Восьмой этаж (гет)

Всегда знал, что с этим торговым центром что-то не так. Всегда. Даже когда тот был еще универмагом "Волшебный". Ходил сюда в детстве с мамой, стоял в нудных длинных очередях, тянущихся порой чуть не до самого выхода, все как везде, вроде бы, — и всегда не то чтобы боялся. Побаивался. Опасался. Подвоха ждал. Однажды — мама зашла купить себе то ли заколку какую-то, то ли брошку, уже не вспомнить, — увидел на стене магазина объявление: "Администрация не несет ответственности за дальнейшую жизнь покупателя", стал дергать маму за руку, чтобы показать, но пока дозвался, объявление куда-то делось. Мама решила, что он хотел ее разыграть, почему-то ужасно на него разозлилась, ушла из магазина без покупки. Сидел весь вечер дома наказанный, гулять не отпустили. Но был ужасно рад, что мама ничего не купила, сам не знал, почему.

Уже подростком сунулся здесь на спор в какую-то подсобку с надписью "посторонним вход воспрещен". Проснулся вечером на другом конце города, в парке на скамейке. Как туда попал, почему, что случилось — так и не вспомнил. Иногда, когда думал об этом, мелькали в голове какие-то образы — крылатые тени на стене, клубы цветного дыма, неестественно красивое мужское лицо. Гнал их от себя: какой смысл в бредовых видениях, если по ним все равно не восстановишь, что же случилось тогда на самом деле? Но в универмаг с тех пор заходил редко, неохотно и всегда с компанией. На всякий случай.

Теперь сам понять не мог, с чего решил, что после переименования и реконструкции что-то должно было измениться. Однако в последние годы заходил сюда запросто, не напрягаясь нисколько. Нормальный современный торговый центр, каких десятки, если не сотни в любом городе. Типичный, понятный, обыкновенный. Детские страхи и фантазии остались в прошлом, а он взрослый серьезный человек, неоднократно видевший подобные здания изнутри, с изнанки, и прекрасно знающий, как они устроены и как работают. Хорошая была иллюзия, приятная и качественная, годами ведь верил в это.

А сегодня как-то разом все вспомнил: и объявление то злосчастное, и тревожное чувство, охватывавшее его в этих стенах в детстве, и эти самые выпавшие из памяти несколько часов. Ну, то есть, что тогда было, так и не вспомнил. Но вспомнил хотя бы сам факт. А все потому что вот оно, то место, где еще вчера была какая-то мелкая пиццерия, а сегодня ее тут нет.

Так и не удосужился запомнить название, да и хорошо ли там кормили, уверен не был: не за тем ходил. Впрочем, нет: в самый первый раз зашел именно перекусить. Зашел — и совсем пропал, только взглянув на официантку.

Безмозглым мальчишкой был — и то не влюблялся настолько нелепо, скоропостижно и бессмысленно. Всегда приглядывался, пытался оценить, получится ли что-нибудь, стоит ли вообще тратить время или лучше даже не заморачиваться. Не то чтобы полностью осознанно принимал решение, влюбляться или нет; не то чтобы никогда не ошибался в своих оценках; но все-таки понимал, что происходит и временами даже мог это контролировать. По крайней мере, считал, что это так. И всегда, всегда чувствовал момент, когда можно еще притормозить, когда уже возникла симпатия, но она еще не слишком сильна. Можно осмотреться, можно сдать назад, а можно броситься в этот омут — ясно видя, что делаешь: да, понимаю, что рискую, да, уверен, да, хочу.

А в этот раз не было такого момента. Только в глаза ей посмотрел — и почудилось, будто всю жизнь был в нее влюблен, просто не знал об этом. Будто вообще и зашел-то сюда только потому что здесь — она. Сколько раз такое в книгах попадалось — никогда не верил, думал, романтизируют авторы, фантазируют. В жизни-то все куда скучнее и проще: увидел, оценил, решил. А теперь его самого вдруг подхватило и понесло. Уж так понесло!..

Пришел снова, на следующий день, с цветами, как распоследний подросток. Кажется, это были белые розы. Даже не сообразил заранее узнать, ее ли будет смена. Ее ведь могло бы вообще не быть там в этот вечер. Но она была. Светлокожая, светловолосая, будто сияющая в темноте кафе. Похожая на ангела. Господи, какие ангелы, что за бред? Откуда это все из него полезло? С чего он вообще взял, что знает, как выглядят ангелы? Да и потом, ангелы, вроде бы, бесполые... или нет? Надо будет у Гали спросить, она много про ангелов знает. А толку-то от этого при таком... неангельском характере. Ай, к черту Галю.

Она была там. На цветы посмотрела с таким недоумением, будто не то чтобы даже ей никто их не дарил, а вообще никогда она ничего подобного не видела, не знает, что это такое и что полагается в таких случаях делать. Получилось ужасно неловко. Десять раз пожалел, что зачем-то приволок этот чертов веник, лучше бы хоть поговорил сначала, пригласил куда, что ли, да и вообще, напомнил хотя бы, что был здесь вчера, она же его даже не помнила. Но ничего, как-то разобрались, как-то объяснились.

Дальнейшее он запомнил очень плохо. Вроде бы, дожидался ее после работы, но не слишком долго, заскучать не успел. Вроде бы, гуляли внутри торгового центра. Заходили куда-то? Или все-таки нет, только собирались? Кажется, все-таки заходили: точно помнил ее профиль, подсвеченный сзади голубоватой лампой, она смотрела в сторону от него, сквозь витрину заведения, и чему-то мечтательно улыбалась. Его словам? Своим мыслям? О чем-то говорили, о чем — тоже не помнил, зато помнил, что она много смеялась, а смех у нее оказался прекрасный, звонкий, но нежный, под стать ей. Тоже ангельский. Наверно, ему все-таки удалось быть хотя бы забавным, раз она столько смеялась и не ушла. Помнил, что очень хотел взять ее за руку, но боялся, робел ужасно, казалось, если она вдруг не одобрит и руку отнимет, то ли под землю провалится со стыда, то ли просто умрет на месте.

А временами — вот это очень хорошо запомнилось — будто накатывало что-то, смывало все эти сентиментальные бредни про ангельский смех и про "взять за руку", и так и толкало втянуть ее в любое ближайшее помещение "только для персонала" — туалет, кладовку, не важно куда, — и просто задрать ей юбку прямо там, без всяких там ухищрений и букетов, она простая официантка, она с ним уже пошла, она наверняка не откажет. Быстро приходил в себя (в себя ли?), думал: там вполне могут оказаться камеры, а он эксгибиционизмом сроду не страдал — и не наслаждался им. Думал: что вообще за ерунда, если захотелось не большой любви, как сначала показалось, а секса, он может себе позволить просто позвать ее к себе. Думал: что за идиотские подростковые фантазии? Думал о том, как она ахнет от неожиданности и сначала станет отбиваться, а потом — перестанет, потому что и сама того же хочет...

Шел рядом, говорил что-то, боялся взять за руку.

Проводил — не до дома, а почему-то до той же пиццерии, где она работала, но только задним числом сообразил, что ей же там, вроде бы, делать нечего, смена же закончилась, так? Она тогда улыбнулась и сказала:

— Спасибо, это было самое необычное свидание в моей жизни.

И зашла внутрь раньше, чем он успел подобрать достойный эпитет, чтобы описать, каким это свидание стало для него. Помахал ей рукой через стеклянные двери, ушел. Дома никак не мог понять, как так вышло: как он мог не договориться о следующем свидании, не попросить ее номер телефона, не узнать, кто она, где живет, да ладно — где живет, как ее зовут хотя бы?! Вернулся через пару дней с твердым намерением уж теперь-то сделать все по-своему, так, чтобы их встреча не была похожа на бредовый сон. И снова они гуляли где-то, и снова говорили, и снова спазмами, приступами накатывало желание, непохожее ни на влюбленность, ни на страсть, ни капли тепла в себе не содержащее, одну лишь жажду обладания. Так и не спросил, как ее зовут. А может быть, и спрашивал, но не запомнил ответа. На работе она совершенно точно носила на груди бейджик с именем. Ни разу на него не смотрел.

И вот — пришел снова, в очередной раз. А пиццерии больше нет, и светловолосой девушки, значит, тоже нет. И не только пиццерии нет, но и того стеклянного аквариума, в котором она располагалась. Теперь вместо нее здесь был воткнут лифт, который — он это точно знал — в этом месте располагаться никак не мог.

Смотрел на лифт и чувствовал себя идиотом-рыцарем перед входом в драконью пещеру. Непонятно, с чего вообще взял, что лифт и пиццерия как-то взаимосвязаны, что сунувшись в лифт, можно узнать, где теперь искать ту самую девушку, до сих пор безымянную, прекрасную, ангельскую. Почему бы для начала не вернуться к плану этажа, не свериться с ним? Может быть, он заблудился, не туда свернул, вообще не на том этаже находится — и не важно, что вот он, обувной магазинчик по соседству, а вон примелькавшаяся за столько визитов тележка с мороженым (почему он ни разу даже этого мороженого ей не предложил? Или предлагал?). Может, это просто другое место, хоть и очень похожее, надо вернуться к плану, посмотреть, разобраться, выяснить, как тут мог оказаться лифт... Вместо этого нажал на кнопку вызова, дождался лифта, зашел внутрь, игнорируя мелкую дрожь пальцев и холод в затылке. Озадаченно уставился на панель с кнопками. Этажей было десять: от минус второго до восьмого. Ну, минус второй, допустим, это нормально, торговый центр и в самом деле уходил под землю на два этажа, там располагалась парковка, большой магазин с товарами для дома и, кажется, что-то еще, не помнил точно. Но вверх-то этажей было всего три. Не четыре, не пять и уж тем более не восемь.

Нажал кнопку восьмого этажа. Затаил дыхание. Вот точно так же когда-то много лет назад он открывал дверь с табличкой "вход воспрещен", не зная, но чувствуя, что это изменит его жизнь... да что за чушь в голову лезет? Ничего не изменилось в его жизни от того, что он не помнит нескольких часов. Абсолютно ничего. Люди порой и большие отрезки времени не запоминают — из-за алкоголя, например. Или просто по рассеянности. Или потому что нечего там помнить.

Не заметил, чтобы лифт куда-то ехал. Не заметил, чтобы он останавливался. Но когда двери лифта открылись, он оказался явно не на втором этаже. Зеленая ковровая дорожка вела вглубь узкого ярко освещенного коридора. Вышел из лифта, прошел по коридору, завернул за угол.

— Вы на собеседование? Присаживайтесь, подождите пару минут, сейчас вас примут, — сказала сидящая за столом девушка, на секунду оторвавшись от телефона и прикрыв трубку рукой. Сказала — и тут же вернулась к разговору, не дав ни шанса объяснить, что гораздо больше каких-то собеседований его интересует вопрос, где он и какой это, к черту, этаж. Постоял немного рядом, надеясь, что девушка вот-вот закончит разговор или снова обратит на него внимание, но она только сделала нетерпеливый жест рукой, указывая на кресло — садитесь, мол, не стойте над душой, — и продолжила ворковать на неизвестном ему языке. Сел, осмотрелся. Нормальная приемная нормального офиса. Кресла для посетителей, кулер, журнальный столик, пресса — то ли рекламная, то ли корпоративная, но на обложке маячил все тот же торговый центр. Какие-то постеры в рамочках на стенах. Двери с золотистыми табличками и нечитаемыми надписями на них. Ну и секретарша, конечно. Ощутимо не хватало какой-нибудь охраны, подумал он, но построить какую-нибудь гипотезу на этот счет не успел: одна из дверей приоткрылась, и выглянувший из кабинета мужчина жестом пригласил его зайти.

Стушевался сначала: его явно приняли за кого-то другого, тут ждут человека на собеседование, надо объясниться и уйти. Потом вспомнил, что находится на несуществующем восьмом этаже бывшего универмага "Волшебный", куда приехал на лифте, которого, строго говоря, быть не должно. Махнул на все рукой, решил: чего стесняться, когда все вот это безобразие совершенно не стесняется с ним происходить? Недоразумением больше, недоумением меньше — какая разница? Встал и зашел.

— Вы вовремя, Ярослав Викторович, — сказал ему хозяин кабинета. Замер, отмер, нашел в себе силы спросить:

— Вы знаете, как меня зовут, значит, ждали именно меня? На собеседование?

— Именно так, — с довольным видом кивнул он. — И вы пришли. Это, можно сказать, половина успеха, если не две трети.

— И что же должно составлять последнюю треть? — вообще-то, хотел спросить, по поводу чего собеседование, но так и не смог. Побоялся, что ли?

— Адам считает, что последняя треть заключается в том, чтобы убедить вас, что вам эта работа нужна гораздо больше, чем нам, — оказалось, в углу сидел еще один мужчина, помоложе, мальчик почти, ну или просто так выглядел. Вот он-то и сказал это, насмешливо глядя на того, кого назвал Адамом. — Но лично я считаю, что это маловероятно. Зато можно попробовать убедить вас, что вам это нужно примерно так же, как и нам.

Наконец-то смог спросить:

— Могу я узнать, о какой работе идет речь?

— Разумеется, сию секунду, — всплеснул руками Адам, засуетился, закопался в бумаги на столе и вскоре с торжествующим возгласом извлек оттуда несколько листков, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся контрактом. Просмотрел по диагонали, пока не наткнулся на слова "технический директор торгового центра". Глазам своим не поверил. Он, конечно, рассчитывал когда-нибудь, через время, дорасти до чего-то подобного, но не сейчас же. Не его уровень, не по его опыту, да и кто вообще нанимает на такую работу, фактически, человека с улицы?..

— Почему вы думаете, что я подхожу для этой работы? — спросил и тут же подумал, что вообще-то, обычно спрашивают как раз наоборот: "Почему вы думаете, что подходите?.." Его потенциальные работодатели усмехнулись одновременно с ним, видимо, тоже оценив ситуацию.

— Мы не думаем, мы знаем, — начал Адам. — Что бы вы сами об этом ни думали, на самом деле у вас есть и опыт, и знания, и достаточно амбиций...

Подумал, что ситуация становится окончательно похожей на абсурдный сон. Ему пытаются "продать" его самого и убедить, что он подходит...

— Все гораздо проще, — прервал Адама тот, второй, из угла. Он встал и не спеша вышел из тени на свет. Посмотрел ему в глаза и понял, что уже видел это лицо. Очень красивое. Неестественно красивое. Точно такое же молодое. Когда-то, приличное количество лет назад. Вспоминал потом иногда. Не помнил только событий, с ним связанных. И до сих пор не помнит. — Когда-то давно ты мне обещал. Что научишься, вернешься и будешь мне помогать. И составлять компанию. Ты, вроде, обычно держишь слово, так мне казалось.

Испытал от этих слов настоящий ужас, почему-то сразу поверил, без тени сомнения: да, обещал, действительно, а что не помнил, с чего вообще решил податься в инженеры-строители, — это частности и детали. Попытался вычленить из сонма вопросов главный, в итоге спросил:

— Кто ты такой?

— Я — в некотором роде и есть этот торговый центр.

Промолчал. Не стал ничего переспрашивать. Сам ведь должен понимать, что такое объяснение ничего не объясняет.

— Можно сказать, что я дух этого места, если так тебе будет понятнее.

О да. Гораздо понятнее, конечно. Снова промолчал.

— Когда мы встретились в прошлый раз, ты мне тоже не поверил, и мне пришлось демонстрировать тебе всякие дурацкие фокусы, вроде перестраивания стен и исчезновения прилавков. Но на этот раз ты приехал на восьмой этаж трехэтажного здания, сам бы должен понимать, что критичность стоило оставить где-нибудь в лифте, — с упреком и даже немного обиженно сказал красавец.

— Точно. Лифт, — наконец-то вспомнил о важном, о том, зачем на самом деле сюда пришел. — Если все так, как ты говоришь, то куда ты дел ту пиццерию, которая была на месте лифта?

"Дух места" понимающе улыбнулся.

— Тебя интересует пиццерия или наша Риточка?

Рита. Ее зовут Рита.

— Вы сами знаете. Где она?

— Мы за ней не следим, — пожал плечами он. — Должно быть, отлучилась поесть. Поэтому пиццерии и не стало, она только на ней и держится. А я просто воспользовался тем, что место свободно. Но если хочешь, можем ее найти.

Кивнул: хочу. Красавец взял пульт, включил телевизор, некоторое время сосредоточенно пялился в экран, прыгая с канала на канал, потом сказал:

— Ну да, угадал. У Риты ужин. Не уверен, правда, что тебе будет приятно на это смотреть...

Подошел так, чтобы было видно происходящее на экране, и убедился: да, смотреть было чрезвычайно неприятно. Изображение — очевидно, с камеры внутреннего наблюдения — демонстрировало какое-то полутемное помещение — из тех, что для персонала. Отстраненно подумал, что угадал, камеры там действительно есть, и вот именно так он бы и выглядел, если бы поддался порыву затащить эту... Риту куда-нибудь. Но он этого так и не сделал. И теперь наблюдал за тем, кто все-таки осмелился это сделать. Он не видел лица мужчины, только затылок, зато Рита сидела на столе прямо лицом к камере, как будто специально так расположилась. Сидела с задранной юбкой, обхватив мужчину ногами, и наблюдала, как он расстегивает ее блузку. А он, разобравшись наконец с пуговицами и облапав грудь через лифчик, повозился, пристраиваясь удобнее, вошел, задвигался старательно...

Стоял, смотрел на ритино лицо, спокойное до полного равнодушия, пытался понять, зачем это ей. Ладно бы страсть, ладно бы она сама этого хотела, но ведь нет же... Она еще крепче обняла его ногами, положила руку на его затылок, притянула к себе. Провела рукой по его шее — единственный похожий на ласку жест, — и из шеи вдруг показалось тонкое нечто, маленькое, но быстро набирающее длину. То ли щупальце, то ли...

Присмотрелся и понял: росток. Какое-то растение пробивалось из основания шеи мужчины, который этого даже не чувствовал, продолжая двигаться так, будто ничего не происходит. Лишь раз он попытался отстраниться от Риты, но она снова притянула его к себе. Росток изогнулся спиралью, на конце его набух бутон. Бесстрастное выражение на ритином лице сменилось ожиданием, нетерпением, а потом легкой досадой. Цветок распустился.

— Понимаешь, ладно продавцы, всякие там менеджеры торговых точек и так далее. Если поддерживать реальность вокруг них в относительном порядке, то они ничего и не заметят, — тихо объяснял тем временем "дух места". — Но другие неизбежно увидят исчезающие и появляющиеся магазины, лифты, или наткнутся в подсобке на что-нибудь странное... в общем, людей приходится подбирать. Таких, чтобы верили своим глазам и при этом не боялись. Вот у нас недавно вырубило электричество во всем здании, потому что одна умная особа решила провести эксперимент с вдохновением трех разных частот... и как, спрашивается, объяснить техническому директору, что неполадки искать не нужно, дело не в них?

Изображение было черно-белое, но почему-то знал, что цветок, темнеющий невнятным пятном, был грязно-бурого цвета, как капли засохшей крови на платке. Рита вздохнула, одной рукой покрепче перехватила свою жертву — в этом уже не сомневался — за шею, а вторую запустила в цветок. Облизала ладонь, откинула голову назад, наверняка застонала, поскольку мужчина оживился и ускорил темп — муха в паутине, червяк на крючке, бессмысленные, бездумные и уродливые конвульсии.

— Он хоть жив-то останется? — спросил и подумал, что, по идее, должен бы возмутиться, броситься спасать человека от ангелоподобной нежити Риты, снова и снова зачерпывавшей что-то из темного цветка. Но нет, жалко его не было нисколько. Ревнует он, что ли? Вот это... существо ревнует? К его, существа, еде?..

— Останется. Риточка аккуратная и умная. Он даже не заметит ничего.

— Сглазил, — сказал Адам, глядя, как мужчина тяжело опускается на пол при ритиной поддержке. Он хоть кончить-то успел — или зря донором поработал?

— Сглазил, — вздохнул "дух". — Да, этого следовало ожидать. Она же в последние дни все с тобой гуляла, вот и проголодалась.

Да, в последние дни она гуляла с ним. Ежевечерне. А значит, это он сейчас мог бы быть на месте того, с цветком, торчащим из шеи. Рита поудобнее устроила мужчину на полу, застегнула на нем брюки, поправила рубашку, присела рядом, проверяя, видимо, жив ли, удовлетворенно кивнула и оторвала стебель от его шеи. Опустила лицо в цветок — должно быть, продолжила есть.

— А почему она со мной этого не сделала?

— Потому что ты так никуда ее и не затащил, кроме кафе. Между прочим, первый случай, Риточка была очень растеряна. Никак не могла понять, что с тобой делать, если ты не еда.

От так легко сорвавшегося с языка красавца слова ощутимо передернуло.

— И что же решила?

— Решила, что раз может гулять, будет с тобой гулять. Ты, правда, при ней глупеешь ужасно — не обижайся, и сам ведь, наверно, понял. Но это ничего, к Рите можно привыкнуть. Вон, Адам же привык.

Вот как, значит, еще и Адам. Тот развел руками под его пристальным взглядом и улыбнулся:

— Директору по персоналу нехорошо тупеть от одного вида сотрудницы. Пришлось адаптироваться. И у вас наверняка получится.

На экране Рита помогала встать пришедшему в себя мужчине. Вздохнул:

— Не зря я всегда боялся этого места.

Взял контракт, начал внимательно и вдумчиво читать. Зачем ему это? Ради какой-то мистической твари, для которой такие как он — просто пища? Все бросать, окунаться по самую макушку в местные тайны, от которых уже сейчас голова пухнет, — из-за Риты? Ну, а почему бы и нет. У каждого свои недостатки. Галя, вон, совершенно не мистическая тварь, но мозги и силы выедала так же эффективно и гораздо более болезненно. Подумал, что так и не знает, что из себя представляет тот цветок, которым Рита питалась. Жизненные силы, энергия, еще что-нибудь столь же невнятное? Решил, что у нее и спросит.

Не нашел ни надписей невидимыми чернилами, ни пункта мелким шрифтом о пожизненном рабстве или продаже души. Сказал себе, что непременно об этом пожалеет. Поставил подпись.

* * *

— А если она его все-таки сожрет? — с сомнением спросил Адам, закрыв дверь за новым техническим директором.

— Не сможет. Он принес ей белые цветы, и еще не раз принесет. А она белых цветов всю жизнь ждала, это обещание избавления и еще что-то символическое для нее — я не помню уже, в чем там дело... в общем, нет, она его не тронет, если он сам не нарвется.

— Ладно, допустим, уже легче. А если он сорвется, наблюдая за ее трапезами?

— Ну, ей же в любом случае придется переходить на какой-то другой тип питания, — сказал дух места, будто это нечто само собой разумеющееся. — Вот пусть и переходит быстрее.

— А с чего ты взял, что она сможет? Столько лет не могла, а теперь вдруг...

— Ну ради него же. Он принес ей белые цветы. Ей есть ради кого стараться. Значит, сможет.

— А если все-таки...

— Сможет, — рявкнул он, и в голосе его послышался лязг металла. — Я сказал.

— А, ну раз ты сказал, тогда конечно, — без тени иронии отозвался Адам. — А все-таки, почему именно он? Ну, виделся ты с ним когда-то, так мало ли с кем ты виделся. Не верю, что дело только в этом.

— Правильно не веришь, — лукаво улыбнулся он. — Дело все в том, что этот мальчик в детстве отлично играл в карты. И сейчас наверняка играет не хуже. А хороший и азартный партнер по играм — это очень, очень важно.

— И все ради этого?

— Конечно. Все ради этого.