Один дробь семь (гет)

Рон говорит, что всегда знал. Он в полудреме, в кресле, в одиночестве и выдает результаты своей мыслительной деятельности на всеобщее обозрение. Джинни не нравится. Он будто пьяный. Это от победы или сливочного пива — неясно. Джинни говорит ему заткнуться.

Джинни, излившая однажды душу Темному Лорду, смотрит на Гарри. Он такой мягкий. Он худой и должен быть жилистым, как цыган. Не должен, но должен, чтобы ей нравиться. Ей должны нравиться его выпирающие вены. Но Джинни видит острый подбородок, впалый живот, проступающие ребра и очень грустный взгляд. Такой, что он должен бы писаться в одной слово: очень-грустный-взгляд.

Она должна окунуть его в тепло? Согреть, укутать, как маленького ребенка. Быть ему матерью, которой у него никогда не было, мириться с его шипами нелюбимого ребенка, не колоть его шипами далеко-не-единственного ребенка (хотя у Рона по этой части больше опыта, Джинни обладает преимуществом пола), кормить его трижды в день, ждать с работы, слушать и хвалить.

Джинни может окунуть его в тепло?

Если бы Джинни была первым ребенком, она бы — наверное — была как Билл.

«Да, мама», — говорит Билл и прокалывает ухо. И уезжает в Египет работать ликвидатором заклятий. И женится на Флёр Делакур. «Да, мам, я тебя люблю», — говорит Билл и делает всё по-своему.

Но Джинни последний ребенок. Долгожданная девочка, вся косы и платья. Вся старая одежда братьев и квиддич. И дробь на запястье. Джинни не знает, что она может означать.

Если бы у кого-то, кто ей нравился, была такая же дробь на запястье, Джинни могла бы это объяснить. Джинни одна из семи детей в своей семье. И если бы ей хотелось убедить кого-то в судьбоносности траха, у нее бы это получилось очень складно. К сожалению, убеждать не приходится, и эта идея так и остается на стадии условности.

Джинни носит браслеты, фенечки, напульсники. Они закрывают запястье. Джинни любит зубные щетки с тонким ворсом, которые чистят, кажется, сразу душу дважды в день.

— Первый маг был грязнокровкой, ведь так? Может, их магия сильнее и чище? — говорит Джинни так, будто могла бы вести какое-нибудь прогрессивное маггловедение с уклоном в Мунго.

Никто не обращает внимания.

Джинни, наверное, ничего не будет делать по дому, ведь у Гарри есть Кикимер, а значит, и у нее есть Кикимер. При таком раскладе есть время философствовать.

Гарри не говорит, но она знает, что он хочет семью. Большую и теплую. Совсем как зимняя мантия. Гарри хочет, чтобы его окружали мягкость и понимание. Гарри не жил в большой семье, поэтому он не знает, что хочет фантом. Джинни подумывает родить ему детей скопом, погодков, чтобы потом не отвлекаться.

Джинни думает, выйдет ли из Гарри мама-наседка?

Джинни много думает за других.

Рон говорит, что всегда знал.

Гарри потирает верх живота, место, с которым соприкасался медальон Тома Реддла, там символы, что-то вроде шрама, который судьбоносно испарится после консуммации брака. Та самая дробь. Она же была и у Беллатрикс под подбородком, когда та пытала Джинни и громко дышала ей в шею. Видимо, судьбоносный аналог Уилла или Джеймса (шибко распространенные имена).

Можно ли перепутать близнецов, отмеченных знаком судьбы?

Джинни засыпает, не придумав ответ.