Праздник единения (джен)

— …И только от нас зависит, какой сохранится память о Победе в нашем случае. Уже через пару лет воспоминания об ужасах, творившихся при Волдеморте, начнут стираться, а через десятилетие праздник Победы превратится в посиделки ветеранов, к которым большинство мирных магов будет относиться снисходительно, и только. Наш долг — не допустить этого. Любая трагедия прошлого — это урок для будущего, и мы не вправе позволить нашей стране забыть этот жестокий урок. Уже сейчас мы должны сделать годовщину победы не просто личным праздником победивших, но и исторической вехой, скорбной и назидательной... Гарри, ты слушаешь?

Гарри покорно кивнул, рядом печально обмяк на стуле Рон Уизли. Кингсли Шеклболт посмотрел на них понимающе и снова уткнулся в лист пергамента — ему как Министру, то есть крайне занятому человеку, было позволено не демонстрировать полнейшего безраздельного внимания к пламенной речи Гермионы. Гарри с Роном, равно как и Артуру Уизли, и директору Макгонагалл в таком послаблении было отказано. Впрочем, последние двое и так слушали вполне увлеченно.

— Золотые слова, мисс Грейнджер! — одобрительно кивнула директор, тоже бросив короткий осуждающий взгляд на Гарри. — Крайне предусмотрительно с вашей стороны поднять эту тему сейчас. Думаю, за оставшиеся два месяца мы сумеем подготовить такую программу торжеств и памятных мероприятий, чтобы годовщина Победы сохранила свой исторический смысл, а не выродилась в «посиделки». По крайней мере, я заверяю, что весь преподавательский состав Хогвартса приложит к этому максимум усилий. Надеюсь, и остальные отнесутся к поставленной задаче ответственно? — последовал еще один строгий взгляд на Рона и Гарри.

Спорить с бывшим деканом желания не возникло. Гарри искренне считал Минерву Макгонагалл умным и добрым человеком, но сворачивать с выбранного пути прямо на скаку и при свидетелях мадам директор не умела. Ничего, Гермиона заварила эту кашу, пусть сама и расхлебывает. Так что, смирно высидев официальную часть Установочного Совещания Штаба По Организации Празднования Третьей Годовщины Победы, Рон с Гарри по окончании его синхронно подхватили боевую подругу под руки и увели в тихий уголок для неформального общения. И тут уже Гарри не стал сдерживаться:

— Предварительные экзамены, итоговая распределительная практика по месту будущей службы, потом — основные экзамены. Знаешь, Гермиона, я последние два года учился, почти не отвлекаясь на Войну и Волдеморта, у меня впервые в жизни такое, совершенно новые ощущения! И знаешь что? Мне понравилось! Я буду страшно благодарен, если ты позволишь мне закончить Академию в том же режиме. Я понимаю, что накрывшийся три года назад Тёмный Лорд — это куда более важная шишка, чем какие-то ныне здравствующие убийцы и воры, но вдруг от меня может быть еще какая-то польза в настоящем, а не только в прошлом? Нет, если вы с деканом настаиваете, я сейчас же напишу прошение об отчислении из Академии, встану в красивую позу и, больше не отвлекаясь на глупости, начну Символизировать всё, что вам надо. Разрешаю наложить стазис, чтобы я вдруг не зашевелился не вовремя и не испортил вам праздник!

— Гарри, не утрируй! — раздраженно нахмурилась Гермиона, остро не любившая, когда Герой начинал изображать несчастную жертву славы. Но ясно было, что ключевые слова «экзамены» и «отчисление» проникли в ее сознание и начали разрушительную работу. — Разумеется, от вас с Рональдом никто не требует отдать на подготовку всё свое время, тем более — бросить учебу...

Через четверть часа договаривающиеся стороны сошлись на том, что Гарри и Рон не будут привлекаться к вопросам подготовки и планирования, но без скандалов выполнят то, что напланируют для них более социально ответственные личности.

— Участие в самом торжестве и одно-два мероприятия в предшествующие ему дни. Уж выделить несколько часов в своем напряженном учебном графике вы сможете? — несмотря на ураганную атаку Гарри, Гермиона не утратила реалистичного взгляда на мир, а потому слова «напряженный учебный график» так и сочились сарказмом.

— Сможем! Спасибо за понимание, любимая! — поспешил зафиксировать результаты переговоров Рон, пока в таком заманчивом плане не появился десяток неприятных уточнений. Слово «любимая» в его исполнении было таким же крупным калибром против Гермионы, как слово «экзамен» — в устах Гарри. А сам Гарри втихую показал другу большой палец и оперативно исчез с места событий, дабы не мешать дальнейшему закреплению договоренности.

Так и получилось, что за следующие полтора месяца Гарри и Рона дернули по поводу годовщины всего однажды — для участия в общем собрании вовлеченных. На этот раз в одном из кабинетов Хогвартса собралось больше тридцати человек, и от них требовалось просто внимательно выслушать общую концепцию грядущего торжества, дабы потом не совершить чего-нибудь, идущего вразрез с нею. В рамках Дней Памяти и следующего за ними непосредственного празднования Победы полагалось всячески подчеркивать недопустимость раскола Британского магического сообщества и пропагандировать равенство и братство всех со всеми: магических народов (разумных и приравненных к таковым), магов вне зависимости от чистоты крови и происхождения, студентов Хогвартса независимо от факультета и прочая, и прочая. Следовало доносить до общественности, что сам Волдеморт к моменту последней битвы был не главой какой-либо политической силы, а кровожадной нежитью, а значит, победа над ним — всеобщая Победа, а не выигрыш какой-то одной стороны конфликта. Но именно тяжелый политический раскол среди магов позволил такому существу вообще появиться на сцене и вершить свои черные дела. Теперь же, когда Темный Лорд низвержен, британское магическое сообщество снова едино, и данный статус кво необходимо всячески сохранять и укреплять.

Идеи всеобщего единства по очереди изложили Гермиона, Шеклболт и Макгонагалл, потратив на это в общей сложности около часа. Под конец уже не только Рон с Гарри, но и добрая половина всех присутствующих закатывали глаза и тоскливо косились на дверь, а уж неизвестно какими неправдами завлеченный на это сборище Драко Малфой как спрятал лицо в ладонь после первого же пассажа о равенстве и братстве, так больше и не разгибался до окончания речей. Под конец еще Падма Патил довольно громко произнесла, что идеи единства нации, безусловно, продуктивны, поскольку лично она впервые видит такое единодушие Рона Уизли и Драко Малфоя, и только негодующий взгляд директора Макгонагалл смог прекратить хихиканье в аудитории. На этом собрание и было свернуто.

Время расплаты за долгий покой наступило в последнюю неделю апреля. Однажды вечером из камина в доме на Гриммо появилась Гермиона и настоятельно попросила Гарри уделить ей минутку внимания. Разумеется, речь шла об участии Героя в проведении запланированных Дней Памяти.

— Студентам Хогвартса будет полезно услышать о событиях того года от непосредственных участников. Мы уже распределили между докладчиками курсы и темы. У тебя будут третьекурсники — все четыре факультета — и тема «Что значит быть Героем: личный опыт и зрелая оценка событий».

— Ты издеваешься? — убито переспросил Гарри. — Что я там должен сказать? Или мне просто зачитать свою официальную биографию с комментариями министра?

— Мы договаривались, что ты делаешь то, что решит оргкомитет! — припечатала Гермиона. Несколько секунд она сверлила друга взглядом, а потом вдруг улыбнулась открыто и горько, разом стряхнув маску министерской активистки Грейнджер и превратившись в давнюю боевую подругу Гермиону. — Личный опыт, Гарри! Расскажи, как мы мерзли в лесу, постоянно грызлись друг с другом и воровали еду по окрестным деревням! Мишуры и без нас накрутят, но пока мы можем говорить сами — мы будем рассказывать всё как было! Седьмой курс забрал себе Кингсли: без минут избиратели же. Шестой — директор Макгонагалл, и, думаю, она тоже скажет всё очень правильно. С пятым будут разговаривать Хагрид и Флоренц — о потерях среди магических рас, и уж они-то не будут приукрашивать. А младшие курсы берем мы: первому и второму Невилл и Майкл Корнер расскажут о том, что творилось в Хогвартсе при Кэрроу, четвертый — у меня, и я тоже буду говорить о том, как мы искали крестражи. Торжественная часть будет второго мая, а пока у нас — Дни Памяти. Мы сделаем так, чтобы они помнили правду, Гарри, знали, как всё это было тяжело и страшно!

— Ох, Гермиона! — Гарри порывисто обнял подругу. — Прости, я забыл, какая ты молодец на самом деле! Я постараюсь, честно!

— А вот не забывай, пожалуйста! — Гермиона чопорно оправила жакет, но глаза ее так и сияли. Видно было, что она поняла порыв Гарри и благодарна за него. — Значит, тридцатого апреля, в два, встречаемся в Хогвартсе, директор откроет камин.

С Гермионой Гарри расстался в самом боевом настроении, однако последующие несколько дней, заполненные назойливыми мыслями о предстоящем общении с третьекурсниками, значительно сбили запал. Как ни крути, а разговаривать о себе — это как-то в стиле Локхарта, и представить такое выступление так, чтобы оно не выглядело по-идиотски, у Гарри не получалось. Гермионе-то хорошо, её наверняка завалят вопросами о Том Самом Поттере, и она с удовольствием ответит. А вот самому Тому Самому Поттеру вряд ли удастся говорить больше о друзьях, чем о себе.

В день выступления настроение решительно перевалило за ноль и ушло в минуса. Если задуматься, можно ли вообще сказать что-нибудь вменяемое под заголовком «Что значит быть Героем»? Кто вообще придумал эту катастрофическую чушь? Гарри подозревал, что знает ответ, и Гермиона снова перестала казаться умницей. Только проклятое, чтоб его фестралы ели, чувство долга не дало Гарри элементарно прогулять обещанную встречу.

В кабинете Макгонагалл коротко напутствовала выступающих, а потом старосты факультетов отвели каждого из гостей школы к уже собравшимся слушателям. В провожатые Гарри досталась шестикурсница со Слизерина, и он подумал, что девочка могла помнить его еще студентом. А если она могла помнить его, то и Войну она тоже знает не по сегодняшним рассказам Макгонагалл. Слизеринка шла тихо, немного опустив голову и явно не смея оглядываться на Героя.

— Мы идем в подземелья? — уточнил Гарри, просто чтобы разбить тишину.

— Да, сэр. Аудитории распределяла директор Макгонагалл, — последние слова прозвучали так, будто девочка оправдывается.

— Там по-прежнему располагается кабинет зельеварения, лаборатории и жилая зона факультета Слизерин? — Гарри надеялся разговорить провожатую, но она только ниже опустила голову, и ответ:

— Да, сэр, — прозвучал совсем виновато.

На памяти Гарри таким тоном ученики разговаривали только с недоброй памяти Амбридж — после регулярных отработок и Кровавого Пера. На секунду ему захотелось остановиться, встряхнуть студентку за плечи и объяснить, что его не нужно бояться, но он благоразумно подавил порыв, от которого стало бы только хуже. Равенство, говорите, единство? И почему же одни дети бегут брать автографы у Героя Британии, а другие прячут глаза? Гарри отчаянно искал слова, способные заставить эту девушку поднять голову, и внезапно понял, о чем будет сейчас говорить с третьим курсом.

— Кто сейчас декан Слизерина?

— Профессор Фарли, сэр.

— Мисс Джемма Фарли? — девушку с такой фамилией он помнил старостой Слизерина в свой первый год в школе. Никого постарше не нашлось?

— Да, сэр.

— Не знаешь, она будет присутствовать на одной из встреч?

— Думаю, нет, сэр. Она сказала, что если будут вопросы — искать ее в кабинете.

— Пожалуйста, когда проводишь меня, сходи к ней и скажи, что я был бы очень признателен, если она сочтет возможным посетить мою встречу с третьим курсом.

— Да, сэр, я передам ваше пожелание декану.

— Просьбу, — мягко поправил Гарри, — это просьба, и только если у декана Фарли нет более важных дел. Именно так и передай.

— Да, сэр.

Дальше шли молча, потому что Гарри не знал, что еще сказать, а еще потому, что вспомнил вдруг, что сам он — не студент, а взрослый приглашенный лектор, а значит, должен был обращаться к студентке более официально. Но поправляться постфактум было бы еще более неловко.

— Вот сюда, сэр, — девушка показала на одну из дверей.

— Благодарю, мисс, — Гарри очень постарался, чтобы прощальная улыбка вышла максимально дружелюбной, и вошел в аудиторию.

Страха перед публикой у Национального Героя уже давно не осталось — при такой-то популярности. Тем более что сейчас публика сидела тихо-тихо и дышала через раз, потрясенная явлением Того Самого Гарри Поттера. Смущало только, что оный Гарри Поттер откровенно не знал, как начать разговор. Хотя почему бы не начать с начала?

— Добрый день. Меня зовут мистер Поттер, и нам с вами предстоит обсудить тему «Что значит быть героем», или как-то так. К этой теме мы будем подходить издалека. С самого моего первого курса в этой школе был один преподаватель, которого ненавидели почти все студенты, за очень редким исключением. Его называли «сальноволосым уродом», «носатой летучей мышью», «ужасом подземелий»... У вас этот человек уже не преподавал, но, может быть, вы слышали о нем от старшекурсников и знаете, о ком я говорю?

Полнейшая тишина была ему ответом. Гарри вглядывался в детские лица, полагая, что, может быть, кто-то стесняется поднять руку или боится приписать эти нелестные эпитеты не тому человеку. Но нет, во взглядах была только удивленная заинтересованность: нечасто о преподавателях говорят такими словами.

— Хорошо, тогда начнем с другого. Слышал ли кто-нибудь о кавалере Ордена Мерлина, Герое Британии Северусе Снейпе?

Лес рук и несколько выкриков: «Да!» и «Знаем!», разумеется.

— Отлично! Кто готов рассказать нам, чем знаменит мистер Снейп и за что он получил свой Орден?

Гарри выбрал мальчика, интенсивностью вытягивания руки похожего на Гермиону в первые годы, и стал вполуха слушать про «разведывал прямо в ставке Волдеморта» и «состоял в Ордене Феникса». Ему просто необходима была пауза, чтобы расцепить зубы и улыбаться естественно. Он снова всматривался в лица, но ни на одном из них не нашел следов понимания, о ком же был его первый вопрос. Три мордредовых года — и всё, «кавалер Ордена Мерлина», и никак иначе. Что за мир-то такой, где человека обязательно надо чем-то измазать, либо грязью, либо позолотой, и строго одно из двух — без сомнений, без компромиссов? Гарри был благодарен мальчику-«Грейнджер», который, кажется, взялся целиком пересказывать энциклопедическую статью о герое — Снейпе. Гарри действительно требовалось время.

Открылась дверь, в аудиторию тихонько проскользнула молодая женщина и неслышно села за одну из последних парт. Гарри приветственно кивнул декану Фарли и прервал докладчика.

— Благодарю вас за подробный ответ, садитесь. Так вот, наша тема, как вы помните — «что значит быть героем». Профессор Снейп с первого курса преподавал у нас зельеварение, и мы, за глаза, разумеется, называли его «сальноволосым уродом»...

Впервые Гарри облекал в слова свою боль и вину. Хорошо хоть, что истерика — со слезами, с бессвязным бормотанием: «Простите! Пожалуйста!» — осталась далеко в прошлом, на могиле профессора. Теперь же он беспощадно-подробно пересказывал, что думали и говорили о ненавистном преподавателе в гостиной Гриффиндора и что в это же время делал Снейп для Ордена Феникса, Дамблдора и самого Гарри. Просто рассказывал, спокойным ровным тоном, даже слегка улыбался, пересказывая наиболее забористые гриффиндорские теории о коварных замыслах Снейпа. И так же ровно отвечал на детские вопросы: «Но разве вы не видели, сэр?» «Как вы могли не заметить, что?..».

— Не видели. Не замечали. Мы видели «ужас подземелий», декана вражеского факультета. Это очень легко — не видеть и не замечать, если заранее уверен в том, кто друг, а кто — враг. Думаю, и сейчас Гриффиндор «знает» о делах на Слизерине гораздо больше, чем видит? — и некоторым детям в красных галстуках хватило совести смущенно отвести взгляды. Гарри понимающе кивнул. — Я был гриффиндорцем, и этого было достаточно, чтобы не видеть и не замечать.

Только однажды Гарри чуть не сорвался — когда заметил, как на задней парте беззвучно рыдает о своем декане студентка довоенного Слизерина Джемма Фарли.

Он довел историю до печального конца в Воющей хижине, разрешил задавать дополнительные вопросы и еще долго излагал подробности об Ордене Феникса и Пожирателях Смерти. А когда совсем выдохся и объявил конец встречи, декан Фарли зааплодировала, дети последовали ее примеру и устроили докладчику полноценную овацию. Гарри почувствовал себя самозванцем, в очередной раз прославляемым за чужой счет, и едва сумел покинуть аудиторию так, чтобы это не выглядело паническим бегством. Потом Фарли догнала его в коридоре и начала сбивчиво благодарить, но этого Гарри уже не мог вынести.

— Это мой долг перед профессором Снейпом, и я все еще не считаю его исполненным. Если я смогу чем-то помочь вам или факультету — обращайтесь в любое время! — и спешно удрал из-под носа слизеринского декана, почти как в старые недобрые времена.

Позже, дома, Гарри долго сидел, гоняя давно уже теплый виски по широкому бокалу, и думал о том, что сегодняшнее его выступление было слишком камерным. Следовало бы повторить это с большой трибуны, так, чтобы услышали сотни магов... Например — послезавтра под стенами Хогвартса. Но там будут торжественные официальные слова, там будет праздник и всеобщее ликование. И там наверняка не будет ни одного студента со Слизерина, и их родителей не будет тоже. Разве что Макгонагалл в приказном порядке заставит школьников явиться — побежденным на празднике победителей. И староста — шестикурсница, имени которой он так и не узнал, будет еще ниже опускать голову и говорить еще тише, боясь привлечь к себе чье-нибудь внимание. Гарри очень надеялся, что Макгонагалл не поступит так с детьми.

Потом мысли снова соскальзывали на Снейпа. Хорошо, гриффиндорцы были гриффиндорцами и к тому же — детьми. Но та же Макгонагалл, разве она — не видела? А традиционно нейтральные студенты Рейвенкло? Все были ослеплены так же, как гриффиндорская мелюзга, или видели, но молчали? А сейчас — кто-нибудь видит эту девочку, боящуюся Спасителя Британии из-за цвета собственного галстука? Или опять все ослепли?

Чем больше Гарри думал, тем меньше ему хотелось участвовать в послезавтрашнем — темпус! — упс, уже завтрашнем праздновании. Слишком много лишних вопросов к триумфаторам, не новых и не неожиданных, но остро вылезших вслед за воспоминаниями о Снейпе...

Он так и отключился на диване в гостиной.

Первое, что Гарри увидел утром прямо перед собой, был так и не надпитый вчера стакан с виски. Поттер бездумно взял его, понюхал уже изрядно выдохшийся напиток и понял, что имеет все шансы именно с виски и начать утро. За ночь дурные мысли не только не выветрились из головы, но и обросли конкретными планами реализации.

Гарри давно перерос бездумное гриффиндорство и теперь вовсе не собирался устраивать скандал или срывать тщательно спланированное торжество. Просто иногда благоразумие давалось несколько тяжелее, чем обычно. Сейчас он сам понимал, что его заносит, а потому отправил сову своему куратору практики, отпросившись на сегодня для подготовки к завтрашним мероприятиям, заблокировал камин, поставил антиаппарационный купол и понадеялся, что, сидя в одиночестве дома, не сумеет наговорить и наделать лишнего.

К сожалению, у друзей и организаторов завтрашнего действа был свой взгляд на благополучие Героя. Камин регулярно искрил, демонстрируя чьи-то попытки им воспользоваться, потом прилетела сова от Гермионы, спрашивающей, почему Гарри нет в аврорате и не нужно ли чего. Гарри ответил ей короткой запиской, сообщив, что немного не в форме, но завтра будет как новенький. Увы, судя по всему, записка не получилась в должной мере убедительной. Еще одна сова от Гермионы с кучей вопросов, совы от Рона, от Финнигана, от Макгонагалл, и всем интересно, куда запропастился Герой накануне всенародного ликования в свою честь. Потом снова письмо от Гермионы, требующей личной встречи, потому что Гарри необходимо ознакомиться с тезисами своего завтрашнего выступления... Поттер перестал впускать сов, поставил дополнительный барьер и всерьез задумался, почему бы дорогим друзьям и старшим товарищам не оставить его в покое. Он обещал обеспечить свое присутствие на завтра, но сегодняшний день он когда им успел задолжать? Хотя да, он же Избранный, он всем должен круглосуточно и без выходных... как Снейп. Раздражение нарастало рывками и концентрировалось где-то у грудины.

Теперь птицы бились в окно беззвучно, но чисто случайно Гарри увидел, что в атакующей его дом стае появились уже две совы с красными конвертами вопиллеров. Это наблюдение стоило жизни оконному стеклу. Совы тут же разлетелись и больше не появлялись, совы — умные птицы.

Гарри честно пытался взять себя в руки, но чашка, из которой он хотел попить водички, чтобы успокоиться, разделила судьбу окна, а от кухонного стола отлетела длинная щепка. Он понял, что вот теперь опасения организаторов становятся очень обоснованными. Полноценного выброса не происходило, но магия бушевала, прорываясь короткими разрушительными импульсами, и не было уверенности, что Гарри сможет привести себя в порядок за неполные сутки. Вспомнились едкие слова Снейпа о мальчишке, неспособном держать собственный разум под контролем, и этажерка в углу осыпалась кучкой древесной пыли.

Гарри удрал из гостиной, чтобы не видеть постоянно искрящего камина, и заметался по дому, прикидывая, какое из помещений им с Кричером будет потом менее всего жалко. Хлопок аппарации настиг его на лестнице. Гарри резко развернулся, рефлекторно встряхнув рукавом, только вот палочку он у себя изъял в целях общественной безопасности еще час назад, и рука оказалась предательски пустой.

— Тихо ты! — шикнул на него Малфой, неизвестно откуда взявшийся прямо в коридоре блэковского особняка. — Я врач, сохраняйте спокойствие!

Про спокойствие он ляпнул зря, все перила и несколько ступенек разлетелись острыми щепками. Малфой единым взмахом палочки поднял два щита — вокруг себя и вокруг самого Гарри.

— Дай мне подойти! Я помогу!

Гарри замотал головой, но Малфой уже сбросил щиты, мгновенно оказался рядом и прижал одну ладонь к солнечному сплетению, а другую — ко лбу беспокойного пациента. Распирающее бурление силы внутри тут же начало стихать.

— Азбука экстренной медицины, Поттер. Очень многих начинает срывать на нервной почве, так что стабилизировать магию — такой же базовый навык, как и остановить кровь.

— Правда многих? — Гарри накрыло противоестественной отрешенностью, и слова, а скорее даже голос Малфоя, были единственным, что вызвало искренний интерес.

— Вообще-то, нет. Вообще-то, взрослый маг обычно контролирует свою магию на уровне рефлекса. Но обычно взрослый маг от Авады дохнет, а у тебя, Поттер, все не как у людей. Так что будем разбираться экспериментально. Сейчас я отойду, а ты постараешься спокойно и без рывков отпустить магию.

С этими словами Малфой действительно отошел — как сапер от свежеснаряженной мины. Отрешенность осыпалась с Гарри мягкими хлопьями, за несколько секунд вернулось ощущение реальности. Однако разрушений сразу вслед за этим не последовало, что уже можно было считать хорошим знаком.

— Вот и умница, вот и хороший герой. — Драко отступил в гостиную и опустился в кресло, но спиной к Гарри совершенно явно старался не поворачиваться.

— Как ты сюда попал вообще? — вместе с реальностью вернулись и актуальные вопросы.

Малфой фыркнул, вроде бы издевательски, но несколько смущенно.

— Поттер, а тебя не учили ничего не брать у чужих людей и слизеринцев? А если взял — то хоть проверять, что тебе подсунули? Портключ мой у тебя есть, ты в курсе? Нет, он настоящий портключ, но кроме этого — маяк для аппарации. Это не лично для тебя, у нас семейные портключи почти все так сделаны, чтобы можно было быстро метнуться к нему, если вдруг что. Я к нему, наверное, даже в Хогвартс смогу перенестись, а ты еще и прилично раздолбал собственный барьер своими выбросами. Так что, кстати, либо срочно укрепляй барьер обратно, либо снимай совсем, если готов к разговорам с друзьями.

Гарри проверил антиаппарационный купол и убедился, что Малфой прав. Подправив чары, он снова развернулся к навязчивому посетителю.

— «Как» — разобрались. А зачем?

— Там весь оргкомитет в панике, у них Герой потерялся прямо перед праздником. Да, Поттер, я не просто так был на общем сборище, я тоже причастен к этому балагану. Так вот, Маккошка выяснила, что вчера ты старательно раздирал себе душевные раны, и все, кто в курсе, теперь опасаются, что ты либо уже повесился, либо завтра истерику закатишь. Они бы уже штурмовали особняк, только втихую этого не сделать, а скандал вокруг Героя накануне торжеств никому не нужен. Ну и как ответственный гражданин своего Отечества, я отправился улаживать проблему, поскольку, в отличие от остальных, мог это сделать.

— Всё, уладил? — Гарри чувствовал, как утихшая было буря снова набирает обороты. — Отлично, спасибо, до свиданья!

— Ага, щас! — Драко вскинул щит на упреждение, и полыхнувший журнальный столик только обсыпал пеплом защитный контур. — Во-во, о том и речь! А ну стой!

Вокруг Гарри начал закручиваться смерч, Малфой рыбкой нырнул в него и успел вцепиться в поттеровкую футболку раньше, чем его отбросило потоком сырой силы. В результате Малфой отлетел к дивану, но хватку не ослабил и уронил Гарри вслед за собой. Удар отвлек Гарри, буйство магии немного отступило, и, воспользовавшись этим, Малфой подмял его под себя и снова прижал ладони к солнечному сплетению и лбу.

— Да что ж ты творишь-то! Поттер, твою мать, ты нужен человечеству, кончай гробиться!

От рук Малфоя снова разлилась отрешенность. Гарри утих, заинтересованно разглядывая противника над собой. Драко шумно перевел дух.

— Так. Сейчас мы аккуратно перевернемся, сядем удобно и будем завязывать всё порванное.

Перейдя от слов к делу, Малфой, стараясь не прерывать контакта своих ладоней с чужим телом, сполз с Гарри в сторону, потянул его за собой и в конце уселся, откинувшись на боковину дивана, а Гарри пристроил перед собой, заставив опереться о себя спиной. Руки его по-прежнему оставались у Гарри на лбу и под грудиной.

— А теперь давай, рассказывай о тщете бытия. Если стесняешься — могу пообещать не слушать. Мне надо, чтобы ты сейчас, пока я тебя держу, проговорил и переварил причину выброса. Тогда и мозги, и магия встанут на место.

Гарри почувствовал некое движение магии, и отрешенность тихо отхлынула, всё еще оставаясь на периферии сознания. Руки у Драко были теплые, и его дыхание у виска пахло гвоздикой и травами.

— Просто я не хочу быть майским деревом, вот и всё. Им ведь от меня не нужно ничего, просто чтобы я был и празднично выглядел. Символизировал. Что я должен символизировать-то? Победу над чем, если в Хогвартсе до сих пор ходят испуганные дети, и одни волшебники намного лучше других?

Воздух перед Гарри завибрировал, но нажим ладоней Драко чуть усилился, и ни один из предметов мебели не пострадал.

— Бедный Потти, у тебя в голове возникли сложные мысли! С непривычки это больно, понимаю! — Драко старательно источал сарказм, но голос его звучал несколько надтреснуто. — Извечный вопрос: за что боролись? Не переживай, все не так черно даже в результате вашей победы.

— Ты обещал не слушать, Малфой.

— Ах, да, извини. Кажется, я опять тебя обманул. Слизеринская привычка.

— Я был к этому готов, — а руки Драко теплые-теплые, и пикировка звучит почти дремотно. Гарри чувствовал, как внутри у него клокочет злая сила, но уже не прорывается наружу, а нехотя, с бурлением, укладывается в природой назначенные для нее каналы. — Я переживу, даже если ты будешь подслушивать дальше. Ты говоришь — оргкомитет в панике, что Герой может не прийти на их праздник. А я думаю, что еще больше паники будет, если я приду. И скажу, что я — не дерево. И что если уж говорить речи — то о том, что действительно важно. А если им нужен тот, кто воспроизводит заученный текст, пусть оплатят попугая из министерского бюджета.

— Давай я тебе объясню, как это работает, Поттер, — руки Малфоя стали обжигающими, терпеть такое на лбу было неприятно, и Гарри замотал головой. Драко чуть отодвинул ладонь, но так и оставил в воздухе, в дюйме от геройского лица. — Вчера ты хорошо выступил, очень много сделал этим выступлением, действительно много, поверь мне, у меня достаточно знакомых, чтобы знать об этом. А знаешь, почему тебя вообще пустили к студентам? Потому что ты, во-первых — Спаситель Британии и Золотой Мальчик, а во-вторых — ответственный и лояльный к власти зайка. Завтра ты можешь пойти в разнос, высказать миру всё, что накипело, и, наверное, что-то даже изменится от публичных высказываний Героя. Но это будет твоя последняя роль со словами, понимаешь? Остаток жизни будешь Символизировать, молча улыбаясь из министерской ложи. А начнешь брыкаться — придется Шеклболту искать способы сделать Героя Британии менее значимым для общества символом. Это политика, Поттер, баланс между тем, чего хочешь ты, и тем, чего хотят от тебя. Сейчас ты очень ценная фигура для всех, и за правильные слова в нужное время тебе простят кучу менее желательных слов в менее ключевые моменты. А лично я шкурно заинтересован, чтобы ты и дальше мог время от времени устраивать свои неуместные вечера откровений. Мне в этой стране еще жить, я не хочу, чтобы ты утратил влияние здесь. Так что давай, герой, соберись и отработай номер, от тебя и так немного требуется.

Драко убрал руку с поттеровского живота и аккуратно отодвинулся. Гарри неуверенно встал, но сила не пыталась вскипеть снова, текла по телу ровно, почти неощутимо.

— Грейнджер тебе речь уже написала, — между тем продолжал Малфой. — Ничего так, насколько я видел, зубы почти не сводит. Так что я бы тебе советовал хорошо подумать, прежде чем завтра нести отсебятину.

— Что ты сделал? — Гарри всё еще не мог разобраться в ощущениях.

— Стабилизировал магию, как и обещал. Насколько я понимаю, это у тебя такой способ побеждать: если чувствуешь, что задача тебе не по зубам, начинаешь генерировать сырую силу, чтобы уж точно снести все преграды. Так что доктор советует: не циклиться на вопросе «почему весь мир такой неправильный, и что я могу с этим сделать?». Твоя послушная, заботливая магия реально начинает выдавать силу в объемах, достаточных для изменения всего мира, только ты с управлением такими объемами близко не справляешься.

— Я подумаю об этом завтра, — пробормотал Гарри себе под нос. — Хорошо, Малфой, скажи им, что я буду ответственным зайкой и готов читать свою речь.

— Охренел, Поттер? Думаешь, я кому-то сказал, что у меня есть способ пройти твой барьер? — Драко совершенно по-магловски крутанул пальцем у виска. — Не было меня здесь! Разблокируй камин, свяжись с подружкой и сам ей всё скажи. По дому видно, что ты тут бесился, вот и скажешь, что скинул пар и вернулся в разум.

Драко поднялся, небрежно отряхнул мантию от щепок и пепла и аппарировал.

— Ясный, теплый, весенний день, второе мая. Солнечный День Рождения нового мира, мира, свободного от кровожадного тирана! — Рита Скиттер разминалась перед основным репортажем, вокруг нее бегали аж трое парней с колдокамерами различной конфигурации, и Гарри, с трудом подавив желание аппарировать с места, просто без резких движений отступил обратно в толпу. Правда, прикинуться невидимкой ему всё равно не удалось. Гермиона выкроила в своей беготне две минуты, чтобы проконтролировать знание Героем основных тезисов своей речи, а потом сдала неблагонадежного (то есть еще не прощенного за вчерашние капризы) сподвижника с рук на руки Падме Патил с указанием ознакомить с территорией и планом мероприятия. Территория оказалась обширной — от стены замка и до дальнего края квиддичного поля. Под самой стеной оборудовали высокую трибуну, заранее зачарованную сонорусами, перед нею располагалась ложа президиума, по бокам от ложи — несколько рядов скамей для особо дорогих зрителей, а дальше обширный луг должен был вместить всех желающих послушать почетных гостей праздника и других уважаемых говорунов. На самом квиддичном поле расположился ярмарочный городок со всеми атрибутами народного гулянья. Организаторы логично предположили, что ради одних только речей публика поленится аппарировать к Хогвартсу, а праздник требовалось сделать масштабным и всенародным.

Гарри и Падма бесцельно шатались в толпе вплоть до первого гонга, возвещающего о скором начале торжественной части. Тогда Падма дисциплинированно отконвоировала Героя обратно к трибуне и вернула под надзор Гермионы. Вполне ожидаемо выяснилось, что Гарри полагается занять место в ложе для избранных, рядом с директором Макгонагалл, Министром Магии Шеклболтом, Главой Аврората Радмирстом Гардстоуном и еще тремя приглашенными иностранными магами, имена и регалии которых тут же выветрились у Гарри из головы.

Сама же Гермиона вместе с большинством членов оргкомитета занимала первый ряд на скамьях, дабы иметь возможность быстро реагировать на события у трибуны. А пока что Грейнджер обреталась в ложе и согласовывала последние штрихи действа со всем президиумом сразу. Гарри скучающе развернулся к трибуне спиной, разглядывая собирающихся зрителей.

— Еще раз, Гарри, главное — акцент на единство и общность! — вклинился в его созерцание голос Гермионы.

— Не вижу ни единого слизеринца в нашем единстве, — меланхолично отозвался Гарри. Гермиона вскинулась и даже открыла рот, чтобы ответить, но тут ее окликнул Министр, и она отошла, удовлетворившись негодующим взглядом.

А потом прозвучал второй гонг, призывающий к вниманию, и министр Шеклболт покинул ложу, чтобы подняться на трибуну и открыть великое празднование. Гарри слушал его речь и развлекался тем, что угадывал, где в формулировках победила министерская пресс-служба, а где — непрошибаемая мисс Грейнджер единолично. Узнаваемые по тексту собственной речи пассажи встречались довольно часто, так что, видимо, Гермиона лидировала.

Финальный аккорд выступления Министра — вскинутый вверх кулак и клич «Слава Победе! Слава Героям!» старательно подхватил сперва первый ряд активистов, а через пару секунд — и вся остальная толпа. Дождавшись, пока скандирование стихнет, Кингсли изящно передал эстафету «тому, без кого сегодняшний праздник никогда не стал бы возможен». Гарри надел на лицо Солнечную Улыбку Героя и пошел отрабатывать номер.

И зря Гермиона смотрела так недоверчиво. Солнце светило и грело, лица людей были по-настоящему радостными, и от Гарри не потребовалось актерского мастерства, чтобы искренне поздравить всех с трехлетием мирной жизни и пожелать чистого неба над головой всем детям Британии. Дальше шел длинный пассаж про единство, и Гарри, успевший с трибуны разглядеть Малфоя на скамье организаторов, сам себе указал на то, что слизеринец среди собравшихся всё-таки есть. Ну, а закруглить речь на нужной ноте вышло и вовсе легко.

— Ради этой Победы сражались и погибали многие. И сегодня я хочу напомнить всем: Фред Уизли был истинным гриффиндорцем из древнего магического рода, Ремус Люпин — оборотнем, Нимфадора Тонкс — из рода чистокровных и темных Блэков, Альбус Дамблдор — величайший Светлый волшебник, Северус Снейп — слизеринец и декан Слизерина. Все они были равны в противостоянии общему врагу. И сегодня мы не разделяем героев по факультетам и родам, мы просто говорим: слава героям, живым и мертвым! Слава Героям, слава Победе!

На этот раз подсказка активистов из первого ряда почти не потребовалась: толпе явно понравилось выкрикивать здравицу вслед за докладчиком. Сменяющая Гарри на трибуне Макгонагалл одобрительно кивнула, проходя навстречу.

Директор Хогвартса оказалась на диво краткой:

— Министр Шеклболт и мистер Поттер сказали всё самое важное. От себя могу добавить, как директор школы, что Хогвартс всегда был и будет открыт для всех юных магов, вне зависимости от фамилий и родства. И я очень надеюсь, что никакое противостояние никогда больше не коснется детей, обучающихся в этих стенах. Сегодня мы говорим о единстве магического сообщества, о преодолении раскола, поразившего нашу страну по вине обуреваемого властолюбием безумца. Надеюсь, семена раздора сожжены и отныне магическая Британия будет пребывать в мире и согласии.

Видимо, это было вводное слово к череде одиозных выступлений, подчеркивающих разнообразие магов и магических рас. Следующим на трибуну поднялся оратор от «цивилизованной» коммуны оборотней, вся речь которого свелась к бесконечным благодарностям Министерству Магии, разрешившему оборотням жить, не прячась по лесам. Потом выступил Хагрид, выразив ликование по поводу Победы от лица великанов, полувеликанов и всех магических существ, не наделенных человеческой речью. С красноречием у лесничего традиционно не заладилось, зато он не забыл подытожить выступление уже традиционным кличем «Слава Победе, Слава Героям» и ушел с трибуны под скандирование и аплодисменты. Следующим оратором оказался Драко Малфой.

Драко.

Малфой.

Гарри потрясенно хватанул ртом воздух и быстро огляделся. Но нет — выход Малфоя не был сюрпризом более ни для кого в ложе президиума. Лица остальных магов были напряженными, но не удивленными.

А Малфой поднялся на трибуну и остановился, выжидательно, почти — но только почти! — насмешливо глядя в толпу. Секунду или две висела потрясенная тишина, и Гарри непроизвольно закрыл глаза, зная, что последует за ней.

— Пожиратель Смерти!

— Позор!

— Вон!

— Змей!

— Прочь!

Шквал народного гнева оказался не таким мощным, как ожидал Гарри, но все-таки свиста и выкриков было много, очень много. Но тут директор Макгонагалл резко поднялась с места, развернулась к зрителям и вскинула руку в запрещающем жесте. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы привычный авторитет гриффиндорского декана пересилил желание недовольных выражать неодобрение вслух. Убедившись, что порядок восстановлен, Макгонагалл кивнула Малфою и неспешно опустилась на сиденье.

Драко еще несколько мгновений молчал, проверяя, что теперь его действительно готовы слушать. Потом медленно кивнул, словно бы раскланялся.

— Ну, значит, мне не нужно представляться. Все знают, кто я, из какого рода и к какой политической партии отношусь. Да, политические и идеологические разногласия среди магов были, есть и будут всегда. Всегда были и всегда будут споры по самым разным вопросам — от чистоты крови до покроя мантий. Но есть вещи, в которых разногласия невозможны. Есть безусловное зло, присутствие которого в мире равно омерзительно для всех, кто наделен душой и разумом. Таким злом было существо, именовавшее себя Волдемортом. Это зло было уничтожено три года назад, и его гибель принесла облегчение всем, независимо от статуса, чистоты крови и последующих итогов войны. Сегодня я поднялся на эту трибуну, чтобы сказать, — Драко выше вскинул голову, голос его стал громче: — Жизнью и магией своей клянусь, что не знаю ни одного свободного жителя Британии, который сожалел бы о смерти Волдеморта или желал бы его нового возвращения. Сегодняшний день — праздник освобождения для меня, для всех моих друзей и близких. Зло было уничтожено, мир стал чище. Я благодарю тебя, Гарри Поттер, победитель чудовища. — Эти слова Малфой произнес, подчеркнуто глядя только на Гарри. — Слава Победе, слава Герою!

— Слава Победе! Слава Герою! — мощно грянул первый ряд активистов. Замешкавшаяся было толпа привычно подхватила многократно повторенный клич, и Малфой незаметно исчез с трибуны под сдержанные аплодисменты президиума.

— Мистер Малфой значительно отклонился от согласованного текста... — Гардстоун.

— Учитывая обстоятельства, считаю допустимым... — Шеклболт.

— Мальчик всё хорошо сказал! — Макгонагалл, с нажимом. Гарри испытал приступ горячей симпатии к своему бывшему декану.

Тем временем к трибуне вышел, но, по понятным причинам, не стал подниматься на нее кентавр Флоренц и долго говорил о том, что предвещали звезды три года назад. Потом Артур Уизли рассказывал о чуть было не случившемся в его семье расколе из-за чрезмерных юношеских амбиций одного из детей, изящно проводя параллель между отдельной семьей и британским обществом в целом (авторство Гермионы опознавалось безошибочно). Потом выступал кто-то от отдела Международного Сотрудничества. Гарри не видел и не слышал их. У него перед глазами всё еще стоял Драко — светлый, почти сияющий в лучах весеннего солнца, невыносимо прямой под взглядами враждебной толпы. Трофей, выставленный на обозрение, вражеское знамя, которое во время победного шествия выносят склоненным, а потом символически бросают под ноги вождям победителей. Только Драко всё равно не стал падать до конца, не сказал ничего, — Гарри точно знал это, — что постыдился бы повторить перед родителями и портретами предков. И ловко сменил множественное число на единственное, провозгласив славу убийце Темного Лорда, а не партии победителей.

А еще Гарри помнил, как сам бушевал вчера, не желая участвовать в празднике, на котором его — Гарри — будут чествовать и восхвалять. А Малфой слушал его излияния, держал щиты и замыкал потоки магии, уже зная о собственной роли в этом самом празднике. Гарри хотелось закрыть лицо руками и стонать от стыда. Он не сбежал только потому, что подло было бы сорвать торжество, которое Драко поддержал такой ценой. Праздник обязан был пройти без накладок и скандалов.

Когда торжественная часть закончилась, Герой Британии остался в обществе первых лиц для совместного официального интервью представителям ведущих изданий. Потом, следуя указанию от Гермионы, гулял среди празднующих, охотно жал руки незнакомцам, озарял дам Знаменитой Солнечной Улыбкой, брал на руки младенцев, позировал для колдофото, расписывался на снитчах, открытках и детских одеяльцах. Только когда первые аккорды настраиваемых инструментов возвестили о скором начале праздничного концерта (сначала самодеятельные коллективы, потом — выступление «Ведуний» с новой программой «Грянул Герой»), Гарри отыскал Гермиону и получил разрешение покинуть окрестности Хогвартса.

— Все идет просто отлично! Ты сказал чудесную речь, все прониклись! — взвинченная, усталая, но жутко довольная Гермиона излучала концентрированный позитив.

— Это ты всё отлично придумала и устроила, Гермиона! Ты — настоящий герой сегодняшнего дня, уж я-то знаю! — Гарри чмокнул подругу в щеку и отошел к аппарационной площадке.

Сначала он перенесся на Гриммо — скинуть парадную мантию и забрать из секретера запонку-портключ. И еще проверить, нет ли на Гриммо Малфоя. Ну, вдруг? Но чуда не случилось, а потому Гарри встал посреди гостиной и сковырнул с запонки одинокий изумруд.

Малфой оказался тем еще параноиком: портключ перенес Гарри в небольшую комнату, оплетенную защитными и блокирующими чарами. Однако стоило прикоснуться к дверной ручке, как защитный контур разомкнулся, пропуская Гарри в дом. По всему выходило, что Малфой индивидуально настроил барьеры, а откуда он взял для этого кровь или хотя бы волосы Поттера — то уже несущественные мелочи.

Драко лежал навзничь на полу просторной светлой гостиной и так убедительно изображал безжизненное тело, что Гарри на секунду испугался. Но потом Малфой открыл один глаз, опознал вошедшего и зажмурился обратно.

— Знаю, что сам приглашал, но вот сейчас ты не вовремя.

— Я вчера пытался сказать тебе то же самое, а толку? Терпи.

— Тогда налей мне виски.

— Где у тебя бар?

— Ты магл, Поттер. Есть такое слово «акцио».

— Акцио, виски, — послушно сказал Гарри, и к нему в руки приплыла квадратная бутыль, опустошенная уже примерно на треть. — Акцио, стакан.

На характерное бульканье Малфой открыл оба глаза, и Гарри понял, что ему не показалось — глаза были совсем красные, как после бессонной ночи, долгих слез или интенсивных возлияний. Гарри допускал все три варианта. Он налил виски на полтора пальца и протянул стакан вниз. Малфой марионеточно поднял прямую руку, принял виски и задумался. Гарри тоже было интересно, что он собирается делать, лежа на спине со стаканом в воздетой руке. Увы, эффектно вливать в себя виски с высоты Драко не стал, а приподнялся на локте, глотнул из стакана и откинулся обратно, словно израсходовав последние крохи сил. Гарри подумал, что будет очень трогательно поить Малфоя вискарем, бережно придерживая ему голову: будто раненого товарища — зельями. От этой мысли он фыркнул, и Драко скосил на него глаз.

— Да, виски был правильным решением. Еще пара глотков, и я смогу выносить твое общество без тошноты.

Гарри некоторое время рассматривал снова закрывшего глаза неподвижного Малфоя, потом присел рядом на корточки.

— Я понял, Малфой. Просто политика. Лояльный зайка. Отработать номер.

— Понял он... — пробормотал Драко, не открывая глаз. — Понимальщик. Это всё Долохов, на самом деле. Он Лорду в лицо говорил, что бьёт английское мугродье просто потому, что не может пока дотянуться до русских muzhichjo, и Лорд это принимал. Как-то старшая Гринграсс решила блеснуть умом, мол: «Господин Долохов, но ведь в России давно уже все изменилось? Я слышала, что русские сами свергли коммунистов и стараются возродить дворянство». А Долохов ей: «О, юная glupyishka, в страну, предавшую моих родителей, я вернусь только с мечом в руках и никак иначе. Война заканчивается нашей победой или нашей гибелью, всё остальное — лишь время на перегруппировку». В Азкабане выяснилось, что эти слова Долохова — одно из моих самых страшных воспоминаний, потому что ни победы, ни смерти мне не досталось, а значит, война еще продолжается. Он был прав, понимаешь? Но теперь — политика. Я примажусь к вашей победе, сделаю ее и своей тоже, встану с победителями в один ряд, и тогда для меня война закончится. Мордред, кажется, я только что выболтал свой коварный тайный план. Еще виски!

— Ты еще те полтора глотка не допил, — обидно напомнил Гарри. Малфой укоризненно покосился сначала на него, а потом — на стакан возле своей ладони. И снова начал с усилием подниматься на локоть. Гарри подхватил его под мышки, вызвав вялое: «Какого фестрала, Поттер?» — и потянул к креслу. Потом решил, что валандать подчеркнуто безвольное тело ему тяжело, и просто сел на пол, устроив Малфоя к себе спиной точно так же, как Драко вчера усаживал его самого. Сам оперся о сиденье кресла и с помощью акцио призвал бутылку и стакан.

— На, — сунул стакан в руки Малфою, а сам приложился прямо к бутылке.

— Папуас! — возмутился Малфой, затылком угадав движение. — Это пошло и негигиенично! Призывай теперь мне другую бутылку, без твоих слюней!

Гарри в ответ хихикнул, оценил, как от этого резкого дуновения встрепенулись волосы на малфоевской макушке, и подул еще раз, уже целенаправленно.

— Хрен ли ты там фырчишь? — в знак негодования Драко дрыгнул ногой по полу, словно пытаясь найти опору и сдвинуться.

— Всё хорошо, не барахтайся. Допьешь стакан — призову.

— А откуда, интересно? У меня в доме нет больше виски!

— Малфой, ты великолепен.

— Безусловно. А ты — дикий папуас, лишивший меня последней радости.

— Драко, если тебе потребуется еще виски, я клянусь тебе его добыть, — и Гарри снова приложился к бутылке.

— Поттер, переезжай ко мне жить.

Гарри громко лязгнул зубами по горлышку.

— Вот, а я говорил — стакан возьми!

— Во-первых — не говорил, а во-вторых, стакан бы я вообще расплескал на тебя, за такие шутки.

— Я серьезен, как ежегодное послание министра к нации. Как мы уже выяснили, тебе не хватает ума вовремя обращаться к знающим людям, когда тебя начинает клинить. С другой стороны, ко мне ты заваливаешься, не интересуясь моим мнением. С третьей стороны, ты сам когда-то говорил: психов надо держать кучей. С четвертой стороны — ты ответственный зайка и готов добывать мне виски. С пятой — жить в блэковском фамильном склепе вредно даже для нормальной психики, а уж для твоей — и вовсе гроб. А у меня здесь достаточно просторно, чтобы ты мог не попадаться мне на глаза слишком часто. Серьезно, Поттер, прошибать лбом твои барьеры — сомнительное удовольствие, а раз теперь и ты решил за мной присматривать, то два дурака в двух пустых домах — это просто избыточно. Отдай Блэк-хаус под магловский детский приют, так мелким засранцам и надо!

— Драко, тебя несет.

— Дивное открытие, Поттер. Угадай с одной попытки, почему у меня в доме осталась последняя бутылка виски? Наводящий вопрос: куда делось остальное? Еще один наводящий вопрос: почему я так мирно лежу, вместо того чтобы разносить всё к Мордреду? Потому что я умный и обезвредил себя заранее. Видишь, какой я умный, Поттер? Я умный и ловкий, я выторговал себе место после Хагрида, а не сразу за оборотнем, как предлагалось изначально!

— Это, безусловно, важно.

— Абсолютно неважно, Поттер! Просто это те мелочи, которые создают иллюзию, будто я что-то контролирую и мое мнение хоть что-то значит! — недопитый стакан полетел в стену, Драко резко сел, развернулся к Гарри, выхватил у него бутылку и сделал несколько больших глотков. — Я — великий политик и ловкий интриган, понимаешь? Я коварно, с энтузиазмом, с гордо поднятой головой и даже иногда на своих условиях иду туда, куда иначе бы меня загнали тычками в спину. Это и есть политика!

— Тш-тш-тш, — пропел Гарри, аккуратно изымая у Малфоя бутылку и мягко возвращая его обратно в полулежачее положение на себе. — Политик ты, политик. Скажи мне, ты вот здесь что чувствуешь? — он коротко поерзал грудью по опирающейся на него спине.

— Где — здесь?

— Вот здесь, — на этот раз Гарри подсунул руку и провел пальцем по малфоевским лопаткам.

— Ты мне спину чешешь?

— Совершенно верно. А вывод?

— Тебе совсем нехрен делать?

— Вывод в том, что я — у тебя за спиной. — Гарри подтянул Малфоя на себя повыше. — Никто никуда не погонит тебя тычками в спину. Никогда. Никто. Потому что у тебя за спиной — я. Если только ты сам, Малфой, не полезешь геройствовать в одиночку.

— Отнимать твои законные лавры? Не рискну! — Драко полежал некоторое время, медленно и шумно дыша, потом извернулся, чтобы заглянуть Гарри в лицо. — Красиво сказал, меня прямо проняло. Переезжай ко мне жить, серьезно. Дураков надо содержать вместе.

— Я подумаю, — кивнул Гарри и помахал бутылкой. — Еще будешь?