Воображала (джен)

— Неправда! — голос Воображалы звонок и напряжен. — Это всё неправда! Мой папа не такой! Ему нечего было бояться! Это же просто смешно! Я никогда не делала ничего такого! Бояться меня?! Смешно!..

Врач тоже на взводе, но говорит тихо, его голос сочится ядом:

— О, какая милая оговорочка — это твоё вечное «Я»! «Я не делала», «Я ни разу»!.. Только ведь тебе-то и не надо — самой. Самой не так интересно, правда? — Врач хихикает, качает головой. — Это же просто с ума сойти! Жить рядом с таким каждый день, годы и годы. И деться-то некуда… Он же наверняка всё понял. Давно уже. Я и то догадался. А сколько я тебя знаю?.. без году неделя. А он? Конечно же, понял, он умный. Но — деться-то некуда! Вот ведь ситуация, врагу не пожелаешь. Смешно, говоришь? О да, смешно...

Смех переходит в стон. Врач трясёт головой, бормочет быстро с закрытыми глазами:

— С утра до вечера, и так без конца, рядом, рядом, тут поневоле уйдёшь в работу, больше-то некуда ему было уйти, бедному… — длинный всхлип.

Лицо у Воображалы похоже на белую маску в ореоле ярко-рыжих волос. Черты неподвижны, живут лишь глаза. Врач не смотрит на нее, его глаза закрыты, смеётся, качая головой, продолжает, всё убыстряя темп:

— Очень удобно, а что? Всегда чужими руками, пай-девочка, умница-скромница… и, разумеется — только из самых лучших побуждений, и никак иначе! Ты только спасаешь. только помогаешь, ломают всегда другие, а ты вроде как бы и ни при чем, ты приходишь потом. Как добрая самаритянка. Когда пациент уже готов. И всегда. вегда. всегда из лучших побуждений... Тебе же со стороны виднее, что для любого из нас лучше, со стороны всякому виднее, вот только что он может, этот всякий, кроме как дать совет, которому всё равно никто и никогда… — Врач раскрывает глаза. Говорит внезапно охрипшим голосом. — Но ты… Ты-то у нас — не всякий. Вот ведь ужас-то.

Пауза.

Лицо Воображалы — белая маска на фоне белой стены. Смех Врача:

— Ещё бы ему не бояться! До судорог! До обморока! До щенячьего визгу!!!

— Неправда!!! — Воображала кричит. Лязг замка. Врач давится смехом, мотает головой в сторону открывающейся двери:

— Вот опять ты затыкаешь мне рот! И опять не сама, чужими руками. Правда — штука малоприятная, да?

— Это — неправда!

— У тебя двойка по физике, — неожиданно меняет тему Врач, поднимаясь навстречу охранникам почти удовлетворённо (те напоминают декорации или роботов из плохого спектакля, движения автоматические и замедленные). В голосе Врача больше нет насмешки, он резок и презрителен: — Почему?

Рыжие волосы, белая маска. Упрямый подбородок, растерянный взгляд:

— Ты сам знаешь…

— Не знаю!

Воображала щурит глаза, запрокидывает голову:

— Потому что физик — сволочь!

— Неправда. Это просто тебе взбрело в голову, что он — сволочь. Я знал его раньше, до того, как ты с чего-то там навоображала себе…

Лязг захлопнувшейся двери.

Тишина.

— Это неправда… — говорит Воображала очень тихо. Упрямый подбородок дрожит.

*

смена кадра

*

Крупным планом — лицо Фрау Марты, произносящей с мрачноватой гордостью:

— Бросил, конечно. Куда он денется? Она же это всерьёз вообразила…

Сквозь нарастающий звон — умоляющий голос Конти (он сидит на корточках перед шестилетней Воображалой, лицо несчастное):

— Тори, что ты говоришь… она не такая…

Воображала топает ножкой:

— Почему ты мне не веришь?! Я же лучше знаю!..

Звон нарастает до нестерпимости. Звук лопнувшей струны.

*

смена кадра

*

Белая камера. Шелестящий голос Воображалы:

— Это неправда…

Её почти не слышно. На неподвижном лице очень странно лежат тени, делая его похожим на сшитую из мелких лоскутков маску. Углы рта и глаз у этой маски слегка перекошены.

*

смена кадра

*

Лязг захлопывающейся двери. Врач падает на пол лицом вниз. Осторожно подтягивает под себя руки, садится. Поводит плечами, поворачивает голову, прогибает позвоночник. Усмехается невесело:

— А ты, похоже, учишься держать себя в руках. На этот раз сращивать ничего не придется и даже почки не отбиты. Что ж, спасибо и на этом.

На Воображалу он не смотрит.

— Всегда пожалуйста.

Она сидит в углу, очень прямая, лицо застывшее. Голос ровный, отрешённый, скорее задумчивый, чем угрожающий:

— Ладно, допустим. Убедил. Я моральный урод. Садистка, любящая живые игрушки. А ты — моё очередное развлечение. Забавные у меня вкусы… ладно, допустим, на безрыбье и пони — носорог. Но что мешает мне улучшить игру? Ведь стоит мне только захотеть — и ты станешь куда более интересной игрушкой. Благодарной. Обожающей. Готовой умереть за возможность целовать пыль у моих ног… Я что-то забыла? Неважно. Так оно и будет, стоит мне лишь… И самое смешное, что ты действительно будешь мне благодарен. Искренне. От всего сердца. Так что же мешает мне просто захотеть?..

Лицо Врача твердеет. Он смотрит на Воображалу, не мигая. Пауза быстрая, еле заметная, Воображала первая отводит взгляд. Врач продолжает смотреть, всё больше мрачнея. Говорит очень тихо:

— Ты сейчас не о том, да? И сама это знаешь.

Воображала вздрагивает, смотрит испуганно. Врач продолжает очень тихо, почти шёпотом, и непонятно, чего больше за его яростью — ненависти или страха:

— Ты ведь знаешь, чего они хотят, правда? Ты ведь сама им это подсказала… Не смей, слышишь!..

*

смена кадра

*

— Да не собираюсь я! — Воображала срывается на крик. — Что я, не понимаю, что ли?!

Врач тоже кричит:

— О, ты всегда всё понимаешь! И что в итоге?! Ты вокруг посмотри! Нет, ты посмотри! Глупо оживлять кошмары! Но ещё глупее идти у них на поводу! Не смей, слышишь?!

— Убирайся к дьяволу!

Воображала почти взвизгивает. Лязг двери. Врач замолкает, глядя на охранников. Воображала напрягается, выцветает. Вошедшие растерянно топчутся на пороге, переглядываются. Уходят. Воображала смотрит на дверь, Врач — в угол.

Воображала передёргивает плечами, засовывает руки в карманы, говорит жалобно:

— Я просто хотела немного помочь… Просто помочь.

Врач смотрит в угол. Голос усталый:

— Знаю. Благими намерениями…

Пауза.

Врач смотрит на дверь.

— Помнишь того умиравшего туберкулезника? Из Калача… ты должна его помнить, он же был одним из первых.

Воображала молчит. Потом поднимает голову:

— Корейца? У него ещё была такая смешная машина…

Она замолкает, смотрит на Врача с пробудившимся интересом, почти с надеждой. Но Врач тоже молчит, и надежда гаснет. Остаётся лишь интерес, да и тот слабеет, смазываясь по мере того, как длится пауза. Лицо Воображалы постепенно снова превращается в маску. Врач молчит. Она запрокидывает голову, сглатывает:

— Он… умер?

— Нет, он не умер.

Пауза на этот раз не такая длинная.

— Он оказался из «Жёлтых пантер»… Помнишь, в сентябре, взрыв на вокзале. С полсотни госпитализировано, девять погибли на месте, среди них…

— Не надо, я… помню.

На этот раз пауза дольше. В ярком неоновом свете запрокинутое лицо Воображалы кажется голубоватым.

— Были… другие?

— Не знаю. А ты можешь поручиться, что не было?..

Воображала медленно склоняет голову на плечо. Поднимает брови:

— Я могу всё исправить. Это не так уж и сложно. Вспомню, что тогда, в Калаче, просто проехала мимо… я ведь и не хотела там останавливаться. А потом проверю. Каждого из тех, кому помогала. А потом…

— А потом кто-нибудь из детишек, благополучно избежав напалмового дождя на том вокзале, прирежет соседа по парте. Или вырастет — и станет серийным убийцей..

— Я прослежу за ними. И этого не случится.

— За всеми?

— Конечно! — Воображала встаёт, закидывает руки за голову. Лицо почти счастливое. Врач остаётся сидеть, смотрит снизу вверх:

— А если у кого-то из них случится свой автобус с динамитом?.. Вернее, благодаря тебе, не случится… За этими, новыми, ты тоже проследишь?..

— Обязательно! — Воображала расцветает. Прохаживается по камере, заинтересованно осматривает стены, и особенно — дверь. Начинает насвистывать.

— На это жизни не хватит.

Довольное фырканье. Со значением:

— Моей — хватит!..

Насвистывание воздушной кукурузы.

— Ты посадишь их в клетку. Лишишь свободы выбора.

— Ничего подобного. Я просто не дам им убивать.

— Только — убивать?.. А всё остальное — пожалуйста?..

— Для начала и этого хватит. А там — посмотрим.

— А решать, что им можно, а что нельзя, будешь, конечно же, ты?

— Конечно. Раз уж они все такие идиоты, что не могут сами понять!

— А не слишком ли много ты на себя берёшь?

— Как раз нормально. Пусть живут долго и счастливо, а я о них позабочусь.

— М-да… Я-то думал… а ты повыше метишь. Не страшно? Одного такого, между прочим, распяли…

— Ну, это было черти когда, в мрачном средневековье или даже раньше. А в Древней Греции, к примеру, их всех очень даже уважали!

— Нимб не давит?

Воображала смотрит на Врача с удивлением и жалостью:

— А у тебя что — есть на примете другая кандидатура? Более подходящая?..

Пауза.

Воображала задумчиво теребит прядку волос, улыбается, склоняет голову к плечу:

— В конце концов, кто-то же должен… И если не я, — то кто?.. А тот, кто там сейчас… Ну если вообразить, что он там таки есть...Ты что, будешь утверждать, что он идеально справляется со своими обязанностями?.. Чушь! Зуб даю. что у меня получится лучше.

Врач скалится, голос его полон убийственного сарказма:

— Всеобщая любовь и братство под крылышком святой Виктории?!

Воображала невозмутимо пожимает плечом:

— Почему бы и нет?

— Тебя будут бояться. И ненавидеть.

— Стоит только мне захотеть — и не будут.

Пауза.

— Но кое-кто будет помнить, что боялся и ненавидел. С этим — как?

Воображала мрачнеет. Повторяет упрямо:

— Захочу — и не будет. Никто.

— Правильно… Зачем такое помнить? Пусть помнит только про любовь. И почитание. И не забывает время от времени поклоняться.

Воображала фыркает, улыбка кривая, но упрямая. Мотает головой, с вызовом вздёргивает подбородок:

— А что?! Неплохая идея!..

Но тут же сникает:

— Да нет, конечно, ты прав. Так нельзя. Надо придумать — как. Всегда можно что-то придумать. Ну, например, буду богом по совместительству, чем плохо? И никто ничего не будет знать! Вы оба всё первыми забудете, я уж постараюсь. Ты ещё будешь приходить к нам на выходные, трепать меня по щеке на правах старого друга семьи и угощать мороженым. А я больше не буду дурой. Вы ничего и не заподозрите, я буду очень осторожной. Буду как все. Так даже интереснее, чем в открытую…

— Но ты-то сама будешь помнить.

Пауза.

Воображала вбирает в грудь воздуха, собираясь что-то возразить. Но ничего не говорит. Выдыхает осторожно. Молчит. Смотрит в сторону.

Врач забивает слова. словно гвозди.

— Будешь помнить. Всё время. Помнить. Что всё — ложь. Фальшивка. И выхода нет. Можно только притворяться и дальше. Всё время — притворяться. А всемогущество — оно ведь палка о двух…

Воображала с перекошенным лицом швыряет в стенку непонятно откуда взявшуюся огромную фарфоровую вазу, разноцветные осколки разлетаются по камере:

— Да знаю я!

Сникнув, садится у стены на пол.

— Ладно. Убедил. Хотя и жалко — когда ещё такая маза подвернётся!.. Ай, ладно, мороки тоже до фига, была халва…

Ёрзает, устраиваясь поудобнее (локти на коленках, подбородок на переплетённых пальцах). Пол камеры теперь разграфлён на чёрно-белые клетки, Врач в чёрном сидит в одном углу, Воображала — в другом, оранжевой футболки не видно за белыми коленками. Рядом с ней громко тикают шахматные часы. Воображала протягивает руку, нажимает на кнопку. Тиканье смолкает.

— Но ведь я могу и иначе. Проще. Гораздо проще. Как с тем автобусом. Подправить не память, а само прошлое. Думаешь — так труднее? Не-а! Это память исправлять труднее, а в жизни всё проще. Даже напрягаться особо не надо. Никаких кошмаров. Никаких богов. Я и сама забуду всю эту чушь, которую тут навоображала.

Пауза. Осторожный вопрос Врача:

— Думаешь — это поможет?

Пауза.

Очень долгая пауза.

— Ну вот видишь… Ты и сама понимаешь. Пара месяцев. Или лет. И всё повторится. Ты не сможешь быть такою, как все. Ты даже притвориться такою не сможешь. Ты — уникум. И с этим ничего не поделать. Даже тебе.

*

смена кадра

*