Страх Одиночества (гет)

Если ты — враг самому себе, то ты же и враг своего врага. Круг замыкается, и что такое ненависть, как не другая сторона любви? Две стороны одной монеты.

Дмитрий Скирюк.

Я смотрел на Тома, и мое сердце даже перестало биться. В кого он превратился?! Он смотрел на меня понимающе, предполагал, наверное, что я приду в смятение, поэтому и стоял тогда спиной ко мне. Сейчас в его глазах было столько боли — Мерлин, какой же я дурак, ну почему я не смог справиться с эмоциями?! Ему ведь неприятно.

Я взял его за руки, опустился перед ним на колени, и уткнулся лицом в его ладони.

— Главное, что ты смог вернуться, и что ты жив.

Он опустился рядом со мной, и прислонился спиной к стене.

— Я так устал, Тони, от всего, и от всех, мне кажется, эти ничтожные трусы и жалкие предатели всюду. Нет у меня больше бесстрашной армии Упивающихся Смертью, — его голос был тих и бесстрастен, на секунду, мне стало не по себе.

— А как же мы? — в моем тоне проскользнула обида.

— А вы очень слабы теперь, мне очень жаль, что все так вышло, — в его итонациях была все та же холодность. — Как ты попался?

— Каркаров. Предатель. Если бы не он…

— Не думай о нем больше, не надо. Мы отомстим ему, ты хочешь этого? — ну наконец-то, живая эмоция. Тугой обруч, сковывавший сердце, немного ослаб.

Всю ночь мы провели в разговорах. Он рассказывал о том, что с ним произошло, и от этих слов мне было жутко — я не мог понять, как же он смог вытерпеть все невзгоды?

Этот день я буду считать своим вторым днем рождения, а этот разговор с Томом — началом новой жизни.

Еще месяц я не выходил никуда из Малфой-Мэнора, не имея контактов с внешним миром, разве что Снейп приходил почти каждый день, каждый раз принося с собой множество зелий. Наконец, в одно утро, я вспомнил о том, что я еще должен сделать: отец. Он ведь столько лет воспитывает мою дочь — я просто обязан навестить его. Странно, что я сразу об этом не подумал.

Я оказался в своем любимом саду. На дворе стоял февраль, и все деревья были укутаны толстым слоем снега. Очень красиво. Мне всегда очень нравился мой сад, но было очень морозно, не так, как в Англии, и я поспешил скорее войти в дом.

Я прошел в гостиную, скинул с себя плащ и устроился у камина. Было такое ощущение, что я вернулся в детство... На меня нахлынули воспоминания...

Через несколько минут пришлось, однако, выйти из блаженного оцепенения — я почувствовал на себе взгляд, и, посмотрев в сторону лестницы, увидел девочку-подростка, смотревшую на меня. Гордая осанка, уверенный взгляд, который будто прожигал насквозь, и очень надменное выражение на лице. Я понял, что это моя дочь, но не знал, что сказать — я совсем ее не знаю, даже не вспомню ни строчки из писем отца. В голове, так некстати, всплыла мысль: «Она украла у меня Александру».

Я скривился, а девочка тут же торопливо спустилась ко мне — в ее глазах читалось узнавание: ну конечно, отец наверняка показывал ей мои фотографии.

— Вам плохо?

— Нет, все нормально... а ты... ты Мария?

— Да, сэр, а вы, простите… вы мой отец?

В ее голосе слышалась надежда — неужели она ждала меня? Я кивнул, и ребенок кинулся ко мне на шею.

— Папочка, я так рада тебя видеть, я так мечтала о встрече с тобой, наконец-то ты пришел!

Она прижималась ко мне, что-то говорила, а я стоял и понимал, что она мне противна. Отцепив ее руки со своей шеи, я отступил на шаг.

— Негоже юной леди кидаться на взрослого мужчину, словно уличная девица.

Она непонимающе смотрела на меня.

— Но ведь вы — мой отец, так?

Я опять кивнул, и она уже протянула руки ко мне, но я снова сделал шаг назад. У нее стало такое выражение лица, будто она получила пощечину.

— Лучше бы ты сдох в этом своем Азкабане, папочка!

Она стремительно покинула гостиную, а я остался стоять, так ничего и не почувствовав. Мне было все равно, что она ушла, и было совсем не жаль ее.

— Антонин? Зачем ты ее обидел, она ведь так ждала тебя?

В комнату вошел отец, хмурившийся и выглядевший очень расстроенным.

— Мне все равно — я пришел навестить тебя, встречи с ней мне не нужны.

Во взгляде отца появилось понимание.

— Ты совершаешь те же ошибки, что и я, сын. Поверь, сейчас я очень жалею о том, что было. И ты будешь жалеть. Ты сильный, ты должен переступить через себя — она всего лишь ребенок, который очень любит тебя. Ты знаешь, она такая замечательная! И она так похожа на твою мать. А когда она…

Я перебил его, мне не хотелось ничего слышать.

— Мне. Она. Не нужна. Я понятно выражаюсь?

— Зачем тогда ты пришел? — отец вмиг принял суровый вид. — Не нервируй мне ребенка!

— Пора отдать ее замуж, мне найти кандидата для нее?

Отец всплеснул руками.

— Да что же это ты такое говоришь то?! Она еще совсем девочка! Убирайся отсюда!

— Ну и уйду. А ты так и будешь нянчиться с ней, лелея воспоминания о той, которую не вернешь. Можешь, кстати, использовать ее и для собственных нужд — ты понял, о чем я. Если она, как ты говоришь, так походит на мою мать, то она не может не вызывать в тебе определенных желаний.

Мой отец взревел страшным голосом:

— Круцио!

Это был самый сильный круциатус, который я когда-либо получал. Я упал на пол и закусил губу, чтобы не закричать. Когда отец снял проклятие, я поднялся, сплюнул на пол и аппарировал. Не стоило мне вообще приходить сюда — здесь, конечно, меня ждали, но я сам, ни в ком из них не нуждаюсь. Эти два родственника сломали мне жизнь. Ненавижу. Обоих.