Элементы (джен)

В Черкизово жили звери.

Когда я был подростком, Москва делалась не на административные округи, как сейчас, а на районы. Наш назывался Первомайский — в народе просто Измайлово. С одной стороны от нас находился район Перово, а с другой — Куйбышевский, в котором располагалось то самое Черкизово, где жили звери. Людьми их можно было назвать только с большой натяжкой.

Наши, конечно, тоже дрались, но при этом они не теряли человеческий облик. Если противник был повержен и больше не мог сопротивляться, всё заканчивалось.

Дрались у нас по-всякому: компания на компанию, школа на школу, кто-то против кого-то. Нас с моим другом Алексеем иногда звали на массовые сходки, потому что Лёха сам по себе мог очень недурно надавать кому-нибудь тумаков, а уж если мы были с ним в паре, нас было практически невозможно одолеть.

Я никогда не был силён в рукопашной и не умел драться без какой-нибудь дубины или ножки от стула, но уж если подобное оружие попадало мне в руки, моему оппоненту лучше было бежать.

Ещё я был очень злой на язык и мог случайно нарваться и огрести. Зато потом я обязательно мстил: вооружался, отлавливал обидчика там, где ему никто не поможет, и «отоваривал».

Однажды у нас с Андреем по прозвищу Емеля вышла целая эпопея, тянувшаяся около месяца. Причиной послужило то, что я при нём нелестно высказался об учителе, которого он очень уважал, и Емеля поколотил меня в школьном туалете, где для меня, само собой, не нашлось никакого оружия.

Дня через три я выловил Емелю возле его подъезда и избил штакетиной так, что он потом до конца недели не ходил в школу. После этого уже он внезапно настиг меня на нашем «школьном месте»… И так далее.

Когда в очередной раз настала моя очередь мстить, и я, вооружённый ножкой от стула и очень злой, пришёл в туалет на четвёртом этаже школы, где Емеля курил после уроков. Тут случилось непредвиденное: Емеля заговорил.

До этого он всегда молчал или цедил сквозь зубы что-то типа «Сволочь!», «Ну, давай, бей!» или «Всё равно потом урою!». Но тут он вдруг заговорил внятно и членораздельно. И суть его речи была в том, что пора бы уже заключить перемирие, потому что он так устал от нашей вражды, что даже если я его сейчас изобью, он не будет делать то же самое в отместку.

Сначала я подумал, что он говорит всё это только для того, чтобы я бросил ножку от стула, а потом он просто кинется на меня. Но я всё же согласился и положил своё оружие на раковину.

И тут случилась вторая неожиданность: Андрей слез с подоконника, подойдя ко мне, протянул руку, а после рукопожатия заявил, что пусть лучше мы будем добрыми приятелями, чем заклятыми врагами. И если вдруг мне будет нужна помощь в чём-то, с чем он сможет пособить, я могу к нему обращаться.

Так закончилась наша вражда, и я знаю ещё немало историй, которые закончились подобным образом.

Но обитавшие в Черкизово звери подходили к делу иначе. Ребят, которым не повезло их повстречать, потом буквально собирали по частям в больнице.

Рассказывали такое.

Двоих наших, решивших погулять в районе Института Физкультуры и гостиницы, встреча с компанией местных привела в реанимацию. У одного — открытый перелом предплечья и разбитая селезёнка, у второго — перелом челюсти и костей черепа.

Ещё один парень из наших пошёл провожать свою подругу к бабушке, которая жила в Черкизово. Там на них напали местные ребята. У парня перелом голени и черепно-мозговая травма, а девочку затащили в подвал, долго насиловали, потом били до тех пор, пока она не потеряла сознание. Сломаны четыре ребра, кисть руки раздроблена.

А в Измайловском парке незнакомые ребята пристали к одному нашему приятелю, предлагая купить у них булыжник. Когда он попытался от них отвязаться, они избили его до полусмерти. Очередной печальный итог — черепно-мозговая, переломы, разорванная печень.

Мы стали слышать о таких случаях всё чаще, и происходили они в основном районе Щербаковской, на Семёновской, в Измайловском парке — в общем, вдоль маршрута одиннадцатого трамвая, соединявшего наши районы. В кварталы «черкизня» не углублялась, потому что там можно было встретить большие компании, а сами они собирались группами по четыре-шесть человек, чтобы не привлекать лишнее внимание. С собой они всегда имели кастеты, реже — цепи и ножи. Они добивали, увечили и издевались над своими беспомощными жертвами, отнимали деньги, иногда снимали понравившуюся одежду и обувь.

Может быть, эти звери ездили не только к нам, но в соседних районах ни перовские, ни гольяновские люди о них не слышали. Похоже, это была участь одного только Измайлово.

Однажды устав это терпеть, наши измайловские собрались огромной компанией, пришли в Черкизово и отомстили. Но «черкизню» это не остановило. Наоборот, началась страшная война между двумя районами, и весной девяностого года она перешла в особо острую фазу.

* * *

Родители Ани жили в Черкизово. Тем летом я велел ей переехать к деду с бабушкой насовсем. Аня сказала, что уже делает это, постепенно перенося к ним вещи. Я похвалил её:

— Молодец, Анечка, спасибо. А то мне с каждым разом всё страшнее провожать тебя к родителям и встречать возле твоего подъезда.

— И не надо тебе туда, — ответила Аня — Ты мне нужен целый и невредимый.

Я слышал в её голосе страх. Всего пару дней назад мы с ней шли ко мне из гаража, и возле табачной палатки на перекрёстке Щербаковской и Фортунатовской заметили незнакомую компанию. Я тогда подумал, что лучше обойти их стороной, взял Аню за руку и потащил за собой, чтобы вывести к моему дому с другой стороны. А на следующий день я узнал о том, что кто-то снова отправился в больницу — и всё это случилось на Щербаковской во дворе моего дома.

Это была уже не какая-то абстрактная опасность, не просто вражда, но что-то, касающееся лично меня. Война не просто пришла в мой район, в котором больше не было безопасно, она пришла прямо под окна моего дома. И тогда я решил, что должен не только убегать от подозрительных компаний, надеясь, что в этот раз пронесёт, но и драться, выгонять и наказывать подонков. Я должен защищать свою Аню.

* * *

После очередной серии набегов «черкизни» по всем местным компаниям кидался клич. Это делалось так.

Находились люди, которые были в нормальных отношениях с большинством местных — три-четыре человека. Они обходили все компании, рассказывая об очередной чреде разбоев и увечий, и предлагали собраться всем нашим районом в определённое время и в определённом месте, и отправиться в Черкизово, чтобы бить их там без разбора, пока не надоест.

В итоге набиралась толпа: обычно человек тридцать-пятьдесят, хотя иногда бывало и больше. Все были вооружённые и очень злые. Толпа направлялась в Черкизово через фабричную железную дорогу. Сама «черкизня» через этот переход никогда к нам не ходила, потому что рядом стоял наш гараж, где почти всегда было полно народа. Поэтому той дорогой ходили только наши и только за одним: встретить побольше «черкизни» и посильнее наказать.

Однажды мы с Алексеем решили принять участие и присоединиться к этой огромной озлобленной орде.

Аня была очень напугана.

— А если с тобой там что-то случится? Если тебя покалечат? Игорь!

— Не бойся, — говорил я. — Нас много. Мы вооружены, нас там не ждут. Я буду в порядке, обещаю.

Сам я нисколько не волновался. Дело, пожалуй, было не только в том, что я озвучил Ане, но ещё и в том, что я чувствовал, что мы поступаем правильно. «Черкизня» должна была быть наказана.

— Только сдержи обещание! — сказала Аня напоследок. — И за Лёшей присмотри… Это ты хитрый и аккуратный, а он-то псих ненормальный.

— И с ним тоже всё будет хорошо, — пообещал я.

* * *

Походы были кошмарны.

По дворам шла толпа злобных людей с кастетами, арматурой и цепями и молотила смертным боем абсолютно без всякого разбора вообще всех, кто хоть как-то был похож на «черкизню».

Редко кому удавалось убежать, потому что они могли предупредить других, и тогда те тоже скрывались, по дороге предупредив следующих, и так далее. Поэтому сбежавших наши догоняли почти всегда.

Во время первого похода мы, перебравшись через фабричку, прочесали все дворы — и дошли до Преображенской площади. Второй поход завершился в районе метро Щёлковская, что было уже как бы и не совсем то самое Черкизово, но нам было всё равно. Основная задача была в том, чтобы нагнать на них ужас, и это всегда получалось.

Какое-то время после нашего визита они к нам не лезли, но потом это начиналось снова. Далее опять следовал карательный поход, бойня — и всё по кругу. Так и жили.

* * *

Сам я с черкизовским зверьём повстречался всего дважды. Первый раз — на той самой фабричной железной дороге.

В самый разгар замечательного лета девяностого года, когда Лёха уехал с мамой на отдых, а мы с Аней остались в Москве, ко мне привязался наш приятель, мой одноклассник Николай. Он был из того класса, в который меня оставили на второй год.

Человек он был неплохой, к тому же большой любитель выпить и покурить, так что его компания мне вполне подходила. Как-то раз он признался мне, что совершенно не умеет драться и очень комплексует из-за этого. Коля даже отыскал учебник по самбо, но в одиночку ничему толком научиться не смог.

— Слушай, Киныч, — сказал он, неловко отведя глаза. — На фабричке есть заброшенный долгострой. Может, наберём бухла и сигарет, поднимемся туда на крышу и попробуем вдвоём, а?

Идея показалась мне забавной и весьма полезной, и я согласился. Тем летом мы по два-три раза в неделю поднимались на крышу с ним и с Аней — и начиналось.

Вскоре дошло до полного контакта. Однажды Коля свернул мне нос, как-то раз я сломал ему зуб. Иногда что-то подобное происходило. Всякий раз мы возвращались с нашей стройки уставшие, побитые, с синяками, но очень довольные.

А потом это всё стало происходить ещё и под музыку. Я нашёл там работающую лампочку на последнем этаже, из найденного там же провода мы нагородили от неё удлинитель, принесли и подключили магнитофон.

И вот, солнце светит, из динамиков на полную орёт какой-нибудь Моторхед, Хэллоуин или Кинг Даймонд, мы с Николаем бьём друг друга и швыряем об бетонные плиты, периодически устраивая перекуры и прикладываясь к нашим бутылкам. В общем, красота.

Аню всё это очень веселило. Она комментировала происходящее, смеясь над нами в голос:

— Давайте, к бою! Вперёд, легионеры!

В итоге Аня стала кем-то типа рефери. Когда она понимала, что мы явно перегибаем палку, подходила к нам и кричала:

— Брейк! А ну-ка, всё! Перекур! Давайте пить за ваше боевое искусство.

Однажды после наших очередных боевых упражнений мы вышли со стройки на фабричную железную дорогу и, как обычно, пошли в сторону улицы Ибрагимова. Но тут мы увидели, что по полотну узкоколейки нам навстречу не спеша идут трое, на вид старше нас. По ним было видно, что и они тоже не совсем трезвые. Незнакомые хмурые лица, покачивающаяся походка.

Я велел Ане отойти подальше и не приближаться, а сам в сопровождении Николая пошёл к ним.

Самый длинный из них гаркнул:

— Стоять, измайловские! Что здесь делаете?

Я как обычно решил попытаться уладить всё миром и включил дипломатию:

— Парни, погодите. Здесь не Измайлово, но и не Черкизово. Мы на границе двух районов. Мы давно друг к другу не наведывались. Всем же известно, что даже худой мир лучше доброй войны. Давайте вы пойдёте своей дорогой, а мы — своей. И я потом нашим скажу, что встретил парней из Черкизово, мы поздоровались, обсудили новости и разошлись.

Высокий парень, который, судя по всему, был главным, выслушав всё это, на какое-то время замолчал, глядя в землю, хмурясь и почёсывая лоб. Я же тем временем присмотрел очень подходящий кусок арматуры. Просто так, на всякий случай. Возле стройки этого добра валялось в избытке.

Подумав, парень согласился с тем, что я, скорее всего, дело говорю, и пусть и впрямь пойдёт слух, что сегодня на границе между районами произошёл мир.

Напоследок он попросил у меня пару сигарет:

— Угости нас — и разойдёмся, — сказал он.

— Конечно, нет проблем, — я полез в карман за пачкой, но тут Коля, который всё это время тихо стоял в стороне, внезапно всё испортил.

Опередив меня, он швырнул на железнодорожное полотно пачку «Беломора» со словами:

— Бери сам. Тут как раз пара штук для тебя и осталась.

И тут началось.

К счастью, оказалось, что эти ребята были всё же пьянее нас. А ещё — регулярные занятия на крыше стройки принесли хорошие результаты. Для того, чтобы обратить их в бегство нам понадобилось, по моим ощущениям, минуты две, не больше.

Я выкинул арматуру и принялся отряхиваться; Аня, подбежав, ощупывала набухавший синяк у меня на лбу и спрашивала, не пострадал ли я. Тем временем Николай добивал последнего, оставшегося в зоне доступа.

Высокий парень, стоя на расстоянии метров десяти от нас, прокричал:

— Да кто вы, блядь, такие?!

Коля, отвесив пинка последнему из них, крикнул в ответ:

— Мы Колян и Киныч! И вам с нами лучше не встречаться!

Я поднял пакет с бутылками и магнитофон. Мы пошли, наконец, в сторону улицы Ибрагимова. Мы с Аней молчали, но Николай, не прекращая ни на секунду, всё тараторил о том, что он теперь настоящий боец, и что мы круты, и как хорошо, что мы придумали эти тренировки.

В итоге Ане это надоело.

— Коля, заткнись, — процедила она сквозь зубы. — Ты просто мудак.

— Это ещё почему?

— Потому что не нужно было с ним расшаркиваться и представляться, а просто сказать, что это не его собачье дело. Ты же Игоря сдал! Колянов повсюду много, а Киныч только один. А если они его найдут, чтобы отомстить? И меня вместе с ним. Боец он… Кретин!

* * *

В итоге никто нас не искал, но этот случай всё-таки получил очень дурное продолжение. И если бы не одна старушка, жившая в доме Студента, которая очень вовремя решила выйти подышать свежим воздухом, эти истории, вероятно, было бы некому записывать.

* * *

Дело было тем же летом, в конце августа.

Я сидел дома и играл на гитаре, но тут позвонил Студент и позвал в гости. Его семья уехала на дачу в Игуменку, на все выходные квартира оставалась в его полном распоряжении, и он решил собрать гостей. Он сказал, что если мы с Аней желаем присоединиться, с меня пиво. Я ответил, что мы желаем, потом позвонил Ане и отправил её прямиком к Студенту, а сам пошёл за выпивкой на небольшой стихийный рынок, существовавший тогда в районе стадиона Измайлово. Там, в отличие от магазинов, мне всегда продавали алкоголь.

Оттуда дорога к дому Студента лежала под железнодорожным мостом, дальше — через тридцать шестую больницу, после неё — буквально пару шагов по Борисовской. Студент жил возле границы с Черкизово, его дом стоял рядом с тем самым переходом через фабричную железную дорогу.

Когда я шёл через больницу, обратил внимание, что чем ближе я к дому Студента, тем чаще мне попадаются компании — знакомые, наши, измайловские. Они стояли, кучкуясь, видимо, чего-то ждали, и присмотревшись, я понял, чего именно они ждут. У кого-то была цепь, у кого-то — арматура, кто-то демонстрировал товарищам свой кастет.

Я попытался обойти их. Развернувшись, обогнул больницу со стороны Лечебной улицы, потом кое-как пробрался дворами вдоль Борисовской, но уже у самого дома Студента я попал прямо в эпицентр собирающейся толпы.

Когда я осторожно вышел из-за «хрущёвки», стоявшей рядом с домом Студента и шёл через сквер к подъезду, меня заметил наш приятель Шман и крикнул на весь двор:

— О! Да кого же я вижу, наш великий барабанщик Старый Ник пожаловал!.. Слышь, Киныч, Лёха-то где?

И в этот же момент, услышав прозвище «Киныч», со стороны незнакомой компании, стоявшей возле фабричной железной дороги ко мне бросилось человек пять. Мне до подъезда оставалось около десяти метров, им — вдвое больше, но я был нагружен сумками с бутылками, а они были налегке.

Я рванул что было сил, забежал в подъезд. Вдруг двери лифта открылись прямо передо мной, и оттуда неторопливо вышла милого вида старушка. Я аккуратно подвинул её, влетел в лифт, нажал на одиннадцатый. Двери закрылись ровно в тот момент, когда черкизовские уже ворвались в подъезд. Я ясно видел нож в руке одного из них. Пока лифт поднимался, они вначале бежали несколько этажей по лестнице, но потом отстали.

Студент встречал меня у лифта — они с Аней видели всю эту сцену с балкона. Вроде бы всё обошлось, ничего страшного не случилось, и даже выпивка остались цела, но меня окончательно перестало трясти, только когда Аня принесла мне стакан пива, и я осушил его залпом, выйдя на балкон и закурив.

Тем временем у Студента собирались гости: пришёл Зуй с водкой, Игнат с вином и наш приятель Голова ещё с тремя бутылками водки и с двумя подругами. Народ на улице тоже собирался, толпа всё увеличивалась, и под конец там стояло человек сто пятьдесят только с нашей стороны. Сколько людей было со стороны Черкизово, видно толком не было, но я предполагал, что и их тоже немало.

Мы решили, что не будем принимать участие в побоище, потому что всё это выглядело действительно страшно.

Игнат сказал, что всё это из-за того, что подруга одного типа из компании «парковских» поехала в Черкизово к кому-то в гости. Поездка закончилась больницей, и теперь мы смотрим на всё это с балкона.

Началось с переговоров. Какие-то двое — причём я так и не смог понять, кто был с нашей стороны — стояли друг напротив друга и что-то обсуждали на повышенных тонах. Потом между ними завязалась драка, и в ту же секунду толпа ринулась на толпу.

Во всём этом было что-то жуткое и первобытное, мы наблюдали за этим с ужасом. Описать то, что творилось внизу, довольно сложно, я не умею описывать батальные сцены и не буду утруждать себя этим, ограничусь лишь тем, что скажу, что таких побоищ в Измайлово не было ни до, ни после.

Битва продолжалась двадцать чудовищных минут. Милицейский автобус всё это время стоял метрах в двухстах по Борисовской, двое милиционеров курили возле него и даже не пытались вмешаться — это было бесполезно и опасно.

Через некоторое время к милиции подъехали три кареты скорой помощи — и вот они-то потом пригодились.

Наши победили, но потери были удручающими. Двадцать с лишним человек увезли в больницу с самыми разными травмами, а пятерых — в морг. Всё это стало известно нам уже на следующий день.

* * *

Какое-то время после завершения побоища мы молча пили, переместившись с балкона в гостиную, и наконец в полной тишине Игнат озвучил нашу общую мысль:

— Знаете что… Нехорошо так говорить, наверное, но слава богу, что мы в это не полезли.

Мы продолжали пить. Дважды кто-то звонил в дверь и дёргал ручку, но Голова запретил Студенту приближаться к ней, велев всем сидеть тихо.

* * *

Всё закончилось резко.

Это было в начале октября того же девяностого года. Мы с Аней, Алексеем и Юлей поехали в Черкизово, где рядом с Преображенским кладбищем стояла пивная, которую в народе называли «Черепа». В этих «Черепах» разливали на редкость вкусное пиво, а ещё не менее прекрасные настойки.

Набрав всего этого, мы решили не возвращаться сразу в наши края, а посидеть где-нибудь поблизости. Стояли тёплые дни, но с неба постоянно сыпалось что-то типа водяной пыли, и нам не хотелось пить на улице.

По привычке очень осторожничая, мы двигались вглубь района, пока не нашли подходящий подъезд. Мы поднялись на верхний этаж, вышли на балкон. Лёха задумчиво молчал. Даже Аня с Юлей, которые, собравшись вместе, сразу начинали болтать, сегодня были какие-то притихшие. Я чувствовал, как в повисшей между нами тишине медленно расплываются грусть и меланхолия — словно капли чернил в воде.

Закурив вторую сигарету, Лёха выпустил струю дыма к темнеющему небу и тихо проговорил:

— Знаешь, а ведь вообще, глобально, что-то не так.

— Что именно? — поинтересовался я, хотя мне показалось, что я уже знаю, о чём думает мой друг Алексей.

— Вот гляди, — продолжал Лёха, — мы сейчас здесь, в Черкизово, в логове врага! Засели тут с нашим пивом и настойками. А где враг-то? Куда все делись? Нет никого. Пусто на улице, — Алексей вздохнул и добавил, — да и не только это… Всё так сразу и не объяснишь.

Я стоял с ним рядом, курил и думал о том, что какие-то младшие сидят теперь в «Белых Столбах». И о том, что непонятно куда делась та самая тусовка «парковских» — их больше не было видно. И о том, что мы сами не так давно покинули наш гараж, перебравшись со всеми музыкальными инструментами и усилителями к Зую. И ещё много о чём таком я думал.

Я помолчал с минуту и ответил:

— Я знаю, Лёха, куда всё делось. Оно осталось в прошлом и не вернётся уже никогда. Потому что совсем недавно кончилось детство, а все мы — я, ты, Аня и Юля — поняли это окончательно только что. Вот прямо сейчас.

Аня, которая внимательно нас слушала, задумчиво сказала:

— Я думала о том же. Что совсем недавно было детство: месяц назад, неделю назад… Даже полчаса назад, когда мы крались сюда, оно ещё было с нами. И тут вдруг взяло — и кончилось. Нам просто удалось поймать этот момент.

Мы стояли на балконе, смотрели, как сквозь октябрьскую темноту на дома и деревья тихо опускается пелена водяной пыли, и молча выпивали. Я бы не сказал, что нам было слишком грустно. Но немного всё-таки было. Потому что теперь мы знали, как быстро заканчивается детство. Настолько, что мы даже не успели попрощаться с ним.