Ярость 2 (джен)

Глава 2.

17 августа 1991г. Англия, пригород Лондона

Роб Грейнджер просыпался в уютной, но слишком большой кровати. Черт возьми, чтобы дотянуться кончиками пальцев ног до противоположного края, Робу приходилось руками упираться в спинку и тянуться словно преступнику на дыбе. Кстати, возможно вас несколько смущает резкая смена фамилии нашего героя, но тут нужно понимать с кем пришлось иметь дело новоявленному мистеру Грейнджеру.

Матриарх семейства, Эмма Грейнджер, высокая женщина с весьма худой, но справной конституцией, терпеть не могла бюрократов. Стоило одному из крючкотворов появится в стоматологической клинике Грейнджеров, как становилось понятно, откуда растут ноги у слухов про садизм зубных врачевателей.

Так что, уже через неделю Эмма решила, что бумажная волокита с усыновленным волшебником не может способствовать его интеграции в социальную ячейку, под гордым названием «семья». Роб, по правде, ни слова не понял из этой тарабарщины. Но раз сказали поставит роспись на бланке в качестве согласия на какой-то там процесс, то и пускай.

Бывший Стейн, нынешний Грейнджер влепил крестик в нужную графу, а на недоуменные взгляды ответил простым — «а…». Договорить парню не дали — такого мата нежные ушки новоявленной сестрены могли не выдержать.

Пришлось, с трудом, переводить на классический английский фразу «я не умею писать». Как выяснилось, при профессор МакГонагалл Роб разговаривал нормально лишь потому, что пребывал в глубоком шоке. Пусть и значение слова «шок» он узнал позже. Обычно для него это означало, удар током от какого-нибудь фараона. А тут, оказывается, такие медицинские и психологические высоты, что и какой-то там Фрейд не разберет.

В общем, после этого можно с чистой совестью сказать — понеслась. За мальчика взялась сама Эмма Грейнджер и даже Гермиона смотрела на новоявленного брата с глубоким сочувствием.

За считанные недели, ударными темпами, парень был обучен письму и чтению. Теперь Роб вполне сносно читал по слогам, и мог с сотней ошибок переписать… два предложения из книги.

На этом Эмма успокоилась и передала приемного сына ниже стоящим инстанциям — мужу и дочери. Элвис Грейнджер, названный, как нетрудно догадаться, в честь известного музыканта, был добрейшей души человек. Собственно, этой доброты в нем вмещалось разве что не двести фунтов — настолько Элвис пугал бугристыми мышцами… Хотя, вернее будет сказать, бугристыми мышцами со старых фотографий, времен сборной колледжа по регби. Сейчас же Грейнджер больше походил на какого-нибудь байкера. Мышцы хоть и были покрыты толстым слоем жира, но все же еще проглядывались наружу.

И вот это сосредоточие доброты и мягкости взяло Роба в оборот, затащив в гараж и начав обучать великой премудрости — как разобрать и собрать двигатель, где находится ключ на двенадцать, зачем нужен какой-то там вал, как проверить уровень масла, как заменить стойку Форда стойкой Шевроле, где лучше всего подвинтить подвеску, чтобы сделать ход более мягким и прочим премудростям.

Вылезая из гаража, Роб больше походил на беспризорника, чем за полгода до этого «переселения». Чумазый, потный, в замасленной майке-алкоголичке, дырявых шортах и прочих атрибутах гаражного священно-действа, парень шел в душ, где быстренько превращался во вполне себе приличного члена общества.

Мальчик поднялся с кровати и, сладко потянувшись, подошел к слишком большому зеркалу, чтобы не упомянуть его в этой истории. Огромное, почти от пола и до самого потолка, оно потрясало воображение Грейнджера, заставляя того невольно уважительно присвистывать.

В отражении парнишка увидел вполне себе аккуратного ребенка. Короткая, немного старомодная стрижка, почти прошедшая болезненная худоба и смуглая кожа, покрытая сеточкой мало-заметных шрамов — наследства прошлого. Единственное, что никак не вписывалось в общую картину — волчьи глаза и опасно поджатые губы. Роб, словно маленький хищник, был постоянно готов к схватке за жизнь. И не просто готов, он словно жаждал её. Отчаянно желал схватиться с кем-нибудь и бить, терзать, рвать пока чужая кровь не зальет его лицо.

Грейнджер глубоко вздохнул и резко выдохнул.

Приступы ярости неустанно следовали за ним на протяжении всей, не такой уж и большой, жизни. Справляться с ними было не трудно. Достаточно представить, что переплетение ярости и гнева — это лишь комочек багряного света, который ты ловко загоняешь в бочонок, находящийся где-то под левой ключицей. Бочонок, в свою очередь, надо закрыть плотной крышкой и вуаля — на какое-то время волчьи глаза превращаются во взгляд обычного пацана.

— Завтрак! — раздался строгий окрик.

Грейнджер, без преуменьшения, рванул в ванную комнату, по дороге неудачно столкнувшись с новоявленной сестрой. Знакомьтесь — мисс Гремиона Джинн Грейнджер. Сосредоточие вселенской похоти, красоты и страстного желания поскорее постичь взрослые утехи… И, конечно, все выше сказанное является наглой ложью и обманом.

Гермиона не была красавицей, но и дурнушкой её тоже не назовешь. Вполне приятное, круглое личико, теплые, светло-карие глаза; пышные, вечно всклоченные каштановые волосы и полное отсутствие гормонов.

Сестра Роба предпочитала проводить время за уроками или за чтением научной литературы. В последнее время она буквально один за другим проглатывала учебники по волшебству.

Одетая в смешную бирюзовую пижамку в горошек, девушка удивленно потерла ушибленный лоб и посмотрела на Роба. Не то чтобы Грейнджер сильно ревновала родителей к усыновленному волшебнику, скорее она каждый день с удивлением заново обнаруживала, что больше не является единственным ребенком в семье.

— Доброе утро Роб, — улыбнулась леди и как ни в чем небывало прошествовала в ванную комнату.

— Доброе утро, — вздохнул парень и пошел следом.

Без толкотни и ругани, ребята тщательно почистили зубы, умылись и разошлись по комнатам. Переодевшись в повседневную одежду, они так же чинно спустились на первый этаж, где их ждали родители.

На столе уже стояло четыре тарелки каши, несколько тостов, ветчина, масло и плавленый сыр. По словам Эммы именно так и должен выглядеть завтрак уважающего себя англичанина. И с этим были согласны все. Все, кроме Элвиса.

Объемистый мужчина явно имел по этому поводу свое, отличное от жены мнение, но не спешил озвучивать его. Ведь как говориться — спокойна жена, цела голова. Хотя, по мнению Стейна, сложно представить, как эта миниатюрная, хрупкая женщина может навредить такому гиганту.

— Какие у вас планы на сегодня? — с улыбкой поинтересовался Элвис, тоскливо смотря на небольшую порцию каши.

Диета и Грейнджер-старший понятия настолько несовместимые, что иной ученый разделил бы их на разные пласты реальности.

— Я еще не дочитала теорию трансфигурацию для второго курса, — пробурчала Гермиона, утыкаясь носом в какой-то научный журнал.

Эмма, раскладывая по тарелкам овсянку, приободряющее улыбнулась дочери. Элвис же, украдкой, так, чтобы видел только Стейн, картинно закатил глаза.

Собственно, когда Гермиона говорила «не дочитала», она подразумевала «не выучила наизусть». Боже, знай МакГонагалл что родители купили дочери учебники сразу за три курса, она бы даже не нашла что сказать! Не нашел и Стейн. Для него подобное рвение к учебе было в новинку. Хотя, скорее всего, это как-то связанно с тем, что мальчик вообще никогда в жизни не учился.

— А у тебя Роб? — мягко поинтересовалась Эмма.

Стейн, а он так себя иногда все же величал, тут же разомлел. Приемная мать как-то особо произносила этот обрубок от настоящих имен. Оно звучало мягко, нежно, тепло и совсем не походило на грозный рык или мерзкий плевок биологических родителей и сестры. Те, произнося «Роб», вкладывали в эти три буквы самый пакостный звук, которой только можно отыскать во всем графстве.

— Я думал прогуляться, — пожал плечами мальчик, но стушевался, наткнувшись на осуждающий взгляд Эммы. Даже Элвис, оттопыривший было большой палец, как-то быстренько этот самый палец втянул в кулак, что со стороны выглядело будто тот и вовсе сдулся. — Вернее, я хотел сказать, что займусь чтением и счетом.

Матриарх удовлетворенно кивнула и, достав довольно внушительных объемов портмоне, вытащила из него, сверкнув крокодиловой кожей аксессуара, десять фунтов.

— Вот, — произнесла она, положив деньги на стол. — В два часа откроется лавка миссис Эрченс — купите бутылку свежего молока. Все поняли?

Гермиона отстраненно кивнула, будучи погруженной в собственные, без всякого сомнения, гениально-научные мысли. Роб же, простак и малограмотный полу-дурак, чуть было не вскочил по стойке смирно и не козырнул на манер летчика-истребителя. Спорить с «миссис Мутер» у него не возникало ни тени желания.

На этом завтрак был закончен. Очередь мыть посуду принадлежала… посудомойке и поэтому взрослые, чинно клюнув друг друга в щеки сели… в один мерс комплектации «лонг» и упорхнули в безумно дорогую клинику, где лечили не менее безумно дорогие зубы.

Роб, облегченно выдохнув, хотел было поболтать с Гермионой, но та, промямлив что-то маловразумительное, упорхнула в гостиную, где её ждали: старое продавленное кресло и очередной неподъемный толмуд.

Роб, конечно же, уважал сеструху за подобные умения — сам он с трудом, по слогам, читал слово «премьер-министр», полагая эту конструкцию верхом искусства чтения. Что ж, в очередной раз, во всяком случае — до двух часов, новоявленный Грейнджер оказался совсем один в огромном доме.

Мальчик, предварительно оглядевшись, взлохматил отросшие волосы и, не долго думая, отправился к гениальнейшему изобретению человечества — телевизору.

Роб откровенно не понимал, что можно находить в толстенных толмудах по магии, когда в гостиной стоит телик, размером с предыдущее место жительства Роба!

По ту сторону экрана показывали новости. Их Стейн, то бишь — Грейнджер, любил больше всего. Быть в курсе новостей — это важно. Раньше это могло спасти шкуру. Когда знаешь какую банду прижали, всегда становится понятно где фараоны уже понюхали и куда можно идти на подработку. Попадать же в детскую колонию… ну, не будем о грустном.

Итак, показывали, как обычно, военный конфликт в Хорватии. Говорят, там какие-то неправильные люди боролись с такими всеми правильными. Смысла Роб не понимал, но картинка была отпадной. Выстрелы, сверкания кассетных бомб, залпы артиллерий, крики находящихся под обстрелом журналистов, пытающихся перекрыть свист пуль — сказка.

Именно за этим занятием — щелканьем по каналам в поисках военных сводок Роб и провел ближайшие несколько часов. Кайф, как это обычно и бывает, обломала Грейнджер. Почему-то парнишка никак не мог привыкнуть к тому, что ему нужно называть этих людей по именам.

— Как ты можешь смотреть … это? — спросила Гермиона (вот! Будто на зубах скрипит!).

— А как ты столько читаешь? — вопросом на вопрос ответил Роб.

— Мне нравиться учиться!

— А мне нравиться, — Роб хотел уже было сказать, что ему нравиться, но так и не смог подобрать подходящего слова. — В общем, нам уже пора?

Девочка кивнула и развернулся к прихожей.

Роб вздохнул и нехотя выключил телевизор. А там как раз танк к зданию подъезжал. Эх, невезуха. Но делать нечего — надо сходить в магазин. Роб не был из тех детей, которые готовы делать что угодно, лишь бы не делать то, о чем попросили. Тем более, если попросили люди, которые относятся к тебе со всей теплотой.

— Ты переодеться не хочешь? — спросила Гермиона, открывая дверь на крыльцо.

— Да мы же быстро, — пожал плечами Роб.

Девочка не возразила. Им действительно нужно было всего лишь пройти два квартала. И несмотря на то, что теплые летние деньки остались в прошлом, вряд ли Роб задубеет из-за коротких бриджей и обычной майки.

Раньше ему приходилось ходить в куда более проветриваемой одежде и ничего — закалился.

— Ты ведь знаешь, что мама опять будет у тебя спрашивать математику и английский?

Роб мысленно выругался. Уж больно миссис Грейнджер дотошна. Всегда по вечерам дает ему какие-нибудь задания. В основном по математике, конечно, но иногда еще и чтение с письмом проверяет.

— Отвечу, — мальчик подумал и добавил. — Как-нибудь.

Гермиона скептически взглянула на брата.

— Если бы ты все учил не за пять минут до прихода родителей — было бы проще, — буркнула она.

— Ой, — отмахнулся Роб. — Ты же знаешь, у меня просто не получается так же сидеть над учебниками как и у тебя.

Грейнджер ничего не ответила. Элвис как-то ненароком обмолвился в гараже, что Гермиона просто завидует. Ей для того, чтобы что-то выучить и понять, надо тратить немало времени над учебниками. С другой же сторону у Роба все получается в лет. Ну, почти все, например, информатику он хоть кол на голове теши — не понимает.

Вот как изображение может появиться на мониторе, когда эта адская установка подключена одними лишь проводами?! Нет, здесь явно не обошлось без магии, пусть Миссис и утверждает обратное.

На улице, несмотря на предосеннюю прохладу было довольно уютно. Одинаковые ряды столь же одинаково дорогих домиков действовали умиротворяюще. Хотя, по сравнению с тем районом, где жил раньше Роб, даже лачуги Южной Африки будут действовать так же.

По дорогам ползли немецкие и американские автомобили, сверкая хромом и перламутром, а по тротуару шагали люди. Они немного походили и на машины и на дома. Немецкая выправка сочеталась с английской одинаковостью. Стейну это не нравилось. Впрочем, проще сказать, что ему нравилось, чем то, от чего возникало чувство раздражения…

Лавка булочницы и молочницы по совместительству нашлась за вторым кварталом. Небольшое двухэтажное здание, где на первом располагался магазин, а на втором — жилые комнаты. У молочницы даже была очень приятняя на вид дочка, частенько стоявшая за прилавком. В те дни магазин собирал особенно большую выручку. Столь же большую, как и грудь леди, слабо прикрытую нескромным декольте.

Стейн надеялся, что сегодня молоко продавать будет именно она.

Звякнул колокольчик и Роб втянул носом аппетитные ароматы. Увы, около стилизованной под старину кассы находилась сама миссис Эрченс. Немного тучная для своих сорока и в белоснежном фартуке, она выглядела несколько необычно. Необычно для Роба. Как, в целом, и все вокруг.

— Гермиона! — всплеснула руками хозяйка лавки. — Давно тебя не видела, дорогая.

— Здравствуйте.

То, что большинство принимали за надменность, на самом деле было стеснительностью. Умная девочка стеснялась в этом мире абсолютно всего. Роб этого не понимал, но ничего против не имел. Девочка, как и все семейство Грейнджер, нравились ему. Они были другие. Не такие как все, кого прежде видел мальчик.

— Как мама с папой? — спросила продавщица, запаковывая в коричневый пакет молоко и несколько булочек. Роб сглотнул слюну.

— Они уехали по делам.

— Эх, — вздохнула женщина, протягивая пакеты. — Что за сумасшедшее время. Родителям постоянно приходится ездить по делам, чтобы дети могли поесть.

Стейн не нашел в этой фразе ничего сумасшедшего. Видимо миссис Эрченс не в курсе, как живут в других районах города. Там некоторым ради этого приходиться убивать. Ну или убегать…

— Спасибо большое.

Гермиона забрала пакет и пошла на выход. Да, действительно — со стороны это выглядело очень грубо. Но хозяйка лишь улыбалась и махала в след пухлой ручкой. Роб жалел, что в данный момент на её месте была не дочь. Когда младшая Эрченс махала ручкой, «махались» и некоторые другие её достоинства. Причем весьма и весьма.

Забрав пакет у девочки, Стейн зашагал рядом. На душе было легко. Конечно, левую ключицу привычно тяготил комок ярости, но в доме Грейнджеров о нем постепенно забывалось. Свежий воздух чуть щекотал неприкрытые щиколотки, а ветер трепал отросшие волосы.

— Пойдем на площадку? — вдруг сказал Роб.

— Мне еще трансфигурацию дочитывать, — недовольно напомнила Грейндежр.

— А я покачаю тебя на качелях!

Гермиона замерла и недоверчиво посмотрела на «брата». Тот же выглядел как невинный агнец на заклании. То есть с надеждой в глазах и мольбой в голосе. В итоге девочка сжалилась, к тому же она очень любила, когда её качали на качелях.

Площадка была всего в нескольких поворотах и в это время суток там никого не было. Кто поменьше — те еще в детсадах, а кто постарше — ну, у них есть дела поинтереснее, чем детская площадка.

Поставив пакет на скамейку, девочка забралась в качели. Старенькие, они еще были на цепях, а не длинных металлических жердях. Это сейчас все пекутся о безопасности, а раньше «солнышко» считалось вполне себе обыденным делом.

Видимо заметив некий авантюрный отблеск, Гермиона попросила не усердствовать в качании. Робу со вздохом пришлось согласиться.

Он встал позади худенькой, толщиной со спичку девочки (из-за чего её копна волос выглядела еще более… «копнистой») и начал постепенно её раскачивать, аккуратно толкая ладошками в спину. Когда же Гермиона уже начала одновременно смеяться и повизгивать от страха приближающегося «солнышка», Роб поумерил пыл.

Почему-то ему было очень хорошо и спокойно на душе. Вот так просто стоять и качать еще несколько месяцев назад незнакомую девочку. Наверное, потому, что она никогда не смотрела на него так, как там и как соседи Грейнджеров. Роб не очень ожидал, что в нем когда-нибудь увидят родственника, но, может, «друга».

Стейн как-то несколько раз слышал это слово — «друг». Вот только не знал, что оно обозначет. Вроде как человека, который тебе безвозмездно помогает. Что же такое «безвозмездно», мальчик тоже не особо понимал. В его мире за все надо было платить, и отдать что-то даром… Частенько, даже за право дышать приходилось драться.

— Роб! — вскрикнула Гермиона и мальчик очнулся.

Да, действительно, мир не может быть настолько простым и радужным… Даже если это район богатеев, дантистов и странных людей, называющих себя «программистами». На площадку шло пятеро ребят. Возрастом от четырнадцати и до шестнадцати, они были дорого одеты и с ухоженной кожей на лице.

И все же один их вид давал понять, что с качелями придется повременить.

Роб поймал Гермиону, останавливая её на полном ходу. Плечи от такого заныли, но Стейн уже не обращал внимания на боль. Его сердце забилось быстрее. Кулачки зачесались, а в районе ключицы начало гореть. Все вдруг стало таким четким и простым. Намного проще, чем минуту назад. Все, словно, стало родным.

— Держи, — Роб всучил Гермионе пакет. — Когда я скажу — беги за помощью.

С этими словами мальчик развернулся и шагнул в сторону петерки. Те усмехались и переглядывались, напоминая гиен, виденных Робом по телевизору. От них пахло угрозой и издевкой. Самый любимый запах Стейна.

Он втянул его полной грудью, чувствуя, как в голове набатом стучит его собственное сердце. О да, этот запах был лучше и приятней сдобной булочки и духов дочери миссис Эрченс. Запах драки…

— Мелюзга, вы разве не знаете, что эта площадка платная, — голос у заводилы был густой и низкий. Как и положено «пугалу» в банде. — С вас все, что есть в пакете или пять фун…

Не успел он договорить, как Роб крикнул:

— Беги! — и рванул к противнику.

Разница между холеными «гопниками» богатого района и нищими малолетними-бандюганами из того района была лишь в одном — первые еще и ходили в какие-то спортивные секции. Тот, кто утверждает, что в уличной драке побеждает «уличный дратист», никогда не спаринговался с боксером.

Простой прямой удар в скулу, вместо того чтобы вырубить «пугало», врезался в воздух. А следом в живот Робу прилетел пудовый кулак. От такого удара у двенадцатилетнего мальчика вышибает весь дух, а изо рта лезет завтрак и слюна.

— Что…

Пугало не успел опомниться, как хрустнуло его колено. Площадку затопил детский вополь боли и страха. Тот, кто говорит, что в уличной драке побеждает боксер, никогда не дрался с тем, кто злее чем он. А на этом свете не было существа злее, чем Роб Стейн.

Его били с самого детства и он дрался еще до рождения — говорят, в утробе его матери был еще один мальчик, так и не доживший до своего рождения.

Какой-то мягкий кулак, за свою жизнь разбивший лишь несколько десен и в перчатках колотивший боксерскую грушу не мог пробить дубленую шкуру уличного волчонка. Удар же пяткой навсегда поставил крест на любой спортивной карьере «пугала». Коленка выгнулась под неестественным углом и джинсы из синих стали багровыми.

Противники на секунду замерли, а Роб и не думал останавливаться. Игнорируя боль в животе, он уже приблизился к другому задире. Ярость вырвалась на свободу, затопив все естество Роба. Все, о чем он думал — «жаль, что их только пять». Стейн хотел драться с десятью, с двадцатью, с со ста ублюдками. Он хотел драться со всем миром.

Вновь выстрелил кулак, в очередной раз натыкаясь на пустоту.

Противник отошел вправо и чуть назад, хватая Роба за локоть и каким-то хитрым движением поваливая его на землю. Связки как ошпарило и Роб зарычал от боли. В следующее мгновение он сжал зубы на ахиллесовом сухожилие. Сквозь вкус явно нестиранных нсоков почувствовался привкус крови, а в голове словно струна лопнула. Еще один крик и еще одно падение.

В этот же момент на Роба обрушился град ударов. Его били ногами по всему телу, но попадали лишь по подставленные ноги и предплечья.

Стейн катался по земле, уворачиваясь и принимая на себя лишь удары вскользь. Он оставляли ощущение, будто на кожу падают капли кипящего масла, но не ломали кости. Одни лишь синяки — с этим можно справиться.

Увидев сквозь град ударов просвет, Роб буквально выстрелил правой ногой. Мысок врезался в пах третьего мальчика и по пальцам прошлось ощущение «всмятку». Как если ударить по скорлупе футбольной буцей.

Мальчика вырвало и он рухнул на землю — осталось всего двое. И на одном из них, схватив и повалив на землю, уже сидел Стейн. Схватив задиру за лопоухие уши, он бил проитвника головой он землю, пока руки и пальце не соскользнули с «зажима» из-за крови.

Кувырнувшись в сторону, Роб вскочил на ноги. Его сердце стучало так быстро, что ритм сливался в сплошное гудение товарного поезда. Порванная рубашка была залита своей и чужой кровью. Правый глаз ничего не видел из-за лопнувших сосудов и рассечённой брови. Изо рта тянулась ниточка густой крови.

Сплюнув лишние, выбитые зубы, Роб пошел на последнего из пятерки. Левая, заломанная рука плохо шевелилась в локте, а в правом боку все горело. Видимо ребро треснуло. Радовало то, что враги выглядели хуже. Особенно тот, который уже блевал желчью и держался руками за желто-красное пятно на штанах.

— Не подходи! — скорее испуганно, чем угрожающе крикнул «бандит».

С этими словами, дрожащей рукой он достал из кармана выкидной нож. Сверкнул лезвие. Роб оскалился, от чего из губ в кровь прыснуло еще больше крови. Из-за пояса он достал длинный замерз.

— Отвали!

Но Роб не «отваливал» от драки. Скользнув по земле, он вплотную приблизился к противнику. Лезвие ножа прошипело по груди, оставляя алую полоску. Когда-нибудь она станет новым шрамом, совсем незаметным на фоне следа от когтей оборотня. Те же сейчас горели даже сильнее, чем ярость.

Ударив по запястью противника коленом и выбив нож, Роб свободной рукой обхватил неприятеля за шею и притянул к себе. Жало самореза впилось в левый бок, погружаясь в толстую кишку. Потом еще раз, и еще, и еще, и еще.

Жало раз за разом находило свою цель до тех пор, пока тело в руках Роб не обмякло. Нет, Стейн не убил этого засранца. Тот просто потерял сознание от боли, а в ближайшие несколько месяцев любой акт «дефикации» будет вызывать у засранца незабываемые впечатления.

— Роб! — раздался девичий вскрик.

Мальчик обернулся и увидел как Гермиона выпрыгивает из полицейской машины,а перед ней вышагивают два патрульных с дубинками наголо.

— «Предатльница!» — подумал мальчик, не веря своим глазам.

Как она могла! Как она могла привести копов! Нет, им мальчик точно просто так не дастся. Он было развернулся бежать. Но с другой стороны подъезжала еще одна патрульная машина, да и с той же стороны звучали сигналы скорой.

Роб сильнее сжал саморез, ярость клокотала внутри него. Нет, он не побежит. Больше никогда не побежит.

Развернувшись обратно, Роб сплюнул кровью и рванул к фараонами. Жало самореза сверкнуло в последний раз и мальчик рухнул на землю, хватая ртом воздух. Его пресс мог выдержать десяток ударов, но был сражен одной резиновой пулей. Второй же выстрел в область центра массы отправил Стейна в небытие.

Полицейский участок

— Да он моего сына инвалидом оставил! Он ему колено сломал!

— А моему разбил… разбил…

Сухонькая женщина не смогла договорить и залилась слезами. Десять человек родителей сгрудились вокруг семьи Грейнджеров и от самоуправства их отедяли лишь приехавшие на вызов констебли.

— И что он разбил твоему «мальчику», — прокряхтел Элвис. — Наверное яйца, да? И слава богу — хоть не будет портить генофонд нации.

— Да я тебя!

Отец поверженного противника хотел было в очередной раз ринуться в «разборку», но на этот раз констебль Джонс достал шокер. Никому не хотелось отправляться в нокаут, так что народ поумерил пыл.

— Пятеро пострадавших, мистер Грейнджер, — сказал младший следователь, на руках которого лежала папка с делом Роба «Стейна» Грейнджер. — У всех тяжелые повреждения. Двое в операционной, а один в отделение интенсивной терапии. Не говоря уже о том, что все они теперь инвалиды.

— А давайте не будем говорить еще и том, что все дети района жаловались на эту пятерку и их «поборы», — передразнил Элвис.

Он как гора возвышался над всеми и свои телом прикрывал дверь в сторону «обезьянника», где сидел ни на что не реагирующий Роб.

— Дети преувеличивают! — визжала мерзкая мамаша одного из «бандитов». — Наши мальчики самые лучшие на свете! Они просто играли!

— Вот и теперь пусть играют. Если смогут.

— Да я засужу тебя, — тряс пальцем тучный родственник «пугала». — И твоего мелкого засранца. Тупого, нищего отброса. Мерзкого шлюхиного сы…

Не успел он договорить, как Элвис, рыкнув разъярённым боровом, взмахом руки отшвырнул констебля на пару футов и как гора возвысился над сквернословцем. Поток брани поутих как-то сам собой.

— А ну повтори, — Элвис взял «папашу» за грудки. — Что. Ты. Сказал. Про. Этого. Несчастного. Мальчика?!

С каждым словом бывший регбист поднимал «папаню» все выше и выше, пока блестящая лысина не оказалась в опасной близости от вентилятора.

Не известно, что произошло бы дальше, если бы вместе с хлопком в центре зала не появилась женщина в изумрудной мантии и с палочкой наголо. В этот момент все замерло. Совсем как тогда…

Роб Стейн

Да, дома было намного лучше, чем в участке. Если признаться, Стейну казалось, что его участь предрешена. Когда он очнулся повязанным на заднем сидении «шлюхо-возки», по недоразумению названной патрульной машиной, он уже мысленно примерял тюремную робу.

Вряд ли благопристойные господа Грейнджер решаться впрячься за него в такой ситуации. Какого же было удивление мальчика, когда Элвис на своем Ягуаре лихо подрезал фараонов, вынудив их остановиться у обочины. Тридцать минут криков и вот кортеж уже едет в участок. Там собираются все родители и даже два адвоката и начинается форменный цирк. Потом, внезапно, появляется профессор МакГоногалл, морозит всех словно ополоумевший Доктор Фрост и вызывает целителей из какого-то там Мунго.

В итоге всем еще, в добавок, чистят память (Роб же говорил что компьютеры связаны с магией!!) и обещают за пару часов поставить детей «на ноги». Сама же чета Грейнджеров, вместе с профессором, уезжают домой. И вот теперь все они сидят в гостиной, а Роб не верит тому, что он малого того, что внезапно цел, здорово и даже напоен теплым чаем, так в добавок ко всему еще и не выслан в какую-нибудь кутузку или приют.

— Мистер Стейн, зачем Вы на них напали? — строго спросила МакГонагалл, поправляя очки половинки.

Странно, от неё пахло так же, как от кошек. Роб не любил кошек — они частенько за ним охотились, путая с птицей.

— Я не нападал, — возмутился Роб. — Я защищался! И защищал!

— Кого? — удивилась профессор.

— Гермиону, конечно!

Сейчас Роб понимал, что он допустил ошибку. Никогда нельзя честного человека просить привести помощь. В какой, к дьяволу, вселенной копы — помощь! Но тут уж, как говориться, — сам виноват.

Сама Гермиона в данный момент была отослана на второй этаж. Мол, не для её ушей предстоящий разговор. Вот только Стейн знал, что через открытую нынче вентиляцию все слышно прекрасно.

— Целители не нашли в воспоминании мальчиков ни тени нападения, — возмутилась профессор.

— Ну да — им, наверное, было лень копаться в куче дерьма.

— Роб! — воскликнули Грейнджер.

— Ну или что у них там вместо мозгов, — закончил мальчик.

— Если бы Гермиона не догадалась использоваться магию, чем привлекла мое внимание, как и всего министерства, ты бы оставил инвалидами пять детей!

Ого! Оказывается, Гермиона уже умеет использовать магию, а Роб пока с трудом считает. До десяти. Со шпаргалкой.

— Послушайте, — вздохнул Роб и задрал майку. — Вот тогда я не знал, что они всегда нападают, — мальчик ткнул пальцем в шрам на левом боку. — И тогда не знал, — очередной шрам уже на груди. — И даже тогда не знал, — на этот раз на бедре. — А вот тогда — знал, — и он протянул руки.

Под правильным углом света было видно, что все костяшки, первые фаланги пальцев и тыльные стороны ладоней в шрамах. Такое впечатление, будто этими руками стену били, а не в драках участвовали.

— Они всегда нападают, — спокойно произнес Роб. — Что им не отдай, на какие унижения не согласись — они все все равно нападут. Так что я предпочитаю бить первым.

— Ты их чуть не убил! — вскрикнула профессор.

— Их было пятеро! — в свою очередь возмутился Роб. — Если бы я с ними в салочки играл, вы бы сейчас возмущались не моему поведению, а тому как такие подлые уроды посмели обидеть в пятером доходягу. И лечили бы ваши колдуны не их, а меня! Или Гермиону! Или вы думаете я не знаю, что эти уроды учатся в её школе и все время дразнят и задираются!

Родители Гермионы вздрогнули и переглянулись. Миссис повернулась к вентиляции и громко произнесла.

— Дочка, это правда?

Через пару мгновений из глубины решетки донеслось:

— Да.

Пару минут в гостиной висела тишина.

— Как бы то ни было, я назначу вам два месяца отработок сразу с первого сентября, — сказала внезапно успокоившаяся МакГонагалл. — И, как ваш будущий декан, я буду пристально следить за тем, чтобы вы не ввязались больше не в одну драку.

Роб, конечно, не был и близко умным человеком, но его сообразительности хватило чтобы уловить оговорку.

— А почему вы мой будущий декан?

МакГонагалл фыркнула. Совсем как кошка.

— Сперва оборотень. Потом пять юношей старше вас на несколько лет… Я, мистер Стэйн, прилюдно признаю Слизерин лучшим факультетом школы, если по какому-то чуду вы не окажетесь на Гриффиндоре.

Несколько часов спустя

Элвис, в прямом смысле этого слова, вызвал Роба в гараж. Мальчик шел туда с немного опущенной головой и сжатыми ягодицами. Не из-за страха, а просто хотел приготовиться к порке. Кажется, именно так назывался акт воспитания в приличных семьях.

Сам Элвис — гора мышц и жира, стоял около технического серванта. Там он держал какие-то коробочки, баночки и прочие емкости со всевозможными шурупами и гайками.

— Сэр, — окликнул Роб.

— Подойди ближе, — непреклонно скомандовал Элвис.

Стейн выдохнул и сделал несколько шагов.

Грейнджер покопался в самом большом ящике. В свете электрической лампы сверкнуло что-то стальное и Роб непроизвольно зажмурился. Вот только вместо жгучей боли, на его левом запястье внезапно появилось нечто тяжелое и холодное.

— Не разбей только.

Стейн открыл глаза и увидел «котлы»… то есть, как говорят цивилизованные люди — очень дорогие часы. И они были вовсе не на витрине и не на руке какого-нибудь франта, а на его относительно тонком запястье.

— Это…

— Это часы, которые я выиграл на национальном первенстве, — сказал Элвис. — Их носят только чемпионы. Браслет, по традиции, менять нельзя, так что на меня уже не налезут, а тебе на вырост будут в самый раз.

Роб смотрел на черный циферблат и красные стрелки, бегущие от одной багряной цифры к другой. Внизу шла надпись производителя. Какой-то там «Константин». Первой слово было сложно прочитать.

— Мама еще устроит тебе взбучку и наверняка накажет отлучением от телевизора, — у Роба от такой угрозы сердце в пятки рухнуло и задрожали коленки. Его лишат телевизора!! О боги, не какие драки не стоят такого! — Но я хочу, чтобы ты знал — никогда не слушай тех, кто говорит, что все проблемы можно решить одними только словами.

Элвис неожиданно протянул вперед свои руки. И стоило свету правильно на них упасть, как Роб увидел то же самое, что и в зеркале — шрамы.

— Этим миром начинают править женщины, которые очень часто забывают, почему мужчины дерутся.

Стейн поднял голову и наткнулся на взгляд по-настоящему понимающих глаз. И эти глаза человека, не обязанного никак помогать мальчику из «ямы». Не обязанного нападать на полицейских ради его защиты. Не обязанного оказывать поддержку и заботиться. Не обязанного даже смотреть в сторону, такого как Роба. Все это вдруг стало возможным описать одним словом — «друг».

У Стейна вдруг застрял в горле комок. Внезапно он понял, чего был лишен все эти годы. Все эти годы у него не было ни одного друга.

Мальчик, не дав волю неизвестному слову «слезы», крепко обнял Элвиса. Ну или вернее будет сказать — попытался обнять. А если еще вернее — распластался на огромном животе бывшего регбиста.

Волосы растрепала могучая и очень теплая рука.

Через две недели в Хогвартс уходил поезд.