Маленькая история про волшебную любовь Дадли (джен)

Я называл его уродом. Ненормальным.

А как ещё его называть?

Везде, где он был, всё всегда портилось. У меня даже была комната с игрушками, куда стаскивалось всё, что ломалось.

Он, конечно, думал, что это я их ломаю. В основном, после того случая, когда я пробил кулаком экран телевизора. Но, к слову, это был один-единственный раз. С тех пор я долго работал над подавлением гнева, мама меня даже к психологу водила.

А этот…

На Рождество, когда мне было то ли шесть, то ли семь лет, отец подарил мне книгу про роботов. Прекрасно помню, какой она была классной: яркие картинки, их особенности, там даже была схема, как собрать свою модельку из конструктора. Я тогда твердо решил, что стану инженером.

Отец вот тоже всю жизнь с этим связал. Правда, потом перешёл в продажники. Но я всё равно им горжусь — его дрели почти десять лет были лучшими на рынке.

В общем, я на ту книгу надышаться не мог, такая она была хорошая и интересная.

Однажды я оставил её на диване в гостиной, а когда пришёл, этот уже вовсю разглядывал её. Конечно, я закричал, чтобы он отвалил от неё, и, знаете, что он сделал? Поджёг её.

Разумеется, это вышло не специально. Видимо, я сильно его напугал, но это ничего не меняет.

После него сбоил компьютер, телевизор прекращал ловить каналы, у игрушек отваливались целые куски, он их как будто взглядом распиливал на части.

Мать его ужасно боялась.

Иногда, когда в его глазах появлялось что-то… что-то такое жуткое, сложно объяснить, можно было ожидать чего угодно вообще.

Как-то мама заметила, что, когда этот ненормальный голодный, то происшествий почти не происходит. Она завела журнал и записывала каждое происшествие, и что перед ним было: был ли он голоден или возбуждён, гулял ли, устал ли. Так что, да, она скоро вывела закономерность — чтобы ничего не взрывалось, не горело и не исчезало, нужно, чтобы ненормальный как следует устал и был слегка голоден. И никакого сладкого. Кусок сахара — и всё, точно что-нибудь взлетит и расквасится о потолок.

Одежда на нем просто на лоскуты разваливалась.

Помню, ему такой комбинезон купили оранжевый с яркими светоотражающими полосками — я бы за такой сам неделю дом намывал, а этот только скривился и сказал, что он уродливый.

Отец назвал его неблагодарным уродом.

Швы на комбинезоне лопнули.

Мама пыталась его зашить, но от прикосновения иголкой ткань расходилась длинными рваными полосами. Я помню, как она держала этот несчастный комбинезон и плакала.

В общем, я его ненавидел.

Он меня тоже.

Нас всех, если честно.

Так и жили в постоянной войне.

А потом произошел тот случай.

* * *

Пять лет назад. Я прекрасно его запомнил.

Мы шли с ребятами домой. Один мелкий из внешнего гетто повадился таскать в школу дурь. Я считаю так: хочешь травиться сам — травись, но не трави других. А этот явно был послан кем-то взрослым. Обычный бегунок. Таких десяток на весь Литтл-Уингинг, и ещё парочка в окрестностях.

Наш город, конечно, похож на те, что на открытках, но тут был тот ещё бардак в то время. Время от времени на улицах появлялись бугаи в цепях с русскими шлюхами — падение железного занавеса плохо сказалось на всем мире. Та шваль, что копилась и бурлила в его стенах, выплеснулась. Все они хотели счастливой жизни за наш счёт.

Парни из гетто устраивали разборки на пустырях. Выстрелы тогда часто звучали, но наши родители все делали, чтобы нас защитить — вся наша компания училась в закрытых школах только для англичан или редких детей эмигрантов, что жили здесь уже десятилетиями и показали себя благонадёжными гражданами.

Точно знаю, что у отца под кроватью в спальне было ружье, а в баре в гостиной девятимиллиметровый ствол. А ведь за оружие сажали.

В общем, мы шли и, честно, у меня было отличное настроение. Я обожал выбивать дурь из мелких говнюков. Я их не бил. Я зажимал их под мышкой и лупил ремнем.

Отец всегда говорил, что через задницу доходчивее.

А пока я их воспитывал, Пирс зачитывал им статьи, по которым их можно посадить, несмотря на возраст.

Работало не всегда, некоторые слишком крепко в этом увязли, но иногда помогало. И я чувствовал, что в тот раз точно вышло. Этот бегунок и влез-то только потому, что соблазнился на лёгкие деньги.

Поттер сидел на детских качелях в парке. Малышня его избегала, а он сам будто и не замечал, как распугивает детей.

Сидел и смотрел в пустоту. Бледные губы горько кривились.

Я бы прошел мимо, да и парни его недолюбливали, так что тоже проигнорили бы, но тут этот тормоз очнулся — будто кто переключатель щёлкнул.

— Эй, большой Дэ!

Я застыл. Большим Дэ меня звали только самые близкие, те, кто знал, как тяжело я переношу шутки по поводу своего веса. Да, детское ожирение — проблема нашего времени.

— Опять какую-то малолетку побил?

И чего он решил до меня докопаться тогда? Да хрен его знает, вожжа под хвост попала или ещё чего.

— Он сам нарывался, — буркнул в ответ. Ну не объяснять же ему всё. Этот придурок даже половины не поймёт.

Уж не помню, что там дальше было. Первым не выдержал Пирс и ляпнул про его покойную матушку. Шлюх в наших краях не любили — по местной муниципальной школе полгода трипак ходил, а ещё время от времени в помойках находили мертвых детей.

Говорю же, время было жуткое.

А про мать Поттера все знали, что она шлюха.

Поттер взъярился и достал свою херню.

Я тут же перетянул его внимание на себя. Стал его дразнить Седриком. Я догадывался, что с этим парнем не всё чисто. У меня в общаге школьной один паренёк так по ночам свою сестру звал — она на моцике разбилась.

И тут резко похолодало. Мрак и жуткий страх буквально почву из-под ног выбили. Я забыл, как дышать, помнил лишь, что парней нужно отослать подальше, и сделал всем знак — бегите.

Если это из-за Поттера, всё равно они ничего сделать не смогут, а я уже чутка привык к его закидонам.

Холод опрокинул меня на землю.

Свет исчез — и я исчез.

Не знаю, где-то через час очнулся дома, Поттер засовывал мне в рот шоколад, я глотал, а потом блевал. И снова шоколад, и снова блевотина. В общем, на пятый раз всё почти прошло. Меня только колотило, как на электрическом стуле.

У отца даже белки глаз покраснели — так он орал на Поттера. Видимо, пока я не соображал, сказал отцу, что это он виноват. А я же помнил ещё, как что-то невероятно яркое отбросило от меня этот кошмар, а потом редкими всполохами, как этот задохлик тащил меня к дому.

А мама совсем побелела, в лице ни кровиночки.

Я ужасно испугался, что или отцу, или матери плохо станет. Или обоим. А я им даже помочь ничем не смогу.

И это жопа, если честно.

Но Поттер ушел к себе, хлопнув дверью, и родители смогли выдохнуть. Всё-таки они его боялись.

* * *

Месяц я обсасывал, что там произошло. Поттера забрали к себе другие, такие же, как он, и я мог спокойно подумать.

Не будь я белобрысым, все бы давно заметили, что у меня половина головы седая.

Я тогда и начал курить, хотя боксерам это запрещено, а бокс — единственное, что помогало справиться с лишним весом. Я уже всё перепробовал, даже какие-то корейские таблетки.

В общем, мусолил, мусолил и, наконец, допер.

Чтоб этой его палкой что-то сделать — нужно же ею помахать и сказать что-то. А Поттер этого не делал. У него самого на роже такой ужас был, странно, что он кони не двинул.

А значит, это была какая-то магическая дрянь, от которой он меня спас.

А потом ещё и домой тащил.

Меня.

А во мне центнер живого веса.

И он меня ненавидел, мог просто оставить там подыхать.

Тогда-то я и взломал замок в его комнату. Поттер удивительно небрежно относился к своим вещам.

Я порылся там-сям и нашёл его письма. Он их в коробочку от кроссовок складывал. И, вот убейте, не понимаю я этого парня. Если у тебя друзья завелись только в твоей магической школке, так храни ты их письма рядом. Я бы их вообще в подкладку куртки вшил, чтобы никто до них добраться не мог.

Письма были разные. От девчонки, парнишки и… того маньяка Блэка.

Гермиона писала, что ужасно сочувствует ему и понимает, как тяжело ему дался турнир, что она скорбит вместе с ним по Седрику, но Гарри всё равно ничего не мог сделать. Против него была толпа взрослых, тут даже Грюм (Грюм? Это имя, что ли?) ничего не сделал бы. И профессор Дамблдор не считает, что он виноват, а в газетах всегда обо всем врут.

И так в каждом письме. Хотя ещё были намеки на личную встречу. Я даже порадовался, что у задохлика появилась девушка хоть где-то. Небось такая же ненормальная, как он сам.

Парнишка писал… про квиддич, про турнир, чтоб Поттер не переживал и не накручивал себя, прошлого не изменить. Потом опять про квиддич. Скупо поздравил с днём рождения. Попросил галеон взаймы. Намекнул на общую встречу.

От Блэка было и того меньше, а он ведь крестный этому парнишке.

Мне стало искренне жаль Поттера, но я на этом не остановился. Забрался в письменный стол, нашел черновики писем, где он плевался от ярости, одиночества и горя. Нашел эти их волшебные газеты.

Оказалось, Поттер участвовал в турнире, где был самым младшим (мне стало мерзко, это как малявку в сорок кило выпустить против меня), и он его выиграл, но в финале погиб второй участник от их школы — Седрик. И Поттера косвенно в этом обвиняют.

Пацана.

Который на три года младше.

В общем, я был слегка в недоумении. Херня какая-то происходила в этом их волшебном мире, и Поттер опять был крайним. Видимо, и там так часто косячил, что был удобным объектом для спускания собак.

Я прибрался, вернул всё как было. Там всё равно был такой срачельник, что Поттер не нашел бы каких-то изменений.

И вышел.

С того дня я решил всё изменить.