Как светит солнце (джен)

Если кто-то из пассажиров пригородной электрички и обратил внимание на девочку-подростка, прижавшуюся к запотевшему стеклу, то, скорее всего, только мазнул по сгорбившейся фигурке равнодушным взглядом. Своих забот полно, а заплаканный подросток? Ну и что? То ли дело — рассада, за ней глаз да глаз нужен. А проблемами детей должны родители заниматься.

Мужчина в штормовке и тельняшке, с крупными чертами лица, исчерченного глубокими морщинами, делающими его похожим на каменное изваяние, незаметно кивнул куда-то вглубь вагона. Его спутница, молодая девушка с волосами, собранными в неопрятный хвост, прикусила губу, напряженно высматривая кого-то среди пассажиров.

Полностью поглощенная своими переживаниями, воткнув в уши капельки наушников и отвернувшись к окну, она не замечала ничего. Кто-то шумно опустился на сиденье. Девочка вздрогнула и повернулась, встретившись взглядом с девушкой чуть старше, в черной кожанке. Соседка неожиданно тепло улыбнулась и подмигнула.

— Что? — переспросила она, вынимая наушник…

— Что слушаешь? — дружелюбно спросила соседка.

— Да, так…, — пряча опухшие глаза, пробормотала девочка.

Попутчица взяла наушник, — Крутая песня, — одобрила она, — Куда едешь?

— Да, вот… С родителями поссорилась… Села на первую попавшуюся электричку. Не знаю, куда ехать? — с трудом сдерживая набегающие слезы, прошептала младшая.

— Ничего, бывает, — со знанием дела, поддержала ее девушка, — Слушай, может, пойдем ко мне, вина попьем.

Беглянка смутилась, — Мы с тобой не знакомы…

— Ну и что? Какая разница? Давай! — уговаривала соседка, — Если тебе реально некуда ехать, то давай ко мне! У меня все равно никого не будет дня три.

За беседой внимательно следил мужчина в штормовке, а возле его плеча суетилась девица, то и дело смахивая пряди волос, щекочущих лицо. Слов было не разобрать, но он, не отрываясь, следил выражением лиц девочек, иногда беззвучно шевеля губами в такт разговора.

Дача оказалась не в поселке. Идти нужно было через лес, и беглянка пожалела, что согласилась, но обижать новую знакомую, так вовремя предложившую ей помощь, не хотелось. Оглянувшись, она заметила идущих за ними высокого мужчину с громадной сумкой и девушку, возможно, его дочь. В этом не было ничего странного, ведь здесь должны быть дачи, но девочка напряглась. Спутница это заметила.

— Ты чего? Ты его испугалась? — она развернулась и обратилась к преследователю, — Дяденька, а можете вперед пройти, просто моя подруга боится.

Девочка смотрела на приближающегося широкоплечего хмурого мужчину и молодую девушку, едва достающую ему до плеча, и почувствовала нарастающую тревогу. Сорвавшись с места, она бросилась в заросли, преследуемая новой подругой. А среди деревьев мелькала другая бегущая за ней девушка, та, что сопровождала мужчину в штормовке. Вдвоем они довольно быстро ее догнали, и теперь стояли, тяжело дыша, с какими-то странными радостными улыбками на пересохших от быстрого бега губах. Оглянувшись, она увидела мужчину, напугавшего ее, и заметила, что его морщины странным образом разгладились, а с лица исчезло угрюмое выражение. Его темные, глубоко посаженные лаза смотрели почти ласково, по-отечески, что ли.

— Испугалась? — тихий голос чуть дрогнул. Мужчина протянул руку, отвел длинную, упавшую на глаза челку, и погладил дрожащую девочку по мокрой от слез щеке, — Тихо-тихо, все будет хорошо. Пойдем домой…, дочка.

* * *

«Вера Вячеславовна Стеклова

22.06.1968 — 26.10.1999

Личное дело № 1733/165891-22

Убита в 1999 году при невыясненных обстоятельствах.

Дело вел следователь по особо важным делам СК М.О. Огнарев…»

Андрей Сергеевич Стеклов тоже брал работу домой. Хотя, это сложно было назвать работой. Это то, с чем он просыпался каждое утро и засыпал каждую ночь. Услышав шаги, прокурор тут же сложил все материалы и спрятал в папку. Впрочем, слишком поспешно, и даже нервно, что не укрылось от взгляда дочери.

— Как ты? — шурша бумагами, поинтересовался Стеклов.

Есения проводила взглядом суетливые движения рук и плюхнулась на диван, — Он ненормальный, — и, закрыв лицо руками, выдохнула, — Как его, вообще, на службу взяли?

Андрей Сергеевич молчал, боясь вспугнуть столь редкие откровения.

— Что это за знаменитый метод такой, а? Как он может ловить маньяков, если он больной на голову? Я не понимаю… — рассуждала девушка.

— Что дальше решила?

— Отдохну…

— Правильно! — поддержал ее решение отец, — Есень, нет никакого метода, — он понизил голос, — Меглин ловит маньяков, потому что он сам — маньяк.

Меж бровей девушки залегла упрямая морщинка, она могла означать что угодно, но Андрей Сергеевич надеялся, что дочь его поняла правильно, и в этот раз поступит так, как надо, а не наперекор ему. Но все же, для собственного спокойствия, запер на ключ ящик стола, куда убрал папку с документами.

Есения твердо решила уйти со стажировки. Что может ей дать Меглин? Оказывается, он не сыщик, а маньяк, значит в раскрытии убийства ее матери он ей не поможет. Поэтому, она будет действовать самостоятельно. Дождавшись ухода отца, Есения вошла в кабинет. Один из ящиков стола был заперт, но она без труда нашла спрятанный ключ. Ксерокс равнодушно выплевывал копии материалов дела Веры Стекловой, а девушке не терпелось изучить содержимое документов там, где ее никто не побеспокоит. С улицы раздался нетерпеливый автомобильный гудок. Есения быстро убрала все следы своего пребывания в кабинете и поспешила к воротам.

На капоте свежевымытого Мерседеса сидел майор Меглин. Тоже, кстати, довольно неплохо выглядевший.

— Потрясена, — Есения улыбнулась, приняв соответствующую моменту небрежную позу, — Но это ничего не меняет, я ухожу, — она пожала плечами, словно ее решение было очевидным и неоспоримым.

Меглин никак не отреагировал на это заявление. Он даже не посмотрел в ее сторону. Это было обидно. А потом он выстрелил окурком куда-то в сторону и открыл дверцу, явно собираясь уехать.

Есения не выдержала, — Пять минут!

— Две минуты, — отрывисто бросил Родион Викторович и сел за руль.

Никогда еще Стеклова не собиралась так быстро, понимая, что следователь может запросто уехать без нее.

— Все прочитала? — хмыкнул следователь, устав от шуршания бумаг.

— Здесь страниц не хватает, — огорченно поджала губы Стеклова.

Меглин помолчал, а потом все же спросил буднично, — Что собираешься делать?

— Искать, — твердо ответила Есения, упрямо сведя брови.

Этот ответ ему понравился, он даже улыбнулся уголком губ, но как-то загадочно, словно говорил — «Ну-ну… Ищи...»

И снова провинциальный городок. На этот раз Тихвин. И переулок вымерший, и дома старые, и название странное — переулок Рыбный. От стены дома отлепился какой-то мужик, подошел к машине и молча отдал Меглину папку. Стеклова аж подпрыгивала на сиденье, стараясь заглянуть внутрь, пока следователь изучал содержимое. Наконец он заговорил:

— Света Приходько. Вышла на станции Васильково, до дома не дошла, — Родион Викторович бросил на колени стажера папку и продолжил скупо излагать факты, будто писал протокол, — Лес прочесали, тело не нашли. Есть шанс, что еще жива.

Есения уже поняла, что от Меглина можно ожидать чего угодно, но металлические интонации голоса следователя беспокоили, и словно в подтверждение ее опасений он добавил:

— Вернемся, можешь гулять на все четыре стороны.

Как-то сразу стало трудно дышать, она чуть было не спросила: «Почему», но вспомнила свой утренний демарш и притихла.

А следователь прищурился и нехотя выговорил, — Сейчас ты мне нужна.

Эта короткая фраза приободрила Стеклову, она захлопнула тонкую папку и тоном прокурорской дочки дала свой ответ, — Хорошо, — но при этом к следователю не повернулась, ясно давая понять, что это она одолжение делает, а не Меглин снизошел до ее скромной персоны.

* * *

На тарелке аппетитно дымилась яичница с помидорами. Деревенская, немного подгоревшая, но оттого еще более вкусная, с оранжевым желтком, похожим на утреннее солнце.

— Пожелай приятного аппетита! — напомнил мужчина в тельняшке совсем юной темноволосой девушке, которая вполне могла бы быть его дочерью.

Молча взяв тарелку, она спустилась в подвал, где на старом грязном матрасе со связанными руками сидела та самая беглянка из электрички. Она сжалась в комок и закрыла лицо руками. Темноволосая слегка подтолкнула ее, — На, поешь!

— Не буду! — закричала в ответ пленница.

— Жри, я сказала! — тарелка полетела на землю, а через несколько секунд захлопнулась крышка люка.

* * *

Есения злилась. На себя, что добровольно ввязалась в эту историю, на отца — за то, что мог бы быть более убедительным, а особенно на Меглина. На его способность молчать, игнорируя ее, на его непробиваемое спокойствие, на его долбаный метод, да в конце концов, на следователя в целом. Она безумно хотела во что бы то ни стало вывести его из себя, показать, что с ней нельзя так обращаться. Как только Стеклова приняла это решение, машина остановилась. Она едва успела прошмыгнуть за наставником в подъезд какой-то серой пятиэтажки.

На решительный стук дверь открыла женщина в халате, вытирающая руки застиранным кухонным полотенцем.

Меглин вошел без приглашения, оттеснив хозяйку к стене узенького коридорчика.

— Инспекция по делам несовершеннолетних, разуваться не будем.

Подобные визиты, по всей вероятности, уже не удивляли женщину, она только вздохнула устало, — У нас были уже следователи, я все им рассказала.

— Нам положено, жилищные глянем… У вас туалет где?

Хозяйка махнула полотенцем в сторону.

— Ага, — буркнул Родион Викторович.

Есения зачем-то пошла следом, но дверь захлопнулась прямо перед ее носом.

Меглин сидел на краю ванны, пытаясь успокоить дрожь в руках — опять приступ. Слишком часто… Он достал флакончик с таблетками, вытряхнул несколько штук на ладонь и запил водой из крана. Вода была невкусная, с запахом хлорки и неприятным металлическим привкусом, но холодная, почти ледяная. Следователь умылся, с наслаждением окуная лицо, уже не обращая внимание на запах. Приступ понемногу отступал. Закрепив результат глотком коньяка из фляжки, Меглин оглядел ванную комнату. Потрескавшаяся плитка на стенах, сантехника, сохранившаяся еще со времен Советов, в ванне замочено белье… Его внимание привлек навесной шкафчик, в котором обычно хранились лекарства. Сейчас на полочке одиноко лежал градусник. Все. Ни таблеток, ни мазей, ничего.

— Они дружили, — на этих словах следователь вошел в комнату, где стажер беседовала с хозяйкой, — Ну, правда, разное бывало, все-таки дети — есть дети. Она сейчас придет и все расскажет вам, — с его появлением женщина занервничала, теребя в руках полотенце, а глаза перебегали со стажера на портрет девочек-близняшек, висящий на стене, потом на Меглина, и снова на фото.

Родион Викторович прошелся по тесной комнате, никак не комментируя услышанное.

— А отец их, — уточнила Стеклова.

— Отец погиб. Давно. Девочкам еще года не было, — руки с коротко обрезанным ногтями сжали полотенце, а вокруг рта залегла горестная складка.

Меглин подошел к единственному окну, освещавшему узкую, как пенал комнату, — Вы нас оставьте, мы комнатку осмотрим. Хорошо?

Хозяйка ничуть не возражала, она, казалось, с облегчением покинула комнату, возвращаясь к нескончаемому потоку дел.

Следователь сел напротив Есении, туда, где только что сидела женщина, — Ну, начинай.

— Что? — захлопала ресницами стажер.

— Осмотр места жительства, — терпеливо пояснил Родион Викторович.

Комната была длинная и узкая, с выцветшими грязно-зелеными обоями на стенах. По обе стороны от окна стояли кровати, от одного взгляда на которые становилось предельно ясно — девочки были похожи только внешне.

На одной из кроватей, огороженной металлической цепью, царил откровенный хаос из одеяла, сбитой простыни, подушек, причем абсолютно черного цвета. Стену украшали постеры, которые могли вызвать ужас даже при свете дня. Как ни странно, эта часть комнаты не сразу бросалась в глаза, она будто находилась в тени, даже свет, льющийся из окна, плавно огибал ее, не касаясь. И кровать, поражавшая своей эксцентричностью, напоминала необитаемый остров.

Другая, аккуратно застланная светлым покрывалом, купалась в лучах солнца. Типичное ложе девочки подростка, с мягкими игрушками и плакатами знаменитостей на стенах. Эта кровать, даже с виду, казалось мягкой и уютной. Такой, что хотелось упасть в объятья подушек и нежиться, как кошка, жмурясь от солнечного света

— Что видишь? — Меглин сделал очередную попытку расшевелить стажера.

— Ну, разные они, — пожала плечами Есения.

— Следы видишь? — с нажимом спросил следователь.

Стеклова ухмыльнулась, — Серьезно?

Родион Викторович медленно повернулся к ней и приподнял брови, ожидая хоть каких-нибудь действий. Он честно пообещал себе дать дерзкой девчонке шанс, но был готов нарушить данное самому себе слово. Вполне возможно, прогрессирующая болезнь забрала у него остатки здравого смысла, и он решил, что сможет научить самоуверенную выпускницу с красным дипломом видеть то, что скрывается за гранью. Сейчас, глядя на снисходительную усмешку, играющую на ее губах, в висках пульсировало раздражение.

— Холмс, что вы делаете под шкафом? Вы эти следы имеете в виду? — пошутила Стеклова, не замечая повисшего в воздухе напряжения.

Меглин выдохнул, — Я сейчас не шучу, — он проговаривал слова четко и медленно, — Есть следы, которые остаются после преступления, есть следы того, что было до. Давай-давай, ищи.

— Хорошо, — протянула Есения, продолжая улыбаться. Девушке казалось, что ее пригласили в какую-то забавную игру, но правила не объяснили.

Стеклова прищурилась, посмотрела по сторонам, а потом резко упала на пол, заглядывая под кровати сестер. Ничего не обнаружив, кстати, даже пыли, она пожала плечами, состроив уморительную физиономию.

Но следователь, безучастно наблюдая за всеми нарочито-утрированными действиями стажера, не оценил ее стараний.

— Встань, — прикрикнул он и поднялся сам, — Две кровати: раз, — твердые пальцы сомкнулись на шее, — И два, — следователь тыкал Есению, как котенка, объясняя очевидные, по его мнению, вещи, — Посреди окно. Как стоят кровати?

— У окна, — крикнула в ответ обиженная Стеклова и зашипела, потирая шею.

— Солнце! — Родион Викторович снова схватил ее и подтолкнул навстречу лучам.

Есения поморщилась, не понимая, каких выводов от нее ждет майор.

Меглин сбросил с крючка цепь, огораживающую мрачный остров, — Ложись.

Стеклова нехотя подчинилась, всем своим видом выражая недовольство и непонимание.

— Теперь сюда, — следователь указал на приторно ванильную идиллию, — Что видишь?

Есения плюхнулась на мягкие подушки, без зазрения совести вытянув ноги в пыльных ботинках на аккуратном покрывале. Она совершенно не понимала к чему весь этот цирк с поисками следов, когда и так все понятно. Не замечая мрачного взгляда следователя, и опрометчиво принимая его спокойствие, как должное, Стеклова выбрала из кучи игрушек плюшевую коровку, показала ее Меглину и глуповато улыбнулась.

— До свидания, — пророкотал следователь, распахивая дверь комнаты.

Утром Есения пафосно сообщила о своем решении закончить стажировку, час назад она милостиво согласилась на последнее дело под руководством Меглина, но сейчас ей казалось, что мир рухнул.

— До свидания! — чуть громче повторил Родион Викторович и прислонился плечом к косяку, прожигая взглядом растерянного стажера.

Стеклова вскочила, — Сейчас… Подождите, сейчас!

Трудно сосредоточиться, когда следователь так смотрит. Его взгляд осязаем: он острый как бритва; хлёсткий, как кнут дрессировщика. Есении казалось, что она стала неуклюжим подростком, и любая попытка заранее обречена на провал.

— Кровати стоят одинаково… Только на них по-разному..., — мысль билась в голове, но Стеклова никак не могла ухватить ее, сформулировать; обрисовать словами те чувства, что охватывали ее, когда она посмотрела на узкие кровати близняшек, так, как требовал от нее наставник.

— Жить на них по-разному! — потерял терпение Меглин, — Это и есть следы. Дальше!

Следователь закрыл дверь, и стажер приободрилась, — Одна хорошо учится, другая — вообще не учится, — этот вывод дался ей легко, судя по аккуратным стопкам тетрадей на одном столе и пустым пивным бутылкам на другом, — Одна аккуратная, другая — неряха. У одной все хорошо, у другой — плохо. Они очень разные! Хотя и похожи.

То, что лежало на поверхности, следователя не интересовало, поэтому он потребовал, — Выводы!

— Пропала та…, — Есения замешкалась, присела на одну кровать, потом на другую, стараясь не смотреть в сторону следователя, скептически наблюдавшего за ней, — Пропала та, которой не было места под солнцем!

Первые утренние лучи робко исследуют комнату. Скользят по полу, по стенам, рисуют узоры на потолке. За ними следит темноволосая девушка. Она уже давно проснулась и теперь равнодушно следит за солнечными бликами. Она уже выучила их путь. На соседней кровати спит сестра. Раньше между ними не было тайн, а теперь пролегла целая пропасть. А, может, ей это только кажется? Может это и не пропасть никакая, а солнечная дорога, золотая и теплая? Она потянулась навстречу лучу, но тот отпрянул, скользнул к соседней кровати, погладил спящую сестру по щеке, вызвав сонную улыбку. Солнечная дорога пропала, а пропасть обнажила хищный оскал, ей вторила темноволосая девушка, сжавшаяся, словно перед прыжком. Ее кровать осталась единственным темным пятном в комнате, залитой солнечным светом.

— Не пропала. Сбежала, — поправил стажера Меглин, — И стала сообщницей Дачника.

На этих словах в комнату тихо вошла молодая девушка.

— Здрасте! Алиса? — с ходу атаковал девушку Меглин, — Которая твоя кровать?

Она втянула голову в плечи, жестом отвечая на вопрос странного мужчины, совсем не похожего на тех, кто уже бывал здесь раньше.

— Садись!

И девушка безропотно села туда, где только что сидела его помощница, неосознанно поправив сбившееся покрывало.

— Ну что, Алиса, била она тебя? — от такого начала беседы, даже Стекловой стало не по себе.

— Нет, — буркнула девушка и опустила глаза.

— Да лупила, как сидорову козу! — хмыкнул Меглин, — Когда никто не видел. Да?

И вдруг с размаху шлепнул ее по затылку той самой плюшевой коровкой, — Что ты молчишь? — закричал он на сжавшуюся в комок девушку.

— Да!

В этом ответном крике слилось воедино все: боль, обида, непонимание, страх, любовь, вся гамма чувств и эмоций, теснившихся в груди совсем еще юной девушки.

В комнату ворвалась испуганная мама, с неизменным полотенцем, — Алиса, что случилось?! —

— Тихо! — Меглин рявкнул так, что замерли все, — Хотела забрать солнце, а забрала кого? — следователь наклонился к плачущей Алисе, — Сашу, Пашу, Витю?

— Олега! — захлебываясь слезами, выкрикнула девушка, — Я слышала, как они…

— Она твой номер набирала, да? И ты таблетки сожрала! — Родион Викторович оставил в покое дочь и повернулся к воинственно настроенной матери, — Пятнадцать лет тебе понадобилось, чтобы понять, как солнце по комнате ходит! Ты хоть говорить пыталась с ней или только подзатыльниками объясняла? Я не прав, она не сбежала, ты ее выгнала!

— Она сама ушла! — выкрикнула женщина, не теряя воинственного запала.

— Сама? А взамен что?

— Деньги я ей высылаю раз в неделю!

Есения даже не подозревала, что банальный побег трудного подростка из дома, (к слову, она не раз задумывалась о подобном, только от папочки-прокурора так просто не сбежишь) на самом деле представляет собой такую семейную драму. А Меглин, словно фокусник, вытаскивал из ниоткуда все новые и новые подробности, которые он просто не мог знать! Она, как зачарованная, наблюдала за его работой, чувствуя себя вчерашней школьницей.

* * *

— Деньги она снимала два раза в Липецке и три раза в Васильково, на станции, — Глухой щелкал клавишами ноутбука.

— Понятно. В общем, ты сам знаешь, что делать дальше. Давай, — закончив разговор, Меглин вернул телефон стажеру.

Через несколько минут Мерседес остановился в неприметном дворике-колодце. В багажнике обнаружились бутылка вина и торт — очередной сюрприз от загадочного следователя, не утруждавшего себя объяснениями. Есении ничего не оставалось, как пойти вслед за ним в подъезд.

После резкой трели звонка дверь открыла немолодая, но ухоженная женщина.

— Софья Зиновьевна! — преувеличенно радостно поприветствовал ее Меглин, — Ну, как вы, дорогая? — и протиснулся в квартиру, пока она удивленно рассматривала Есению.

— Бертик… Бе-ерт… — позвал он, — Ну что ты якоришь? Проходи, — вспомнил он про стажера.

Стеклова смущенно поздоровалась и проскользнула вслед за наставником.

— Берт сдох, — услышала она за спиной хорошо поставленный звучный голос Софьи Зиновьевны, — Ему было пятнадцать лет. Для людей — это подросток, а так — глубокий старик.

— Да-а, давненько я у вас не был, — Меглин поставил на стол торт и вино, — Знакомьтесь, это Есеня — дочка моя.

Стеклова чуть не села мимо стула. А Софья Зиновьевна удивленно посмотрела на гостя сквозь очки в тонкой элегантной оправе, — Похожа, правда?

— Лоб твой, — заметила хозяйка, — Имя красивое. Вас в честь Есенина назвали?

Ответить она не успела, Родион Викторович ее перебил, — Конечно! Я тебе сто раз про Софью Зиновьевну рассказывал! Моя любимая учительница.

— Да-да! Русский язык и литература… Ну что, будем чай пить?

— Нет, вина! Красного. Вы же любите, — Меглин подошел к буфету, взять бокалы.

Софья Зиновьевна обратилась к Есении, — Учительнице стыдно в этом признаться — да, люблю! Но мы же не в школе!

— Вы все еще работаете? Не надоело? — отвлекся следователь.

— Надоело. Все еще работаю. Родик, школа, как цирк — раз пришел, всю жизнь под куполом. А ты как, пишешь? Все про спорт? — пальцы Софьи Зиновьевны, длинные, аристократически тонкие, с аккуратным маникюром, словно жили своей жизнью, нервно складывая салфетку.

Взгляд Есения зацепился за эти движения, так неподходящие к общему облику этой женщины. И вся картина словно рассыпалась на части и никак не собиралась воедино. И странное поведение Меглина… Нет, он всегда странный, но сейчас это было как-то особенно непонятно. Складывалось впечатление плохо режиссированного спектакля, и она не могла понять причины.

— Нет, про спорт надоело. Теперь про звезд. Интересно, платят хорошо, — следователь наполнил вином чайные чашки.

— Конечно! У журналистов не то, что у учителей — двадцать пять лет одно и то же. У тебя, наверное, один день не похож на другой!

— Ну что? За учителей? За Вас, дорогая Софья Зиновьевна! — поднял чашку Меглин.

Софья Зиновьевна ухмыльнулась, — За учеников, за тебя!

От этого короткого диалога Стеклову бросило в дрожь. Она не понимала причины этого внезапного страха, было ясно одно — за непринужденной беседой скрыто что-то другое, и это читалось в мимике и интонациях говорящих, а она была только зрителем.

Меглин допил вино и изо всех сил шарахнул ладонью по столу, так, что тоненько зазвенели чашки. Есения испуганно вздрогнула, а учительница с легким смешком продолжила борьбу с ленточкой на коробке с тортом.

— Молодежь нынче… Не знаю… Вот мы не такими были, — снова завел беседу следователь, — Они какие-то пустые. Не люди, а аксессуары. И проблемы у них аксессуарные. Вот, например, Есенчик мой, — он потрепал стажера по плечу, — Извини, сейчас про тебя. Знаете, что ее больше всего волнует? То, что у нее грудь маленькая.

— Девочка моя, — встрепенулась Софья Зиновьевна, — Большая грудь во все времена нравилась солдатам. Маленькую грудь воспевали поэты: Гёте, Франсуа Вийон, Блок, Есенин. О Пушкине я не могу говорить утвердительно. Как известно, в то время оголяли ее, подчеркивали корсетом. Но, как известно, Пушкину нравилась маленькая ножка. И маленькая грудь…, наверное, он счел бы это достоинством.

Есения ошарашенно переводила взгляд с Софьи Зиновьевны, нарезающей торт и увлеченно рассказывающей о предпочтениях классиков, на Меглина, не сводящего взгляда с любимой учительницы. Все это напоминало ей Безумное чаепитие в Кроличьей норе и очень хотелось себя ущипнуть, чтоб убедиться в реальности происходящего.

— Ну а вы как, дорогая моя? — следователь внезапно перестал паясничать, — Без барбамила* сколько уже?

Софья Зиновьевна положила нож и подняла взгляд на собеседника. В мгновение исчезли смешливые морщинки в уголках глаз, и лицо превратилось в каменную маску.

— Три года. Как видишь, живу, не сдохла. Иногда тянет, но держусь. Тебе большое спасибо. Ты, Родик, почаще заходи, а то иногда… — она поморщилась, подбирая слова.

— Мне тоже, — подхватил мысль Меглин, — За наших?

Они выпили не чокаясь, не обращая внимания на притихшую Есению, которая еще больше запуталась в происходящем. Нелепая фальшь растаяла, обнажив реальность. Ответов она не получила, а вопросов стало еще больше.

— Чайку на дорожку? — снова примерил образ шута следователь, — Дочка, сходи. Там, в соседней комнате, в буфете чашечки стоят, — он протянул руку, удерживая вскочившую Софью Зиновьевну, — Не-не-не, сходит. Давай, быстренько.

Стеклова была рада получить небольшую передышку. Она выскочила из-за стола, стараясь не смотреть на испуганную отчего-то Софью Зиновьевну. Медленно, оттягивая время возвращения, она вошла в комнату, отмечая идеальный порядок и потянулась за чашками. Стену украшало множество школьных снимков. Есения подошла ближе: всех постигла одна и та же участь — быть ослепленными. Глаза на всех фотографиях аккуратно выцарапаны чем-то тонким и острым. К головоломке прибавились новые детали. Ей стало трудно дышать и захотелось сбежать из этого странного дома, пугающего стерильной чистотой, сбежать подальше от безглазых улыбающихся лиц.

— Славика давно видела?

— Давно. Зимой приходил. Я ему пояс подарила от радикулита, из собачьей шерсти. С тех пор не видела, — голос Софьи Зиновьевны дрожал, ему вторила чайная чашка, наполненная вином.

Есения на негнущихся ногах вернулась в комнату.

— А где чашки? — буднично поинтересовался Меглин, — Ладно, чай не будем пить, некогда уже, — он поднялся из-за стола и направился к выходу. Потом оглянулся, — Вот вы, учителя, нас учили, и обманывали в детстве. Что нам говорили — учись отлично, все будет хорошо, в первых рядах будешь. Ну и кто теперь в первых рядах? Двоечники везде. Цивилизация двоечников.

— А вы у нее учились? — Есения решилась заговорить, только когда они вышли на улицу.

— Все мы друг у друга чему-то учимся, — ушел от ответа наставник.

— Но вас ведь нет на фотографии среди выпускников.

Меглин, наконец, обратил на нее внимание; несколько секунд он рассматривал стажера, словно раздумывая, — Потому что это она — мой выпускник.

*барбамил — снотворное средство, производное барбитуровой кислоты. Подавляет сенсорную зону коры головного мозга, снижает двигательную активность, изменяет функциональную активность состояния мозга.

Банкомат на станции Васильково выплюнул несколько купюр в руки темноволосой девушки. Она заметно нервничала и постоянно оглядывалась, словно чувствуя, что за ней наблюдают. Свернув на утоптанную тропинку, петлявшую среди деревьев, девушка быстрым шагом направилась в дачный поселок. Проходя мимо скучающего на капоте автомобиля мужчины, она втянула голову в плечи и ускорилась, краем глаза отмечая, что тот даже не взглянул в ее сторону, продолжая высматривать кого-то на перроне. Через несколько минут она свернула к дачному домику, не подозревая, что мужчина следит за ней, надежно скрытый густыми деревьями.

* * *

На этот раз остановкой был док. Точнее то, что от него осталось. Сейчас это место больше напоминало кладбище кораблей.

Меглин уверенно двинулся по шатким мосткам.

— А мне как, с Вами или куда? — растерялась Есения. И, не дождавшись ответа, направилась следом, придерживая подол длинного платья.

— Пиночет! — окликнул следователь.

Человек в грязной робе неуверенно поднял сварочные очки, — Мишаня!

— Ну здорово, Пиночет! — распахнул объятья Родион Викторович.

— Здорово… Не ожидал…, — растроганно повторял обитатель доков, похлопывая Меглина по спине.

— Знакомься, жена моя — Маруся, — вспомнил он про стажера.

— Коля, — представился тот, целуя Есении руку.

Стеклова криво улыбнулась Коле-Пиночету, мысленно отмечая его по-детски непосредственную улыбку.

— Слушай, сколько лет мы не виделись? Может по полста? — предложил Николай гостям.

— Семь лет. Давай по полста, — согласился Меглин.

— Да не… Пять лет мы не виделись, — растопырил ладонь, обмотанную грязными бинтами Пиночет.

Следователь рассмеялся, — Да я специально семь сказал. Чтоб ты обрадовался сильнее!

— Вот сволочь ты! — восхитился Коля, вытягивая из люка бутылку наливки, — У меня своя тут, домашняя. Целебная, на калине. Десять лет возвращает.

— А зачем тебе лишние годы, Пиночет? Тоска же одна.

Есения почувствовала звенящее в воздухе напряжение. Это было похоже на натянутую нить, невидимую, но вполне реальную. И эта нить протянулась от Меглина к Пиночету. Она снова балансировала между тем, что видит, и тем, что скрывается за безобидной на первый взгляд беседой старых знакомых. Напряжение нарастало, подобно черной туче, превращающей реальность в искривленное сюрреалистическое пространство.

— Угощайтесь, — Пиночет предложил Стекловой красноватую жидкость.

— Не пьет она, — моментально среагировал Меглин, но заметив растерянность Коли, взял из его рук бутылку, — За наших? — отпив примерно треть, он передал наливку Пиночету.

— Ну как жизнь то? — дождавшись, пока Николай опустошит ёмкость, поинтересовался Меглин.

Он помрачнел, — Тяжко. Тянет. Сильно.

— Я же учил тебя что делать. Вспомни. Попустит.

— Мишань, если бы не ты, я бы таких делов тут натворил…, — покачал головой Пиночет, — Он меня спас. Знаете, как он здесь оказался? Бог его сюда послал, бог!

Есения вымученно улыбнулась, гадая зачем они сюда пришли. Сначала Софья Зиновьевна, теперь Пиночет. Появилось четкое понимание, что все они — звенья одной цепи, и разговор, похожий на тонкую вуаль, а заглянуть под нее страшно.

— Да гулял я здесь! Красиво у тебя, — улыбнулся следователь, отвлекая внимание Коли от стажера.

Пиночет снова помрачнел, — Страшно тут. Сюда собаки не ходят. Крысы все сбежали. Что я здесь сторожу? — он повертел пустую склянку, — Не крепкая, перехвалил. Пойдемте ко мне, у меня другая есть.

Он повел их на палубу списанного в утиль судна, начисто выдраенную, словно ожидавшую визита незваных, но долгожданных гостей.

— Вот прошу, — они вошли в маленькую тесную комнатушку, — Вот так живу, — Пиночет расправил покрывало на старом засаленном диване, приглашая гостей присесть. Есения присела на самом краешке, поближе к выходу, а Меглин устроился с комфортом, достал портсигар и вопросительно посмотрел на хозяина.

Пиночет зажег спичку и застыл, завороженно рассматривая пляшущий язычок пламени. Следователь, ухмыльнувшись, прикурил и задул огонек. Только тогда, когда пламя погасло, Пиночет словно очнулся, но в широко раскрытых глазах плескался испуг.

— Ты же со Славиком ближе всего общаешься?

— Нет, это не Славик, — покачал головой Пиночет, — У него же спина, ревматизм. Он прошлой зимой дачу себе купил. Где-то под Тихвином.

— Интересная у тебя профессия, Мишань, — врач! — как-то резко посерьезнел Коля. И его лицо, измазанное мазутом и еще не весть чем, застыло, превратившись в маску.

— Да. Только это не профессия, это — призвание. Не навреди, как говорится. Это что, бензин? — Меглин кивком головы указал на бутылку с мутной жидкостью.

Пиночет широко улыбнулся и помотал головой, — Спирт.

— Ну, давай!

Николай разлил по стопочкам прозрачную жидкость — За наших…

Выпили не чокаясь, не закусывая; одним глотком — холодным, жгучим, обжигающим горло и проникающим в самое сердце.

— Пойдем, что покажу! — просипел Пиночет, с трудом отдышавшись.

Коля привел гостей на берег реки, где на бетонном постаменте возвышалась странная фигура, напоминающая распятие. Есения вначале подумала, что это такой странный вид искусства, когда художник из мусора создает одному ему понятный шедевр, но подойдя ближе поняла, что это человеческая фигура из тряпок, картона и проволоки, держащая в раскинутых руках изорванные зонтики. На фоне неестественно кровавого заката эта инсталляция выглядела особенно зловеще.

Пиночет, тяжело дыша, словно в предвкушении чего-то важного, щедро облил фигуру остатками спирта и слегка подтолкнул, раскручивая. Чучело вращалось с едва слышным, но при этом пронизывающим до костей скрипом. Есению охватила тревога, словно невидимая рука сжала горло; и все вокруг затихло в ожидании. Тем временем, Николай зажег спичку и бросил ее на потемневший от спирта постамент.

Пламя вспыхнуло, как-то нерешительно ощупывая красновато-оранжевыми языками бетон; взметнулось вверх, поползло, обвиваясь по шесту, и, достигнув чучела, жадно охватило его; с чудовищной грацией скользило по раскинутым рукам, ласкало туловище, сверкая в подступающих сумерках красным, золотым, оранжевым и еще бог весть каким обжигающим цветом. Есения посмотрела на следователя и увидела в его глазах отражение пляски пламени. Теперь было непонятно — где больший ужас — горящее чучело, медленно вращающееся и чуть слышно стонущее скрипом, хрипящее треском пламени, или глаза, полные огня, от которых невозможно оторваться, потому что они затягивают в непостижимую глубину, из которой не выбраться.

— На подшипниках… Здорово я придумал? — бормотал Пиночет, не отрывая взгляда от своего творения, медленно кружащегося и разбрасывающего охапки искр, оставляющих за собой едва видимый след в дрожащем жаром воздухе.

Родион смотрел на съедаемую огнем медленно вращающуюся фигуру, уже потерявшую форму и размышлял, как скоро на нем самом загорится плащ, потому что стажер скоро прожжет на нем дыру. Он ухмыльнулся и повернулся к Есении, но так ничего и не сказал; ему достаточно было полных ужаса и непонимания глаз девчонки. Сейчас были стерты все границы между безопасным и угрожающим, и каждый шаг стажера, был словно шаг на неровной дороге, где все ее страхи и неразрешенные вопросы всплыли на поверхность и наступало переосмысление подлинной сути ужаса.

— Молодец, — оценил Меглин задумку Пиночета.

Есения пришла в себя и бросилась следом за уходящим наставником.

Николай отвлекся от созерцания пылающей инсталляции, — Еще приедешь?

— Если только на похороны! — хмыкнул следователь.

Пиночет широко улыбнулся, оценив юмор, но тут же забыл обо всем, подставляя лицо угрюмому свету догорающего чучела.

* * *

— Юля, дочка, иди сюда, — он протянул девушке столовый нож, почти потерявшийся в большой натруженной ладони, — Сходи к ней.

— Хорошо, — нехотя согласилась темноволосая девушка.

— Папа…, — подсказал мужчина, и его лицо, изрезанное глубокими морщинами, стало похожим на маску.

Девушка постаралась улыбнуться, — Хорошо, папа, — как можно мягче произнесла она.

Морщины разгладились, а на лице расцвела улыбка, полностью меняющая весь его угловатый и суровый образ.

Юля открыла люк и в тьму подвала проскользнул луч света, в котором заметалась девочка из пригородной электрички. Увидев нож, она пронзительно завизжала, пытаясь прикрыться связанными руками.

— Тихо! — прикрикнула темноволосая.

* * *

— Там они? — спросил Меглин, едва Есения успела приоткрыть окно машины.

Глухой кивнул. И они пошли прямо через березовый лес, по еще влажной от росы траве. У Стекловой было много вопросов, но она молчала. Лучше так, чем насмешки следователя. Наконец показались дачи. Глухой переглянулся со следователем и бесшумно растворился среди деревьев.

— Ну что? Иди! — вздохнул Меглин.

— Куда? — растерялась Есения.

— Туда, — следователь кивнул в сторону ближайшей дачи.

— Одна? — пискнула стажер.

Родион Викторович с трудом подавил усмешку, — Ну иди, посмотри, что делают.

— Я…

Меглин закатил глаза, — Мне что-то двух глухих на сегодня многовато.

— Я без оружия, — нашлась Стеклова.

— Угу… Я метод взял, — продолжал развлекаться следователь.

— Это тест какой-то?

— Тест, иди, — теряя остатки терпения, подтвердил Меглин. Родион Викторович понимал, что взял на стажировку абсолютно неопытную выпускницу, да еще и с завышенной самооценкой. Но он не думал, что Стеклова решит примерить на себя роль шпиона. Следователь с трудом сдерживал смех, наблюдая, как она, согнувшись, перебегает дорогу, ведущую к дачному домику.

Есения, и вправду, почти гуськом перебежала узкую дорогу и спряталась в кустах у калитки. К счастью, она оказалась не заперта. Стараясь не скрипеть петлями, девушка проскользнула на участок. Затаившись под окном, она несколько секунд успокаивала дыхание. Собравшись с духом, Стеклова медленно приподнялась, заглядывая в комнату. Она успела разглядеть двух девушек, сидящих за столом, а потом перед ее глазами появилась рука, сжимающая огромный нож. Испугавшись, что была замечена, Есения схватила лежащий на краю дорожки булыжник и бросилась в дом. Перепрыгнув невысокие ступеньки крыльца, она ворвалась внутрь и застыла, держа в поднятой руке камень — напротив мужчины в тельняшке, сжимающего в руке нож, стоял майор Меглин.

— Это Славик, — познакомил стажера Родион Викторович.

— Дочкам хотел тортика порезать, угостить, — оправдывался перед следователем хозяин дачи, как-то совсем по-детски сложив брови домиком.

Следователь взял нож из огромной лапищи Славика, — Я сам порежу, садись.

— Ну что? Недоглядел. Я тоже — живой человек, — пояснил он недоумевающему стажеру, — Славик у нас в больнице вырос — родители отказались. Скитался по детским домам, потом бродяжничал, а когда вырос, сам решил деток спасать. Находил на вокзале и дома держал, на цепи — для их же пользы. Одна так кричала, — чуть не задушил. Слава богу, соседи вовремя оттащили. Полежал в психушке и, вроде бы, отошел, но тут, видишь, снова потянуло. А ловил он их для их же пользы, правильно, Славик? — Меглин придвинул блюдце с кусочком торта хозяину дачи. Тот, несмотря на свой рост, будто уменьшился в размерах, виновато глядя на следователя.

— Бедные они, жалко их, — вздохнул Славик.

— Конечно, — Родион Викторович вдруг стал серьезным, — Ты же не убийца, Славик? Пей чай.

* * *

Этим утром солнце светило особенно ярко. Может, оно хотело согреть громадного Славика, жалобно глядящего вслед Меглину из машины скорой помощи. Или шаловливые солнечные зайчики подбадривали беглянку, натерпевшуюся ужаса в подвале дачи. А может этим утром солнце светило для черноволосой Юли, но она не хотела замечать этого, привычно надев маску безразличия. С напускным равнодушием девушка наблюдала, как плачущие родители обнимают недавнюю пленницу, а в душе поднималась жгучая волна горечи. Юля шагнула в тень, прячась от лучей солнца, будто это именно они были виноваты в том, что она снова осталась одна. Девушка надменно и презрительно вскинула подбородок, пытаясь скрыть от окружающих набежавшие слезы, предательски застилавшие глаза. Но сквозь мутную пелену она увидела бегущую к ней девушку, так похожую на нее и, в то же время, совсем другую. Эта девушка тоже плакала, как и спешащая следом за ней немолодая усталая женщина. Юля из последних сил старалась не выдать охватившее при виде сестры и матери волнение, но, оказавшись в объятиях Алисы, не выдержала и разревелась.

Есения стояла чуть в стороне, наблюдая за счастливым воссоединением. Ей было пронзительно жалко Славика, с молчаливой тоской в глазах прощающегося со своими «дочками». И, вот ведь, что странно — справедливость восторжествовала, девочек вернули родителям и все счастливы, тогда почему на душе так неспокойно? Словно прочитав мысли стажера, майор Меглин смерил ее долгим изучающим взглядом и грустно улыбнулся уголком губ.

* * *

Последняя электричка пришла на стацию уже затемно, выпустив единственного пассажира — женщину в элегантном костюме. Она устало застучала каблучками по перрону, спеша в глубь жилого массива, где, между прочим, почти не горели фонари.

Женщина быстро и уверенно стучала каблучками по мостовой, спеша домой, предвкушая ужин и уютную постель. Уже показалась знакомая арка, снова встречающая ее темнотой перегоревшего фонаря.

— Смотри, как это происходит!

— Вы что делаете? — испуганно вскрикнула женщина, пытаясь вырваться из рук Меглина.

— Ну что? Дома кто ждет? Мама, муж? А почему муж не встречает? Нехорошо. Безответственный муж. Ну чего ты? Кричи, зови на помощь!

Есения в который раз убедилась, насколько ничтожны теоретические знания, и как меркнут все слова перед наглядным примером, показанным следователем. Сейчас она тоже казалась себе беспомощной, крик застрял в горле, а ноги стали ватными. Только где-то далеко-далеко плескалось чувство, напоминающее восторг. Оно вспыхивало и гасло, потом снова вспыхивало, заставляя пульс биться чаще. Стажер очнулась, когда Меглин прижал перепуганную женщину к стене, задрав юбку.

— Отпустите! — бросилась она на помощь перепуганной жертве.

— Заткнись. Хотела помогать, помогай! — рыкнул Меглин.

— Сережа!

— Это что, муж что ли? — обрадовался Родион Викторович и встретил благоверного ударом в челюсть. Не дожидаясь ответной реакции, следователь приложился коленом в паховую область растерянного супруга.

— Ты чего, Сережа? Так же можно и жену потерять! — попенял Родион Викторович скрючившемуся на асфальте мужу.

— Что происходит? — из темноты арки неспешно появился патруль.

— Двоечники… — выдохнул Меглин, развернулся и пошел навстречу сотрудникам полиции, — Что вы, как черепахи? Там девочку насилуют уже!

Поравнявшись с патрульными, следователь нанес несколько быстрых ударов, и крепкие ребята оказались лежащими на земле.

— Что встала? Пошли, — Есения неуверенно шагнула вперед, — Побежали! — нетерпеливо выкрикнул Меглин, и она бросилась следом, перепрыгнув через лежащих на асфальте патрульных.

Молнии разорвали в клочья густую темноту ночного неба, и тут же прогрохотали раскаты грома. Еще не восстановив дыхание после бега от поверженного патруля, Меглин притянул Есению к себе и потрепал по волосам, словно школьницу.

— Всем двойка! — закричал он в небо, уже роняющее крупные капли дождя.