Три женщины Аластора Грюма (гет)

Аластор пустым взглядом смотрел на длинные списки отчетов, глупых и бессмысленных. Почти все Упивающиеся смертью «отдыхали» в Азкабане, а некоторые — в могиле, и лишь немногие притаились. Не верилось, но война, которую он вёл много лет, кажется, и впрямь подходила к концу. Скримджер только улыбался и поправлял очки. Фадж довольно крякал. Самодовольные и бодрые чиновники проворно сновали по Министерству. Террор Темного лорда постепенно превращался в страшную легенду. Мир наступал. Жизнь медленно теряла смысл.

В коридоре раздался подозрительный шум, Грюм мгновенно схватил палочку, и тут в кабинет с грохотом ввалилась Нимфадора Тонкс, уронив тумбочку. Именно ввалилась, так начинается камнепад, когда неподъемные валуны легко скатываются, без труда меняя рельеф.

— До сих пор не понимаю, как ты сдала экзамены! — вместо приветствия рявкнул Аластор на Тонкс.

Он резко встал из стола и подошел к Нимфодоре:

— Как? Как тебя отпускать в рейд?! Если ты в кабинет не можешь зайти без разрушений, — Грюм даже слюной брызгал.

Его седые волосы качались в такт рваным движениям. Тонкс вздрогнула, её плечи поникли.

— Извините, сэр, — пробормотала Дора.

«Ну, вот опять я не оправдала его надежд», — грустно подумала она. Грюм был легендой, и, несмотря на сварливый характер, у него от учеников отбою не было.

— Я тут подумала..., — начала Нимфадора.

— Исчезни!

— Но вы даже не дослушали!

— Я не пущу тебя в вечерний рейд.

Дора вскинула на него огромные просящие глаза, которые она для пущего эффекта сделала голубыми.

— Тонкс, два наряда вне очереди и вон.

Волосы Нимфадоры стали огненно-рыжими, словно огонь вспыхнул. Она подумала, что теперь ей терять больше нечего и поэтому спросила:

— Сэр, вы говорили о возможности дополнительных занятий.

— Три наряда!

Как, оказалось: терять было чего. Тонкс уныло поплелась к выходу.

— И приходи завтра к восьми вечера, — неохотно добавил Грюм, — если тебя так уж невтерпеж.

Девушка просияла.

* * *

Аластор уже не считает года. Однажды наступает тот возраст, когда просто не успеваешь это делать. Осень лениво и настырно капает холодным дождем. Мальчику, который выжил, уже пятнадцать. Тёмный Лорд вернулся. Орден Феникса собрался вновь. Тонкс давно перестала быть наивной девчонкой. А Грюм целую вечность не пил тепло чужих губ — он не целовался со случайными любовницами, никогда — после Доркас...

Тонкс в аврорской мантии сидит за общим столом и торопливо поглощает обед. Столовая кишит людьми. Алюминиевые ложки звонко стучат о тарелки. Волосы Нимфадоры пылают розовым факелом... имя-то и впрямь дурацкое — Нимфадора. Грюм трясет головой, пытаясь выбросить из неё ненужные мысли. Старый аврор уверен, что нет ничего более жалкого, чем поздняя любовь. Особенно если она такая тоненькая, легкая, с кошмарно-яркими волосами и пылающим багрянцем аврорской мантии на узких плечах. А война наступает. Грюм чует её нехитрый запах задолго до начала. Война всегда пахнет кровью.

Аластора уже год как назад отправили в отставку, с вежливыми поклонами и наградами. Порою, он по привычке приходит в Аврорат. Ребята рады его видеть, но вот незадача: они встречают его всё и реже, и реже.

— У нас отличное пополнение, — бодро сообщает Тонкс, встречаясь с Аластором в штабе Ордена.

Нимфадора уже сама нередко тренирует молодых авроров. На её лице — привычная, по-детски открытая улыбка, а под глазами — лиловые тени. Аластор качает головой: эта молодежь, сама того не подозревая, станет первым щитом в грядущей войне.

— Ребята хорошие, сильные. Отличники в боевых заклятиях, — тараторит Тонкс, расставляя чашки на столе.

Грюм молча смотрит в стену: на его глазах уже умерло одно поколение таких отличников: таких живых, юных, верящих в собственное бессмертие.

— Тонкс, — тихо окликает он.

— Что, Грюм? — Нимфадора наклоняется к нему, её неожиданно длинные волосы скользят по его щеке.

Так пахнут цветы ранней весной: легко и почти незаметно, они пахнут жизнью.

Аластор устало смотрит на неё:

— Обещай мне... выжить.

* * *

Бой в Министерстве. Стервец Долохов всё же зацепил его. Стареет. Раньше бы не пропустил это проклятье. Ну, во всяком случае, ему так кажется. Придя в сознание, первое, что Грюм увидел, были ярко-фиолетовые волосы, разметавшиеся по грязному полу, блестевшие в дрожащем свете факелов, неестественно выгнутое стройное тело. Аластор ничего не помнил, он только полз, опираясь на локти, искал пульс, ловил дыханье. И лишь осознав, что Тонкс жива, Грюм почувствовал чудовищную боль от заклятья, затопившую его огнем. Выжила.

Он притаскивает раненного Ремуса с рейда, ещё бы пару сантиметров и зачарованные ножи Беллатрисы оборвали бы жизнь оборотня. А так Люпин хрипит, теряет сознание от боли, но всё же живет. А чего ещё надо на войне? Тонкс кидается к Ремусу, склоняется, что-то бессвязно шепчет. Аластор не очень-то разбирается во всех этих чувствах, но ему кажется.... А впрочем, неважно. И он со вкусом переругивается со Снейпом, который вливает в рот Люпину какие-то зелья. То, что плавится в груди, не должно мешать войне.

Сон не приходит к Аластору: перед глазами всё лица и лица. Он ворочается на жестком матрасе, который бросил на пол для ночлега. Потом зажигает светильник, курит старую трубку, то и дело прикладывается к фляжке, но лица не уходят. Они плывут, заполняя комнату, молодые, веселые, измазанные кровью и безжизненные, зацелованные смертью. И он больше всего боится, что среди этих теней будет и её лицо.

* * *

Через две недели у Тонкс свадьба. Оказывается, любовь живет даже во время войны. Люпин умный, добрый и честный, но он почти стар, как сам Аластор, и он оборотень! Оказывается, для любви это неважно. Не по-летнему холодный ветер ломится в окна. Оказывается, даже радуясь за друзей, можно плавиться от боли.

— Старый сентиментальный дурак! — хрипит сквозь зубы Грюм и бьет кулаком в стену.

— К тебе можно? — Тонкс втискивается в дверь бочком, даже не задевая ничего.

— Ты чего?

— Мне страшно, Грюм.

Господи, она ещё ребёнок! Какие они все всё-таки дети.

Он прижимает её к себе — огонь в груди как-то незаметно превращается в солнце, пусть на минуту. Пожалуйста! Только одну минуту счастья.

Тонкс утыкается носом в его плечо, а ветер, похоже, всерьез намерился выломать оконную раму.

— Ты будешь счастлива, — шепчет Аластор и неумело проводит широкой ладонью по её ярким волосам.

Они всегда пахнут весной. Потому что война не помеха весне. Тонкс благодарно улыбается. Объятия распадаются.

Уже идя к двери, Нимфадора задевает плечом зеркало, оно качается и падает со стены. Звон. Магическое зеркало взрывается осколками. Грюм инстинктивно отшвыривает Тонкс. Кровь. Ерунда: пара царапин на ладонях и кровоточащий порез на щеке.

— Прости, — шепчет непострадавшая Дора и виновато глядит, как Грюм вытирает ладонью кровь с лица.

— Ты никогда не перестанешь быть кошмарно неуклюжей, — усмехается Аластор.

И они зачем-то опускаются на пол, собирать осколки, словно волшебных палочек не существует.

— Прости.

— Успокойся. Хоть по поводу этого не переживай.

— Зеркало разбилось — это плохо.

Грюм удерживает её руки, чтобы она не подбирала осколки:

— Не надо. Это ерунда. И это моё зеркало, а я уже давно ни во что не верю. Главное, помни: ты мне обещала!

Тонкс медленно кивает:

— Я помню. Я выживу. Мы выживем.

Аластор чуть прикрывает глаза.

— Спасибо, учитель. Спасибо за Ремуса, спасибо за всё, — шепчет Нимфадора и целует его: неуклюже тычется куда-то в уголок губ.

Весна...

* * *

План разработан — семеро Поттеров летят над Англией. Он жалеет, что послал с Нимфадорой младшего Уизли, тот ведь ещё совсем глупый мальчишка. Но Аластор понимает: так надо. Это было бы идиотизмом: если бы он с опытным аврором Тонкс послал бы в паре ещё одного аврора. Грюм всегда всё делает правильно, даже если грудь ломает изнутри.

Наземникус — скользкая тварь, так и норовит вырваться. Аластор надеется, что на их двойку Волдеморт нападет в первую очередь, так запланировано. Планы Грюма всегда удачны. Темный Лорд летит прямо к ним. Его бледное лицо сияет жутким светом. Аластор не боится — он давно уже разучился. Попытаться задержать. Хотя бы на минуту. Заклятье в лицо... падение... она обещала... вкус теплых губ... а теперь можно упасть и разбиться на тысячи осколков... весна... вечная...