В ноябре (гет)

В такую погоду свои дома сидят, телевизор смотрют. Только чужие шастают. Не будем дверь открывать! (с).

— Блядь!.. Ты?! Что ты здесь…

— У меня к тебе дело.

Полутьма коридора не была для него проблемой — спасибо сыворотке Гидры, сейчас он мог рассмотреть все в мельчайших деталях: как заполошно бьется жилка на виске только что подошедшей девушки, как она сжимает в кулак одну ладонь, а во второй так и продолжает держать огромный пакет из магазина. Вот она старается осмотреться в поисках путей отхода… Зря, конечно. От него в таких ситуациях и гораздо более тренированные не могли убежать, что уж говорить про ту, которую, по местному меткому выражению, «соплёй перешибить можно». А еще сыворотка подарила ему великолепный слух, и за бормотанием телевизора в квартире справа он ясно различил осторожные шаги — это любопытная старушка прямо сейчас подкрадывалась к двери. Лишнее внимание. Пожалуй, хватит тут торчать.

— Может, хоть чаю предложишь? Или так и будешь держать гостя на пороге? — нахмурился он. В сочетании с его габаритами и давно не бритой мордой это, правда, иногда давало совсем не тот результат, к которому он стремился: кто-то мог начать суетиться, а кто-то — наоборот впадал в ступор. К слову, не так давно ему привиделся во сне Командир — уставший, покрытый копотью, с потеками кровищи на виске, но все равно привычно по-акульи скалящийся: «Ты прикинь, Джек, вот ведь идеальное оружие! Его ж можно вообще без нихрена в бой пустить — самым буйным оторвет бошки голыми руками, а остальные от одного его вида сразу мордой в пол лягут!..»

«Соплёй перешибить можно», правда, оказалась из другой категории — выдохнув, она ответила ему не менее хмурым взглядом и небрежно бросила: «Чаю, говоришь… Я ключи-то из кармана достану, а, гость дорогой?», и после его кивка преувеличенно медленно, не отрывая от него взгляда, достала связку, держа ее двумя пальцами. Затем она подняла ключи едва не выше своей головы с таким видом, словно выступает в цирке с каким-то сраным фокусом.

У него внутри начало вскипать раздражение, и это был очень нехороший знак. Девчонка со страху (в чем он был уверен, потому что слышал, как отчаянно колотится ее сердце) принялась его бесить, хоть и наверняка понимала, чем эта бравада может для нее закончиться. Но он напомнил себе, что должен быть спокоен. Ему нельзя, никак нельзя упустить этот шанс, девчонка слишком важна.

Тем временем она, словно смирившись с неизбежным, состроила кислое, скучающее лицо и принялась отпирать дверь. Громыхнули пружины замков. Дверь открылась с противным скрипом. Девчонка первой переступила через порог и в следующее мгновение темнота за дверью сменилась приглушенным светом.

— Ну, как говорится, проходи, чувствуй себя как дома и все такое, — с издевкой протянула она, проворно снимая кроссовки, наступая носками на задники. Сварливо добавила: — Дверью сильно не хлопай, а то опять соседка примчится и начнет орать. И замкни там на вертушку. Кстати, у нас принято снимать уличную обувь, ты в курсе?

Ну конечно же он в курсе — нельзя скрываться в чужой стране и не знать при этом местных привычек. Правда, он их все равно не придерживался и считал самым правильным решением снимать обувь разве что на время сна или принятия душа, ведь никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, что в следующую секунду тебе не придется уходить от погони. Так что сейчас он колебался между разумной осторожностью и необходимостью идти на уступки перед человеком, от которого ему кое-что нужно, и это кое-что невозможно получить силой.

Он вжикнул молнией, оставил свои тяжелые ботинки на придверном коврике и подошел почти вплотную к девчонке, мявшейся тут же, в коридоре. Она старалась выглядеть спокойной. Однако ее с головой выдавал этот несуразно большой пакет с принтом-цифрой, в который она вцепилась до побелевших костяшек обеими руками, подняв на уровень груди.

— Не думала, что они отправят за мной тебя, Зимний.

— Они и не отправляли. Я пришел сам.

— Не понимаю… Я даже никогда не работала с тобой! А как только поняла, что там на самом деле творится, смылась при первой возможности. Уже ведь три года прошло…

— Я не за тобой.

— В смысле?

— Мне нужна помощь.

Она посмотрела на него так, как будто видела впервые. Ее мелко потряхивало.

— А? То есть, — ей явно не хватало воздуха, голос подрагивал, — тебе… лично? И у тебя нет приказа меня вывезти обратно или устранить?

— Нету, — коротко ответил он. — Майя, Рамлоу сказал, что за тобой должок. Поэтому я здесь… Да давай ты уже сюда свой пакет! Где тут кухня?

Девчонка молча протопала в соседнюю комнату, оставив пыльно-зеленую дутую курточку на вешалке в коридоре. Зимний, после недолгой заминки, повесил рядом свою.

На кухне он первым делом осмотрелся, оценивая обстановку. Плотно прикрыл жалюзи на окне. В полной тишине сам разобрал немногочисленные покупки. Сливки, творог, зелень — в холодильник, туда же после недолгих раздумий отправилось огромное помело в ярко-оранжевой сеточке. На столе остались упаковки с конфетами и печеньем да коробка пакетированного чая. От Майи, которая, оказавшись на кухне, тут же кулем повалилась на стул и уставилась перед собой невидящим взглядом, подперев голову руками, особого гостеприимства, по-видимому, ждать не стоило. Зимний звякнул крышкой чайника, проверил уровень воды и зажег под ним конфорку. Так же молча пошарился в верхних шкафчиках в поисках кружек и выцепил две: бледно-серую в потеках глазури, здоровенную, и простую белую поменьше. Заодно убедился, что ничего опаснее просроченных протеиновых батончиков на кухне нет.

За то время, что находился в бегах, Зимний солдат успел от души порадоваться тому, что у него были сохранены все бытовые навыки. Он, конечно, не умел готовить что-то сложное, но в целом был абсолютно самостоятелен, с повседневными вопросами разбирался легко. А если и не знал чего — тут же находил информацию в сети и быстро учился. Лучшее оружие Гидры не впадало в ступор перед бесконечными полками с товарами в супермаркете, не шарахалось от микроволновок и стиральных машин, пользовалось утюгом по прямому назначению, умело поддерживало цивилизованный внешний вид, словом, вело себя молодцом, насколько это вообще возможно в текущих условиях. Шесть устраненных за три месяца агентов, которые могли каким-то образом вывести на его след — не в счет.

Вот если бы еще избавиться как-то от приступов, которые стали происходить все чаще. Из-за них он становился невероятно уязвимым. Пытаться угадать, когда накроет, — бесполезно. И он практически ничего о себе не помнил. В любой момент из горы невнятных образов в его голове могла сложиться картинка. Но что конкретно он видел в эти моменты — кусочки своего реального прошлого или плод работы травмированного обнулением мозга — он не мог сказать наверняка. Рамлоу говорил, что Зимний так вспоминает свою жизнь, и чем дольше его не шарашат электричеством добрые люди в белых халатах, тем больше упорядочиваются воспоминания. Кто знает, может, Командир был прав.

— Это он тебе подсказал, как меня найти?

— Рамлоу? Да. И передал досье на тебя. А ты хорошо спряталась, кстати.

— Видать, недостаточно, раз ты нашел. Но учитывая твой уровень — ничего удивительного. Значит, ты и есть тот человек, про которого Брок говорил мне? Кто бы мог подумать…

— Я не просил его, он сам так решил. Услуга за услугу, так вы договорились с ним когда-то.

— Он как, жив вообще? Не думай, что я тут, — она изобразила пальцами кавычки, — в домике сижу. «Озарение» громыхнуло так, что и глухой бы услышал. А уж в моём положении сам боженька велел каждый чих ловить.

Зимний ловко вскрыл коробку с чаем, закинул в каждую кружку по пакетику и залил их кипятком. Приятный бонус бионической руки — можно не пользоваться прихватками, когда снимаешь с плиты кипящий чайник. Поставив перед Майей кружку поменьше, а себе взяв большую, он опустился на стул напротив: из этого положения лучше всего просматривался выход в коридор, а от окна его отделял метр внешней стены.

— На момент проведения операции он был в Трискелионе. Вероятнее всего, погиб.

Майя опустила погрустневший взгляд и принялась поправлять скатерть.

— Ясно… Но даже если так, выбора у меня нет. Я, конечно, могу примерно догадываться, зачем ты пришел, но все же, будь добр, озвучь это сам… И, кстати, тебя как звать-то?

Он не сразу ответил. Простая фраза далась ему нелегко и отчего-то ощущалась так, словно он открывает тяжеленную ржавую дверь бункера. Была — не была!

— Джеймс, — глухо отозвался он. — Меня зовут Джеймс.

Ты не забывай, что у меня в голове опилки. Длинные слова меня только расстраивают. (с)

— Сразу говорю: это будет долго. И предупреждаю заранее: мне никогда раньше не приходилось работать с такими объемами. И вообще. Я скорее… — она рукой обозначила в воздухе что-то неопределенное, — «ищейка» и «реставратор», а не «архитектор». Впрочем, ты должен и так знать, раз прочел досье.

— «Специализация: ментальное воздействие с целью получения информации, в том числе работа с объектами, у которых наблюдалась диагностированная потеря памяти. Положительный результат в пределах от пятидесяти пяти до семидесяти процентов случаев», — процитировал Зимний.

— Вот именно. «Получения». От меня мало когда требовалось раскладывать по полочкам содержимое чужой памяти. Я этого почти не умею, а ты хочешь, чтобы я упорядочила твои воспоминания за целую жизнь! Да это все равно что ангар перелопатить…

Он пожал плечами. Все что она говорит — правда. Это чудо, что он пока не слетел с катушек. Внутри его головы натуральная свалка. Горы, целые горы мыслей и образов, обрывки знаний, все перемешано так сильно, что даже то, что могло когда-то быть настоящим сокровищем сейчас не отличить от бесполезного хлама. Редкие цельные воспоминания последних лет были скорее исключением. Наверное тем, что он до сих пор не сидит в темном углу, пуская слюни, Зимний обязан основам функционирования идеального оружия, вбитым в него за время пребывания в Гидре. До чего же горькая ирония — его столько лет старались расчеловечить, а теперь он только благодаря этому и держится на плаву! Временами выпадает из реальности, когда от случайного триггера в мозгу вдруг взрывается воспоминание; просыпается в холодном поту от кошмаров и долго потом вглядывается в свои руки, свято уверенный в том, что на них кровь; мучается от головных болей… Несмотря на все это он упорно продолжает проживать каждый новый день, и не задается вопросом — для чего. Потому что абсолютно уверен в одном: он хочет жить. Быть полноценной частью этого мира, а не узнавать его через прицел автомата. Быть свободным.

Больше ни одной твари он не позволит управлять собой…

Рамлоу когда-то смог разглядеть в нем эту жажду. Он вообще был мужик наблюдательный. Примерно через два года совместной работы, после одной из миссий они торчали малым составом группы на конспиративной квартире. До прибытия транспорта было еще прилично, и почти все разбрелись по углам, коротая время. Разумеется, кроме Зимнего — тот наблюдал за периметром, заняв темный простенок прямо напротив входной двери и так слился с обстановкой, что если не присматриваться нарочно, то можно и не заметить. Одно его выдало: услышав тупую шутку кого-то из группы и последовавший за ней приглушенный ржач, он улыбнулся. Самую малость. Это выглядело даже не как улыбка, а скорее напоминало гримасу зубной боли. Но проходившему мимо Командиру хватило: хмыкнув, он наклонился и легонько постучал Зимнего по макушке костяшками пальцев. «Я знаю, что ты там» — сказал он и отправился дальше как ни в чем не бывало.

Пожалуй, это было началом. Не сделай тогда Рамлоу лично для себя какой-то очень значимый вывод, вряд ли Джеймс сидел бы сейчас в старой квартире на краю огромной чужой страны, задавшись целью вернуть себе память, какой бы страшной она не оказалась.

Послышалось шуршание: Майя разорвала упаковку с конфетами, высыпала все содержимое на стол, потом придвинула по одной себе и Джеймсу.

— Бери. Зачетные.

Не соврала: конфета в блестящей коричневой обертке действительно оказалась очень вкусной. Впрочем, местная кондитерская промышленность вообще радовала — его разогнанный метаболизм требовал много глюкозы, и в ближайший к своему съемному жилью магазинчик Зимний наведывался часто. Почему-то тамошний кассир, усталая полная дама в годах, каждый раз прятала умиленную улыбку при виде того, как он сосредоточенно выкладывает на ленту шоколадки, печенье и прочие радости сладкоежек. Ох уж эти душевные женщины! Как только он понял, что его заприметили, тут же перестал в этот магазин ходить. Меры предосторожности, чтоб их...

— Ты когда-нибудь собирал пазлы?

Джеймс помотал головой.

— А, ну да… Нашла, что спросить, — усмехнулась она. — Хотя с них бы сталось изготовить лично для тебя пазлы со злобными красными осьминожками…

Это прозвучало настолько абсурдно, что он даже закашлялся, не в силах выбрать, возмутиться ему или усмехнуться.

— Я это к чему все: процесс будет примерно такой же, но намного сложнее, я ведь не знаю, какой была изначальная картина. Задал Брок задачку… Скажи, а ты не боишься, что я нарочно все запутаю еще больше?

— Сама сказала — не твоя специализация. Так что нет. В любом случае ты не настолько сильна.

— Твоя правда, — выдохнула она. — Сколько времени будет в запасе?

— Не больше трех-четырех дней.

— Хвост?

— На данный момент чисто, но у меня нет желания сидеть и ждать, когда он снова появится.

— Здо-о-рово, — Майя скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула. — Очень хотелось бы верить, Джеймс, что после твоего визита у меня не появятся новые гости.

Разговор заходил в опасное русло. Зимний прекрасно понимал возможные риски: само собой, нельзя полностью исключать вероятность того, что его перемещения как-то смогут отследить, а следовательно — выйти на Майю; самый хреновый вариант развития событий — если ее найдут уже после того, как она поковыряется в его мозгах. Она будет знать слишком много. И, сказать по правде, он не до конца доверял ей и сейчас, несмотря на то, что тщательно навел справки перед тем, как встретиться. Как ни прискорбно, но у всех этих проблем имеется один гарантированный способ решения... Зимний стиснул зубы.

— Об этом не беспокойся,- заверил он. Ответа не последовало. Монотонно тарахтел холодильник, через приоткрытую форточку доносился многоголосый шум улицы: грохот проносящихся прямо под окнами трамваев, резкие автомобильные гудки, обрывки фраз случайных прохожих; острый суперсолдатский слух улавливал даже музыкальную заставку сериала, который смотрел кто-то из соседей. Их окружала абсолютно обыденная жизнь человеческого муравейника. Черт! Почему же у него на душе сейчас стало так паршиво?

— Тогда давай не будем тянуть кота за хвост и начнем прямо сейчас, — она поднялась и кивнула ему в сторону коридора. — В таком деле лучше расположиться с комфортом, мало ли, вдруг сознание потеряешь. А большие шкафы падают громко!

Основная жилая комната, куда привела его Майя, была узкой и вытянутой, с высоченным, под стать потолкам в квартире, окном, закрытым сейчас шторами. Как и в остальных комнатах — белые стены и потолок, а под ногами скрипучий, немало повидавший в этой жизни паркет-ёлочка. Минимум мебели. Минимум декора. Старый узорчатый ковер посреди комнаты. И словно в противовес всему — шикарная хрустальная люстра с гранеными переливчатыми висюльками, как главный аккорд интерьера.

У стены стоял заставший, наверное, еще товарища Брежнева диван, на который сверху был уложен новенький ортопедический матрац. Покрывало и подушки на нем были в беспорядке — явно этим местом пользовались не только для сна. Майя забралась туда с ногами и похлопала ладонью рядом с собой. Зимний осторожно — поневоле опасаясь, что местный винтаж может не выдержать его веса — опустился напротив нее. Обошлось. Мебель в Советах делали на совесть.

Повисло молчание. Майя сложила руки на коленях и замерла. Брови нахмурены, серо-зеленые с рыжими искорками глаза внимательно изучают его лицо. «Необычный цвет», подумал он. Беспокойство нарастало.

— Постарайся не думать ни о чем конкретном. Я и так верю, что ты крут и всегда спокоен, как мудрый Каа, но очень важно, чтобы сейчас ты расслабился.

— Хорошо… Кто такой Каа?

— Если хочешь, потом расскажу. Начинаем?

— Майя. Не забывай, что и кому ты обещала, — напомнил он и добавил, понизив голос: — Если ты хоть попытаешься мне навредить, сдать меня или воспользоваться тем, что узнаешь — пеняй на себя.

Он произнес это абсолютно спокойно, без выражения, но каждое сказанное им слово было подобно тяжеленному гранитному валуну. Зимний Солдат в совершенстве владел искусством устрашения. И пустившееся вскачь после его слов сердце девчонки это в полной мере подтверждало.

— Я поняла… Прости, мне нужно будет к тебе прикоснуться.

Он на мгновение прикрыл глаза и кивнул, показывая, что готов.

Майя, все так же не отрывая взгляда, осторожно приблизила к нему руки, а в следующее мгновение произошло то, чего Зимний не ожидал: она бережно убрала от его лица длинные растрепанные пряди и завела их за уши, мимоходом касаясь нежной кожи. Он не вздрогнул, наоборот — напряженно застыл в ожидании неизвестного. В короткий миг между тем, когда она крепко прижала обе ладони к его висками и стремительным падением в ослепительно-белую пустоту он успел подумать лишь о том, как же хорошо, что ее руки оказались теплыми и совсем не напоминали ледяные тиски установки для обнулений.

— А где дедушка-то спит?

— Да вон там, в прихожей. На коврике. (с)

Он лежал навзничь на чем-то мягком. В голове слабо гудело и кружилось, как если бы он неудачно приложился затылком. Зимний медленно открыл глаза и тут же снова зажмурился от яркого света. Под веками заплясали разноцветные мушки. Проморгался, повторил попытку. Над его головой был белый потолок, свет включенных в люстре лампочек дробился хрустальными гранями и расчерчивал всю поверхность калейдоскопом теней и радужных бликов.

В блаженно пустовавшую с момента пробуждения черепушку неспешно накатили воспоминания этого вечера. Продолжая пялиться в потолок, Зимний старался определить, изменилось ли хоть что-то в его голове. Состояние, в котором он сейчас пребывал, напоминало ему выход из седации: такая же расслабленность, ощущение легкости в теле, сознание затуманено — но он упорно искал признаки изменений, через силу стараясь расшевелить полусонный мозг. Обращался в мыслях к тому немногому, что помнил цельно и четко, прислушивался, не промелькнет ли что новое.

И ему было…странно. Чем дольше он всматривался в воспоминания, тем все более полными они становились. Без резкого, подобного озарению «Бум!», а плавно и естественно, как будто всегда такими и были. Они обросли множеством деталей и воспринимались теперь не как разрозненные фрагменты — наоборот, их словно скрепили единой нитью.

А самым странным было ощущение уверенности в том, что все эти воспоминания и образы принадлежат ему. Именно ему. Даже такие страшные. Это не обман мозга — все правда происходило с ним. Удивительно, насколько спокойно в моменте он принимает открывшуюся правду. И да, он пока еще не может увидеть все разом и в голове полно «белых пятен», но главное — начало положено. Никто ведь не обещал, что будет легко и быстро.

Облегченно выдохнув, Зимний осторожно повернул голову вправо.

Майя. Она лежала тут же, на диване, свернувшись едва не в баранку — руки и ноги прижаты к груди, половина лица скрыта за стиснутыми кулаками. Как будто ей очень холодно несмотря на все старания местных коммунальщиков, кочегаривших так, словно на дворе минус десять. Она в отключке или?..

Зимний протянул руку и позвал ее, потормошив за плечо и почти начал беспокоиться, потому что Майя откликнулась далеко не сразу.

— Ты как?

Вид у нее был неважный: кожа и губы побледнели, под глазами залегли тени. Она обняла руками голову и пробубнила что-то невнятное, а потом посмотрела на него из-под завесы пришедших в полный беспорядок волос и повторила четче:

— Бывало и получше… А ты?

— Приемлемо, — ответил он коротко, как и привык.

— Это хорошо, — она нахмурилась и, чуть помолчав, виноватым тоном добавила, — Джеймс, прости, пожалуйста… Мне очень жаль, что так получилось…

Зимний замер. Что на этот раз пойдет не так в его жизни?

— Я не вымыла руки после улицы, а потом прикоснулась к твоему лицу! Прости! Ты так меня напугал своим появлением, что я и забыла…

Он неверяще хмыкнул. Блядь, серьезно?! Она правда сейчас извиняется за такую ерунду?

Его начал разбирать смех.

Те, кто ставил на нем опыты, никогда не извинялись, как и те, кто программировал его самыми разными методами, ломал, а потом обнулял. К нему относились как к вещи. Уж эти-то воспоминания в него вбиты железно! Даже электричество не смогло вытравить их до конца. И тут вдруг она со своим «не вымыла руки»…

Зимний, нет — Джеймс, — хохотал уже вовсю и никак не мог остановиться. Только весело ему не было, на самом-то деле, и оттого смех получался грубый, каркающий. Майя с ошарашенным видом наблюдала за тем, как он подергивается и старается зажать себе рот, чтобы шуметь поменьше. Получалось не очень. Наконец, кое-как успокоившись, он сел и правой рукой с усилием растер лицо.

— Пиздец, Джеймс, — донеслось с дальнего края дивана.

Он только кивнул. Пиздец, как есть пиздец.

За стеной монотонно шумела вода — после случившегося Майя, едва не клацая зубами от озноба, унеслась принимать горячий душ, предложив Джеймсу самостоятельно похозяйничать на кухне в поисках еды. «Все, что найдешь — твоё. Угощайся» — сказала она и захлопнула за собой дверь в ванную.

Казалось, она старательно игнорирует произошедшее, словно ей неловко или боязно показать свое к этому отношение. Но Джейсму было плевать — они друг другу никто, главное, чтобы работа была выполнена. Между тем голод действительно давал о себе знать. Но содержимое холодильника и кухонных шкафов не радовало ни разнообразием еды, ни ее количеством.

Он уже приканчивал упаковку сыра-косички, когда Майя с крайне довольным видом наконец-то показалась на кухне, закутанная в пушистый серый халат до самых пяток. Горячий душ явно пошел ей на пользу — лицо покраснело и словно ожило, глаза заблестели. Волосы завились от влаги. Это выглядело мило.

— О, сырочек! Правильно. Но надо бы чего посущественнее, не знаю, как ты, а я просто умираю — жрать хочу, — с этими словами она открыла холодильник и задумчиво уставилась на полупустые полки. — М-да… Слушай, — она выглянула из-за дверцы, — а как насчет сходить перекусить чего по-быстрому? Тут рядом отличную шаурму делают, на Озерах, минут пятнадцать ходу. Работают до полуночи. Нормальную такую шаурму, не из котят.

— А в других местах, значит, из котят делают?

— Ой, да шучу, — она закатила глаза. — Уработалась я с тобой, вот что. Если не поем сейчас в срочном порядке — будешь искать другого специалиста, потому что конкретно этот закончится. Пошли? Ты же и сам наверняка голодный сидишь — тебе этого сыра на один зуб.

Он пожал плечами. Девчонка дело говорит.

— Ну пошли за твоей шаурмой.

— Вот и ладушки! Я щас, — она тут же кинулась одеваться и бодро прокричала ему из спальни: — Пять минут, Турецкий!

Он возвел глаза к потолку, гадая, что это была за отсылка (ведь явно же отсылка, да?), и отправил в рот последнюю сырную нитку. Вкусная штука, надо запомнить фирму.

Майя заперла квартиру, они вышли из общего коридора на узкую террасу второго этажа и спустились по гулкой кованой лестнице с крутыми ступенями, миновали унылый темный внутренний двор с его кособокими сараюшками, столбами с веревками для сушки белья, успевшие уже облететь огромную шелковицу и кусты сирени.

В этой части города было полно жилых зданий, построенных еще в конце девятнадцатого — начале двадцатого века, но далеко не все из них поддерживались в состоянии, подобающем их культурному статусу. Определенно, в том и был в немалой степени местный колорит: дикая смесь из уставших от времени, но от этого еще более живописных старинных домов с высокими потолками, строгими большими окнами и лепниной на фасаде, с необыкновенно изящным кружевом кованых козырьков над массивными входными дверями; хаотично прилепленные к ним самострои-конурки самого разного возраста, вида и назначения; дома послевоенного времени, простые и основательные; разбросанные там и тут «вставные зубы» точечной застройки с ее стеклом и бетоном; повсеместные заборы и ворота: от совсем покосившихся и стародревних до новёхонько-бездушных из металлопрофиля.

Солнце уже часов шесть как зашло, на город опускалась ночь, а вместе с ней наползал такой частый для этих мест густой туман. Из-за влажного воздуха температура на улице казалась ниже, чем она есть на самом деле. Зимнему до этого не было никакого дела — ему и гораздо более мерзопакостная погода была нипочем, но вот Майя поёживалась и прятала нос в намотанный до самых ушей огромный шарф, а руки не доставала из карманов. Они шли по щербатому тротуару вниз, в сторону Озер. В тусклом оранжевом свете фонарей плясали крошечные капли воды. Изредка из тумана, грохоча и сияя фарами, выскакивал очередной припозднившийся в депо трамвай и снова скрывался беловатом сумраке. Зимний бывал раньше на этой улице и его мозг распознавал все здесь как хорошо знакомое — так уж он был заточен, но в этом накрывшем город плотном облаке все обыденное казалось каким-то нереальным. Хотелось всмотреться внимательнее, понять, что напоминает ему ореол рассеянного света от фонаря или выступившее из тумана высокое кряжистое дерево…

Он задумался: могло ли восприятие измениться из-за того, что проделали сегодня с его мозгом? Может, когда-то он умел ощущать мир именно так и сейчас просто «откатился» до изначального уровня? Или это стоит считать побочным эффектом?

— Ну прямо «Ежик в тумане».

— Что? — Джеймс вынырнул из раздумий.

— «Ежик в тумане», — повторила Майя, как будто от того, что она произнесет это еще раз, сразу все станет понятно. Он недоуменно пожал плечищами и глянул заинтересованно, давая понять, что ждет пояснений. Майя коротко улыбнулась куда-то в шарф.

— Есть такой старый советский мультик. Про ежика, да. Совершенно потрясающий. Он там бродил-бродил в тумане, сначала по лесу, потом все дальше и дальше... В реку падал… Встречал на пути всякое… А знаешь почему? Он заблудился и искал дорогу к своему другу. Мне эта погода напомнила кадры оттуда. И тот дуб, который мы только что прошли.

Джеймс нахмурился. Сюжет как будто знакомый… Может, он раньше смотрел его, этот мультфильм? Про того, кто ищет в тумане дорогу к другу.

— Надо будет глянуть, — кивнул он.

— Обязательно.

Когда они добрались до места, муть в его голове разошлась окончательно. Зимний, который всю дорогу был начеку, внимательно осмотрелся, и хотя не заметил ничего подозрительного, обманываться на этот счет не спешил. Перед ними была развязка трамвайных веток, окруженная с трех сторон мелкими магазинчиками, аптеками и прочей коммерцией. На крыльце пивной о чем-то шумно спорила подвыпившая компания, ждали поздний трамвай люди на остановках, и в целом для этого времени здесь было довольно людно. За трамвайными путями слабо угадывался в тумане берег озера, поросший ивами и высокими камышами. Майя кивнула на яркую вывеску в отдалении:

— Нам туда.

Молодой улыбчивый парень с мягким нездешним выговором принял их заказ и бойко приступил к готовке. Он явно знал свою работу. Зимний с отстраненным любопытством наблюдал за его ловкими, легкими движениями, рассматривал контейнеры с готовыми начинками, от нечего делать прочел все размещенное на фасаде меню. Майя задумчиво наклонила голову и просто стояла, перекатываясь с пятки на носок в своих ярких кроссовках.

-Две большие, одна стандартная с курицей в сырном лаваше, две картошки и два кофе! Готово, — объявили им. Джеймс тут же расплатился наличкой и забрал пакет с их поздним ужином, а Майя подхватила картонные стаканчики с кофе. О том, кто и как будет платить, никто заранее не договаривался, но у него были собственные, вполне рациональные взгляды на этот счет.

Зимний за время своих скитаний успел на собственном опыте убедиться, что фастфуд все-таки — отличная штука. Можно за небольшие деньги быстро получить еду. Горячую, сытную и нажористую. Он научился в любой стране находить точки, где относительно хорошо кормили, соблюдали чистоту и из-за большого потока посетителей не успевали присмотреться к кому-то конкретному. Последнее стало неожиданным открытием — оказывается, побывав в непроверенной забегаловке, можно легко оказаться в поле зрения местных «лихих» граждан, которые либо сами держат ее, либо прикрывают, и почти наверняка они будут связаны через информаторов с местной полицией. И не только с ней. А подобные ниточки вполне могут вывести туда, куда не следует.

Что ж, остается надеяться, что здесь его хмурая морда, скрытая бейсболкой и капюшоном, особого внимания не привлечет.

Ужинали они с Майей на плохо освещенной набережной, расположившись на лавке с видом на озеро. Ну, то есть, предположительно, вид должен был быть, но почти у самой кромки воды начиналась плотная завеса тумана. Справа мигала едва различимыми автомобильными огнями дорога, разделяющая два озера; время от времени раздавался усиленный сырым воздухом стук колес и гудки поездов с ближней железнодорожной ветки. Холодало. Майя повертела в руках полупустой стаканчик.

— Я все думаю. Ко мне теперь ведь вполне могут прийти. И что тогда со мной будет?

Он коротко выдохнул.

— Ничего не будет. Пока не закончим, я буду находиться рядом.

— В смысле — в моем доме?!

— В смысле, в твоем доме.

Он, наконец, озвучил, что уже давно лично для себя считал решенным. Как ни крути, это был наиболее подходящий вариант - так он сможет обеспечить её безопасность до тех пор, пока в ее способностях не отпадет нужда.

— О, ну зашибись, конечно! Если ты вдруг хочешь знать — мне этот вариант не нравится, — она скрестила руки на груди и принялась рассматривать свои кроссовки. — Я, блин, предполагала что-то такое, как только ты рассказал, зачем здесь. Ну а потом убедилась, что одним сеансом в твоем случае не отделаться.

Знаешь… У тебя на чердаке черт ногу сломит… Сегодня у нас с тобой была, считай, репетиция — я лишь осмотрелась да на верхних полках пыль смахнула. Но там есть такие сектора… Сложно описать словами, но я попробую: перепутанный массив, и по нему  разбросаны абсолютно пустые гладкие участки, в которых явно что-то было, но оно утрачено, возможно даже навсегда. А еще нашла подобие «черных ящиков» — конечно, есть шанс их открыть, но ты лучше особо не надейся. Вряд ли я смогу. В общем, — вздохнула она, — ладно. С тобой в любом случае безопаснее, чем с перцовым баллончиком.

— Определенно, — он демонстративно сжал в кулак и снова разжал скрытые перчаткой пальцы бионической руки. Едва слышно загудели сервоприводы. — Оно всегда так бывает? С тобой, после контакта.

— Нет конечно. Обычно слабость, озноб, голова кружится. Чтобы отрубиться, как сегодня, нужен очень серьезный повод. Ну и из-за того, что расходую много энергии, начинается дикий жор. А «пациенты» — те да, почти всегда отключаются.

— Хорошо, я запомню. Вставай, будем возвращаться.

Обратно добирались кружным путем, через узкие, темные улицы. Зимний напряженно прислушивался и присматривался, но ничто не указывало на слежку, и неожиданно большим плюсом обернулись и  туман, и экономия местной администрации на уличном освещении. За всю дорогу они не перекинулись и десятком слов -  Майя  стартовала в сторону дома так бодро, словно ее там ждал ценный приз, а Зимнему особо разговоры и не требовались — по ощущениям, он израсходовал за сегодня свой недельный лимит слов. Так что он просто шел с ней рядом, похожий на большую и мрачную грозовую тучу.

В квартире было тепло, все так же бормотал за стеной соседский телевизор. Вопрос с ночлегом они решили быстро: матрац — на пол, Джеймса с оперативно выданным ему комплектом постельного и полотенцем — на матрац. Увидев, как Майя достает из шкафа нечто, сложенное в объемистый сверток, он, привыкший к самым простым условиям, брякнул:

— Мне не требуется одеяло.

— А мне не требуется вилка, я палочками есть умею. Видишь, какая молодец!.. На вот, и не выдумывай, — она вручила ему сверток, действительно оказавшийся тем, о чем он подумал. — Давай так: ты ложишься первым и отворачиваешься к стене до тех пор, пока я не окажусь под одеялом. Я маякну.

Зимний кивнул.

Когда они погасили свет и затихли каждый на своей постели, Майя, сосредоточенно помолчав какое-то время, еле слышно прошелестела:

— Спокойных снов, Джеймс.

Рефлексы сработали идеально, как и всегда. Пальцы бионической руки ухватили что-то мягкое и объемное, мгновение назад прилетевшее ему прямо в лицо, корпус в тот же миг подбросило вверх. Он сел. Загнанно дыша, Зимний попытался сфокусировать взгляд. Его только что грубо выдернуло из одной реальности в другую и чтобы понять, где он сейчас находится, пришлось напрячь мозги. Левая рука, поблескивая пластинами в струящемся сквозь шторы неверном свете фонарей, сжимала подушку. Самую обычную декоративную подушку с кричащим ее о скандинавском дизайне принтом, такую можно хоть в Нью-Йорке найти, хоть в Берлине, хоть даже тут, у черта на рогах. Он перевел взгляд.

На диване перед ним, отодвинувшись подальше к стене, сидела девушка. Он уже видел ее когда-то давно, он уверен. Тогда она выглядела по-другому: волосы были короче и светлее, лицо словно бы немного мягче — но все теми же остались и тонкий прямой нос с редкими веснушками, и губы, и причудливый разлет бровей. В его воспоминании она мелькала несколько раз в окружении других людей в коридоре с неприветливыми голыми стенами и резким светом люминесцентных ламп. Она проходила мимо и бросала на него короткий любопытный взгляд, позже сменившийся на испуганный. Но прямо сейчас в ее глазах была сосредоточенность и тревога.

— Майя? Ты зачем в меня подушкой кинула? — хрипло поинтересовался он.

— Побоялась подходить. Тебе вроде какой-то кошмар снился, я решила разбудить — и получилось только вот так… А приближаться к тебе спящему — нет уж, спасибо! Придушишь, не разобравшись, а я еще не все свои мечты исполнила…

— Кошмар? — он прислушался к себе. — Да, наверное…

Джеймс отбросил подушку в сторону и устало откинулся спиной на холодную стену. Подтянул ноги к груди, растер лицо, стараясь сбросить липкую паутину мутных образов, до сих пор эхом отдававшихся в сознании. В крови бурлил адреналин, все тело было покрыто испариной, в груди словно не хватало воздуха. Этой ночью он видел тьму бесконечных коридоров, яркие пятна, алые цветы, расцветающие на чьей-то одежде, величественное зарево пожаров и похожие на искры падающих звезд росчерки трассеров… Слышал, как его звали разные голоса, и их шум сливался в бесконечный гул у него в голове.

Что ж, ему к такому не привыкать.

Наверное, кошмары навсегда останутся его верными спутниками, и не важно, вернет он свою память или нет.

Майя завозилась в своем «гнезде» из сбившихся в кучу одеяла, пледа и подушек. Джеймс, погруженный в свои мысли, отстраненно наблюдал, как она отбрасывает все мешающее в сторону и встает, сверкнув голыми коленями из-под безразмерной футболки. Все пространство между стеной и ее постелью занимал теперь матрац, так что она просто перелезла через подлокотник дивана. В полутемной комнате раздались шаги ее босых ног, потом что-то зашумело на кухне. Вернувшись, она молча протянула ему стакан воды.

Джеймс кивнул и осушил его так быстро, будто мучился в пустыне от жажды последние дня два. Стекло приятно холодило руку. Глядя прямо перед собой, он спросил:

— Я… сильно шумел?

— Нет.

— Тогда как ты поняла?

— После того, что я увидела в твоей памяти, — донесся до него полушепот, — мне не спалось. Вот и заметила неладное.

— Что, настолько четко получилось рассмотреть воспоминания? Ты мне ничего про это не сказала.

— Ну, мне хватило, хоть я и старалась особо не заострять фокус. Не хотелось окунаться во все это, но иначе мне с задачей никак не разобраться. И вообще, что толку, если бы я после первого же сеанса с тобой начала причитать о том, как все ужасно? Ни мне бы легче не стало, ни тебе. Я уже не в том возрасте, когда нытье может чем-то помочь. Так что ничего, справимся. Надеюсь.

Надо же, какай настрой! Он повернул голову. Майя все еще стояла рядом с его постелью и взгляд Джеймса уперся прямиком в ее голые ноги, оценивающе скользнув по ним вверх-вниз.

— А ты боец. Не ожидал, — со всей серьезностью сообщил он бледным стройным коленкам напротив себя. Майя раздраженно прицокнула и забралась обратно под одеяло. Кажется, у нее покраснели щеки.

— Иди на фиг, Джеймс.

Он хмыкнул. Дожили! Зимнего солдата посылает мелкая пигалица.

Город уже давно не спал: в так и не разошедшемся до сих пор тумане нескончаемым гудящим потоком двигались автомобили, на самых тормозных водителей нервно позвякивали сигналами трамваи, толпы хмурых людей повторяли свой ежедневный маршрут от дома и до работы. Плелись на учебу невыспавшиеся студенты, школьники перекрикивались по дороге звонкими голосами. Обычное утро.

Джеймс слился с этим потоком и бодро шагал по улице. Он не стал терять время в бесполезных попытках уснуть — слишком уж хорошо был знаком с такими состояниями. Быстрый контрастный душ, а после холодный утренний воздух окончательно прогнали следы ночного морока. Хотя можно было не сомневаться, на выражении лица это никак не сказалось. Правда, здесь оно не слишком-то бросалось в глаза. Нет, Зимний и раньше мог, если того требовали обстоятельства, прикинуться славным малым, а без целительного электрошока и заморозки мимика и вовсе ожила, но он пока еще оставался довольно скупым на эмоции. Интересно, как смотрелось со стороны его лицо сегодня, когда он переступил порог милейшего маленького магазинчика, который приметил накануне во время их с Майей вынужденной прогулки?

Он зашел в квартиру и аккуратно замкнул за собой дверь. Ключи с веселеньким брелоком в виде улыбающегося сердечка вернул туда, откуда и взял их час назад безо всяких объяснений — на крючок у двери. Скинул рюкзак, с которым практически не расставался во время своего «свободного плавания». Из спальни выглянула Майя, уже бодрая, свежая и причесанная.

— О, вернулся. Завтрак на кухне. Если ты, конечно, не боишься манной каши. А что за пакеты у тебя?

— Я купил нам побольше еды. И торт, — просто ответил он и в подтверждение приподнял фирменный пакет из того самого магазинчика-кондитерской.

— Эм… Здорово, — удивленно протянула Майя. Лицо у нее при этом сделалось забавное: смущенная кривоватая улыбка и приподнятые брови. — Теперь можно и из дома не выходить.

— На то и расчет.

— М-м... Слушай, раз ты уже освоился, разберешься на кухне сам? Мне надо поработать еще примерно с час. Сроки поджимают, а с меня, как с редактора, спрос двойной. Ты же не думал, что я живу на накопленные на нашей общей работе денежки?

Само собой, нет. Он прекрасно знал, чем зарабатывает на жизнь бывшая подопечная Гидры, скрываясь в этой глуши — тарахтит по клавиатуре до полуночи, редактируя тексты. Обычный фриланс, платят не то чтобы сильно много, и потому она часто берется за несколько параллельных проектов. Хотя, с ее-то дарованием, могла пойти по другой дорожке и успешно дурить головы доверчивым согражданам. Среди подобных ей такое не редкость. Забавно, но были и те, на кого особый отдел выходил как раз после взлета их популярности в кругах любителей эзотерики, паранормальщины и прочей херни. Работа Майи в этом плане выглядела максимально скучно и обыденно. Что ж, раз ей так нужно — пусть. Лишний час погоды не сделает, хотя есть одно «но»…

Лучшее оружие Гидры недавно услышало здесь любопытное выражение: «лучше перебдеть, чем недобдеть», сразу прониклось глубоким смыслом и всем своим промороженным существом с ним согласилось. А потому ещё одна безотлагательная перепроверка телефона и ноутбука Майи стала чем-то самим собой разумеющимся. Тем более что она не стала возмущаться, а на утрированно радушное приглашение располагаться за ее рабочим столом и проверять все что угодно он решил просто не обращать внимания.

Но никаких подозрительных переписок и тайных посланий ни на ноутбуке, ни в телефоне не нашлось, так что он отправился навстречу манной каше, которой его пытались запугать. Майя проводила его осуждающим сопением и застрекотала клавишами ноутбука.

Пароль от соседского вайфая он успешно взломал и теперь читал с экрана планшета последние новости. Это было одним из первых ритуалов, что он завел, обретя свободу: сводки крупных информационных агентств, региональные новости, а так же то, что можно почерпнуть из соцсетей — новостные группы, личные страницы… Даже то, что на первый взгляд кажется абсурдным может указать нужное направление. Главное — знать, на что обращать внимание. Он — знал. А владение несколькими языками делало горизонт еще шире.

Джеймс отложил планшет и, сцепив пальцы в замок, от души потянулся. Встал, сдвинул на пару сантиметров ламели все еще закрытых жалюзи и осмотрел улицу. Пешеходы, трамваи — все как всегда. И в сети никаких подозрительных зацепок. Не к добру. Где-то за стеной соседка гремела посудой, а из спальни раздавался монотонный шорох клавиш. Она еще не закончила? Захватив кружку с кофе, он направился в спальню. Ну так и есть — сидит с ногами на стуле и что-то воодушевленно печатает.

— Извини, заработалась. Ну что ты там, подрос уже?

Начинается…

— А что, должен был? — вкрадчиво поинтересовался Джеймс.

— Само собой!- усмехнулась Майя, не отрывая взгляда от монитора. — Знаешь, в чем сила, брат? В манке вся сила, ее потому и дают детям в садике.

— Ты же это не серьезно сейчас.

— Нет.

— Заканчивай.

-Ладно, больше не буду. Наверное. Или ты про редактуру?

Он одарил ее хмурым зимнесолдатским взглядом и молча отпил из кружки.

Возможно, сегодня она окончательно разберется с его воспоминаниями, кто знает. В глубине души Джеймс очень этого хотел и одновременно боялся: сможет ли совладать со всем тем, что наверняка обрушится на него? Но он был реалистом — учитывая все составляющие этого непростого уравнения, надеяться на быстрый результат глупо. Почти так же глупо, как взрослому верить в детские сказки. Так уж сложилось, что без серьезного риска быть обнаруженным он может обратиться за починкой своей дырявой головы только к ней, человеку, одаренному далеко не самыми внушительными силами. Да и то — если бы не Командир со своим непонятно откуда взявшимся стремлением помочь Зимнему солдату (или тому, кто в нем скрыт), у Джеймса бы и этого шанса не было. Он решил рискнуть, и теперь оставалось лишь молиться всем известным богам, что «после» будет лучше, чем «до».

Джеймс постарался успокоиться. Сделал несколько глубоких вдохов. Они сидели на его импровизированной постели друг напротив друга. Майя отбросила свою показную дурашливость и теперь просто ждала, когда он будет готов. Джеймс медлил, сам не зная почему. Рассматривал посерьезневшее лицо напротив, сравнивая его с выловленным этим утром из глубин сознания образом. Они отличались. Так и есть — люди неуловимо меняются под гнетом прожитого. Однажды, хотелось бы надеяться, он сможет посмотреть в зеркало и различить такие изменения на себе.

Если вчера он просто ринулся навстречу неизвестному, то сегодня ощущал себя так, словно стоит на краю трамплина высоко над бассейном. Нужно лишь решиться. Сейчас он отключится, а когда проснется, мир снова станет для него немного иным. Какие грани всплывут на этот раз? Насколько подсотрется невидимый барьер, отделяющий его от обычных людей? Что нового он узнает о себе? О чем будут его мысли? Джеймс все гнал по кругу этот поток, не в силах его его утихомирить.

— Какую мечту ты еще не исполнила?

Майя вскинула голову и пристально на него посмотрела.

— Тихий океан... Китов хочу увидеть... А что?

Он покачал головой. Не важно. Ему просто захотелось узнать тайный кусочек чужой жизни, попробовать примерить его к себе, чтобы убедиться — для него еще не все потеряно, сердце отзывается… «Увидеть китов» — что ж, кажется, это и правда неплохая идея.

«Что, очеловечиваешься, Зимний?» — как черт из табакерки, выскочил из его воспоминаний ухмыляющийся Рамлоу.

Джеймс не стал отвечать. Осторожно, чтобы не напугать, взял Майю за руки и прижал их к своим вискам. На него смотрели удивленно распахнутые серо-зеленые глаза, совсем-совсем близко — он мог бы сосчитать все рыжие искорки, что в них были. Тишина в комнате сделалась невыносимой.

— Давай, — решительно произнес он.

Ему казалось, что еще чуть-чуть — и его голова взорвется. Не в метафорическом, а в самом буквальном смысле. Умывание холодной водой не помогло, впрочем, как и попытки размеренно дышать или давить пальцами на определенные точки черепа. Он скорчился на полу крохотной ванной и часто-часто моргал. Из глаз катились слезы, собирались на кончике носа и падали на старую, противного грязно-оранжевого цвета плитку. Он дошел сюда с большим трудом, опираясь о стены. Перед глазами все расплывалось от боли. Может, за долгое время он и привык встречать подобные ощущения с равнодушной покорностью, но легче от этого не становилось.

Воспоминания. Ежесекундно в его сознании вспыхивали стройные ряды картинок, и каждая отзывалась сотнями мельчайших игл, впивавшихся прямо в мозг. Одно событие тянуло за собой следующее, цепочки разрастались, ширились в его голове подобно огромному дереву. Вставали на место частички разбитого калейдоскопа. Как же ему было больно… Но — плевать! Он не собирался останавливаться и жадно бросался навстречу каждому воспоминанию.

Удивительно, как много, оказывается, было от него скрыто! Это одновременно и пугало, и вызывало дикий восторг. Сердце колотилось как бешеное, по венам будто непрерывно гулял ток. Он смотрел и смотрел: бескрайняя заснеженная тундра и проложенные под ней стылые темные тоннели секретных лабораторий; низкий успокаивающий гул двигателей джета во время долгого перелета над Атлантикой; случайный солнечный блик на дуле винтовки — через пару мгновений он сделает выстрел и тут же кинется отступать, потому что допустил глупейшую промашку и не озаботился правильной маскировкой оружия; уходящие в стылую вышину заиндевелые сосны; уютное тепло кухни, на которой мама что-то помешивает в большой кастрюле, а потом оборачивается, улыбаясь такой родной и знакомой улыбкой — у нее глаза того же цвета, что и у Джеймса, и такие же длинные пушистые ресницы… Духота нагретых солнцем сухих доков и липнущая к пропотевшей спине рубашка; холод металлического стола, слепящий свет и боль; «Ревущие» собрались у костра и делят на всех пару последних папирос; Кони-Айленд, громада колеса обозрения на фоне закатного неба, прехорошенькая Джудит смотрит на него влюбленными глазами и разрешает себя поцеловать; сухой стрекот автоматной очереди и падающие безжизненные тела…

... Хилый мальчишка со светлой челкой и смешно оттопыренными ушами, у него подмышкой зажат альбом, а под правым глазом намечается свежий синяк...

... Мужчина с волевым выражением на красивом лице, высокий, статный — у него все те же челка и уши- держит в руке круглый щит со звездой.

«Стив!»

Ему кажется, что он ужасно долго спал и вот сейчас — проснулся и начинает понимать, кто он. Он — точка, в которой сходятся все нити его жизни- от самых дальних, зародившихся многие десятилетия назад, и до самых последних, сияющих новизной. Никакая информация из музея, книг, всемирной сети или секретных досье не в состоянии подарить такое ощущение осознания себя. Сейчас он может сказать это наверняка.

— Какой же ты, оказывается, старый, Джеймс Бьюкенен Барнс… Баки, — прохрипел он.

Жизнь, которая у обычных людей плавно разворачивается с течением времени, давая какую-никакую возможность размышлять и рефлексировать, познавая себя и мир вокруг, только что шарахнула по нему кузнечным молотом и оставила валяться на полу — давай, попробуй теперь разобраться со всем этим, Зимний, или кто ты там теперь… Ты хотел этого, так получай с горкой!

Он кое-как продышался, утер лицо тыльной стороной живой ладони. Понемногу боль утихала, по внутреннему ощущению казалось, что он провел в ванной вечность, хотя на самом деле проторчал там не больше четырех-пяти минут. Джеймс откинулся на кафельную стену и запрокинул голову. Со стены напротив ему весело улыбалась дурацкая ярко-желтая мочалка в виде уточки, и он криво усмехнулся в ответ.

Он прекрасно понимал, на что идет, когда просил вернуть себе память, и внутри уже подсознательно замирал от того, что придется жить дальше с грузом всего, что, возможно, успел совершить. По своей воле или нет — не важно. Решив возвратить воспоминания, он одновременно решил и принять ответственность. Кто-то скажет — любой поступил бы так же. Ложь. Беспамятство привлекательно, оно может подарить легкость… Жизнь в неведении, с чистого листа — разве это не прекрасно? И он сомневался. Боялся. Но в итоге выбрал знание.

— Вот ты где, — донесся до него слабый голос.

Джеймс и не заметил, как она подошла. Зимний бы вряд ли такое допустил, но вот Джеймсу в данный момент все было абсолютно фиолетово.

— Живой?

Он не ответил и плавно поднялся, опираясь о стену. Делать резкие движения, особенно головой, он сейчас опасался. Не к месту вспомнилась статейка про японских духов — капп, чтением которой он развлекался во время перелета до Москвы. В его черепе, конечно, не было открытой чаши с водой, как у этой нечисти, но голова ощущалась совсем как хрустальная. Джеймс выпрямился. Майя опиралась о дверной косяк с таким видом, словно не может стоять прямо. Словно вообще не может стоять. Выглядела она совсем нехорошо и куталась в плед, которым он, повинуясь странному порыву, накрыл ее после того, как очнулся.

— Ты что-то говорил про торт.

По дороге на кухню он не раздумывая решил подстраховать ее и придержал за плечо.

Близился вечер. Через полуприкрытые жалюзи на стену и потолок падали косые закатные лучи, наполняя всю кухню нежным розовато-персиковым светом. С момента, когда они приступили ко второму этапу, оказывается, прошел почти целый день, отстраненно подумал Джеймс. И не удивительно — работа была проделана, по его ощущениям, огромная.

Торт на столе медленно, но верно уменьшался — решив не заморачиваться условностями вроде разрезания на кусочки и использования тарелок, они ели его прямо так, орудуя столовыми ложками каждый со своей стороны. В этом было какое-то почти детское удовольствие, слаще, наверное, только есть руками. Джеймс похвалил себя за предусмотрительность: глюкозная бомба из пропитанных кофе и коньяком шоколадных коржей и жирного крема была именно тем, что им обоим сейчас необходимо. А если вспомнить, что в составе крема есть такая божественная штука, как вареная сгущенка… Хорошо, что в кондитерской он попросил помочь ему определиться с выбором — шикарная витрина с дополнительной подсветкой и красующимися на ней тортами самого разного вида ввела его в ступор. Девушка на кассе тут же принялась перечислять ему составы всех, что были в наличии, и в дополнение посоветовала еще и пирожные — он согласился и прикупил их, по одному каждого вида на пробу, как дополнение к торту. Было почему-то немного неловко за свою тягу к сладкому, но он успокоил себя тем, что все дело в суперсолдатской сыворотке, а никак не в маленьком мальчике, который до сих пор живет где-то очень-очень глубоко внутри Зимнего солдата и периодически клянчит вкусности.

Он сделал большой глоток кофе из «своей» здоровенной кружки и задумчиво посмотрел на Майю. Та сосредоточенно работала ложкой и не обращала внимания ни на что, кроме торта.

— Совсем бледная. Тебе бы отдохнуть.

— А сам-то, — буркнула она с набитым ртом. — Тебя приложило сильнее, чем я рассчитывала. Но извиняться я не собираюсь.

— И не надо. Вчера было полегче, это правда.

— Пф, ты не сравнивай, сегодня я, считай, по кирпичику перебирала. Ну, или по нитке… Блин, это всегда сложно пояснять на словах — с чем ни сравни для примера, все не то…

— Главное, что получилось.

Она отложила ложку, скрестила руки на столе, и подавшись перед, вкрадчиво протянула:

— Не-ет.

— В смысле — нет? — неверяще проскрипел он. — Они вернулись, я же видел.

— Не хотела прямо сейчас обсуждать… Но придётся, раз уж ты начал. Это далеко не все воспоминания. Я смогла вернуть лишь часть. И ещё, — нахмурилась она, — я сегодня заметила кое-что подозрительное. Вчера его не было видно, но, подраскопав, я наткнулась на эту херню. Она спрятана на отдельном уровне, в который фиг проберешься — туда не ведет ничего, ни единой дорожки из четких воспоминаний. Я даже не представляю, что она может скрывать. Джеймс… Что же с тобой делали?

О, у него было минимум с полсотни ответов на ее вопрос, но он с кристальной ясностью понимал, что все они в данном случае — неверные.

―Ну, что ж. Если вы больше ничего не хотите...

―А разве еще что-нибудь есть? (с)

— Я могу реально попробовать выяснить, что это, но облажаться. А могу просто сделать вид, что попыталась и у меня не вышло — правды тебе все равно не узнать. Забавно, да?

— Нет, — нахмурился он. Молча слушая пространные размышления Майи на тему того, стоит ли вообще браться за эту, как она выразилась, «неопознанную хреноту», Джеймс подметил неожиданное: весь ее скепсис в отношении собственных сил и способностей — получится ли? все опасения — не станет ли хуже после вмешательства? и даже прямое указание на то, что не он контролирует ситуацию, — ничто из этого не могло скрыть один-единственный факт: сейчас она по-настоящему заинтересована в результате. И он не мог понять — почему?

— Притвориться, что ничего не получается, ты могла еще в первый раз. В чем разница?

Майя раздраженно выдохнула, поджала губы и отвернулась, резко заинтересовавшись керамической плиткой на кухонном фартуке. Ну да, плитка и правда была любопытная — наверняка ровесница этому столетнему дому — но все же не настолько, чтобы ради нее уходить от темы.

— Так что? — Джеймс побарабанил по столу пальцами живой руки.

— Да нет никакой разницы, — нехотя отозвалась она. — Ты сам знаешь, я взялась тебе помочь, чтобы выполнить обещание. Брок ведь когда-то… А, не важно. Я в своей жизни мало на что могу опереться, а если еще не стану держать данное когда-то слово, то вообще все покатится к чертям. У человека должны быть принципы.

— Ну, ты его сдержала, насколько могу судить. Хоть и говоришь, что не все получилось. Я шел к тебе, особо не рассчитывая на серьезный результат, а теперь ты намекаешь на то, что могла бы взяться за задачу посложнее. Тебе самой оно зачем? Боишься?

Иных предположений насчет ее мотива у Зимнего пока не было. Ход его рассуждений был простым: она пытается отсрочить его уход еще ненадолго из банальных соображений безопасности, полагая, что если на них уже вышли и попытаются напасть, то рядом с ним шансы выжить будут куда выше. При этом в виске тяжело пульсировала еще одна мысль: как же беспечно с ее стороны рассчитывать на его защиту! Она уже выполнила свою часть сделки. Она слишком много знает и этим одним представляет для него угрозу. А Зимний солдат по природе своей не может допустить того, чтобы его безопасность зависела от кого-то столь уязвимого и привык решать подобные проблемы самым надежным способом…

Но ведь и он теперь — не только чистая функция и идеальное оружие. С воспоминаниями вернулась и куда более важная и глубокая часть его личности.

Это противоречие дало ростки еще при первой их встрече, а теперь пустило мощные корни и просто разрывало его изнутри. Но принимать такое серьезное решение сейчас не было ни сил, не желания.

— Считай это профессиональным интересом. Решать, конечно, тебе. Подумай, — она медленно поднялась из-за стола, взглянула на него как-то грустно и поплотнее завернулась в плед, — пока еще есть время. Только мне бы в себя немного прийти. И тебе тоже…

Она ушла в спальню. Джеймс проводил задумчивым взглядом скрывшийся в коридоре край пледа, который волочился за Майей по полу подобно рыцарскому плащу.

Профессиональный интерес, как же! Не нужно быть великим менталистом, чтобы понять — ее мотив совершенно в другом. Час от часу не легче…

Последние крохи закатного света уже растворились в серых сумерках. На улице зажглись фонари. Джеймс все сидел и сидел за столом, погруженный в свои мысли. Их было так много, что при других обстоятельствах он бы уже не выдержал и принялся ходить из угла в угол, словно тигр в тесном вольере. Но не мог: на место жуткой головной боли, кое-как отпустившей его, теперь пришла такая сильная усталость, что он и моргал-то через раз. Он даже наплевал на безопасность — не осмотрел улицу и периметр, хотя всегда это делал, да и из оружия под рукой сейчас было лишь несколько ножей, распиханных по карманам. О том, чтобы выйти развеяться, пройтись по улицам и речи быть не могло. Не в таком состоянии.

— Хватит тут сидеть.

Ну вот, опять она незаметно подкралась! Кажется, кто-то слишком расслабился.

— Ты это в том смысле, чтобы я собирал вещички и проваливал? — слабо усмехнулся он. Что ж, она имеет полное право.

Майя устало выдохнула и посмотрела на него с укором:

— Не говори ерунды. Пойдем.

— Куда?

— Что значит — куда? Прогуляемся до Озер, покидаем хлебом уткам в головы, культурно проведем время!

Джеймс недоуменно приподнял брови. Что она несет, какие, нахуй, утки? Последствия сложной работы сказываются, не иначе…

— Как же тяжело с тобой… Пойдем, говорю, «Ёжика в тумане» смотреть, — она немного покраснела, отвела взгляд и добавила еле слышно, — нечего тебе сидеть тут одному в потемках. Мало ли…

Каждое ее движение почему-то отдавало напряженностью. Джеймс успел подметить это, пока шел следом за Майей в соседнюю комнату, изо всех сил стараясь не наступить на край тащившегося по полу пледа. Подивился тому, какая она, оказывается, маленькая и хрупкая по сравнению с ним. Следом не пойми откуда выскочила мысль о том, какие у нее пушистые ресницы и приметная родинка на левой скуле. Странно, раньше он не придавал этому значения, да и в целом поначалу не особо приглядывался, а тут поди ж ты… Память подбросила картинку их случайной встречи во времена Гидры: Майя выглядела совсем еще подростком лет семнадцати, хотя на деле ей было на порядок больше. И смотрела на него поначалу совсем не так, как другие окружавшие его люди. Зимнему разбираться в выражении лиц случайных агентов тогда было без надобности, но в настоящем Джеймс ухватился за это воспоминание в надежде найти что-то важное. Но пока что смысл от него ускользал.

— Готова поспорить, что в пиратском импровизированном кинотеатре ты впервые. С чем тебя и поздравляю, — улыбнулась Майя.

— Что-то я не заметил у тебя деревянной ноги.

— Ого, да ты у нас, оказывается, шутник!.. Вот так новости.

Они сидели на полу перед ноутбуком, свет включать не стали. Джеймс расположился на матрасе, облокотившись на диван боком и подперев голову правой рукой, буквально в полуметре от него, у спинки дивана — Майя в своем стащенном с кровати подушечно-покрывальном гнезде. Она бросила из-под ресниц короткий взгляд на его бионическую руку — вместо неизменного пуловера ему пришлось — спасибо местным коммунальщикам — остаться в одной футболке и теперь металлические пластины угрожающе поблескивали в свете монитора.

Раздался двойной щелчок мышки и на экране замелькали титры.

Послышалась музыка.

Нет, ничего похожего он раньше не видел. Казалось, что на эти короткие десять минут он погрузился в чей-то сон — было ли тому причиной мастерство создателей или же его собственное восприятие, которое очень изменилось с тех пор, как Джеймс оказался в этой квартире, — сложно сказать. Вероятнее, сработало все в совокупности. И это было как нельзя кстати: за просмотром он на время отключился от своих переживаний и проблем, с головой уйдя в зыбкую и тревожную атмосферу детского, казалось бы, мультика. Неосознанно хмурился, пытаясь разобрать свои эмоции от увиденного. А от некоторых музыкальных тем у него по коже пробегали мурашки. Он даже мысленно сравнил мультяшный дуб с тем, который им попался вчера в тумане. Да, и вправду было очень похоже.

На выполненную устаревшим шрифтом надпись «Конец» он пялился секунд пять, и только потом вынырнул из состояния, в которое успел погрузиться. Покосился вправо и тут же наткнулся на внимательный взгляд Майи. Она дернула подбородком, словно спрашивая, но вот что именно — Джеймсу было непонятно. Да и не удивительно — они провели вместе меньше двух суток, за такое время попробуй-ка освоить чужую невербальную коммуникацию. Страх, притворство, опасение, агрессия, недовольство — подобное он распознавал влет, но вот с остальным было все еще очень сложно. А еще сложнее — признаться себе в том, что ему приходится заново учиться таким вещам. Но, как он не раз слышал, признание проблемы — это уже часть ее решения. Освоится как-нибудь.

Он в замешательстве моргнул, а потом просто отзеркалил ее жест и стал ждать реакции.

Майя несмело улыбнулась. На ее лице и в глазах слабо отражался свет монитора, а зрачки в полутьме казались огромными. Она немного наклонилась к нему и прошелестела:

— Ну как тебе?

А ему было…странно. Он все никак не мог подобрать нужных слов о своем впечатлении — простое «понравилось» казалось слишком плоским. Но дело было не только в этом. Сами обстоятельства просмотра вызывали у него неясное волнение, которое не смогла заглушить даже зверская усталость последних часов. И темнота комнаты ощущалась иначе, и холодный искусственный свет монитора казался каким-то таинственным, да еще близость другого, непонятного для него человека. Джеймс привык быть сам по себе, точно так же, как привык быть и среди других людей, но то, что происходило прямо сейчас отчего-то очень ярко его кольнуло: они одни, кроме них двоих здесь больше никого нет. А Майя смотрит на него вовсе не с вежливым участием. Нет… На него когда-то давно так уже смотрели девушки, и очень часто. Неужели?..

Джеймс почувствовал, как по нему от макушки до пяток прокатилась жаркая волна, да так и осталась, свернувшись колючим клубком где-то под солнечным сплетением. Он сглотнул.

— Да, это стоило увидеть.

Толком не осознавая зачем, он тоже слегка подался в ее сторону, медленно и не отрывая взгляда — внутри уже несся щекочущий адреналиновый поток, толкая узнать, что же будет дальше, как она ответит, если приблизиться еще совсем-совсем немного, если попытаться рассмотреть что-то в черноте ее зрачков, если изучить взглядом прихотливо очерченные губы… Джеймс ощутил знакомое чувство азарта и предвкушения, совсем не такое, как то, что он испытывал иногда при выполнении заданий, а гораздо более пьянящее.

Но все оказалось не так-то просто. Единственное, что сделала в ответ Майя — застыла на месте, как олень в свете фар, а потом стремительно отвернулась, едва не задев его лицо взметнувшимися волосами, и принялась с невероятно озабоченным видом щелкать мышкой, перебирая видео в папке ноутбука. Румянец теперь был у нее даже на носу.

— Если хочешь… Если хочешь, есть целая подборка похожих, могу включить, если интересно. Хоть какое-то развлечение.

— Да, включи.

Она так старательно делала вид, будто ничего не заметила, что губы Джеймса невольно расплылись в мягкой улыбке, которую он, правда, тут же постарался скрыть за почесыванием отросшей на щеках щетины. Если бы его сейчас увидел со стороны тот, кто знал Барнса лет семьдесят назад, он бы непременно отметил, что улыбка эта у него вышла точь-в-точь такая же, как в далекой юности.

Под веками все стало красно-оранжевым — верный признак того, что утро уже давно наступило. Он и не помнил, когда в последний раз позволял себе так надолго оставаться в постели с началом дня: в летние месяцы он подскакивал, стоило рассвету лишь забрезжить на востоке; ближе к ноябрю этот внутренний график сместился, но он все равно просыпался очень рано, до восхода солнца. Его организму не требовался долгий сон. Сыворотка сделала Зимнего солдата почти идеальным: сильным, быстрым, выносливым, ловким. Сообразительным. Не тратящим попусту время. Его, по сути, превратили в ценный высокоэффективный механизм, а разве можно допустить, чтобы при всем этом он добрую часть времени пребывал в режиме «и пусть весь мир подождет»?

Разумеется, нет.

Но чем дальше, тем сильнее он ощущал, что перестраивается на свой собственный ритм. Вот и сейчас он не торопился. Разрешил себе пару лишних минут насладиться приятной полусонной расслабленностью в теплом коконе одеяла, в которое за ночь успел замотаться едва не с головой. За окном привычно уже шумел город, до его чуткого слуха долетало резкое дребезжание трамвайных гудков вперемешку с рокотом автомобильных двигателей, шелест покрышек по столетней каменной брусчатке, возня соседей по дому… И легкое сонное дыхание, доносившееся с дивана.

Как ни сладко было в постели, Джеймс все же пересилил себя и потянулся, зевая. Медленно сел — вчерашняя усталость все еще давала о себе знать — и тут же по-кошачьи прижмурился от резанувшего по глазам света.

Этот город все время его пребывания тут, с самого первого дня, словно старался быть максимально не похожим на себя — тусклым, унылым, чередующим густые туманы с серым, затянутым плотными низкими тучами совсем не южным небом. Как будто мало было одного того факта, что на дворе уже конец осени и дни становятся короче! Но сегодня все было иначе: в прозрачно-высоком ноябрьском небе наконец показалось солнце. По-летнему яркое, оно нахально пробивалось через щель в неплотно задернутых шторах и подсвечивало танцующие в воздухе пылинки.

Джеймс растер лицо, неспешно повел мощными плечами из стороны в сторону, окончательно сбрасывая дрёму и осмотрелся, подмечая, насколько по-другому все в комнате выглядит сегодня. И та, ради которой он забрался в эту даль, тоже.

Он не собирался пялиться, честно, но все равно провел несколько долгих мгновений, рассматривая её. Майя, по своему обычаю, свернулась в калачик, лежа на боку. Спала крепко — наверняка, после вчерашнего еще не успела восстановиться. Она выглядела неуловимо иначе — на ее лице сейчас не было ни хмурого, ни тревожного выражения, только спокойствие. Выгоревшие кончики ее ресниц слегка золотились в утреннем свете, а редкие веснушки сделались чуть заметнее. Отливали тепло-янтарным растрепавшиеся во сне темные волосы…

Беззащитность.

Джеймс отвел глаза. Плавно и бесшумно поднялся и, стараясь не наступать на самые скрипучие паркетины, покинул спальню, сцапав по дороге свой драгоценный рюкзак с приборами, оружием, сменной одеждой и прочими незаменимыми в бегах вещами.

У Зимнего даже синяя изолента была в наличии, так что, теоретически, он был вообще непобедим.

Мысли о том, что можно попытаться узнать, что же такое обнаружилось в его голове, все не давала ему покоя. Он думал об этом, стоя под обжигающе-горячими струями воды в душе, думал, пока чистил зубы и пока пытался кое-как просушить полотенцем свежевымытые волосы. Думал, пока одевался и пока ждал закипания чайника. Думал, пока готовил завтрак. Пока расправлялся со своей порцией, абсолютно не придав значения тому, что на автомате приготовил завтрак не только на себя.

Досадливо скривившись, Джеймс уставился в кружку с кофе. Почему, ну почему теперь так тяжело сделать выбор? Может, Майе вообще стоило вчера промолчать? Долгие годы собственное существование казалось ему предельно простым: исполняй приказы, будь эффективен, не сомневайся, а сложные решения вне рамок выполнения миссии за тебя примут другие.

«Не будь дебилом, Зимний!» — устало рыкнул на него из воспоминаний Командир.

Что ж, он постарается.

С его пробуждения прошло около трех часов. Джеймс решил пока не покидать квартиру и теперь маялся от скуки, успев к этому времени справиться со всеми пунктами своих ежедневных и не очень занятий: прошерстить новости, понаблюдать в окно за происходящим на улице на предмет разных подозрительных активностей. От скуки перебрал арсенал, уделив особое внимание огнестрелу — тот, конечно, как и всегда был в полнейшем порядке, но чем не займешься от безделья!

Он почти завидовал Майе, которая, судя по доносившемуся из спальни тихому сопению, до сих пор спала.

Взгляд Джеймса упал на валявшийся на подоконнике аудиоплеер с наушниками-капельками. Интересно, что там? Он аккуратно взял в руки маленький серебристый прямоугольник, повертел. Устройство было самое простое и, судя по затертому виду, использовалось давно и очень часто. Движимый любопытством, он нажал кнопку включения и принялся листать список файлов, но названия — что на русском, что на английском — не говорили ему ничего, а ведь когда-то он очень любил музыку и неплохо в ней разбирался! «Massive Attack», «Дельфин», «Кино», «UNKLE», «Пикник», «Morcheeba», еще какие-то группы и исполнители, отдельные треки с какой-то явно классической музыкой…

Вряд ли она будет сильно возражать, если он воспользуется ее плеером чтобы скоротать время.

Все просто: надеть наушники, нажать кнопку.

Первая же попавшаяся ему абсолютно случайная песня заставила оцепенеть. Минималистичная, какая-то рубленая музыка дополняла низкий хрипловатый голос. Но главным были слова. Они запомнились с первой же секунды, срезонировав с воспаленными струнами у него в душе:

«И две тысячи лет война,

Война без особых причин.

Война — дело молодых,

Лекарство против морщин…»

Зимний солдат застыл, расфокусированно глядя на кусочек пластика в своей руке.

Но вот песню сменила другая: с мягким расслабляющим ритмом, обволакивающая, неспешная… Под нее хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать. Перед внутренним взором возникли из ниоткуда пропитанные магией болотистые леса Луизианы; огромные, покрытые бородами испанского мха кипарисы; расчерченное тростником отражение розоватого неба в зеркалах воды. Раздался женский голос, низкий, густой и бархатный — петь таким тембром дано не всем:

«When the party's over

You got no way to go…»

— Да ну тебя нахер! — с досадой выругался Джеймс, неожиданно остро воспринявший эти слова, и перелистнул на следующую, продолжая знакомство с современной культурой. А заодно не давая себе нырнуть с головой в воспоминания, опасаясь, что снова отключится от реальности. Словно подсознательно блокировал все, что могло как-то сейчас вывести его из равновесия — а оно могло, еще как могло!

По большей части, знакомство было приятным: что-то нравилось больше, что-то меньше, какие-то треки цепляли необычной композицией, а были те, слова которых прямо-таки требовали, чтобы их запомнили. Тем не менее, иногда попадалось и «шедевры», слушая которые хотелось вспомнить о своем реальном паспортном возрасте и как следует побрюзжать на новые времена. Джеймс давал волю своему внутреннему деду и с ворчанием переходил к следующей композиции.

За этим занятием и застала его Майя, спустя час показавшаяся в коридоре. Джеймс снова не услышал ее приближения, правда, на этот раз по вполне объективной причине. Лишь уловив боковым зрением какое-то мельтешение он, наконец, отвлекся: Майя, закутанная в свой неизменный пушистый халат, сонная, приветственно махала ему, как генсек с трибуны. Уголок рта Джеймса непроизвольно пополз вверх. Он снял наушники.

— Утро.

— Уже обед почти, — уточнил он.

— Ничего не знаю, у меня когда встану —тогда и утро, — зевая в кулак, протянула она.

— Ясно. Как самочувствие?

— Как у вареной креветки. Откат — штука неприятная. Твое?

Дождавшись лаконичного «Приемлемо», Майя продолжила:

— У меня в планах душ, кофе и проснуться окончательно, так что извиняй, оставлю тебя одного. Зарядка для плеера на холодильнике, не бросай с пустой батареей, — она наставляюще приподняла указательный палец. Потом на секунду задержала взгляд на его волосах и улыбнулась одними глазами. — А тебе идёт! — и прежде, чем он успел отреагировать, скрылась в ванной.

Джеймс задумчиво провел рукой по успевшим уже высохнуть прядям, тонко пахнувшим стоявшим в ванной женским шампунем с какими-то там супердобавками для блеска, объема, силы и хрен знает чего ещё. Он недоуменно пожал плечами. Волосы как волосы.

На самом деле, после помывки они у него всегда преображались, и сейчас струились беспорядочными шелковистыми волнами. Но Джеймс до сих пор, даже проведя столько времени без крио и обнулений, в упор не видел, как они на самом деле ему идут, есть — и ладно. И прежний красавец-щеголь Барнс не спешил ему на это указывать.

Майя, уже переодевшаяся в футболку и свободные джинсы, стояла у столешницы спиной к нему и по-варварски заливала кипятком молотый кофе прямо в кружке.

— А этот парнишка, который Стив, мелкий такой. Твой друг. Он — Капитан Америка?

Джеймс подумал, что сейчас назвать Стива мелким не смог бы, наверное, даже слепой — настолько поменялось в нем с бруклинских времен всё, вплоть до голоса.

— Да.

— Почему ты не пришел к нему? Я с историями тех лет знакома мало, но достаточно увидела в твоей голове. Вы же всегда были горой друг за друга. Думаю, он бы помог.

Сегодня что, день неудобных вопросов? Ну надо же, а он-то и не знал… Джеймс вздохнул. Что он может на это сказать? Что толком и не помнил ничего, пока скрывался в штатах? Опасался снова попасть в лапы могущественной организации? Стоит только осознать, какое количество людей, будучи уверенными в том, что служат в ЩИТе и помогают сделать мир лучше, фактически работало на Гидру, и следующим твоим шагом будет бегство. Куда угодно, лишь бы схорониться понадежнее. А ведь были и настоящие агенты, и филиалы Гидры в других странах — они никуда не делись после «Озарения».

— Ладно, не лезу, — примирительно отозвалась Майя, заметив, каким сложным сделалось выражение его лица. Она села напротив и потянулась за кособоким бутербродом, дожидавшимся ее здесь с самого утра. — Какая погодка сегодня, заметил? Наконец-то солнце, — она мечтательно вздохнула. — Вот бы сейчас все бросить — и в горы…

— А что там?

— Ну, природа, Джеймс. Там очень красиво. И иногда бывает так тихо, что с непривычки даже страшно становится. Знаешь, как здорово: бродишь целый день в одиночестве — и ни-ко-го вокруг, только лес и скалы. Представляю, как там сейчас хорошо.

— Да, наверное.

— Главное — не нарваться на Мишаню.

— А они тут есть? — удивленно покосился на нее Джеймс.

— Ты что, забыл, где находишься? — усмехнулась Майя. — Тут же кругом медведи. Ходят по улицам, играют на балалайках. Стыдно про такое не знать!

— Действительно…

Он коротко улыбнулся и подумал, что было бы здорово, если бы весь день стал таким же простым и спокойным, как это утро.

Раздался звонок в дверь.

— Кого там уже принесло с утра пораньше? — проворчала Майя и пошла открывать. Джеймс настороженно прислушался, положив руку на карман с оружием. Щелкнула вертушка замка, раздался скрип давно не смазанных петель, а следом — звонкий старушечий голос:

— Майя, деточка, у меня опять что-то с телефоном! Не включается, а мне должен внук позвонить — он вот-вот приедет. Помоги старой, я ж в этой технике ничего не понимаю.

— Хорошо, но давайте попозже, я к вам сама зайду через пару минут.

«Майя»? Почему соседка так ее назвала, если по нынешнем документам у нее совсем другое имя? И эта подозрительная тишина с момента его прибытия в город…

Дверь захлопнулась.

Его как электричеством прошибло.

Вошла Майя. Побледневшая, испуганная, но со странной решимостью в глазах. Зимний солдат стоял посреди кухни во всей его устрашающей мощи, слегка склонив голову, как перед дракой, готовый к самым отчаянным действиям, но Майя словно бы даже не удивилась этому преображению.

— Тебе надо валить. Живо, ну! — прошипела она. — За тобой уже идут.

Иногда стоит задержаться еще немного. И еще немного. А потом, когда больше ничего не останется — вспомнить о важном деле и немедленно уйти. (с)

— Все-таки сдала. Бывших агентов не бывает, да, Майя?

Зимний плавно подался в ее сторону. Он был невероятно зол на девчонку и на ситуацию в целом. А еще больше — на самого себя. Как же легко он отмахнулся от интуиции, твердившей назойливо: здесь что-то очень не так! Идиот. От холодной ярости лицо будто онемело, застыв хищной маской, хотелось рычать и крушить все вокруг.

И тем страшнее он казался, задавая свой вопрос тихим, спокойным, чуть хрипловатым голосом вкрай задолбавшегося человека.

Что-то темное внутри него требовало возмездия — прямо здесь, немедленно, голыми руками… Настолько подло воспользоваться его доверием, врать прямо в лицо, чтобы в итоге сдать его в лапы Гидры — такое нельзя прощать. Под ребрами противно скребло ощущение предательства, совсем иррациональное, учитывая совсем короткий срок их с Майей знакомства.

Это было делом пары секунд: стремительный бросок, оба ее запястья — в захват бионических пальцев, чтоб не дотянулась до его головы со своими фокусами, встряхнуть и припечатать спиной к стене коридора. Не слишком сильно, ведь ему нужен ответ. «Пусть признается, пусть она признается! Пусть только даст повод…» — думал он, глядя в знакомые глаза, которыми еще совсем недавно любовался.

«Тогда мне будет проще…»

Но правда была в том, что где-то очень глубоко внутри он отчаянно хотел, чтобы она была ни при чем и все это оказалось просто дурным стечением обстоятельств.

Тем временем его мозг с механической безупречностью фиксировал все, что сейчас происходило вокруг: вот неожиданно замолчал вечно работающий за стенкой телевизор, от чьих-то шагов низко, на грани слышимости, загудела чугунная лестница, ведущая с улицы на этаж. Вот раздался случайный скрип тяжелого ботинка и едва уловимое металлическое бряцание.

Идут. Времени почти не осталось.

— Я не сдавала. И не стала бы… Но должна была, да, как только появишься. Наверняка это старая сука решила отличиться! — зло выдохнула Майя, набычившись.

Твою ж мать! Он считал, что залег на дно, а на деле что — два дня прожил в гидровском общежитии?!

— Охуительная сказочка, но я не верю, — в тон ей процедил Зимний, угрожающе склонившись почти к самому ее лицу с высоты своего немалого роста. — Доказательства?

— Усы, лапы и хвост, блядь, мои доказательства! Ну пораскинь ты мозгами! — она попыталась выдернуть руки из его хватки, но куда там. Бесполезно. — Да тебя бы в первый же день накрыли, если бы не я…

Что ж, кажется, Зимний действительно изменился — не без помощи Майи, бесспорно — настолько, что дает ей время на оправдания. Произойди все это месяцев шесть назад — пропустил бы их мимо ушей. Но сейчас он находил в ее словах логику, пусть и заставить себя прислушаться стоило больших усилий.

Эмоции внутри достигли пика и Зимний, не выдержав, рыкнул и от души замахнулся живой рукой. Майя зажмурилась и вжала голову в плечи. Кулак с глухим стуком влетел в стену совсем рядом с ее левым ухом, раскрошив и выбив штукатурку, кусочки которой вперемешку с пылью с сухим шорохом осыпались на пол.

Через секунду в общем коридоре подъезда послышался осторожный топоток.

Время вышло.

На мгновение обреченно прикрыв глаза, Джеймс рванул на себя дверь в ванную и тут же захлопнул, перед этим резко втолкнув туда Майю. Кажется, даже слегка перестарался, но это его не заботило. С ней он еще поговорит как следует, но сейчас пусть не мешается под ногами. В правую руку легла знакомая рукоять боевого ножа — он решил попытаться работать тихо до последнего, да и кидаться сейчас за глоком — терять драгоценные секунды. Джеймс застыл за углом г-образного коридора в ожидании противника.

Загремели выстрелы, следом раздался тяжелый удар и входная дверь распахнулась. В этот момент его ощущение времени изменилось, превратив события последующих нескольких минут в затянутый фильм, в котором он стал машиной, имевшей на каждое действие вломившихся в квартиру агентов ответный алгоритм. Он мог легко предугадать, каким будет их следующей шаг. Ничего нового они не изобрели и действовали как по методичке: при штурме первым делом забросить в открывшуюся дверь что-то для отвлечения внимания, одновременно наискосок прорваться внутрь самим… И получить от Зимнего дружеское приветствие в виде летящей на них тумбочки. Учитывая его силищу, снесла она сразу двоих, только подошвы ботинок сверкнули в воздухе. Сами виноваты, раз не догадались просто пустить газ! Неужели Гидра пострадала настолько, что на операцию по его захвату отправили таких вот недоумков?

Джеймс стремительно блокировал следующего нападавшего, который пытался достать его старой-доброй электрошоковой дубинкой. Заодно прикрылся им от выстрелов из инъектора. Если вспомнить, какую дозировку обычно применяли для Зимнего солдата, схлопотавший несколько шприцев безымянный агент отсюда скорее всего уже не уйдет…

Бионическая рука словно жила при нем отдельной жизнью, защищая и атакуя; опасно гудела, стрекотала перестраивающимися пластинами, в очередной раз подтверждая, каким грозным оружием является сама по себе. В ушах шумела кровь. Зрение обрело невероятную резкость. Вынужденно отступив в глубь коридора, он продолжал отражать атаки, стараясь максимально вывести противников из строя, однако же, не наносил при этом летальных увечий. Он рассчитывал уйти от погони без лишнего шума, а потому привлекать внимание местной полиции несколькими подозрительными трупами явно не стоило. Вот уже очередной агент прилег подумать о своей непростой жизни, поздоровавшись со стеной при горячем участии Джеймса. Следующему повезло чуть меньше — пришлось сначала применить нож, а уже после приложить его как следует в голову.

Драка все продолжалась, и Джеймс технично склонял чашу весов в свою сторону. Некоторую роль в этом, надо отметить, сыграла и теснота помещения, из-за которой противники не имели возможности попасть сюда всей группой и окружить его. Хотя и сложности были — из-за той же тесноты он и сам не всегда мог развернуться в полную мощь, отчего несколько раз все же успел отхватить от особо ловкого агента разряд электрошокера. Было в этом нечто почти ностальгическое — он будто в старые времена вернулся, туда, где такая дубинка была одним из способов относительно быстро угомонить разбуянившегося Зимнего. Джеймс оскалился и приложил засранца его же оружием.

И вот настал момент, когда перед его глазами перестали, наконец, мельтешить громилы в однотипной черной одежде — казалось, все они уже валялись без сознания на полу тесного коридора, как вдруг до него донесся сухой щелчок предохранителя.

— Ну-ка стой смирно, ты!

Джеймс медленно повернул голову: справа от него в боковом коридоре стоял неприметный человечек с мышиного цвета волосами и опасным, жестким блеском в холодных серых глазах. Иногда именно таких вот и стоит опасаться больше всего. Человечек держал в вытянутой руке матово-черный пистолет, дуло которого смотрело Джеймсу куда-то в район живота.

— Дернешься — выстрелю, — с едва уловимым акцентом, наводившим на мысли о Западной Европе, предупредил он. — Ты, конечно, не сдохнешь, но пуля в кишки — ой как неприятно, даже для тебя.

Джеймс словно окоченел: мгновенно схлынул весь запал драки, осталось лишь чувство отчаянной обреченности. Ему совсем не хотелось ловить пулю и терпеть боль, не железный ведь, но если уж такова цена его свободы — что ж, он ее заплатит. Других вариантов попросту нет. Осталось лишь просчитать все так, чтобы выйти из ситуации с минимальным уроном.

Человечек начал нести что-то по поводу того, как нехорошо с его стороны было сбегать из "дома" и вынуждать всех волноваться. Что Зимний, козел такой, заставил их поработать, когда и без того после провала «Озарения» у организации было полно других проблем. Посетовал на ненадежных сотрудников женского пола, из-за которых вся заранее спланированная операция едва не сорвалась и лишь постоянная бдительность и верность ветерана Гидры помогла им сегодня.

Державший его на мушке все никак не затыкался, как будто наслаждаясь звуками своего голоса. Джеймс был уже готов броситься на него, когда позади человечка резко открылась дверь в ванную — тот даже не успел обернуться, как его со спины крепко обхватили за голову тонкие ладони.

«Так вот как, оказывается, это выглядит со стороны» — отстраненно подумал он, наблюдая, как глаза человечка стекленеют и закатываются а лицо расслабляется, как при обмороке. Рука, сжимавшая пистолет, медленно опустилась, после чего агент стал, словно в замедленной съемке, не спеша оседать на пол. Из-за его плеча показалось бледное и сосредоточенное лицо Майи со сведенными от напряжения бровями и закушенной губой. Она не отпускала рук до тех пор, пока ее неожиданный «пациент» окончательно не принял горизонтальное положение, после чего и сама обессиленно бухнулась на колени рядом с ним. Оттянула тому веко, присмотрелась, а после брезгливо провела ладонями по джинсам, как будто в чем-то успела вымазать руки.

— Минут сорок проваляется, — она утерла пальцами темную кровь, неожиданно закапавшую из носа.

— Ты все мне расскажешь, — лишенным эмоций голосом проскрипел Джеймс, протягивая ей живую руку. — А пока — уходим.

— Слушай, Гена, давай я понесу чемоданы, а ты понесёшь меня…

— Это ты здорово придумал, Чебурашка! (с)

Кресло, в котором он сидел уже часа два, было неудобным, продавленным и, разумеется, таким же старым, как и сам автобус. В салоне немного пахло отработанным дизелем и химозной отдушкой от болтавшейся на лобовом стекле вонючки-елочки. Усыпляюще рокотал где-то под полом двигатель, стелилась вперед почти пустая светло-серая лента дороги. Пейзаж за окном был однообразен и скучен: гигантские шахматные клетки изумрудно-зеленых полей, неестественно ярких в солнечном свете, и контрастом такие же — но голой распаханной земли; время от времени проносились мимо небольшие поселки с аккуратными ухоженными двориками, покрытые непроходимыми камышами низины, извилистые мелководные речушки с по-осеннему темной водой… И с каждым километром все ближе становились растворенные в легкой дымке плавные очертания гор.

Джеймс склонил голову поочередно то к одному, то к другому плечу, стараясь хоть как-то размяться в этой тесноте. Стыдно сказать, но даже его кресло для обнулений — и то, наверное, было удобней, чем этот пыточный инструмент со сломанной кнопкой регулировки спинки и намертво заевшим внешним подлокотником. Еще и его колени наверняка упирались впереди сидящему пассажиру куда-то в район почек, так что приходилось соблюдать приличия и поменьше ёрзать.

Он отпил из предусмотрительно купленной в ларьке у вокзала бутылочки с минералкой и посмотрел налево. Там, в соседнем кресле у окна, дремала Майя.

Стоило только их автобусу выехать из города на основную трассу, как она соорудила себе что-то вроде очередного гнезда — на этот раз из куртки и шарфа, задрала ноги в тяжелых ботинках прямо на свой сброшенный под сиденье рюкзак, скрестила на груди руки и почти моментально отключилась. Странно, что вообще продержалась до самого отъезда — ее состояние после утренней заварушки было очевидно паршивым. Один раз даже пошла носом кровь — снова, — и Джеймс, нахмурившись, потряс ее за плечо, чтобы разбудить. Изведя несколько бумажных платочков, Майя молча отвернулась и опять закрыла глаза.

С момента посадки в автобус они почти не разговаривали друг с другом.

Да Джеймсу, по правде сказать, и не хотелось. Он всю дорогу только и делал, что то так, то эдак анализировал последние события, благо, обстановочка располагала. Да и разговор, случись он, был бы не для лишних ушей.

Он едва не попался сегодня. Должен был, только вот кое-кто неожиданно решил вмешаться, и жизнь Джеймса исполнила очередной кувырок. Оставался вопрос: могла ли и эта ситуация быть заранее спланированной? Он уже во всём вокруг сомневался и такую возможность вполне допускал, но все же склонялся к отрицательному ответу. Слишком уж сложная получилась бы игра, даже для Гидры. Неоправданных рисков там не любят. Так что, скорее всего, его самое первое решение — уносить ноги, прихватив с собой источник информации, было правильным. А то, что этот самый источник не сопротивлялся, а даже наоборот, — задачу только облегчало.

… Времени на нормальный разговор у них просто не было: пока Майя трясущимися руками скидывала в свой рюкзак какие-то вещи, то и дело бормоча «сука-сука-сука!», он на всякий случай выдрал все провода, подходившие к квартире, в которой скрывалась гидра-бабуля, и прилепил глушилку за верхним наличником её двери. А после заблокировал саму дверь стоявшим в общем коридоре барахлом, ибо нефиг — мало ли, каких неприятностей можно ждать от бодрой пенсионерки. На сборы ушло всего-ничего: свои пожитки Зимний по привычке хранил исключительно в рюкзаке, а Майя как будто предвидела саму возможность того, что ей придется в момент срываться и куда-то бежать, и через пару минут уже появилась в коридоре, старательно обходя валявшихся там агентов, упакованная в теплую куртку и шарф. Впрыгнула в массивные ботинки на толстой подошве. Поправив на плечах лямки яркого рюкзака, спросила:

— Ну что, уходим огородами?

Вопреки опасениям, во дворе их никто не ждал, но можно было не сомневаться — со стороны улицы наверняка дежурит кто-то из агентов. Фраза про огороды оказалась пророческой: чтобы не вступать в бой с подкреплением, им поневоле пришлось организовать себе экскурсию навроде тех, что сейчас стало так модно проводить в исторической части города для туристов, жаждущих ламповости и эксклюзива. Так что они успели знатно полазить через заборы и по крышам, пока, наконец, не выбрались на параллельную улицу через пару кварталов от дома Майи. Джеймса порядком удивило, что она справилась — он-то опасался, что та в любой момент от недостатка сил оступится, свалится с очередной лестницы, переломав свои птичьи кости, но нет — девчонка держалась молодцом. Резервная батарейка у нее сработала, что ли?

— И что теперь? — устало выдохнула она.

— Нужен вай-фай.

— Ага… Ну, тут кофейня недалеко, у них есть. Но там камеры…

— Идем.

Глушилки у него еще оставались.

Кофейня встретила их потрясающими ароматами, теплом и, несмотря на разгар дня, полумраком. Людей почти не было. Бариста, поздоровавшись, продолжил флегматично натирать тряпочкой здоровенного хромированного монстра, по какому-то недоразумению называвшегося кофе-машиной.

Джеймс, не теряя времени, тут же зарылся во всемирную сеть, облюбовав для этого самый дальний столик. В этом городе оставаться дальше нельзя. Он как раз взвешивал варианты, пытаясь выбрать самый скрытный маршрут, когда напротив что-то легонько стукнуло по столешнице. Джеймс поднял глаза от планшета: перед ним стоял здоровенный стеклянный стакан с чем-то, судя по запаху, пряно-кофейным, сладким, увенчанным пышной шапкой взбитого молока и присыпанным мелкими белыми зефирками.

— Самое то сейчас.

— Спасибо, — растерянно поблагодарил он.

Майя пожала плечами и отвернулась, рассматривая улицу через высокое узкое окно. Себе она взяла точно такое же глюкозное безобразие — наверняка надеялась, что это поможет восстановиться, — и теперь грела руки о толстые граненые стенки. Вид у нее был усталый и раздосадованный. На Джеймса она старалась лишний раз не смотреть.

С момента, как раздался тот звонок в дверь, между ними словно пролегла черта. Каждый уяснил для себя определенную деталь, вот только не было никакой возможности сейчас поговорить начистоту. Получить ответы на самые важные вопросы, объяснить мотивы и цели... Так что чем дальше, тем больше эта черта разрасталась.

Он размял висок пальцами правой руки со сбитыми, но уже успевшими поджить костяшками. В голове начинало неприятно ломить — друг на друга наслаивались перегрузки от новообретенных воспоминаний и перепутанные мысли этого утра. Джеймс потянулся к своему кофе, принюхался. Подобный запах у него с недавних пор ассоциировался с беззаботной жизнью обывателей, чем-то простым и уютным. Он сделал большой глоток. Вкусно.

Ему нужно ненадолго залечь на дно, прежде чем двигаться дальше, а, значит, потребуется безопасное место: не слишком тихое, иначе местные сразу обратят внимание, но достаточно удаленное от большой цивилизации с ее системами слежения и прочими малоприятными радостями. Другими словами — относительная глухомань с постоянным потоком людей. В мозгу у него щелкнуло.

— Где, говоришь, ты бродила по горам?..

Низкое осеннее солнце уже клонилось к западу, когда поля за окном сменились пологими предгорьями, поросшими густым лиственным лесом. Деревья стояли еще одетые во все оттенки охры, терракотового и желтого цветов, но там и тут уже просвечивали голые облетевшие ветви — листопад был в самом разгаре. Где-то на горизонте синел крупный горный массив.

Автобус снизил скорость: они въехали в небольшой городишко с преимущественно частными одно- и двухэтажными домами. Практически перед каждым был разбит яркий пышный цветник, и после города-миллионника с его пылью и контрастами это смотрелось прямо-таки игрушечно. Джеймс мысленно сделал отметку: пройдена половина намеченного маршрута. Если все сложится удачно, то часам к семи-восьми вечера они уже будут на месте.

Майю пришлось разбудить как только они свернули на стоянку.

— Наша остановка.

— А? — она принялась тереть лицо и, сощурившись, разглядывала через окно мрачный памятник советского конструктивизма — местный автовокзал. Тот производил самое угнетающее впечатление, которое усиливалось размещенными на фасаде выгоревшими рекламными щитами. — Точно. Добрались. Тогда давай выметаться.

Джеймс покинул салон первым, привычно осмотрелся, изучая обстановку. На первый взгляд ничего подозрительного. Он от души потянулся, разминая затекшее от долгого сидения в неудобном кресле тело, и с наслаждением вдохнул: местный воздух казался свежим и приятным даже несмотря на типичную «вокзальную» нотку. Подошла Майя и кивнула на плоский козырек, под которым виднелась выполненная красным шрифтом надпись «Автовокзал».

— Пошли за билетами. Вон, кажется, и нужная маршрутка стоит, — она поправила лямки рюкзака и, не дожидаясь Джеймса, первой зашагала в сторону кассы.

Весь последующий путь до крохотного поселка в котловине гор запомнился Джеймсу двумя вещами: во-первых тем, как в какой-то момент нормальная асфальтовая дорога закончилась, сменившись размытой грунтовкой, которая долго петляла серпантином сначала вверх, а потом вниз, заставляя маленький японский минивэн трястись и тарахтеть на ухабах; а во вторых — невероятной красоты красок закатом, когда последние лучи просвечивали через высоченные деревья, превращая осеннюю листву в подобие витражей, и терялись где-то в бурых косматых зарослях папоротника. Когда солнце ушло за горизонт, на округу спустились серо-лиловые сумерки, быстро сменившиеся полумраком. В горах всегда рано темнеет.

Уже горели теплые огоньки в окнах домов и гостиниц, когда их маршрутка, наконец, спустилась по извилистой дороге вниз и зашуршала колесами по главной улице поселка. Выходя из минивэна, Джеймс как следует пригнулся, чтобы не приложиться лбом о низкий потолок, и после секундного сомнения все же подал руку Майе, помогая выбраться. Где-то там, на окраине, рядом с рекой, под холодным ноябрьским небом их ждал маленький двухэтажный домик, который Зимний успел арендовать, пока потягивал свой спайси-латте в крафтовой кофейне.

прим. автора: закрываю свой маленький гештальт: рюкзак собран, билеты оформлены, завтра утром на вокзал. Почти ноябрь... Почти тот же маршрут, что и у Баки с Майей...

Благо, подгоняет меня не Гидра, а тающий с каждым днём отпуск)

Спалось ему плохо: то и дело мерещилась разная муть, он убегал, отстреливался — его ловили и тут же бросали под установку для обнулений, и лишь чудо помогало ему вырваться в последнюю секунду; пару раз привиделся Стив, смотревший грустно и одновременно осуждающе: «Баки, которого я знал, никогда бы не стал таким»… Сердце заходилось в бешеной скачке, и он хотел все объяснить, рассказать так, чтобы друг понял его, но губы немели, и правильные слова найти не получалось — любые фразы казались ему жалкими и недостойными попытками оправдаться.

Только вот оправдываться было не в его характере. В этом вопросе Джеймс был с собой кристально честен, и потому единственное, что смог ответить Стиву во сне: «Я сожалею».

И как будто мало было всего этого, несколько раз за ночь он просыпался от громкого стука с улицы, буквально подскакивал. Несколько секунд прислушивался и, устало выдохнув, снова откидывался на подушку. Груши. Долбаные груши. Огромное старое дерево росло прямо около их домика, раскинув узловатые ветки над крышей и частично над деревянной террасой у входа. Это хорошо, что администратор предупредила их во время заселения: «Тут уж ничего не поделаешь, собрали, что смогли, но год очень урожайный выдался… Вот те, что не получилось достать, и падают. В основном по ночам. Хотя и днем тоже бывает, так что вы, ребятки, поаккуратнее тут ходите. Это зимний сорт, крепкий, прилетит по голове — мало не покажется».

Вот насчет последнего он бы поспорил, конечно…

В окна первого этажа, туда, где на диване провел эту ночь Джеймс, уже вовсю светило солнце, и даже никакие занавески не могли ему помешать. В домике пахло нагретой хвойной древесиной от обшитых светлыми досками стен, немного — сухими травами от стоявшего на кухонном столе пышного, явно со вкусом и любовью собранного букета, да через приоткрытое окно сквозняк доносил легкий запах озона и прелой листвы. Отсутствие привычного уже городского шума оглушало. Слышно было только, как метрах в семидесяти отсюда перекатывается по гранитным валунам речка и голосит на все лады птичья мелюзга, радуясь новому дню.

В таком месте, по идее, и спаться должно отменно, но Джеймс уже привык, что у него все не как у других людей.

Он потянулся и, зевая, двинул в ванную.

Деревянная скамья-качеля, жестким креплением подвешенная к внушительной металлической раме, даже не скрипнула под его весом. Ей тут было самое место: осмотревшись на улице при свете дня, Джеймс с кружкой свежезаваренного чая в руке теперь наслаждался видом на залитый солнцем пологий склон, покрытый короткой зеленой травой, редкие поросшие яркими лишайниками деревья и берег реки. За рекой уже начинались одетые в осенний наряд горы. Он прижмурился и отпил из кружки. Постепенно под напором ярких красок и окружающего спокойствия липкая ночная муть в его голове отползала подальше, в самые темные уголки, но оставляла после себя тупую тяжесть.

За спиной легко хлопнула дверь, раздались осторожные шаги по деревянному настилу террасы. Он обернулся: вот и его «плюс один» выполз погреться на солнышке. Майя, сонная, тоже с кружкой в руках, стояла задрав голову и разглядывала то самое дерево. И что, спрашивается, ее так привлекло?.. Джеймс нахмурился и мотнул головой, отвернувшись.

— Привет, — тихо поздоровалась Майя и опустилась рядом с ним на скамью.

— Привет…

Он должен собраться и все выспросить. Обязательно, иначе зачем вообще было так усложнять себе жизнь? Только можно он займется этим не прямо сейчас, пожалуйста, он лишь хочет немного отдохнуть. Совсем небольшая пауза, и он опять придет в форму… Как же все-таки противно ноет в глубине головы, где-то за глазами…

— Я так и не сказала тебе спасибо.

О, нет…

— За то, что не позволил ему вчера сорваться.

— Кому — ему? — слегка скривившись, уточнил он.

— Зимнему, — Майя понизила голос до шепота, как будто их здесь мог услышать кто-то кроме парочки синиц на соседнем кусте. — Я же видела его, видела, что он собирается делать. Было страшно. У него совсем другой взгляд, знаешь, даже лицо другое…

— Так, по-твоему, нас тут двое?

— Угу…Вроде как даже отличить могу. Поэтому и зову тебя только твоим настоящим именем.

— Бред, — раздраженно бросил он. — Это всегда и был я и только я. В любой момент. Здесь нет никаких историй про Джекилла и Хайда, Майя, не выдумывай херни.

— Сам-то в это веришь?..

Сам-то он как-нибудь обойдется и без чужих догадок по поводу своей личности. Бесит. Почему людям так нравится преподносить другим свое мнение как великое открытие?! Он поежился.

— Тебя это не касается, разве нет?

— Ладно…

Расслабленная тишина этого утра в мгновение стала колючей и неловкой.

— С чего вообще такое участие с твоей стороны?

— Долго рассказывать, — помолчав, выдохнула она. — Что, вот прям сейчас? — Джеймс пристально посмотрел на нее и чуть склонил голову на бок. Майя сдалась. — Хорошо… История про мой должок сам знаешь кому, как ты уже понял — лажа. Все разрабатывалось как один из запасных вариантов на случай, если вдруг у тебя коротнёт в мозгах и ты надумаешь сбежать. План-то был хороший: тот, кому ты доверял, должен был вложить тебе идею, мол, есть сложный тайный способ вернуть воспоминания, и направить по нужному адресу. Ну а там тебя, естественно, уже будут ждать. Вероятность, что придется воспользоваться этим планом, была минимальной. Так что ты потом всех, конечно, до усрачки напугал своим исчезновением, — Майя не смотрела на него, сосредоточив все внимание на выдирании ниток, торчавших из дырки на колене ее джинсов. — Мне почти никой информации о тебе не дали, когда предложили участие… Только командир твой кое-что на ушко шепнул. Но я согласилась. А что — живи на отшибе простой жизнью, хоть и под надзором, никаких тебе забот с копанием в чужих мозгах, главное — подай вовремя условный сигнал. Не факт вообще, что операция когда-нибудь перейдет в активную фазу. В общем, я тогда согласилась… Плюс к тому моменту соображалка отросла достаточно, чтобы осознать, во что я вляпалась… Планировала даже податься в бега, если подвернется случай.

— Выходит, командир, — Джеймс намеренно избегал сторонних имен в разговоре, — тоже был задействован и просто отрабатывал свою часть легенды? «Ничего личного», да?

На языке горчило разочарование. Майя пожала плечами.

— Получается что так… Только знаешь… Никого не хочу перед тобой оправдывать но, может, стоит оценить его действия со стороны? Ты вспомни, каким лично для тебя он был человеком, ведь есть с чем сравнить — ты за свою жизнь повидал достаточно конченых мразей.

Джеймс продолжал отстраненно рассматривать ее профиль: тонкую бледную кожу, родинку на скуле, искрящиеся на солнце волосы, которые слегка шевелил долетающий со стороны реки ветер. Чай в его кружке давно остыл.

— А что насчет тебя?..

— Просчитались. Меня уже тогда воротило от всего, но я помалкивала. Я же не суперагент, ни ресурсов, ни сил на то, чтобы выйти из игры, у меня не было. А потом объявился ты… Со всеми своими многолетними ужасами. Я тогда подумала — так, как поступали с тобой, — нельзя. Ни с кем нельзя. Это страшно… Вот и решила — пошло оно всё!

— Глупо было рассчитывать, что они ничего не заметят. Почему сразу мне не сказала?

— Да побоялась… И не представляла вообще, как правильнее поступить. Согласна, идиотизм полный. А тут еще наблюдатель среагировал без согласования…

— Это бабка-то?

— Угу. Алевтина Германовна, чтоб её… Ну хоть ко мне для начала заглянула, дала понять, что отряд уже на подходе, — Майя замолчала, а потом совсем тихо добавила, — я знаю, что очень перед тобой виновата.

Что он мог ответить?

С одной стороны он был полностью согласен с ней, а с другой…

Жизнь необыкновенно сложная штука, и одна и та же ситуация может выглядеть совершенно по-разному — все зависит от того, под каким углом ты будешь ее оценивать. У Джеймса с некоторых пор ассортимент этих самых углов порядком расширился. Он не будет торопиться с ответом.

Плавно поднявшись, он взялся за перекладину и принялся не спеша раскачивать скамью. Приятно удивило, что петли двигались беззвучно — видать, в этом месте ко всему относятся с заботой и вниманием.

— Мне нужно подумать. И у меня наверняка будут к тебе еще вопросы.

— Да не проблема, расскажу, что знаю. Правда у меня был низкий уровень доступа, — Майя приподняла ноги, чтобы не чиркать по земле подошвой ботинок, — я не то, чтобы была сильно осведомлена обо всем, что происходило.

— Что, высокое начальство даже не удостоило тебя воодушевляющей речью перед отправкой сюда?

— Окстись! Я это начальство за все время видела один раз, и то — издалека. Единственное, чем им удалось воодушевить меня перед поездкой — это обещанием предоставить инфу о моей настоящей семье в случае успеха операции. Кстати, то досье на меня, что ты получил — реальное.

Надо же… Не у него одного, оказывается, туманное прошлое.

Но разговоры разговорами, а обед — по расписанию. Точнее, в их случае, поздний завтрак. Администратор — приветливая пожилая женщина, к которой Джеймс обратился с вопросом насчет сносных местных кафешек, сходу выдала несколько вариантов, и заодно рассказала, в какие, по ее мнению, лучше вообще не заходить — где просто невкусно, где откровенно плохо, а где каждый раз лотерея, в зависимости от того, в каком настроении сегодня пребывает левая пятка повара. А еще, хоть Джеймс и не спрашивал, поневоле узнал от нее, у кого на местном рыночке самые лучшие мед и сыры.

Вернувшись в дом, он застал Майю сидящей в кресле у окна с какой-то книгой. Кружки, из которых они пили чай, были уже вымыты, вытерты насухо и снова заняли свое место рядом с электрическим чайником, микроволновкой и ярко-жёлтой коробочкой чая популярной марки.

— Одевайся, мы идем завтракать.

Выходя из дома, Майя фыркнула и указала куда-то в сторону. Яркая надпись на табличке, установленной прямо посреди цветника, гласила: «Уважаемые отдыхающие! Просьба не подкармливать енотов! Это дикие животные», и чуть ниже, буквами поменьше: «от которых много проблем. Мы вас предупредили».

Джеймс чуть приподнял брови. Подумаешь — еноты!

Они шли не спеша, совсем как настоящие туристы, приехавшие из большого города, чтобы насладиться тишиной и окрестными видами, — но на самом деле все из-за того, что Майя еще не до конца восстановила силы и то и дело сбивалась на черепаший шаг. Да и Джеймс, понятное дело, разглядывал округу вовсе не из праздного любопытства. Впрочем, в кафе они и правда ненадолго превратились в отдыхающих. Местная еда была отменной. Улучшенный сывороткой организм нагло потребовал добавки, и не по одному разу. Даже на Майю, кажется, подействовало — к тому моменту, когда они заказали себе пышные ноздреватые блинчики со свежей перетертой с сахаром малиной и сметаной, она заметно ожила.

— Что дальше?

— Ты про сегодня? Или вообще? — Джеймс сосредоточенно покрывал слоем малины четвертый по счету блин. Вкусные, заразы!

— Про вообще — это не мое дело. Я про сегодня. Ну и про завтра, или — сколько там еще впереди совместных дней?

— Пока не решил.

— Мм… А что требуется от меня? Ну, помимо ответов на вопросы?

Джеймс устало вздохнул и выразительно посмотрел на свою собеседницу.

— И не надо так на меня глядеть! Ты вот что скажи, — она поддела вилкой уцелевшую ягоду и отправила в рот, — мы можем хотя бы по лесу погулять, раз уж все равно сюда приехали? Понятно, что одну меня ты не отпустишь. Но я не вижу смысла сидеть взаперти. Несезонье, народу по округе мало шастает.

— Ты сначала в себя приди, а потом уже на походы замахивайся, — буркнул он. — А вообще… Да. Можно будет.

— Отлично, — Майя улыбнулась, — наверняка ты раньше не путешествовал по таким местам.

— Да как сказать… Вообще-то меня «путешествовали» довольно часто. С заданиями, — отголоски вчерашних эмоций заставляли его язвить, и он ничего не мог с собой поделать.

Ее улыбка тут же увяла, и Джеймс вдруг почувствовал себя козлом. Она же совсем не виновата в том, что происходило с ним раньше… «Придурок!» — дал он себе мысленную затрещину. Внешне, правда, остался совершенно спокоен.

На обратном пути по настоянию Майи они заскочили-таки на рынок. Там она самолично накупила кучу разной снеди, начиная от пастилы и заканчивая сыром и копченой форелью. И зачем ей столько всего? Но Джеймс не вмешивался и лишь молчаливо принимал из ее рук очередной пакет. Один у него уже был — с едой навынос из того самого кафе.

— А сбитень не хотите попробовать? Отличный, горяченький! Вы не за рулем?

— Неа, мы пешком. Два давайте, — отозвалась Майя, достав кошелек.

Ну что сказать, сбитень ему понравился.

Отперев дверь, он первым прошел в дом и сгрузил на маленький кухонный стол весь ворох пакетов. После рынка он чувствовал себя немного сбитым с толку множеством незнакомых запахов и повышенным вниманием людей. Майя, скинув у двери ботинки, направилась по лестнице на второй этаж, который заняла по негласной договоренности.

— Оставь, я переоденусь сейчас и разберу.

Легко проскрипели ступеньки под ее шагами. Он успел лишь снять куртку и отправить ее на крючок, когда со второго этажа раздался дикий визг и топот, и через мгновение вниз по лестнице, вереща на ультразвуке, пронеслась Майя. Не понимая, в чем дело, Джеймс бросился навстречу и она влетела ему в грудь на всем ходу. Так бы и отскочила обратно мячиком, если бы не обхватил обеими руками ее спину.

— Что?!

— А-а-а! Там! Там кто-то есть! — вопила Майя, вцепившись в его свитер.

— Что ты видела?

— Не знаю, оно быстрое. Выскочило на меня и спряталось под кроватью…

— Ясно. Будь тут.

Джеймс осторожно отцепил ее руки от своего свитера и, захватив фонарик, беззвучно поднялся наверх.

Ни дня без приключений…

— Вот жопа пушистая! Так напугал…

Майя со смесью веселья и удивления рассматривала гостя. Тот, хоть в момент поимки и успел возмущенно потявкать, присмирел, как только почувствовал, что его  осторожно, но крепко и уверенно держат за загривок. Сама поимка была делом одной минуты — стоило Джеймсу заглянуть под кровать и сдвинуть ее, как серое пушистое нечто бросилось из-под нее наутек и тут же было схвачено.

— Как он тут оказался? -  тон голоса и вертикальная складка между сведенных бровей Джеймса выдавали его крайнюю озадаченность. Вообще-то заставить Зимнего чувствовать себя так было почти нереально, однако, кое-кому это все же удалось.

Енот, которого он приподнял на уровень глаз, поддерживая снизу бионической рукой, делиться информацией явно не собирался, только  сверкал загадочно глазками-бусинками на хитрой морде и постоянно принюхивался, смешно водя по сторонам черным носом. Зверек был еще молодой, нескладный, и при желании мог бы легко проскочить куда угодно. Джеймс перевел взгляд с него на комнату — пушистый за время их отсутствия успел порыться в рюкзаке Майи, разбросав содержимое по полу, — и дальше, в сторону единственного окна. Ну да, все как он и предполагал: форточка была откинута на проветривание.

— Думаешь, через окно? Но как он поднялся на такую высоту ?

— Очень просто: дерево. По нему забрался. Он мелкий, потому и не шлепнулся, пока лез, — Джеймс кивком указал на смотревшие прямо в окно темные кряжистые ветки с редкими красно-золотыми листочками и хмыкнул. -  У хорошего вида из окна есть свои минусы.

— Вот уж точно…

Майя приблизилась. Было непривычно видеть на ее лице выражение прямо-таки детского любопытства пополам с восторгом — в случае с ней Джеймсу наблюдать такое еще не приходилось. Он замер. Майя плавно — как будто енот мог в любой момент вырваться и начать всех кусать — протянула руку и осторожно прикоснулась к покрытому серой шубкой теплому боку. Погладила.

Джеймс так и не осознал до конца, что это было, в нем словно проснулся десятилетний сорванец, озорной  и проказливый, и плевать, что он был таким еще в прошлом столетии: с абсолютно серьезным лицом и громким «Бу!» он резко дернулся вместе с енотом в сторону Майи.

— А-а, блин!- она взвизгнула, едва не подпрыгнув, и тут же отдернула руку. — Джеймс, ну какого хрена?!

Но вместо того, чтобы продолжить возмущаться, Майя вдруг начала хихикать. Она закрыла лицо ладонями, но смех становился все громче и оказался таким заразительным, что уголки губ Джеймса поползли вверх. Он сам не ожидал, что может так развеселиться от дурацкой мальчишеской выходки. Просто не смог сдержаться, когда рядом с ним кто-то от души хохочет — и присоединился. Ему стало удивительно легко. Пожалуй, он не соврет, если скажет, что это был его первый искренний смех в новом двадцать первом веке. Еще не разучился, надо же…

Выражение морды их мохнатого гостя в красках отражало его отношение ко всей ситуации. Наверное, будь он человеком, уже изобразил бы фейспалм — но он был енотом и не знал таких жестов.

Майя стерла выступившие слезы. Лицо у нее от смеха стало красное, глаза блестели. Она все еще продолжала улыбаться, когда они оба, отсмеявшись, замерли, глядя друг на друга. И Джеймс — снова — ощутил легкое покалывание где-то под солнечным сплетением и пустоту в голове.

Чёрт.

Он моргнул.

И тут енот решил напомнить о себе: заверещал возмущенно и попытался вывернуться из его рук.

— Ш-ш-ш, тише, мелкий разбойник, — попыталась успокоить непрошенного гостя Майя. — Кажется, ему пора на выход.

— Надеюсь, он не решит вернуться, — задумчиво протянула она, когда енот, смешно подкидывая задние лапы, вприпрыжку унесся вниз по склону в сторону прибрежных зарослей кизильника. — Пойду спрошу, может, у них есть хоть сетка от комаров — на окно поставить. Мало ли тут еще хвостатых...

— Угу. Я пройдусь. Часа два меня не будет, — сухо отозвался он и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону улицы.

Сбитый с толку своим сегодняшним поведением — таким, казалось бы, обычным для всех людей, — он просто не мог сейчас сидеть в четырех стенах. Хотелось лишь двигаться вперед и ни о чем не думать. Это стало для него не самым приятным открытием — оказывается, возвращение памяти еще не гарантирует того, что ты не будешь ощущать многие эмоции как нечто инородное. Да, ты когда-то уже испытывал их и не отделял от своей личности, но сейчас… Все, что выходило за рамки стандартного модуса Зимнего солдата каждый раз заставляло его замирать и прислушиваться. Слишком яркие эмоции почти пугали. Подсознательно Джеймс теперь каждый раз пытался понять: а чувствовать и реагировать так — нормально? Сравнение с собой-прошлым не помогало.

Он бездумно шагал, не обращая внимания на то, что его окружает. Под тяжелыми пыльными ботинками хрустели мелкие камешки. Неужели так будет всегда? Ему что теперь, всю оставшуюся жизнь придется сравнивать свои реакции с какими-то эталонными нормами, гадая, вписывается ли он в рамки? Или это все чушь и нет ничего более правильного, чем твои собственные убеждения? А может, стоит просто отпустить себя и жить дальше?

События этих дней будто испытывали его на прочность. Не физически, нет… Он сам себе казался «не» — нелогичным, непоследовательным, неосмотрительным. И вместе с тем невероятно живым.

Выходит, оттаивать может быть тяжело не только физически.

Джеймс окинул взглядом начинающее розоветь вечернее небо и, вздохнув, направился по теряющейся в высокой траве утоптанной тропинке на юго-восток, в сторону ущелья. Раньше, в случае, если его "коротило" на миссии, тот же Рамлоу первым делом заставлял отжиматься-подтягиваться-качать пресс — что угодно, лишь бы замотать до полного физического изнеможения. Это было, конечно, не так просто, учитывая его показатели, но все же иногда срабатывало. Вот, видимо, привычка и осталась...

И да, всё-таки это оказалось правильным решением: шататься по округе до тех пор, пока в бархатно-темном небе не разгорятся звезды, не задумываться, куда и зачем он идет, дышать густым холодным воздухом, пропитанным запахами мхов, плюща и палой листвы… Пару раз даже поскользнуться на сырых камнях и едва не слететь с тропинки вниз, в реку, чудом успев ухватиться за ближайшее дерево. Спасибо Гидре — зрение у него, как у кошки, гуляй хоть до рассвета без особых проблем.

Так получается, чтобы угомонить хоровод мыслей в голове, совсем не обязательно тренироваться до изнеможения, в тысячный раз повторяя боевку? Надо запомнить.

— Ты как?... Получше?

Стоило ему захлопнуть за собой дверь, Майя тут же подала голос из глубокого кресла у окна. Она забралась туда с ногами и опять читала какую-то книгу. Кроме стоявшего у кресла торшера в доме не горело больше ни единой лампочки. Джеймс вообще-то думал, что она давно уже спит.

— А разве было не очень? — устало поинтересовался он. То, что его эмоции кто-то может легко считать, вызывало в нем внутренний протест и заставляло ершиться.

Майя отвела взгляд.

— Нуу.... Да. По-моему. Что вчера, что сегодня. Я такие вещи с детства умею замечать. Впрочем, не мое это дело, извини…

— Ничего, — так-то в последнее время мало кому было интересно его состояние, и Джеймс смягчился. Еще и потому, что видел: вопрос был задан абсолютно искренне, и при том ей и самой немного неловко, — Уже нормально… Тут маршрут есть, вроде как. Я побродил вот немного… Если хочешь, — он немного запнулся, прежде чем продолжить, — можно завтра пройти до конца тропы. Я не знаю, что там. Просто ради развлечения.

— Я хочу. Но… У тебя же еще вопросы ко мне оставались и все такое, я думала, они важнее…

Джеймс запустил руку в волосы и откинул их назад, вздохнул, — ну ее к черту, эту бейсболку, от постоянного хождения в ней начинал дико чесаться скальп.

— Это уж точно не сегодня, — он замкнул дверь на внутренний замок, — я устал, хочу лечь пораньше. Еще успеем.

— Как знаешь. Я тогда к себе, уже и правда поздновато, — Майя заложила между страниц фантик и оставила книгу на кресле. Поднимаясь по лестнице, она обернулась и вполголоса добавила, — там в холодильнике всякое. Поужинай. Спокойной ночи.

У Джеймса потеплели щёки.

— Спокойной.

Он был наблюдателен и легко сделал правильные выводы, хоть и поспешил тут же отгородиться от них, сосредоточив внимание на экране планшета и сводках новостей.

В итоге Барнс промаялся на своем диване часа, наверное, два, прежде чем смог уснуть: подушка вдруг решила стать слишком рыхлой и плоской, одеяло, как он его не вертел, словно по чьему-то зловредному колдунству постоянно оказывалось на нем не вдоль, а поперек… Но самым раздражающим оказался его собственный мозг, который раз за разом подкидывал воспоминание о том, как Джеймс сегодня ненароком обнял другого человека — девушку — и как от ощущения близости чужого тепла, узкой спины под его ладонями он на мгновение застыл с распахнутыми в смятении глазами, прежде чем с фирменным зимнесолдатским выражением лица отправиться наверх.

Ему одновременно хотелось и не помнить этого, и воспроизвести в голове все до мельчайших деталей.

Простые человеческие объятия, пусть и продиктованные необходимостью. Ничего общего с боевыми захватами, к которым он привык.

— У тебя бывало такое: смотришь вниз с большой высоты, и вдруг появляется желание спрыгнуть?

— Нет, — нахмурился он. — Никогда.

С горными ущельями у Джеймса была своя история. Такая горькая, что стереть ее памяти еще раз могло показаться привлекательной идеей.

Он отвел назад мешающиеся волосы: здесь, на высоте, гулял ветер. Потоки плотного холодного воздуха с ближайших ледников долетали по каньону прямиком сюда, на небольшую площадку среди почти отвесных скал, напоминая — еще совсем немного, и окрестные хребты завалит первым рыхлым снегом. Но пока еще была возможность погреться под лучами низкого предзимнего солнца.

Это ощущалось как крошечная, но такая долгожданная передышка среди непрекращающейся гонки. Каким-то внутренним чутьем Джеймс понимал — это ненадолго. Нужно ловить каждый такой момент и наслаждаться — никто не скажет наверняка, что ждет его завтра.

Он постарался запомнить как можно больше: хрустально-синее осеннее небо с раскиданными по нему облаками странной, какой-то инопланетной формы, серые громады песчаника, нависающие над глубоким, поросшим лесом ущельем реки… Усиленные окружающими скалами шум воды на многочисленных перекатах и непрерывный шорох опадающих листьев… Вид их с Майей ботинок на фоне уходящей на многие метры вниз пустоты… Сидеть вот так на самом краю обрыва, бок о бок, свесив ноги с карниза- чем не достойное завершение маршрута?

Проснувшись утром, он некоторое время сам с себя недоумевал — с чего вдруг решил предложить эту прогулку? Но сейчас, поразмыслив, не мог не признать — это и вправду было нужно. Как минимум, ему самому. С каждым таким вот спонтанным решением, с каждым новым взглядом на мир Джеймс словно приближался ещё на шаг ближе к себе.

— Опять о чем-то задумался.

Он неопределенно повел плечами — да, все так, он постоянно о чем-то размышляет, — повернул к ней голову и улыбнулся уголком рта.

— Ну, может, о том, что это за облака здесь такие, — ответил он первое, что пришло в голову.

— О как… Запоминай, — Майя состроила преувеличенно-серьезное лицо, — ты имеешь счастье наблюдать довольно редкий вид так называемых «лентикулярных» облаков. Они образуются в горах при… Что тебя так развеселило, м?

— Знаешь, для этой лекции я выделю отдельную полочку в своей голове, — фыркнул Джеймс. — Откуда ты вообще слышала про такое?

— Оттуда, блин! Я вообще-то много читаю… Просвещаю тут его, понимаешь ли, а ему смешно, — с нарочитой сварливостью отозвалась она, но, не выдержав, рассмеялась. К ней вернулась ее обычная манера дурашливо шутить. Хороший знак.

Джеймс улыбнулся мягко, по-кошачьи, и взглянул на нее. Сегодня он ощущал себя иначе — спокойнее, увереннее, и то самое покалывание под солнечным сплетением, все чаще посещавшее его, уже не сбивало с толку. Наоборот — хотелось продлить его, сделать сильнее.

Он просто сидел и наслаждался видом того, как под порывами холодного воздуха колышутся её темные волосы, как солнце путается в выгоревших кончиках ресниц, до прозрачной яркости подсвечивает и без того необычный цвет радужки. Серо-зеленый с рыжими искорками. Наверняка после этого похода прибавится веснушек на бледной коже…

Майя отвела взгляд. Заправила выбившиеся пряди за уши и зябко растерла руки. Время словно завязло в янтаре. Джеймс перестал его ощущать, полностью погрузившись в созерцание. Он готов был поспорить на свою левую руку, что надолго запомнит этот день.

— Хорошо здесь, да? — он кивнул, и запоздало понял, что стоило бы ответить вслух, но она уже продолжила, словно ей не требовался ответ, — Вот и мне сразу понравилось, когда впервые тут оказалась. Как будто что-то родное встретила. Странно, но у меня вообще такое чувство, что я могла тут жить раньше. Ну или, по крайней мере, что это будет самым лучшим для меня местом, если бы пришлось выбирать, где поселиться…

Потому что представлять свою идеальную жизнь никто не может запретить, правда ведь? Додумывать, как бы все сложилось, поступи я по-другому. Кем бы могла стать, чем дышала… Кто был бы тогда рядом со мной, — она покачала ногой в воздухе и вздохнула. Где-то далеко внизу продолжали падать с тихим шелестом мертвые листья. — Но когда вспоминаю, кто я на самом деле — все рушится. Как будто яркая, настоящая жизнь — она для других людей… Для таких, как мы, вообще есть на неё шанс, как думаешь?

«Для таких, как мы»…

Они абсолютно разные, но похожи — Джеймс уверен — в одном: прошлое никогда их не оставит.

А еще, так уж случилось, они отпечатались в жизни друг друга. Вместе пробились к точке, в которой сейчас находятся, и речь тут совсем не о походе в горы.

Он протянул живую руку и, переплетя пальцы Майи со своими, легонько сжал. В этом и был весь его ответ.

Дорога обратно показалась ему куда короче, хотя возвращались они той же хорошо проторенной тропой по правому берегу реки. Стоило солнцу скрыться за горным хребтом, окаймляющим теснину, как все краски словно бы выцвели, несмотря на то, что до заката было еще прилично. Густо заросшие мхом и лишайником вековые деревья и нагромождения валунов казались декорациями к сказочному фильму. Бормотала среди обрывистых берегов река, со всех сторон доносился непрекращающийся шорох падающих листьев. Тихо хрустел под ногами сухой опад. И больше — никаких звуков.

У людей впечатлительных и нервных такие вечера в местных лесах иногда могут вызвать безотчетную тревогу, но не у Джеймса. Все его инстинкты молчали. Он был спокоен и просто двигался вслед за Майей вперед, время от времени отмечая, как она бережно перешагивает оголенные корни, с заметным сожалением касается мимоходом стволов деревьев — те уже несколько лет, как погибли но, если не присматриваться, выглядят живыми из-за покрывающего их мха. Он не мог не заметить — что-то в Майе изменилось, теперь она кажется ему другой. Более… настоящей?

Он не переставал крутить в голове слова, которые она сказала, несмело погладив в ответ большим пальцем тыльную сторону его ладони:

«Вернемся — попробую рассмотреть, что за пакость вшили тебе в мозг… Я хочу тебе помочь.»

Почему — он не спрашивал. Лишь отстраненно дивился тому, как за короткое время их знакомства его отношение к Майе успело измениться несколько раз. Пожалуй, теперь он мог хоть немного ее понять.

Джеймс остановился, скрестил руки на груди и подозрительно прищурился:

— Что-то интересное? — поинтересовался он у высоких густых зарослей справа от себя. Стоило им выйти из ущелья на тропу, ведущую к поселку, как Майя, радостно пискнув, резвым оленем ломанулась в придорожные бурьяны, и дальше — к каким-то жутким, похожим на мотки колючей проволоки кустам. Местный воздух явно пошел ей на пользу.

— Сейчас увидишь, — не оборачиваясь, бросила она. — Устроим тебе полное слияние с местной природой, чтобы было, о чем вспоминать холодными зимними вечерами!

— Э-э… Ты знаешь, я лучше воздержусь, — усмехнулся Джеймс. Хватит и того, что по пути она ухитрилась уговорить его попробовать буковые орешки. Ничего, кстати. Даже вкусно. А вот ее восторгов по поводу мелких диких яблок, в изобилии росших на правом берегу реки, он разделить не смог. Кисло, горько и сладко одновременно — спасибо, нет. Майя только рукой на него махнула и под завязку набила дичкой карманы своей куртки. — Кажется, ты и правда смогла бы тут жить. Уж с голоду точно бы не померла, с твоими-то познаниями.

— Так и есть, — она кое-как выбралась обратно на дорогу и попыталась отряхнуть одежду от сухих травинок и коробочек с семенами. — Бери. Сладкая.

На протянутой к нему перепачканной темным соком ладони лежала горстка кривеньких сизо-черных ягод… Ежевика? Да, кажется, он пробовал ее когда-то: на дворе стояла середина осени, с едой на линии фронта было в то время совсем печально, и они радовались даже таким вот мелочам, способным хоть немного разбавить скудный солдатский паек. Давно это было, очень… Перед глазами вспыхнули картинки из прошлого и он застыл, провалившись куда-то в сороковые.

Наверное, что-то отразилось на его лице. Майя тогда просто подошла, бережно взяла его за руку — левую — и ссыпала в нее половину своей добычи. А оставшуюся часть ягод, абсолютно не заботясь о манерах, просто закинула себе в рот. Знакомо уже, без слов, кивнула Джеймсу.

Он отмер, наконец, и сделал то же самое. Майя одобрительно улыбнулась. Губы у нее стали блестящие и алые от ежевичного сока.

Это точно происходит с ним?

Потому что за все время после «Озарения» ничего похожего еще не случалось. Бежать, падать, подниматься и, задыхаясь, бежать дальше, бороться, прятаться — все это было знакомо и привычно. Упорно тащиться вперед с грузом за плечами. Проживать растерянность, страх, ужас. Быть настороже — беспрерывно.

Но прямо сейчас он ощущал себя выдернутым в другое измерение, и чувствовал — от такой перемены что-то неосязаемое внутри постепенно раскрывается и встает на место, заполняя много лет пустовавшие лакуны.

Он вряд ли смог бы прийти к этому в одиночку.

Он не хотел больше этому противиться.

Он не стал останавливать себя, когда, оказавшись напротив Майи в гостевом домике, не позволил ей прикоснуться к своим вискам для очередного «сейчас-я-покопаюсь-в-твоих-мозгах», и медленно подался вперед. Ее глаза были невероятно близко, и Джеймсу показалось, что кроме них он больше ничего не в состоянии сейчас рассмотреть. Сквозь его тело словно бежал ток, лишая возможности нормально вдохнуть. Он замер, опустив ресницы, и тут почувствовал, как к его губам осторожно прикасаются другие — пухлые, чуть шершавые после долгой прогулки на холоде.

Поцелуй этот был робким, с привкусом поздних ноябрьских ягод.

Комментарий к Часть 12

*автор утирает слезы радости и сморкается в платочек*

...словно оглушенный, он вслепую, не открывая глаз, тянулся навстречу, стараясь впитать, прочувствовать, запомнить. Стать ближе. Получить больше — еще и еще, и каждого движения ее губ, рук, языка ему было мало.

В ушах грохотала кровь.

Он не сразу вспомнил, что нужно дышать.

Ему — о, да! — отвечали, и Джеймс все не мог остановиться.

Майя сделала это за него: плавно прервала поцелуй и выдохнула, как после бега. Проложила губами невесомую дорожку от его рта и до виска, потерлась носом у мочки уха. Отстранилась. Взгляд у нее был слегка поплывший, и Джеймс не сомневался — сам сейчас выглядит примерно так же. Он прерывисто выдохнул и отвел с ее лица растрепавшиеся волосы.

Кажется, в таких случаях принято что-то говорить? Какую-нибудь милую романтичную чушь или комплименты, верно? Он точно помнил, что таковы правила удачных свиданий, а уж их-то за свою далекую юность он повидал достаточно. Успел вдоволь поиграть в эту игру для двоих, где ты не можешь сделать новый шаг, пока тебе не зачтут предыдущий, и каждый знает, что правила условны, но ни один не решается первым нарушить их.

С тех пор все охренеть как поменялось. Наверное. На самом деле, он не уверен. А раз так — будет поступать исходя из внутренних порывов.

Он столько лет не слышал себя и теперь твердо намерен это исправить.

— Я, — он облизнул пульсирующие губы, сам толком не зная, что хочет сказать, и растерянно посмотрел на Майю.

-…даже не разучился целоваться за столько лет, — продолжила она и несмело улыбнулась, погладив его по щеке. — Видать, побочка от сыворотки.

— Может, дело совсем не в этом? — тихо фыркнул Джеймс. Фразочки Майи, ее замечания и непосредственность заставляли его улыбаться, и ему это нравилось. По-настоящему.

Она ничего не сказала, лишь свернулась калачиком, прижалась к его правому боку и обняла. У Джеймса в груди тепло кольнуло, и он обнял ее в ответ — обеими руками, крепко, словно старался не допустить даже малейшего намека на пустоту между ним и Майей. Ее макушка совсем рядом, стоит лишь наклонить голову — и можно прижаться губами, медленно провести из стороны в сторону, почувствовать кожей плотную копну перепутанных волос. У них свой, особый запах — свежий ветер, сухие листья с едва уловимой горькой ноткой дыма осенних костров. Сквозь пушистый свитер ощутить, как под ладонью ритмично дышит жаркое тело, как часто колотится в его глубине сердце.

Они сейчас так близко. Джеймс не один.

Внутренности сжались, когда он понял: он не хочет, чтобы эти мгновения заканчивались — что угодно, лишь бы продлить ощущение кого-то близкого и живого рядом. Пусть это тепло обнимает его и дальше. Бесконечные годы он обитал в стылой серости, не помня ничего кроме пустоты… Пожалуйста, хоть бы она осталась в прошлом!

А из дальнего угла в глубине его головы все так же следило за ним мутными глазами нечто, сплетенное из страхов и опасных, жестоких мыслей. Сильное и ждущее удобного момента.

Но Джеймс был сейчас не в том состоянии, чтобы заметить.

Они так и сидели в обнимку на узком неудобном диване, пока вечер совсем не угас, погрузив комнату в темноту. Очертания окна были едва различимы — ночь должна была быть безлунной, а звезды, в силу раннего часа, еще не успели разгореться по полной. Откуда-то из чащобы доносилось нежное совиное уханье. Майя завозилась и, приподнявшись, осторожно обхватила ладонями его колючие щеки. Погладила большими пальцами.

— Уже совсем вечер, — прошептала она и подалась вперед. Джеймс прикрыл глаза и потянулся навстречу, как вдруг неожиданно получил звонкий поцелуй в кончик носа. Майя рассмеялась. — Давно хотела так сделать!

— Серьезно?

— Абсолютно. Если хочешь знать, у тебя просто очаровательный нос и он заслуживает, чтобы его целовали. Вот правда.

Закрепив это утверждение еще одним поцелуем, она поднялась и взяла курс на холодильник. Джеймс ухмыльнулся и направился следом.

— Вот, значит, почему Зимнему солдату полагалась маска… Давай помогу. У нас после завтрака что-нибудь осталось?

— «Предупрежден — значит вооружен». Уж как по мне — лучше знать, что это, хоть примерно, чем каждую минуту ждать сюрприза, — пожала плечами Майя и продолжила бездумно гонять по тарелке остатки ужина.

Она опять завела разговор про «неопознанную херню» и уже минут пятнадцать они сидели за столом и перебирали возможные варианты того, как и когда лучше приступить. И стоит ли вообще за это браться.

— На работу с памятью ты все-таки решился, так почему сомневаешься сейчас? Я же не предлагаю эту штуку из тебя выдирать — лишь рассмотреть получше. Уж на такое моих сил должно хватить, — она отставила тарелку и захрустела маленьким бледно-зеленым яблоком, своей сегодняшней добычей. Джеймс ощутил фантомную оскомину.

— Ну да, и будешь потом отлеживаться дня три…

— А ты тогда будешь читать мне книжку и кормить с ложечки.

— Майя, брось, не смешно. А если, — он нахмурился и застыл, глядя в одну точку, — это что-то опасное? Ни я, ни ты не знаем всей картины — ни какой оно природы, ни какие функции может запустить. Да мало ли, что за опыты еще на мне проводили?! Я ни в чем не уверен. С одной стороны, я согласен с тобой, в твоих словах есть логика, но…

— Но тебя пугает неизвестность.

— Пожалуй, — чуть подумав, согласился он.

— Решать тебе. Но не думаю, что у нас в запасе много времени.

Эти слова отозвались у него внутри болезненным эхом.

— Знаю.

— И неизвестность… Она пугает не тебя одного.

Джеймс чуть ссутулился и переключил все внимание на металлические пластины протеза. Продолжил их рассматривать, даже когда Майя встала со своего места и, приблизившись, осторожно заправила ему за ухо вечно мешающуюся прядь. Совсем как когда-то при первой встрече.

— Как твои воспоминания? Улучшения есть?

— Вроде… да. Их все больше и больше. Прибывают новые. И если ночью вижу что-то — уже могу хоть как-то различить, где сон, а где память, только, — он вздохнул, обнял Майю обеими руками и пробормотал, уткнувшись ей лбом в солнечное сплетение, — только головная боль никуда не делась. И кошмары — теперь знаю, что бóльшую их часть я сам создал.

— Жалеешь, что решился? — она зарылась пальцами в его волосы и неспешно их перебирала. Джеймс прислушался к себе. Помолчал.

— Все-таки нет, — он посмотрел на нее снизу вверх. Так непривычно. — Это же часть меня. И… спасибо, что смогла их вернуть.

Он ощутил на губах вкус диких яблок. Мазнули по лицу темные, с золотистым отливом пряди, отгораживая их от тусклого света скрытой за винтажным плафоном лампочки. Все мысли резко выдуло, и на их место пришел густой туман. Голова слегка кружилась. Джеймс задышал глубже, размеренней — в такт раздававшемуся рядом дыханию. Нежился под чуткими руками, словно большой кот. Он до этого дня и помыслить не мог, насколько на самом деле изголодался по ласке, и теперь полностью отдавался ощущениям. Старался не торопиться, наслаждаться каждым мигом, контролировать себя…

Но его тело жило собственной жизнью, не желая подчиняться разуму, требуя все больше и больше. Ему становилось невыносимо жарко и волнительно — до мурашек, до всполохов под закрытыми веками. Стоило лишь почувствовать, как движение узких ладоней на его плече и шее стало настойчивее, а поцелуй — глубже, и он не выдержал. К черту приличия, к черту все эти замшелые правила!

Ее веса он почти не ощутил, только жар тела и знакомый уже горьковато-свежий запах. Перенести ее на диван, не отрываясь ни на мгновение, не выпуская из рук, почти не смотря по сторонам — легко. Он уже едва ли различал, грохот чьего сердца теперь слышит так отчетливо. Да и плевать. Его мир сейчас стал невероятно крохотным и одновременно огромным.

Джеймс медленно выцеловывал нежную кожу, от родинки на скуле и до теряющегося в горловине свитера разлета ключиц, и обратно, рвано вдыхал, когда, откинув голову на спинку дивана, ощущал мягкие, влажные прикосновения губ к шее… Прижимал к себе, будто хотел впечатать, навсегда оставить частичку… Живую руку кололо мурашками, когда он с нажимом проводил по хрупким плечам, спине, что в районе талии была не шире его кисти, по бедрам… Казалось, еще немного — и у него выбьет пробки от невозможности вместить в себя разом все прочувствованное.

Он смотрел перед собой, но все, что он видел, не укладывалось единой лентой, а словно врывалось в сознание отдельными картинками, выхваченными из темноты лучами стробоскопа. Тогда он закрыл глаза.

— Джей…

Он покачал головой и зажмурился сильнее.

— Джей, ну пожалуйста…

Она легонько поцеловала его в переносицу, словно пытаясь стереть горестную морщинку меж бровей, что всегда появлялась, стоило ему задуматься о чем-то. Джеймс сдался и приподнял ресницы.

Майя сидела прямо перед ним. Едва долетавший с импровизированной кухоньки слабый желтоватый свет падал на нее со спины, обрисовывая силуэт легким сиянием. Ее глаза в полутьме казались огромными, губы покраснели и припухли. Его вина. Но о таком разве можно жалеть? Нет, ни за что.

Не отрывая взгляда, Майя скрестила руки и плавно потянула через голову свитер. Темные пряди волной рассыпались по плечам. Джеймс застыл. У нее была бледная кожа с россыпью мелких родинок, худые ключицы и поджарый живот. Маленькая грудь, скрытая простым гладким бельем, лихорадочно вздымалась и опадала в такт дыханию. Он так хотел стать ближе, прикоснуться к самой коже, но сейчас был словно парализован. Медленно очертив подушечками пальцев невидимую линию по ее телу — от мочки уха, вниз, через шею, ключицы и руку до самой ладони, — он севшим голосом прошептал:

— Не надо, я… Я же не смогу остановиться… Не теперь.

— Пообещай, что не остановишься.

Комментарий автора:

Вот даже не знаю, что тут и сказать, мда) Как вам глава?

Dave Gahan, Soulsavers — Metal Heart

Florence + The Machine — No Light, No Light

…разгоряченная кожа под его руками. Она одновременно плотная и нежная, покрытая невесомой вуалью испарины, и если попробовать ее на вкус — солоноватая, как море. Ее родной запах не перебивало сейчас ничего постороннего — намек на отдушку от стирального порошка исчез вместе со сброшенной одеждой, когда Джеймс, набравшись решимости, своими ставшими вдруг ужасно неловкими руками медленно, очень медленно стянул со стройных девичьих бедер джинсы. И теперь ощущал в полной мере ее — ни на что не похожую, шероховато-телесную, глубокую ноту, поверх которой угадывались едва различимые запахи сухих листьев и ветра. Теплую. С каждым новым вдохом она запоминалась все отчетливее, настолько, что даже годы спустя легко сможет всплыть в памяти…

Нежные ладони давно уже забрались к нему под свитер, гладили, очерчивали бугры напряженных мышц, пробегали то едва заметно, подобно пуховому перышку, то требовательно и настойчиво. По телу от этого расходились горячие волны — словно запертые в бассейне, они сначала ударяли в голову, за доли секунды прокатывались дальше — до самых пальцев ног, — и отступали обратно, ослабевшие, чтобы под конец улечься тугим узлом внизу живота.

То, что происходило между ними сейчас, напоминало Джеймсу тягучий и необыкновенно приятный сон: собственное тело кажется будто бы немного чужим, но при этом все ощущения выкручены на максимум. Словно по венам бежит ток и ты не можешь, просто не можешь контролировать себя до конца… Его, привыкшего за долгие годы к четко ограниченному спектру ощущений, оглушило. Как слепой, он губами, руками, всем телом с отчаянной жадностью собирал все, что мог заполучить, и каждая пойманная искорка еще больше распаляла огонь, который уже горел внутри него. И все равно ему было мало, так чертовски мало! Джеймс даже не сообразил, в чем же причина — настолько сосредоточился на ощущениях.

— Давай-ка мы это с тебя снимем, — выдохнула Майя ему в губы. Он почувствовал, как оголилась спина и покорно свел руки над головой, помогая избавить себя от того, что сейчас было лишним. Джеймс резким движением откинул назад волосы и, не глядя, зашвырнул куда-то в сторону свой свитер. Ком темно-синего трикотажа стремительно перелетел через всю комнату, шлепнулся на перила и драматично соскользнул с них на пол. Обнаженную кожу резко обволокло прохладным воздухом, и это ощущение отрезвило. Джеймс застыл. Что они делают? Что он делает? У него в башке все только-только начало приходить в порядок, и он себя контролирует…старается. Но… он все равно очень опасен и вряд ли стабилен на все сто… И еще эта рука…

У него никогда не было сожалений по поводу обретения бионики. Насчет обстоятельств ее получения — да, сколько угодно, но сама рука даже после побега никогда не воспринималась им как нечто постороннее, наоборот, она была важной и «своей». Но в этот миг, в полутьме, ощущая на своем теле взгляд другого человека, он вдруг оробел. Сейчас на него смотрят не как на живое оружие — просто как на мужчину. Впервые за много-много лет. А у него вместо левой руки пусть и супертехнологичная, но по сути все равно — металлическая хваталка, и от места ее стыка с живой плотью во все стороны расходятся беспорядочные грубые тяжи шрамов, как страшное напоминание о том, какой ценой ему досталось это усовершенствование.

Майя осторожно прикоснулась к нему, накрыв ладонью стык ключицы и бионического плеча и спросила еле слышно:

— Теплое. Так странно. Не болит?

— Иногда бывает, — он не видел смысла скрывать. — От больших нагрузок. На погоду тоже…изредка.

Джеймс пытался уловить ее реакцию, и потому смотрел пристально: на перепутанные волосы, влажно блестящие глаза, нежнейший румянец, растекшийся по лицу, шее и даже плечам. Но ничто ни во взгляде, ни в жестах не выдавало того, чего он подсознательно опасался. Майя лишь шумно вдохнула и как-то очень серьезно, долго на него посмотрела. Когда она притянула его к себе, Джеймс понял — все хорошо. Его страхи не сбудутся.

Он выдохнул и отпустил себя. До чего было сладко сейчас, вот так — прижиматься голой кожей к стройному телу, гладить его, покрывать поцелуями сантиметр за сантиметром. То медленно, словно бы имея в запасе вечность, то наоборот как в лихорадке — остро, торопливо. Задыхаться. Гореть. Плавиться под чужими губами и руками, что оставляют на нем невидимые, но ярко ощутимые изнутри узоры…

Все, что было с ним раньше — все воспоминания, тяжелые мысли, страхи, все гнетущие размышления о будущем — испарились, как туман под лучами утреннего солнца. Здесь и сейчас Джеймс просто — был. Отчаянно живым, жадным, щедрым — таким, каким ему не случалось бывать уже очень давно.

Слабое оранжеватое свечение, долетавшее из другой комнаты, выхватывало из полумрака случайные детали, ложась на них легкими, едва различимыми отблесками, добавляло нереальности. Вот на короткий миг нежным сиянием окутало изящное плечо, ключицу, словно нарисованную резким росчерком… Это показалось ему настолько красивым, что Джеймс завороженно замер, а потом, медленно приподнявшись на вытянутых руках, чуть подался назад. Склонил голову к левому плечу и облизнул припухшие губы. Он любовался. Он хотел запомнить каждую секунду, каждый изгиб, каждый вздох, раздававшийся в ответ на его ласку. Старался сохранить в памяти образ стройного тела, раньше скрывавшегося под безразмерными вещами: в нем так гармонично сошлись плавность и угловатость.... Не спеша проведя живой ладонью по острой коленке, Джеймс ощутил под пальцами что-то плотное. Это оказался маленький едва заметный белесый шрам в форме буквы «L».

— Откуда? — голос отчего-то окончательно сел.

— Память из детства. Училась нырять, речка была мутная, на дне — острые камни, — прошептала Майя. — Видишь, у меня тоже есть свои шрамы, — она смущенно пожала плечом.

У каждого — свои. Такие разные.

В какой момент между ними не осталось не то что одежды, а вообще никаких преград, никто бы точно не вспомнил — просто было близко, а стало еще ближе. Сильнее, чем объятия, глубже, чем просто поцелуи. Будто бы электрические разряды, что бродили у каждого под кожей, слились в единый мощный поток, который теперь нес их вперед, одновременно ослепляя, оглушая и даря яркое до судорог удовольствие. Да, прежде чем отдаться на его волю, Джеймс без слов, одним лишь взглядом спросил разрешения, ведь все еще не мог поверить до конца в реальность последних часов. А Майя ответила — нетерпеливо кивая, шепча что-то бессвязное. Он не разобрал, лишь уловил суть, но этого было достаточно, чтобы перейти последнюю черту, — и тут же задохнулся, пережидая ее — самую первую, яркую волну удовольствия. Зажмурился, обнял еще крепче, чувствуя под собой мягкое тело и чужое сердцебиение, одурманенный общим уже на двоих шероховато-телесным запахом… Ему абсолютно, совершено точно не хватало опыта, но тело жило собственной жизнью и двигалось, подчиненное простому и древнему, как мир, ритму, а неопытность с лихвой покрывалась чуткостью и нежностью, переполнявшими Джеймса.

Они щедро дарили друг другу то немногое, что у них было: тепло, ласку, понимание. Принятие. Само осознание того, каким путем они пришли к этой ночи, какие тайны знают друг о друге — делало их еще ближе, а эмоции — острее. Это напоминало немой разговор: «Я здесь, я вижу и знаю, кто ты, но я все равно с тобой сейчас и я не боюсь…». Так чувствовалось сердцем, а не рассудком.

Джеймс сейчас вообще не думал, только ощущал. Губы-руки-кожа, жар и теснота, горячие прикосновения, мокрые дорожки поцелуев, удивительно крепкая хватка тонких пальцев на его плече, беспорядочно скользящие по телу ладони — по груди, бедрам, спине, по выемке вдоль всего позвоночника. Он слышит стоны и отрывистое дыхание. Его волосы взмокли от пота и прилипли к вискам, губы зацелованы и пульсируют. Зрение опять подводит, выдавая рваные картинки, и он закрывает глаза. Под веками пляшут огоньки. Жалобно поскрипывает узкий хлипенький диван, который никто даже не подумал разложить. Напряжение в теле нарастает, стягиваясь в одну точку. Джеймс уверен — он не выдержит долго, слишком уж ему до одури, до головокружения хорошо… Майя в кольце его рук точно так же, как и он — в ее, дополняет каждое его движение и, боги, пусть она не останавливается!

Его словно приподняло в шторм на гребень большой волны и выбросило на берег — ярко вспыхнуло удовольствие, понуждая непроизвольно дернуться, оглушило на долю секунды, и медленно-медленно схлынуло, оставив тяжело ловить ртом воздух, уткнувшись лбом куда-то между шеей и плечом Майи — Джеймс слышал, как она редко выдыхает, продолжая его обнимать. Ее мелко потряхивало.

Он прижался губами к дрожащей венке на ее шее.

— Джей…

Над головой раскинулось бездонное бархатно-черное небо, наискось перечерченное туманным свечением Млечного пути и усыпанное звездами. Поверх скрытых во тьме гребней гор сияла ясно различимая фигура, немного напоминавшая очертаниями воздушного змея. На ней — три яркие точки, выстроенные в линию. Астеризм. Пояс Ориона. Сейчас ноябрь, и его время только начинается…

Джеймс поглубже вдохнул густой холодный воздух. Сколько он уже стоит здесь, запрокинув голову к небу? Без верхней одежды, босиком, спрятав от посторонних глаз в рукаве свитера левую руку… Вокруг все пребывало в абсолютном спокойствии, таком же, как было до него и как будет после, если, конечно, в один прекрасный момент этот мир не слетит с катушек, решив уничтожить сам себя. Но даже тогда останутся эти мириады бесконечно далеких огней. Откуда-то он помнил, что некоторые из них мертвы уже давным-давно, и этот свет — все, что от них осталось.

Если воспринимать мир в таком масштабе, то его, Джеймса, жизнь — лишь пылинка. И что бы ни произошло с ним, для вселенной это не будет иметь никакого значения.

Только не для него самого.

Со стороны реки непрерывно тянулись щупальца зябкого сырого воздуха, обвивали босые ступни, старались пробраться под одежду, но он, привычный к холоду, их даже не замечал. Зимнего солдата меньше всего беспокоила возможность схлопотать воспаление легких, да и Джеймса тоже. И он не собирается торчать тут вечность — проснулся ни с того ни с сего с диким желанием поглазеть на звезды — ладно, бывает, но пора возвращаться.

Развернувшись, Барнс направился обратно — в тепло маленького деревянного домика, без единого звука примкнул за собой дверь и на ходу стянул свитер. Осторожно, стараясь не потревожить чужой сон, втиснулся боком на диван, накинул на обоих плед, прижал спиной к себе крепко спящую Майю, коснулся губами ее волос и закрыл глаза.

«Охренеть! Не знал, что ты у нас настолько разносторонний!» — вдруг насмешливо протянул в его голове Рамлоу. Объявился, мать его.

«Иди к черту» — беззлобно огрызнулся Джеймс.

Он выглядел таким спокойным. Хмурый немногословный парень с черным рюкзаком за спиной и усталым взглядом прозрачно-серых глаз. Дальнобойщику, подобравшему его промозглым туманным днем на трасе за городом, так и не удалось его разговорить — на все вопросы он отвечал скупыми, короткими фразами, будто привык выдавать лишь самое необходимое без каких-то там живописных подробностей. Ну да и ладно — тому, кто почти полжизни провел за баранкой, случалось встречать очень и очень разных людей.

Конкретно этот, хоть и был на словах обычным работягой, которому не повезло связаться с нечестными людьми, кинувшими его на трехмесячный заработок, но Сергеич, в силу природной наблюдательности, нутром чуял — не так все гладко в этой истории. Парня выдавали и внешний вид — ну не спрятать никакой потертой одеждой ни ширину плеч, ни мощные мышцы!- и плавные движения, как будто он старательно контролирует свою силу… А еще у него был едва различимый мягкий акцент с глуховатой «р» и особая манера строить речевой ритм.

Непростой, в общем, пассажир.

Может, бывший военный?

Сергеич покосился вправо. Парень, с отстраненным видом таращился на дорогу и слегка кивал в такт льющейся из динамиков песне.

«Парень улицей идет

Парню девяносто лет,

Тот же свет над головой,

То же небо и рассвет…»

— Я смотрю, ты тоже «Пикник» уважаешь, да? Это хорошо, что молодежь такую музыку ценит. Я вот даже бывал пару раз на их концерте в Питере когда-то… С женой ходили. С бывшей. В том году развелись…

Его пассажир не сразу ответил: моргнул пару раз, словно стараясь сконцентрироваться, потом завозился, посильнее скрестив на груди руки (холодно ему, что ли? Так печка же работает!) и неопределенно угукнул.

— Да-а… Люблю, знаешь, когда в песне слова правильные. Когда смысл есть. Иначе нахрена вообще слушать?...

Собственно, получить ответ было не так уж и важно — после нескольких суток в одиночку хотелось просто поговорить, пусть даже и с таким вот молчуном. Лишь бы кто-то слушал.

— Мне тоже нравится… Я слушал их как-то, — неожиданно донесся справа хрипловатый голос. — А еще «Кино».

«Только жаль непрочных стен

Улиц, стертых в порошок..»

Сергеич одобрительно закивал.

«...Что ему стена невзгод

И колючие дожди

Парень улицей идет

Все у парня впереди…»

Через четыре часа пути он, как и договаривались, высадил парня на захудалой заправке, одиноко притулившейся у обочины тянущейся к побережью оживленной трассы, и покатил дальше.

Зимний проводил взглядом его ярко-красную, покрытую тонким слоем дорожной пыли фуру, и отхлебнул кофе из картонного стаканчика.

Кофе ужасно горчил. Погода была дерьмовая.

Все это полностью соответствовало внутреннему состоянию Джеймса.

С тех пор, как за спиной с глухим щелчком закрылась дверь гостевого домика, его не покидало мерзкое ощущение заторможенной паники и отчаяния, смешанного со страхом. Его ненавистные старые знакомые, в компании которых теперь появился новенький — он больно тянул за тонкие, едва-едва зародившиеся ниточки, отчего на душе становилось пусто и холодно.

Так ощущалась утрата того, что едва-едва успело стать тебе близким.

Майя осталась далеко отсюда, наедине с туманом и молчаливыми предзимними лесами. Неловкая забота, попытки развеселить — он сам сделал так, что теперь ничего этого уже не будет. Никто не станет больше заправлять ему за ухо до раздражения непослушную прядь волос и делиться теплом.

Джеймс прерывисто вздохнул — единственная слабость, которую он сейчас мог себе позволить — и направился к обочине, чтобы убить последующие полтора часа на попытки поймать попутный транспорт, который отвезет его дальше по намеченному маршруту. Что бы с ним ни происходило он, в конце концов, всегда находил решение: продумывал план, рассчитывал риски и приступал к его выполнению. Так будет и в этот раз, и во многие последующие.

«Ничего, Зимний, выгребешь» — в своей манере поддержал его Командир.

Сегодня же по этой трассе он доберется до побережья и уже там, применив свои многочисленные навыки, найдет выход на людей, которые помогут ему за определенную плату без шума и пыли преодолеть преграды в виде досмотров, границ и многих сотен километров соленой воды под тяжелым свинцово-серым небом. Стоя на корме отплывающего на запад огромного сухогруза он будет смотреть на портовый город, раскинувшийся у подножия покрытых голой породой гор, с вершин которых обманчиво-лениво наползают седоватые облака — предвестники надвигающегося шторма. Морской ветер будет трепать его отросшие волосы, пока Джеймс, устав от бесконечного мысленного прокручивания того последнего раза, когда он виделся с Майей, не сдастся, наконец, и не уйдет в каюту.

Он успеет порядком подзастыть на палубе, но поймет это не сразу, потому как был слишком сосредоточен на ощущении холода внутри себя. Оно текло по венам с той самой секунды, когда Джеймс осознал случившееся…

* * *

— Уже проснулся? Доброе утро, — Майя, заспанная и взъерошенная, показалась на кухоньке.

Джеймс ненамного опередил ее, сидел за столом, подогнув под себя левую ногу и не спеша потягивая горячий кофе. Он вспомнил, как буквально минут двадцать назад, еще лежа в постели, с замирающим сердцем наслаждался моментом: Майя во сне как-то умудрилась развернуться и щекотно дышала ему в ложбинку между ключиц и это было первым, что он ощутил при пробуждении. По телу разливалась ленивая нега, которая совместно с воспоминаниями о прошедшей ночи отчаянно боролась в нем с самодисциплиной — вроде бы и расслабляться нельзя — постоянная бдительность и все такое прочее, но с другой стороны — как же не хочется сейчас вставать и лишаться этих чудесных ощущений!

Дисциплина победила, конечно, но ему пришлось себя буквально заставлять. Необыкновенно осторожно и плавно — при таких-то габаритах! — он разомкнул объятия и тихонько выбрался из постели, понадежнее укрыл Майю. Засмотрелся ненадолго, легко улыбнулся чему-то своему и как был, в одних джинсах, поплелся ставить чайник. Он был просто зверски голоден с утра!

— Доброе, — тепло сожмурился он. Это странно, наверное, но между ними практически не ощущалось какой бы то ни было неловкости. И то, что Майя, подойдя, обняла его со спины и оставила на плече невесомый поцелуй, и то, как он накрыл ее ладонь своей и по-кошачьи потерся виском о ее волосы — было так естественно, словно они вместе не первый год. У Джеймса тогда еще промелькнула мысль: наверное, все дело в обстоятельствах — в их случае они составляли такой взрывной коктейль, что, пожалуй, иначе бы просто и не могло сложиться.

В том же, куда все покатилось дальше, определенно стоило винить его, Барнса, особую «удачу», неустанно подкидывавшую в его жизнь одно испытание за другим.

Джеймс все старался продлить недолгие мгновения спокойствия и тепла, насытиться впрок нежданно свалившейся на него нежностью, но тем сильнее внутри него нарастала тревога: двигайся, не стой на месте, не расслабляйся! У тебя уже не осталось времени… И по-прежнему темным пятном над головой висела пугающая своей неизвестностью неразгаданная тайна, о существовании которой он и не знал бы, если бы не Майя.

Он не мог перестать слышать этот внутренний голос, как ни старался задвинуть его на задворки сознания, — тот лишь набирал силу, еще немного — и заорет сиреной. Но Джеймс отчего-то решил не подавать виду и не показывать своей тревоги.

Безуспешно.

* * *

Пару часов спустя они медленно прогуливались по каменистому берегу реки. Бурные воды с шумом неслись в сторону скрытого опустившимся туманом ущелья, воздух был пропитан сыростью, запахом палой листвы и мхов. Вдруг Майя, которая шла чуть впереди, обернулась и, нервно откинув назад успевшие слегка завиться от влаги волосы, тихо спросила:

— Джей… В чем дело? Только честно.

У него неожиданно сработала давнишняя, казалось бы, навсегда стертая стараниями Гидры привычка — защитная улыбка. Механическая, быстрая, не отражающаяся в глазах. Когда-то она часто выручала Джеймса Бьюкенена Барнса, если тому нужно было скрыть правду.

Он было отвел взгляд, сделав вид, что высматривает что-то в лесной чаще на том берегу, как вдруг понял — не хочет таиться и умалчивать, наоборот — ему прямо-таки необходимо сейчас выговориться обо всем, что его беспокоит. Вздохнув, он, как мог, постарался описать весь тот мысленный хоровод, что занимал его голову, надеясь лишь, что и в этот раз его поймут. Да, было непросто, все равно что вскрывать нарыв, но под конец своего монолога Джеймс почувствовал, что ему стало, пусть ненамного, но легче.

И он был благодарен Майе за то, что она не стала тянуть из него подробности — лишь с крайне серьезным видом выслушала, а потом просто погладила по щеке. Так, словно знала что-то очень важное.

— Давай всё-таки попробуем. Я уверена, все будет в порядке.

Джеймс наклонился и притянул ее к себе. Поцеловал. Медленно, жарко. До сбившегося дыхания.

Он совсем не разделял ее оптимизма.

* * *

… Последним, что он запомнил перед новым падением в знакомую уже белую пустоту, были серо-зеленые глаза с рыжими искорками и успокаивающий шепот. После — вспышка, ощущение сотен микроскопических иголок, впивающихся в мозг, абсолютная темнота на доли мгновения и — новая вспышка, от которой перед глазами заплясали мушки а в ушах зазвенело.

Джеймс помотал головой, словно пес, и попытался проморгаться. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Кое-как сфокусировавшись, он похолодел.

Все явно было не в порядке.

Особенно — Майя, вокруг шеи которой сомкнулись пальцы его бионической руки. Она смотрела на него точно так же, как и все его жертвы. С ужасом. Одна ее рука вцепилась в металлические пластины в тщетной попытке помешать им сократиться, другая, едва дотягиваясь, царапала за шею его самого.

Бионика тут же разжалась и Майя, закашлявшись, упала на колени.

Джеймсу показалось, что его окатили ледяной водой.

Что это, блять, было?! Почему это происходит с ним? О том, чем все могло сейчас закончиться, он старался не думать.

Еще пару мгновений назад стоявший в боевой стойке Джеймс ссутулился, отвел назад бионическую руку и попятился, пока не уперся спиной в стену, медленно съехав по ней вниз.

— Что ты сделала?!..

Майя прекратила растирать по лицу выступившие от удушья слезы и прохрипела:

— Не я. Та штука у тебя в голове — это, похоже, какой-то код… И он сработал, когда у меня получилось "погрузиться" на определенный уровень. Охрененная, — она надсадно прокашлялась, — сигнализация... И ты мгновенно стал Зимним. Снова... Вспоминай, Джей, вспоминай… Теперь ты это можешь.

Он неверяще покачал головой, отказываясь признавать такую правду, но поздно — без его желания перед глазами замелькали новые-старые воспоминания, подтверждая то, что он только что услышал.

Красная книжка со звездой — такой же, как у него на плече. Боль. Вспышки. Запах озона. Чей-то монотонный голос повторяет одни и те же слова. Снова боль. И так раз за разом… Сложно не догадаться, как в итоге это будет работать.

Любой, кто знает код, сможет управлять им.

Джеймс закрыл глаза рукой.

В комнате что-то зашуршало.

— Выглядит примерно так.

Майя накарябала прямо в книжке найденным тут же маленьким графитным карандашом нечто, больше всего похожее на жуткую многоножку с десятью кривыми лапами, каждая из которых оканчивалась двумя шипами. Джеймс нехотя взглянул.

— Неплохо рисуешь, — горько усмехнулся он.

— Рада, что ты оценил, — в тон ему отозвалась Майя.

— Как ты… Как ты смогла остановить... Зимнего солдата?

— Да так же, как и того мужика, что взял тебя на мушку.

— Ты не могла дотянуться до моей головы, — он был уверен, что для воздействия необходимо прикоснуться именно к вискам.

— А это и не нужно, — Майя устало пожала плечами. — Просто через виски надежнее всего. А так — можно хоть к заднице руку прикладывать… Мне повезло, что смогла дотянуться хотя бы до твоей шеи. Зимний оказался очень силен в этом плане, его вырубить непросто.

Она не приближалась, очевидно, опасаясь, что его может неожиданно перемкнуть, и до сих пор выглядела испуганной, хоть и старалась держать себя в руках. Глупая маленькая девчонка, чье любопытство и доброта едва не стоили ей жизни… Джеймс, как бы плохо ему от этого не было, заставлял себя смотреть: вот, запоминай, так выглядят на ее шее следы от твоей бионической хваталки, которую ты без раздумий пустил в ход, потеряв над собой контроль; вот царапины от металлических пластин, вот лопнувшие капилляры. Внутри тебя сидит монстр, которым ты не способен управлять.

Ты — монстр.

Ты опасен для окружающих, каким бы ожившим и адаптировавшимся ты себя не считал.

Любой, кто знает гребаный код, может использовать тебя в своих целях.

И пока ты не вытравишь эту дрянь из своей головы, ты не имеешь права сближаться с людьми, не достоин их заботы и доверия…

Джеймс буквально физически ощущал, как все изнутри покрывается холодной корочкой, как захлопывается, подобно раковине, то немногое, что он сумел в себе возродить, как отправляются под надежный замок воспоминания последней недели. Что-то противно тянуло в груди, вытеснив собой счастливые теплые покалывания. Тогда он еще не знал, что останется таким вот закаменевшим очень надолго.

Барнс стиснул зубы до боли.

— Я ухожу.

Чем быстрее он это сделает, тем лучше. Для всех. Для неё — в первую очередь. И кто знает, вдруг, если оказаться как можно дальше, среди толпы абсолютно незнакомых людей, на которых ему плевать, он перестанет ощущать себя настолько ужасно?

Поднявшись рывком, он закинул на плечо рюкзак — тот, как и всегда, был полностью собран, — и застыл посреди комнаты, разглядывая носы своих ботинок.

— У тебя есть… Возможность уехать и скрыться?

— Да. Джеймс, послушай…

— Советую не пользоваться аэропортами и вообще избегать крупных транспортных узлов с хорошим техническим оснащением, — бесцветно проскрипел он. Это все, на что хватило сейчас его сил.

— Джей, ты ведь не виноват.

«Господи-боже, помолчи, пожалуйста, мне и без того плохо…»

Он лишь покачал головой, по-прежнему глядя себе под ноги, и сильнее стиснул в руке лямку рюкзака:

— В кресле под сиденьем глок. Маленький, как раз под твою ладонь. Полный магазин. Заберешь. Если не умеешь пользоваться — избавься.

Раздались шаги, а следом тихое:

— Прости. Я не знала, что все так обернется…Правда... Зря я так настаивала…

И тут он не выдержал и взорвался.

— Да ты-то какого хрена извиняешься?! Это я, я согласился! Сам! Ты все время извиняешься передо мной, но это же я сейчас тебя чуть не задушил! — взревел Джеймс, — Чувствовал ведь, что это опасно, и все равно согласился, придурок… И извиниться тоже должен был я!.. И напомнить себе, какое я чудовище. Мне невыносимо все это, понимаешь?.. После всего, что было между мной и тобой…

Он оборвал себя на полуслове и застыл, почти задохнувшись, уверенный в том, что эта вспышка гнева испугает Майю или доведет до слез. До чего же тяжело…

— Понимаю — прошептала она. — Джей... Значит, это — всё, да?.. — Майя потерянно смотрела куда-то мимо него и растирала подрагивающими пальцами лоб, словно пытаясь прогнать головную боль.

"... мне слишком страшно за тебя. Ведь не смогу защитить, когда сам непредсказуемо, смертельно опасен. А сейчас и без того вокруг меня столько зла, что и тебя задеть может... "

Джеймс не отводил от нее взгляда, не в силах произнести это вслух.

— Прости.

Он так хотел надеяться, что Майя его поймёт.

Раздался резкий треск разрываемой бумаги.

— Держи, — она шмыгнула носом и протянула ему сложенный пополам лист, — рисунок с твоей опознанной хернёй… Надеюсь, когда-нибудь встретишь того, кто сможет с ней разобраться лучше, чем я.

Джеймс разглядывал ее — он был уверен — в последний раз. Запоминал. Бледная кожа, редкие веснушки, разлет бровей и прихотливо очерченные губы. Погрустневшие глаза необычного цвета в обрамлении пушистых ресниц… Наливающийся темным след от его пятерни на шее…

Он старательно убеждал себя, что поступает сейчас правильно. Что сделает все возможное, чтобы никогда и никому больше не причинить вред подобным образом… По крайней мере, он очень хотел в это верить.

Барнс протянул руку, забрал ее подарок и, не глядя, засунул его во внешний карман рюкзака. Он не отрывал взгляда от Майи, а она — от него, и давно уже страх на ее лице сменила грусть вперемешку с горьким принятием. Так хотелось прикоснуться к ней сейчас, прижать к себе, снова ощутить тепло. Остаться здесь и попробовать просто... жить? Но он запретил себе это.

— Прощай...

— Прощай, Джеймс.

Он вздрогнул, когда на короткий миг его живую ладонь обхватили тонкие пальцы, застыл, а потом, мысленно сосчитав до десяти, развернулся и вышел за дверь.