Заговор магглов (джен)

— Я думаю, Гермиона, что ты угадала. Он и правда всех приворожил. И продолжает…

Гермиона кивнула. Слышать похвалу от Гарри было бы приятно, если бы речь не шла об их преподавателе. Как вообще можно допускать этого человека к детям?!

Рон, Гарри и Гермиона стояли у входа в теплицу, можно сказать, в первом ряду зрителей. Локхарт пытался учить профессора Спраут ухаживать за растениями, и выглядело это, по мнению Гермионы, крайне некрасиво. Во-первых, профессор Спраут была действительно мастером, это все знали. Во-вторых, Локхарт напоминал напыщенного самовлюбленного попугая: в ярком бирюзовом плаще, который картинно развевался, хотя ветра совсем не было, в отделанной золотом шляпе на завитых и надушенных локонах и с преувеличенно вдохновенным лицом — это выражение Гермиона отлично запомнила по выступлению их будущего профессора защиты в книжном магазине. С таким же лицом он тащил Гарри фотографироваться…

Но самое удивительное — никто, кажется, не замечал всей нелепости этой картины. Девчонки смотрели восторженными пустыми глазами, ахали и шептались: «Приз за самую обаятельную улыбку… Лапочка… Бесподобен», — Гермиона поморщилась, услышав.

— Локхарт силен, — распинался стоявший неподалеку курчавый хаффлпафец. — Храбрый, как лев. Вы читали его книги? Я бы со страха умер, если бы на меня напал в телефонной будке вампир…

— Интересно, почему телефонная будка? — перебила его восторженную речь Гермиона. — Он ищет экзотический антураж для своих книг? Я думаю, мало кто из волшебников представляет себе телефонную будку.

— Особенно ее размеры? — подхватил Гарри. — Мало подходит для драки с вампиром.

— Эй, вы про меня не забыли? — Рон пихнул в бок. — Я ничего не понимаю! В чем загвоздка?

Гермиона довольно улыбнулась: вот как, оказывается, можно пробудить у Рона тягу к знаниям!

— Рон, телефонная будка тесная! Если там уже был Локхарт и зашел еще один взрослый мужчина, единственное, что они могут там делать — страстно прижиматься друг к другу.

— Фу-у!

— Вот именно. — На Гермиону постепенно накатывало самое настоящее бешенство, хотелось разоблачить нечистого на руку афериста, который наверняка превратит очень важный предмет в сплошное восхваление себя, любимого. Неужели директор Дамблдор тоже купился на всю эту мишуру и блестки?!

Хаффлпафец смотрел на них, широко распахнув глаза.

— Ты чего? — грубо спросил Рон.

Локхарт наконец-то заткнулся, профессор Спраут загнала всех в теплицу, и хаффлпафец оказался с ними за одним столом.

— Джастин Финч-Флетчли, — представился он. — Вас я, конечно, знаю. Простите, если выглядел невежливо, я был немного шокирован.

— Чем? — спросил Гарри.

— Я, видите ли, магглорожденный. Отлично знаю, как выглядит телефонная будка, но почему-то мне и в голову не пришло усомниться в истории Локхарта, — он огорченно покачал головой. — Папа не одобрил бы, он всегда говорит, что важно развивать критическое мышление.

На этом разговор прервался: профессор раздала наушники, и все занялись пересадкой мандрагор. Справиться с кусачими корешками оказалось нелегко, Гермиона даже взмокла от усердия. Но где-то на самом краю сознания зацепилась мысль о том, что с Джастином нужно поговорить.

Вечером в библиотеке Гермиона подсела к компании погруженных в учебники хаффлпафцев и спросила осторожным шепотом:

— Джастин, мы можем поговорить?

— Конечно, — тот аккуратно заложил книгу листком бумаги, — только давай выйдем, а то мадам Пинс нас убьет.

Гермиона кивнула: верно, библиотека не лучшее место для разговоров. Зато здесь можно пересечься с нужным человеком, не привлекая лишнего внимания, как если бы она подошла к мальчику с другого факультета в Большом зале.

— Мы не договорили на гербологии, — сказала Гермиона, когда тяжелая дверь библиотеки закрылась за ними. — Джастин, извини, если вопрос слишком личный, но… Как твои родители отнеслись к тому, что ты волшебник? У тебя ведь и мама, и папа обычные? Как и у меня?

— Да, оба, — кивнул хаффлпафец. — Не очень хорошо отнеслись, если честно. У них нет каких-либо предубеждений, не думай, но я должен был учиться в Итоне. Если ты из обычной семьи, ты можешь пропасть непонятно куда, но мне пропадать нельзя, понимаешь? На мне будет семейное дело, укрепление семейных связей, продолжение рода и все такое. Понимаешь?

Гермиона понимала. Финч-Флетчли оказался из другого мира, даже более недосягаемого для дочери стоматологов, чем волшебный. Гермионе Грейнджер Итон не светил ни при каких раскладах.

— И что ты собираешься со всем этим делать? — не выдержала она, хотя спрашивать о таком было, наверное, не вполне прилично. Все же они не друзья — пока не друзья. Второй год вместе учатся, но первый раз друг с другом заговорили.

Джастин выразительно пожал плечами:

— А что тут сделаешь? Я не могу отказаться от учебы в Хогвартсе, потому что должен контролировать свою магию, и не могу отказаться от нормального обучения, потому что не должен исчезнуть из мира моих родителей. Остается совмещать. После Хогвартса буду получать маггловское высшее образование.

— Мы с Гарри этим летом догоняли школьную программу, — Гермиона невольно заулыбалась. Таким облегчением оказалось узнать, что она не одна такая, «повернутая на учебе», и что ее родители, похоже, предложили очень правильный выход. — Теперь будем учиться параллельно здесь и там.

— Это правильно, — кивнул Джастин. — А почему ты спрашивала о моих родителях? Твои тоже недовольны Хогвартсом? Кстати, прости, я не знаю, кто они?

— О, всего лишь дантисты. Но, да, недовольны. Они хотят, чтобы я получила хорошее образование, чтобы у меня были хорошие перспективы в жизни. Из-за Хогвартса они очень обеспокоены моим будущим. Скажи, когда к вам в семью приходила профессор МакГонагалл, она что-нибудь говорила о твоих перспективах?

— Мы сразу ей сказали, что нам это неинтересно. А тебе? — Джастин, похоже, уже понял, что Гермиона расспрашивает его не просто так. Наверное, видел ее обеспокоенность.

— Она сказала, что я талантливая ведьма и смогу работать даже в Министерстве. — Джастин поднял брови: в голосе Гермионы слишком явственно слышалась ирония. — Но…Ты слышал, как они нас называют? «Грязно…»

— Т-с-с, — Джастин приложил палец к ее губам. — Не повторяй грязи, Грейнджер. У нас на факультете такое не принято, но да, я слышал. Краем уха. Для тебя это проблема? Ты обижаешься? Или не веришь, что сможешь работать в Министерстве? Ты ведь лучшая по всем предметам.

Он улыбнулся с выражением «глупо обижаться на идиотов», и Гермиона вздохнула. Похоже, несмотря на беспокойство его родителей, сам Финч-Флетчли считал, что все в порядке.

— Тетя Гарри рассказала, что его мама ей рассказывала… — Гермиона запнулась, помотала головой: звучало на редкость глупо. — В общем, мама Гарри тоже была лучшей по всем предметам, но ее не взяли бы в Министерство даже секретаршей, потому что магглорожденная секретарша роняет статус шефа. Вот. Я не знаю, мы не знаем, сильно ли с тех пор все изменилось, но, судя по Малфою, вряд ли. Здесь, в волшебном мире, мы с тобой оказались в одной лодке. Прости, мне просто нужно с кем-то поговорить об этом. Я на самом деле волнуюсь. Я… наверное, это называется, «потеряла ориентиры».

— И ты ждешь совета от меня? Мы ведь даже почти не знакомы.

— Я понимаю, — Гермиона опустила голову. — Прости. Ты вернешься в обычный мир, я поняла. А я хотела бы остаться здесь, мне так нравится волшебство! Но я не хочу оказаться ненужной.

Она махнула рукой, не зная, как выразить свою обиду, неуверенность, сама не понимая, почему вдруг разоткровенничалась с, действительно, почти не знакомым хаффлпафцем.

— Жаль, что нельзя как-то совместить, правда? Но я все равно что-нибудь придумаю. И, ой, Джастин, я ведь совсем не о том хотела поговорить! Просто я все время об этом думаю, вот и… — Он смотрел выжидающе, со слегка отстраненной, но дружелюбной вежливостью, всем своим видом выражая, что готов ее выслушать, несмотря на то, что в библиотеке его ждут недописанные эссе. — Локхарт, — решительно сказала Гермиона. — Он как-то воздействует на людей. Очаровывает. Этим летом мне подарили защитный амулет, поэтому я обратила внимание. Я не могу доказать, да и не знаю, насколько это незаконно. Этим летом меня предупредили, что магглорожденные в волшебном мире часто не ждут опасности, потому что не могут себе представить, что какие-то немыслимые для них вещи могут быть разрешены. В общем, я просто хотела сказать, почему ты мог не подумать о телефонной будке и восторгаться Локхартом.

Джастин почесал в затылке.

— Я подумаю над этим. Спасибо, Грейнджер. Да, если возникнут вопросы по обычной программе, обращайся. Это здесь я могу себе позволить быть середнячком, а там…

— Спасибо! — Гермиона проводила взглядом вернувшегося в библиотеку хаффлпафца и подумала, что им с Гарри пора начинать заниматься. Наверное, нужно расписать план занятий, чтобы все успеть. И обязательно предусмотреть время на свободное чтение в библиотеке. По крайней мере, подшивки газет у мадам Пинс хранились за многие годы, это Гермиона уже успела узнать.

* * *

Гарри думал, что после урока с пикси все поймут, что из себя представляет новый профессор. Но «обладателю самой обаятельной улыбки» готовы были простить и не такое. Лаванда и Парвати едва не поссорились с Гермионой за совет провериться на приворотные чары и поглядеть на «Лапочку Гилдероя» внимательно. А Дин и Симус, хотя и смеялись над пикси, учебниками и самим профессором, решительно сказали: «Зато у него весело».

— По сравнению с Квиррелом — пожалуй, — вздохнув, согласился Гарри.

Для профессора Локхарт был слишком уж вездесущим, громким и назойливым. Он постоянно оказывался рядом с Гарри в самые неудобные, неподходящие моменты. Когда Гарри торопился на урок и не мог выслушивать дурацкие рассуждения о славе, автографах и улыбках. Когда в него врезался с разбегу Криви с непременным «Привет, Гарри, как дела, Гарри» и жаждой непременно отщелкать всю пленку. Но хуже всего было, когда после драки с Малфоем его послали к Локхарту на отработку.

Хотя нет, уроки защиты были еще хуже. Потому что отработка — один вечер, пусть и бесконечно длинный, а роли в сценках по «учебникам» Локхарта явно светили Гарри Поттеру на весь год.

— Почему он вызывает только меня, — раздраженно шипел Гарри, — я уже боюсь ходить на его уроки!

— От этих уроков все равно никакого толку, — мрачно подхватывала Гермиона, — только время теряем. Год только начался, а мы уже отстаем от графика!

— Давай бросим на них ходить, — предлагал Гарри. Но подруга даже не отвечала на такую глупость. Хотя, если бы не риск потерять еще больше времени на отработках, Гарри и в самом деле прогуливал бы защиту.

В общем, начало учебного года выдалось трудным. Эссе стали сложней, требовали поиска дополнительной литературы, а ведь были еще и задания маггловской школы. К тому же Гермиона очень серьезно приняла слова французского мастера о том, что эссе тренируют только почерк, а для тренировки магии нужно долго и упорно махать волшебной палочкой. Чары из школьной программы давались легко, для них хватало времени на уроке. Поэтому теперь Гарри с Гермионой наперегонки искали в библиотеке дополнительные заклинания и разучивали их по вечерам, облюбовав пустой класс неподалеку от гостиной. Иногда даже получалось затащить с собой Рона, хотя обычно выяснялось, что у него еще не сделаны домашние задания.

Гарри нравилась эта игра. Гермиона искала полезные чары: бытовые, медицинские, копировальные. Благодаря ее тщательному, вдумчивому подходу они уже выучили с десяток заклинаний, полезных при уборке, научились сводить синяки и залечивать царапины. А еще собрали огромную подборку газетных статей — правда, копии Гермионы держались всего два-три дня, но она сразу же отправляла вырезки родителям, а в офисе клиники Грейнджеров среди прочего была и копировальная машина.

Гарри считал, что подруга слишком серьезна, он скучал по той легкой и веселой Гермионе, которую узнал летом, а потому подбирал для их тренировок что-нибудь забавное: как перекрасить волосы или одежду, выдувать изо рта мыльные пузыри или заставить свиток пергамента вопить, когда сажаешь на него кляксу. «Шалости в стиле близнецов Уизли», — ворчала Гермиона, но соглашалась, что иногда такая шуточка может оказаться к месту. «К тому же ты сама говорила, что чем больше разных чар тренируешь, тем лучше», — напоминал ей Гарри.

А еще был квиддич.

Составляя график занятий, Гермиона совсем не учла нездорового энтузиазма Оливера Вуда. Тот был твердо намерен взять кубок, и потому вместо двух тренировок в неделю устраивал пять, а то и шесть. Команда роптала, но Вуд гнул свое. Масла в огонь подлили и новые метлы команды Слизерина.

Гарри поморщился, вспомнив ту, первую, тренировку, которая окончилась дракой и блюющим слизняками Малфоем. Малфой заслужил — не нужно было обзывать Гермиону! Но теперь он явно ждал случая отомстить, и Гарри с Роном договорились не оставлять подругу одну. Правда, затащить Рона в библиотеку пока что так и не удалось, зато Гермиона ходила на каждую тренировку гриффиндорской команды — потому что Рон не соглашался их пропускать. Друзья сидели на трибуне, и Гарри, выписывая виражи и закладывая финты, невольно отслеживал их периферийным зрением. Как будто боялся выпустить из вида.

Странное это было чувство. Не тревога, не предчувствие неприятностей, не осторожность, но что-то очень похожее, и при этом смешанное с теплой, неуверенной радостью. Он предпочел бы отправить друзей обратно в гостиную — две одиноких крохотных фигурки на пустой трибуне выглядели слишком беззащитными. И в то же время радовался, что друзья с ним, смотрят, волнуются. Он не привык, чтобы за него волновались, чтобы его безопасность была кому-то настолько важна.

А еще радовало, что Гермиона, при всем их отставании от графика, при всей бесполезности полетов и квиддича для их учебы, не пыталась отговорить Гарри. Понимала, как важно для него то ощущение свободы, которое охватывает в небе, принимала его любовь к полетам, его азарт ловца.

— По крайней мере, на поле для квиддича Локхарт меня точно не поймает, — шутил Гарри.

* * *

Учебный год начался тоскливо, иного слова Рон подобрать бы не смог. Гарри совсем огермионился: часами сидел в библиотеке, строчил эссе, разучивал вместе с Грейнджер дополнительные заклинания, и ладно бы что интересное, а то — как убрать пыль или очистить стол от чернил! Хотя, если честно, чары перекрашивания волос были очень даже неплохи, Перси с ярко-синей головой весь вечер веселил факультет. И хотя у Рона это заклинание держалось всего несколько минут, он твердо решил подкараулить Малфоя на входе в Большой зал и перекрасить его блондинистые патлы в зеленый. Или в розовый.

Малфой бесил. В прошлом году Рон думал, что куда уж больше, оказалось — есть куда. Стоило вспомнить брезгливо-презрительный взгляд, которым окинул их семью Малфой-старший, столкнувшись с ними в книжном, вспомнить, как он двумя пальцами, словно прикасался к чему-то непотребному, взял из котла Джинни учебник, с каким отвращением, оглядев потрепанные корочки, сунул книгу обратно, и мелкого глиста хотелось снова накормить слизняками. Наверное, даже хорошо, что отца не было в магазине, он бы такого не выдержал, кинулся бы в драку. Рон понимал: случись такое, скандал ударил бы лишь по семье Уизли, Малфой был бы только рад. И от этого ненависть разгоралась еще сильнее.

Джинни стеснялась своих потрепанных учебников и перешитой мантии, хотя раньше, до Хогвартса, никогда не переживала по поводу бедности. Но теперь вокруг было слишком много нарядных и ухоженных девчонок, сестренка не могла не видеть разницы. Поэтому, наверное, вместо того, чтобы завести подружек, сидела в углу гостиной и строчила что-то в дневнике. Рон хотел бы ее как-то развеселить, но не знал, как.

Если бы он мог заработать хоть немного денег… Хотя бы на мантии и учебники! От этих мыслей накатывала злость на отца: неужели так трудно подсуетиться, найти подработку, какие-нибудь частные заказы, вместо того, чтобы плесневеть в своем занюханном отдельчике и развлекаться изучением маггловских автобусных остановок?!

Рон даже поговорил с братьями, хотя обычно не откровенничал с ними — старшие были далеко, а Перси и близнецы всегда относились к нему пренебрежительно. Но Рон не был дураком, он видел, что братьям тоже не нравится их жизнь, что у них уже сейчас есть планы на то, как пробиться! Перси нацелился на карьеру в Министерстве, Фред и Джордж как-то проболтались, что намерены разбогатеть, торгуя своими приколами…

Но на вопрос, как заработать хоть немного, если ты всего лишь второкурсник Хогвартса, братья ответа не дали. Перси посоветовал упорно учиться: «Потому что от твоей учебы, Рональд, зависит то, столько ты сможешь зарабатывать в будущем, это важнее нескольких сиклей сейчас». Близнецы, смеясь, предложили заключить пари на исход квиддичных матчей. Пари! Вот еще. Рону нужны деньги, а не лотерея с сомнительным исходом.

Хуже всего было то, что Рон представления не имел, чем хочет заниматься в будущем. У него не было никакого конкретного плана, как у братьев, не было ярких талантов, он не знал, к чему идти, и потому ощущал себя зависшим в непроглядном тумане. Он играл в шахматы и плюй-камни, ходил с Гарри на тренировки по квиддичу и в гости к Хагриду, кое-как писал эссе, мечтал о мести Малфою, и все время каким-то краем сознания отмечал, что время уходит, а он остается на месте, все в том же тумане, в неопределенности, неопрятным мальчишкой в поношенной мантии, шестым Уизли, обреченным навечно остаться в тени своих братьев.

Что с этим делать, он не знал.

* * *

При всем своем простодушии Джастин Финч-Флетчли был, пожалуй, скорее слизеринцем, чем хаффлпафцем: воспитание давало свои плоды. Отец учил его сдержанности, учил не раскрывать душу перед одноклассниками, не откровенничать с преподавателями, много смотреть и слушать и мало говорить, а главное — помнить о долге перед семьей. Именно поэтому Джастин был рад, что попал в Хаффлпафф. На Слизерине ему, магглорожденному, пришлось бы воевать за сохранение собственного достоинства, доказывать, что он не хуже прочих. Среди хаффлпафцев доказывать что-либо было не принято. Достаточно было знать, чего ты хочешь от жизни, и упорно идти к цели. И, разумеется, не мешать при этом другим, а желательно и помогать.

Хаффлпафцы — люди приземленные. Все здесь если не с первого, то уж точно со второго курса твердо знают, чего хотят добиться в жизни и что для этого потребуется. Здесь не любят распыляться. Вот Диггори, к примеру, пойдет в Министерство, поэтому готовится сдать как можно больше СОВ и ЖАБА, а Ханна Эббот хочет после Хогвартса выйти замуж и заниматься семьей, и учит то, что нужно знать хозяйке и матери — полезные чары, лечебные зелья, трансфигурацию, а об остальном не беспокоится.

Ханна Джастину нравилась, но она не согласилась бы жить в маггловском мире, а Джастин должен вернуться…

Сам Джастин учился ровно настолько, чтобы держаться «золотой середины». Ему куда важнее высокие баллы по математике, естествознанию, английскому и французскому, чем по магическим дисциплинам. Вот если бы в Хогвартсе давали хотя бы основы магической экономики, права и юриспруденции…

Когда в семью Финч-Флетчли пришло письмо из Хогвартса, его сочли забавным розыгрышем. Когда выяснилось, что это не шутка, родители были шокированы: случавшиеся порой с Джастином странности не подготовили их к мысли о волшебстве. Но первый год учебы Джастина в Хогвартсе дал его семье достаточно пищи для размышлений, и перед вторым курсом отец планировал будущее сына вполне уверенно.

Приемлемый уровень знаний и умений, положенных волшебнику. Достойный уровень нормального, «маггловского», образования. А самое главное — ясное понимание, как волшебный мир взаимодействует с обычным.

«Видишь ли, Джастин, — говорил отец, — иногда происходит всякое… необъяснимое. На самом деле, если бы я не был твердо уверен, что волшебства не существует, давно бы заподозрил, что волшебники вовсю мухлюют на скачках и в бизнесе. Было бы неплохо, чтобы ты научился ловить их за руку или хотя бы распознавать такие случаи».

Джастин уже знал о Статуте Секретности, но отец лишь хмыкнул скептически: «Существование закона — еще не гарантия его исполнения».

Поэтому сейчас Джастин осторожно обхаживал Сьюзен Боунс — ее тетка руководила отделом магического правопорядка, и было бы очень неплохо как-нибудь пригласить их обеих на скачки. У госпожи Амелии Боунс наверняка найдутся общие темы с отцом, владелец скаковых лошадей и член Дисциплинарного комитета Жокей-клуба многое может рассказать волшебнице, в чьи обязанности входит ловля магов, мошенничающих в маггловском мире.

Разговор с Грейнджер заставил задуматься о других магглорожденных. До сих пор Джастину казалось, что все просто: либо ты хочешь быть волшебником, тогда учись изо всех сил и обязательно устроишься здесь, либо ты намерен вернуться к магглам, тогда учись себя контролировать и не забывай об аттестате обычной школы. Хаффлпафцы делили людей по настойчивости, целеустремленности, уму, но не по чистоте крови, и Джастин не думал, что за слизеринским «грязнокровка» стоит нечто большее, чем желание оскорбить.

Но если это так, если Грейнджер обеспокоена не напрасно, если ее, несмотря на отличные оценки, в будущем ждет дискриминация из-за родителей-магглов… Будь Джастин гриффиндорцем, наверное, он думал бы так же, как Грейнджер: «Несправедливо!». Но он был хаффлпафцем с ясно установленной целью в жизни и с почти слизеринским воспитанием, поэтому его мысли текли в совершенно определенном направлении: «Если это так, это можно использовать».

Его семье не помешает умная волшебница, рожденная в обычном мире.

* * *

Альбус Дамблдор невпопад ответил что-то Минерве, сделал крохотный глоток чаю и нашел за гриффиндорским столом рыжую первокурсницу. Джиневра Уизли побледнела, казалась задумчивой и грустной. Вот она подняла голову, быстро взглянула на Гарри Поттера и тут же, покраснев, вновь уткнулась в тарелку.

Да, первая детская влюбленность часто бывает не слишком счастливой…

Щиты школы вопили об опасности с первого сентября. С той самой минуты, когда лодочки с первокурсниками пересекли линию охранных чар, Хогвартс давал директору сигнал: «ученик в беде!». Вычислить, кто именно, не представляло труда: от Джиневры Уизли фонило темнейшей магией так, что Дамблдору приходилось щуриться и смотреть поверх очков, приглушая сияние детских аур. Разобраться, в чем причина, оказалось сложнее, на это потребовалось несколько дней наблюдений, осторожных расспросов и поверхностного, почти незаметного чтения воспоминаний. Но когда Дамблдор, ради последней проверки пройдя мимо гриффиндорского стола за ужином, узнал знакомую мощь хоркрукса Тома Риддла… о, в такую удачу трудно было поверить!

Выяснить, откуда у девочки столь мерзкая вещь, труда не составило: Джиневра и ее братья отлично помнили безобразную сцену во «Флориш и Блоттс». Однако следовало понять, чего добивался Малфой — возродить своего господина или избавиться от его наследства? Или, быть может, он и сам толком не знал, какую ценность представляет эта невзрачная с виду тетрадка, и решил подкинуть неизвестный темный артефакт своим политическим противникам? «Противнику», — поправил себя директор. Артур Уизли — не того полета птица, слишком мелок для Малфоя, а вот подгадить Альбусу Дамблдору тот не откажется.

И главный вопрос — что делать?

Изъять у девочки опасную тетрадку и уничтожить? Легко, но что это даст? Уберет из игры уже известный хоркрукс, за которым можно наблюдать, и тем самым увеличит вероятность возрождения Тома из хоркрукса, Альбусу неизвестного. К тому же, хотелось бы воспользоваться случаем и привязать к себе семейство Уизли. Они, конечно, бедны, Молли — бесталанная домохозяйка, да и Артур звезд с неба не хватает, но их дети могут быть полезны. Чарли работает с драконами, через Билла можно выйти на гоблинов, а Персиваль со временем наверняка займет достаточно высокий пост в Министерстве… особенно если немного помочь ему, заодно и еще одного должника приобрести…

Альбус тряхнул головой: Персиваль — дело будущего, сейчас время думать о Джиневре. Итак, Артур… Чтобы Артур как следует оценил всю величину оказанной ему услуги, эта услуга должна быть не только весома, но и зрима. К примеру, неприятности по службе, когда у его дочери обнаружится зачарованная маггловская вещица, ведь все знают, что сам Артур любит побаловаться с маггловскими вещами. А еще неплохо было бы спасти юную Джиневру в самый последний момент, когда несчастные родители поверят, что уже потеряли долгожданную и горячо любимую дочь.

А еще весьма интересно проследить, как один хоркрукс будет взаимодействовать с другим…

Последняя мысль окончательно склонила чашу весов в сторону бездействия и наблюдения. Впрочем, тщательное, постоянное наблюдение, анализ ситуации и ожидание наилучшего момента, чтобы вмешаться, никак ведь нельзя назвать бездействием, верно?