То, чего он боится (джен)

Скоро годовщина.

Питеру рассказывают, как проходили годовщины того, первого щелчка — тяжело, уныло, как и положено безнадежно мрачным событиям. Остро скорбящим людям и хотелось бы забыть, но не получилось, и так и не получалось, сколько бы лет ни прошло. Второй щелчок — совсем иное дело. Он вернул всех назад. То, что сделал Брюс, — это было словно... Питер не поэт и никого не ждал пять бесконечных лет, но даже его пробирает значимость того момента. Он понимает, правда, понимает: вот было — от мира осталась всего лишь половина, это как, скажем, ампутировать руку и ногу, и половину головы, и живи как хочешь: год, два, пять... А вот поди-ка — всего один щелчок пальцами, и всё возвращается на место. Убийственно прекрасно.

Но празднуют третий щелчок. И правильно, он легко делает даже второй — тот всего лишь вернул назад половину Вселенной, а этот спас от Таноса всю. Каждый год его празднуют, и это тоже правильно. Чествуют героев, отдавших свою жизнь и так далее. И даже правильно, наверное, что этим героям год от года всё больше позволяют превращаться из людей в мраморные статуи, в названия улиц, в атрибуты. В конце концов, им не привыкать, они и при жизни не сказать чтобы были простыми, нормальными такими обывателями. А живым ведь это нужно — символы, чтобы помнить, чтобы равняться.

Вот только Питеру этого мало.

* * *

Пеппер безукоризненно вежлива. Кажется, в отсутствие Капитана Америки она взяла на себя роль морального компаса Мстителей. Правда, не грозится надрать задницу за сквернословие, но посмотрит так — сам непроизвольно устыдишься. Даже по телефону.

— Питер, не глупи. Ты обязательно должен появиться завтра на официальной церемонии. Все ожидают, что ты придёшь.

— О, миссис Старк, извините, я такой глупый, но вот не припоминаю, что обязался соответствовать ожиданиям толпы совершенно чужих и безразличных мне людей. Простите, действительно, очень бестактно с моей стороны.

— Питер, Питер, — Пеппер вздыхает и наверняка сейчас качает головой с выражением вселенской грусти в глазах. — Ты с каждым годом всё больше похож на Тони. Но, послушай, пора взрослеть и переставать быть букой. Тебе уже выслано официальное приглашение «плюс один», Питер. В прессе в последнее время часто муссируют тему того, что из дружелюбного соседа Человека-паука, кажется, вырастает замкнутый нелюдимый бирюк. Твой подростковый бунт несколько затянулся. Как ни крути, но ты — один из Мстителей, а они всегда на виду. Их личная жизнь не может оставаться в тени. Тони понимал это как никто другой. Как же его не хватает, уж он бы мог найти нужные слова, чтобы объяснить тебе это, рассказать, как с этим можно справиться... — театральная пауза. — Подумай, кого ты выберешь своим спутником.

Питер даже не задумывается:

— Отпустите Морган со мной, миссис Старк?

— О... — мгновение заминки — настоящий бальзам на душу. — Но у неё своё приглашение. Она ведь — наследница Тони. Как и ты. Вы оба обязаны появиться на мероприятии в честь события, в котором он принял такое участие.

Питера уже привычно мутит от таких фальшивых слов. «Принял участие...» Он умер! Вышел один против Таноса, один за всю Вселенную. Умер, навсегда оставшись героем.

Так и не дав повзрослевшему Питеру шанса узнать себя получше.

Пеппер не на что жаловаться: она вдова и официальная наследница Тони Старка, и у неё действительно хорошо получается управляться со всеми этими корпоративными делами. Ей принадлежит теперь всё, что осталось от Старка, даже башня, хотя там и остался официальный штаб Мстителей.

Всё, кроме лаборатории. Её Тони вывел из общего завещания, чтобы Питер вместе с доктором Беннером могли заниматься его научным наследием.

Иногда Питеру кажется: всё она понимает…

* * *

Когда тебе пятнадцать, и ты обычный, ничем не примечательный школьник, вдруг получивший суперспособность — это здорово.

Когда тебя после этого замечает один из самых крутых людей на земле, знакомит тебя с остальными самыми крутыми людьми на земле, даёт тебе новый костюм с офигенным набором встроенных девайсов и цель в жизни — это больше чем мегакруто, это просто миг мечты.

Когда после этого ты рассыпаешься в его руках пеплом — это, если честно, хреново, но терпимо, потому что ты за пару месяцев успел сделать столько, что не могло и присниться твоим бывшим одноклассникам. После этого тебя воскрешают, ты принимаешь участие в сражении века, помогаешь хорошим победить, и это венец твоих мечтаний. И ты уже начинаешь мечтать дальше — о дружбе, о подвигах, о том, как резко ты стал крут... что там ещё заботит наивного юнца.

А потом на твоих глазах умирает человек, которого ты считаешь самым важным в своей жизни. (Тётя Мэй не в счёт, потому что она родственница.)

Смерть — вещь такая, абстрактная. Питер не сразу понимает, что больше никогда не увидит Тони. Вот прямо совсем-совсем никогда. Сначала по самому краю подсознания бродит мысль, что супергерои так просто не умирают, что он обязательно вернётся. Про него говорят все и везде, и Питер волей-неволей слышит про Тони очень много подробностей. И никто, разумеется, не скупится на похвалы, раздувая достоинства Тони до небес, и все как один умалчивают о недостатках. Это логично и правильно, поэтому сначала Питер ничего не подозревает.

И когда обнаруживает, что он — гей, тоже ничего не подозревает. В конце концов, время идёт, пубертат ведь когда-нибудь должен был закончиться, каждый в своё время определяется с предпочтениями.

Не подозревает и когда выясняет, что его привлекает лишь один конкретный тип парней — ну правда, где здесь может быть подвох?

Питер начинает чуять неладное, когда осознаёт: ни один знакомый парень привлекающего его типажа его не устраивает, ни с одним не хочется познакомиться поближе. Они то слишком худые, то слишком скромные, то слишком глупые, то слишком угрюмые, и все как один слишком… молодые, внезапно озаряет Питера. Но и мужчины постарше не вызывают у него мурашек по коже — он всё ищет, ищет чего-то и никак не может найти. И сначала вроде бы всё не так страшно, но ближе к восемнадцати Питер уже вовсю беспокоится, пока на очередном юбилее не цепляется взглядом за особо удачную фотографию Тони Старка. И пазл в его голове складывается.

Ну да, конечно же, как с ним могла произойти одна из тех милых романтичных историй в духе «они встретились, полюбили друг друга и жили долго и счастливо»? Или хотя бы даже «они встретились, потом расстались, любили друг друга, но (нужное подставить) не давало им быть вместе». Питер с его адской «везучестью» умудряется влюбиться в собственного наставника, человека втрое старше, натурала с женой и дочкой.

Посмертно.

* * *

Конечно, Питер не станет сидеть сложа руки, да и с чего вдруг, ведь в его распоряжении — лаборатория самого Старка со всеми её возможностями и в придачу Брюс — в качестве совладельца и напарника. Точнее, тогда ещё «м-мистер… то есть, д-доктор Бен-нер».

Питеру хочется вернуться в то время, когда он произносил это имя с придыханием. Стать снова пятнадцатилетним пацаном с розовой кашей в голове и наивной верой в светлое будущее — кажется, это и были самые счастливые дни его жизни.

Он не первый, кому пришло в голову использовать машину времени в личных целях, и даже не второй.

«Я не мог не попытаться сделать хотя бы что-то, понимаешь, Питер?» — спрашивал Брюс. Питер понимает. Просто у Кэпа был шанс, а у них — ни единого.

«Понимаешь… их смерти, Наташи и Тони — их жертва — необходимое условие существования Вселенной. То, что невозможно изменить, не для этой реальности. Можно, конечно, создать ответвление нашего мира без Таноса и всех этих событий, я бы даже попробовал, но…

Ты просто представь: даже если будет всё, как ты помнишь, всё, что ты хотел бы видеть, всё то же самое — не будет людей, которые тебе дороги, которые тебе нужны. Половина населения Вселенной — слишком абстрактное понятие, но твоя команда и друзья, твои учителя, твои напарники, те, кого ты любишь и кого ненавидишь, те, кто любит и ненавидит тебя — а ведь ещё неизвестно, кто из них нам нужнее... они исчезнут. Всё то же самое, весь мир, но без них. Готов ли ты поменять их всех на одного-единственного человека? Отдать их, чтобы наслаждаться личной жизнью? А ведь… понимаешь, и наслаждаться не получается. Без них всех ты будешь совсем не ты, а кто-то другой.

И потом, рано или поздно она… в смысле он, Тони — он посмотрит в твои глаза и спросит: «Питер, а где кэп? Где же Клинт? А Ванда?» Что ты ответишь на это?

А знаешь, что самое страшное? Она без них тоже совсем не она. Тоже кто-то другой…»

Питер не горит желанием понять, но понимает. Хочет быть эгоистом и думать только о себе — но вовремя осознает: этот выбор принадлежит Тони и только ему. Как бы по этому поводу ни метался Питер. Тони решил, что один плейбой и миллиардер против всех этих людей — выгодный обмен. Значит, так тому и быть. Но никто — ни команда, ни пресса, ни Пеппер — не отнимет у Питера право относиться к этому так, как он считает нужным, и чувствовать то, что лежит на сердце.

Это Тони мог постоянно быть на виду, на всеобщем обозрении у всего мира, скрывать свои чувства, быть фронтменом, служить вывеской для всех Мстителей скопом, что бы он ни думал про каждого из них. Питер так не умеет. Тони был Железный человек, но Питер не такой.

Его разрывает каждый день на полоски, на части, в мелкие клочья. Вечером, когда он ложится спать, обрывки горят, полыхают жгучим пламенем. А потом он рассыпается пеплом — каждую ночь, каждый раз словно заново глядя в глаза Тони.

Он просыпается и ненавидит себя за то, что жив. Готов в реальности снова развоплотиться, да хоть каждый день рассыпаться прахом, чтобы снова каждый день воскресать — если бы это только могло вернуть Старка.

Если бы только его хоть кто-нибудь спросил.

* * *

Когда становится совсем невмоготу, Питер приходит в мастерскую Тони, включает его любимую музыку, ставит на повтор и закрывает глаза. Тогда ему кажется, что Тони здесь, совсем рядом, стоит только руку протянуть — но Питер прекрасно знает, что никого нет. И не будет. И никогда не было. Это больно, так больно, что словами не передать.

Но есть те несколько минут, когда можно представить себе, как оно было бы, если бы всё сложилось иначе. Вот он, Питер, в святая святых — лаборатории Тони Старка. Он пришёл сюда не как наследник, не как простой единомышленник — он напарник во всех желанных смыслах (слово «партнёр» ласкает разум, пьянит и обжигает). Тони — живой, родной — близко, он стоит за спиной, шебуршит какими-то деталями, может быть, мурлыкает что-то себе под нос или просто вышел на минутку и вот-вот вернётся. В любой момент можно позвать, поговорить — ей-богу, Питер может поклясться, что ощущает в этот момент чьё-то незримое присутствие. Ладони начинаются чесаться от желания коснуться. К запаху железа и пластика примешивается другой, которого здесь нет и быть не может, но Питер его чувствует.

Он понимает, что это не совсем нормально. Но он не боится однажды обнаружить себя в изолированной палате с мягкими стенами.

Он боится, что однажды придёт сюда, включит эту музыку и…

Ничего не почувствует.