Ключ к своей двери (гет)

Дверь открывается в обе стороны, — вот и все, что нужно знать об этом месте. Конечно, в одну из сторон она отходит легче, но Крысе на это плевать, она умеет пробиться. Не борьбой, так уговорами.

Засев у ларька с сигаретами, Крыса наблюдает за подъездом. Эта дверь самая обычная, открывается наружу и только туда. И дом такой же — обычный. Что это тот самый дом, она вычислила путем долгих преследований. Ходить тенью пришлось за Сфинксом, и он, как человек не столько подозрительный, сколько наблюдательный и даже в некотором роде прозорливый, пару раз чуть было не обнаружил ее. Тогда Крыса ретировалась. Но появилась позже, в тот же день, только вечером, например. И продолжала преследование.

Так она вышла на дом, в котором теперь жил Сфинкс. Между прочим, Сфинкс нисколько не изменился, и это только подогрело интерес Крысы: а что же стало со Слепым. А в том, что с ним точно что-то стало, она не сомневается.

Не желая пересекаться со Сфинксом даже ненадолго, она выжидает у ларька с сигаретами. Курит, засыпая асфальт вокруг себя окурками, и немного нервничает. Слепого она знает не очень хорошо, но Сфинкса не знает вовсе. Поэтому с пропавшим вожаком хочет поговорить с глазу на глаз. Что-то ведь там у них произошло, вероятно, серьезно, иначе тот, кто без Дома жизни своей не представляет, не ушел бы в никуда, не собрав перед тем свитера и поношенные рубашки, не прихватив рюкзак, не бросив пару слов своей стае.

Слепой не тот человек, который так бы поступил. Кроме того, побег в Наружность мог совершить кто угодно — кто угодно, правда, ведь мало ли что могло произойти! — но только не тот, кто верить в нее не соглашался. Кто, заказывая сигареты, знать не знал, где их будут доставать, не хотел даже слышать.

И Крысу это в крайней степени заинтересовало. А еще был человек — друг, так сказать, или больше просто знакомый — который просил ее разузнать.

— Разберись там, — говорил он просящим тоном. — Где это видано, чтобы так, никому не сказав, сгинуть в небытие… — он охал и причитал еще какое-то время, прежде чем вновь начать уговоры: — Только тебе и удастся разобраться там, а не там его нету, они ж искали.

Крыса согласилась. Всё, только бы он заткнулся.

Нашла, вычислила и принялась дожидаться.

Уж что-что, а ждать она умеет.

Когда Сфинкс выруливает из подъезда, Крыса подбирается, стараясь оставаться незаметной. Провожает его взглядом, поймав отражение в осколке зеркала, и старается сильно не пялиться. Затем уверенным шагом добирается до подъезда, отпирает дверь и — внутрь, не оглядываясь. И не сомневаясь.

На лестничной клетке грязно и плохо пахнет. Крыса поднимается до третьего этажа, топая и тревожа пыль. Нарочно топая, заявляет о своем вторжении и надеется, что он выползет покурить. А если нет, придется снова дожидаться. А если и после этого не выползет, придется откладывать на другой раз. Чего, грубо говоря, Крысе делать не очень-то хочется.

Но ей везет. Невероятно везет.

Рассевшись на верхних ступеньках, Слепой курит и прислушивается к шуму. Пепел он стряхивает в консервную банку у ног. Крыса останавливается на площадке между этажей и ловит его отражение в зеркальном осколке. Выглядит он… неважно. Ничего особенного в нем не меняется: та же рубашка не по плечу, те же стоптанные кроссовки. Волосы спутанными прядями по-прежнему занавешивают лицо, длинные лемурьи пальцы знакомым движением отыскивают в кармане зажигалку. Но сам Слепой неважный. Не вожак и никто. И это заметно.

Крыса хочет отвернуться, как будто застала его не просто раздетым, а только что освежеванным. Мертвец первой стадии разложения.

Крыса решает ему поддаться, ей все-таки любопытно, кто перед ней и что случилось со Слепым. С тем, с настоящим. Она демонстративно кашляет в кулак, не отрывая от него взгляда.

Узнает он ее или нет, Крыса не понимает, но он все-таки слегка оживает. Рот его искривляется, он и раньше не умел красиво улыбаться и сейчас, конечно, тоже не смог. Сигарета, зажатая в зубах, подрагивает и прочерчивает зигзаги, но сам Слепой остается невозмутимыми.

— Привет, отшельник, — говорит Крыса, усмехаясь. — Впустишь?

Он медлит, будто судорожно соображая, но ничего подобного, конечно. Просто докуривает, потом не спеша тушит сигарету о бетонный пол, поднимается и отпирает дверь. Двигается он уверенно, видно, привык и неплохо ориентируется в пространстве. Хотя чего тут ориентироваться: стена, стена и спуск по лестнице.

— Проходи, — произносит Слепой, махнув рукой вглубь квартиры. Крыса тормозит. Думает, она так думает, подмечает детали, следит за движениями. Медле-е-ено. Слепой пожимает плечами. — Сфинкса там нет.

Крыса ворчит:

— Плевать я на него хотела, — и сужает глаза, она-то знает, что двух Сфинксов для одной Наружности будет многовато, и это еще забыв о том, что в четырех стенах тогда просто не протолкнешься.

Крыса послушно проходит внутрь, внимательно осматриваясь.

Одна комната и две кровати, шкаф, тумбочки и старые газеты. Квартира выглядит жилой. В ней так пахнет — живым. Но не Слепым, потому что он так не пахнет.

— Чего еще ты хотела? — осведомляется он, укоряя за то, что Крыса сказала про Сфинкса. Но укор этот не слышен в голосе, и различить его можно разве что по выражению лица. Слепой слегка напрягается.

— Тебя потеряли, — сообщает Крыса, будто это для него станет новостью.

Он и не удивлен, он и не расстроен. Чувствует он что-нибудь там вообще?

Сухо хмыкнув, Слепой признается:

— Я сам себя потерял, — и жалко сутулит плечи.

— Плохо, — безразлично говорит Крыса. — И что будешь делать?

Он поднимает к ней голову, как собака, которую следует покормить, и тут же отворачивается, будто мог заменить раздражение на ее лице. Ей некомфортно в этих четырех тесных стенах. Чужих. С чужим запахом и посторонними мыслями, но она же об этом помалкивает. Терпеливая и почти дружелюбная — насколько это вообще возможно. И тот, кто слеп, как крот, не может ничего увидеть, разве что почувствовать. Вот только о его чувствах Крысе еще не хватало заботиться.

— Хочешь поведать сказку о сером волчке? — резко спрашивает Слепой и садится на пол, скрестив по-турецки ноги и миролюбиво уложив на них ладони. — Хочешь — рассказывай, — предлагает он и не дает времени на ответ. — Или проваливай. Только выбирай, пожалуйста, поскорее.

— А то ты торопишься? — злорадно спрашивает Крыса.

— Да хоть живи тут, мне-то что, — Слепой закрывает глаза и окончательно принимает вид потрепанной статуи. — Но не жди, что я вечно буду в твоем распоряжении.

— Ты отрубаешься? — удивляется Крыса. — Погоди… ты отыскал путь туда? Прямо отсюда?

Слепой встревоженно дергается и даже распахивает незрячие глаза.

— Спятила? — уточняет он и, не дожидаясь ответа, безразличным тоном объясняет: — Мне нет туда дороги. Никогда, никуда, тебе такое даже не снилось.

— Плохо, — повторяет Крыса, покусывая губу.

Он дергает одним плечом.

— Это всё?

Крыса кивает, не задумываясь, что не для кого, и топчется на месте. Опомнившись, она неохотно признается:

— Гадливое такое ощущение, я в растерянности. Не знаю, что делать…

— Я тоже, — соглашается Слепой. — Непривычно и неприятно. Но и не хочется привыкать… — он замолкает и задумывается, а когда вновь начинает говорить, то не только смягчает голос, но и меняет тему: — Не могла бы ты принести мне кое-что из моего тайника. Тайник в Доме, я расскажу где.

— Что это?

Слепой криво улыбается, не очень-то довольно.

— Увидишь, — говорит он траурным тоном. — Конечно, если согласишься…

Будто это, чем бы оно ни было, имеет для него огромную ценность. Будто он не стал бы показывать это никому на свете.

Крыса не хочет становиться гребаным исключением. Она успевает только вздохнуть.

Слепой поднимается на ноги одним плавным движением и плетется к шкафу.

— У меня есть деньги, — говорит он, засунув руку на верхнюю полку.

— Брось, Слепой, — останавливает Крыса, не подходя к нему и не прикасаясь. — Это же не покупка, я так принесу, — обещает она, хотя ей этого не хочется. Но чего не сделаешь, лишь бы не видеть, как он перетряхивает старые рубашки лишь бы отыскать пару мятых купюр.

— Тебе придется возвращаться, — серьезно говорит Слепой, глядя почти верно, почти ей в лицо. — Не в качестве одолжения.

— Да… — устало тянет Крыса, — побегаю.

Рассказав о тайнике, где находится, как попасть и сколько шагов сделать до нужной выемки в кирпичной стене, Слепой хватает Крысу за локоть. Не сильно хватает, но ощутимо — можно и вырваться, и заехать по уху. И Крыса не делает ничего из этого только потому, что лицо его страшно сосредоточено.

— Ты же уходишь туда, — произносит он, приблизившись, и еще немного понижает голос. — Лес тебе второй Дом, но как думаешь…

— Что? — Крыса дергает рукой, и Слепой разжимает пальцы. Отходит на безопасное расстояние, встряхнув головой, как разбуженная птица.

— Когда-нибудь не сейчас, может, позже. Я передумал.

— Вот как? — злится Крыса, как будто от нее утаили не случайную фразу, а что-то, чего она сама о себе не помнила, но знать-то хотела. — С чего бы это?

— Послушай, — просит Слепой уныло, — я хочу с тобой договориться.

— Договаривайся.

Он качает головой.

— Так не пойдет, ты мне не доверяешь.

— И никому, — добавляет Крыса, пожимая плечами. — И что дальше, хотелось бы знать?

— Ничего. Возвращайся, и поговорим.

И он выставляет ее за двери. Если это вообще можно так назвать, когда он даже к дверям не подходит, когда он даже и слова больше не говорит. Но Крыса уходит, буркнув: «Пошел-ка ты».

И вскрывает его тайник, в котором два ножа, завернутые в тряпицу, и горсть пыли.

Один нож красивый, с тонким, хорошо заточенным лезвием и удобной рукояткой. Неудивительно, почему Слепой так долго его прятал. А второй нож — обычный, кухонный нож. Некрасивый, неудобный и даже не новый, лезвие его тронуто ржавчиной. Удивительно, что Слепой вообще так долго его хранил.

Но спрашивать его она не собирается, молча вручает сверток, молча собирается уходить.

— Постой, — окликает он, и Крыса с неохотой останавливается. Он хлопает по полу рядом с собой, и она садится. Конечно, он не видит ее раздражения, но чувствовать-то может! Но ему, похоже, все равно, он откладывает кухонный нож в сторону, а красивый протягивает ей. В очень бережном жесте.

— Хочешь оставить себе, — говорит, не спрашивает.

— Да нет, не стоит, — отказывается Крыса, чувствуя себя неуютно.

— Он мне не нужен. По правде говоря, я мог попросить тебя принести только один нож, но попросил принести оба. Решил… — он гладит рукоятку, выбирая слова. — Решил подарить, думал, тебе захочется его оставить.

— Почему?

— Почему, что? — уточняет Слепой. — Почему я так решил, или почему я так за тебя подумал?

Крыса не отвечает. Просто протягивает руку и осторожно забирает у него нож.

— Удобный, — говорит она, качая его в руке.

— И красивый.

Она поднимает на него глаза, проверяя, не шутит ли он, но он, похоже, не шутит.

— Забирай, — говорит.

— Ну, заберу, спасибо.

Крыса прячет нож в рюкзак и ждет, что Слепой еще что-нибудь скажет. Но он молчит.

— Так что, я ухожу? — произносит Крыса, и ей не нравится собственный же вопросительный тон.

— Можно задать тебе парочку вопросов?

— Валяй, — соглашается Крыса. — Отвечу, если смогу.

— Хотя бы попробуй, — просит Слепой и медлит, прежде чем спросить наконец: — Как думаешь, уже нашелся претендент на роль вожака?

— Думаю, да, — уклончиво отвечает Крыса.

Слепой размышляет, не меняясь в лице, как будто дремлет с открытыми глазами. Потом коротко спрашивает:

— Кто? — и слушает сосредоточенно. Весь внимание.

— Так я и разобралась в ваших мальчишеских играх, подглядывая из-за угла, — огрызается Крыса, но ему-то что, он даже не отвечает. Тогда она напоминает: — В Доме Закон, Слепой, или память тебе тоже отшибло?

Слепой смотрит перед собой. Зрачки влажно плавают в центре мутных глаз. Он колупает что-то в своей голове, не находит ответа и продолжает расспрос.

— Но с кем-то же тебе удалось поговорить?

— С Рыжим, с кем же еще. Но если у тебя только такие вопросы, то лучше забудь. Живи целиком тут, у тебя новый дом и старый Сфинкс, что может быть лучше? — Крыса поднимается и расхаживает по комнате, дожидаясь ответа, но, в конце концов, только едко добавляет: — И я не хочу решать за тебя чужие проблемы.

Останавливается, чуть не сказав, что о чужих проблемах печься затратно и утомительно, а главное в большинстве случаев полностью бесполезно. Но он сбивает ее с мысли.

— Решать и не надо, хватит просто рассказывать. — Слепой пожимает плечами. — Сможешь иногда появляться здесь? Конечно, только до выпуска. Хотелось бы оставаться в курсе.

Крыса окидывает его злым взглядом.

— Не знаю.

— Нужно какое-то общение, — говорит он и, будто издеваясь, предлагает: — Хотя бы снись мне, согласна?

— Это и есть твой договор?

Слепой удивленно поднимает брови и медленно произносит:

— Недостаточно, — опять же не спрашивая, и улыбается, как поехавший. — Мне тоже недостаточно, но согласись, это все, что я могу попросить.

Крыса не соглашается. Просто из вредности. Пялится на него, раз он все равно ни черта не видит, и замечает на бледной коже следы Болезни Потерявшихся — почти сошедшие язвы, которые после себя оставят рубцы. Сама Крыса никогда не переносила эту болезнь. Она не терялась в Наружности. Она знает дороги, потому что всегда смотрит, куда сворачивает, куда идет и куда это может привести. Просчитывает ходы. Иногда не очень успешно. Иногда с опозданием. Но никогда не забывая, где и с кем находится.

Крыса безразлично тычет ногтем ему в плечо и насмешливо произносит:

— Смотри-ка, Дом отметил тебя шрамами, но отпустил.

— Сыпь долго не сходила, — рассказывает Слепой, будто бы это хоть что-то теперь значит.

И кажется, он никогда уже не найдется.

Наружность не то место, где можно что-то найти. Особенно себя. Тут Крыса всегда могла себя только потерять, и Слепой, похоже, сделал то же самое. А в темноте найти путь не то чтобы прямо невозможно, но… долго, не ощупью же.

— Ты выглядишь получше, — говорит Крыса тускло и опускает руки. Она не умеет утешать. — Нарастил обратно шкуру и, наверное, так и продолжишь ее наращивать, пока не обратишь в броню.

— Может быть, — туманно соглашается Слепой. — Как думаешь, найдется в Наружности какое-нибудь дело такому, как я?

— Найдется, — кивает Крыса, не раздумывая. Потому что, поразмыслив как следует, можно прийти к неутешительному выводу, а ей этого не хочется. Объяснять, говорить и все такое.

— Сфинкс такого же мнения, — делится Слепой.

Крыса пожимает плечами, скривив рот. Должно быть, Сфинксу здорово придется побегать, пристраивая не только себя, но и Слепого. Потому что сам Слепой выглядит не слишком-то любопытным к жизни, которая на него грохнулась.

— Интересно? — спрашивает он и взбирается на подоконник, отдернув занавески. Курит в открытое окно и говорит: — Сфинкс просил не дымить в комнате, представляешь?

Крыса представляет.

Сфинкс очень упертый тип, с таким не договоришься, даже если неплохо умеешь это делать. Крыса вот не умеет.

И такой тип, как Сфинкс, вероятно, даже сможет найти какое-нибудь занятие такому, как Слепой.

Интересно ли ей это?

— Да как-то не очень, — отвечает она, поразмыслив.

Слепой оборачивается к ней с безучастным видом.

— Ты еще не ушла, Крыса? — спрашивает он, подозрительно заинтересовавшись.

Крыса не отвечает. Даже взглядом.

Кивнув в пустоту, Слепой произносит:

— Снись мне иногда, я знаю, у тебя получится, — и отворачивается. Улыбку на его осунувшемся лице, она заметить успевает. Потому что улыбка выделяется на бледном лице, как нечто чужеродное, явившееся из другого мира. Слепой добавляет ожившим голосом: — Или я тебе приснюсь.

— Веселишься? — усмехается Крыса, и ей тоже почти что смешно над ним.

Он хватается за ниточки и очень горюет, когда они рвутся, не вытащив его к свету. Сыпь, эта Болезнь Потерявшихся, для него тоже ниточка, связывающая его с Домом. Шрамы на память о Большой Потере. Только шрамы останутся, а Дом уже не вернуть.

Вот Сфинкс не ниточка. Сфинкс сам хватается за Слепого, будто без него нельзя. Кто еще кому ниточка?

— Ты не там ищешь ключ, — выносит вердикт Крыса и замолкает. Проваливается в себя — весьма неосмотрительно — и так бы и осталась там, если б не пришлось возвращаться в Дом. Но тут даже одной не остаться, постоянно будешь в тревожном напряжении, что не только прослушают, но и просканируют заодно.

— Боишься, что я найду твой? — серьезно произносит Слепой и стекает с подоконника. Устроившись на полу, утыкается подбородком в колени и смотрит перед собой. Пронизывающим взглядом, практически убийственным.

Смерть Крыса больше чувствовать не хочет, только не здесь, от Слепого и без того тянет чем-то таким… погибающим.

В Наружности слишком просто сдохнуть. И моргнуть не успеешь. И заметить не сможешь. И так и будешь ходить неприкаянным привидением. Вот прямо как сделал Слепой.

На Обратной Стороне Дома приятнее умирать. Устроившись между кочками, промочив ноги в болотной топи и глядя на луну, петь, приманивая к себе добычу, и ждать. А когда болота наполнятся запахом крови, можно уползти в нору и проспать до рассвета. Сытым и утомленным. А потом не вспоминать ничего из произошедшего.

Но Наружность не Лес, даже не близко. И не услышит ни желаний твоих, ни просьб, даже если кричать их в голое, неприкрытое облаками небо.

Крыса встряхивает головой.

— Это не страх… просто незачем.

— С тем, кто приручен, приятнее иметь дело.

— Что?

— Ты расслышала, — невозмутимо произносит Слепой. — Я не грублю, просто говорю, как есть. Это ключ ко мне, если хочешь, он твой. — Он поднимается, удерживаясь за подоконник, и увлеченно разминает ноги, а затем спрашивает: — Что важнее честность или вежливость? — и на полном серьезе ждет ответа, а когда его не следует, удовлетворенно говорит: — Вот и я не знаю.

— Я забегу сюда еще когда-нибудь, — говорит Крыса нехотя. И когда он кривит рот, как ей кажется, в снисходительной улыбке, мстительно добавляет: — Наверное.

Слепой отстранено кивает и отвлекается, будто специально, будто прямо назло, напоминая, что не останется навечно в чьем бы то ни было распоряжении. И Крыса топает к выходу.

— Не задержишься на кофе? — предлагает Слепой, зависнув в дверном проеме. — Сфинкс скоро вернется.

— Ну хоть предупредил, — усмехается Крыса и аккуратно прикрывает за собой двери, чтобы не хлопнула. Ей хотелось уйти, не привлекая внимания, но и так сойдет. Пусть Слепой торчит в комнате, любуясь своим поганым ножиком. Пусть Сфинкс варит кофе. Отличная компания для кофе, ну лучше уж умереть.

Да и у Крысы есть более подходящее место для смерти.

У нее-то никто не отнимает возможность выбора.