Осколки в ладонях ломая (гет)

Пустые слова

я в яд превращаю...

Ей тепло и хорошо, потому что утро — теплыми пальцами любимого человека, а солнце — яркими лучами по глазам, заставляя открыть их и улыбнуться. Только вот они оба знают, что сегодня их последний день, и назавтра Тайренн должна уйти: магия требует уединения.

Девятнадцатилетняя Тай родилась в Ист-Оль, небольшой деревне Водных. Странно было то, что обычная девчонка обладала неплохими магическими задатками, и местный лекарь-маг сам учил ее, советуя отправиться в город Асткрист, где она закончила бы свое обучение.

Назавтра она оставит Хараля и отправится в город, чтобы на год пропасть за каменными стенами монастыря магов.

— Тай?

Девушка смешно жмурится, прикрывая глаза от слепящих солнечных лучей. Рыжие волосы горят в этом свете, будто чистейшая медь. Она потягивается, задевая пальцами руку светловолосого юноши, и тот обнимает ее.

— Проведешь это день со мной?

Полдень застает их на реке, где Тайренн заставляет воду искриться тысячами искр, поднимая в воздух маленькие капли. Солнце — раскаленным шаром высоко над головой, и полуголые, Тай и Хараль валяются на траве, обнимаясь и наблюдая, как серебрится чешуя небольших рыбок в солнечных лучах.

— Хараль?

— Да, Тайренн?

Он мягко целует девушку в волосы, вдыхая запах нагретых солнцем теплых полевых трав.

— Обещай, что дождешься меня.

Хараль замирает, потому что слова порождают в нем застарелую боль, что появилась еще тогда, когда он узнал о решении любимой покинуть Ист-Оль и отправиться в монастырь Асткриста. Они были вместе уже четыре года, и для него не было никого дороже этой девушки, но даже она не знала, каких сил ему стоило отпустить ее в этот путь.

— Обещаю.

Слово — упавшим в речную гладь камнем, от которого расходятся безмолвные круги. Затихая, они становятся все шире, пока, наконец, не рассеиваются. Ветерок — приятным холодком по коже, заставляя чуть поежиться, потому что после обжигающего солнечного пламени он — что глоток ледяной воды.

— Тайренн, я буду ждать столько, сколько потребуется, пусть даже и всю свою жизнь, — тихонько выдыхает парень и целует ее, и глаза — двумя чистыми глубокими ключами, ярко-синими, как безоблачное вечное небо над головой.

Девушка отвечает ему, и сердце щемит, душа полна нежности, потому что она знает — его слова — не пустой звук.

День пролетает — хохотом и веселыми брызгами прохладной воды на разгоряченную кожу, беззаботным временем, что лишь растягивает и продлевает агонию.

Ночь — тихим шелестом полевых трав под нежными касаниями холодного ветра, но двоим, что сплелись в одно целое на берегу реки, жарко, слишком жарко, потому что эта ночь — последнее, что им осталось. Успеть, урвать у ненавистного времени, что бежит так быстро, еще одно касание, еще один поцелуй, предпоследний, да, ведь ночь еще не закончилась, и осталось совсем немного…

Тайренн закусывает губы и закрывает глаза — ни к чему Харалю знать, что она плачет, горько, безмолвно, не выдавая себя и звуком, потому что юноше и так тяжело, незачем ему видеть ее слезы, от которых так больно глазам. Она впивается в его спину ногтями, прочерчивая царапины, и наверняка парню не слишком-то приятно, но он и не замечает этого в пелене собственной боли, что стократ сильнее физической. Удовольствие плещется вокруг них магией Тайренн, и оба понимают, что она невольно вызвала дождь, только когда холодных капель становится слишком много.

Ей жарко, потому что каждое касание Хараля — как обжигающе-горячий уголь по беззащитной обнаженной коже. Холод заставляет ее дрожать, потому что сердце не может отринуть мысли о близкой разлуке. Разум может, а сердце — нет, не в силах, упрямо продолжает напоминать о том, что осталось всего лишь несколько часов, и целый год до встречи.

Она все-таки открывает глаза, когда дождь — потоками хлещущей воды по телу, и слезы стекают по лицу вниз, смешиваясь с каплями, когда невозможно в ночной тьме различить, что она плакала. Тайренн смотрит в глаза парня, заставляя себя впитывать каждую черточку лица, запоминая, словно вырезая на внутренней стороне век, так, чтобы каждую следующую ночь — вспоминать.

Хараль держит ее в объятиях и двигается, резко, рвано, и дышит, словно олень, настигаемый гончими. Быстрее, быстрее, успеть, потому что совсем скоро небо станет розовым и беспощадное солнце снова взойдет над мирно спящей землей. Девушка в его руках — хрупкая, тонкая, будто нежный цветок, что готов сломаться от любого движения.

Время безжалостно, и его нельзя умолить, но с ним можно схватиться.

Тайренн поднимается со стылой земли, прикрывая глаза, впитывая солнечные лучи, скользящие по бледному лицу с красными глазами — она не спала всю ночь, надеясь наглядеться на юноше на целый год вперед.

Хараль лежит на боку, и на лице его страдание, что не отпускает его даже во сне. Закрывая глаза, Тай ощущает соленые слезы, что снова текут по его лицу. Холодный голубой свет телепортации окутывает ее, и она исчезает.

Только разбиваю себя

все неверно...

Монастырь в Асткристе — невысокое строгое здание в десяти минутах езды от города. Суровые монахи в коричневых рясах вызывают у Тай дрожь по телу. Они живут по собственным законам и, говорят, что и сам князь Воды им не указ. Мужчины и женщины учат Тайренн владеть собственной магией, что пытается выйти из-под контроля, расплескаться во все стороны озлобленной стихией, что готова смыть половину монастыря.

У девочки действительно талант, отмечают все, и Тай, стиснув зубы, постигает сложную науку. Сложные плетения заклинаний и вязи рун даются ей с трудом — гораздо легче просто закрыть глаза и представить, как чистая магия сама срывается с твоей руки каплями живительного дождя для иссохшей, мертвой земли. Или как тонкой изморозью она разрисовывает окна, выводя узоры из птиц, трав и неведомых зверей.

Таких, как Тай, тут около десятка, и все практически не общаются друг с другом, потому что тайны магии монахи доверят только трем. Закон — а что поделать? — выживает сильнейший, и только достойный может познать саму суть Воды, ее природу. И Тайренн выжимает из себя все, потому что только так она может оправдать то, что согласилась покинуть Хараля на целый год.

Ночами ее донимают грезы, и ей сниться голос любимого, что зовет ее домой, словно предупреждая о чем, но стоит девушке сделать шаг в сторону юноши, как он тает, словно лед на ярком солнце.

— Давай, Тайренн, — нетерпеливо приглашает голос, и девушка мотает головой, приходя в себя.

Вскинуть руку, произнести конструкцию древних слов, увидеть голубую звездочку и направить ее в сторону учителя. Холодное свечение окутывает его, и монах улыбается:

— Молодец. Лечебные заклятия тебе поддаются очень хорошо. Ты почти закончила свое обучение. Пожалуй, один поединок, несколько слов в заключение, и мы ничего не сможем больше тебя научить.

Тай не дышит, боясь поверить в свое счастье. Неужели заточению в монастыре пришел конец? Если она выиграет поединок, то постигнет тайну Воды, что так сокровенно оберегают монахи! А потом… потом ее ждет долгий путь домой.

Этим вечером она возвращается в свою комнату, когда сзади на нее набрасывают мешок и волокут куда-то в сторону. Тяжелый удар по затылку, и последнее, что слышит девушка, это чьи-то слова:

— Попробуй только завтра выиграть, мерзавка. Магия не подчиняется слабым…

Наутро Тайренн просыпается в своей постели: все тело ломит так, что даже встать с кровати представляется ей большим трудом. Кости будто переломали по одной, а потом небрежно сложили вместе, скрепив «Связкой» — дилетантским лечебным заклинанием, на которое способна любая деревенщина. Голос, что она слышала ночью, не выходит из головы, и когда один из парней, с кем она вместе занималась, Тарлок, приходит за ней, Тай с трудом переваливается и падает на пол, не сдержав стона.

— Ты чего, Тай? У тебя поединок через десять минут, ты же даже поесть не успеешь!

Мальчишка помогает ей добрести до зала, и девушка останавливается перед высокими дверьми, собираясь с духом. Самым большим желанием ей кажется только сон или, по крайней мере, покой на кровати в компании одеяла.

Голос… Анвари! Вот же скотина. Невзлюбила же Тай ее с первого взгляда, и эта тварь, решив, что у Тайренн есть шансы войти в тройку лучших, с помощью своих друзей измочалила ее вчера ночью!

Девушка стискивает зубы и поднимает голову, вскидывая подбородок. Пусть ей отведено место проигравшей, но она уйдет с гордо поднятой головой, и никто не посмеет обвинить ее в том, что она была слабой.

Тарлок открывает дверь, и Тай входит внутрь. Здесь собрались почти все маги и ученики, выстроившись вдоль стен.

— Тайренн, пришло твое время сразиться с Сильвестро.

Монах лет сорока выходит вперед, и Тай поеживается. Сильвестро — лучший из тех, кто живет в монастыре, и если ей придется драться с ним, то она несомненно проиграет.

Она кланяется мужчине, а тот, не дожидаясь чьей-либо команды, посылает в нее ледяные стрелы. Тай вскидывает руки, ставя щит, и под прикрытием морозной стены меняет позицию, готовясь атаковать шаром.

Сам бой Тай потом вспоминала с трудом. Тело шевелилось еле-еле, но девушка выжимала из него все, что могла, прыгая, уворачиваясь и стараясь достать противника хоть раз. Когда и она, и монах уже израсходовали все свои уловки, то Тай удалось парализовать старика ледяным паром, что при вдохе заставлял человека оцепенеть где-то секунд на тридцать, но и сама Тайренн словила ледяное кольцо, что пригвоздило ее к полу.

— Тайренн, девочка, позволь поздравить тебя.

Вечером она прибыла в келью к Сильвестро. Странно, но они были одни.

— Ты, наверное, думаешь, что я открою тебе тайну Воды? — мужчина усмехнулся. — Хорошо. Тайна в том, что тайны нет. Понимаешь? Ты просто лучшая из лучших, и нет ничего, что помогло бы тебе обуздать природную стихию, кроме твоей силы и твоих умений. Крепись, девочка. У тебя нелегкая судьба, и знай, что мы больше никогда не пересечемся, хотя ты переживешь меня на много лет…

Пытаюсь прожить

не разбираю...

Наутро Тайренн покинула монастырь, напоследок «подарив» избившим ее ученикам изощренное проклятие, что отмораживало ммм… не оставляло, короче, надежд на счастливую личную жизнь как минимум в ближайшие лет пять. Это интересное заклятие она почерпнула для себя из древнего фолианта в библиотеке монастыря.

Дорога до дома занимала четыре дня, и Тайренн применила магию, чтобы преодолеть половину пути. Решив сделать привал, она устроилась под деревом вдали от дороги, чтобы не нарваться на разбойников. Нет, она бы, наверное, смогла их одолеть, но рисковать не стоило.

— Ну, долго ты меня не замечать будешь? — язвительно поинтересовался голос сзади, и Тай испуганно обернулась. В тени под деревом сидели двое: рыцарь в полном боевом облачении с мечом в ножнах и молодой мужчина в залатанном одежде. Рядом с ним лежала котомка.

— Кто вы? — нервно поинтересовалась Тайренн. В ладонях помимо ее воли зацвела голубая стрелка, направленная в сторону возможных врагов. Воин захохотал, увидев заклятие в ее пальцах, а его друг лишь улыбнулся.

— Меня зовут Сигурд Асткристкий, рыцарь, что странствует по миру в поисках лучшей доли. А этот молчун — Дастан, лекарь и травник. А кто же ты, красавица?

— Тайренн из Ист-Оль, — сквозь зубы пробормотала девушка, больше похожая в этот момент на волчицу. Стрелка и не думала исчезать из соединенных лодочкой рук, и пальцы нервно шевелились, отчего она вращалась, будто взбесившийся компас.

— Не надо так переживать, — мягко предложил Дастан. — Мы всего лишь не стали сразу обнаруживать свое присутствие. Тем более, если ты направляешься в Ист-Оль, то нам по дороге.

— С чего вы взяли, что я пойду с вами? — нахмурившись, поинтересовалась Тай. Заклятье в ее руке трансформировалось в маленькую ледяную бабочку, что взлетела с ее ладони и села на черные волосы Сигурда.

— Да не нервничай ты так, — чуть улыбнулся рыцарь, пересаживая бабочку на палец и отодвигаясь подальше от разведенного Тайренн пламени. — Мне нужно навестить ту, что ждала меня в Ист-Оль и обещала родить мне ребенка…

Глаза молодого рыцаря затуманились, и Тай ощутила острую жалость, прекрасно понимая, что происходит в душе у мужчины. Она и сама сходила с ума, желая поскорее увидеть Хараля. К сожалению, перемещение на такие расстояния забирало огромное количество магии и поэтому было сейчас недоступно.

Закончилось все тем, что уснули они на одном одеяле Тай, накрывшись плащами Сигурда и Дастана, прижавшись друг к другу, потому что ночи стояли на удивление холодные. Целый день провели в молчании, измеряя шагами дорогу домой, думая каждый о своем и надеясь на то, что следующий день принесет им счастье.

Последним день занимался грязно-серым мутным рассветом, что обещал каждому свое: Тай — долгожданную встречу с любимым, Сигурду — свидание с невестой, а молчаливому Дастану — возможность увидеть старую больную мать и молодую жену.

Старуха на дороге приглянулась Тай еще за несколько минут до того, как они к ней подошли. Ужасные раны и нагноение вызывали не отвращение, а жалость, поношенное платье — желание залатать его магией, потому что вода могла сцепить старые нитки не хуже клея, и, пленяя в крохотных капельках радужные отблески мутного солнца, даровать одежде новый цвет.

— Ох, пограбили-побили меня разбойники дикие-е-е! — посетовала нищенка, завидев троих путников.

Сигурд тяжело вздохнул, глядя поочередно на девушку и на лекаря, и поинтересовался:

— Куда сгинули, бабуля?

— Дык в лес, милок! Логово у них там навроде как…

Не говоря больше ничего, рыцарь опустил котомку в пыль рядом со старухой и скрылся в зарослях.

— Давайте я осмотрю ваши раны, — предложил Дастан, доставая из сумки какие-то травы и флаконы.

Тайренн же прикрыла глаза, призывая крошечные капельки росы, осевшие на цветочных лепестках и впитавших их оттенок, переместиться туда, куда девушка звала их: вплестись в залатанное платье, раскрашивая его новыми узорами.

Через некоторое время вернулся молчаливый Сигурд, покрытый кровью, что запятнала серебряную кольчугу.

— Ну все, бабуля, проблем больше нет, а нам дальше надо путь держать. Удачи.

— Прощевайте, внучата! Да будет путь ваш легок…

Они не успели отойти и на три десятка шагов, когда мир вдруг взорвался ярким белым светом, что ослепил путников.

Только я теряю себя

все неверно...

— Черт… Черт! Ну и бабуля, — Сигурд стоял на коленях на вершине башни и хохотал, утирая слезящиеся глаза. — Провела нас, как последних дураков! — внезапно рявкнул он. — Богиня это была, а не нищенка. И черт знает, где мы сейчас!

Позже уже все трое узнали, что стали Триадой — судьями, что призваны сохранять порядок в земле этой. И никому не было дела то трех сломанных судеб, что осыпались звенящими осколками в миг, когда помогли Богине.

Тайренн молчала почти два месяца, не в состоянии осознать, что не может покинуть башни, где они теперь жили. Боль застилала все существо, а понимание того, что это — навсегда, усугубляло и без того незавидное положение. Хараль снился ей каждую ночь, и голос его манил ее, звал за собой, но один шаг — и путь осыпался тысячей ледяных бабочек, что таяли под беспощадным огнем.

Богиня не собиралась отпускать их просто так: никто из Триады не мог отойти от башни больше, чем на две сотни шагов. А дальше будто стоял невидимый барьер, что мешал двигаться дальше, и Сигурд, как тот, что быстрее всех пришел в себя, не раз оттаскивал от него Тайренн, что как пойманная бабочка билась в его руках, пытаясь обмануть проклятую ограду.

Однажды в старой пыльной комнате девушка наткнулась на большую чашу с плоским дном. Руны на боку были стерты и еле читались — «Отражение». Прошло уже больше года с тех пор, как Богиня заперла их в башне. Подойдя к чаше, Тайренн руками отерла с него пыль и заглянула в темную воду внутри. Сначала она видела только свое отражение, но постепенно вода посветлела, и на поверхности черты рыжеволосой девушки выцветали. Мгновение спустя на нее смотрело лицо Хараля. Светлые волосы — до самых плеч, вот, как отросли, и глаза — два синих озера. Застонав, Тай протянула руку и коснулась ладонью воды.

Мир померк, а потом свежий ветер подхватил рыжие волосы, взметнув их вверх языками пламени. Пологий склон, невысокая каменная ограда… Кладбище.

Простая могила с каменным надгробием и всего несколько выбитых слов.

Здесь покоится Хараль Ураиль, павший в сражении за Ист-Оль. Пусть люди всегда помнят его, человека, что оставался воином до самого конца.

Тайренн опустилась на колени, касаясь пальцами равнодушного камня. Хараль. Не сумела тебя сберечь любовь, что покинула, не выжить было в муках одиночества. Вот уже почти год, как обняла тебя своими крыльями смерть, унося с собой.

Закат расцвечивал рыжие волосы пламенеющим огнем, но Тай не видела ни пожухлой травы вокруг, ни других могил, где, наверняка, лежал ее отец и старшие братья. Перед глазами стояло лицо Хараля, его улыбка, в ушах звенел его смех в тот последний день, когда она его видела.

Пальцы закололо, но девушка не видела, как на земле холодным голубым льдом пламенеют заколдованные цветы, что рождались из пролитых слез.

Белая вспышка — и Тай исчезла, в последний раз погладив стылый камень. Ничто не напоминало о том, что здесь была одна из Триады, только тонкие лепестки цветов трепетали на ветру, тихонько отзванивая поминальную песню.

Там, куда ты уйдешь, не наступит весна.

Пусть сердце мое изрезано, не залатано.

— Дастан! Идешь гулять?

Тайлер выжидающе глядит на него, но парень лишь отворачивается и качает головой:

— Нет, спасибо. Нужно помочь матери.

Мальчишка поджимает губы, но, не говоря ничего, поворачивается и идет прочь от небольшого деревянного домика.

Дастан возвращается к прерванной работе, нежно касается темно-зеленых листиков ирила. Ему кажется, что травы тихонько шуршат, переговариваются между собой. Вот барвинок ласково обнимает тысячелистник, а чуть дальше, если прислушаться, можно различить шепот ветра, что запутался в снежных бело-зеленых иголках облачной сосны.

Его стихия — Земля, и травы — ее дети, и Дастану нравится возиться с ними, подолгу перебирая и поглаживая каждый отдельный побег. Да, скоро им — умирать в кипящей воде котла или застывать на жестоком морозе, но сколько жизней они смогут спасти?

Мама всегда говорила ему, что единственная правда — в травах.

— Если ты услышишь, о чем они шепчутся, если сумеешь не обмануть ожиданий, не испугаться ответственности, то и они никогда не предадут тебя.

Мама — одна из лучших травниц и лекарей на многие километры. К ней съезжаются отовсюду, и каждому она может помочь, советом или делом. Дастан — ее единственный сын, последняя память о рано погибшем отце, и Каталина старается удержать его рядом с собой, сколько сможет. Да, семнадцатилетнему парню пора искать своей дороги в жизни, только вот его вполне устраивает тихая возня в травах, полумрак избы и тонкий, неуловимый пряный запах растений.

— Дастан, помоги, пожалуйста.

Мама говорит почти шепотом, стараясь не нарушить волшебную атмосферу в доме. Парень поднимается со своего места и идет к старому деревянному столу, чья поверхность покрыта тонкой паутинкой порезов.

— Посмотри, как там ростки алельника, ладно? И принеси мне парочку.

У мамы усталый голос — она работает сутки напролет, почти не отдыхая, всю себя отдавая делу. Все руки — сильные, морщинистые руки женщины, что трудится без выходных, покрыты еле заметной сеткой шрамов от порезов и ожогов. Голос потерял прежнюю мягкость — сотни и тысячи ядовитых испарений сделали свое дело, но в нем остались прежние мелодичные нотки, и голос всего лишь стал чуть более низким и хриплым.

Дастан молча склоняет голову и идет на улицу, тихонько затворяя дверь. Здесь прохладно, и выдыхаемый воздух облачками пара вырывается изо рта. Вокруг избы несколько огородов, где мама выращивает те травы, что не могут жить в лесу. Над светло-сине-зелеными побегами воздух чуть искрится от магии, и Дастан идет туда.

Сверкающие искорки, отливающие голубизной горного снега, пляшут на тоненьких хрупких листиках и маленьких белых звездчатых цветках. Алельник — растение прихотливое, и только сила плодородной земли поддерживает в нем жизнь с началом холодов. Теплые коричневые пласты периной укрывают корни, не давая увянуть или замерзнуть, а если чуть-чуть постараться, то можно попросить силу ускорить или замедлить рост саженцев.

Дастан опускается на колени и протягивает руки туда, где воздух — еле-еле уловимой рябью от количества магии вокруг. Завеса пропускает его беспрепятственно, и парень нежно поглаживает листки алельника, ласково проводит пальцами по стеблю, чуть касается белых лепестков. Растение тихо шуршит, и несколько побегов склоняются к ладони Дастана, показывая, сколько можно взять. Юноша разрывает землю в этом месте, чувствуя жаркое дыхание заклятий, что стерегут цветы от морозов. Выкопав ростки, парень бережно сжимает их в ладони и кланяется алельнику, поднимаясь с колен.

Он уже идет обратно в избу, когда слышит крики:

— Помогите!

Время снова стоит на перепутье наших дорог.

Двадцать капель дождя о тебе…

Худенький маленький мальчик с иссиня-черными волосами лежит на лавке, а рядом с Дастаном всхлипывает высокая девушка, как капля воды похожая на больного. Она цепляется за руку юноши, до боли стискивая ее в своих пальцах, будто это — последнее препятствие перед падением. Мама колдует над мальчишкой, прикладывая с ужасным рваным ранам лепестки синего рагорника, и командует:

— Дастан, ростки алельника!

С трудом, по одному, он разгибает пальцы девушки и отходит в сторону, отбирая среди кучки трав нужные. Алельник горит, сверкает бледно-голубыми искорками, похожими на отсветы далеких звезд. Дастан что-то шепчет, и листики сами тянутся к его рукам, а через мгновение он уже подает их матери.

Она тут же бросает их в большой старый котел, от которого поднимается пар. В воздухе пахнет терпким запахом леса и пряными травами. Мама не торопится, без спешки, четко, выверенно оказывая помощь пострадавшему.

Маленький Илая тайком отправился за сестрой Терхорой на охоту, и его сильно подрал волк. Теперь черноволосая девушка поливает слезами плечо юноши, судорожно вцепившись в его рубашку, а мальчик без сознания лежит на скамейке, полуголый, весь в крови, обложенный разными травами.

— Дастан, следи за отваром.

Парень почти волочет девушку за собой, потому что она в невменяемом состоянии и не способна сейчас оторваться от него. В котле кипит вода, на поверхности вспыхивают яркие синие искры — последнее прощай от алельника. Юноша точно отмеряет и количество толченого зуба имита, и волоски из шкуры кэлпи, следуя древнему рецепту. Но что-то внутри противится, желая кинуть в отвар маленький фиолетовый цветочек, похожий на звездочку — бледно-синий мох, что растет в болотных топях и дается не каждому. Ингредиент это очень редкий, и Дастан медлит — он прекрасно знает, что бывает от не точного соблюдения рецепта. Но уверенность в себе перевешивает, и он опускает маленькую фиолетовую звездочку, глядя, как она вспыхивает, прощально, ярко, освещая весь угол. Мама оглядывается, но свечение уже гаснет, и она возвращается к лечению.

Они проводят около постели больного почти весь день, и к вечеру Дастан еле держится на ногах. Терхора ложится на одну скамейку с юношей — места в избе больше нет, все занято травами, которые знахари не успели перебрать, а место у большого очага занял Илая.

Мальчик все-таки приходит в себя после двух дней, проведенных на грани, и мама облегченно выдыхает. Терхора отлучалась от брата только один раз — сообщить родителям. Она не расстается с простеньким стальным мечом и надеется податься в ближайший город на обучение.

— Дастан, скажи…Каково это? — как-то ночью спрашивает она, когда мама уже легла спать, а юноша при желтом свете магического огонька перебирает травы.

Он устало поднимает взгляд. Глаза у него покраснели, но с работой нужно закончить сегодня — растения не терпят пренебрежения к себе и теряют целительную силу.

— Быть целителем? — переспрашивает он, и девушка кивает.

Парень долго молчит, продолжая поглаживать травы, что тихонько звенят и искрятся. Наконец он тяжело вздыхает и вдруг довольно резко отвечает:

— Ты хочешь знать, каково жить здесь, оторванным от мира? Каково быть изгоям — потому что целителей не жалуют в наших селениях, потому что знахарям ведомы тайны силы?

Терхора сжимается в комок под пронзительным, почти злым взглядом, и Дастан мгновенно замолкает, мысленно коря себя за грубость и глупость.

— Это больно, Терхора. Очень больно.

Черно-белый цвет как в старом кино,

Но сердце мое подвело да растаяло.

Дыхания катастрофически не хватает, и Дастан целует девушку, пытаясь поймать еще хоть немного воздуха, урвать еще один вдох с этих дрожащих губ. Ему почти двадцать, и сегодня он женился на самой прекрасной из девушек.

Терхора прижимается к нему, и он стягивает с нее белое платье, что она надела на свадьбу. Дастан знает, что завтра он отправится к князю Земли, который отметил юношу из глухого леса, прославившегося своими зельями. Тот эликсир, куда парень кинул мох, обрел новые свойства, и после этого эксперимента Дастан продолжил изменять состав и количество ингредиентов, доводя отвары до совершенства. Единственное, что огорчало его — мама.

Она была тяжело больна, и парень не знал, почему. Абсолютно точно это было связано с ядовитыми испарениями котлов и зелий, но периодически она начинала надсадно кашлять, несколько раз падала в обмороки, начинались судороги. Терхора обещала, что присмотрит за мамой, и Дастан мог позволить себе уехать, чтобы скопить хоть немного денег. Но зачем лгать себе? Он надеялся, что при князе найдется хоть кто-нибудь, кто сможет помочь ему с поиском лекарства.

Терхора целует его и пытается стянуть рубашку. Они были вместе с того самого случая с Илаей, но поженились только через два с половиной года. Да, долго, но ни юноша, ни девушка не желали торопиться, боясь ошибиться в выборе.

Дастан сам выскальзывает из своей одежды, как уж, чувствуя в воздухе запах мираля. Редкие и очень нежные цветы, что было трудно достать, и по приметам они приносили счастье и благоденствие в дом, где находились. Терхора жмется к парню, и он чувствует горячее тело рядом с собой, такое желанное, такое нужное. Как они смогли обходиться без этого столько лет? Да, у целителя были девушки, но напряженная работа с эликсирами и отварами практически не оставляла времени на личную жизнь, а болезнь матери поставила на первое место заботу о ней.

Дастан обнимает девушку, гладит теплую кожу спины и плеч, целует в шею, прижимаясь теснее, сгорая от нежности, что плавит сердце. Терхора улыбается и гладит его темные волосы, заглядывает в глаза. Она чуть вскрикивает, но тут же замолкает, когда Дастан пальцами стирает выступившие слезы. Да, больно, но ведь это того стоит?

Он двигается, и она стонет, вцепляясь в плечи, до крови царапая ногтями. Парень задыхается, на лбу выступает пот, спину холодит ветерок, проникнувший в приоткрытое окно.

Теплая волна захлестывает обоих, и на какое-то время Дастан лишь лежит рядом с девушкой, которую наконец-то сделал своей, и не двигается. Слишком хорошо и тепло, чтобы что-то делать. Терхора поворачивается к нему и утыкается носом куда-то в шею.

— Люблю тебя.

Слова падают в тишину, разбивая ее, но она тут же срастается, не желая нарушать свою целостность. Дастан легонько целует девушку в волосы, в уголок губ, чуть поглаживая теплый живот ладонью. Она нервно хихикает — прикосновения пальцев вызывают дрожь по телу, щекотку.

— Я тоже тебя люблю. Спи спокойно, солнце.

Дастан не закрывает глаз, дожидаясь, пока Терхора заснет. Она практически мгновенно перестает что-то бессвязно шептать, прикрывая глаза и обнимая руками парня.

Когда ночи третий час, юноша беззвучно выскальзывает из постели и неспешно одевается, разглядывая жену, которая спокойно спит. Он подходит и поправляет одеяло, а потом выходит прочь, напоследок поцеловав живот.

Если заклятие не лжет, то, когда он вернется, его будет ждать маленький сын.

Время снова стоит на перепутье наших дорог,

Двадцать капель дождя о тебе…

— Еще раз! Давай уже, — раздраженно шипит наставник, проходя мимо котла.

У князя Париса несколько знахарей, но только один останется при дворе. И теперь старый лекарь учит их всех готовить яды и целебные мази, показывает, как разбудить магию трав.

— Ну что за неучи! — в который раз ругается Илларион, обращаясь к очередному ученику. — Я же ясно сказал, мешать по часовой стрелке и только потом — слышишь? Потом! — приступать к раскрытию сущности лараса!

Дастан молча скручивает тоненький пучок жимолости и базилика, добавляя туда вереска. Прекрасная мазь должна получиться. Он пальцами, несмотря на сильное жжение, разминает массу, понемногу добавляя туда вязкой смолы и растопленного воска. Пальцы перетирают растения, по чуть-чуть пробуждая природную силу трав, и листья сами обращаются в цветной пепел, который смешивается с воском и смолой.

— А, Дастан, неплохо, совсем не плохо, — бормочет учитель, мельком взглянув на юношу. Все уже привыкли, что из полутора десятка парней этот, без сомнений, самый одаренный. Успев заслужить зависть и ненависть со стороны соперников, он не обращал внимания на все это — важным был лишь поиск лекарства.

И как только он бы нашел его, то сразу же покинул бы двор князя.

Но нужная комбинация ускользала, как песок сквозь пальцы, и Дастан не спал ночами, на чердаке высокой заброшенной башни замка пытаясь преобразить простые ингредиенты, заставить их расцвести пламенной исцеляющей силой, что не ведает преград.

Сегодня учитель был еще более раздражен, чем обычно. На невинную ошибку одного из учеников, он рявкнул так, что растения, не переносящие громких звуков, протестующе зазвенели:

— Да завтра у вас испытания, а вы тут творите кэлпи знает что! Вы хоть понимаете, что вам предстоит?

Судя по вытянувшимся лицам остальных, Дастан предположил, что они даже и не думали, что завершение обучения настанет так скоро. Илларион чуть отдышался и уже спокойнее произнес:

— Советую повторить все, что вы знаете. Никто заранее не может угадать, что взбредет им в голову в этот раз.

В голосе наставника явственно слышалось презрение. Естественно, он же ненавидел этих экзаменаторов, толстых, напыщенных вельмож, что могли лишь восседать в позолоченных креслах. Тех, кто даже не догадывался о могуществе трав и силе Земли.

Ночь прошла беспокойно: Дастан не мог заснуть, но не от волнения, как его соседи по комнате. То и дело слышались чьи-то всхлипы и стоны, будто все в помещении вдруг погрузились в сон, полный кошмаров. Кто-то счастливый громко храпел, не заморачиваясь о предстоящем испытании, и неприятный хрипящий звук заставил Дастана перевернуться на бок и накрыть голову тонкой подушкой. Это не помогло, и он со стоном лег на спину, глядя в смутно белевший в темноте потолок.

Стоило ему закрыть глаза, как вместо спасительной темноты возникало знакомое лицо, обрамленное прядями черных волос. Синие глаза Терхоры ослепляли не хуже разрыв-травы, брошенной в кипящее зелье. Дастану даже казалось, словно рядом с женой стояла еще одна маленькая фигурка с темными волосами, доверчиво цепляясь за руку матери.

Забылся он только под утро, но едва он закрыл глаза, как в следующее мгновение чей-то голос позвал его на испытание.

Крытое полутемное помещение. Десять кресел, и одиннадцатое — позолоченный трон для князя. Парис оказался высоким жилистым мужчиной с россыпью серебра в каштановых волосах. Князь молча смотрел на парней, а потом кивнул им на два десятка флаконов, что отбрасывали блики в свете очага.

Яды.

Дастан выбрал себе маленький фиал с бледно-голубой жидкостью внутри. «Поцелуй звезд», один из сложнейших ядов, но прямо перед ним выхватили «Ласку ночи» и «Отречение», которые он хотел взять.

Проглоченная отрава неприятно холодила внутренности, заставляла дрожать, почти сразу же поднялась температура. Дастан ставит котел на огонь и еле слышно молится, сжимая в руках амулет, подаренный давным-давно матерью. Мама… кажется, будто она была в прошлой жизни.

Он бросает в кипящую воду лепестки папоротника и медленно крошит туда барвинок, растирая зеленовато-бурые листочки между пальцами. И молитва, беспрерывным шепотом звучащая над котлом, заставляет его чувствовать себя увереннее. Он усовершенствовал множество зелий и отваров, так почему бы ему и не победить в этом состязании?

Рядом сутулый веснушчатый парень с копной рыжих волос напряженно думает, пытаясь припомнить состав противоядия для «Ласки ночи». Дастан хмыкает и отворачивается — идиот. Это же одно из самых легких зелий, а он тут разводит бред.

Магия разворачивалась: тугая, жесткая, но в то же время гибкая, послушная его воле. Зелье вскипало, принимая в кипящие завихрения воды звездочки алельника. Дастан коснулся последнего ингредиента: синего мха, молчаливо взывая раскрыть внутреннюю магию. В воздухе слышался тихий звон — завершилась последняя стадия приготовления отвара, и в котле сверкали белые искры, холодом обжигая пальцы юноши.

Отмерив маленькую колбочку, он коротко выдохнул и выпил содержимое. Жидкость только что кипела в котле, но была ледяной, как горный снег. Холод опалил внутренности, но тут же исчез, и на смену ему пришла легкая слабость.

— Юноша, поздравляю. Вы справились с заданием. К тому же, вам удалось то, что не удавалось никому — сварить совершенное новое зелье-противоядие, хотя к «Поцелую звезд» подходит только одна комбинация трав. Смею предположить, что этот эликсир сумеет исцелить большинство недугов.

Сердце заколотилось… Неужели он нашел, что искал?

Время снова стоит на перепутье наших дорог,

Двадцать капель дождя о тебе…

Прошел ровно год с того памятного экзамена, и за это время Дастан сумел довести то зелье до совершенства. Он возвращался к матери, жене и, скорее всего, маленькому сыну. Дорога сама стелилась под ноги, а в мыслях было только одно: домой, домой…

Кто знал, что встретившиеся путники: черноволосый рыцарь Сигурд и молчаливая колдунья Тайренн приведут его к нищенке? Что простая помощь старушке станет началом конца?

Башня высокая и холодная, и Дастан проводит на вершине все больше времени. Тайренн бьется в истерике или молчит, а Сигурд пытается ее успокоить, оттаскивая от барьера.

Как там мама, что там у Терхоры? Мысли не давали покоя, и однажды у Дастана сдали нервы.

Он снова стоит на башне и вспоминает ласковые поцелуи и нежные слова, теплую кожу и черные волосы.

— Неужели тебе все равно? — еле слышно произносит юноша, глядя в небо. — Позволь мне хотя бы отдать ей лекарство.

Тишина отвечает ему, и парень отворачивается, но шорох привлекает его внимание. Прямо перед ним стоит большая чаша. Вода внутри рябит, и Дастан видит свою мать и жену с сыном, которые сидят за большой лавкой в избе, наблюдая, как травница готовит какой-то отвар.

Поверхность колышется, будто от ветра, и юноша не знает, откуда приходит мысль, что надо делать. Он просто касается рукой воды, и мир взрывается нестерпимо ярким светом.

Терхора во все глаза смотрит на него, а маленький мальчик с недоумением глядит на человека, которого видит в первый и последний раз в жизни, не зная, что это его отец.

— Дастан!

Мама кидается к нему, обнимая, но пальцы проходят сквозь его тело, и парень чувствует, как в горле что-то сжимается. Он просто привидение. Проекция.

Но флакон с отваром на удивление материален, и юноша опускает его на стол. Руки его белые и призрачные, как у неупокоенного духа. Терхора молча смотрит на него, и в глазах ее стоят слезы.

Тело тает, и Дастан чувствует, что времени не осталось.

— Прости меня. Я не смог сберечь тебя и нашего сына… Прощай.

Свет полыхает перед открытыми веками, смывая яркие краски неестественно белым цветом. Юноша падает на колени и рвано дышит, ощущая, как бьется сердце.

Постепенно он выпрямляется и медленно выдыхает, глядя на черную пасть провала, что совсем рядом. Может, стоит только шагнуть вниз?

Нет. Если все будет хорошо, то он еще сумеет помочь своему сыну. Нельзя сдаваться, и парень еще поборется, пока достанет сил.

Тогда он еще не знал, что это было началом конца.