь распоряжаться.

— Не сказать тебе я не могла, тем более, именно ты и натолкнула меня на идею. Но из-за меня ты бы не попала в двусмысленное положение.

— Знаешь, даже в плохой идее есть хорошее. Могу и отдать, но подчеркну что это — шутка.

— Жирно не будет? Вещи, имеющие номера от Пантеры со временем только в цене будут увеличиваться.

— Знаешь, а мне наплевать, я не настолько меркантильна, чтобы задумываться о том, что сколько будет стоить через десять-пятнадцать лет. Тем более, духи банально пролиться могут. Хотя там аромат крайне специфический, но весьма стойкий. Красная Кошка дело знает.

— Так-то будешь дарить?

— Крайне неоригинально — деньги. Гостей такого уровня затем и зовут, рассчитывая получить нечто ценное. Это от социального слоя совершенно не зависит.

— Дядю любили на праздники звать, где подарки положено дарить, — хмыкает Хейс, — знали, в накладе не останутся. Даже жалею, никогда не узнаю, чтобы он подарил на свадьбу мне.

— За всё в жизни приходится расплачиваться.

— Кстати, тогда и мне понадобиться что-то подарить. Раз уж меня воспринимают, как твоего адъютанта.

— Ну, по сути дела это так и есть. Какую сумму выделить? Формальные правила я всегда соблюдаю.

— У тебя, наверняка, есть инструкции по данному вопросу. По ним и действуй.

— Как же ты тут всех не любишь. Хотя многие не сделали тебе решительно ничего, кроме факта своего существования.

— Именно этим фактом своего существования они меня и оскорбляют. Особенно своей примитивностью и неразвитостью.

— Ты тоже произошла из этой среды. К счастью, в руководстве страны меньшинство рассуждает, как ты, что обеспечило тебе возможность получения образования. Сейчас даже южане отменяют ограничения в зависимости от происхождения. Хотя бы из соображений «алмаз теоретически можно в любой навозной куче найти, чтобы не упустить немыслимую ценность, эти кучи надо хотя бы бегло просматривать». Ты таким алмазом оказалась, тебе повезло, что система отбора перспективных умов у нас столетиями отрабатывалась. И то в твоей судьбе определённую роль сыграл случай в виде команды сверху.

Хейс тяжело вздыхает:

— Сама же говорила сколько раз — слишком высоко взлетела. Надо почаще вниз посматривать.

— Притом нормально, а не как ты собиралась. Может, кто-то другая и нашла бы это очень смешным, но точно не я. Ты сама говорила, как важно учитывать при воспитании индивидуальные особенности личности.

— Вплоть до того, что с некоторыми лучше превентивно усыплять, — почти огрызается Хейс, — ибо тратить средства на их развитие не только бессмысленно, но, временами даже преступно.

— Тебя саму чуть было не сочли недоразвитой.

— Притом заметь, это сделали родители, а не профессиональные медики. С их точки зрения я развивалась абсолютно нормально. Даже была чуть крупновата для своего возраста.

— Ну это-то с той поры не переменилось, — пытается разрядить обстановку Софи, скорее получается, нежели нет. Да и у Хейс есть понимание, что она сунулась под огонь слишком крупных калибров. Но тут никуда не денешь и совершенное неумение отступать. Прямота чаще всего помогала добиться своего. Но вот сейчас получилось неловко.

— Не стоит слишком уж увлекаться социальным критерием в воспитании. Ты, как и многие до тебя, обратила внимание на фактор статуса, в наше время уже не играющий такой роли, как раньше. Важнейшее — личные способности, что блестяще сработало на тебе. Почему отрицаешь, что может сработать ещё на кем-то? Знаешь ли, есть и законы биологии. Ты же не первый человек с большими способностями. Почему не может обнаружиться некто третий. Хотя бы этот намечающийся ребёнок этой пары?

Отступать Хейс не станет, но вполне может применить манёвр для уклонения от огня.

— Видимо, настолько переобщалась с младшими, что обрела неприязнь ко всем, не относящимся к нескольким определённым слоям. Отравилась, если угодно.

— У меня упомянутые тобой люди не вызывают неприязни, хотя дистанция между нами гораздо выше. Странно, что ты склоняешься к введению ограничения на получение образования по социальному признаку. Как по мне — это путь в никуда, только к усилению раскола в обществе. В перспективе — социальному взрыву, вплоть до новой Войны Верховных на радость южан. Меньше всего думала, что заподозрю тебя в пособничестве.

— Я слишком хорошо вижу, насколько сильно отличаюсь от среды, откуда вышла. И насколько они не в состоянии понять то, что понимаю я. Да, я прекрасно знаю, что люди всё это пробовали неоднократно, зачастую вводя дополнительные ограничения в виде расовых или национальных особенностей, временами их в абсолют возводя. Имущественные ограничения, на мой взгляд, выглядят более эффективными

— Это оказалось путём в тупики, далеко не из всех удалось найти выход. Путь, прокладываемый нами, мне кажется наиболее эффективным. Хотя бы потому, что именно он свёл нас вместе. Сама знаешь, существуй хоть какие-то из предлагаемых тобой барьеров — ничего бы не было.

— Ты на самом деле за всеобщее равенство?

— Скорее, за равные возможности. За равенство — это Марина. Странно, что против ты. Мне казалось, это ты должна быть крайне убеждённой сторонницей. Тем более, твоя жизнь — довольно удачная иллюстрация, что эта теория скорее работает, нежели нет.

— Работает в идеальных, можно сказать, химически чистых условиях.

— Но ведь работает! — не соглашается Софи.

— В среде, какую очень тщательно просеивали, прежде чем в идеальные условия поместить, прежде чем сработало. Да и то, чуть серьёзный сбой не произошёл в лице Эорен.

— Советую тебе повнимательнее посмотреться в зеркало, можешь ещё на рожицы Коатликуэ, Кроэнрин, Оэлен, Медузы или в меньшей степени, Рэды там же полюбоваться. По-моему, примеры достаточно многочисленны. Коаэ и вовсе выглядит почти полным аналогом тебя с поправкой на определённую сферу деятельности, а не продуктом тщательного отбора. Жизнь сложилась удачно, потом дополнительно повезло, что со мной и Мариной встретилась. Кстати, как и ты довольно регулярно на родню пофыркивает, кто до сих пор недовольны, что старшая родилась девочкой.

— Тут тоже значительно больше ценят сыновей, нежели дочек. Сказывается во многом и на многих. Мне повезло с наличием родственника, у кого были лишние средства но отсутствовал объект их приложения. Фактически содержать чужого ребёнка выходило куда дешевле, нежели собственную подругу.

— Этот самый твой родственник, вполне возможно, не стал адмиралом исключительно из-за того, что в его жизни несколько раз недостаточно тщательно просеивали эту самую среду, выискивая эти самые алмазы. Да и возможностей заботится о чужих детях, если у него была такая потребность, представлялись бы значительно лучшими...Вот и упустили достаточно крупный, просеивая недостаточно тщательно, сначала школьников, причём несколько раз, потом призывников. Твой дядя и так совершил почти невероятное в то время — континентал, заслуживший флотский длинный клинок. За ту войну таких было чуть больше полусотни. Да и у тебя стартовые возможности, как у племяшки высокопоставленного офицера были бы получше. Смогли только доработать методику отбора, в результате чего, тебя или Коатликуэ уже не пропустили. Реализуй твои идеи — какой бы раз была бы сейчас беременной? Пятый или шестой? Сколько бы голов скота было?

— Со скотиной бы не обидели! — кисло усмехается Хейс. Любимая в очередной раз кругом права, а вот она сама — не очень.

Слабоватое утешение, и то, скорее, на очень отдалённую перспективу. При всех недостатках грэдских систем отбора учащихся в учебные заведения самых разных уровней, эти системы выглядят значительно более совершенными, нежели применяемые южанами. Особенно это касается всех систем отбора девочек.

Известен исторический анекдот про мирренского Сордара VI, жившего через полвека после Дины IV. Женщинам в то время запрещалось учиться профессии художника, соответственно и получать звание академика живописи. Но главной любовницей Императора была художница-любительница. Не особо талантливая, но имевшая влияние и крайне упорная. Император не мог отказать её просьбе. Женщинам стало можно учиться на живописца. Кого сделали первым академиком-женщиной — догадаться несложно. Император умер. Введённое им новшество прижилось. У северян художницы со званиями ещё за столетия до Сордара VI в Империи Островов встречались. И после Катастрофы никуда не делись. Видимо, некоторые цветы вполне способны расти в весьма суровых условиях.

Софи смотрит грустно:

— Вот уж не думала, что здесь встречу одного своего почти знакомого.

— Это кого? — недоумевает Хейс.

— Среди тех, кого я видела, только один с повязкой на глазу...

Хейс прикрывает глаза, вспоминая.

— Довольно молодой, но почему-то не призван, — уточняет принцесса.

— Троюродный брат отца, — кивает Хейс, — не призван, потому что после службы признан полностью негодным. Хотя из таких уж явных повреждений — только глаз стеклянный, хотя он предпочитает поверх него повязку носить. Разглядела может, у него нашивок за ранения одиннадцать, шесть тяжёлые. Да разглядела, точно, у тебя же зрительная память абсолютная, а у него все нашивки — куда больше размерам, чем по «Правилам» положены. Дядя свои редко когда носил, хотя к нему вопросов не было. К этому были, потом пропали, он правду говорил, все настоящие были

— Разумеется, рассмотрела. Особенно его орден. По нему и узнала.

— Все удивлялись. Такой был, но уже в Великую войну не вручался. А он уже после служил. Но орден действующий, все документы оформлены как надо. Хвастался, что ему орден вручал лично Имперский Комиссар. Самое смешное — такой в то время действительно был. И подпись — её, подпись-то многие видели.

— Ничего смешного тут, — качает головой Софи, — Имперский Комиссар — представитель отца с чрезвычайными полномочиями. Назначается при серьёзных стихийных бедствиях в какую-то местность. Или при сильных внутренних неурядицах. Как Кэрдин тогда. Ей абсолютную полноту власти дали. Древнее право «жизни и смерти» вспомнили. Она ни перед кем не должна была отчитываться, кроме Императора. Лишь бы подавила восстание с признаками расовой и религиозной войны, охватившее огромную территорию в оспариваемом регионе. На самом деле убивали за цвет кожи и разрез глаз, как в самые дикие времена. Войск было мало, но боеспособность — высокая. Смелости очень способствуют, когда знаешь — попадёшь к ним — сожгут заживо. Или сдерут кожу. Вот она и подавила. Ордена эти... Распотрошила местный арсенал. Там и нашла. С Войны про них просто забыли. Вручала только лично. Известным ей людям. Всего произвела триста двадцать семь награждений. Один — это твой родственник, другого теперь знают все — это Хорт. Тогда ещё не отец Рэды и не автор знаменитых книг, хотя литературой уже баловался. Но что он про подавление восстания написал — до сих пор литература под грифами. Я читала, поняла почему грифы не отменены, заодно и уяснила почему Рэда так низко ценит человеческие жизни и с такой лёгкостью хватается за оружие. Он немало дочке мог рассказать. Может и экземплярчик у себя придержал. Кэрдин говорила, выступая пред личным составом и местными: «Я — Имперский Комиссар, и я тут вместо Императора. Всё, что сделаю — Им уже заранее одобрено». И делала. Много всего.

— Родственник говорил — с него кожу содрать хотели. С выдумкой — разрезать рёбра на спине и вытащить рёбра наружу. Как крылья у птицы. Но вместо этого на них летучий отряд Имперского Комиссара налетел на городишко. Комиссар лично зарубила того, кто собирался ему резать спину. Пленных не брали, потом всех, живых и мёртвых повесили — у них смерть от удавления считается самой позорной. Говорит, помогал вешать. Его только побить успели. Потом хвастался как Комиссар лично орден ему вручала. Говорил, словно от Императора получил.

— С формальной точки зрения, был полностью прав. У Комиссара в той области были Императорские полномочия. Отец придумал в память о том мире представителей Императора Комиссарами называть. У Кэрдин тоже отменная память на лица, — кивает Софи, — теперь видишь, какая у нас страна в сущности, крошечная, повсюду встречаются знакомые.

Хейс кисло фыркает:

— Хорошо, мои малолетние родственницы ещё не наладили с тобой дружеских отношений. Иначе бы тебе прохода не было от вопросов про Хорта, хотя больше его дочь и её связь с персонажами книг.

— Ничего бы интересного не вышло, — хмыкает Софи, — самого Хорта я видела пару раз и то мельком, Рэда скорее подруга Марины, а не не моя. Кстати, сама только что выдала очередное противоречие собственному описанию негативного образа местных: местные девочки читают те же книжки, что и столичные соответствующего возраста.

— Ты считаешь эти книги глупыми.

— Ты тоже, но они миллионам детей привили любовь к чтению, поэтому их роль следует признать крайне положительной.

— Дать бы этим детишкам почитать то, что Хорт для взрослых писал. Уж насколько я в детстве привыкла к крови, когда скотину били. Сама, бывало забивала...

— Ага, из штурмового пистолета свинью, — хихикает Софи.

— Но мне от его текстов кошмары снились, — невозмутимо продолжает Хейс, — Притом, я читала только изданное официально. Родственник своими рассказами так не пугал, теперь ещё, оказывается я не читала как Хорт самые «яркие» свои похождения описывал. Как он из головореза признанным мастером подростковой литературы сумел стать?

— Человек — скотина, — хмыкает Софи, — но крайне сложно устроенная скотина. Мозг — даже сейчас далеко не лучшим образом изученный орган. Та же самая Кэрдин может ходить в кавалерийские атаки, может вешать людей за самые разные места, а может и задумываться о том, как мыслит маленькая больная девочка. Причём, со всеми названными видами деятельности просто блестяще справилась.

— Родственник до сих пор больше всего гордится знакомством с ней.

— Знаешь, если встретятся — она его вспомнит. Не забывает никого из тех, с кем вместе сражалась. Пусть и не в самых славных делах. Хотя за те события я никому не возьмусь оценку давать. Некоторые дела о тех временах под грифами даже для меня... Слушай, а что твой родственник не хвастается знакомством с Хортом?

Хейс снова криво усмехается.

— Если и были знакомы, то знал его только по военной специальности. Что тот ещё книги пишет... Родственник из тех, что книги не по хозяйственным вопросам нужны только затем, чтобы под ножку стула подкладывать, если шатается.

— Как много можно узнать о тех, с кем вроде бы рядом жила от тех, кто их не видел никогда.

— Что поделать, мир с каждым днём сжимается всё сильнее.

— Его уважают, но совершенно не верят его рассказам. Что и воевал в глуши, и ранен был — это да. А остальное — враки. Вояки все сильно способны врать, а он только врать и мог. Имперский Комиссар, человек, что по должности соправителя выше, без дураков второй после Императора, за руку с ним здоровалась да ордена вручала.

Софи усмехается.

— В теории, Кэрдин способна и на то, и на другое. Собственно, на войнах в глуши она и стала той, кем её знают. Грубо говоря, Смерть прошлого или даже позапрошлого поколения. Даже в хороших отношениях с одними и теми же людьми.

— Нет, — качает головой Хейс, — у Ягр куда больше амбиций. Иначе давно уже сидела в своём дворце, да «Воспоминания» писала. Её даже Хорт такой вывел — матёрая волкодавиха, которую прислали командовать дорвавшимися до крови щенками с зубами молочными. Я пытаюсь представить — и не могу, что общего у того хищника, взглядом останавливающей атаки — и изящной женщиной, одетой по последней моде, с безупречным макияжем и маникюром, мило улыбающейся, сидя напротив меня. Пыталась представить. Потом только поняла — у них глаза одинаковые были. Те, про какие я у Хорта прочла — и те, что смотрели прямо на меня. Если увидишь такие у врага — тебе не жить. Умрёшь. Причём именно так и тогда, как ей надо будет. Притом, признаю, сказывается влияние среды, при последней встрече я её больше опасалась нежели до того. Хотя она вас обеих считала и считает почти за своих дочек.

Про дочек Софи решает пропустить мимо ушей, тем более, в отношении Марины в общем-то верно. Что сестрёнка живёт в общем-то нормально — целиком и полностью заслуга «чёрной жемчужины», и с этим даже Кэретта не спорит. Лучше на нейтральные темы опять перейти.

— Признак таланта, как по мне — узнаёшь описание знакомого человека по одному предложению. Даже если не названо имя. Его там в итоге и не было, словно безымянное воплощение имперской мощи и несокрушимости. И одновременно прекрасно известный тебе человек. Я была из немногих, кто сразу видела и то, и другое.

— Родственнику знаешь ещё почему не верили — никто такого оружия в руках не держал. Про отдельные образцы слышали краем уха.

Софи усмехается:

— Не знали, что тот регион негласно считается испытательным полигоном, куда шлют опытные партии оружия, а потом там же и оставляют для территориалов. Местным выдавать что-то опаснее обожжённой на костре палке — таких дурных нет. Вот и пылится на складах всякая экзотика.

— Так и я о том, чем там вооружены, узнала уже после того, как несколько лет не видела родственника. Не знала, что там под видом «полевых мастерских» есть полноценный завод с представителями большинства оружейных КБ. Вот и берутся странные винтовки, автоматы и пулемёты, из тех, что выпустили тысячами, а не сотнями миллионов. У них даже бронетехника была из опытных партий. Он говорил, не верили. Хотя, никто не сомневался в том, что он был там, где из крупносерийного были только патроны. И верёвки. Отец, дядя и брат матери ему не очень верили. Особо не дружили, но делить им было нечего, вот и пошли поспрашивать. Они-то первыми потом и сказали, что родственник хвастун, но не врун.

— Лучше бы девочек местных поспрашивали. — хмыкает Софи.

— Я Хорта пересмотрела — он родственника не видел, в лучшем случае, мельком упомянул. Хотя при ударе по казне пленных был пулемётчиком в броневике.

— А Кэрдин была с шашкой. Кавалерийские панцири — вымерший вид вооружения.

— По книге, она больше автоматом действовала, стреляя с коня. Шашка в дело пошла, когда некоторые решили, что законы войны на них работают. Угу. Хорт честно писал — послали бы — пошёл бы на сдавшихся хоть с ломом, головы разбивать, хоть с топором, они сами себя из списка людей вычеркнули. Но без него справились. А освобождённые сами очень охотно помогали местных по сучьям развешивать. Так что он даже из броневика только покурить вылезал. На трёхбашенном был. Не думала, что они ещё используются.

Софи посмеивается:

— Ты невнимательна, милая. Хотя в моём случае сказывается общение с Мариной. Хорт в описаниях очень точен. Я тоже удивилась, прочтя про такой броневик. У сестрёнки спросила. Она даже внимания не обратила. Оказалась — относительно новая разработка, специально для действий в спорных местностях. Башен столько — в тех краях выгоднее при сопровождении колонн иметь много стволов, особенно при недостатке у местных вооружения. Но машина оказалась не очень. Для сопровождения оказалось выгоднее бронировать тяжёлые грузовики — и ставить пулемёты за щитами — сколько влезет на борт. Такое бронирование даже стали на заводах изготавливать и в ту местность отправлять — монтаж возможен в любых мастерских при наличии минимума оборудования. В теории броню можно снять и обратно обычный грузовик получить. Там сейчас вроде как мир, но грузовики так и не разбронировали. Техника туда как шла, так и идёт по остаточному признаку. Хотя самые взбесившиеся с гарантией кончились.

— Всё-таки, не вполне понимаю, почему туда именно Кэрдин направили, да ещё на такую должность назначили. Там в итоге дел-то было на кого-то уровня Смерти.

— Хорта ты невнимательно читала, — качает головой Софи.

— Что он там про стратегию писал, да часть боёв действительно, пропускала, — чуть опускает глаза Хейс, — мне про отношения между людьми было больше интересно.

Софи пальцами щёлкает.

— Тут уже я глупости сказала. В версии для печати этого не было. Война в глуши, и война в глуши, тем более Хорт приличный кусок жизни на таких войнах провёл. Это потом на подростковую литературу совсем уж с девочковым уклоном переключился.

— Мальчики про аналог Рэды тоже читают, но вернёмся к менее приятному. Ты между строк прекрасно читаешь и намёки улавливаешь. Там нужна была, может, и не именно Кэрдин, но кто-то с совершенно чрезвычайными полномочиями точно. Тот, чьи решения ни при каких обстоятельствах не пришло бы в голову оспаривать. Это народное движение слишком уж свихнулось на расовых вопросах, и очень уж древние и красивые, — Софи крайне неприятно скалит зубы, — обычаи воскресило...

— Не тяни.

— Если вещи своими именами называть, то с такими следовало уже не воевать, а охотится как на диких зверей, с переработкой тел на комбикорм, а костей на муку для удобрений. Они только внешне оставались похожими на людей. Но стали нелюдям крайней степени...

— Прошу же, не тяни, а говори по-человечески.

— Не получится по-человечески, — злобно ухмыляется Софи, — приносящие людей в жертву и людоеды к человечеству не относятся. Это ходящие на двух ногах и пользующиеся орудиями животные. Со скотами по-скотски и надо разговаривать. Не все в состоянии забыть, что перед тобой не люди, а существа, человеческий облик уже утратившие. Кэрдин очень хорошо различает, кто человек, а кто — уже нет. Путь обратно из мира людей в мир животных, оказывается, очень короток. Кстати, думаю твой родственник потому и врёт. С одной стороны о тех событиях литературное произведение выпустили, не говоря уж об «Отчёте» самой Кэрдин, к нему даже у меня с сестрой доступа нет, с другой — с участников взяли подписки о неразглашении. Люди Кэрдин могут быть очень убедительны. О таких вещах не говорят, но в себе держать могут не все. Вот и получается, что получается.

— Будет время — извинюсь перед ним. Дразнила его, будучи ребёнком, конечно вместе с другими детьми. Но быть-то надо в ладах с собственной совестью, пока это возможно.

— Что тебе мешает сделать это прямо сейчас? Разве ты занята чем-то? Или спеси слишком много накопилось?

Хейс решительно разворачивается.

— Вот возьму, и пойду прямо сейчас. С собой не зову, это только моей совести дело.

— Если пойти захочу, прогонишь?

— Разумеется, нет.

— Пойдём или поедем?

— Пойдём. Охота ещё немного время протянуть. Тяжело свои ошибки признавать. Раньше мне близко было. Сейчас обленилась.

— Прогуляемся. Ноги у меня длинные в том числе и затем, чтобы ходить.

— Твои ножки, — Хейс хихикает, — точнее...

Софи подносит ей палец к губам. Мурлыкает:

— Я не хуже тебя знаю, что «точнее». Но не пытайся искать отсрочку по времени. Я сказала! Сначала дело, всё остальное — потом! Вот так-то, миленькая моя!

* * *

— Думала, тяжелее всё будет, — вздыхает Хейс.

— Не пойму, чего ты опасалась? — хмыкает Софи, — После пережитого всерьёз воспринимать по сути дела, детские шалости, мягко говоря, не слишком достойно. К тому же, начни он на ваши выходки всерьёз реагировать — сам имел шансы перестать быть человеком. Ему голову повредили в куда меньшей степени, чем ты думала в детстве.

— В общем, одной сложностью в моей жизни стало меньше. Теперь я спокойна. Хотя, я абсолютно уверена: в том, что всё так быстро и хорошо кончилось, важнейшая роль относится к фактору твоего присутствия.

— Не преувеличивай степень моего значения.

— Я её, скорее, преуменьшаю. Говорила вроде, по степени почитания Императора местных только наши миррены могут превзойти, и то сомневаюсь. Не очень привычно, особенно после лёгкой оппозиционности столицы.

— Я, в общем-то, это заметила.

— Знала бы, сколько после каждой «Сводки» стратегов уровня генералов Генштаба появляется! Стараюсь не спорить, хотя слушать противно! Их послушаешь — даже поражаешься, почем они не в Генштабе? Действовали бы в соответствии с их предложениями — давно бы на южном берегу материка были.

— Почему замолчать не заставишь? Ведь прекрасно умеешь. Одним взглядом в некоторых случаях справлялась.

— Потому что, они на самом деле, работают на оборону. Некоторые даже повоевать успели в самом начале. Чуть ли не самые большие любители о стратегии рассуждать — на самом деле, демобилизованы по ранениям. Не переведены в тыл «для сохранения ценных кадров», как многие и не получили бронь, потому что ещё учатся на ценную специальность, как я. Таким рты затыкать — себя не уважать, да и врагов нажить можно. Везде, где пахнет деньгами и наградами — жуткий змеятник. Половой вопрос ни малейшей роли не играет.

— Болтунам, в любом случае, следует научиться молчать, соответствующий плакат не просто так нарисовали.

— Как по мне, подобная болтовня, пусть не нравящаяся лично мне — вполне допустимый способ стравливать пар, сбрасывая напряжение. Тем более, там не ходят чужие.

— Однако, откуда-то берутся обвинения в шпионаже и враждебной деятельности...

— Человеческую жадность частенько недооценивают. Особенно потому, что у борцов это качество часто отсутствует.

— Зато другие присутствуют.

— Не стану спорить. Хотя не очень понимаю. Ведь с работающими на Юг смогут расплатиться, в лучшем случае, только после восстановления дипломатических отношений. То есть, как мне кажется, примерно никогда.

— Считаешь, что нет работающих за идею?

— Ты уроженцу какой местности это говоришь? В данном вопросе моё происхождение — положительный признак.

— Ты недооцениваешь влияние пропаганды. В ней у южан успехи существенно выше наших. К примеру, они снимают более качественные фильмы и делают радиоспектакли. Да и иллюстрированные журналы у них более качественные. Особенно, для тех, кто только картинки разглядывает. Нету мирренов, стремящихся подражать персонажам наших произведений. Обратные персонажи — встречаются. Причём даже в той среде, откуда я происхожу. Для меня — это крайне опасные признаки. Влюблённый в Юг уже готов на них работать. Достаточно пальцем поманить. Тем более, таких потенциальных союзников южан очень сложно выявлять, ибо они могут до какого-то времени себя никак не проявлять. Полно же глупцов, верящих в пресловутые «свободы Юга» и в то, что у нас чуть ли не рабство. Конфликт начался в более выгодное для нас, нежели для них время. Ещё десятилетие, максимум два — количество полумирренов во всех слоях населения увеличилось бы в разы. О последствиях лучше даже не гадать. Когда у отца последний раз была, дали мне «Доклад о негативных настроениях» прочитать. Я в самом настоящем ужасе была. «О неразглашении» ничего не подписывала, так что могу рассказать. Арестовали одну «за распространение пораженческих слухов». Вроде, даже художницу, правда я про неё раньше ничего не слышала, и надеюсь больше никогда не услышать. Там выдержки из её дневников приведены. Где она обстановку всеобщего страха нашла мне бы очень хотелось знать. Что атмосфера гнетущая и серая — сама виновата, атмосферу вокруг себя человек во многом сам создаёт. Но, это, как ЕИВ выражается, цветочки, ягодки были другими. Во-первых — абсолютно лютая ненависть ко всему, что нас окружает, в первую очередь, — одаривает Хейс крайне ядовитым прищуром, — к «серым и ограниченным полулюдям-полуживотным, способным только к удовлетворению физиологических потребностей». Но главное всё-таки в другом. Происходящие вокруг события это существо всё-таки замечает. В том числе, и тот налёт на Столицу, где чуть не погибла я с сестрой. Так вот, знаешь что написано было? «Город бомбят, но никто не боится, ведь бомбы-то освободительные!» Я как прочла — честно скажу, захотелось взять этот текст, взять авторку и на башню «Софи» отвезти. Их не переформировали, только пополнили, достаточное количество личного состава помнит налёт. Тем более, многие видели сколько в башне было женщин и детей. Зачитать им «Дневник»... Интересно, чтобы они с ней сделали?

— На ствол «близнеца», как леденец на палочку бы насадили, да холостым пальнули? — кровожадно предполагает Хейс, — хотя, можно и просто с балкона уронить. Там внизу бетон.

— Может не разбиться — мозги из этого же самого материала. Как ты сначала предлагала — раскалёнными газами через естественное отверстие — надёжнее.

— Там ствол-то можно опустить на такой маленький угол?

Чем тебя в школе учили? — напоказ сердится Софи. — Вроде бы должны были на башню водить в образовательных целях!

— Не, мы там не были, решили, что развёрнутая батарея ПВО с мобильным радаром будет нагляднее.

— Не знала, что эти орудия есть на шасси.

— Они только для транспортировки. Всё равно должны были были сказать, всё равно должны были сказать, углы вертикальной наводки «близнеца» минус три — плюс восемьдесят девять градусов.

— Говорили, наверное... Школьную программу я действительно, стала забывать... Тебя вполне можно понять — сложно чего-то другого желать существу, что приветствовало бы твою гибель. Но вот чего я понять не могу — откуда такие деятели берутся... Подозреваю если бы её привезли сюда, да зачитали бы этот «дневник»... Мы бы очень много нового узнали бы про жестокость. Хотя мне кажется, я что-то понимаю, по-моему одна из Дин писала «когда готовишься к войне — постарайся сделать так, чтобы наместник провинции во вражеской стране завидовал землекопу в твоей. Считал, что у землекопа есть что-то, чего нет у него, и он жаждал бы этим обладать. Сможешь так сделать — это половина победы и даже больше!» Вот миррены и прочли внимательно твоего предка, а мы теперь начинаем пожинать плоды этого.

— Я отцу посоветовала как следует проверить как у нас расходуются средства на культуру и пропаганду. Ибо чем-то крайне нездоровым уже во «Дворце Грёз» пованивало. Мне самые концентрированные отходы в виде выдержек из этого «дневника» прямо под нос сунули. Явно из соображений напугать. Да и настроить против определённой среды. Я потом попросила полный вариант. Похоже, отец на такую мою реакцию и рассчитывал, он был где-то близко, ибо принесли через пятнадцать минут. Конечно, дурь и дичь ещё та. Хотя бы по той причине, что не всё о чём думаешь, следует записывать. Особенно в сложные времена. Дополнительное омерзение знаешь что ещё вызвало? Это свихнувшееся на ненависти к грэдскому и любви к мирренскому существо, оказывается мечтала быть приглашённой во «Дворец Грёз». Шанс даже от нуля отличался — писатели, сотрудничавшие с редакцией где она числилась, и некоторые сотрудники там действительно бывали...

— Получается, опухоль разрослась куда сильнее, чем мне показалось на первый взгляд.

— Да, ты права. Это рак, самый настоящий рак, присутствующий в жизненно важных органах Империи. Его надо резать. Иначе мы все можем погибнуть. Вместе со страной. Ведь на Юге понимают — сокрушить нас на поле боя крайне затруднительно. К тому же, испытания сплачивают общество. Противника такого уровня надо бить изнутри. Привить свои ценности, свои представления обо всём... Мы на этом направлении действуем недостаточно эффективно. Собственно, война общество сплачивает. Это существо слушали несколько лет. Сама она в поле зрение нелетающих орлов не попадала. От пишущих от многих оппозиционностью пованивает. Ну вот кто-то из них и не выдержал накала бреда. Даже прямо написал, что Империя ему дороже южных свобод, хотя он со многим в стране и не согласен.

— Говоря по-простому, — усмехается Хейс, — написал донос. Ну или проявил бдительность. Всё зависит от точки зрения.

— Нехороший признак, что ты допускаешь существования другой точки зрения, — качает головой Софи.

— Я всего-навсего констатирую факт существования этих точек зрения. Да, я знаю о наличии в обществе определённых настроений, причём именно в среде, где я сейчас вращаюсь. Согласна, некоторых носителей следует уничтожать, возможно даже — во внесудебном порядке. Но это не отменяет саму проблему, более того, мне непонятно, почему недовольные сосредоточены в обеспеченных слоях населения?

Софи с хрустом зевает, чуть челюсть не вывернув:

— Тебе сложно ответить или просто?

— Как считаешь нужным, ведь это задевает тебя лично.

— Сложно объяснить — не смогу. Тут несколько министерств справиться не могут. А если просто — уложусь в одно, притом весьма народное слово — зажрались. Могу ещё добавить — на все сто, даже двести процентов. К счастью, война несколько выветрила дурь из голов. Но идиоты, считающие, что южане идут сюда ради разрушения существующего строя, чтобы привести их к власти, и чтобы они по своим идейкам могли строить «новую прекрасную Империю будущего» — преступно глупы. Первое, ради чего южане сражаются — контроль над нашими ресурсами, второе — контроль над территориями, третье — контроль над умами населения. Шарик слишком мал для двух государств такого масштаба. Должен остаться кто-то один. Притом на фронте «битвы за умы» у нас всё гораздо хуже, чем на настоящем. Сейчас ситуация несколько выправилась, но не из-за наших успехов, а из-за их промахов. Всё-таки у идеологической войны и обычной разные законы. Хотя цель — одна уничтожение противника, причём сделать это идеологически куда важнее, нежели физически. Знамёна можно свернуть до лучших времён, но когда разрушат смысл того, за что сражаться, когда объяснят, твои ценности ложны, герои прошлого — не герои, а преступники, да ты и сама по сути дела, не разумный человек, а потребитель, способная только жрать, испражняться и сношаться биомасса — вот тогда-то и наступает крах всего. У нас появился шанс не докатиться до такого именно в тот момент, когда заговорили пушки. Вспомни, сколько было всяких кампаний по «разоблачению мифов», «установлению исторической правды» и тому подобного.

Хейс невесело усмехается.

— Я только один случай знаю, когда «разоблачению мифов» было оказано решительное сопротивление.

Ухмыляется и Софи:

— Не спорю, испытание «Старого Дракона» было не только эффективным, но и крайне эффектным. Ещё можно вспомнить несколько крайне успешных фильмов, но там в производство прямо вложились МИДв и Безопасность. Из-за очень жесткого контроля «творческого процесса» так красочно и получилось. Герои — это герои, а не страдающие много от чего сложные личности.

— Помню некоторые из этих фильмов, — вздыхает Хейс, — от кино, снятого в «натуралистичном стиле» плевались все поголовно. Когда в школе была, такого и вовсе не показывали. И правильно делали, нельзя детям показывать, что предки ходили в рванье, жили в дерьме и сражались заострёнными палками. Искажённое восприятие формирует соответствующее отношение к прошлому, а значит — и к себе самим.

— Ещё есть академические издания, что тоже борются с созданием «Чёрного мифа». Но какие у них тиражи, и кто их читает? Наша и мирренская жадность и недоговороспособность, а так же их, ну и наша жадность и неумение ждать, в итоге помогли именно нам. О некоторых вещах сейчас говорить не станут. О других сами согласились забыть... По крайней мере, до конца всего.

— Да и образ Юга существенно поблёкнет, особенно в глазах тех, кто с южанами рубился столько лет. Здесь и сейчас одно из самых сильных оскорблений — «южанин» или «миррен».

— Может, и так, — вздыхает Софи, — но я всё меньше верю в людей. Раньше мне никого лично не хотелось уничтожать физически, включая тех же южан. Воевать с ними воспринималось как разновидность трудовой деятельности. Но вот недавно появилось такое желание, причём я хочу убивать говорящих со мной на одном языке. Более того, принадлежащих к той же среде, что и я. Это страшно, когда не знаешь, кто из вроде бы давным-давно знакомых людей к тебе искренен, а кто, мило улыбаясь, желает тебе смерти. И ведь это уже есть, сидит в нашем обществе. Раскол всё сильнее. Всего не спишешь на влияние южан, хотя они и старались. Тут много нашего, внутреннего. Ты вот это место не любишь, тебе многие кажутся сильно неразвитыми. Но сама уже видела — они такими именно выглядят. И это как раз ты невнимательно смотрела. У меня же другое — здесь никто-никто не видит во мне врага. Людям просто нравится, что персонажи с картинок и голоса с радио, лица с киноплёнок не где-то там, в своём собственном мире живут, а иногда вспоминают о народе. Отец похожие встречи раньше проводил довольно часто. Теперь вот и я решила устроить.

— Сама знаешь, на деле всё не совсем так. Отсутствуй я — ты бы и не вспомнила, что в стране есть и такой регион.

— Может, да, а может, нет. Вспомнила бы о каком-нибудь другом. На некоторых церемониях я присутствовать обязана. И не собираюсь кого-то посылать вместо себя. Так уж вышло, что в масштабах страны я больше всего годна для представительских функций. Иногда, правда, замещая отца. Ты уже сражаешься за Империю, я собираюсь в дальнейшем заняться этим же. У нас недоработали, сделав основной упор в противостоянии на военный аспект. Никто не спорит, он очень важен... Но при цивилизационном конфликте не менее важен упор на внутреннее ослабление противника, на уничтожение его ценностей, на подмену их понятий. «Если их дети станут читать наши книги, мы уничтожим их не сделав ни одного выстрела. Воспитанные на наших ценностях, они перестанут быть теми, кто противостоял нам». Жадность переселила. Посчитали, что при прямом военном столкновении смогут взять всё. Не захотели ещё тридцать-сорок лет вести культурную и идеологическую войну. Дождались бы, пока у нас полностью сменятся поколения, тогда голыми руками можно было бы брать. Заметила, сколько на юге было всяких учреждений, изучавших всё грэдское? У одного «Грэдского института» подчинённых ему структур — как не у всякого министерства. Кого тщательнее всего изучают? — Софи словно задаёт вопрос, на деле ничего не спрашивая, ибо ответ очевиден.

— Того, кого больше хотят уничтожить, — Хейс говорит глухо, понимает — Софи старательно намекает, что мирренское влияние зацепило и её, по крайней мере, Принцессе Империи так кажется.

— Говорила же, какая ты умничка, — совсем другим тоном бросает Софи, — но не забывай, хотят уничтожить всю нашу цивилизацию, как таковую. Уже всеми силами стремятся внести в общество раскол, играя с настроениями окраин. В общем, уже и в столице слышно о «великих народах, уничтоженных заморскими завоевателями». Придумывают им какие-то достижения... Словно не понимают — они не «к корням возвращаются». Они стремятся расколоть единство Империи, поделив нас на приморских, центральноравнинных, северных, окраинных, южных и ещё неизвестно каких. На юге диалекты объявляют языками, у нас некоторые разрабатывают — хотя утверждают, что возрождают — для каждого свою грамматику и письменность. Словно не понимая, что это не стремление «сохранить древние наследие», которого в таком виде никогда не существовало. Это стремление расколоть то, что есть здесь и сейчас. Разрушительные движения по своей сути. Ты хочешь, чтобы здесь появилась какая-нибудь область, где основа идеологии — противостояние со Столичными, поколениями угнетавшими и грабившими древний и самобытный народ с уникальной культурой, причём большая часть достижений этой культуры Столицей нагло украдена? Это сейчас тебе смешно, но подобным образом расколоть вполне монолитное общество вполне возможно. Более того, успешно проделано совсем недавно. Законы, по которым существует общество — довольно едины. Что проделали в одном мире — можно проделать и в другом. Тем более, мы сделали приличную часть ошибок, сделанных на прародине отца в том мире. К счастью, южане тоже люди, и тоже ошибаются. Они зря расчехлили пушки. Прямое военное столкновение приносит нам больше выгоды. Культурная война была выгодна южанам. Залпами и бомбами они разрушили немало собственных достижений. В первую очередь тех, что создавались в мозгах. «Освободительные бомбы» просто так не появляются. Хотя, это уже клиника, где медицина бессильна. Всё-таки некоторые головы «освободительные» бомбы всё-таки прочистили от иллюзий про «воющих с режимом, но не с народом».

— Тебя послушаешь, во всех наших бедах южане виноваты.

— Не во всех, но достаточно во многих. Многие процессы, что кажутся естественными, на деле запущены ими. Раньше даже контролировались.

— Хочешь сказать, что только оборонялись, даже не пытаясь бить по ним?

— Почему? Пытались. Даже, как они, пытались бить по мозгам. Только, как это у нас заведено, больше налегая на так сказать, военную а не культурную составляющую удара. В последние предвоенные годы у южан, особенно в неполноправных областях, наблюдался рост наркоторговли и наркопотребления. Так этим занимались группировки, условно придерживающиеся прогрэдской ориентации. Относительно эффективно, но действует только на одно поколение. В этом проклятом лесу демаркацией границы заниматься никто и никогда не пытался. Часть местных и вовсе не знают, что они в той или иной стране живут. Но людей других цветов все видели. И знают, за что эти люди готовы платить. Там и местные вооружённые формирования бродят, и наёмники великих. Много чего в Великом лесу есть, кроме отравленных стрел и пуль старых винтовок. По одной из версий, нашу Смерть именно в тех краях прозвали именно так, какое у неё имя. Сомневаюсь, что она не участвовала в поставки отравы в мирренизированные как бы страны. Наверняка и до метрополии доехало немало. Хотя бы исходя из того, насколько в современном искусстве южан распространены сюжеты связанные с курением опиума, а так же вызванными им галлюцинациями. Впрочем , насколько я могу судить по той же Коатликуэ, для самых жутких фантазий можно и без опиума или морфия обходиться.

— Следующего поколения просто не будет, — злорадно усмехается Хейс, — или оно будет гораздо более малочисленным, тупым и больным. В стратегическом смысле — эффективность сомнительна. Охват — региональный. Людей, в теории, можно и из другой местности привезти.

— Культурная война тем и опаснее — действует на всё общество сразу. Или на более широкие его слои. Эффективно противодействовать — очень сложно. Тебе достаточно сильно повезло — родилась и выросла в регионе, совершенно не затронутыми залпами культурной войны. Столицу и регион накрыло полностью. Примерно как газовым облаком. Как по мне, и по тому «Докладу о настроениях» — уже пошёл процесс разрушения. Причём неизвестно, удастся ли его остановить. По крайней мере, докачка новых объёмов газа значительно сокращена.

— Раз о газах речь зашла, мне почему вспомнилась возможность биологической войны. Тот же Хорт вспомнился. Почему в тех лесах, где он воевал, не применяли микроорганизмы, вызывающие болезни растений? Это бы спасло много жизней.

— Там не применяют биологическое оружие. Никаких договоров нет, хотя за их соблюдением всё равно некому следить. Но негласное иногда работает лучше. Сама знаешь, в плане биологии миры очень похожи. Врата перехода с так и не выясненной периодичностью открываются в самых различных местностях. Так вот, точно известно: на территории этого Великого Леса есть множество врат, проходимых только для микроорганизмов. Врат здесь довольно много, только многие из них расположены в крайне труднодоступных местах. И несанкционированное проникновение оттуда, равно как и санкционированное от нас, заканчивается мгновенной смертью по прибытии. К примеру, сумели установить, где открываются врата, через которые сюда попал отец. Известен географический пункт. Только врата срабатывают на высоте примерно трёх тысяч метров над ним, на той стороне проход расположен ещё и над морем. Сама знаешь, люди только относительно недавно обрели возможность подниматься и уверенно перемещаться на таких высотах. Что здесь, что там. Врата, к тому же, фиксированного диаметра. Самолёт, за которым гнался отец, тоже оказался здесь. Но он упал и все погибли. В момент перехода ему обрубило законцовки крыльев. К тому же, стрелял отец метко. У его машины был меньше размах крыльев... Чуть ли не главная причина, почему у меня есть возможность с тобой разговаривать. Обломки той машины давным-давно найдены. Равно как и обгоревшие останки экипажа. В Великом Лесу таких врат множество, только, как уже сказала, подавляющее большинство только для микроорганизмов проницаемы. В обоих мирах практически одинакова микрофауна. Поэтому мы болеем одним и тем же. И полностью совместимы биологически. Чему одним из блестящих подтверждений являюсь я. Во многом совпадает и животный мир. Те же птицы научились летать куда раньше людей. Собственно, даже неизвестно, в каком из миров жизнь зародилась, а куда она проникла. Плюс выверты со временем... Те же южноамериканские обезьяны того мира, по всей видимости, происходят как раз от обезьян Великого Леса. Можно и другие примеры найти. Самый разрушительный для того мира — их Чёрная Смерть. Эти микробы точно попали от нас. С другой стороны, эпидемия при Сордаре III, массовые захоронения умерших тогда сейчас пытаются выдать за жертв Еггтовского завоевания... Хотя в могилах найдены даже монеты времён Сордара... Не применяют биологического оружия в Великом Лесу, ибо и в его эффективности есть сомнения, да и боятся возможного противодействия оттуда. Все естественные врата в том мире имеют жёсткую географическую привязку. Так вот, Великий Лес накрывает территорию Китая того мира. Быстро развивающейся страны, где даже численность населения сопоставима с нашей. Великий Лес плохо изучен во всех смыслах. Неизвестно, сколько болезней ещё скрывается в нём. Пока нет ни одной, где можно заподозрить искусственное происхождение. Но я уверена, это только пока.

— Чем больше узнаю наш мир, — невесело усмехается Хейс, — тем всё более жутким он мне кажется.

— Сказала человек, занимающаяся весьма разрушительными вещами, — хмыкает Софи.

— Этих врагов хотя бы видно. Знаешь, я читала в том мире относительно недавно была эпидемия, перебившая чуть ли не больше людей, чем мировая война незадолго до того. «Испанка», кажется. Это тоже от нас занесло?

— Интересовалась этим вопросом, — весьма кисло кривит губы принцесса, — насколько может судить современная наука, та мутация вируса к нашему миру не имеет ни малейшего отношения. К нам проникла, но к счастью в малонаселённую местность, и то где-то во владениях южан.

— Хм. Раз эти врата научились фиксировать, то что будет если через них человек или животное пройдёт?

— Они микронного диаметра. Что будет, если из тела вырвет микронный кусок, пусть и на всю глубину? Сомневаюсь, что убьёт даже при попадании в мозг. А ко всяким болезненным ощущениям люди, проводящие много времени в тех местах, привыкли. Вспомни, сколько у Смерти шрамов. Про половину она и сама не помнит уже, где она их получила. У брата ситуация похожая. Они по Лесу тому шлялись вдоль и поперёк. Местные говаривали им про странные места, просто проходя по которым можно умереть. Там чувствуют присутствие духов, кто пытаются в человека проникнуть. Побывав там, бывает, сходят с ума. Но чаще просто умирают. Видимо, от этих микронных ударов. Брат говорил, что из дурного озорства одно такое место прошёл. Участок леса, и всё тут. Местные даже границы отметили. Говорил, ничего особенного. Пару раз словно иглами кольнуло. Но местные насекомые кусаются очень больно. Хотя только у меньшинства укусы представляют какую-то опасность. Херенокт — сама видела, жив-здоров, как там у него с репродуктивными функциями — скоро узнаем. У Смерти точно ничего не нарушено, хотя она в тех краях гораздо больше времени, чем мой брат провела.

— Ближайшее нехорошее место, про какое я слышала, в сотнях километрах отсюда. Здесь тихо, скорее всего. Будем надеяться, они не откроют портал прямо в наши края. Из существующих там систем ни одна у меня ни малейшей симпатии не вызывает. Во всех есть достаточно жёсткое деление на своих и чужих. Равно как и у нас. Как по мне, наиболее оптимальной системой взаимоотношений является существующая.

— Мы всё равно даже на неё не в силах повлиять. Хорошо, что пока — не без нашего влияния — работы в этом направлении почти не ведутся. Но мы можем знать не всё...

— Я так понимаю, в том мире мы следим и за сосредоточением и перемещением войск. Это довольно сложно скрыть. Особенно при подготовке масштабного конфликта. Конечно, я знаю пропаганда там работает интенсивнее, чем у нас. Наш мир довольно легко смогут представить населённым чудовищами. Но нас очень много, и малыми силами не добьёшься ничего... В общем, как мне кажется, подготовку вторжения мы сможем заметить. Но пока ожидание сродни ожиданию удара из другой звёздной системы.

— Миров за пределами нашей звёздной слишком много. Там тоже может кто-то быть.

— Софи, ты излучаешь совершенно неземной оптимизм!

Принцесса только усмехается:

— Поговорка про сухой порох одинаково работает всюду, где люди живут.

— Ну, или не совсем люди, — усмехается Хейс.

— Целый Юг считает таковыми именно нас.

— Мы их — тоже.

— Не на уровне официальной пропаганды. Мы же тоже воюем с режимом, а не народом, — саркастически усмехается Софи.

— Один из законов пропаганды, — в тон ей отзывается Хейс, — как можно скорейшее расчеловечивание противника, чтобы последний обозник знал — мы воюем не с людьми, а с какими-то чудовищами. В общем-то, получилось.

— В столице хуже всего получается считать их чудовищами, хотя на город бомбы падали...

— Может, хватит о грустном?

— Ты, по-моему, последнее время только от одного веселиться способна...

Хейс усмехается значительно веселее:

— Ну, так разве не твоя заслуга, что мне так хорошо бывает?

Софи глуповато хихикает. Кажется, опять тот случай, когда серьёзные рассуждения пробуждают желания о чём-то, где-то тоже серьёзном, но крайне приятные мысли пробуждающем. Замкнутом у них друг на друге.

— У тебя даже подарки в последнее время все об этом, — Хейс самым обыкновенным образом весело от нахлынувших приятных воспоминаний. Хитренькая улыбка Софи и смеющиеся карие глазки только улучшают настроение. Притом, рассуждениями самой Софи и подпорченное.

— Это ты про какие? — хитренько щурится Софи.

— Ты не волнуйся, я все-все помню! Последние, что ты мне недавно сделала. Не знала, что ты умеешь писать миниатюры. Хотя, по-моему, проще бы было фотографии вклеить. Эти три футлярчика у меня и сейчас с собой.

— Фотографии было бы неинтересно! — надувает губки Софи. — Изображения тех частей меня, что больше всего тебя во мне привлекают, моей же рукой и выполненные. Правда, миленько и оригинально получилось? Ты лучше всех можешь оценить степень сходства. У меня и побольше варианты есть. Тех же самых местечек, — мурлыкает Софи, — тебе какие больше всего нравятся?

— Та миниатюра, где ты свои грудки изобразила! — смеётся Хейс, — По крайней мере они там выглядят частью настоящей картины побольше. А не кусочком, вырезанным из фильма для взрослых. Очень уж ты там всё тщательно выписала. Всё ведь и так постоянно стоит у меня перед глазами.

Софи, веселясь, проводит себя по грудям. Хейс накрывает её руки своими.

— Сейчас?

— Можно и подождать немного, — зевает Софи, — предпочту остаться в памяти «Ледяной принцессой», а не образцом возбуждённости и невоздержанности, такой, если хочешь, я в Резиденции побуду. Здесь же почти у каждого пенька есть маленькие любопытные глазки и очень остро слышащие ушки. Тут ведь в поле зрения, кроме охраны, точно крутятся местные детишки. Может, и твои родственницы. Наш протокол охраны аналогичен отцовскому. Некоторым, — Софи крайне знакомым Хейс выразительным взглядом посматривает в левую сторону, — только кажется будто они невидимы. В том числе и для тех, у кого винтовки с оптикой.

Хейс не уверена, показалось ей или нет шебуршание в кустах неподалёку. В конце концов, родственник-диверсант всех желающих детей учил ходить бесшумно. Сомнительно, что прекратил эту практику, тем более, саму Хейс он никогда не выделял. Даже шутя припоминал ей старые проделки. Хотя он же первым заметил насколько сильна Хейс, и сестре об этом сказал. В отличии от того, как брат мужа её старшую дочку нахваливал, то как родной брат племянницу хвалил, женщине понравилось. Впрочем, Хейс ещё в детском возраст поняла, одобрения неважно каким своим действиям следует искать где угодно, только не дома. В лучшем случае, была иногда полезным в хозяйстве предметом. Потому и покинула дом с такой лёгкостью. Человека, кто её во всём поддерживал не стало, без всех прочих она могла с лёгкостью обойтись. Видели уже, девочка — волевая, недооценили насколько именно.

— Надеюсь, какие-нибудь подслушивающие устройства начального уровня сложности местные детишки здесь не додумались установить, — Софи веселится по-прежнему, — Маришка мне показывала такие — помню, делаются чуть ли не из спичечных коробков, но саму конструкцию я совершенно не запомнила. Надеюсь, военные игры здесь проводятся всё-таки где-то в другой местности, а не то здесь может оказаться неприятно высоким инженерное оборудование территории.

— Нет, — не слишком весело усмехается Хейс, — играть здесь предпочитают в другом месте. Тут всё-таки слишком много мёртвых рядом. Их почитают. Да и относительно игр — относительно школьных, я бы сказала тут сильно недооценивают значение всех видов связи. Когда к мёртвым приходят — стараются не мешать. Думаю, меня потому и не сразу схватились. Я сказала, что сюда иду. А дядя недавно умер, вот и подумали, что могу задержаться, да ещё по окрестностям гулять пойду. Когда искать взялись — уже поздно было.

Софи трёт переносицу:

— Вроде, ты раньше говорила что-то другое.

— Может быть, — пожимает плечами Хейс, — но, оказывается, на меня ещё действует местное суеверие. В таких местах стараются не врать, особенно тем, кого любят или стараются доверять. Сама знаешь, связанных миров минимум два. Есть что-то вроде детской сказки — их не два, а гораздо больше. В один из них уходят наши мёртвые. И в таких местах особенно тонка грань между мирами... Они могут слышать нас. И как-то реагировать в зависимости от того, врём мы или нет.

— Теперь ты взялась жуть нагонять, — фыркает Софи, — мистика уместна только как жанр развлекательной литературы. Уж от тебя-то, милая, проблесков религиозного сознания я ожидала меньше всего. Выкинь эти глупости из головы, пока они не начали перерастать в нечто более серьёзное. Подозреваю, ты местных недолюбливаешь ещё и за слишком большую приверженность культу предков...

— Ты, как всегда, удивительно проницательна, любимая, — соглашается Хейс, — насчёт выкинуть из головы — полностью согласна с тобой. Хотя этот культ не принадлежит к числу запрещённых. Более того, оба твоих Дома и даже ты сама в какой-то степени его придерживаются.

Софи в шутку бьёт Хейс кулачком в плечо.

— Вот зануда вредная! Саму меня в местные суеверия ухитрилась впихнуть!

— Разве это не так? — вздыхает Хейс. — Что поделать, у каждого из нас уже кто-то умер.

— И кто говорила, что это я нагнетаю мрачную атмосферу? — Софи слегка сердита — любимая смогла-таки её зацепить, может даже сама этого не желая. — А сама-то, сама?

— Разве я в чём-то не права? Твоё фото, расправляющей ленточку на официальном венке, возлагаемом на памятник Дине II в день её смерти я видела в школьном учебнике младшей сестры за начальный класс. В моём на этом месте было фото Ея Величества. Люблю сравнивать разные издания книжек с картинками. Учебники — чуть ли не самые показательные.

— Вспомнила бы лучше, сколько мне лет на этом фото! — Софи сердится всё сильнее, ибо любимая снова, как обычно, права.

— Вполне достаточно, чтобы тебя можно было узнать без подписи! То была далеко не первый официально опубликованный твой снимок.

— Угу! — снова фыркает Софи. — То я не знаю, что на первом мне и вовсе десять дней и я там на руках у родителей. Могли бы и куклу снять, вместо меня, всё равно не очень видно, кто там был завёрнут, мне говорили, я во время съёмок заплакала.

— У тебя, конечно, мозги уникальные, но сомнительно, что ты помнишь об этом событии.

В ответ Софи только язык показывает.

— А тебе на твоём первом снимке сколько?

— Где-то с месяц. Тут тоже заведено делать фото после рождения каждого ребёнка фото делать. Отражающую текущее количество детей на стене дома висит, предыдущие в альбоме хранятся. У всех есть такие для важных снимков со значимыми моментами в жизни членов семьи. У дяди следующее фото матери со всеми детьми на стене висело. Притом у дяди не было снимков, где все его братья живы, а у него — нога на месте.

— Зачем ему этот снимок понадобился? Сама же говорила, он с твоей матерью особо не дружил.

— Зато дружил со мной. Я на том снимке вполне присутствую. Сама стоять захотела, мне говорили, была против чтобы меня на руках держали.

— Ты всегда предпочитала идти своим путём, — смеётся Софи.

— Наверное, именно поэтому сейчас рядом с тобой и стою.

— Без моего, не до конца осознанного в тот момент желания, вовсе ничего бы не было.

— Вроде бы, я с этим никогда и не спорила.

— И начинать не надо, а то я прекрасно помню, насколько сильно ты этим любишь заниматься.

— Вроде, в текущий момент между нами нет никаких противоречий?

— Мне с тобой хорошо... Разве нужно что-то ещё?

— Ты слишком сложная.

— Разве это плохо? Анатомически и эмоционально мы устроены одинаково. Нравится и не нравится нам примерно одно и тоже.

Хейс касается указательным пальцем кончика носика Софи.

— Человеческое общество так устроено, что меня всегда настораживает, когда слишком долго, неважно на таком уровне, всё слишком хорошо. Сама знаешь, какую роль в нашей судьбе сыграло то, что на башню ПВО, что сейчас называется «Софи» на самом деле пошёл цемент высшего качества.

— Мне бы в таком случае было бы уже всё равно. А Императрица в таком случае скорее всего, снова бы была беременна. У неё физиология близка к моей. Никаких возрастных изменений нет совсем. Есть договор с Императором, сколько в нынешнем поколении должно быть Еггтов. Договора такого уровня ЕИВ соблюдает. Ещё и потому, что крайне уважительно относится к Великим Еггтам. Кэретта про то фото из учебника даже сказала «это словно я в детстве, а не ты». Её на эти церемонии в детстве вытаскивали. Показала своё фото с того же ракурса, действительно, сходство изумительное, особенно с учётом, что снимали с того же ракурса и на на нас платья одинакового покроя. Кстати, у нас и сейчас совершенно одинаковые фигуры. Что в её случае несколько удивительно, особенно с учётом того, что никаких диет она не соблюдает.

Хейс хихикает:

— Видела бы ты сколько в Университете и вокруг худеющих по вроде бы её статьям. Так как тут не школа, все люди взрослые, то за их режимом питания никто не следит, кроме них самих. А с самоконтролем у большинства людей не очень...

— Ну, и как успехи? — посмеивается Софи.

— Скажем так, я лично не наблюдала ни голодных обмороков, ни значительно расширившихся задниц от «Диет Императрицы».

Софи хихикает как девочка:

— Знали бы дурочки, что она ни одной не следует, а над ними самым натуральным образом издевается! Причём находит в этом какое-то извращённое удовольствие. Кстати, молчаливыми сообщницами являются матери Эорен, Осени и Пантера. Они-то Кэретту давным-давно раскусили, но предпочитают помалкивать. Максимум — хихикают над глуповатыми низшими.

— Возможно, есть и другие догадавшиеся. Нам в школе постоянно говорили, чтобы мы не следовали никаким диетам и иным рекомендациям, направленным на поддержание фигуры из журналов в ярких обложках, да и к опубликованным в медицинским обращались только после консультаций с врачами. Я тут таблицу с соотношениям роста к весу и возрасту в зависимости от региональных и расовых подгрупп хоть сейчас по памяти воспроизведу. Глазомер у меня намётанный. Как многие здесь, могу вычислить вес по внешнему виду. В общем, числится за мной несколько прекращённых голодовок. До капельниц и зондов дело ни разу ни дошло.

— Ах ты, хвастунишка моя любимая! — посмеивается Софи.

— А что? — не менее весело отвечает Хейс, — Я ещё тут усвоила — сама себя забудешь похвалить, другие этого и подавно не сделают. Тем более, я говорю только о том, что совершила на самом деле, ничего себе не приписывая. Мне чужого не надо, но и скрывать мной сделанного я не собираюсь.

— По-моему, твои заслуги оценивались и оцениваются довольно справедливо.

Хейс кивает:

— Признаться, за работу на линкоре столь высокой степени ордена я не ожидала. Даже мысль была, что это Сордар столь хитрым способом решил тебе сделать подарок. Даже я знаю — подписанные им представления всеми командования утверждаются без понижения.

Софи хитренько щурится:

— Я вот что-то понять не могу, ты Сордара похвалила, или обругала?

— Как ты повсюду любишь выискивать двойные толкования!

Принцесса снова язык показывает:

— Потому что их обычно не два, а гораздо больше. В случае с любой деятельностью Сордара — в особенности. Простейший пример, связанный с ним — его считают лютым женоненавистником, но он позаботился о тебе.

Хейс весело смеётся:

— Тут-то как раз всё просто: у самого страшного женоненавистника могут быть любимые младшие сёстры, у тех, соответственно подруги. Вместо того, чтобы вникать в работу примитивных женских мозгов, иногда проще сделать, что глупенькие маленькие девочки просят.

Софи цокает языком:

— Объяснение довольно логичное, как и всё у тебя. Если бы не одно «но», содействие тебе он решил оказать по своей инициативе, мы ни о чём его не успели попросить.

— Очки не нужны, чтобы рассмотреть, что я с его сёстрами дружу, — пожимает плечами Хейс, — да и ваши мысли прочесть не особенно сложно было.

— Или он в какой-то степени таким образом показал симпатию к тебе, — Софи откровенно дразнится, — возможно, рассчитывал на определённые ответные действия с твоей стороны. Как и многие мужчины, он плохо умеет симпатию словами выражать. Если добавить к этому взгляды ЕИВ, то тебе как раз я должна не слишком нравиться. Ведь именно я фактически разрушила твой шанс стать Принцессой Империи.

— Миленькая, ты, конечно, солнышко, но далеко не все тела вертятся вокруг тебя, — посмеивается Хейс, — в моих планах всегда налаживание личной жизни стояло и стоит на одном из последних мест. Тем более, я тебе много раз говорила уже — с большой высоты очень больно падать. Сама же знаешь, я никогда особо наверх не стремилась. Как-то само получилось как получилось. Ведь одна из самых больших загадок природы — почему одни люди нравятся другим настолько, что в одной постели оказываются?

— Ну, уж я-то на этот вопрос точно ответа не буду искать, — смеётся Софи, — потому что, уже нашла. И тоже не особенно интересно, почему именно так получилось. Но пусть и дальше всё так же продолжается. Ведь это так прекрасно! — протягивает к Хейс руки, — Миленькая! Поцелуй меня! И наплевать, видит нас кто или нет сейчас.

Хейс протягивает руки в ответ.

Объятия.

Губы девушек сливаются.

Всё-таки древние были правы — великая любовь — по-настоящему волшебное чувство и случается раз в столетие. В текущем это чудо произошло именно с ними.