Домой (гет)

— Ты б хоть цветов ей купил, — вздохнула Зоря. — Неужто и так у вас не принято?

— Я собирался послать букет пару дней назад, с курьером, — не сводя глаз с дороги, объяснился Билл. — Но теперь, наверное, слишком поздно.

— Да почему же? — изумилась Зоря. — Ромашек нарвем, лентой моей подвяжем! Я видела, растут тут неподалеку. Красивые… Мы мимо еще проезжали.

Билл улыбнулся и помотал головой.

— Ну и что, что с клумбы! — продолжила Зоря. — Какой толк на клумбе от них? К зиме все равно завянут…

Больше он не отвечал ей, и Зоря умолкла, приникла к окну. В Америке она бывала и раньше, во время Турнира, но даже тогда не чувствовала себя настолько потерянно. Тогда с ней были Пино и Кадимахид. А сейчас — Билл. Он и Зоря приехали сюда, чтобы встретиться с его матерью: он — в первый раз за пятнадцать лет, Зоря — просто, в первый.

Ей было тревожно. За ночь она не сомкнула глаз, даже поплакала, представляя скорое это знакомство. Она боялась не понравиться. Почему-то мать Билла представлялась ей властной холодной женщиной с прозрачными глазами.

Билл остановил машину. Он долго сидел на месте, не решался выйти, кусал губы и смотрел вперед.

— Страшно? — спросила Зоря.

— Едва, — ответил Билл. Она потянулась к нему и пальцами расчесала его волосы. Когда она делала это, Билл смотрел на нее и улыбался. — Ладно. Я готов.

Они вышли из машины. Билл усмехнулся, оглядев двор:

— Помню, когда был мальчишкой, папа учил меня кидать мяч, а мама всё злилась, что мы не идем обедать. С тех пор столько воды утекло, а здесь всё осталось, как прежде… — Он ненадолго смолк и продолжил живее, злей. — Мне так стыдно, Зоря! Уходя с Хао, я оставил ей записку, черт подери, записку! «Я начинаю новую жизнь, прощай».

— Она твоя мама, — ответила Зоря, — и все поймет.

— Не знаю, — он закрыл глаза, чуть улыбаясь, — а ты бы поняла? Я вернусь к ней не тем Большим Парнем в красивой футбольной форме. И даже не тем покалеченным неудачником с костылями. На моих плечах столько вины…

— Ты что, со мной спорить будешь? — рассердилась Зоря. — Сколько раз говорила: перестань себя есть!

— Верно, — прошептал Билл. — Должно быть, ты права…

Он позвонил в дверь. Сердце у Зори тревожно затрепетало…

На улицу вышла маленькая белокурая женщина в фартуке.

— Извините, — сказала она, — но мне не нужна библи… — Она оцепенела, близоруко сощурилась. — Билл?

— Здравствуй, — негромко ответил он, — мама.

Женщина ахнула, шагнула вперед и поднесла к нему руки. Погладила его по плечам и заплакала. Билл обнял ее. Он говорил едва слышно, и Зоре даже подумалось, что он сам сейчас старается не показать слёз.

Вдруг она ощутила себя посторонней. До этой встречи она понимала, что нужна Биллу, что должна быть с ним в этот важный трепещущий момент, но теперь ей казалось, что здесь происходит что-то чересчур личное.

— Я объясню тебе, — говорил Билл, — правда, я могу объяснить…

— Не надо мне ничего объяснять, — ответила женщина с мягкой, ласковой строгостью, — я не монстр и все понимаю.

Билл отстранился, оглянулся к Зоре и кивнул. Зоря вздрогнула.

— Это моя невеста, — объявил он.

— Здравствуйте, — робко сказала Зоря. Посмотрев ей в лицо, белокурая женщина улыбнулась, и от уголков ее светлых глаз лучиками разбежались морщинки.

— До чего же ты хорошенькая, — прошептала она и притянула Зорю к своей груди.

— Мам… — смутился Билл. Но отчего-то Зоре казалось, что он улыбается.

Солдаты говорили: «Красивая девочка». Солдаты смеялись, хватали её за волосы, впивались в тело грязными ногтями и били, били, стоило ей закричать. Солдаты бросали её на полу без одежды, без сил подняться, и шли хлебать перцовку, колотить окна, горланить весёлые пьяные песни.

Зоря приходила в себя в руках Билла. Он прижимал её к себе, убаюкивал, пропускал волосы сквозь пальцы и сцеловывал слёзы с щёк…

«Убей», — просила его Зоря.

Она повторяла это на русском, на английском, на японском — исступлённо, судорожно, как считалку, как «Отче наш». Удушливо всхлипывала, откашливалась и продолжала:

убейихубейихубей

Лишь со временем она понимала: Билл был рядом, родной, тёплый, огромный Билл, напуганный, разбуженный её истошным криком, а они — далеко, по другую сторону океана — так далеко, что не дотянулись бы, даже если б вновь захотели.

Она боялась говорить Биллу о своих снах. Она боялась, он фыркнет, нахмурившись, и посмотрит на неё, как на грязную, порченную, неправильную. Боялась, что отвернётся и исчезнет из её жизни, словно остаток хорошего сна после пробуждения. Но следующим утром она сказала, сказала, силясь не смотреть ему в глаза, и Билл, действительно хмурясь, спросил, сколько ещё она собиралась об этом молчать.

— Зоря, — вздохнул он, — у нас в футболе так принято: если у игрока что-то болит, он обязательно сообщает капитану, а не терпит до конца и страдает.

— А если бы… — прошептала Зоря. — А если бы я стала тебе противна?

— Что? — искренне изумился Билл. — В твоих глазах я выгляжу как последний мудак?

— Прости, — поспешно извинилась она, осознав, какую ляпнула глупость. Ей даже захотелось расплакаться, уронить голову ему на грудь, но она сморгнула подступившие к глазам слёзы. Билл погладил её по плечу, а после, помедлив, поцеловал в макушку — мягко, совсем целомудренно.

— Пойдём к врачу, — строго сказал он и добавил чуть мягче, когда Зоря пугливо примкнула к его руке. — Не бойся, я знаю его… Стэнли хороший человек. Он помог мне не расклеиться после аварии. А я ведь собирался на себя руки наложить, честное слово!

Зазвонил телефон. Нехотя Билл отстранился и ответил.

— Тао, — кисло сообщил он.

— Пусть катятся к Лешему! — вдруг воскликнула Зоря, выхватив трубку из его рук. Несколько секунд Билл изумлённо молчал, а после зашёлся громогласным смехом. Она тоже, потупившись, выдавила из себя слабую улыбку.

— Так нельзя, — сказал Билл наконец.

— Билл, — позвала Зоря беспомощно — и вцепилась в его пальцы как можно крепче, — не уходи. Пожалуйста.

Билл улыбнулся и взял её на руки. Зоря закрыла глаза, понимая, что не сможет теперь сдержать слёз — и именно тогда он её поцеловал.

…после врача Зоря беспробудно проспала до позднего вечера — и ей снились лишь ветви зелёных душистых берёз, распростёртые над её постелью.

2018

Пино приезжает к ним в зимние праздники. В аэропорту он с подозрением косится на Билла, сутулится, сидя на чемодане, и немедленно заявляет, что опять поссорился с отцом.

Зоря варит борщ в честь его визита. Зоря говорит, что раньше Пино нравился ее борщ — и Кадимахиду тоже нравился, но здесь, в Америке, продукты совсем не те, и вода совсем не та, и даже соль соленая как-то по-другому, поэтому вместо борща получается какая-то каша. Билл, впрочем, понимает сразу — на такие вещи у него есть тонкое, давно отточенное чутье — что русскому борщу Пино предпочтет русскую водку.

Билл запирает бар со спиртным на ключ — на всякий случай.

Впрочем, водка у Пино оказывается с собой. Зоря называет его алкашом и упирает руки в бока, Билл бессильно поводит плечами. Сначала Пино сидит вразвалочку и гадко хихикает — а потом начинает вопить, сцапав Билла за грудки: «Если Зорю нашу обидишь — по стенке тебя размажу, понял?!»

Через полчаса он засыпает, уткнувшись в стол. Биллу приходится нести его на руках до дивана.

В зимние праздники к ним приезжает не только Пино. Иногда это Люциус с Опачо, иногда — Ханагуми. Иногда даже Зан-Чин с Блокином, пусть с ними Билл и так часто видится на работе.

Перед ужином Люциус читает молитвы, а Опачо, сидя на стуле, болтает ногами. Люциус стареет, Опачо — растет. В прошлом году она пошла в младшую школу и теперь собирается выпрямить волосы: сверстницы почему-то смеются над ее кудрями. Перед ужином Люциус читает молитвы, но Билл их не слушает. Теперь Билл не верит во всепрощающего милосердного бога. Или верит. Но в другого — одинокого и недоброго.

Больше праздников Зан-Чину нравится Зоря.

— Будь осторожнее, Большой Парень, — шутит он иногда, — а то ведь сбежит от тебя к какому-нибудь красавчику с калифорнийским загаром.

Билл раздраженно отмахивается. Теперь шутки Зан-Чина не кажутся ему смешными.

— Даже если тебе не давало покоя чувство вины, — презрительно морщась, говорит Блокин, — жениться было совсем не обязательно.

— Не завидуй, — насмешливо обрывает его Зан-Чин. — Они любят друг друга.

Иногда Зоря включает старые советские комедии. Даже сейчас Билл не понимает их странный нелепый юмор, но пока они радуют Зорю, не возражает.

— И почему твои фильмы всегда такие тупые? — поводя плечами, говорит Пино.

— Ничего ты не понимаешь! — вспыхивает Зоря и кладет голову Биллу на грудь.

Биллу чудится, что Пино нравится Канна — пока Зоря, улыбнувшись, не сообщает, что у Пино проблемы с девушками. «Он их боится, — шепчет она и хихикает, — пусть и сам никогда не признается в этом». Билл усмехается, гладит ее по колену. Аккуратно целует в висок. Пино смотрит в их сторону и зло поджимает губы.

Зоря уходит спать раньше всех: чтобы справиться с бессонницей, она пьет много антидепрессантов.

Когда остальные расходятся по комнатам, Билл тоже отправляется спать. Он забирается к Зоре под одеяло как можно осторожней и тотчас понимает, что она не спит. Зоря, сонно улыбаясь, поворачивается к нему и руками обвивает его шею.

— Ты точно этого хочешь? — спрашивает Билл настороженно.

Зоря смеется:

— Мужчина ты или нет, Билл Бёртон?

2018

Не сразу он смог отважиться и заставить себя взглянуть на нее. Вымытая медсестрами, она несколько часов провела в прохладной стерильной комнате, с кротостью ожидая его возвращения.

Билл пробыл в пути, казалось, целую вечность. Звонок из больницы настиг его поздно, после делового приема в Гонконге. Рэн фыркнул: «К чему это беспокойство? Когда рожала моя жена, я играл в гольф с английским послом». Зан-Чин улыбнулся: «Ну же, не мешкай, возьми вертолет. Может быть, даже успеешь».

Но Билл не успел.

В больнице ему сказали, что ребенок был слишком крупным для маленькой хрупкой матери. Она потеряла много крови и почти не приходила в себя. Они сделали все, чтобы спасти ее, но…

…Весть о своей беременности Зоря принесла поздней весной вместе с пьянящим запахом розовых магнолий. Она сияла, искрилась от радости: столько надежд, усилий и пролитых слез наконец оправдалось! После того, что с ней сделали в далекой советской лаборатории, это казалось почти невозможным чудом…

Был ли это подарок Великого Духа? А может, лишь злая его, жестокая насмешка?

— Я рад, — едва произнес Билл. — Я счастлив за тебя, Зоря.

— Назовем его Александр. Ты будешь звать его — Алекс, я — Шура…

А еще ты будешь играть с ним в футбол, ты же по-прежнему любишь футбол, правда, Билл? Наверное, он даже пойдет в спортсмены… Нет, это ведь жутко опасно! Лучше возьми его на работу! Скажи, так здорово, когда папа большой начальник!

— Да… Как пожелаешь.

Зоря насупилась:

— Что-то не так?

Билл печально взглянул на нее и с трудом признался, что не хочет ребенка. Он объяснился тем, что не заслуживает, не имеет права впустить в опасный жестокий мир новую беззащитную жизнь, ведь совершил столько злодейств, и пока не расплатится за них сполна, не сможет взять на душу еще одну тяжкую осознанную ответственность.

Зоря смертельно побледнела.

— Я не убью его, — иступленно повторяла она, — я не убью его, Билл! Пожалуйста, не заставляй меня! не делай это со мной!.. я не убью его…

Она сжалась, закрылась руками, будто пыталась защититься, и тихо заплакала.

— Зоря… — виновато позвал он. Недавно они поругались — впервые за столько лет. По телику шло дурацкое ток-шоу, где спорили об абортах. Сначала Зоря молчала, напряженно вслушивалась в слова, а после вдруг резко вскинулась: «Это убийство». Билл хотел возразить ей, но лишь рассердил и напугал. Она посмотрела на него с ужасом и зло прошептала: «Не знала, что ты такой». В ту ночь они впервые не спали в одной постели.

— Дай мне уйти, пожалуйста!.. Я не вернусь, я тебя больше не побеспокою, только позволь ему родиться!..

…Тогда он заставил себя улыбнуться и с трудом убедил ее, что «никогда не погубит их ребенка». А теперь этот тяжелый ребенок погубил ее.

Разве мог Билл что-то исправить? Разве мог, видя снова и снова бесконечное счастье в сияющих Зориных глазах?..

Он поцеловал ее и на миг решил, что она улыбается — словно оборвался от поцелуя ее крепкий полуденный сон… А сейчас она откроет глаза, порозовеет. Пригладит ему волосы прохладными ловкими пальцами и скажет:

— Глупый. Опять не расчесался?

Но Зоря не улыбалась. И ничего не произошло.

Лишенного последних сил, Джун нашла его в коридоре, где он сидел, сгорбившись, и ждал невозможного чуда.

— Она звала тебя, — несмело сказала Джун. — Очень жаль, что ты опоздал.

— Воскресите ее, — потребовал Билл. — Воскресите же, госпожа Тао!

— Разве я могу? — ответила Джун после недолгого молчания. Билл поднялся, гневно мотнул головой:

— Вам ничего не стоит!..

— Хватит, Билл, — продолжила Джун, опустив глаза. — Подумай сам. Каково ей будет жить с мыслью, что ее ребенок родился мертвым? Ее единственный, последний ребенок…

— Вы клан Тао! — воскликнул Билл. — Вы всемогущи! Вы можете!..

Джун закусила губу:

— Не заблуждайся. Искусство нашего клана — смерть, а не жизнь.

…Позже, в карельском аэропорту, Пино хотел убить его. Билл понял это сразу, стоило им встретиться взглядами. Чтобы убить его, слабый бездарный Пино готов был рискнуть собственной жизнью.

Его ошибкой стало то, что он посмотрел Биллу в глаза. И когда его полный решимости взгляд столкнулся с угасшим взглядом Билла, Пино понял, что есть наказания хуже смерти.

Билл слышал, как он сказал Кадимахиду:

— Убить его было бы милосердием.

— Я понимаю твою злость, — тихо ответил Кадимахид, — и все же будь к нему подобрей. Ему тяжело. Тяжелее, чем нам.

— Да понял я. Ты бы видел, какой он жалкий!

«Жалкий? — Билл осклабился. — Неужели я жалкий?»

Он увидел свое отражение в окне и содрогнулся. Правда ведь — жалкий! Ему стало тошно от себя.

«Футбол — не место для нытиков, — вспомнил он слова тренера. — Ты ведь не девчонка, Бёртон? Ты ведь не девчонка?..»

…Дома он бывал редко: все, каждый сантиметр квартиры, хранил еще Зорин запах. Билл пытался забыться — в алкоголе, в постели другой женщины; Чжан Цун, невысокая крепкая китаянка, работала под его начальством. Она не была красавицей, но держалась гордо и смело. Биллу нравились такие женщины, поэтому он обратил внимание именно на нее.

Блокен осуждал его — бессловесно, взглядом. Зан-Чин — нет.

— Билл такой большой и такой глупый, — говорил Зан-Чин. — Но раз ему становится легче, мы не должны вставать поперек.

Как-то после секса Чжан Цун коснулась шрама на лице Билла.

— Странный, — сказала она на плохом английском и цокнула. — Не думал убрать?

— Зачем? — озадачился Билл.

— Некрасиво. На бандита похож.

Билл сел. Несколько мгновений пронеслось в тревожном молчании. А после он рассмеялся.

Билл не остался у Чжан Цун на всю ночь. Чжан Цун заказала ему такси: он был пьян и не мог сесть за руль.

Ранним утром он вернулся домой. В свете гаснущих серых сумерек просторная квартира казалась ему незнакомой. Билл бросил пиджак на стул, развязал расхлябанный галстук, не разуваясь, прошел на кухню и достал из бара бутылку коньяка. Он пил жадно, не чувствуя вкуса, большими глотками, пока не закашлялся…

Он долго стоял перед дверью в спальню. Грудь, горло, все его тело жгло. Биллу казалось, впереди лежит только страшная бездна, которая сочится темнотой. И ничего больше нет, ничего больше не будет кроме этой жуткой, немой темноты…

Он вошел в спальню и забрался в постель, постель, что сильнее всего пахла Зорей. Он менял простыни несколько раз, но запах всегда оставался прежним. Казалось, Зоря лежала рядом и тихо спала — или только что ушла в душ и на ее части кровати осталась теплая вмятина.

Несколько мгновений Билл бездвижно смотрел в темноту, пока с новой силой грудь ему не стеснила боль. И он разрыдался.

…В ту ночь, когда они впервые не спали вместе, Зоря пришла к нему. Она думала, он спит, и, чтобы не потревожить его сон, села у изголовья кровати. В темноте Билл чувствовал ее дрожащее дыхание, каждую слезинку, которая упала ему на лоб. Слышал, как Зоря шептала: «Прости меня, глупую, прости».

Тогда он не выдал себя, так и остался для нее крепко спящим. Но сейчас…

— Зоря, — позвал Билл, — Зоря, пожалуйста, не уходи.

Никто ему не ответил.

Женщина, открывшая ему дверь, изумленно всплеснула руками:

— Боже мой, Хоро, какой ты взрослый стал!

В замешательстве Хоро смотрел на нее. Невысокая, белокурая, она была ему незнакома.

— Подожди… — Он замер. — Зоря? Зоря, это ты? — Женщина кивнула. — Тут живет Большой Парень! Как ты здесь оказа?..

Она прервала его:

— Пойдем.

Не отвечая на его вопросы, Зоря провела Хоро на кухню и усадила за стол.

— Кушать будешь? — спросила она. Хоро, смутившись, помотал головой:

— Нет, мы по дороге как-нибудь…

— Тогда, может, чаю? С баранками.

— Нет… спасибо.

— Ах да, вы же спешите… — Она подперла ладонью щеку и заулыбалась. — А то я б баньку растопила, спать тебя уложила. Долгий из Японии путь… Как сам-то? Как живешь, кем работаешь? А может, невесту нашел себе?

Зоря смотрела на него пытливо, но дружелюбно, поэтому он подумал, что молчать будет невежливо. И все же отозвался с неохотой — ему было трудно признавать свои неудачи:

— Да что говорить. Стал фермером, работаю. Не особо успешно, правда. От правительства помощи никакой…

— Сложно тебе живется, — вздохнула Зоря. — Мне Билл рассказывал.

— Большой Парень? А он-то тут причем?..

Билл вышел к ним, завязывая галстук. Зоря поднялась, чтобы помочь ему. Хоро следил за ними, озадаченно хмурясь.

— Все-все-все, милая, — сказал Билл, отстранив Зорины ладони, — не надо, я сам.

— «Милая», — с подозрением повторил Хоро.

— Привет, Хоро, — безмятежно поздоровался Билл. — Извини, я немного запоздал…

Хоро взглянул на Зорю.

— Она что, пойдет с нами? — спросил он. Билл и Зоря переглянулись — и вдруг оба зашлись оживленным смехом.

— А пошла бы! — сказала она бойко, с веселостью. — Коли ты позовешь!

— Ну нет! — отозвался Билл. — Чтобы я покрылся седыми волосами?

Хоро озадаченно помотал головой:

— Черт возьми, о чем вы говорите?..

Зоря проводила их до дверей.

— Берегите себя, — с волнением сказала она. Билл, улыбнувшись, поцеловал ее — и Хоро наконец понял, в чем дело.

— …У меня в голове не укладывается, — Хоро оглянулся: они успели уже дойти до машины, но Зоря все стояла в дверях и следила за ними, сложив руки на груди, — как вы сошлись?..

— Я не знаю человека, который заслуживал бы счастья больше, — тихо ответил Билл. — Человека, который делал бы меня таким счастливым.

Хоро хмыкнул:

— Ну, кажется, она и правда счастлива. Совсем ее не узнаю… Только подумать! Даже ты женился! Если окажется, что и у Блокена есть подружка…

— Не недооценивай его, — осклабился Билл — и мгновенно посерьезнел: — Ладно. Теперь — дела.

— Славное платье.

Зоря поглядела на заговорившую с ней женщину. Та снисходительно улыбнулась и прикрыла рот круглым шелковым веером. Взгляд ее был полон лукавства и недоброго, азартного интереса.

— Спасибо, — ответила Зоря слабо — и почему-то подумала, что платье на ней не такое уж и красивое.

— Мы, кажется, прежде не встречались? — продолжила женщина. — Я мать Рэна Тао. Пришла посмотреть, как мальчики тут устроились… Ах, знаешь, я совершенно не привыкла к таким приемам. Может, ты немного побудешь со мной? В одиночестве мне очень неспокойно…

— Вы — госпожа Ран? — произнесла Зоря не слишком охотно. — Кажется, Билл мне о вас рассказывал…

— Верно. А вы чудесная пара. Никогда бы не подумала, что этот страшный человек может быть таким добрым любящим мужчиной. Совсем иначе представлялся мне верный последователь Хао.

Зоря вздрогнула, услышав это имя:

— Не понимаю, о чем вы говорите. Теперь Билл служит вашей семье…

— Как не понимаешь, моя девочка? — Ран растянула в улыбке темно-красные губы. — Разве ты не знала, как сильно он предан своему мастеру?

— Мне не нравится, когда меня обманывают, — насупившись, проговорила Зоря.

— Зачем мне тебя обманывать?.. Люди Хао были в отчаянии, когда мой сын взял их к себе. Им, отверженным и лишенным всего, было некуда идти. Но даже тогда они не отказывались от своих идеалов.

— Хватит! — потребовала Зоря. — Зачем вы всё это говорите?!

Ран сочувственно покачала головой:

— Бедная девочка… Не веришь мне, так спроси у него сама. Думаю, тебе сразу же станет ясно, если он захочет что-то от тебя скрыть.

…

— Иди к гостям, — мягко, но строго произнес Билл, обернувшись к ней. — Не волнуйся. Я обсужу дела с друзьями и сразу вернусь.

Зоря набралась смелости:

— Неужели правда, что ты… служишь Хао?

— А она не знает, Билл? — изумился Блокен.

— Что я должна знать? Скажите!

Зан-Чин смущенно почесал в затылке и глянул в сторону, где несколько мгновений назад стояла Ран:

— Ох уж эти мне Тао с их интригами… — и безнадежно попытался выгородить приятеля: — Ну и придумают же, хе-хе?

Билл неотступно смотрел на Зорю. Только на неё.

— Это правда… Зоря.

* * *

Лишь дома им удалось остаться наедине.

— …Чего ж тебе не хватает? — вздохнула Зоря. — Разве мы плохо живем?.. Кому же ты всё мстишь?..

Он долго не отвечал. Наконец на лице его возникло подобие улыбки:

— Я и не думал… что это так тебя расстроит.

И выжидательно глядел на Зорю, должно быть, надеясь, что она сейчас тоже улыбнётся. Но она всё встревоженно молчала, стоя над ним, сидящим на диване. Страдальческая морщинка залегла между её нахмуренных бровей.

Билл уронил на грудь тяжёлую голову, с утративших улыбку губ его сорвался странный невесёлый смешок.

Зоря села напротив Билла, опустила руки на колени. Всмотрелась в родное лицо, будто надеялась отыскать в нем ответ, и тяжело, с отчаянием снова вздохнула:

— Я вот всё думаю… в Россию вернуться.

Он обратил на неё свой угрюмый взгляд:

— Зачем?

— Истосковалась я по родным местам. Тяжко мне на чужбине. Туго…

Сердце дрогнуло у Билла в груди, наполнилось ядом боли и гнева. «Решила вернуться в эту нищую, богом забытую страну, которая тебя искалечила?» — подступили к горлу желчные злые слова.

Но Билл произнёс спокойно и сухо:

— Если ты так решила…

Весь вечер из спальни доносился стук швейной машинки. Даже ужинать Зоря не вышла — продолжала работать…

…В спальне, в свете маленькой настольной лампы, за заваленным скарбом швейным столом, Зоря плакала. Вдруг, глянув вполоборота на дверь, вздрогнула, закрылась от Билла рукой и, наверное, вынуждая себя, проговорила тихо, устало и холодно:

— Да?..

— Не уезжай, — произнёс он. — Я не смогу без тебя…

Она тяжело вздохнула. И горькие слезы вновь полились из её глаз.

— Ладно, Билл, — сказала наконец Зоря. — Никуда не уеду… А это просто… расстроилась. Тосковала сильно. Ты и сам по дому тоскуешь поди?

Билл приблизился к ней, положил руки ей на плечи и с беспокойством всмотрелся в её лицо.

— Да и… — продолжила она тише, — не выживем мы там.

* * *

Рэн залепил Биллу пощечину.

— Сколько раз тебе повторять, — проговорил Рэн, — что все налоговые отчёты должны проходить непосредственно через мой офис.

Билл молчал, не поднимая набрякших от бессонницы век. Молчали и Блокен, и Зан-Чин. Рэн, не глянув на них, вышел из кабинета. Униженный, дрожащий от злобы, Билл вернулся на место в этой гнетущей тишине. Какое-то время он сидел за своим столом, сгорбив огромную спину, закрывшись ладонями.

— Даже маленький ребенок давно бы понял, что следует делать с этими отчётами, — невозмутимо сказал Блокен.

Билл вскинулся. И злобно, рыча, одним взмахом могучей руки повалил на пол все, что лежало на столе.

— Ты бы поаккуратнее, — деликатно посоветовал Зан-Чин, — а то опять рассердишь его.

— Плевать я хотел.

— Ладно, ладно… Как там Зоря? У вас всё нормально?

Помедлив, Билл ответил:

— Она беременна.

— Наверно, ты теперь очень счастлив, — произнёс так и сочившийся желчью Блокен.

— Вы уж простите, — продолжил Билл, — но больше на меня не рассчитывайте. В Африку я с вами не поеду.

— А-а, ясно. Теперь она всё знает и не пускает тебя. Вот такое оно, счастье супружеской жизни, видишь, Блокен? Никакой свободы!

— Она ничего не знает. Я сам так решил.

— Поздновато ты опомнился, — фыркнул Блокен. — Неужели забыл о своей клятве? Ведь только и бредил тем, как вновь начнёшь сражаться ради Него.

— А если… — осторожно проговорил Зан-Чин, — Он всё здесь уничтожит?

— Значит, мир получит то, что заслуживает. — Билл невесело хохотнул. — Но мне всё равно, что будет с миром. Я не могу ничего ему дать. И не хочу. Он и без того забрал у меня слишком много.

— Хе, — Зан-Чин осклабился, — а я уж боялся, что ты станешь рассказывать, как просветлел от высокого чувства и больше не можешь водиться с такими, как мы, чудовищами.

— Если ты всё так же предан Хао, — озадачился Блокен, — какой смысл тебе уходить?

— Как ты не понимаешь? Ни Хао, ни людям я не нужен. Только ей. Я люблю её и хочу увидеть, как растет мой ребенок…

— Это лишь бегство от правды жизни.

— Может быть. Но всячески искать свою смерть и надеяться, что Он смилостивится, позволит остаться подле него в Великом духе — такое же бегство. Как долго мы за это цеплялись…

— В конце концов, Блокен, — хихикнул Зан-Чин, — Хао тоже практически твой ребёнок. Войди в положение.

— Ладно, — сдался Блокен, — делай как знаешь.

…В конце широкой, освещенной фонариками террасы он сидел на ступеньках, сгорбившись, безмолвный и неподвижный.

Она и не думала, что он заметит её, притаившуюся за углом, и обернётся, скажет с улыбкой:

— Что, Бэмби, неспокойная сегодня ночка?..

Зоря упорно молчала, глядя в его изуродованное шрамами лицо.

— Не знал, что Айсмэн вернулись на остров, — продолжал он. — Не бойся. Я не трону тебя.

Поборов трепет, она вышла из своего укрытия.

— Не бойся, — повторил Большой Билл. Его усталые глаза, казалось, совершенно черные в полумраке, глядели на нее с дружелюбным интересом. — Ты понимаешь меня? Говоришь по-английски?

— Я не боюсь, — ответила Зоря тихо.

— И правда. Ты храбрая девушка, Бэмби… Зачем ты пришла сюда? Может, меня искала?

Зоря с серьезностью помотала головой. Великан захохотал.

— Ладно, — проговорил он, — вернись к друзьям. Не думаю, что буду для тебя хорошей компанией.

— Не могу, — так же серьезно отозвалась она.

— Как — не можешь? В самом деле, Бэмби — вдруг кто-то хватится?

— Как же, хватится. Если протрезвеет.

— Значит, проблемы с сокомандниками. Мне это знакомо. Тогда оставайся, если не боишься помереть от скуки, выслушивая нытьё уставшего от жизни старика.

В нерешительности она села на ступеньки поодаль от него.

Сделалось тихо. В окнах гостиницы брезжился слабый свет. На мгновение Зоря забылась. Ей представился дом — вросшая в землю старая избушка; представилось, как взметнулась в закатное небо стая грачей и разнеслись над долиной протяжные птичьи крики…

Зоря напела: «Ты слетай-ка, черный ворон, к отцу, к матери домой. Передай платок кровавый моей жинке молодой…»

— Не надо, — произнёс Билл. Она встревожилась:

— Почему?..

— Это о смерти, верно? Не пой о смерти. Не сейчас.

— Прости, — с горечью ответила Зоря. — Все песни, которые я знаю — о смерти…

Он поник головой, сцепил в замок пальцы и сказал:

— Всё, что мы знаем, все, что сеем и пожинаем — смерть. Так учил меня господин. Я принимал это учение и готов был умереть ради него сотни, тысячи раз… Заставлял себя, боролся с собой. А это была лишь огромная, предательская ложь… И что делать мне теперь с этой испорченной жизнью? Куда мне идти?

— Домой…

— Увы, этот путь мне заказан.

— Неужели… нет на свете ничего, что может сделать тебя счастливым?

Билл тихо, сипло засмеялся.

— Мечтают о счастье лишь слабые люди.

Зорю бросило в краску.

— Надеюсь, — спохватился он, — тебя не задели мои слова.

Не желая, чтобы он видел ее слабость, Зоря смахнула слезы и покачала головой.

— Всё это, — мягко продолжил Билл, — обманчиво красивые мечты. Мечты о достатке, об изобилии, о вечной радости. О двухэтажном доме и об идеальной лужайке, о дорогой итальянской машине. О чем еще мечтать человеку? — Он фыркнул. — Ты видела юг Африки? Видела безжизненные пустыни, в которые обращаются вырубленные леса? Видела голод, нищету, болезни? Людей, живьем которых поедают стервятники?.. Вот что стоит за этим сытым самодовольством, за этим гнилым «счастьем».

— А я ведь и сама… от голода помирала.

— Ты? — Билл улыбнулся чуть недоверчиво.

— Под землёй от морозов пряталась… А духи меня жалели, ягоды приносили — рябину. До сих пор помню, какой сладкой она была…

— Вот как. Это… многое объясняет.

Какое-то время они молчали. Билл упрямо смотрел в бездонное, немое, едва светлеющее на востоке небо.

— А, может, ты и права… Может, мне стоит… вернуться домой? И верно — куда ещё идти, если больше некуда? Я столько лет не был в Детройте… — И, закрыв глаза, уронил косматую голову себе на грудь. — Впрочем, если здесь ничего не останется, нет смысла об этом и думать, правильно?

— Любой мир, — сказала Зоря, — лучше, чем ничего…

— Не знаю, Бэмби. Для всех ли?

И помедлил, прежде чем снова заговорить.

— Хорошо, что ты сохраняешь надежду. Ведь я не могу даже этого.

2019