Не пойман - не вор (джен)

— Ну, вот мы с вами и остались одни, — сказал Нотт, внимательно глядя аврору в глаза.

— Остались, но ненадолго, — усмехнулся Шеклболт. — Привыкайте к зрителям, мистер Нотт, — заседания Визенгамота обычно многолюдны, особенно когда центром внимания оказываются такие персоны, как ваша. Или вы всё ещё намерены отпираться?

— Напротив, — ответил Нотт, придвигая себе всё тот же кособокий табурет. — Скорее, я намерен признаться, а потом обсудить с вами сложившуюся ситуацию. Видите ли, мистер Шеклболт, — он вздохнул и сплёл пальцы, — с одной стороны, вы совершенно правы: камни, копи, люди — всё так. И я вполне могу понять ваше желание восстановить справедливость. Но, с другой стороны, — он качнул головой, — видите ли, дело в том, что в конце прошлой зимы у меня родился сын.

— Мои поздравления, — сухо обронил аврор. — И что?

— Его мать, к несчастью, умерла родами, и теперь у него есть только я. Это значит, что я просто не могу позволить себе попасть в Азкабан. Вы меня понимаете? — переспросил Нотт, словно уточняя условия сделки.

Шеклболт удивился, но виду не подал. Надо же, надменный торговец чужими жизнями заговорил почти по-человечески, однако это ничего не меняло. Никакой сговор тут невозможен, он, Шеклболт, победил и знал это.

— Нет. Я понимаю ваши нынешние мотивы, но не понимаю вас. На что вы рассчитываете, заводя этот разговор?

— Я хочу с вами договориться, — произнёс Нотт после небольшой паузы. — Подумайте, что получат те самые работники, о которых вы и ваш информатор так печётесь? Кроме своего заработка и свободы? А я готов заплатить каждому из них по тысяче галлеонов и отдать такую же сумму каждой семье погибших. Поверьте, эти деньги им весьма пригодятся. Более того, каждый из них получит один из камней — этого будет достаточно, чтобы восстановить утраченное здоровье. Ещё и потомкам останется — вы, вероятно, слышали, что хотя камни и слабеют со временем, но происходит это очень нескоро.

Он наконец умолк, по-прежнему выжидающе глядя на Шеклболта.

— Фальшивите, сэр. Звучит неплохо, но на истинное благородство не тянет. Скорее, на отступную, — качнул головой Шеклболт. — Впрочем, моё личное мнение никакого значения не имеет. Я не судья, не обвинитель и не адвокат — поберегите красноречие для заседания. И вы не ответили на вопрос — чего вы хотите добиться? Вот сейчас, от меня?

— Я хочу уничтожить всё содержимое этого сейфа, — просто сказал Нотт. — Впрочем, камни разумнее было бы сохранить, чтобы раздать пострадавшим. Но не стану упорствовать, если вы пожелаете их ликвидировать, — добавил он, улыбнувшись одними губами. — Я не предлагаю вам взятку, ибо слышал о вас достаточно, чтобы понимать бессмысленность и даже оскорбительность этого, — но прошу подумать о людях, которых вы защищаете. Давайте просто уйдём отсюда — вместе, — невзначай подчеркнул он последнее слово. — И вы забудете то, что здесь видели.

— Не могу, — обезоруживающе улыбнувшись, ответил аврор. Нотт на мгновение прищурился, будто ослепнув от белой полосы на фоне темнокожего лица, — Шеклболт привык к такой реакции на его улыбку, и научился этим пользоваться. Впрочем, сейчас он не играл — его и впрямь забавляла эта внезапная прямолинейность Нотта; надо же, а ещё говорили, что он ушлый и скользкий. Видать, все дают слабину, когда их ловят за руку, и этот не исключение. Разумеется, он его не выпустит. — Камням и так найдут применение, без ваших подачек, — после того, как они перестанут фигурировать в качестве доказательств. А документы будут доставлены в аврорат — тех, кто ещё жив, надо вернуть домой, и списки необходимы. А вот уйти отсюда давно пора, я согласен.

И Шеклболт сделал шаг к двери.

— А вот уйти отсюда, молодой человек, не получится, — обманчиво мягко проговорил Нотт. — Если у вас есть желание вернуться сегодня домой — договориться нам с вами придётся.

О чём это он? Шеклболт нахмурился, даванул плечом на хлипкую дверцу, но та не поддалась ни на дюйм. Ах да, Нотт же закрывал её с усилием, стало быть, просто заклинило... Но нет — даже его могучей комплекции не хватало, чтобы приоткрыть её хоть самую малость.

— Вы пожалеете, сэр, — предупредил он Нотта, который так и остался сидеть на своей табуретке — даже позы не переменил, наглец.

Пора пускать в ход палочку.

— Не советую, — почти дружелюбно откомментировал Нотт его действия. — Вы, бесспорно, можете меня убить, но это не поможет вам выбраться. Я знаю, как выйти отсюда, но не скажу вам этого, покуда... вернее, если мы с вами не договоримся. У меня сын, — немного невпопад напомнил он. — Я должен его вырастить.

Шеклболт даже не обернулся — ответа Нотт не заслуживал. Этот фат вообще не заслуживал нормального разговора — и зачем, спрашивается, он повёлся на его лживые откровения? Обычный шантаж, приправленный очередной грязной ловушкой, — но ничего, и не такие двери открывали. Взмах палочкой, другой, третий — заклятий много, какое-нибудь обязательно сработает.

Но дверь словно вросла в стену.

Шеклболт никогда не был азартен, поэтому близкая победа не опьяняла, но ощущение украденного торжества — торжества справедливости, конечно, а не его собственного — наползало дурным предчувствием с отчётливым привкусом детской обиды. Только бы не разозлиться всерьёз — злость обычно плохой помощник.

Что за ерунда — тоже мне, аврор, дверь открыть не может.

— Недальновидно, — не выдержал он, шумно выдохнув после очередной безуспешной комбинации заклинаний. — Вы понимаете, что этот капкан слишком дорого вам встанет? Пол-аврората знает, где меня искать.

— Не сомневаюсь. Но видите ли, — с вкрадчивой любезностью сообщил Нотт, — они могут не успеть. Ровно через час с того момента, как дверь закрылась, комната будет уничтожена. Просто сгорит со всем содержимым. А я, выбравшись в одиночку, встречу ваших товарищей и вместе с ними посетую, что вы не послушались меня и вошли сюда, — а я ведь просил вас не делать этого. Однако вы оказались слишком упрямы — и попали в ловушку, из которой я, к моему сожалению, не сумел вас вызволить. Возможно, мне не поверят, но я рискну. Что действительно важно, — он улыбнулся, на сей раз уже по-настоящему, — уничтожено будет абсолютно всё, что здесь находится, включая и содержимое сейфа. «Эффект Бьюкенена» — слыхали? Это комната — его детище.

Шеклболт резко обернулся — теперь в голосе собеседника сквозило что-то такое, что заставляло отнестись к сказанному всерьёз. Вся та прежняя откровенность ничего не стоила — очередной блеф загнанного в угол, а сейчас Нотт говорил убедительно. Или опять блефует, только более мастерски? Впрочем, если имя Фреда Бьюкенена прозвучало не для красного словца, то дело дрянь. Этот мастер чар дешёвок не делал, и фантазия не подвела старика ни разу — ни повторов, ни осечек.

— Вам не поверят, можете быть спокойны. Если комната и правда с секретом, и создавал её Бьюкенен, то вы или погибнете вместе со мной, или подпишете себе окончательный приговор, оказавшись снаружи в компании моих коллег. Вам совершенно невыгоден мой труп.

«Мерлин, что я делаю? — мелькнула заполошная мыслишка. — Так-то оно так, я нужен ему живым, но как ему вообще удалось втравить меня в эту торговлю? Нет, я рано расслабился — слухи об этом господине не преувеличены».

Настроение стремительно катилось вниз, но он пока отказывался верить, что так примитивно попался.

— То есть комната автономна и на заклятия не реагирует? — уточнил Шеклболт спустя пару минут размышлений.

— Совершенно верно, это же Бьюкенен. Что же касается ваших рассуждений, то в них содержится одна небольшая, но фундаментальная ошибка, — покачал головой Нотт. — Я вовсе не собираюсь с вами тут оставаться. Вы умрёте один — или мы выживем оба. Решайте, господин аврор. Иначе я через, — он достал из кармана старинные золотые часы, — сорок девять минут действительно окажусь в другом месте — и буду объясняться с вашими коллегами, безусловно. Живыми коллегами, — подчеркнул он. — Что лично меня бы крайне расстроило: я хорошо отношусь к вашему отцу и совсем не хотел бы его так огорчать. Он уже немолодой и не слишком здоровый человек, — не уверен, что он переживёт вашу смерть.

Только не сорваться. Нет, только не сорваться — это уже было бы чересчур. Зря Нотт упомянул отца — такое Шеклболт не мог стерпеть спокойно, и от души вмазал кулаком по чёртовой двери. Та, что характерно, даже не шелохнулась.

И ведь Нотт прав — отец может не выдержать. А у него, Шеклболта, нет не малейшего понятия, как отсюда выбираться. Создание Бьюкенена не шутка, ничем не взломаешь, это ясно как божий день. Тупик.

Прислонившись спиной к треклятой двери, Шеклболт опустился на пол, вытянул ноги на полкомнаты и прикрыл глаза. Надо было подумать и успокоиться.

* * *

Молчание тянулось вязко, словно кто-то цедил время по капле.

— Я ведь сказал, — наконец нарушил его Нотт, — отсюда нельзя выйти, если не знать, как именно. Я знаю. И готов поделиться этим знанием с вами, если мы сможем договориться.

Видит Мерлин, Нотт не хотел этого и предпочёл бы, чтобы Шеклболт никогда сюда не заглядывал. Надо было всё-таки замаскировать дверь отводящими глаза чарами — но теперь уже поздно об этом думать. Как же он так фатально везде опоздал? Не зря бабка говорила ему ещё в детстве: «Головой, Тео, не живут — ею думают. Живут сердцем». Права была старая Магдалена, ох как права — да он тогда разве слушал...

Как же не хочется на склоне лет пускаться в бега! Даже если он уломает коллег Шеклболта — там, снаружи — это наверняка будет стоить ему состояния. А ведь ещё Крауч. Дракклов фанатик! Нет — надо, надо договориться с этим. В конце концов, если он и вправду так умён, как о нём говорят, в этом нет ничего невозможного.

Но, кажется, будет непросто. Этот парень действительно не промах — как бы Нотт не храбрился, но внутренне признавал его правоту — Шеклболт нужен ему живым, он — гарантия того, что аврорат сгоряча не спустит на него, Нотта, всех собак. Так что вся его казуистика — не более чем отговорка. Да, будет непросто.

— Я не договариваюсь с такими, как вы, — сквозь зубы процедил Шеклблот. — И вы зря думаете, что сможете выбраться, — я вас не выпущу. Вашему сыну не повезло.

Лёгкое движение — и палочка Нотта оказалась в его ладони.

— У вас не получится, — улыбнулся ему Нотт, словно ребёнку. — Палочка для этого не нужна, и вы можете даже связать меня, если хотите. Я всё равно выйду отсюда — и очень надеюсь, что вы сможете за мною последовать. Давайте успокоимся и поговорим — я действительно искренне хочу прийти к приемлемому для обеих сторон соглашению.

— Успокоимся? Если вы так убеждены в своей способности отсюда выйти, то и на свой счёт я спокоен, — кажется, аврор пришёл в себя и вновь почувствовал уверенность. — Ведь вам нет резона бросать меня здесь. Моя жизнь — залог того, что к вам отнесутся более снисходительно, а если вы окажетесь замешаны ещё в одном убийстве, то я не завидую вашей участи. На фоне того, в чём вас уже обвиняют, моё исчезновение будет последней каплей, и вы это понимаете, не так ли? Так что вариантов у вас немного: или вы готовы доблестно погибнуть, или вытащите нас обоих — мне остаётся просто подождать.

Мысли Нотта были озвучены так ясно, словно Шеклболт воспользовался легиллименцией. Да, этот молодой человек, к сожалению, весьма догадлив. Ладно, последняя попытка.

— Так вы же не исчезнете, — пожал Нотт плечами. — Вы просто погибнете. Я выйду и скажу, что открыл вам способ сделать это, а вы не сумели. Придётся, конечно, раскрывать его и вашим коллегам, но на фоне остальных потерь эта мне кажется несущественной. Уверяю вас — после того, как они узнают, как это делается, меня невозможно будет обвинить в вашем убийстве, — он улыбнулся почти весело, хотя никакого веселья не ощущал и в помине.

— Да, язык у вас хорошо подвешен, — напротив, без тени улыбки заметил аврор. — Но в вашем случае даже подозрения будет достаточно — ведь не останется никаких доказательств, что вы не бросили меня просто так. Я знаю своих помощников, — и я знаю мистера Крауча. Они вам меня не простят. Процесс над вами будет шумным и показательным. Вы ведь рассчитывали прикрыться Империо? Стандартно; большинство из ваших именно так и делают.

— Вы не хотите услышать меня, — покачал головой Нотт. — Видите ли, сам способ таков, что исключает подозрение в убийстве. А доказательства... я не соглашусь на легиллименцию, но, пожалуй, рискну на допрос с веритасерумом. Полагаю, что сумею пройти его достаточно удачно — и это станет, конечно же, большим плюсом. Я тоже знаю мистера Крауча, и меня мало интересует его прощение. Однако же он логичен, как таблица умножения, и сух, как хороший трут — как раз он, узнав этот способ, поверит мне первым. В остальном же вы правы — я действительно рассчитываю прикрыться Империо. Оцените мою откровенность — я сейчас даже не скрываю, что это ложь. Что было — то было, и вам вряд ли удастся понять истинные мотивы. Впрочем, на суде я буду настаивать именно на Империо, и то, что я буду в этом не одинок, даёт мне неплохие шансы, согласитесь. Однако же, мистер Шеклболт, мы с вами теряем время — а оно, к сожалению, несколько ограничено. Давайте всё же обсудим условия — поверьте, они будут весьма щедры и разумны. Тем более, — добавил он тихо, — я теперь действительно сожалею о некоторых вещах.

— Оставьте свои сожаления, я в них не верю, — отрезал Шеклболт. — И, как уже сказал, это не имеет значения. Что же до отказа от легиллименции — зря. Это ещё одно очко против вас. Кроме того, если вы так уверены в безнаказанности — что вы до сих пор здесь делаете? Вы боитесь, что вам не удастся выпутаться без меня, вот и всё. Не надо мне опять про сожаления в мой адрес, оставим это за скобками. Нет, мистер Нотт, — Шеклболт смотрел прямо и почти с вызовом, — вы здесь потому, что я вам нужен целым и невредимым, и гораздо больше, чем вы мне. В конце концов, у меня опасная работа, и мои близкие привыкли с этим мириться. Я вам нужен — и покуда вы это не признаете, мы так и будем топтаться на месте.

— Конечно, вы мне нужны, — кивнул Нотт. — Скажем так: ваша гибель будет для меня и неприятна, и неудобна — крайне неудобна, признаюсь. И всё же я рискну и выйду отсюда, если договора не выйдет. С легилименцией же совсем просто, — он слегка улыбнулся. — Достаточно будет сказать, что я давал непреложный обет никогда не рассказывать... и не показывать никому некоторых вещей — и вот мой отказ уже вполне мотивирован. Не идеально — и всё же лучше, чем ничего. Однако вы правы, оставим все эти препирательства и давайте попробуем сначала. Что вас не устраивает? Вам недостаточно предложенной мной компенсации пострадавшим и их семьям? Заметьте, министерство не даст им ровным счётом ничего, моего наследника всего лишь обяжут выплатить всем живым их зарплату, равную той, что получают наёмные работники, а она не так уж и велика. Назовите ваши условия, если вы не согласны.

— Мои условия? — усмехнулся аврор. — Будет вам — неужели вы думаете, что я поддамся? Мои условия просты — мы выходим отсюда вместе, я забираю камни и весь архив и гарантирую, что вы доживёте до суда. И не стану расценивать ваш шантаж как попытку давления на должностное лицо, коим я и являюсь в данный момент.

«Чёртов мальчишка, — подумал Нотт. — Упёрся. А ведь так не хотелось пускать в ход последний аргумент... но придётся, никуда не денешься».

— Видите ли, в чём дело, — медленно проговорил он. — Я боюсь, что с моими бумагами вас ждёт не очень приятный сюрприз. В каком году вы закончили обучение?

— Пять лет назад, считайте сами.

— Возьмите папку за семьдесят шестой год и найдите списки заказчиков за февраль, — неожиданно властно проговорил Нотт, длинно вздохнул и распрямил затёкшие ноги.

Видит Мерлин, он не хотел этого. И непременно обошёлся бы, если бы мог, но не вышло.

Предчувствуя подвох, Шеклболт недоумённо вздёрнул брови и потянулся к стопке документов, предусмотрительно сложенных так, чтобы их прежний хозяин не мог дотянуться.

— Вы имеете в виду покупателей необработанных камней? Или готовой продукции? — уточнил он.

— Смотрите и там, и там, — ровно, без интонаций проговорил Нотт. — Там немного.

Шеклболт поспешно вёл пальцем вниз по строчкам, и так же стремительно сползало и настроение — по совершенно непонятной причине. Палец споткнулся на знакомой заглавной завитушке имени «Джонатан»; он уже знал, какая фамилия его дополнит — его собственная.

Джонатан Шеклболт, его отец.

И число — 25 февраля 1976 года.

Как это здесь оказалось?

— Вы думаете, у вас на пальце рубин? — между тем, поинтересовался Нотт, не скрывая иронии. — То кольцо, что подарил вам отец в честь окончания обучения, — пояснил он, взглядом указывая на крупное украшение.

Шеклболт машинально ощупал массивный перстень на указательном пальце — он носил его не снимая и очень любил, считая неким талисманом, оберегающим от нелепостей его неспокойной жизни. Шеклболт-старший, хороший артефактор, действительно подарил сыну этот перстень собственной работы в день завершения обучения и поступления на работу в аврорат.

Конечно, рубин. Что же ещё?

— На что вы намекаете?

— Не существует рубинов такого оттенка, — качнул головой Нотт. — Слишком тёплый. Вон же, в сейфе полно камней, сравните сами, — и добавил, немного помедлив: — Ваш отец очень дорожит вами, мистер Шеклболт, ничего для вас не жалеет и на многое может пойти. Как и я — для своего сына.

Камень был небольшим, не помпезным, но обрамлён довольно причудливо. Шеклболт вгляделся в знакомую вещь, словно видел впервые.

— Вы хотите сказать, — произнёс он с усилием, — что отец тоже покупал у вас алмазы? Незаконно? Сколько раз он сюда приходил?

— Там всё записано, — спокойно ответил Нотт. — В книгах. Мы с ним иногда сотрудничали, довольно давно, — но алый алмаз он покупал у меня лишь однажды. Специально для вас. Однако, — он очень серьёзно посмотрел на Шеклболта, — имя его попадается в книгах не единожды. И всплывёт, как вы понимаете, на суде. Ваш отец очень порядочный человек, и, конечно, не в курсе истории с копями. Боюсь, она опечалит его.

Ну вот, теперь он действительно сделал всё, что мог, пусть парень решает сам.

Кажется, аврор просто не знал, что ответить. Что ж, Нотт подождёт — времени мало, но пока терпит.