Солнцева полынь (гет)

\"Знаешь ли ты, что может по-настоящему ранить? Безразличие. Равнодушие. Отсутствие искры, скука, регулярные действия, приевшиеся, а потому уже ненавистные.\"

Строчка из чьего-то дневника.

Разогретая крыша московской высотки щедро делилась теплом. Сола опустился на ее край, свесил ноги, задумчиво наблюдая закат. Его уже ждали в Канцелярии, но он не торопился возвращаться. И так нечасто удается попасть в нижний мир — так чего ради спешить обратно?

Солнце должно было опуститься полностью где-то через полчаса, а пока Сола, прищурившись, оглядывал окрестности, благо, двадцать четвертый этаж находился достаточно высоко. Неуютные каменные дома — и как только люди живут? — уступали место огромному лесопарку. Сола с удовольствием прогулялся бы там позднее, но небольшой сгусток огня, возникший справа от него, прервал его планы.

Вестник превратился в маленькую огненную птичку, и та голосом Лауры произнесла:

— Сола, будь добр, вернись на свое место. Твоих обязанностей еще никто не отменял.

Птица напоследок взмахнула крыльями, опалив жаром, и, вспыхнув, исчезла.

Сола тяжело вздохнул. Покидать нижний мир не хотелось — несмотря на близость людей, всю эту угнетающую тяжесть цивилизации, машин и техники, ему здесь нравилось. Не было надменной Лауры, вечно напоминавшей о том, как плохо он исполняет возложенные на него обязательства, Гленора, беспрестанно твердившего о необходимости постоянной работы и ответственности, и прочих, для которых не существовало ничего другого, кроме Канцелярии.

Канцелярия. Как же он иногда ненавидел ее.

* * *

Лаура уже, конечно, поджидала его — и прямо на входе, будто он мог сбежать отсюда. Сола приземлился прямиком в зале Храма, взметнув крыльями облачко пыли.

— Мне кажется, иногда здесь не помешало бы прибраться, — хмыкнув, пробормотал он. — В чем дело, опять людишки мрут, как мухи, а без моей силы вы не можете?

Лаура, стиснув зубы от раздражения, проворчала:

— Почти угадал. Гленор и Аирлам снова разругались вдрызг, а несчастная душа никак не отправится по назначению. Пошли быстрее, пока они друг друга не убили.

И Лаура, повернувшись к нему спиной, быстро зашагала прочь. Сола, неразборчиво пробормотав что-то про вечную занятость, мешающую развлекаться, последовал за ней.

Столь раздражавшая его особа выглядела женщиной лет тридцати — тридцати пяти, не растерявшей ни красоты, ни стати, ни ума. Сола готов был поспорить, что все мужчины в Канцелярии влюблены в нее и только его одного не трогала ее внешность.

Проходя по просторному прохладному залу, Лаура не последовала в главное помещение, но, к удивлению Солы, отправилась в боковой коридор, который вел прямиком в маленький заброшенный зальчик.

Здесь уже находились остальные — братья Гленор и Аирлам, в настоящий момент до хрипоты спорящие по какому-то поводу, миловидная Пандора с пачкой каких-то пергаментов, Толер, удрученно взирающий на происходящее. Не хватало только Лорда, но он наверняка заперся наверху, не желая в очередной раз выслушивать разборки братьев.

— Ну, что у нас тут? — почти весело спросил Сола.

Пандора бросила на него умоляющий взгляд. Молоденькая девушка выглядела лет на восемнадцать, но Сола знал, что она была такой еще тогда, когда египтяне строили свои пирамиды.

— Екатерина Стрижкова, двадцать пять лет, только что закончила университет, менеджер в обычной фирме. Ничего интересного не вижу, — продолжил он.

— Ее душа должна возвратиться к свету, — упрямо произнес Гленор, при этом глядя на брата и, видимо, повторяя это уже не в первый раз.

Аирлам фыркнул, равнодушно посмотрев в сторону полупрозрачной женской фигуры рядом с собой:

— Да ты посмотри на нее, Гленор. Серебряный мост обломится под ее ногами — чего она только не делала!

— Мелкие грехи будут ей прощены за многочисленное добро, совершенное ею! — выкрикнул тот.

Сола поморщился. Когда дело касалось того, куда мятущаяся при жизни душа отправится после смерти, Гленор и Аирлам становились опасны для общества и готовы были убить друг друга.

— Смотрю, тебе не терпится отправить ее в ад, друг мой? — Толер многозначительно посмотрел на Аирлама. — Но погоди, нам нужен Сола.

Каждый в Канцелярии обладал определенной силой. Пандора могла перемещаться во времени, при этом ее способности позволяли брать с собой других. Толер забирал неопределившиеся души из нижнего мира, сопровождая их в Канцелярию. Сила Лауры удерживала их здесь, не давая раствориться, пока не станет ясно, куда им следует отправиться. Гленор и Аирлам провожали души в рай и ад. Истинных способностей Лорда не знал никто, более того, неизвестным оставалось даже его имя, а также возраст и происхождение.

Солу же звали Предвестником, Ходящим-во-мраке, знающим скрытое, Истинным Хранителем.

— Что ты скажешь? — негромко произнесла Лаура.

Ее сила не давала душе разделиться пополам и отправиться во всепоглощающую тьму и ослепительный свет. Но решение можно было принять только после слов ее товарища.

Сола прикрыл глаза, обычно насмешливые и зеленющие, как у кота, но сейчас потускневшие и необычайно серьезные. Рука его зачерпнула пустоту, и он сомкнул пальцы на небольшой потрепанной книге, возникшей в его руке.

— Дневник? — тихо спросил Толер. Сола кивнул, не открывая глаз.

Открыв его, он положил книгу на левую руку и поднес правую к страницам, не касаясь их. Приглушенный свет залил дневник, и страницы зашелестели сами, открывая все тайны, спрятанные в них.

С минуту все молчали, тишина нарушалась лишь шуршавшей книгой, но, наконец, перелистнулась последняя страница, и дневник со стуком захлопнулся.

Сола открыл глаза, необычайно яркие, как и всегда после использования магии.

— Она перейдет мост и растворится в изначальном свете.

Гленор торжествующе усмехнулся, Аирлам фыркнул и, скорчив недовольную гримасу, исчез. Ему не довелось проводить эту душу в ад, а в таких случаях он всегда раздражался.

— Можешь отправляться вместе с ней, — кивнула Гленору Лаура.

Тот чуть склонил голову и подошел к душе. Счастливая Екатерина Стрижкова сегодня чуть было не была сопровождена в ад, но ей повезло, и довольный Гленор растворился, уводя ее за собой.

— Все свободны, — бросила Лаура. — Сола, можешь возвращаться в нижний мир.

Двигаясь вместе с Пандорой к выходу, Предвестник пробормотал:

— Ну да, возвращайся к холодной ночи, когда закат уже отгорел.

— Есть ли что-нибудь, что ты любишь больше, чем закаты, рассветы, крыши, полеты и абсолютная свобода? — смеясь, спросила Пандора.

Они вышли из Храма, останавливаясь в тени и прохладе колонн. Во все стороны от Храма, насколько хватало взгляда, простиралась пустыня.

— Абсолютной свободы не бывает, Пандора.

Сола опустился на первую ступень, чуть заметенную песком. Пепельные крылья он сложил за спиной, глаза прикрыл и запрокинул лицо навстречу солнцу.

— Но ты ведь к ней стремишься, — упрямо произнесла девушка.

Из всех, кто имел отношение к Канцелярии, нормальные отношения у Солы, пожалуй, были только с этой девчонкой. Достаточно молодая, не по возрасту, а по духу, она одна была в состоянии понять, насколько давили на него стены Храма.

— От чтения людских писулек и их замыслов у меня скоро голова закипит, — утомленно отмахнулся от нее Сола. — Я устал, Пандора. Это тяжело. Такое ощущение, что проживаешь тысячи чужих жизней, совершенно тебе не нужных. Это давит.

Пандора с сочувствием присела рядом с ним, легко прикоснулась к крылу. В отличие от Предвестника, путешественница во времени летать не могла.

Сола отдернул крыло — ему не нравилось, когда трогали перья:

— Я же просил так не делать!

— Ты сегодня слишком мрачен, Артемиза.

Он вздрогнул. У каждого в Канцелярии было второе имя, данное другими. Пандору называли Вороной за черные волосы, контрастирующие с бледной кожей, Гленор и Аирлас носили соответственно прозвища Луч и Тень, Толер за спокойный нрав был прозван Штилем.

Лауру заслуженно звали Ацеро, то есть сталь, а у Лорда не было имени.

Артемиза* — полынь, но не совсем обычная. Она растет у подножия самых холодных гор и не теряет листьев даже самыми жестокими зимами. Мороз и холод не убивают ее, но слишком большое тепло погубит это растение.

Эти слова, сказанные когда-то Лордом, снова пронеслись у него в голове.

— Ты специально снова называешь меня так? — медленно спросил Сола.

Пандора спокойно взглянула на него. От ее веселья не осталось и следа.

— Не забывай, кто ты такой, Предвестник. Ты владеешь силой большей, чем есть у нас всех, кроме, пожалуй, Лорда. Но помни, что в нужный момент ты скажешь, что должно, и сила твоя не принесет тебе счастья.

Девушка повернулась и молча вошла в Храм. Ходящий-во-мраке остался сидеть на ступенях, пропуская сквозь пальцы песок, которым были заметены ступени. Обернув себя крыльями, он сосредоточился, чтобы переместиться обратно в нижний мир.

Некстати ему вспоминалось, что Пандора когда-то могла предсказывать будущее.

*Так называют полынь в других языках мира, однако свойства этого растения, в частности, устойчивость к холоду, выдумана.

Страницы исписаны неразборчивым почерком, которые на протяжении всей записи меняет размер, наклон. В паре мест видны пятна чернил от синей ручки. Некоторые слова выделены особо.

29 марта, суббота.

Меня штормит из стороны в сторону. Я утопаю в болоте, мне больно от отсутствия любого внимания, как будто ему совершенно наплевать. С каждым его резким словом, с каждым моментом игнорирования я дроблю свое несчастное сердце.

Пафос, сколько пафоса, боже.

Все больше убеждаюсь в том, что не стоит вообще писать или звонить. Получается с трудом, каждый раз как будто отрываю себя от него, с болью, кровью и кусками кожи. Слишком плотно приросла всего лишь за... чуть больше года? Да, как ни прискорбно это признавать. Я не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы так быстро пленять людей. Я не могу выбраться из этой западни, я как волк, упавший в яму и повисший на кольях.

Он волшебный, чудесный, нежный, умный, добрый, абсолютный равнодушный засранец и айсберг, такая няшка — но не для меня.

Надо вырезать себе это на лбу, чтобы каждый раз, глядя в зеркало, напоминать себе об этом.

С универом хотя бы разобралась — взяла темы работ, осталось подойти к преподу по поводу прогулов и выяснить, с кем я вообще в группе и почему вообще нихера не происходит.

Слава, отпусти меня, пожалуйста, перестань держать. Хотя ты и не держишь, я сама цепляюсь за тебя, но помоги мне, помоги отойти в сторону. Я больше не знаю, что мне делать, я привязана к тебе, как ни к кому другому — но почему ты просто не можешь открыть глаза и увидеть то, что так очевидно другим?

Господи, когда я наконец освобожусь от этой нелепой влюбленной привязанности, смогу вздохнуть без цепей, что обмотаны вокруг моей груди, и улыбнусь ему, спокойно и не заинтересованно. Надеюсь, это будет раньше, чем через год.

Я курю пачку в день, не меньше. Иногда я совершенно не замечаю, как, выкидывая сигарету, сразу же берусь за новую.

Слава, что же ты со мной делаешь.

\" — Вы же не думаете, что он настолько глуп, чтобы помогать им, Лорд?

Из подслушанного разговора.

Сола все-таки последовал совету Пандоры и вернулся в Москву. Пепельные крылья ровно несли его над городом. Паини*, как сказала бы Ворона, вышел довольно прохладным, но Предвестник не морщился от пронизывающего ветра, лишь упрямо склоняя голову и спускаясь ниже.

Он долго искал то, что ему нужно, летая над Москвой и никак не находя. Город спал, и вспышки человеческих снов мелькали в зашторенных окнах. Сола снизился до верхушек деревьев, пролетая над очередным лесопарком. Над ровной гладью озера он спустился, забавляясь, рукой коснулся воды, разбрызгивая ее во все стороны.

Второе его прозвище, Ходящий-во-мраке, имело буквальное значение. Крылья, напоминавшие цветом сигаретный пепел, могли пронести его прямиком над узкими тропами, ведущими в запутанные людские сны. Особой пользы для Канцелярии это не приносило, но иногда в Соле просыпался альтруист, и он избавлял страдающих от кошмаров.

Небольшая пятиэтажка в спальном районе привлекла его внимание, и Предвестник шумно опустился на крышу. Нагретая днем, она все еще сохраняла тепло, и Сола чуть улыбнулся, расправляя крылья позади себя.

В окнах напротив люди блуждали по извилистым дорожкам своих снов. В крайнем окне на первом этаже мальчику снилась прогулка на пони, и Ходящему-во-мраке не требовалось смотреть внутрь, чтобы понять, что он прав. Радужные отсветы, видимые ему одному, обозначали весь спектр положительных эмоций. Предвестник усмехнулся — здесь его помощь не требовалась.

Оглядев еще несколько этажей, он убедился либо в отсутствии у людей сновидений, либо в их нейтрально-положительном значении. Старушка с третьего этажа наблюдала какую-то трагедию местного масштаба, но особого вреда это принести ей не должно было.

И тут сосущее чувство пустоты коснулось его сознания. Бессилие. Равнодушие. Безразличие. Эти эмоции не имели цвета, да их для зрения Солы и не существовало — только черная дыра, завлекающая в свои глубины. Взмахнув крылом, Предвестник собрался с мыслями, чтобы случайно не оказаться в эпицентре действия негативных эмоций.

Несколько раз вдохнув и выдохнув, Сола сосредоточился, пытаясь понять, откуда исходит отрицательный спектр. Теперь, когда он был предельно внимателен, можно было не бояться, что это повлияет на его собственное сознание.

Человек, чьи сны отдавали пустотой и бессилием, нашелся на втором этаже. Мельком подумав, а стоит ли это делать, Сола прикрыл глаза и вдохнул, представляя, как черная пустота человека смешивается с собственным дыханием Ходящего-во-мраке, разносится по крови, пропитывает плоть и проникает в кости.

Сделав пару глубоких вдохов, Предвестник взмахнул крыльями. Конечно, проникнуть в сон человека легче при личном контакте, но Сола побоялся лишний раз соприкасаться с хозяином черной дыры.

Его обдало холодным ветром, и сразу сверху полил дождь. Он открыл глаза: естественно, получилось. Сколько раз он входил в чужие сны — радостные, полные надежд и эйфории, печальные настолько, что Предвестник поскорее забирал себе эту боль, лишая ее несчастного сновидца. Разные, такие разные сновидения, каждое не похожее ни на какое другое, виденное им.

Этот сон был полон безнадежности и того мучительного страдания, когда человек разрушает себя сам, не в силах вынести своих переживаний. Сола огляделся: темный лес стонал и раскачивался под порывами ветра, дождь лил, верно, несколько часов, если судить по большим лужам под ногами.

Девушка лежала прямо на мокрой земле, не делая попыток пошевелиться. Волосы ее слиплись и потемнели от намокшей грязи, по лицу текли то ли капли дождя, то ли слезы. Пустой бессмысленный взгляд был устремлен в небо.

Предвестник знал это состояние — сходя с ума от невозможности прекратить свои мучения, человек убивает себя сам. Еще пара таких снов — и девушка больше не проснется.

Крылья и волосы мокли под дождем, и Сола недовольно встряхнул головой, точно кот, на которого попала вода. Неприятное чувство в груди сковывало его движения, но по мере того, как он шел к лежащей девушке, ей явно становилось лучше.

Лицо ее перестала искажать мука, возникшие морщинки разгладились, но сам Предвестник чувствовал себя так, будто решил полетать в девятибалльный шторм, благо опыт у него уже имелся. Его шатало из стороны в сторону, крылья пришлось сложить, чтобы не сломать, черные волосы облепили лицо. Стиснув зубы, Ходящий-во-мраке медленно шел по тропинке сна, надеясь успеть забрать девушку, пока ее боль не затопила его полностью.

Предвестник не был подвластен чувствам, в конце концов, он прожил столько, что если бы воспринимал все так же легко и искренне, как люди, то долго не протянул. Однако в такие моменты, когда он забирал страдания других, его душа словно пробуждалась от долгого сна.

Обрывки чужого сознания затопили его собственное, отголоски мыслей девушки проносились в голове — слишком отрывистые и короткие, чтобы Сола успевал что-то осознать. Ходящий-во-мраке сделал последний шаг и упал на колени прямо в жидкую грязь. Тело колотила дрожь, грудь раздирало фантомной болью, принадлежащей не ему.

Девушка не пошевелилась. Спутанные волосы скрывали черты ее лица, но даже сейчас Предвестник мог понять, что ей не больше двадцати человеческих лет. Наверное, он выглядел ее ровесником или чуть старше.

Коснувшись ее руки, Сола, скривившись от острой боли, иглой пронзившей тело, прошептал:

— Пойдем, несчастное создание. Тебе нечего делать в этом лесу.

Он бы мог сразу вывести ее из сна, но это могло серьезно повлиять на ее сознание, и так поврежденное недавними переживаниями. В таком случае ему необходимо было либо переместить ее в другое место, либо своими усилиями изменить этот сон.

Первое было проще, второе к тому же забирало много сил, и Предвестник, закрыв глаза, четко представил себе то несуществующее место, где они должны были оказаться.

Ивы вдоль берега тихо шумят листьями. Сола, обессилевший после очередной вылазки в кошмары какого-то человека, еле соображает, что вообще происходит. У него едва хватило сил вытолкнуть паренька из сновидения, а самому переместиться куда-то прочь. В тот момент он так плохо понимал, что делает, что даже не представлял, где окажется.

— Я не могу по-другому, Пандора. Я вижу их сны, я чувствую их страдания — и не могу оставить их во тьме.

Тот разговор между ними произошел достаточно давно по людским меркам, хотя Соле казалось, что это было вчера. Вот и сейчас, не зная даже, где именно находится то место, Ходящий-во-мраке сосредоточился, чтобы перенести их из этого проклятого леса.

Дождь стих. Промокший насквозь Сола ощутил прохладу, но это было куда лучше пробирающего до костей ветра или ледяной воды, лившейся на него сверху. Ивы спускались ветвями до самой воды, на песчаный берег медленно накатывали редкие речные волны.

Девушка в его руках чуть пошевелилась, но не очнулась. Лицо ее разгладилось, страдание наконец отступило. Предрассветный сумрак не давал как следует рассмотреть спасенную, но Сола все же попытался.

Длинные волосы были мокрыми, но, кажется каштанового цвета. Пушистые черные ресницы, черные изогнутые брови, упрямо сомкнутые полные губы, чуть вздернутый нос и пара родинок на левой щеке. Она не была красавицей, не была даже очень симпатичной — обычная девушка, каких вокруг тысячи.

И все же Предвестник не мог назвать ее обычной — боль, испытываемая ею, была болью воплощенной, ибо даже сейчас, в несуществующем месте, где Сола подпитывался собственными положительными воспоминаниями, шелестом волн, шорохом песка, он продолжал испытывать боль. Она не была невыносимой или ужасающей, но не отступала, упрямо оставаясь внутри.

Кажется, ему придется посетить Храм и поговорить с Лордом. Такая продолжительная боль — слишком подозрительное явление. И придется, наверное, присмотреть за девчонкой, потому что одного сеанса будет мало. Как бы на следующую ночь она снова не оказалась в том лесу.

Он продолжал сжимать ее в объятиях, укутав обоих крыльями. Она пошевелилась в его руках и что-то неразборчиво прошептала. Ходящий-во-мраке склонился к ней и расслышал:

— Слава, Слава…

Тяжело вздохнув, он смотрел на восходящее вдали солнце. Макушки деревьев были облиты багряным сиянием, солнечные лучи били в глаза Предвестнику, но в душе его не было покоя.

Он слишком хорошо знал, что значили эти слова, слишком часто читал чужие дневники и бродил по тропам снов. Неразделенная любовь, конечно.

По силе сравнимая с болью потери близкого человека, если не сильнее. Боль, убивающая людей и превращающая их в ничто — и это не было простыми сравнениями, потому что Сола сам видел, как это происходит. Боль, от которой нет спасения и нет лекарства, потому что она внутри тебя и пожирает тебя днем и ночью, не давая покоя и отдыха.

Если, конечно, не вмешивается сноходец, подобный Соле, способный уменьшать эту боль, чтобы рано или поздно человек смог перебороть ее и вырвать с корнем.

Он пропустил момент, когда девушка открыла глаза.

— Ты не Слава…

Он видел свое отражение в ее зрачках — черные встрепанные волосы, только начинающие подсыхать, бледное лицо с искусанными яркими губами и мерцающие, бьющие светом глаза. Страшное зрелище.

— Кто ты? — более требовательно спросила она.

Видимо, решил Сола, она не могла понять, что спала во сне и сейчас все еще продолжает спать в реальности. Он ничего не ответил, подумав, что, если она очнулась, ее лучше отнести обратно.

Взмахнув крыльями, он сосредоточился на девушке, ее запахе, ее облике и доме, где он ее нашел.

Мгновением спустя он очутился в ее комнате. Заваленный одеждой стул, мерно гудящий компьютер, мерцающий приглушенным светом, штора, колыхавшаяся от ветра из приоткрытого балкона. Сола осторожно опустил девушку на кровать, накрывая одеялом. Она уже крепко спала, но Предвестник знал, что снов она сегодня не увидит. Может, завтра, но до рассвета ее сознание будет под защитой.

Возможно, она даже не вспомнит берег, рассвет и странную фигуру, которую она приняла за своего любимого.

— Спи спокойно, — Сола не удержался и коснулся рукой лба девушки. Ему нужно было знать всего одно слово. — Кристина.

Он рывком потянулся и, повернувшись, пошел к балкону. Девушка зашевелилась во сне, и в спину Предвестнику долетело:

— Ангел…

*Паини — (древнеег.) название месяца, обозначающего апрель-май.

Половина страницы написана крайне неразборчиво, некоторые слова много раз перечеркнуты так, что ручка прорвала бумагу. Последние несколько предложений написаны четко и понятно.

10 апреля.

Ну вот и все.

Вспоминается чья-то цитата из прочитанного когда-то рассказа: \"Он ушел. Все закончилось, так и не начавшись.\"

Все и правда кончено, не так ли, Слава? Не сама ли я в прошлой своей записи выражала надежду, что он отпустит меня? Выражала. Вот и получила, что хотела.

С 29 марта прошло достаточно времени, почти три недели. Три недели, полные ласки, нежности, заботы, страсти. Черт побери, 5 апреля, в субботу, когда мы были там вдвоем, мы могли переспать, я это знаю, я отдалась бы ему легко и без задних мыслей. Но этого не случилось, и, наверное, слава богу.

И вот вчера, после всех этих непонятных дней я получаю сообщение, что он больше не будет меня мучить, иначе всех замучает, пока в себе разберется. Заебись, не правда ли?

Не приставать — значит не мучить. Ну да, конееечно. Ты опоздал, масло уже присохло к картине, не отодрать и растворителем. Это больно, очень больно, как будто где-то в груди застрял кусок постороннего, мешающий дышать, спокойно ходить и жить.

Слез не было — только пустота, отсутствие мыслей и эмоций, тупая единственная фраза бегущей строкой \"вот и все, вот и все...\". Больше не будет тихих вечеров на подработке, его пальцев на моей руке, поправляющих мой чертеж, сильных рук на моем теле, объятий, подаренных рубашек и маек, еле слышных моих стонов и обжигающего жара где-то в низу живота, когда кажется, что одного касания достаточно, чтобы воспламениться и осыпаться пеплом.

Я уже по горло в этом пепле. И он снова переиграл меня, сделал все по-своему. Вокруг все говорят забить мне, не думать, не писать и не звонить, перестать вспоминать. А как я могу перестать вспоминать, если половина песен в плеере вызывает прямую ассоциацию с ним, а еще половина — с той страстью, что окружала меня в его присутствии? Если нам еще вместе работать, долго и плотно и даже воздух пропах им, этой чувственностью и сексом?

Мой диван, мой стол, моя постель, моя ныне ночная рубашка, в которой я сплю, даже бордюр у метро, половина торговых центров, станций метро и улиц — везде я ощущаю его призрак, как будто он стоит позади меня.

Боли нет. Есть тянущая сосущая пустота внутри, та самая пресловутая черная дыра. Я жду, когда она схлопнется, когда меня прорвет изнутри жгучими солеными слезами, эта боль стечет по щекам, оставляя полосы не хуже кислоты. Как я могу не писать ему, как мне пытаться забыться?

Уже слишком поздно, чтобы без помех и боли вырваться из этих сетей. Я как будто обмотана колючей проволокой — пытаясь высвободиться, я только больше запутываюсь, причиняя себе еще больше мучений. Недавно мне казалось, что еще больнее быть не может, но я ошиблась.

Смирившись после января с тем, что он не любит меня, я ночами согревалась воспоминаниями о совместных времяпровождениях у друзей, вспоминала его объятия и поцелуи, утешалась мыслью, что он хотя бы меня хочет. Но сейчас... я умудрилась, оказывается, ошибиться даже в этом — он не хочет меня. Совсем. Никак. Никогда. Ни единого раза он не попросил что-либо для себя, ласки, нежности, страсти. Потому что \"А зачем мне? Мне и так норм\". Давненько я так не промахивалась. И зачем было приставать ко мне, если тебе это фиолетово? Кто мне объяснит?

Я опустошена. Я разбита, но, как правильно говорит друг, организм устал грустить. После Мирта у меня не было такого. Солнце продолжает светить, и, наверное, скоро даже будет тепло. Но мне кажется, словно по-прежнему вокруг меня ледяная зима. Мне негде согреться, меня никто не ждет.

Шин еще вчера сказал — разве фореверэлон это плохо? Да, Олег, это плохо. Когда вокруг тебя Олег с Наташей, однокурсник с девушкой, даже лучшая подруга с парнем, это убивает не хуже ножа. Одиночество пускает в тебе корни, заставляет вспоминать ту самую зиму и весну после Мирта, когда вообще ничто вокруг не имело значения.

\"Когда тебя не любят, все прекращает существовать. Боль становится реальностью, не терзающей, но привычной*\", — прав тот автор, который это написал, черт его дери.

Я не знаю, что еще написать. Мне полагается реветь и плакать, но я убийственно спокойна. Я переплавляю свою невыплеснутую боль в злобу высшей пробы. Наверное, так мне легче. Я буду стараться игнорировать его, но чертова блять работа опять мне помешает. Я всего лишь хочу, чтобы он признал меня. Чтобы объяснил все свои гребаные поступки и отмазки, что ж с ним происходило, что половина моего окружения считает его двинутым...

Я просто хочу тепла и ласки. И да, я опять промахнулась.

*Цитата принадлежит ориджиналу \"Печальный пианист\", автором которого является Лис или Fennec.

Все иллюзорно, кроме любви.

…но и любовь лишь иллюзия.

Храм утопал в лучах солнца, но Сола чувствовал холод, исходящий от его стен. Казалось бы, плиты и каменные блоки должны были раскалиться от жара раскаленного светила, но здание будто поглощало все тепло, что прикасалось к нему.

Храм бесконечно впитывал в себя солнце, не в силах насытиться. Предвестник криво усмехнулся — с ними, живущими в Канцелярии, происходило точно также. Владеющие силами, способные менять, переделывать окружающий мир, но только не для себя.

Сола прикрыл глаза, пытаясь ощутить, кто из его товарищей на месте. К его величайшему облегчению, Лауры явно не наблюдалось, равно как и близнецов. Отсутствовала Пандора, но Сола помнил, что она в очередной раз взяла отгул и отправилась куда-то по течению песков времени. Ворона обожала Древний Египет и при малейшей возможности наведывалась туда, с удовольствием прогуливаясь под палящим солнцем и наслаждаясь красотами когда-то существовавшего государства.

Где-то в глубине Храма улавливалось присутствие Толера, но он наверняка снова засел в библиотеке, углубившись в изучение манускриптов, ибо если и существовала у этого флегматичного человека какая-то слабость, то это были древние книги. Однако уже через минуту Соле показалось, что он ошибся и Толер отсутствует.

Храм стоял — молчаливый, величественный, подавляющий мощью своих вознесшихся к небесам стен — и пустовал. Определить, здесь ли Лорд, было не под силу никому из остальных.

Сола хмыкнул, открыл глаза и, потянувшись всем телом, как кот, зашел внутрь.

Прохлада помещений граничила с откровенным холодом, но Ходящего-во-мраке это не страшило. На тропах чужих снов он встречал вещи похуже низких температур.

Пройдя по узкому коридору в главный зал, Предвестник по сложившейся у него традиции преклонил колени перед огромной статуей, выполненной из белого камня. Статуя изображала двоих — девушку и юношу, прекрасных, без малейшего изъяна в совершенных чертах лиц и тел. Девушка держала в руках глубокую чашу, в которой, верно, плескалась бы самая вкусная и живительная вода на свете, будь чаша настоящей. Юноша положил руку на ее плечо, опираясь на легкое копье. Оба не улыбались, но выражения каменных лиц не вызывали страха или благоговения, напротив, в резных чертах угадывались скорбь и печаль.

Сола прикрыл глаза, мысленно вознося молитву, и кто-то сзади произнес:

— Надо же, ты все еще склоняешься перед ними.

Предвестник довел молитву до конца, напоследок еще ниже склонил голову, коснулся пальцами каменных плит и, рывком поднявшись, развернулся к подошедшему.

— Не знал, что вы здесь, Лорд.

Названным Лордом чуть приподнял уголки губ в улыбке, но взгляд его остался серьезным.

— Никто не знал, даже я сам.

Перед Солой стоял молодой мужчина лет тридцати, но глаза его подсказывали, что возраст Лорда много, много больше. О нем не было известно почти ничего — кто он, откуда родом, как его зовут и как он попал в Храм, по сути, остальные знали только, что называют его Лордом и силы его бесконечно велики.

Вспомнился разговор Толера и Аирлама когда-то много лет назад.

— Может, он один из богов? — произнес первый, на миг отрываясь от очередной интереснейшей книги.

Аирлам лишь покосился на него, но благоразумно не стал ничего спрашивать, зная, что ответа он все равно не получит.

О разговоре Сола узнал от Гленора, с которым негодующий Аирлам поделился содержанием беседы уже через полтора часа.

— Ты искал меня, Ходящий-во-мраке?

Внимание Предвестника вернулось к Лорду. Черные его волосы чуть завивались и падали на плечи, яркие синие глаза смотрели пронзительно и серьезно, отрицая всякую возможность отшутиться.

— Да, я хотел поговорить, — сразу признался Сола.

Заигрывать с Лордом не рекомендовалось, так же, как и шутить или недооценивать сказанные им слова, пренебрегать советами или не выполнять данные ему обязательства.

— Тогда прогуляемся.

Лорд первым направился наружу, и Соле ничего не оставалось, кроме как пойти за ним.

На пороге Храма мужчина остановился и, прищурившись, посмотрел на небо:

— Полетаем?

Он был крылат, как и Ходящий-во-мраке, но его крылья были ослепительно-белыми, какие могли быть, наверное, у ангелов, и больше, чем у Предвестника. Не дожидаясь ответа, Лорд поднялся в воздух.

Сола всегда считал, что хорошо летает, но его полет в сравнении с полетом Лорда напоминал хорошо если вылет только что оперившегося птенца. Он летел рвано, резко, движения его были неровными, тогда как Лорд скользил в потоках воздуха так легко, будто никогда и не ступал по земле. Там, где Предвестник напрягался, чтобы войти в поворот или подняться выше, Лорд не прилагал никаких видимых усилий, словно одной силой мысли и желания взлетая или опускаясь, куда ему хотелось.

Они молча летали довольно долго — не было смысла отсчитывать минуты в месте, где царило безвременье и правила тайная магия. Лорд первым направился к земле, и Сола приземлился рядом с ним. По всему выходило, что они должны были отлететь от Храма на приличное расстояние, но как только они спустились, белый камень стен оказался всего в нескольких метрах.

— Как видишь, из этого места нет выхода. Пустыня — территория Храма, она бесконечно велика так же, как и мала.

Все это слишком отдавало философией, которую Сола не любил, и он поморщился. Лорд продолжил:

— Ты снова ходил в чужие сны, Предвестник. Неужели Храм не излечил боль в твоей груди?

Иногда Ходящий-во-мраке думал, что с Лордом вообще можно не разговаривать. Он читал остальных так легко, будто все их помыслы и желания были перед ним на ладони.

— Вы читаете мысли? — не удержался от вопроса Сола.

Лорд фыркнул, и этот вполне человеческий звук настолько не вязался с его обликом, что Предвестник не удержался от улыбки, которая, однако, не коснулась его глаз.

— Почему-то все так считают. Но нет, Артемиза, я так не делаю. Итак, боль, которая осталась после посещения того сна, все еще с тобой. И ты, конечно, хочешь знать, что сделать, чтобы убрать ее.

Сола не стал подтверждать или отрицать, да Лорду это и не требовалось. Он запрокинул голову, глядя на высокие шпили Храма.

— Храм бесконечно велик в своей силе, и сила эта древнее всех существовавших когда-то богов. Но, как и многое великое, его может разрушить самая малость. От укуса комара не умирают, но если ты стоишь на натянутом канате высоко над землей, то прикосновения пера достаточно, чтобы потерять равновесие.

Он помолчал, а потом вдруг прошел вперед и опустился на каменные ступени. Лицо его было очень серьезно:

— Я бы посоветовал тебе оставить твои походы по тропам сновидений, но ты не послушаешь меня. Поэтому я скажу иначе — было бы лучше, если какое-то время ты бы вообще не покидал Храма.

Сола не сел рядом с Лордом, и слова того затронули в душе Ходящего-во-мраке какие-то струны, прикосновение к которым тянущей болью отозвалось в теле.

— Я не могу оставаться здесь надолго. Храм притягивает меня, как магнит, прорастает во мне, растекается с кровью по моим венам. Вы ведь понимаете, о чем я говорю.

О да, Лорд прекрасно его понимал, и Сола это видел.

— Не буду отрицать твоей правоты. Так или иначе, у меня есть для тебя поручение. Ты должен найти и забрать один-единственный дневник и принести его мне. Я не ограничиваю тебя по времени, но было бы неплохо, чтобы ты успел сделать это до Третьей Мировой войны.

Предвестник нахмурился:

— А что, она все-таки будет? Когда именно?

— Достаточно нескоро, чтобы ты успел выполнить мое задание. Я дам тебе образ человека, которому он принадлежит. Приготовься!

Сола не успел ни приготовиться, ни сосредоточиться, и мысли Лорда хлынули в него неконтролируемой рекой.

Он видел многое, но мало что успевал осознать. Какие-то схватки, сражения, вороной конь, вставший на дыбы, уставшая черноволосая девушка в старинном платье, дороги, дороги, бесчисленные переплетения дорог, старых и разных, разбитых и новых, шоссе, автострады, дороги, мощеные камнем, снова девушка с черными волосами…

— Возьми себя в руки, Артемиза! — голос Лорда скальпелем вонзился в истерзанный разум Предвестника, но, как ни странно, это помогло. На сей раз он сразу же поймал нужную картинку.

Девушка с черными волосами была одета в белое платье с корсетом, на руках были белые длинные перчатки до локтей, какой-то парень держал над ней зонт, чтобы бледной кожи не коснулся загар. Она не была красавицей, но что-то в чертах лица девушки заставляло вглядываться в нее еще и еще.

— Найди ее дневник и принеси мне, — произнес Лорд, и Сола с облегчением понял, что поток чужих мыслей больше не терзает его разум.

— Как он выглядит?

Впервые Лорд улыбнулся почти весело:

— Я не имею ни малейшего понятия, естественно. Твоя задача, сноходец, отыскать его, а уж каким он будет в этот раз, придется озаботиться тебе. Единственная подсказка — сделать это будет нелегко, он перемещается в пространстве и времени, но я уверен, что ты справишься.

Ходящий-во-мраке потер переносицу, раздумывая, что делать дальше:

— Почему вы тогда не попросили Пандору? Это она у нас может гулять, где хочет, хоть в Древний Египет, хоть в Месопотамию.

— Это должен сделать ты. Если у тебя больше нет вопросов, спускайся в нижний мир и начинай поиски.

Сола коротко поклонился и, закутываясь в крылья, прикрыл глаза, приготовившись к перемещению.

— Что до твоей боли — ее не станет меньше. Если ты продолжишь помогать девчонке, ее страдания перейдут к тебе. Рано или поздно они, конечно, оставят тебя, но выдержишь ли ты — неведомо никому. И помни, что у тебя своя дорога, а у нее своя. Как только ты исцелишь ее, вам придется разойтись, чтобы никогда не встретиться.

Предвестник, не открывая глаз, отозвался:

— Это всего лишь человеческая девчонка, Лорд. К тому же, она не в моем вкусе.

Когда искры перемещения опалили крылья, Сола услышал ответ:

— Я живу на свете столько, что все ваши помыслы передо мной как на ладони. Не думай, что можешь обмануть меня, Артемиза.

И да, еще Лорду категорически не рекомендовалось лгать.

Страница исписана четким ровным почерком, видно, что каждый завиток букв выводили медленно и тщательно. Некоторые слова аккуратно перечеркнуты.

11 апреля.

Мама уехала. И что мне с того? Я так ждала, так жаждала этого одиночества, а сейчас оно прорастает во мне горькой полынью, запускает корни в сердце и леденит по утрам.

Мне не с кем разделить его, не с кем засыпать и просыпаться. Я как выцветшая футболка — когда-то любимая, а теперь всего лишь памятная вещица на нижней полке шкафа.

Я разрушаю все, к чему прикасаюсь.

Вернусь с работы и хоть ненадолго забудусь в шлейфе алкогольного дурмана и дыма сигарет.

Мне тяжело дышать.

Мамочка, мне так больно.

12 апреля.

Странно, но боли нет. Я проснулась утром, ожидая ощутить привычно саднящую рану в груди, но ничего не было. Ни боли, ни пустых грез или мыслей о прошлом, глупых воспоминаний. Внутри меня пустота, словно не осталось ни одной связной мысли, имеющей отношение к Славе.

Я должна кричать и кататься по земле от этой боли, но я пуста, как пустыня.

Мне снился странный сон — я снова была в том лесу, я помню дождь и ветер, холод, грязь и то, как ревела, корчась на земле. А потом будто свет пронзил ту темноту — я видела ангела. Он как-то вынес меня оттуда, и мы сидели на берегу тихой реки под плакучими ивами.

Он посмотрел мне в глаза в единственный миг, когда я очнулась, и я видела, как он страдает. Неужели это моя боль так затопила его?

Утром возле кровати я нашла длинное белое серое перо. У меня как раз начался очередной приступ жалости к себе, на глазах выступили слезы, но как только я взяла перо в руки, боль уменьшилась, словно перо вобрало ее в себя.

Потом я отвлеклась, чтобы сделать кофе, а когда вернулась в комнату — пера уже не было, только маленькая горстка пепла. Мне страшно, кажется, я схожу с ума.