Звёзды всё ещё светят (гет)

Это было совершенно обычное утро, которое ничем не отличалось от тысячи других. Солнце все так же светило в окно, еще не в полную силу, но уже пробиваясь сквозь призму стекла. Из открытой форточки все так же доносился легкий шелест листьев, пение цикад и отдаленные звуки чужих голосов, далеко, возле станции. По дому распространялась удивительно-приятная прохлада.

Девушка с короткими светлыми волосами застыла в кухонном проеме, поставив возле своих ног небольшой чемодан на колесиках. Она тихо зашла в комнату, будто специально стараясь сделать свои шаги менее громкими, и села за небольшой стол со стеклянной столешницей, попутно подхватывая тарелку с сандвичами и зеленый чай. Напротив нее уже расположилась девушка, что была здесь, кажется, еще с самой зари. Как же хорошо иногда бывает, когда в жизни человека есть кто-то, кто вот так сможет встать пораньше и приготовить для тебя завтрак! Она пила кофе и, видимо, была сильно погружена в свои мысли.

— Спасибо за завтрак, Ами. Если честно, уезжать совсем не хочется, я буду очень-очень сильно скучать… — рука Ами дрогнула в немом возражении, она криво улыбнулась.

— Что тебе опять наговорил отец, Юи?

— Я просто поживу немного у наших дальних родственников, их дом находится где-то в черте города, — Юи попыталась улыбнуться в ответ, но получилось абсолютно неправдоподобно. — Помнишь? прямо как в детстве… Но зато мы сможем видеться с тобой!

— Опять эти его «дальние родственники», — девушка отставила чашку с кофе на стол, характерно стукнув ей по столешнице и разрывая царивший покой в небольшом доме. — Здорово, теперь он нашел их в нашем городе! Сэкономил на билетах на самолет, молодец.

— Сестренка, я… Ты оглянуться не успеешь, как я вернусь, — за окном послышался звук автомобильного мотора, а после сигнал оповестил девушек о том, что машина остановилась у ворот. — Отец уже ушел? — Ами коротко кивнула. — Ладно. Еще увидимся, Амайя!

— Еще увидимся…

Юи ободряюще посмотрела на свою сестру, убрала тарелку с кружкой в раковину и, торопливо надев ботинки, скрылась за деревянной дверью, выкатив за собой и чемодан с вещами. Амайя мрачно провожала уезжающую машину взглядом, выглядывая из кухонного окна.

Солнечные блики радостно играли на лице молодой девушки.

Две девочки пяти-шести лет гуляли в розовом саду возле одноэтажного частного дома. Наверное, этот дом принадлежал их родителям. Темно-коричневые фиброцементные панели отражали отблески солнца и казались почти золотыми, окна дома выходили на сад, а где-то вдалеке, правее, среди других частных домов, виднелся купол христианского собора. Было понятно, что церковь была небольшой, но тонкий крест на вершине так и говорил о ее величии. Кусты роз были немногочисленны, но милы, и девочке, что поменьше, явно эти цветы очень нравились.

Девочки некоторое время о чем-то говорили, но позже их разговор перерос в некую ссору.

— Да у тебя и нет друзей, кроме меня! — девочка постарше выпалила обидные слова, явно пытаясь донести что-то до другой, но та лишь поджала губы, обиженно смотря перед собой.

— Есть. Я докажу, Юи.

Она развернулась и побежала в сторону дома, на ходу расстегивая липучки на кроссовках. Оказавшись в здании, девочка направилась в дальнюю комнату, из которой лился мягкий свет включенной лампочки. В ней за рабочим столом сидела взрослая женщина, отдаленно напоминающая маленькую. Она делала букет из алых роз, которые росли на улице, чтобы поставить в миниатюрную вазочку. Девочка бросилась к женщине, обнимая ту за талию и плача, ей явно хотелось, чтобы ее пожалели:

— Мамочка, Юи сказала, что у меня нет друзей! — женщина отодвинула дочь от себя, даже не посмотрев на нее.

— Постарайся разобраться со своими проблемами сама, Амайя. Юи — твоя сестра, она не возьмет такие слова из воздуха, — Амайя выглядела брошенной. Слезы ее перестали течь, девочка все еще находилась в некотором шоке. Если бы она только понимала, в какой переломный момент оказалась в комнате матери. Впрочем, немногим дано предугадывать будущее.

— Мама… почему ты… — девочка вытерла свои мокрые глаза, начиная злиться от непонимания. Такой уж она была от рождения, — негодование ее всегда было направлено на ситуацию, а не на людей, чтобы они ей не сказали. Сложившаяся же ситуация требовала поддержки матери, ее здравого смысла и примирения двух сестер, но этой ситуации было не суждено разрешиться.

Женщина нервно дернула рукой, отрезая кончик цветочного стебля. Тот упал куда-то ей под ноги, закатившись в темный угол под столом. Темные круги залегли у нее под глазами. Взгляд Амайи застыл на серебряном кинжале, который ее мама как раз-таки и держала сейчас в руках. Кинжал, обрамленный металлической змеей, с выгравированными на нем старинными рунами блестел в свете настольной лампы, переливаясь холодным сиянием. Женщина часто говорила дочери, что он передается в ее семье по наследству вот уже несколько поколений, но в ее руках со временем он стал самой обычной вещью, как будто и не было того волшебного посвящения, тех историй, что он в себе хранил, тех радостей и печалей людей, что его держали. Она действительно превратила его в самый простой нож, который только и годится для того, чтобы подрезать стебельки роз. Кинжал потерял свою «душу» на обломках чужой жизни, которая, увы, перестала верить в сказки. Да и никто никогда «душу» его и не искал. Вот и сейчас, смотря на кинжал, Амайя видела лишь острую железку без сотни воспоминаний, в ней хранящихся.

— Вот, возьми, — женщина протянула своей дочери кинжал, проследив за ее мрачным взглядом. Протянула, ничуть не дрогнув, как само собой разумеющееся, как будто это действительно был обычный нож, не представляющий в себе никакую фамильную ценность. Кажется только сейчас Амайя уловила суть происходящего, начиная от этого еще больше злиться. Уже на кинжал. Девочка все же взяла его, ожидая, что еще ей скажет мама. Она знала, что она скажет что-то важное. Обязательно. — У меня есть два наставления, которые ты должна выполнить. Первое, оно для тебя, — никогда не теряй надежду. Надейся. Вопреки всему — надейся. Даже если тебе будет казаться, что просвета больше не будет. Поняла?

— Да, — сдавленно проговорила девочка, почувствовав себя не в своей тарелке.

— Второе наставление касается Юи. Ты должна защищать ее. Используй все, что у тебя есть. Даже жизнь… Ты обязана ее защитить! Слышишь? — женщина оглянулась по сторонам, будто прислушиваясь к чему-то. К чему-то в своей голове.

— Но от кого, мама? — девочка попятилась назад, не понимая, зачем ее мама вообще затеяла этот разговор.

— Ото всех, и от себя тоже.

Мать поднялась из-за рабочего стола, расправила розы в вазочке и смерила дочь внимательным взглядом.

— У тебя действительно никогда не будет друзей, — женщина усмехнулась, будто подтверждая свои слова и снова уходя в себя, — но ничего… Это даже хорошо! Твое внимание не будет занимать никто, кроме Юи!

Амайя будто бы получила удар мячом прямо в солнечное сплетение. Слезы снова набежали на ее глаза, и девочка выбежала из комнаты, сжимая в руке кинжал и не смотря ни в мамину сторону, ни на порог под ногами. Пару раз запнувшись, Амайя все же оказалась на свежем воздухе. Глубоко дыша и пытаясь справиться с подступающими с новыми силами слезами, она пошла куда-то в сторону станции метро, съедаемая своими детскими мыслями. Что стало с ее мамой? Как будто в нее демон вселился… Но ведь не может Амайя никогда в жизни не иметь друзей. Это невозможно! Она веселая, дружелюбная, интересная, умеет плести косы другим девочкам, живущим по соседству, и даже знает хирагану⁽¹⁾. Как же так? Всегда быть только с сестрой?

Как жаль, что, только спустя несколько лет, она поняла, — пугающие слова ее матери были ее последними словами, которые она оставила своей младшей дочери. Слова были ничем иным, как наивысшим подарком и завещанием. Завещанием и просьбой. Ведь опухшие от слез глаза, прорезанные разорванными сосудами, которые бегают во все стороны без возможности зацепиться за какую-нибудь вещь, руки в многочисленных порезах, больших и маленьких, сгорбившаяся спина, губы, шепчущие непонятные слова, так и остались навсегда в той дальней комнате без окон, не отпечатавшись в памяти маленькой девочки. Забытые на века, как нечто сугубо личное.

Город, в котором родилась Амайя, не отличался от других городов Японии абсолютно ничем. Оживленный центр, а чуть дальше, после высоток, где сконцентрированы офисы различных предприятий и взрослая жизнь, обычные спальные районы, парки и школы, а еще немного дальше — частные дома, вроде небольших коттеджей. Все здания, исключая небоскребы в центре, вообще были относительно небольшими, поэтому и коттеджи невозможно было назвать огромными, насколько бы богатыми не были их владельцы. Отдаленный от центра район был похож на отдельную эндемическую систему. Аутентичность и некоторая меланхолия царили в нем, как будто со времен основания страны. Улочки были весьма узкими для автомобилей, поэтому почти все жители ездили на велосипедах. Их брали на прокат, их покупали, их ремонтировали. Чем-то район напоминал Киото, только в нем не было древних храмов, лесов со стеклянными водопадами и кленов, которые оповестили бы жителей об осени. А если подняться чуть выше в гору, то возле парка можно увидеть станцию надземного метро, поезда на которой ездят с периодичностью в тридцать минут. От центра и обратно. Снова в центр. И так каждый день. Возле станции всегда оживленно, народ снует туда-сюда, кто спешит по своим делам, кто только освободился на обед.

А не доходя до станции, можно было заметить, чуть поодаль, детскую игровую площадку. Обычно, на нее невозможно было попасть, потому что свободных мест не оставалось еще с самого утра; каждый ребенок считал своим долгом занять свободный уголок поля и забронировать место в очереди на качели. Вот и сейчас на детской площадке не было ни одного незанятого уголка. Амайя тяжело опустилась на скамейку, утирая глаза от слез. Вокруг бегали маленькие дети, играя в салочки, а за ними кое-как поспевали их матери, контролируя каждый шаг своих детей. На футбольном поле играли в мяч четыре мальчика, явно поглощенные своим занятием. Ами несколько раз покрутила в руках кинжал, подаренный ей так неожиданно, и снова чуть было не зарыдала, если бы не какой-то ребенок, меньше девочки года на два, который заплакал вместо нее, указав своей родительнице в сторону Амайи и ее недетского оружия, которое так его испугало. После немой сцены, девочка лишь отвернулась, явно негодуя. Если говорить на чистоту, она не знала, что ей делать и куда ей идти.

Она не могла вернуться домой, и Юи встречать ей не хотелось, поэтому все дальнейшее внимание девочки было поглощено игрой в футбол. Мальчики на поле были заметно старше Ами. Может быть, им было по десять лет, может по девять. Они были явно поглощены своим занятием, и другие дети просто боялись разрушать установившуюся на поле ауру. Амайя и сама не заметила, как придвинулась к футбольному полю немного ближе, оказавшись на самом краю скамейки. Высокий рыжий мальчик со смешным хвостиком на затылке сражался с другим за мяч. Второй же имел светлые пепельные волосы и пронзительные глаза, отличающие его от других блондинов. Глаза, исполненные хищностью. Глаза разного цвета. Правый глаз у него был ярко-алым, совсем нечеловеческим, левый холодного голубого оттенка. Один раз посмотрев в них, было очень трудно переключить внимание на что-то другое. Оставшиеся два мальчика защищали ворота с разных сторон поля.

Ами вновь стало грустно, а на душе у нее заскреблись кошки. Девочка поднялась со скамейки и собиралась уже было уходить. Найдет сестру, поговорит с ней, может быть, помирится. Но тут что-то ударилось об ее ногу. Амайя глянула вниз, обнаруживая бело-черный футбольный мяч. Девочка неосознанно сжала кинжал в руке и нахмурилась, будто бы кто-то прямо в этот момент может кинуться на нее, кто-то, вроде ее матери.

— Эй, кинь нам мяч! — закричал рыжий. Амайя замахнулась ногой и ударила по мячу, отправляя его прямиком к ногам этого мальчика.

Блондин возле высокого присвистнул:

— А ты неплохо играешь, — оный подозвал девочку рукой.

Ами подошла к юноше, меряя его недоверчивым взглядом. Хоть он и привлек изначально ее внимание, девочка все равно чувствовала себя некомфортно рядом с кем-то, кто ее старше. Кинжал еще больше стал греть девочке руку. Взгляд же блондина остановился на Амайе, будто бы заглядывая к ней в душу.

— Сыграешь вместе с нами?

— Трое на двое не играют. Я лучше пойду, — девочка заглянула в глаза к блондину из чистого любопытства, но вскоре поняла, что это была слишком плохая идея. Его глаза завораживали. Его глаза… убивали и воскрешали.

— Но ты ведь не хочешь домой, — мальчик переглянулся с рыжим, тот недовольно хмыкнул. Амайя не приняла во внимание тот факт, что ее прочитали как открытую книгу.

— Мама говорит, что дом все равно остается домом. Туда всегда возвращаются, — девочка пожала плечами.

— Тебе кинжал тоже мама дала? — Амайе показалось, будто алый глаз стоящего напротив таинственно сверкнул. И все же, было что-то в этом мальчике странное и загробное, что-то нечеловеческое, что чувствуешь на интуитивном уровне, но точно определить не можешь. От него веяло аурой, какая бывает на любом кладбище, и в то же время он светился изнутри неприкрытой детской радостью.

— Забирай, если хочешь, — согласилась девочка и протянула серебряный кинжал блондину, но, не успев полностью выпустить его из руки, Амайя случайно порезалась им, сделав резкое движение. — Ай! — мальчик подхватил кинжал, позволяя девочке полностью погрузиться в порез и собственную боль.

Амайя и дальше могла бы просто стоять на месте, всматриваясь в вытекающую кровь и то, как медленно ранка затягивается тонкой коркой из свернувшийся крови, если бы ей на плечо не легка мертвенно-холодная рука блондина, которая подтолкнула ее к выходу с футбольного поля. Девочка встрепенулась, обернувшись и вопросительно поглядев на мальчика.

— Идем, — красноглазый повел головой в неопределенную сторону, приглашая следовать за ним. — Я провожу тебя до дома, — через некоторое время он добавил: — Как тебя вообще отпустили гулять совсем одну? — его вопрос остался без ответа, да и сам мальчик не слишком сильно хотел этот ответ узнавать.

Дети некоторое время молча шли вниз по тротуару, думая о своем. Амайя ненавязчиво управляла путем, подсказывая мальчику, куда идти, однако, изначально, именно он являлся инициатором провожания до дома; на деле же оказалось, что девочка и сама в состоянии была дойти и своеобразная помощь блондина была ни к чему. Получилось так, что Ами просто недооценили, хотя она и не обратила на это внимание. В ее голове крутилось множество мыслей, которые так и норовили разорвать мозг изнутри: одна вела ее к сестре и разжигала обиду, другая возвращала к матери, третья цеплялась за мальчика с красным глазом, четвертая сжимала кинжал, а пятая помнила этот замогильный холод по всему телу, когда к плечу прикоснулась рука блондина, шестая же чувствовала незримые пронзительные взгляды, будто бы весь двор разом обернулся в сторону Амайи в тот момент, когда она порезала палец. И все они так смешались между собой, что превратились в один сплошной сумбур, который пятилетняя девочка, в конечном итоге, просто отбросила от себя, как надоедливого комара.

— Хочешь стать моим другом? — она обернулась к мальчику, криво улыбаясь, тот на минуту застыл посреди тротуара, несколько удивленный и явно застигнутый врасплох. Ами смерила блондина оценивающим взглядом, отмечая его увлеченность кинжалом, который она то ли отдала ему, то ли просто забыла в его руках, и оставшимися на нем разводами.

— Друзьями так просто не становятся, — он улыбнулся, и в эту секунду глаза мальчика, казалось, таили в себе самые страшные тайны бытия, как будто они принадлежали не ребенку, а взрослому человеку. — Как тебя хоть зовут-то?

— Меня зовут Амайя, Комори Амайя, — Ами продолжала смотреть на блондина, ожидая и его ответа.

— Коу, Муками Коу, — хмыкнул мальчик, возобновив движение и обходя девочку.

— Теперь мы друзья? — Амайя снова обогнала Коу, идя спиной вперед, чтобы видеть блондина.

— Зачем тебе такой друг, как я? — Коу указал кончиком кинжала на себя, подчеркивая свои слова вопросительной интонацией.

— Мама сказала, что у меня никогда не будет друзей, кроме сестры, — пожала плечами девочка и нахмурилась, ей было отчего-то тяжело вспоминать недавний разговор. — Разве так может быть? — Амайя попыталась найти ответ в глазах блондина, подняв голову, но нашла лишь внимательный взгляд в свою сторону; взгляд с мелким прищуром, словно ее сканируют насквозь, и алый глаз мальчика, скрытый за челкой, начал, будто бы в дополнение, неестественно светиться.

После непродолжительной паузы Муками скосил глаза вниз, что-то пробормотав, чуть тряхнул головой и пошел дальше, подтолкнув и девочку… как будто прямо сейчас она и не открывала ему свое сердце. Впрочем, разве ему это было нужно?⁽²⁾

Родной дом встретил Ами своей холодностью и безразличием; было до невозможности уныло и одиноко. Розы, которые так нравились Амайе, казались уже не такими сказочными и прекрасными, и почему-то на душе становилось крайне стыдно перед Коу, который видит сейчас эту блеклую картину перед собой. Девочка подошла к одному из розовых кустов и сорвала один до конца распустившийся красный цветок, протянув его блондину:

— Это тебе, — Ами слабо улыбнулась. Она не знала, зачем сорвала розу, зачем сейчас протягивает ее подростку и зачем пытается показаться более дружелюбной. Мальчик ее стараний явно не оценил, оставаясь таким же несколько каменным и беспристрастным, а может быть, он лишь притворялся, но цветок блондин все-таки взял.

Дети прошли немного вглубь сада, вскоре оказавшись возле самого дома. Выходов из него было два. Когда-то давно, как рассказывала Амайе мама, только поженившаяся пара решила найти такой дом, чтобы у него обязательно была терраса на заднем дворе. Будущий отец двух дочерей — священнослужитель — как раз перевелся на новое место работы в тридцати минутах езды от центра города, там и район был проще, и воздух чище. Дом, продающийся недалеко от собора, безоговорочно стал номером один в списке возможных покупок, а вскоре и сам стал покупкой. Задний двор, как и передний, был полон цветущих кустов роз и просто клумб с однолетними растениями, разве что на заднем дворе стояла небольшая беседка, — это единственное отличие, которое разграничивало однородную территорию коттеджа. Выход на террасу был выходом и из самого дома, поэтому, когда Ами услышала отдаленные приближающиеся шаги, она сразу поняла, откуда они доносятся, застыв с занесенной над ручкой двери ладонью.

— Ами! Ами! — с заднего двора выбежала девочка шести лет; на ее лице яркими красками играла паника. — Мама закрылась в своей комнате! — Юи вцепилась в плечи своей сестры, пытаясь добиться большего понимания, а заодно и выместить свой детский стах. — Папа до сих пор не вернулся с работы! Где ты была все это время? — она подняла свои глаза, находя блондина, застывшего посреди происходящей экспрессии, словно беззвучного зрителя, будто вся эта ситуация — одно сплошное немое кино. — А?

— Это — Коу. Мой… друг, — Амайя сжалась под взглядом сестры, пытаясь провалиться куда-нибудь под землю, лишь бы только не участвовать в этой ситуации.

— Нужно пойти к маме. Идем! — Юи, несколько помедлив, взяла Ами за руку, попутно открывая дверь в дом.

— Час назад все было в порядке, что могло с ней случиться? — девочка вырвалась из цепкой хватки своей сестры, отступая назад.

Ами не хотела заходить в дом. Она боялась свою мать.

Юи посмотрела на Амайю с некоторой долей боли и обиды, сказав напоследок что-то про то, что Ами ничего не понимает, и захлопнув входную дверь перед носом сестры. На душе заскреблись кошки, но пересилить себя Амайя не могла. Развернувшись к блондину, который до сего момента стоял неподалеку, девочка застыла; казалось, будто в сердце ее что-то оборвалось:

 — Коу?.. Куда ты? — сделав один долгий шаг к уходящему юноше, девочка сорвалась на череду более быстрых, догоняя блондина. — Коу?

Оный все же обернулся, сверкая своим красным глазом. Присел на корточки, чтобы его лицо находилось на уровне Ами, и усмехнулся, взлохматив рукой свои светлые волосы.

— Незнакомый тебе человек, или другое какое-нибудь существо, никогда не сможет стать тебе другом по одной лишь просьбе. Дружбу нужно заслужить, — мальчик взял одну из рук Ами, кладя в нее серебряный кинжал. — Думаю, мы еще встретимся, — Коу покрутил в руках распустившуюся розу, которую ему подарила девочка, словно задумавшись о чем-то, а после отломил от нее значительную часть стебля, оставив у себя в руках лишь бутон с небольшим отростком без шипов, — когда-нибудь, когда у тебя останется лишь надежда, — он вплел в волосы девочки цветок, который держал в руках, смутно улыбнувшись.

— Просто уходи, беги к своей сестре.

И Амайя побежала. Со слезами на глазах, сжимая кинжал, побежала. И Коу она больше не видела. А на проходе в комнату матери стояла Юи, она поняла все по мокрым щекам своей сестры, вот только к маме не пустила. Во взгляде ее была горечь:

— Это ты виновата.

Она лишь кинула сестре небольшой клочок бумаги:«Я больше не вернусь. Не ждите меня в этом доме. Я потеряла надежду, я больше не верю». Почерк был аккуратным, разборчивым, красивым, комната чистой и будто бы нежилой, а на столе стояла миниатюрная вазочка с алыми розами…

— Ами! Ами! А-а-а-ми-и-и-и! — ладонь промчалась мимо моих глаз в попытке «пробудить» от назойливых воспоминаний, которые лезли в голову с поразительной быстротой и точностью, — вот бы так же было со школьным материалом на контрольной. — Вообще-то мы в школу опаздываем.

— Прости, Мамору, — я попыталась примирительно улыбнуться. Одноклассник и по совместительству мой лучший друг лишь скривился от неправдоподобности и коротко посмеялся.

Наверное, самое лучшее его качество заключается не в выносливости и не в упорстве, а в ненавязчивости; именно в ненавязчивости. Как бы ему не была интересна какая-либо вещь, он никогда не станет добиваться ее насильно.

— Что там у тебя дома снова случилось? Ты сама не своя, — Мамору потрепал меня по волосам, и мы возобновили движение в сторону старшей школы. Каждый в своих мыслях.

— Юи поехала к дальним родственникам на неопределенный срок, и уже неделю не отвечает на мои звонки, — когда я начинаю говорить о своей семье, к горлу подкатывает неприятный комок, еще и в свете недавней ностальгии. Сестра для меня — единственный близкий человек, с которым я могу поделиться своими переживаниями, с которым я могу поговорить о своих друзьях, школе, оценках и просто обо всем. Отец же — черная тень за дверью кабинета. Я никогда не могла найти с ним общий язык, — он никогда и не был для нас с Юи отцом в том ужасающе-прекрасном смысле, который вкладывают дети, говоря это слово с непостижимой любовью. — Вчера я узнала у директрисы, что Юи все это время не было на занятиях и что недавно отец и еще какой-то, видимо влиятельный, мужчина, по словам женщины, забрал ее документы и личное дело для перевода в другое учебное заведение, название которого мне не сказали, — пнула попавшийся под ноги камень куда-то в сторону, хотя бы на нем пытаясь выместить свои переживания. — Я весь вечер ждала отца, чтобы попросить у него объяснений, но дома он так и не появился. Понимаешь, жить у дальних родственников — это одно, а переехать к дальним родственникам — это совсем другое, — я подняла глаза на друга, встречаясь с его нахмуренными бровями и задумчивым взглядом, направленным вниз.

— А может, она просто не хочет с тобой разговаривать?

— Сам-то в это веришь? — хмыкнула, ловя взгляд Мамору в свою сторону. Вопрос так и остался без ответа.

— Вот поступлю в университет, устроюсь на подработку и заберу тебя с Юи к себе! — поднял указательный палец вверх мой друг, отмечая свою идею, как нечто действительно заслуживающее внимания. — Мы будем снимать комнату в общежитии и жить в свое удовольствие. Не будет ни вашего отца, ни дальних родственников! — мы почти синхронно засмеялись.

Лужи, еще не успевшие высохнуть после ночного ливня, сейчас стали казаться какими-то волшебными.

— Но зато будет гарем Мамору. Боюсь, я не дождусь твоего поступления в университет… — на асфальте одной из узких улочек, которые, в конечном итоге, все равно должны были привести учеников к школьным воротам, плескалось небо, отражаясь в мутной воде.

— Эй, ну и что, что у меня будет маленький гарем? У вас будет единственный и неповторимый Мамору! — я все же не смогла сдержать повторного приступа смеха. — Ну что смешного? Идеальный план.

— Ты хотя бы итоговые контрольные в этом году сдай, единственный и неповторимый Мамору.

— А вот и сдам! — насупился парень. — На отлично, причем. И я больше никогда не буду в конце списка!

— Какой решительный, — протянула я, хлопая друга по спине в успокаивающем жесте.

— Ах, ты кажется хочешь, чтобы я тебе не помогал сегодня на алгебре? Да? — прищурился Мамору, его темные волосы зловеще спали на лицо.

— Будто бы ты мне когда-нибудь помогал, — пожала плечами, лишь сильнее раззадоривая парня.

— Я вчера помог тебе с первой задачей! — вспомнил Мамору.

— Я просто спросила, какой у тебя получился ответ…

— Вот именно, — перебил меня парень, будто пытаясь расставить все по своим местам, но назойливая вещь все никак нигде не хотела пристраиваться.

— …и у тебя был неправильный.

— Что-о-о-о? И ты мне об этом не сказала?

На улице раздался веселый смех, немного надрывный, не совсем настоящий, скрывая еще не зажившие раны. Его раны, ее раны. Из них сочилась неприятная соль, разъедая края и делая раны явно не презентабельным месивом, но лекарств, чтобы их вылечить, у них явно не было, поэтому им только и оставалось, что покрывать их песком и где-то найденным грязным, запылившимся подорожником.

1) Хирагана — японская слоговая азбука для японских слов. Для заимствованных слов из других языков применяется катакана.

Вернуться к тексту

2) По официальной предыстории, Коу, будучи в "клубе" аристократов, когда еще был человеком, выколол себе правый глаз в надежде, что к нему потеряют интерес, но этого не случилось. После он познакомился с Руки, Юмой и Азусой, и они вместе решили сбежать из детского дома, который, к слову, с этим "клубом" аристократов и взаимодействовал. Побег мальчикам не удался; их быстро нашли. Из этого шаткого положения мальчиков спас КарлХайнц, сподвигнув ребят на превращение в вампиров. Цитирую: "Он отдал/подарил Коу магический «глаз», похожий на драгоценный камень, сказав, что с его помощью он сможет увидеть истину, читая человеческие сердца. Тем не менее, он его предупредил, чтобы тот слишком не полагался на свой глаз и старался не выпускать из виду того, что может оказаться для него действительно важным. Он так же добавил, что в сочетании определенной крови с определенной правдой, глаз покажет ему нечто, что будет больше всего похоже на чудо или волшебство". Ирония заключается в том, что, будучи еще "ребенком"/не слишком опытным вампиром, Коу пользовался этим глазом, читающим человеческие сердца, достаточно часто, по моей версии, поэтому Ами могла и не открывать ему свою душу, ведь Коу итак ее уже прочитал.

Вернуться к тексту

«И в обнажающем свете я увидел

Десять тысяч людей, может больше.

Люди говорили, не говоря.

Люди слушали, не слушая.

Люди писали песни, которые никогда не споют.

И никто не смел

Беспокоить шум тишины».

Simon and Garfunkel — The sound of silence.

Месяц, который прошел так быстро, словно обрел какой-нибудь атомный механизм для своего двигателя, почти не ощущался. Будни шли своей чередой, не оставляя за собой никаких значимых воспоминаний, да и нечего им было оставлять, кроме цветущей сакуры за окном, моих переживаний и отсутствия сестры.

На веранде было прохладно, так как лучи солнца появлялись здесь только вечером, когда оно уже окончательно выбирало западную тропу, но в воздухе витал аромат весны, птицы возвещали о скором приходе их любимого времени года, и сидеть здесь было уже совсем не в тягость. На листе записной книжки почти на автомате вырисовывались здания, какие-то деревья, люди, словно моя рука, держащая карандаш, существовала отдельно от головы, ведь мысли мои были сосредоточены никак не на рисунках.

Я увидела отца лишь через несколько дней после того разговора с Мамору. Он зашел в свой дом, озираясь по сторонам так, будто бы это был и не его дом вовсе, и, наверное, мне впервые стало его жаль, всего на мгновение. Жалость исходила из головы, твердила о каком-то мизерном понимании, что у этого человека, напротив меня, нет больше никого, ибо он сам от всех отказался. Отец впервые задержался у входа, не скрываясь сразу же в своем кабинете, будто знал, что я у него спрошу. «Юи некоторое время будет жить у наших дальних родственников, это не обсуждается», — он говорил нарочито строго, медленно, словно продумал это предложение у себя в голове несколько раз, надеясь на то, чтобы ответной реакции не последовало.

— На постоянной основе, да? — вопрос в глазах родного человека сбил меня с толку. — Почему ее личное дело забрали из нашей старшей школы? Куда ее перевели? — он скосил глаза вниз, стряхнув пылинки со своей сутаны.

— Так будет удобнее для нее и… родственников, — несколько замялся отец.

— Для Юи было бы удобнее, если бы ты не впутывал ее в свою паутину с этими родственниками, непонятно откуда взявшимися.

— Не забывай, с кем разговариваешь, Амайя, — от чего-то в груди нарастала дыра, огромная дыра, которая делала все чувства какими-то не своими, — чужими, похожими друг на друга, но отнюдь не настоящими.

— Что это за школа? Где живут наши дальние родственники? — перевела тему, надеясь на ответ. На нормальный ответ. — Я навещу Юи.

— Я не могу тебе сказать, — а в глазах родителя странные огоньки, будто бы он хотел сказать мне не это, будто бы так нужно, будто бы он ждет моего понимания.

— Почему она не отвечает на телефонные звонки? — а он все молчал. Долго молчал. — Отец! Отправлять нас в детстве к дальним родственникам — это одно, но когда не за горами последний класс старшей школы, поступление в университет и наше будущее — это совсем другое. В какое место ты отправил мою сестру, раз не можешь мне об этом сказать?! — безучастность, холодность и отстраненность всегда были верными спутниками моего отца. Мамина неприязнь к его сопровождающим была одним из тех факторов, из-за которых она стала от него отходить, закрываться в себе, уходить от семейной жизни; эта неприязнь чувствовалась мной, даже когда я была ребенком, и осталась в моей памяти до сего момента, как напоминание о том, почему мама ушла, развелась с отцом, исчезла, словно песок сквозь пальцы.

— Наберись терпения, Ами. Юи тебе позвонит…

Но она не позвонила.

И отец прекрасно об этом знал.

Не то чтобы ожидание звонка было настолько томительным, все дни заполняла школа, домашние задания, контрольные, какие-то мелкие домашние обязанности, вроде закупки продуктов или генеральной уборки во всем доме… просто я понимала, что на этот раз с дальними родственниками что-то не так, начиная с простого словосочетания и заканчивая напускной скрытностью родителя.

Отец нередко отправлял нас заграницу после того, как ушла мама, — списывал все на то, что у него нет времени за нами следить в связи с работой. Разве маленькие дети, видя отца только по поздним вечерам, могли ему не поверить? — не поверить в дальних родственников, которые по какой-то завуалированной причине оказались на другом конце света. Скорее всего, они и вправду были нашими дальними родственниками по какой-нибудь линии прапрадеда, а может разбросанными по миру знакомыми или друзьями отца, но я никогда об этом не узнаю, да и отец вряд ли будет рассказывать. Это ведь так удобно — отправить ребенка к какой-нибудь одинокой знакомой в Китай, а самому жить в свое удовольствие.

Как-то месяц я пробыла в Норвегии у бабули-японки с надоедливым внуком. Его звали Лиам, и он всегда приставал ко мне со своей болтовней ни о чем, разъясняя ее тем, что ему не с кем говорить на родном языке, кроме меня и бабушки. Не полюбить Норвегию было невозможно. Ее природа и спокойствие, что давали горы и фьорды, люди, которые там жили, просто не могли не остаться в моем сердце. Наверное, я побывала бы там еще раз, если бы могла поехать туда самой. Юи же в это время была где-то в Италии. Лет в тринадцать отец отправил меня в Америку, там я жила у одного очень хорошего преподавателя боевых искусств, который научил меня азам самозащиты. Так же в Америке я влюбилась в баскетбол. Хоть мальчики меня и не принимали, но я все равно тренировалась стритболу. И все же, я благодарна отцу, что смогла увидеть другие страны, смогла почувствовать дух путешествий и красоту других жизней, потому что в наших, закрытых близ Токио, этой красоты не было, — лишь натянутость и старые раны.

А потом, по возвращении, началась такая же, несколько суетная, но более ответственная жизнь, в которой за семью выступали мы с Юи, потому что дома отца мы видели очень редко, ибо, по большей части, все свободное время он проводил в церкви. И все эти путешествия, оставившие после себя столько воспоминаний, брали начало из детства. Я знала, куда едет Юи, знала, что она позвонит, знала о месте, где она прибывает, — да и судила я по собственному опыту. А сейчас я не знаю ни о чем, и единственная вещь, в которой я уверена со стопроцентной точностью, — не просто так отец отправил ее туда.

Наверное, только благодаря соседству с церковью, мы с Юи росли, чувствуя веру, умея верить; правда, у каждой из нас были свои понятия о вере, как о чем-то высшем. Не знаю, как я должна была реагировать на уход матери, но дался мне он очень болезненно. То ли потому, что она вела себя очень странно, то ли потому, что я была маленькая, то ли из-за Коу, но после ее ухода я начала более чем серьезно относиться к ее наставлениям относительно Юи и меня, особо не задумываясь, почему они именно такие и почему она сказала их именно мне. Я просто все свое детство отчаянно надеялась, что она вернется; постучит в дверь, протянет купленные возле станции метро конфеты, взлохматит волосы Юи, улыбнется, посмотрев в мою сторону, и мы будем еще долго говорить обо всем на свете. Я просто все еще надеюсь, а единственным напоминанием о ней служит кинжал, который она мне отдала. Первое время я просто не могла на него смотреть, считала его проклятым куском металла, а змея на рукоятке так и смеялась надо мной, но потом, свыкнувшись с мыслью о том, что это… все же подарок, полюбила какой-то своей странной любовью. Как будто кинжал — это старый дедушка, к которому люди испытывают уважение, даже толком не узнав о его жизни, и каким вообще он был человеком — добрым или плохим, просто потому, что он — пожилой, просто потому, что таких нужно уважать. Хотя, что мешает ему быть каким-нибудь бывшим маньяком и, по совместительству, офисным клерком, которого так и не поймала полиция? И вот он, став «непригодным» для таких дел, вышел на пенсию, обзаведясь кучей внуков и живя, как примерный семьянин. И вера в то, что я когда-нибудь смогу увидеть маму снова, смогу обнять ее и рассказать обо всех своих переживаниях, передается на кинжал, который, в свою очередь, расцветает светлыми красками, будто бы в нем действительно есть жизнь.

Стеклянная дверь на веранду неслышно приоткрылась, пропуская еще одного человека на свежий воздух.

— Ты едешь к своей сестре, — записная книжка упала мне на колени, неприятно задев ноги, а после свалилась в траву. — Скоро приедет машина, так что тебе стоит пойти собирать вещи, — я оглянулась на отца в некоторой растерянности.

— Ты все-таки решил отправить к дальним родственникам и меня? Почему? — поднялась на ноги.

— Мне придется уехать в другой город на некоторое время, так что я просто не могу оставить тебя одну, — как бы убедительно не звучали его слова, мне становилось не по себе — не от его тона, не от смысла, а от того, что я точно знала, что он врал.

Веры в его слова как будто никогда и не было.

* * *

Почти сразу, как я стащила со второго этажа дорожную сумку, полную одежды и разнообразных нужных принадлежностей, на улице послышался сигнал автомобиля. Рука сжала рукоятку кинжала почти рефлекторно. Несколько опомнившись, сложила его в сумку, как, в общем-то, и хотела. Постучав в дверь отцовского кабинета, я попрощалась с родителем и покинула дом, устало вздохнув. Жаль, что сейчас нет никого, кто наблюдал бы за мной так же, как и я, провожая в дорогу Юи. Мысль о том, что скоро я увижу сестру, грела мне душу.

Водитель приветственно вышел из машины, забрав из моих рук увесистую сумку и сложив ее в багажник черного автомобиля, после открыл заднюю дверь, пропуская меня в салон. Он вел машину, не спеша; иногда мы переговаривались на отдаленные темы, поэтому час в пути прошел относительно спокойно. Передо мной проносились многоэтажные дома, парки и скверы, пока не осталось только непроходимого леса, что был больше похож на одну сплошную тюрьму.

Вскоре транспортное средство подъехало к огромному особняку, который настолько обескуражил меня своим величием и роскошью, что я даже засомневалась в том, что меня привезли именно в то место, которое было нужно. Поблагодарив водителя и взяв у него из рук свою дорожную сумку, я направилась прямиком к кованым железным воротам. Возле них, через колонну, была калитка, выполненная в том же стиле, что и ворота. Проскочив через калитку, которая, на удивление, оказалась открыта, я вступила на территорию неких дальних родственников, которые пока что оставляли за собой только недосказанность и вопросы. За спиной послышались звуки уезжающей машины. Ну что ж, ничего ведь уже не изменить, да, Амайя?

Территория особняка была такой же ухоженной, как и сам дом. Тропинки были вымощены камнем, а по бокам тропинок территорию заполняли кусты белых роз, даже светло-светло голубых при более детальном рассмотрении, что так напоминали о прошлом, распространяя по телу то ли грусть, то ли понимание, что не я одна мечтаю о невозможном⁽¹⁾. Впрочем, это была лишь часть территории, когда как другая была скрыта особняком.

Я подошла к впечатляющей резной, деревянной двери, которая открылась сама собой, стоило только занести над ней руку, будто она не терпит прикосновений посторонних, и, глубоко вздохнув, встретилась лицом к лицу со своей судьбой, то есть с мрачным дворецким, который стремительно забрал у меня сумку, будто понял, что еще немного и мои пальцы точно отвалятся от тяжести оной, и исчез в темноте коридоров, даже не дав мне толком прийти в себя и спросить, куда же мне вообще, собственно, идти. Интересно, знает ли сестра о том, что я приеду к ней?

Насколько я могла судить, то находилась я в прихожей, а пройдя чуть вперед, я оказалась в холле особняка. Холл украшала старинная мебель, а стены были покрыты дорогими обоями с незаметными, на первый взгляд, узорами. На стенах висели картины известных художников, которые отличались своей разношерстностью, начиная от ярких примеров импрессионизма и заканчивая темной готикой, и портреты прошлых обитателей сего дома. Чуть левее виднелась широкая лестница на второй этаж. Вся аура этого особняка говорила о том, как он дорог, но в то же время безлик без уютных вещей, хранящих душу обитателей. Создавалось впечатление, что этот дом стоит здесь именно такой, какой он есть, только потому, что это модно, или потому, что душа обладателя сего поместья так же безлика. Хотя, скорее всего, у этого особняка была сотня жильцов, и каждый из них вносил сюда свою лепту, что вскоре от самого дома ничего не осталось, потому что все вещи и души смешались между собой в хоровод красок. Мрачных, темных и душных.

Внезапно, даже каким-то шестым чувством, я поняла, что не одна в этой комнате. Резко обернулась, несколько насторожившись, и глазами нашла парня, который, в свое время, то ли спал, то ли отдыхал, лежа на софе с закрытыми глазами и немного согнув ноги в коленях, так как, само собой, она была слишком мала в длину, чтобы в ней поместился весьма высокий человек. И почему я не заметила его ранее? Я подошла чуть ближе к нему, отмечая его неординарную бледность; нечасто можно встретить таких японцев, хотя, с такой-то бледностью встретить какого-нибудь японца почти невозможно. А что еще более удивительно, так это то, что мне уже которую секунду кажется, что он не дышит, поэтому отсюда следует два варианта: или он действительно не дышит, или он просто так незаметно вздымает грудь при вдохе. Скорее всего, второе. Можно было подойти еще ближе, проверить пульс и наличие дыхания, но что-то остановило меня от этого действия — то ли боязнь неизвестного, то ли здравый смысл. Не будет же в этом доме вот так вот лежать труп? если же, конечно, у этого молодого человека не было какой-нибудь неизлечимой болезни. Мне ничего не оставалось, как отойти от него подальше, ни на секунду не отрываясь от его лица, чтобы, если что, не пропустить его пробуждения или подачи других каких-нибудь признаков.

И тут он резко открыл глаза, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. Он медленно поднялся в сидячее положение и повернул голову в мою сторону. На меня смотрел парень, наверное, чуть старше меня, с насыщенными зелеными глазами, цвета свежескошенной травы, и ярко-рыжими, почти алыми волосами, как будто на его голове разожгли самый настоящий костер. Одет он был в черные брюки, одна штанина которых была небрежно закатана до колена, белая рубашка была наполовину расстегнута, словно незадолго до своего сна он мучился от летней зноя, а сверху, на рубашку, был одет пиджак, благо, хотя бы он никаких изменений не претерпел, на шее болтался неправильно завязанный галстук, от чего мне так и хотелось подойти к нему и исправить его неопрятность. В его глазах плескалась неподдельная насмешка, что граничила с долей ехидства, которое обычно бывает у всех обладателей зеленых глаз. Я ограничилась лишь легким поклоном в качестве приветствия.

Хотела уже что-нибудь ему сказать, но молодой человек не дал мне этого сделать:

— А ты умнее, чем кажешься на первый взгляд… — задумчиво проговорил он. Парень встал с софы, окатив меня некой флегматичностью в своих действиях. — Идем, я провожу тебя до гостиной, — я кивнула в знак согласия, но он уже не смотрел в мою сторону, будто бы все, что ему интересно, он уже узнал.

А в мыслях крутилось навязчивое предположение, что мне здесь совершенно не понравится.

Молодой человек не стал спрашивать меня о чем-либо далее, просто пошел в гостиную, скорее для себя, чем для кого-то, но я все равно покорно перебирала за ним ногами.

Как только мы очутились в гостиной, парень подошел к небольшому диванчику, обитому красным бархатом, и сел, раскинув по спинке свои руки. Я же лишь проследила за его действиями, но сама осталась стоять на месте, немного сконфуженно рассматривая комнату. Он что-то пробормотал себе под нос и прикрыл глаза, полностью уйдя в себя. Повернув голову чуть правее от того места, где расположился молодой человек, я наткнулась взглядом на чужие глаза цвета красного вина, поддетые легким интересом, что были скрыты стеклами очков в прямоугольной оправе. Парень, сидящий в темно-синем кресле, производил впечатление человека умного, не ищущего проблем и предпочитающего манерное окружение, судя по его стилю в одежде, а именно по официальным черным брюкам, такой же черной рубашке с красным галстуком, расстегнутом пиджаке и белой перчатке на правой руке, которая добавляла ему лишнего то ли пафоса, то ли величия. Странно, казалось, будто одежда двоих встреченных мной людей была чем-то похожа, а именно пиджаками. Может, это у них такая школьная форма, интерпретированная под индивидуальность каждого? Острые черты лица молодого человека обрамляли весьма длинные, для мужского пола, волосы серо-синего, почти черного, цвета. Мужчина вызывал во мне противоречивые чувства: с одной стороны, мне хотелось познакомиться с ним поближе, только вот при других обстоятельствах, не связанных с вынужденным переездом к «дальним родственникам» и работой отца, а с другой, один его только взгляд отбивал во мне все желание. Этот взгляд был не то чтобы серьезен или сердит, он был жесток. В нем не было ни капли… человечности.

— Кхм, — я попыталась разрядить обстановку, обращаясь к сидящему в кресле, — в этом доме живете только вы вдвоем… — обвела рукой пространство, как бы намекая на рыжего, — и моя сестра? — казалось, будто черноволосый был старше меня года так на два-три, что, в принципе, делало его главой семейства, которое я то ли уже встретила, то ли еще нет, но, разве может он, такой, все же, молодой, быть единственным взрослым в этом доме?

Парень поднял уголки своих губ, расплываясь в сдержанном отрицании:

— Мы не ждали тебя так рано, так что мои братья, как и Юи, еще не подошли, — мужчина взял в руки книгу, которая до этого покоилась у него на коленях, раскрыв где-то на середине и показывая, что продолжать отвечать на вопросы он явно не намерен. Я же до конца еще не могла понять, почему послеобеденное время считается для этого семейства ранним.

— Братья? — все же переспросила я для того, чтобы покончить хоть с одним вопросом у меня в голове.

Судя по состоянию, книга в руках молодого человека была весьма старой; названия на таких печатались мелкими иероглифами в левой стороне обложки, поэтому мне и не удалось увидеть, о чем эта книга. Хотя, почему-то я предполагала, что это какой-нибудь научный труд.

— Да, — кивнул парень, не отрываясь от чтения. — Осталось дождаться еще троих, потому что Шу ты не заметила.

— А? — рука, облаченная в перчатку, указала в правую от себя сторону, где за рыжим обитателем поместья, в дальнем углу комнаты, на диване, действительно лежал еще один мужчина. — Точно… — но я готова поклясться, что, когда я зашла в гостиную, его точно здесь не было. Странно. — Прошу прощения.

Так называемый Шу имел светло-русые пушистые волосы, напоминавшие мне осенние поля, где произрастала пшеница, красивый профиль и такую же бледную кожу, как и у своих братьев. Глаза его были закрыты под тяжестью сна, а может, просто усталости, в ушах виднелись наушники. Он был одет в рубашку, светло-коричневый свитер поверх нее, который даже издалека казался очень мягким, и черные брюки. Значит, ему не хватает мягкости в жизни, и он всячески пытается заполнить ее отсутствие. Хотя, это всего лишь предположение. Во всяком случае, я не могла ничего о нем сказать, как не могла ничего сказать и о других жильцах этого дома, так как попросту их не знала, но Шу представлялся мне композитором своей жизни.

Самое интересное, что я для себя отметила, так это то, что братья совсем не похожи. Не было в их внешности ничего отдаленно напоминающего друг друга.

Комната цвета заварного крема неприятно давила. Нестерпимо хотелось уйти, что я бы и сделала, если бы с моей стороны это не было бы страшнейшим неуважением по отношению к здешним жителям. Ощущаю себя принцессой в средневековом замке, которая вынуждена знакомиться с разного рода людьми и ходить на балы. Гостиная была обставлена двумя креслами, на одном из которых сидел черноволосый, несколькими диванами, что тоже были заняты, и двумя софами, так же в глаза бросался внушительный комод из красного дерева со стоявшем на нем канделябром для свечей и хрустальная люстра на потолке; здесь также была и другая мебель, но в свете названного она казалась просто незначительной. Пол украшал дорогой синий ворсистый ковер, а возле кресел стоял журнальный столик со стеклянной поверхностью. Вокруг висели разнообразные картины известных художников. Весь этот дом пестрел роскошью и вложенными сюда деньгами, — я даже не хотела представлять, насколько богаты здешние обитатели, — но, если повториться, даже эта комната была лишена души и стояла безликим прямоугольником.

В районе лестницы послышались неторопливые шаги еще одного брата. Что это не моя сестра, можно было запросто понять по звукам чужой поступи. Я обернулась в его сторону, но стоило мне лишь моргнуть, как он уже стоял в проходе гостиной и смотрел на меня, прищурив глаза в гадкой усмешке. Я же, сославшись на мою невнимательность и быстрое передвижение человека, забыла про эту странность. Парень имел непослушные рыжие волосы длиной чуть выше плеч, которые скрывала черная шляпа с небольшими полями. Глаза его напоминали болото, как бы странно это не звучало, ведь они так же затягивали в свои омуты — были настолько красивы, с этой россыпью густых ресниц, и холодны, даже, когда он улыбался. Одет молодой человек был в бриджи, легкую кофту и жилетку с мехом, как будто только что зашел домой с улицы, иначе, зачем носить в закрытом помещении шляпу? Всем своим видом он выказывал вычурность и некоторую отстраненность, несколько меня пугая. Просто в нем не хватало жизни.

Парень сдвинулся с места, направляясь в мою сторону.

— Значит, эта наша новая невеста, Рейджи? — спросил молодой человек у сидящего в кресле мужчины. Я насторожилась. Какая еще «невеста»?

— Скорее, просто жертва, Райто, — Рейджи зловеще сверкнул очками, что отражали свет от горящей люстры.

— Жертва? По-моему, вы что-то путаете, — моя интуиция твердила телу немедленно бежать из этого дома, потому что одних этих слов мне хватило, чтобы понять, что они совсем не шутят.

— Не бери себе в голову, — почти шепотом сказал Райто, вдруг появившийся у меня за спиной. Я вздрогнула. Ну не может же он так быстро и неслышно передвигаться?  — Ты еще не устала стоять? — его руки легли мне на предплечья, заставляя двинуться вперед, к софе, что стояла напротив кресел.

Парень посадил меня на нее и сам сел рядом, почти вплотную, меряя меня мутным взглядом. Не люблю, когда кто-то незнакомый разрушает мое личное пространство. Мне было некомфортно, но я пыталась сохранить самообладание.

— Ну и почему ты здесь оказалась? — первым заговорил Райто, используя такой тон, будто вкрадчиво хотел залезть мне в душу.

— А ты не знаешь? — удивилась вопросу я, пытаясь понять ход его мыслей. — Вам не говорил мой отец?

— Я хочу услышать… — молодой человек наклонился к моему лицу, — именно твою версию, — вот только мои мысли были уже не здесь, и желаемого Райто от меня смущения он не добился.

Я лишь отвернулась, задумчиво нахмурив брови:

— Значит, моя и отцовская версии все же отличаются, да? — ответа так и не последовало. — Хотя… от него стоило ожидать.

— Ты не веришь своему отцу? — та самая отстраненность, которая присутствовала в Райто, когда он только зашел в гостиную, почти испарилась, являя его заинтересованность. В странных темах. Хотя, каждый человек смотрит на мир только с его собственной колокольни.

— А вы являетесь моими дальними родственниками? — ответила вопросом на вопрос, криво улыбнувшись и все же посмотрев в его сторону.

— Нет, — качнул головой парень.

— Вот именно, — согласилась с его отрицанием я. — Отец сказал, что являетесь.

Разговор продолжать не хотелось, я откинулась на спинку софы, чуть отодвинувшись от Райто, в ожидании оставшихся братьев, в ожидании Юи.

Увидеть Юи хотелось намного больше.

Вскоре в гостиную вошел еще один брат. Он сел в кресло, стоявшее напротив меня, и поджал губы, явно то-то обдумывая. Это был мальчик с сиреневыми волосами и такими же глазами, чуть темнее, под которыми пролегли темные синяки от недосыпа или усталости. В руках он сжимал плюшевого медведя, казавшегося несколько потрепанным, будто бы эта игрушка была у него с самого рождения. Юноша обладал фарфоровой кожей без единого изъяна и выглядел таким хрупким, словно может сломаться от малейшего легкого прикосновения. Одет он был в черные брюки, рубашку с рюшами и пиджак, один из рукавов которого сполз с угловатого плеча парня. Всем своим видом он внушал страх, смешивающийся с его еле-скрываемым безумием в глазах.

Посмотрев на меня, он обратился к братьям, не совсем заботясь о том, кто ему ответит:

— Кто она? Тэдди ее не знает, — голос его был мягкий и высокий, но почему-то казался бесцветным, будто это и не его голос вовсе.

— Надо было просто присутствовать сегодня на завтраке, — вдруг заговорил парень, которого я встретила первым.

— Тэдди не хотел есть, поэтому я не пришел, — пожал плечами юноша, и только сейчас я поняла, что «Тэдди» — это плюшевый мишка в его руках. — Но она ему нравится, идеальная кукла! — один назвал меня невестой, другой жертвой, третий куклой, кто они вообще такие?

И тут, неожиданно для меня, в стене появилась большая вмятина, сделанная сильным ударом твердой руки неизвестного мне шестого брата. Осколки краски, штукатурки, самой поверхности стены полетели в разные стороны в поднявшемся шуме. Я вздрогнула, ведь обычный человек никогда не сможет так сделать — попросту сил не хватит.

— Почему меня никто не предупредил, что в особняк кто-то приедет? — в яростном тоне слышались нотки раздражения. Что должно случиться с человеком, чтобы он начал вымещать свои эмоции на вещах? Хорошо хоть, не на людях.

Парень имел густые волосы цвета чистейшего снега и алые глаза, один из которых полностью закрывала длинная челка. Его светлая кожа, будучи характерной для альбиносов, выступала контрастом с бледностью других братьев, что делало молодого человека более естественным на их фоне. Он был одет в темные джинсы, красную футболку, в некоторых местах порванную, и пиджак. На шее у него висел ключ на цепочке. Вот только, узнавать, от чего он, совершенно не хотелось, да и я никогда не блистала особым любопытством. Хоть парень и создавал возле себя напускную опасную атмосферу, мне почему-то рьяно казалось, что он не такой, каким себя показывает, но это — лишь догадки.

Создавалось впечатление, что трое из братьев были в школьной форме, а трое в обычной повседневной одежде, потому что на некоторых можно было отследить похожие вещи, а именно брюки и пиджаки с незаметными красными нашивками, а на некоторых нет.

— Ты кто такая? — обратился ко мне парень, не сильно заботясь о вежливости или успокоении. Радует, что я сейчас сижу возле Райто, потому что, если бы я стояла, то точно бы не выдержала и сбежала из этой комнаты.

— Знаешь, у меня к тебе тот же вопрос, — все же собралась с мыслями я, — потому что обычные люди такого, — показала указательным пальцем на вмятину в стене, — не могут. — Пока я то ли ждала ответа, то ли просто молила всех богов о том, чтобы эти самые братья все же оказались обычными людьми, в чем я уже совсем не уверена, ибо, почему я сначала услышала удар, а потом уже увидела парня? ведь, по идее, сначала он должен был зайти в гостиную, а уже потом бить стены, Райто тихо посмеивался, будто видел насквозь мои внутренние переживания.

— Просто братика Субару тоже не было на завтраке, да, Тэдди? — юноша усадил Тэдди себе на колени, шепча что-то себе под нос.

— Тц, — так называемый Субару был все еще раздражен самой ситуацией, но ярость в его голосе несколько поубавилась. — Рейджи!

Рейджи захлопнул книгу, которую якобы читал, в чем я тоже не уверена, потому что, наверное, меня уже ничего не удивит, и поднялся с кресла, обведя гостиную взглядом:

— Я рад, что все собрались здесь и теперь я могу представить вас этой леди, — указал рукой в перчатке на меня. — Первый сын — Сакамаки Шу, — ему не нужно было на него указывать, ведь я уже знала, в какую сторону мне оборачиваться. Русоволосый лишь на несколько секунд приоткрыл глаза, будто все же решил показать, что слышит нас, но этого хватило, чтобы я смогла рассмотреть цвет его глаз. Синие, как штормовое море, они привлекали к себе, как маяк. — Я второй сын — Рейджи, это — Аято, третий сын, — указал на парня, которого я встретила в коридоре. — Канато — четвертый сын, — повернул руку в сторону юноши, держащего на коленях плюшевого медведя. А ведь я думала, что он младше всех… — Это Райто — пятый сын, — указал на сидящего рядом со мной. Впрочем, я все равно посмотрела в его сторону, поймав взглядом его легкую усмешку. — И последний, шестой сын, — Субару, — показал в сторону альбиноса. Тот, в свою очередь лишь хмыкнул. — Приятно познакомиться. А теперь, собственно, можно перейти и к тем вопросам, которые ты задавала нам ранее, — взгляд Рейджи стал еще более холодным, чем был раньше. — Твой отец отправил тебя к нам, как жертву от церкви. Мы — вампиры, и мы будем пить твою кровь тогда, когда захотим, потому как для этого тебя и прислали к нам, — по спине прошелся неприятный холодок. Вампиры? Жертва от церкви? А ведь отец никогда и не был похож на обычного священника… Получается, весь этот месяц Юи жила с вампирами, которые пили ее кровь. Черт! Если бы вампир, то есть «дальний родственник», был один, то с ним еще можно было бы договориться, но когда их шестеро вся надежда… пропадает. Я неосознанно сжала кулаки, пытаясь выместить внутреннее напряжение и прийти в себя, собрать мысли в единое целое. От них вообще возможно сбежать? — За любые пререкания и нарушения правил тебя ждет незамедлительное наказание, — как будто в доказательство, мне вдруг стало отчетливо видно острые клики второго сына. — Ты ведь достаточно разумна, чтобы понять, что бежать тебе некуда? — по коже прошлись мурашки. Чертов отец! — А теперь, тебе следует представиться.

Я поднялась с софы, меря комнату размеренным взглядом. Главное, дождаться сестру.

— Меня зовут Комори Амайя, мне шестнадцать лет, можете называть меня Ами, — вдох. — Приятно познакомиться, надеюсь, — короткая запинка, — мы станем друзьями, — я легко поклонилась, еще не до конца осознавая весь смысл слов Рейджи, но, если я хочу выжить и защитить сестру, нужно играть по их правилам.

— Не волнуйся, Ами, хоть ты и не жертвенная невеста, как твоя сестра, но если будешь вести себя хорошо, то, может быть, сможешь не умереть в первый же день, — улыбнулся Райто, тоже поднявшись с софы, будто намереваясь уходить. Как здорово, значит, у них были жертвы, которые до следующего дня и не доживали? Я нахмурилась, но все же кивнула вампиру, дав понять, что его услышала.

— Тэдди думает, что от Амайи вкусно пахнет. Как думаешь, Райто, у нее сладкая кровь?

Канато появился у меня за спиной буквально за доли секунды. Райто, в свою очередь, лишь пожал плечами, якобы говоря: «кто знает». Не успел вампир с мишкой в руках уже ощутимо провести носом по открытому участку моей шеи, как я извернулась, выходя из своего положения тем, что услышала шаги подходящей девушки:

— Юи!

В комнату заглядывает блондинистая макушка, а потом и вся девушка в черно-красной школьной форме. Я срываюсь с места.

1) Голубые розы являются символом королевской крови, недосягаемой любви, смерти, грусти и воплощением стремления к невозможному, то есть, каждый понимает символизм голубых роз по-своему.

Вернуться к тексту