Заговор магглов (джен)

— Тетя, можно с вами поговорить?

Петунья Дурсль обернулась, недовольно поджав губы:

— Ты уже закончил в саду?

— Да, тетя.

— И дорожку подмел?

— Конечно, тетя.

— Хорошо. Почисти картошку, я буду делать рагу. Что там у тебя за разговор?

Гарри Поттер достал корзину с картошкой, сел так, чтобы не мешать тете крутиться у плиты, и мысленно пожелал себе удачи. Этот разговор он обдумывал всю дорогу домой из Хогвартса и два дня дома, которые пришлись на выходные, а значит, главной заботой было не попадаться на глаза дяде. Но настал понедельник, дядя уехал на работу, Дадли ушел болтаться по парку с дружками, а тетя занялась большой готовкой. А за готовкой ей, во-первых, часто нужна помощь Гарри, а во-вторых, скучно. Телевизора-то в кухне нет!

Гарри ненавидел помогать тете по кухне, потому что именно в это время на нее нападал воспитательный зуд. Все самые неприятные вещи о себе Гарри узнал за чисткой картошки, кромсанием морковки и лука, помешиванием рагу или мытьем посуды. То, что его родители — бездельники, погибшие по собственной дурости, а сам он — неблагодарный мальчишка, который не ценит усилий тети и дяди. То, что нормальные мальчики думают о том, как пробиться в жизни, и потому хорошо учатся, слушают взрослых и не забивают себе голову ерундой вроде летающих мотоциклов. То, что глупые фантазии не доведут Гарри до добра.

Но теперь Гарри собирался повернуть воспитательный зуд тети в нужное себе русло. Это, конечно, было несколько по-слизерински, но с Дурслями всегда приходились немного хитрить. Будь Гарри настоящим гриффиндорцем, вроде Рона, он вряд ли выжил бы в доме дяди и тети. Хотя, чтобы начать этот разговор, Гарри пришлось собрать всю свою храбрость.

— Тетя, я хотел с вами посоветоваться. Это насчет моей школы.

Петунья уронила нож.

— Понимаете, тетя, там очень много странного, и мне кажется, что я чего-то не понимаю, — заторопился Гарри. — Вы всегда говорили, что в жизни важен здравый смысл, вот я и хотел, чтобы вы помогли мне разобраться. Знаете, по-моему, как раз здравого смысла у волш… э-э… то есть, у людей в моей школе… как-то маловато. Даже у директора!

— Рядом с вашим директором здравый смысл и не ночевал, это я тебе и так скажу, — проворчала тетя. — Много нужно ума, чтобы бросить ребенка холодной осенью ночью на крыльце и даже не догадаться постучать в дверь?

Теперь уже Гарри чуть не уронил нож.

— Тетя, вы это о чем?

— О тебе. Раз уж так получилось, что ты все равно пошел в эту вашу школу… мы с Верноном не хотели, чтобы ты знал, но что уж теперь. Мы нашли тебя утром на крыльце, замерзшего, сопливого, перепачканного кровью и с письмом от этого вашего Дамблдора. Ни метрики, ни страховки. Никакой помощи все эти годы! Ни одного ответа на мои письма! Держи, глупая маггла, волшебного ребенка, и справляйся с ним сама, как знаешь! А ты говоришь, здравый смысл.

— Вы ему писали?! То есть… вы знаете, кто такой Дамблдор?!

— Чего бы мне не знать? Моя сестра училась в его школе. И да, я ему писала! Ездила в Лондон в этот ваш «Дырявый котел», чтобы отправить письмо совой, у них ведь нет нормальной почты! Спрашивала, что делать, когда в доме перегорает свет от твоих капризов, когда веник начинает летать, а тарелки с овсянкой — взрываться, но он, как видно, решил, что такие мелкие проблемы не стоят его внимания.

— Я такого не помню…

— Ты был тогда совсем крохой, — тетя вздохнула, бросила нож в мойку и поставила сковородку на огонь. — Потом мы сами нашли, как с этим справляться. Методом проб и ошибок — а что еще нам оставалось? Наверное, это не лучший способ, но уж как сумели.

— Чулан под лестницей? — с горечью сказал Гарри.

Тетя вздохнула:

— Ладно, Гарри, ты хотел поговорить о школе?

— Значит, Дамблдор… Тетя, но почему вы мне раньше не рассказывали?!

— Мы надеялись, что с тобой обойдется без волшебства. Все же со временем ты почти перестал устраивать всякое такое… Ты неплохо учился в нормальной школе, в меру шалил, помогал мне по дому, и хотя характер у тебя всегда был не сахар, тарелки больше не взрывались. А потом пришли письма, появился этот… Хагрид! И оказалось, что все наши усилия пропали зря. Мне вот только интересно, если волшебство не вытравить нормальным воспитанием, неужели он не мог отдать тебя кому-нибудь из… из ваших? У Поттера была куча родни, такой же ненормальной, как он сам. Господи, да один его Сириус чего стоил!

— Мне теперь тоже интересно, — зло сказал Гарри. Он так сжимал нож, что пальцы болели, а вот о картошке совсем забыл. Оказывается, его тетя, «нормальная», не верящая в волшебство тетя Петунья многое могла бы ему рассказать и о волшебном мире, и о родителях, и даже о Дамблдоре. Но молчала!

В окне задребезжали стекла. Гарри зажмурился. Тетя быстро подошла, отобрала у него нож и обняла, прижав к себе. Ее передник был мокрым и пах средством для мытья посуды, и почему-то это резко успокоило Гарри. А может, не это, а граничившее с шоком удивление: раньше тетя никогда его не обнимала. Гарри замер, а потом очень осторожно, медленно, готовый в любой миг отшатнуться и удрать, поднял руки и обнял тетю в ответ.

В кухне повисла тишина.

Нарушена она была самым прозаическим образом: на сковородке «стрельнул» бекон, и тетя спохватилась:

— Ох, у меня же все сгорит! — Она кинулась к плите, вывалила на сковородку лук и мясо, и кухня наполнилась шкворчанием и аппетитными запахами. — Гарри, поторопись с картошкой.

Наверное, им обоим нужна была эта небольшая пауза. Начистив полную кастрюлю картошки, Гарри все же заговорил о школе, но теперь, после откровений тети, то, что всего лишь заставило его задуматься, стало казаться не просто странным, а подозрительным. Дамблдор десять лет не интересовался жизнью Гарри Поттера, не откликался даже на просьбы тети о помощи, а стоило Гарри приехать в Хогвартс, как тут же начались ненормальные даже для волшебной школы приключения. Нет, конечно, сами по себе приключения — не так уж плохо. Но не тогда, когда тебе противостоит самый зловещий темный маг современности, тот, чье имя до сих пор боятся называть… тот, о ком Хагрид в самом начале года, а Дамблдор в самом конце почти одинаково намекнули, что он еще может вернуться.

— Понимаете, тетя, — Гарри рассказывал свои приключения, заодно рассуждая вслух — так легче было выделить и отметить все несуразности, — понимаете, мне кажется, что Дамблдор с самого начала все знал и мог бы меня приструнить, чтобы я не лез, куда не надо, не нарушал школьные правила, а он как будто проверял меня. Смотрел, смогу ли я встретиться с этим типом и не поддаться ему. Но ведь я еще мальчишка! Первокурсник! Я ничего толком не умею, а Дамблдор — великий волшебник! Так почему он не сразился с этим типом сам еще до того, как тот убил моих родителей, и теперь тоже? А еще, почему он наградил нас за нарушение правил школы, и за то, что мы чуть все не испортили, ведь если бы мы не пошли спасать камень, Квиррел просто не смог бы достать его из волшебного зеркала! Дамблдор сам потом это сказал! А его достал я, и Квиррелу только и оставалось, что отнять приз у слабого мальчишки! Знаете, тетя, может, вы и правы и характер у меня не сахар, но даже я понимаю, что нормальные взрослые должны были как следует вправить нам мозги на тему «неужели вы, трое недоучек, считаете себя умнее и сильнее взрослых сильных магов». А получается, что мы напридумывали себе всякой ерунды, за которую должно быть стыдно, чуть не погибли сами и чуть не помогли возродиться страшному темному волшебнику, а нам при всей школе сказали: «Какие вы молодцы, продолжайте в том же духе»!

Гарри говорил еще долго: у тети нашлось очень много уточняющих вопросов и еще больше таких, о которых сам Гарри в жизни бы не задумался. Например, тетю очень интересовало, давно ли школьникам нельзя колдовать на каникулах, есть ли в библиотеке Хогвартса подшивки старых газет, почему ключ от сейфа Гарри был у Хагрида и у кого он сейчас, кем работают родители его одноклассников, и еще многое, о чем Гарри знал очень приблизительно или не знал вовсе.

Они провели вместе весь день, тетя даже забыла о своей любимой передаче. Зато под все эти разговоры наготовили гору всяких вкусностей, и Гарри даже пообедал вместе с тетей, и тетя даже сама наложила ему добавки! И отрезала кусок пирога к чаю! И пообещала потом, когда они «хорошенько обдумают текущие проблемы», все-таки рассказать все, что помнит о родителях. Особенно — о родственниках Поттера в магическом мире. Кажется, на этих, пока еще незнакомых Гарри родственников они с тетей были обижены совершенно одинаково.

Когда вернулся с работы дядя, Гарри привычно скрылся с его глаз. Но заметил, что тетя весь вечер ходила задумчивая, рассеянно кивала на рассказы дяди о каких-то переговорах и, в конце концов, сославшись на головную боль, ушла из гостиной в сад.

Как раз в это время Гарри поливал ее любимые розы, и тетя, поманив его к себе, сказала:

— Вот что, Гарри. Ты говорил о девочке, своей подруге, у которой родители обычные люди. Я очень хотела бы пообщаться с ними. Можешь это устроить?

— Ну, я могу написать ей. Пошлю письмо с Хедвиг прямо сейчас.

— Подожди, — остановила тетя уже готового бежать Гарри. — Могут ли твою сову перехватить и прочитать твое письмо?

Такое Гарри и в голову не приходило. Хотя, если подумать о возможностях волшебников…

— Отправь этой девочке наш номер телефона и напиши, что соскучился и очень хочешь с ней поболтать. Вряд ли ваш Дамблдор прослушивает маггловские линии связи.

* * *

В семье Грейнджеров этот день, как и два предыдущих, прошел в разговорах о Хогвартсе. Правда, Гермиона сильно сомневалась, что ее родителям понравится рассказ о тролле, Пушке, противозаконном новорожденном дракончике и уж тем более — о Волдеморте в затылке профессора Квиррела. Ни одним родителям такое не понравится! Но ведь все закончилось хорошо, так зачем их волновать? И Гермиона взахлеб рассказывала о волшебном потолке в Большом зале, о движущихся лестницах, говорящих портретах, привидениях и полтергейсте, о завхозе и его кошке и о профессоре МакГонагалл, которая тоже умеет превращаться в кошку, о трансфигурации, о своем споре с Распределяющей шляпой и о профессоре Флитвике, который мог бы быть ее деканом, о зельях и профессоре Снейпе, о полетах и квиддиче, о библиотеке и о том, что некоторые книги там постоянно на руках, и потому хорошо бы купить такие для себя…

О Гарри Поттере она тоже рассказывала, и поэтому никого не удивила постучавшая в окно вечером понедельника белая полярная сова с письмом. Гермиона тут же помчалась к телефону.

Правда, к ее большому удивлению и даже некоторой обиде, Гарри после торопливого приветствия спросил:

— Гермиона, можешь позвать к телефону кого-нибудь из своих родителей? Видишь ли, моя тетя очень хочет с ними пообщаться.

И попробуй догадайся, о чем говорят, если ты слышишь только: «да, наша дочь много рассказывала», «да что вы говорите?!», «не может такого быть!», «вы совершенно правы!», «непременно» и «хорошо, давайте так и сделаем». И с каждой репликой лицо мамы становится все мрачнее.

— Гермиона, доченька, ты ничего не хочешь нам рассказать?

* * *

Грейнджеры приехали к обеду. Гарри, неплохо изучивший мельчайшие оттенки выражений тети Петуньи, видел, что она оценила машину и внешний вид Гермиониных родителей как «весьма достойно», на девочку же посмотрела с некоторой опаской. Ну как же, еще одна «ненормальная». Хотя после вчерашнего разговора и едва не случившегося выброса Гарри лучше понимал причины такого отношения.

Гермиона смотрела обиженно. Кажется, если бы не родители, она прямо высказала бы Гарри все, что думает о его откровенности. Но Гарри знал, что он в таком случае ответил бы: «Если бы у меня были родители, которые меня любят, я не стал бы скрывать от них свои проблемы и уж тем более свои победы». Откровенно говоря, глядя на надутую Гермиону, он вдруг подумал, что тетя Петунья очень ответственно подошла к его проблемам — наверное, так, как должна была бы подойти мама.

Это была странная мысль. Нет, очень странная.

В школе, если подумать, взрослые всегда появлялись после драки — тогда, когда пора было снимать или начислять баллы и отправлять пострадавших в больничное крыло. Гарри иногда даже казалось, что у них намеренно вырабатывают привычку не подходить к преподавателям ни с сомнениями, ни за помощью. По крайней мере, их попытка поделиться опасениями с деканом закончилась достаточно красноречиво: «Идите на улицу и наслаждайтесь хорошей погодой»!

Нет, они, конечно, сами дураки, что не послушались, но если бы у них было больше информации… или больше доверия к профессору МакГонагалл…

То, что чувствовал сейчас Гарри, было непривычным и болезненно-приятным. Вся эта бурная деятельность, которую развернула тетя после их разговора — ведь самой тете это не нужно. Они с дядей были бы только рады, если бы их племянник куда-нибудь делся. Они точно так же не хотели, чтобы Гарри приезжал на каникулы, как и сам Гарри не рвался к ним. Но стоило Гарри попросить у тети совета… Хотя, если честно, на совет он и не рассчитывал, ему просто очень нужно было, чтобы его кто-нибудь выслушал! Нужно было проговорить вслух все свои сомнения, и не в пустоту, а человеку, который мог хоть что-то сказать. Что-то кроме «великий человек Дамблдор» или «Гарри, директор лучше знает», пусть даже это будет «ты сам ненормальный и связался с ненормальными, так чего же ты ждешь». Но тетя и в самом деле поняла что-то, чего не смог понять Гарри, сделала какие-то выводы, и, судя по ее реакции, эти выводы были очень серьезны. Впервые Гарри чувствовал, что он кому-то настолько не безразличен.

Можно было злиться или обижаться на то, что раньше тетя не выказывала таких чувств. Но Гарри предпочел ценить то, что происходит сейчас.

* * *

Миссис и мистер Грейнджер хотели для единственной дочери самого лучшего. Они всегда гордились ее умом, способностями, здравомыслием, ответственностью, желанием учиться. Когда выяснилось, что Гермиона — волшебница, они не то чтобы испугались, они ведь разумные люди, а не какие-нибудь средневековые мракобесы. Но, скажем прямо, им это не слишком понравилось. Паранормальные способности в современном мире с большей вероятностью приведут к проблемам, чем к успеху.

Как ни странно, ровно из тех же соображений они с радостью отпустили дочь в Хогвартс. Профессор МакГонагалл обещала, что их дочь сможет сделать карьеру в магическом мире, но для Грейнджеров более весомым доводом стало то, что Гермиона научится управлять своими способностями и скрывать их от обычных людей. Предупреждение о запрете колдовства несовершеннолетних вне Хогвартса, которое так не понравилось Гермионе, они сочли крайне разумным, и одно это добавило магическому миру больше очков в их глазах, чем все фокусы, разъяснения и обещания.

Теперь же миссис Дурсль, тетя того самого Гарри Поттера, о котором с восторгом рассказывала их дочь, сообщала о волшебном мире крайне неприятные вещи. Конечно, детям в одиннадцать лет интересней волшебные потолки и говорящие портреты, чем будущая карьера, но профессор МакГонагалл, обещая Гермионе блестящие перспективы, как минимум многое утаивала, а то и откровенно лгала. Это заставляло задуматься.

Дети присутствовали при разговоре, и если Гарри сидел тихо, то Гермиона то и дело порывалась что-то сказать — возразить, судя по возмущенному лицу. К счастью, за год в Хогвартсе она не окончательно забыла, как должна вести себя воспитанная девочка в гостях, но, в конце концов, ее ерзанье надоело отцу, и он спросил:

— Гермиона, ты что-то хочешь сказать?

— Да! Да, я думаю, может быть, раньше так и было, но ведь потом сторона Дамблдора победила, так, а он за равноправие? И если профессор МакГонагалл говорит, что я смогу работать в Министерстве, почему мы не должны ей верить? Только из-за того, что двадцать лет назад маму Гарри обзывали за ее происхождение?

— И откровенно насмехались над членами ее семьи, — спокойно добавила миссис Дурсль. — Причем делали это те самые люди, которые были на стороне Дамблдора — на победившей стороне. Ну да ладно, Господь им судья, не будем говорить дурно о мертвых. Как ты думаешь, Гермиона, Хагрид — хороший человек и за равноправие?

— Конечно!

Гарри хмыкнул. Гермиона развернулась к нему:

— Разве нет?! Скажи, Гарри! Мы столько раз ходили к нему в гости, и помогали ему, и он угощал нас чаем и рассказывал всякое…

— Сейчас тетя скажет, — пробормотал Гарри.

Миссис Дурсль кивнула, по-прежнему обращаясь к Гермионе:

— Хороший человек Хагрид, который за равноправие, кричал на нас, называя «мерзкие магглы», и заколдовал моего сына — нам пришлось обращаться в больницу, потому что от волшебников помощи разве дождешься!

— Не может быть! — ахнула Гермиона.

— Это правда, — кивнул Гарри, — и это у него еще палочка сломана, и заклинание не получилось так, как он хотел. Могло быть хуже. Тогда Дадли никакие врачи не помогли бы. Я свидетель, Гермиона. Мне теперь очень стыдно, что я не подумал сразу о том, как это мерзко. Конечно, Дадли не лучший на свете брат, но он такого не заслуживал.

— Волшебный мир отлично отключает мозги, — поджала губы миссис Дурсль, — с моей сестрой было так же. Я понимаю, Гарри, у нас с тобой сложились не лучшие отношения, и у тебя был повод к злорадству. Но потом? Он ведь и с тобой обошелся немногим лучше! — И объяснила уже Грейнджерам: — Потом этот хороший человек и, безусловно, очень ответственный школьный работник бросил Гарри одного на станции с огромным сундуком, так что тот еле добрел до дома. Забыл ему рассказать о том, как попасть на школьный поезд. А дракон в школе, полной детей? Это допустимое поведение для взрослого ответственного человека?

Гермиона вздохнула:

— Мы ему говорили… Но он так мечтал о драконе…

Миссис Грейнджер покачала головой:

— Гермиона, доченька, а теперь представь, что наш сосед всю жизнь мечтает о тигре и в конце концов заводит его. И совершенно случайно выпускает погулять на ту самую лужайку, где играют дети. Я понимаю, что дракон — это волшебное существо, но, уверяю тебя, ваши восторги не делают его менее опасным.

— Знал ли об этом Дамблдор? — спросил мистер Грейнджер. — У меня появилось много вопросов о безопасности в вашей школе.

— Нам некому задать наши вопросы, — горько ответила миссис Дурсль. — Мы магглы. У нас нет прав в их мире. Если с нашими детьми что-то там случится, мы не сможем их защитить. Да что там, нам могут попросту стереть память! Я полагаю, если бы тот тролль успел разорвать вашу дочь, вы сейчас были бы уверены, что у вас никогда не было дочери, вот и все. Или что она умерла от какой-нибудь глупой ветрянки, или ее сбила машина — но они нашли бы, как не отвечать за смерть ребенка магглов. А работа в Министерстве, о которой вам говорила профессор… Лили как-то сказала, что удачно вышла замуж, а иначе со всеми своими высшими баллами вполне могла бы претендовать на работу в Министерстве уборщицей. Даже не секретаршей, потому что магглорожденная секретарша роняет статус шефа.

Мистер Грейнджер обратился к дочери:

— Обрати внимание, если это так, профессор нас не обманула. Всего лишь умолчала о деталях.

— А кроме Министерства? — задумчиво спросила миссис Грейнджер. — Я, признаться, даже не подумала поинтересоваться, какие еще есть возможности в том мире…

— Бордель, — фыркнула миссис Дурсль. — Лили была очень красива. Волшебники живут долго, рабочих мест там мало, и у каждого хватает родственников, которых нужно хорошо устроить. Так что тем, у кого нет влиятельной родни или покровителей, остается работа, которой не похвастаешь в приличном обществе. Навоз в теплицах раскидывать или собирать жабью икру по болотам. Даже мыть посуду в какой-нибудь грязной забегаловке — слишком хорошо для них, потому что посуда легко моется одним взмахом палочки. Лили смеялась, помнится, что маггловедение в Хогвартсе преподает чистокровный волшебник, не знающий, что такое кино и кто такие «Биттлз». Сейчас мне это не кажется смешным. Я спросила у Гарри, кем работают родители его одноклассников, но он знает только об одном.

— Да, отец Рона работает в Министерстве, — Гермиона задумчиво накручивала на палец растрепавшуюся прядь. — В отделе, как-то связанном с магглами.

— И он тоже чистокровный, — подсказал Гарри. — А еще они очень бедные.

— Из чего делаем выводы, что даже министерские работники получают не настолько много, чтобы достойно содержать семью. Я думаю, мы должны сами позаботиться о будущем наших детей. Волшебникам нет до них никакого дела. Все, чего можно ждать — что Гарри, с его странной славой, втянут в опасные интриги, а Гермиона впутается с ним за компанию, по дружбе.

— Вы не хотите, чтобы мы дружили? — жалобно спросила Гермиона.

Гарри взял ее за руку:

— Гермиона, они хотят о нас позаботиться. Ты магглорожденная, тебе не на кого надеяться в волшебном мире. Мои родители были волшебниками и героями, но меня запихнули на десять лет к маггловской тетке и даже не отзывались на ее просьбы о помощи. Значит, мне тоже не на кого надеяться. Дамблдору я больше не верю.

Гермиона запустила пальцы в волосы:

— Он же великий волшебник! Он же… директор! Победитель Гриндевальда! И… и вообще…

— Дочка, — мистер Грейнджер обнял дочь, — когда великие люди заняты великими делами, они не считают, сколько пролилось пота и крови простых людей. Думаю, волшебники в этом не отличаются от нас. А еще, Гермиона, когда от тебя чего-нибудь хотят добиться, тебе будут очень много и красиво рассказывать о выгодах и преимуществах, но скромно умолчат о недостатках и возможных убытках. Профессор МакГонагалл поступила именно так. У меня нет таких веских причин не верить директору Дамблдору, какие есть у миссис Дурсль, но, согласись, поведение подчиненных многое говорит о начальнике. Если бы мой сотрудник так нагло обманывал клиентов, я бы тут же его уволил.

— А еще это многое говорит об обществе, — задумчиво добавила миссис Грейнджер. — Согласись, дорогой, уволил бы ты такого лгуна не только по велению совести, но и потому, что на клинику могли бы подать в суд за обман. Все это очень некрасиво.

Разговор получился неприятным для всех, но особенно для Гермионы. Ее так хвалили все учителя — кроме Снейпа, конечно, — а получается, что их похвалы ничего не стоят, как и обещания МакГонагалл? Она не могла поверить, что все так плохо! Она отказывалась в это верить!

Но верить у нее и не требовали. Ее родители были здравомыслящими людьми, а тетка Гарри оказалась большой любительницей сбора сведений, анализа и планирования. И тот план, который они втроем разработали, показался Гермионе вполне разумным.

Им ведь все равно нужно научиться управлять своей магией, вот они и будут учиться. Только больше не станут лезть в опасные приключения, потому что родители Гермионы совсем не хотят, чтобы им стерли память о трагически погибшей дочери. Вместо шастанья к троллям, драконам, трехголовым псам и прочим чудовищам они будут сидеть в библиотеке и искать дополнительную информацию о волшебном мире. И расспрашивать детей волшебников о том, где и кем работают их родители и родственники — такой интерес легко объяснить, нужно же понять, кем можно стать в волшебном мире и что для этого нужно знать и уметь.

А еще они догонят год, пропущенный в нормальной школе, и будут учиться дальше:

— Потому что список волшебных предметов, конечно, впечатляет, — мистер Грейнджер выразительно пожал плечами, — но не кажется ли вам, что детям обычных людей намеренно отрезают возможность вернуться в обычный мир и найти там хорошую работу?

Гарри на этом месте выразительно застонал, а миссис Дурсль сказала изрядно ядовитым тоном:

— В нормальной школе ты не был лентяем, Гарри.

— Я помогу тебе догнать, Гарри, — обрадовалась Гермиона. Что поделать, она любила учиться и учить, а мальчишек разве засадишь за уроки добровольно… — Мы можем и Рона позвать!

— Ты что, — Гарри даже засмеялся, — он не согласится. Это же не квиддич!

— Кстати о Роне, поменьше болтайте при нем, — приказала вдруг миссис Дурсль. — Пусть все, о чем мы здесь сейчас говорили, останется между нами.

— Почему? — возмутился Гарри. — Он же наш друг!

— Ему нравится квиддич, вот и говорите о квиддиче, — фыркнула тетка. — Не знаю, Гарри, мне нужно подумать. Мне что-то кажется подозрительным, но не могу понять, что. — Она помолчала, хмыкнула и начала перечислять: — Чистокровный мальчик, бедная семья, отец работает в их волшебном Министерстве. Значит, семья должна быть лояльна к текущей политике.

— Рон говорил, что его отец любит магглов. Это правда, Малфой обозвал их магглолюбцами. И его работа как-то связана с магглами, — добавила Гермиона.

Гарри хлопнул себя по лбу:

— И он притащил свою дочь на маггловский вокзал в ночной рубашке и резиновых сапогах! А миссис Уизли кричала на весь перрон, что здесь полно магглов, и про платформу, и про Хогвартс! А ведь Хагрид чуть ли не первое, что мне сказал, что о волшебниках никто не должен знать и что их Министерство именно этим и занимается.

— Как интересно, — встрепенулась Петунья. — Гарри, а ведь ты мне это рассказывал! А я не поняла очевидного! Скажите, другие чистокровные тоже проходят через маггловский вокзал?

— Кажется, я никого не видел, — Гарри почесал в затылке. — Я довольно долго там болтался, но никого странного точно не видел, а на школьном перроне было полно людей в мантиях.

— Бабушка Невилла точно не осталась бы незамеченной на маггловской стороне, — тихо сказала Гермиона. — То есть получается, что есть какой-то другой проход для волшебников?

— Это было бы разумно, — согласился мистер Грейнджер.

— Но дело не в этом! — сердито воскликнула Петунья. — Чистокровная семья стоит на перроне среди нормальных людей и во весь голос разговаривает о магглах и о Хогвартсе, вам ничего не кажется странным? Нет? Тогда напомню: Гарри не знал, как пройти на платформу. Добрый человек Хагрид забыл ему это рассказать! Гарри, вспомни, пожалуйста, что было потом? Это может быть очень важным.

Гарри пожал плечами:

— Да ничего особенного. Я подошел к ним, миссис Уизли спросила: «Тоже в Хогвартс?» — и рассказала, как пройти на платформу. Я прошел вместе с ними.

— И?

— Что «и», тетя?

Миссис Дурсль громко вздохнула:

— Прости меня, Господь, я была не права, уделяя так мало внимания племяннику! Ладно бы только эта ненормальность, но не видеть очевидного! Что было дальше, Гарри? Рон Уизли тут же стал твоим лучшим другом?

— Ну, сначала я вошел в купе, а все Уизли еще стояли на платформе, и кто-то сказал, что я Гарри Поттер. Кажется, миссис Уизли. Не помню точно. Рон потом пришел ко мне в купе, потому что нигде больше не было мест, и попросил… попросил показать шрам, и он еще спросил: «Ты правда Гарри Поттер?»

Голос Гарри становился все тише, а Гермиона почти шепотом сказала:

— В вагоне было полно мест. Я ехала одна в купе, ко мне заглядывали несколько раз и тут же уходили. Теперь я думаю, может, это из-за моей маггловской одежды? Я пошла с Невиллом искать его жабу, потому что мне было совершенно невыносимо сидеть одной и думать, что у меня снова не будет друзей.

По ее щекам потекли слезы.

— Рон просто хотел подружиться, — неуверенно сказал Гарри.

— А его семья просто стояла рядом с проходом, чтобы дать ему этот шанс, — жестоко добавила миссис Дурсль. — Как вы думаете, откуда они знали, что Гарри Поттер не найдет дорогу без их помощи?

— Кому вообще там можно верить? — шепотом спросил Гарри. Он уже чуть не плакал, и вовсе не из-за теткиного выпада о ненормальности и неумении видеть очевидное. Похоже, что на этот раз тетя права, хоть и облекла свою правоту в обидную для него форму. Ну так ему не привыкать, верно? Зато она хочет разобраться, и уж сейчас-то она точно за него, за Гарри… Смешно — единственная, кто на самом деле о нем беспокоится, считает его ненормальным уродом, а те, для которых он герой, всего лишь хотят использовать его.

— Ты можешь верить мне, Гарри, — вытерев слезы, очень решительно сказала Гермиона. — Клянусь, я всегда буду за тебя и всегда тебе помогу. Потому что так нечестно, то, как они все с тобой обошлись!

Чтобы записаться в «нормальную» школу, пришлось ехать к Грейнджерам: решили, что в Хогвартс задания будут пересылать Гермионе ее родители, а заниматься дети все равно будут вместе. А потом случилось страшное, нет, все же прекрасное — взрослые посовещались, и тетя Петунья заявила Гарри, что разрешает ему провести лето у Грейнджеров. Они не против: дом большой, свободная комната найдется, а вдвоем дети за лето догонят школьную программу. И хотя Гарри вовсе не улыбалось просидеть все лето за учебниками, но это было гораздо лучше, чем прятаться от Дадли и его дружков и выслушивать дядины вопли.

С тетей они распрощались на удивление тепло.

— Может, твоя ненормальность еще и не главное, — сказала она, — раз уж ты вспомнил о здравом смысле и взялся за ум. Обращайся, Гарри, если у тебя снова возникнут вопросы, будем разбираться вместе. Только не присылай эту свою ужасную сову, Вернон ее не выносит. Пиши через Грейнджеров, мы с ними договорились держать связь.

— Хорошо, тетя, — Гарри с помощью мистера Грейнджера загрузил в багажник их автомобиля школьный сундук и клетку с Хедвиг. — До свидания, тетя, хорошего вам лета.

Когда машина тронулась с места, оставляя позади чинную Тисовую улицу, Гермиона крепко взяла Гарри за руку.

— Чего ты? — прошептал он.

— Прости, Гарри, — так же шепотом ответила Гермиона. — Я сначала сильно обиделась, что ты рассказал о наших приключениях, и что твоя тетя пересказала это моим родителям. Хотя мы и не договаривались хранить это все в секрете. Но теперь…

— Понимаешь, Гермиона, ты очень умная, — утешающе сказал ей Гарри, — но все же твои родители, наверное, умнее. Я рад, что мы посоветовались со взрослыми. И… ну, очень рад, что мы с тетей так поговорили. Все-таки она — сестра моей мамы, и я теперь понимаю, почему она и думать не хочет о волшебстве. Она очень, ну…

— Рациональная, — подсказала Гермиона. — Мой папа тоже рациональный, только немного в другом ключе. Сам увидишь, — и она улыбнулась.

* * *

Жизнь на Тисовой улице потекла своим чередом, без «ненормальностей» и связанных с ними треволнений. Казалось, ничего не изменилось, но…

Петунья, поначалу ограничившись коротким объяснением, что отпустила племянника в гости к школьным друзьям, через несколько дней все же решилась поговорить с мужем.

— Понимаешь, Вернон, мальчишка наконец-то взялся за ум. Задумался о перспективах. Согласился, что нужно получить нормальное образование. Все же что-то путное мы в него вложили, и эти ненормальные не задурили ему мозги так, как моей несчастной сестре. Он сам заговорил со мной об этом, Вернон, дорогой! Сам сказал, что у этих… совсем нет здравого смысла, и просил меня помочь разобраться, и…

Вернон слушал внимательно, и Петунья совсем перестала взвешивать каждое слово: в конце концов, она любила своего совершенно нормального мужа и верила в его здравый смысл и рассудочность. Ведь у них, как выяснилось, еще есть надежда спасти племянника — пусть не от ненормальности вообще, но хотя бы от будущего, в котором у Гарри не останется возможности вернуться в обычный мир обычных людей!

* * *

Никогда еще у Гарри не было такого волшебного лета. Даже гора учебников не омрачала счастья.

Грейнджеры жили в просторном доме, больше, чем у Дурслей, и Гарри сразу же спросил, что он должен будет делать.

— Мы работаем, поэтому на каникулах за порядком в доме следит Гермиона, — ответила миссис Грейнджер. — Думаю, она будет рада, если ты ей поможешь.

И все! Зато ему тут же отвели собственную комнату, и отец Гермионы помог затащить туда сундук. А потом Гермиона потащила его показывать дом и сад.

Да, сад у Грейнджеров тоже был, правда, куда менее ухоженный, чем у тети Петуньи: маме Гермионы некогда было возиться с цветами. Зато в саду была беседка, где собирались всей семьей пить чай, и площадка для барбекю, а еще качели, бассейн и гамак. И там можно было бегать, валяться на траве, раскачиваться в гамаке или на качелях, а когда Гарри по привычке взялся за шланг, чтобы полить лужайку, Гермиона тут же сказала, что тоже хочет поливать, и в итоге они устроили настоящее водное сражение.

Дома Гермиона оказалась совсем другой. Ее манеры заучки никуда не делись, зато, отложив учебники, она много смеялась и разрешала себе пошалить и побеситься вволю. Через несколько дней Гарри спросил:

— Почему ты в школе не такая? Ходишь вечно сердитая, и кажется, что за малейшую шалость убить готова?

— Это же школа! — воскликнула Гермиона. — Гарри, я правда очень боюсь, когда вы с Роном нарушаете правила. Вдруг нас отчислят? Мне так нравится волшебный мир, я боюсь его потерять, боюсь, что меня прогонят. — Она опустила голову и добавила еле слышно: — А теперь еще все время думаю о том, что я там никому не нужна. Даже если буду лучшей, все равно, чтобы устроиться на хорошую работу, придется искать покровителей. Это так… мерзко!

— Несправедливо, — согласился Гарри. — А кем ты думала стать до того, как пришло письмо из Хогвартса?

— Не знаю. Мне слишком многое интересно, но родители говорили, что в моем возрасте это нормально, и нужно время, чтобы понять свои склонности. Я пошла бы в школу без какого-то определенного направления, но с хорошим уровнем преподавания. А ты?

— Я вообще о таком не думал, — признался Гарри. — Дядя Вернон в жизнь не выделил бы денег на мое образование. Дадли пошел в крутую школу, в которой учился дядя Вернон, а меня собирались отдать в самую обычную. В то утро, когда пришло письмо, тетя как раз перекрашивала для меня старую форму Дадлика. Ох и вонь от нее стояла! Так что для меня, наверное, Хогвартс — спасение.

— Но ты совсем не думал об этом, когда рисковал, что тебя исключат!

Гермиона выглядела скорее испуганной, чем возмущенной.

— Да, ты права, — вздохнул Гарри. — И тетя права, мне, и правда, совсем мозги отшибло приключениями и чудесами. Я только сейчас представил, как заявился бы домой посреди учебного года: «Здравствуйте, дорогие родственнички, я больше не учусь в школе волшебников, вы рады?»

Смех получился совсем не веселым…

— Прости меня, Гарри, но я буду напоминать тебе об этом разговоре, если ты снова захочешь ввязаться в историю, за которую могут исключить, — Гермиона решительно тряхнула головой. — И знаешь что? Все-таки я думаю, что многое будет зависеть от того, как мы учимся. Я все равно буду лучшей!

— Ты сможешь, — согласился Гарри. На самом деле он чуть было не пошутил о слизеринских амбициях, вот только слова его подруги слишком уж плохо сочетались с потерянным выражением лица. Она сомневалась, и ей нужна была поддержка. Гарри подумал и шутливо пихнул ее в бок: — Если ты вдруг сама перестанешь в себя верить, знай, что в тебя верю я. И если ты не будешь лучшей, у кого же мне списывать домашние задания?

— Я не дам тебе списывать! — возмутилась Гермиона, и Гарри засмеялся:

— Вот теперь я тебя узнаю, здравствуй, Гермиона. Ну что ж, раз мне не на что надеяться, я пошел читать историю.

— Кстати! — Гермиона аж подпрыгнула. — Я как раз думала, в общем, ладно, пошли читать вместе, но потом…

— О чем ты думала, Гермиона?

— О Биннсе. И о том, что надо, ну, как бы наложить учебник истории магии на маггловский. Сверить даты и события, понимаешь? Это может быть очень интересно, правда?

* * *

Добби следил за Гарри Поттером. Надежда волшебного мира, символ света, победитель Темного Лорда, вернувшись в Хогвартс в этом году, мог подвергнуться страшной опасности. И пусть Добби придется прижечь себе уши печной дверцей, но он придумает, как не пустить Гарри Поттера в школу!

— Гарри, ну что тут непонятного? — лохматая девочка в маггловской непристойно короткой одежде быстро листала маггловскую же книгу. — Гляди, вот здесь — уравнения, описывающие функции…

— Пощади, — лохматый очкарик, в котором Добби с простодушным восторгом опознал Гарри Поттера, аккуратно побился головой об стол. — Подожди немного, у меня уже мозги кипят. Догнать программу маггловской школы за два месяца было немного экстремальной идеей.

— Зато мы не отстанем, Гарри. Разве было бы лучше потерять целый год? Да, лето получается слишком жаркое, зато мы уже в августе сдадим экзамены, а дальше будем учиться со своими одногодками, как будто и не было пропущенного года в Хогвартсе. У тебя ведь до этой темы все шло отлично, значит, ты просто не понял какой-нибудь мелочи. Давай разберем еще раз.

— Гарри Поттер собирается учиться дальше в маггловской школе? — не смея верить подслушанному, пропищал Добби.

— Эй, ты кто? — подскочили дети.

— Я Добби, домовой эльф. Гарри Поттер правда хочет учиться дальше с магглами?

— Не знаю, зачем тебе это надо, но…

— Да, мы догоняем программу маггловской школы и будем учиться дальше, — твердо сказала Гермиона, перебив Гарри. — Нам нужно нормальное образование.

— Гарри Поттер будет в безопасности! — эльф подпрыгнул и исчез, и вопрос Гермионы, кто такие домовые эльфы, так и остался не заданным.

Впрочем, в ее распоряжении оставалась библиотека Хогвартса — нужно было всего лишь подождать до сентября.

* * *

День рождения Гарри прошел в семейном кругу, и пусть это была семья Гермионы, а не Гарри, праздник все равно получился замечательным. Барбекю в саду, настоящий именинный торт с двенадцатью свечками, подарки — книги от Гермионы и ее родителей, открытка и письмо от Рона (сова Уизли еле долетела до дома Грейнджеров и обратно отправилась лишь назавтра), самодельный собачий свисток от Хагрида с запиской: «Клык услышит его даже из Запретного леса, но лучше не проверяй, Гарри!», даже тетя Петунья поздравила его по телефону, очень этим удивив.

Выбору книг Гарри удивился — несколько романов фэнтези и «Взлет и падение Темных Искусств».

— Вроде я видел ее у тебя в прошлом году, это не та, где ты прочитала обо мне? — Гарри показалось очень смешным, если Гермиона и в самом деле подарила ему книгу о нем самом.

— Та, — кивнула Гермиона, — и я собираюсь перечитать ее еще раз. А эти посоветовала мама, и знаешь, почему? Она сказала, что маггловские романы о волшебстве могут нам теперь показаться смешными, но стоит задуматься о том, как все главные герои здесь оказываются Избранными. А потом сравнить с тем, что написано о тебе, и подумать еще раз.

— Звучит как домашнее задание, — Гарри в некотором сомнении посмотрел на стопку книг. Жизнь с Дурслями не приучила его к чтению — кто бы разрешил ему читать, когда столько дел в саду и на кухне? — но сейчас его охватило любопытство и странная тревога: эти книги могли подсказать им что-то действительно важное, но не обязательно приятное. Гарри понял вдруг, что после разговора с тетей Петуньей боится новых разочарований, но почти уверен: они будут. Волшебный мир — вовсе не сказка, и возможность творить чудеса совсем не делает людей лучше.

— Я думаю, это будет интересно, — ободряюще сказала Гермиона. — Что пишет Рон?

— Приглашает в гости. По-моему, он заревновал, что я все лето у тебя, — Гарри поглядел на Гермиону виновато. Он совсем не знал, что теперь думать о родителях Рона, которые, похоже, подстроили их дружбу, но все же Рон был их другом не понарошку, они вместе влезали во все приключения и вместе рисковали. А теперь, получается, они с Гермионой будут скрывать от Рона свои вопросы и сомнения и использовать его как источник информации о волшебном мире. Разве это по-дружески?

— Но ты ведь писал ему, что это не просто так, что мы догоняем школу и будем сдавать экзамены!

— Ну да, писал, — Гарри невольно улыбнулся. — По-моему, именно это шокировало Рона больше всего. «Гарри, ты с ума сошел, учиться летом! Я еще понимаю, Гермиона! Гарри, есть такое слово — КАНИКУЛЫ! Запомни его сам и Гермиону заставь выучить! Хватит того, что она в Хогвартсе не вылезает из библиотеки!»

Гермиона покачала головой:

— Теперь мы вдвоем не будем вылезать из библиотеки, и Рону придется с этим смириться. Но, знаешь, Гарри, я все думаю… Рон ведь наш друг? Пусть даже вашу встречу в Хогвартс-экспрессе подстроили, но потом…

— Потом он всегда был со мной. У меня никогда раньше не было друга, — почти в отчаянии признался Гарри. — Я не могу так просто от него отказаться!

— И он постоянно обзывал меня, но потом спас от тролля. И принял в вашу компанию девчонку, да еще и заучку. Это трудно просто вычеркнуть, правда, Гарри? За этот год столько всего было — для нас троих! Учиться он не любит, это правда, но если мы не будем тащить его с собой в библиотеку насильно, может, все обойдется? Мы можем не рассказывать ему о нашем шпионском заговоре, а просто объяснить, что у него-то есть семья, а нам в магическом мире никто не поможет, кроме нас самих, и поэтому нам нужно узнать как можно больше.

— Да, наверное, ты права. По крайней мере, стоит попробовать, верно?

Ответное письмо они сочиняли вдвоем. Гарри написал, что рад будет приехать в гости к Рону после того, как сдаст маггловские экзамены, и что лето за учебниками с Гермионой по крайней мере в сто раз лучше, чем без учебников, но у Дурслей. А Гермиона приписала, как она завидует Рону, что он может летом колдовать, а значит — тренировать заклинания и учить новые.

— На самом деле вряд ли Рон что-то учит, конечно, — вздохнула она, — но, может быть, это заставит его задуматься, что он в более выгодных условиях, чем мы с тобой.

— Намек для умника, — покачал головой Гарри. — Лучше допиши, что будешь рада встретиться в Косой Аллее, когда мы все будем покупать учебники. Будет хорошо, если твои родители смогут поглядеть на его родителей.

— Гарри, ты гений!

— Хм, не думаю, — Гарри по-настоящему смутился. — На самом деле я подумал, как было бы здорово, чтобы на них посмотрела тетя Петунья, но она-то точно не пойдет со мной за учебниками.

— Ты можешь попросить, чтобы тебя забрали из ее дома, — предложила Гермиона.

— Ой, лучше не надо! Дядя этого не переживет. Да и тетя, наверное, тоже — как же, нашествие «ненормальных» прямо к ним домой. Нет, теперь, когда у меня с тетей вроде бы может наладиться… ну, хоть что-то… я не хочу, чтобы ее опять настроили против волшебства.

* * *

Экзамены оказались для Гарри неожиданно легкими, а может, ежедневные объяснения Гермионы все же принесли свои плоды. Вернувшись из школы с табелем в руках, он сразу же позвонил тете Петунье. По правде сказать, набрав номер, Гарри ждал ответа с трепетом: до Хогвартса тетя не слишком интересовалась его школьными успехами, разве что в сравнении с табелем Дадли.

— Я все сдал, тетя, — осторожно сказал он. — Похуже Гермионы, но мне сказали, что для самостоятельных занятий я неплохо справился.

— Я рада, Гарри, — голос тети не казался особо радостным, но все же в нем чудилась непривычная теплота.

— И еще, тетя, Грейнджеры собираются остаток лета провести во Франции, а меня зовут в гости Уизли. Я смогу поехать в школу прямо от них.

— Уизли? — ядовито переспросила тетя. — Что же, я думаю, они будут тебе очень рады. А ты сможешь посмотреть, как живет семья министерского работника.

— Да, наверное, — пробормотал Гарри. Ему все еще становилось не по себе, когда он думал о Роне, их дружбе, его родителях и маггловской платформе на вокзале. Он вдруг очень захотел пожаловаться, в конце концов, один раз тетя уже поняла его. — Я не знаю, что делать, — быстро, чтобы не передумать, проговорил Гарри. — Все-таки Рон, он, ну…

— Ничего не делай, — скептически хмыкнув, посоветовала тетя Петунья. — Поменьше болтай и побольше смотри и слушай. Потом расскажешь, и подумаем вместе.

От этого «вместе» стало вдруг тепло, и Гарри выпалил:

— Спасибо, тетя!

Кажется, тетя Петунья удивилась примерно так же, как он сам. Гарри медленно повесил трубку. Конечно, ему вроде бы и не за что было раньше говорить тетке «спасибо», но…

Что «но», Гарри и сам себе не мог пока объяснить.

Прощание с Грейнджерами было по-настоящему теплым, его даже пригласили погостить следующим летом. Договорившись встретиться в Косой Аллее, Гарри еще раз перечитал письмо мистера Уизли с объяснениями, посмотрел на часы и сжал в кулаке пустой пакетик из-под чипсов. Он успел еще подумать, что волшебство иногда слишком похоже на дурацкие розыгрыши, и тут его дернуло, стиснуло, протянуло сквозь пространство, как иголка протаскивает нитку сквозь очень плотную ткань, и он вывалился на траву, каким-то чудом не оказавшись придавленным собственным сундуком.

— Гарри! — оглушил его радостный крик.

Гарри глубоко вздохнул — по правде говоря, ему хотелось проверить, не разучился ли он вообще дышать после такого экстремального перемещения, — и осторожно поднялся на ноги.

— Привет, Рон.

* * *

Дом семьи Уизли был очень странным. При первом взгляде казалось, что он только на волшебстве и держится — пристроенный невесть сколько раз вширь и особенно ввысь, он напоминал многоэтажный скворечник, едва укрепившийся на приземистом солидном фундаменте бывшего свинарника. Прочитав прибитую на шесте перед входом табличку: «Нора», — Гарри задрал голову, прослеживая взглядом нагромождение комнат от первого этажа до чердака и, не выдержав, засмеялся:

— На нору не очень-то похоже.

— Не бог весть что, — смущенно пробормотал Рон.

— А по-моему, здорово, — возразил Гарри. — Волшебно!

Наверное, с самого начала он всего лишь хотел показать другу, что не собирался обидеть его семью своим неосторожным замечанием. Но очень быстро понял, что не соврал: дом был действительно волшебным, и Гарри это нравилось. И даже не в том дело, что посуда здесь мылась сама по взмаху палочки миссис Уизли, одни часы показывали «время пить чай» и «время кормить кур», а другие докладывали о каждом члене семьи: «на работе», «спит», «в дороге» или «опасность». И не в том, что в заброшенном, неухоженном саду, от которого тетя Петунья пришла бы в ужас, обитали садовые гномы и росли незнакомые Гарри цветы — наверняка волшебные, потому что обычные цветы он благодаря работе в тетином садике знал прекрасно. Просто дом Уизли почему-то казался живым — таким же безалаберным, растрепанным и рыжим, как его обитатели. Он был настолько же полной противоположностью чопорному и прилизанному дому Дурслей, насколько сами Дурсли отличались от Уизли. То есть — полностью. Может быть, именно поэтому Гарри прекрасно чувствовал себя здесь.

Он помогал обезгномливать сад, играл в квиддич с Роном и близнецами, с некоторой завистью смотрел, как ловко и быстро миссис Уизли управляется по кухне. Он даже выучил заклинание для мытья посуды, хотя знал, что не сможет применить его в доме Дурслей. И провел довольно веселый вечер в гараже мистера Уизли, осматривая его коллекцию штепселей и объясняя, что электричество подается к этим самым штепселям по проводам, а не возникает в них само собой.

Обитатели такого дома просто не могли притворяться и обманывать. Гарри не мог в это поверить. Но что-то ведь было не так с их поведением на платформе! Да, когда тетя Петунья строила свои предположения, она не знала, насколько Молли Уизли шумная и быстрая на язык, но даже для нее перебор кричать о магглах и Хогвартс-экспрессе на маггловской платформе!

Рон любил поспать, Гарри же просыпался рано. Чтобы не мешать другу и не скучать самому, он спускался вниз, в тесную кухоньку, где миссис Уизли уже готовила завтрак, а мистер Уизли листал газету перед тем, как отправиться на работу. Чем больше Гарри присматривался к родителям Рона, тем меньше верил в их коварство. Они оказались по-настоящему добрыми людьми, они приняли Гарри в своем доме, как родного, и тем тяжелее было в чем-то их подозревать, не доверять и опасаться. Оба были настоящими гриффиндорцами, прямыми и простосердечными, и хитрости их были такими же, почти невинными. «Как раз такими, как тот разговор на перроне», — нашептывал Гарри его пробудившийся вдруг здравый смысл голосом тети Петуньи.

На третье утро Гарри не выдержал.

Он спустился вниз, пожелал доброго утра, и ему ответили тем же. Миссис Уизли тут же выставила на стол еще одну тарелку и кружку и подкинула на сковороду еще одну порцию сосисок, а мистер Уизли, сложив газету, спросил:

— Хорошо спалось, Гарри? Наш упырь тебе не мешает?

Сегодня было воскресенье, он не торопился, как обычно, и явно настроен был поболтать.

— Уже привык, — Гарри поежился и признался: — Хотя иногда становится не по себе.

— О, не беспокойся, дорогой, он безопасен, — тут же сказала миссис Уизли.

Мистер Уизли кивнул:

— Примерно как садовые гномы. Тянет немного магии, конечно, ну да Мерлин с ним. Вреда от него никакого, кроме шума.

Миссис Уизли разложила по тарелкам сосиски и яичницу и начала жарить оладьи. А Гарри понял вдруг, что он так не сможет, что нельзя, неправильно жить в доме этих людей, есть их еду, которой его угощают с такой любовью, и подозревать их непонятно в чем.

Он спросил быстро, чтобы не успеть передумать:

— Миссис Уизли, а тогда, на платформе, вы ведь специально меня ждали, правда? И постарались, чтобы я вас заметил?

Рука мистера Уизли замерла, не донеся вилку ко рту, а брови смешно полезли вверх. Миссис Уизли обернулась и смущенно пожала плечами:

— Ты был такой маленький и одинокий, Гарри, дорогой. Такой заброшенный ребенок. Директор сказал мне, что вряд ли найдется, кому тебя проводить, но все же я не ожидала такого.

— Директор сказал? — переспросил Гарри.

— Да, он связался со мной перед отъездом в Хогвартс и попросил проследить, найдешь ли ты платформу. Он, видишь ли, сомневался, что Хагрид сумел тебе понятно объяснить.

— Хагрид вообще ничего мне не объяснил, — буркнул Гарри. Его подозрительность вновь расцвела пышным цветом, хотя миссис Уизли, похоже, была ни при чем и искренне желала ему помочь.

— Хагрид?! — переспросил мистер Уизли, аккуратно положив вилку с истекающей соком сосиской.

— Да, он привез мне мое письмо, водил меня в Косую Аллею собираться к школе и дал билет на Хогвартс-экспресс, — объяснил Гарри. — А как пройти на платформу, не рассказал. Не знаю, что со мной было бы, если бы не миссис Уизли!

Та порозовела и улыбнулась: похоже, слова Гарри были ей приятны. Но все же сказала:

— Ну что ты, Гарри, благодарить нужно директора. Если бы не он, я бы и знать не знала, что тебе может понадобиться помощь.

— Хагрид, — мистер Уизли покачал головой, пожал плечами и вернулся к завтраку. Гарри тоже поспешил отдать должное сочным сосискам и яичнице-глазунье с яркими желтками, пока еда не успела остыть.

Он рад был, что решился задать мучивший его вопрос: теперь ни пребывание в доме Уизли, ни дружбу с Роном не будут омрачать подозрения. Объяснение оказалось куда проще, чем надумала подозрительная и не верящая волшебникам тетя Петунья. Просто директор Дамблдор послал за Гарри Хагрида, чтобы как следует напугать Дурслей — в самом деле, к Гермионе приходила профессор МакГонагалл, но с дядей Верноном у нее слишком уж разная весовая категория! А Хагрид, наверное, никогда раньше не провожал первоклашек за покупками и не объяснял им, как попасть на поезд, да еще только и думал, как бы пропустить стаканчик — вот и забыл все на свете. Все-таки тетя права, Хагрида нельзя назвать ответственным. Ну, зато он добрый… по крайней мере, с Гарри.

Тут Гарри подумал, что Дамблдор, похоже, довольно плохо относится к Дурслям: сначала подкинул им маленького Гарри и совсем не помогал, потом послал к ним Хагрида, едва не превратившего Дадли в поросенка… Это было странно и непонятно, но задать вопрос директору так же прямо, как родителям Рона, Гарри ни за что бы не рискнул. Поэтому он просто запомнил эту мысль, чтобы вернуться к ней позже. Может быть, с тетей или с Гермионой.

— Мистер Уизли, расскажите о Министерстве магии, — попросил он, вспомнив о Гермионе и МакГонагалл. — Хагрид сказал, что основная его работа — чтобы магглы не узнали о волшебниках. Но чем тогда вообще занимаются волшебники, если единственная забота их правительства — магглы?

— Что ты, Гарри, — мистер Уизли даже руками всплеснул. — Магглами занимается всего-то два отдела! Мой — мы следим, чтобы к магглам не попадали заколдованные вещи. Знаешь, всякие там исчезающие ключи, плюющиеся чайники или сахарные щипцы, которые могут схватить тебя за нос. В хорошей шутке нет ничего дурного, но некоторые волшебники любят подшутить над магглами, а это уже нарушение секретности. И отдел магических происшествий — они как раз и следят за соблюдением секретности. Просто заставляют магглов забыть о том, что те видели что-нибудь волшебное. Их обычно дергают на случайное волшебство — детские магические выбросы и все в таком роде. Хотя был недавно случай, — мистер Уизли оживился; вообще видно было, что он, как говорится, оседлал любимого конька: — Представь, из драконьего заповедника в Уэльсе разлетелся молодняк. Переловили их быстро, но обливиейторы с ног сбились, выискивая всех магглов, успевших полюбоваться драконами. Наш отдел отправили им в помощь. Пришлось изымать весь тираж маггловской газеты, которая успела тиснуть снимки, искать фотографа, а потом еще запускать объяснение для магглов, что все эти слухи — результат пьяной шутки.

— Три дня не приходил домой, — кивнула миссис Уизли. — Бодрящее зелье вместо нормального сна. Поволновались мы тогда.

— Мы относимся к департаменту магического правопорядка, — объяснил мистер Уизли. — А есть еще спортивный департамент, департамент магического транспорта, международный отдел, отдел по контролю магических популяций — много чего, Гарри. В Министерстве восемь этажей и я даже не знаю, сколько сотрудников, — он улыбнулся и развел руками, словно предлагая посмеяться вместе над наивностью Хагрида и поверившего ему Гарри.

— А у папы самый скучный отдел, — сквозь сладкий зевок заявил спустившийся в кухню Рон. — Гарри, ты ведь не собираешься работать в этом скучном Министерстве, как Перси? Ты можешь стать великим ловцом!

Гарри пожал плечами:

— Я еще не знаю, кем хочу стать. Сам подумай, Рон, я ведь вообще не знаю, какие в вашем мире бывают профессии! Поэтому и спрашиваю. Мне интересно!

— О чем думать, когда есть квиддич, — отмахнулся Рон. — Эх, была бы у меня метла, я бы в этом году попробовался в команду. Хотя им сейчас не нужны игроки, у них комплект. Полетаем сегодня, Гарри?

— Потренируйся на моей, — предложил Гарри. Ему хотелось еще расспросить мистера Уизли, раз уж тот настроен поговорить, а Рон, получив в свое распоряжение крутую метлу Гарри, забудет обо всем и не станет им мешать. — Мистер Уизли, но если волшебники из Министерства должны реагировать на детские магические выбросы, почему же моей тете никто не помог?

— Не может быть! — мистер Уизли казался абсолютно потрясенным. — Все мало-мальски сильные выбросы фиксируются, выезжает дежурная бригада… хм, может, твои выбросы не были достаточно сильными?

— Я не знаю, — вздохнул Гарри. — Знаю только, что тетю с дядей они здорово пугали. Хотя они и самого слова «волшебство» боятся.

— Все же это интересно, — мистер Уизли почесал в затылке в точности так же, как Рон, когда тот бывал в затруднении. — Я попробую разузнать, Гарри.

Гарри хотел спросить еще о чем-нибудь, но тут камин вспыхнул зеленым, и в пламени показалась голова.

— Артур, у нас тут прыгающие мусорные баки, поторопись!

Пламя оставалось зеленым, когда мистер Уизли шагнул в камин — и исчез, к полному изумлению Гарри.

— Мусорные баки, — фыркнул Рон. — И это интересная работа? Увольте!

Артур Уизли слыл безобидным чудаком, магглолюбцем и бессребреником. В какой-то степени так оно и было, однако за этими преувеличенными, намеренно выставлявшимися напоказ чертами Артур прятал куда более важное, то, что пристало чистокровному волшебнику, но о чем забыли снобы вроде Малфоев, Лестранжей или Блэков. Яростную, всепоглощающую преданность — не идеалам, как хотел бы Дамблдор, и не вождю, как требовал Темный Лорд, а только и единственно — Роду. Своей семье, своей крови, своим детям.

Влияние? — министры приходят и уходят, но каждый из них озабочен лишь собственным благополучием. Идеалы? — вчера побеждал Волдеморт, сегодня у руля Дамблдор, но разница лишь в том, кто именно погибнет ради их идеалов. Деньги? — право же, в смутные времена лучше слыть бедняком и даже быть им. Малфои, Блэки, Поттеры, Лестранжи, Лонгботтомы, Краучи, Прюэтты — куда привело их известное всем, напоказ выставленное богатство? Одних безжалостно доят, от других постарались избавиться.

А у них с Молли семеро, и только двое уже устроены в жизни.

Артур смотрел на Гарри Поттера и думал о том, что его дети, возможно, лишь чудом избежали подобной участи. Тогда, в первую войну, Дамблдор очень прозрачно намекал Артуру на гриффиндорскую честь, борьбу со злом и его, Дамблдора, личные заслуги в устроении их с Молли семейного счастья. Хорошо, хватило ума пригласить директора в Нору, чтобы поговорить за ужином. Будь в семье Уизли Омут Памяти, Артур непременно сохранил бы воспоминание о том ужине для детей, внуков и правнуков. Дамблдор, восседающий в их тесной кухоньке на расшатанной скрипучей табуретке, словно на своем троне в Большом Зале, то и дело начинал говорить, но тут же умолкал. Неудивительно: для спокойных, вдумчивых, судьбоносных разговоров больше подходят тихие кабинеты, а у них — что? Билли с Чарли, с воплями гоняющие по саду гномов. Ревущие то вместе, то попеременно близнецы. Перси, то и дело дергающий его неизменным: «Пап, а почему?..» — помнится, в тот вечер вопросы их самого дотошного сына отличались особенной въедливостью. И, в довершение всего, беспрерывно орущий в своей колыбельке Ронни — у него резался зубик, и зелье почему-то совсем не помогало.

Казалось бы, что директору Хогвартса детские вопли? Однако Альбус удрал, так и не приступив ни к коронному яблочному пирогу Молли, ни к полновесной агитации. Правда, успел напомнить Молли о погибших братьях, рассчитывая, наверное, на фамильную прюэттовскую горячность и мстительность. Зря. Для Молли, как и для Артура, на первом месте были дети, и единственное, что сказала она, когда в унесшем Альбуса каминном огне угасли последние зеленые всполохи: «Артур, запомни хорошенько: я не готова к тому, чтобы тебя затащили в эту войну вслед за моими братьями. Что хочешь делай, как хочешь выкручивайся, каким угодно дураком себя выставляй, но нашим детям нужен живой отец, а не орден Мерлина на каминной полке и могилка на ближайшем кладбище».

Именно тот вечер вспомнил Артур, когда Гарри Поттер спросил у него однажды:

— Мистер Уизли, вы можете мне рассказать, за что на самом деле умерли мои родители?

Этот мальчик умел ставить в тупик своей наивной откровенностью.

Артуру хватило и того вроде бы невинного разговора, в котором всплыла просьба Дамблдора к Молли — помочь Гарри на платформе. Все же его Молли бывала иногда потрясающе недалекой — или это директор слишком хорошо знал, на каких струнах ее души легче всего играть? Но как, как можно было всерьез подумать, поверить, что Альбус Дамблдор, который вот уже десять лет не устает напоминать обществу о подвиге Гарри Поттера, чудесном спасении Гарри Поттера, великой миссии Гарри Поттера и даже знаменитом шраме Гарри Поттера — вдруг отдает на откуп случаю прибытие своего героя в Хогвартс?! Сначала посылает за мальчиком недалекого наивного Хагрида, который просто не мог не забыть чего-нибудь важного, а потом просит исправить огрехи этого простака не кого-нибудь из школьного персонала, а Молли Уизли?!

А если еще подумать, как именно у Артура в тот день сорвался традиционный выходной… При его-то работе организовать долгий и неприятный вызов — не сложнее «люмоса».

Значит, директор не забыл того давнего отказа, не высказанного словами, но весьма откровенного. И не оставил мыслей втянуть семью Уизли в свои игры. И, как они тогда прикрылись детьми, так и он теперь — намерен добраться до них через детей. Через Рона. Ронни так ждал Хогвартса, так хотел подружиться с кем-нибудь, кто будет обращать на него внимания больше, чем братья. И Гарри, оказывается, был одиноким несчастным ребенком. И если столкнуть их вот так, сразу, а потом еще помочь оказаться рядом в нескольких приключениях, которые так любят все мальчишки… Ничего удивительного нет в том, что мальчики подружились…

В камине трещал огонь, Молли жарила неизменные утренние оладьи, дети спали. Гарри, ранняя пташка, всегда спускался первым, и Артур уже почти привык к тому, что вместо чтения газеты ему придется ответить на два-три вопроса, иногда простых и наивных, но чаще неожиданных и не слишком приятных для волшебника. Правда, надо отдать мальчику должное, сложные темы — вроде этой — он приберегал для выходных.

— Что ты уже знаешь? — спросил Артур, лихорадочно собираясь с мыслями, пытаясь понять, как донести до чистого душой ребенка мысль о том, что политика — грязна, и стоит ли вообще углубляться в подобные рассуждения. Из собственных сыновей он говорил об этом всерьез лишь с двумя старшими. Но, с другой стороны, никто из его сыновей в двенадцать лет не задавал настолько неудобных вопросов. С Гарри как-то само собой получалось говорить пусть не на равных, но — честно…

— Я дочитал «Взлет и падение Темных Искусств», но мало что понял, — ответил Гарри. — Хагрид прошлым летом сказал, что моих маму и папу убил злой волшебник, который убивал магглов и которого все боялись, а они с ним боролись — и это все. Понимаете, «злой волшебник» — это звучит как-то несерьезно. Как из сказки для самых маленьких. Даже в фэнтези уже не просто злые волшебники, а всякие Темные Властелины. И еще, «убивал магглов» и Темные Искусства — это, если я хоть что-то понял из той книги, все-таки разное.

— За что умерли мои братья? — Молли стряхнула в миску порцию оладий, сняла с огня сковородку и отвернулась от плиты. — Им не нужна была та война, так же, как не нужна была Поттерам, Блэкам, Лонгботтомам, Ноттам. Но они решили сражаться, на той или иной стороне. Тот-Кого-Нельзя-Называть мог убить любого, не зря, Гарри, ты стал героем, когда победил его.

— Он не о том спросил, Молли, — Артур встал и обнял всхлипнувшую жену. — Джеймс, Фрэнк, Сириус — они были аврорами, они должны были сражаться. Но если бы министерство зашевелилось раньше, если бы Малфой не тормозил нужные законы своими грязными деньгами, если бы Краучу и Боунс не ставили палки в колеса, когда они пытались добиться особых полномочий для аврората! В той войне, Гарри, все решали деньги, а призом была власть. Кому какое дело до магглов! Кого задевает, что за ритуалы творятся за оградами мэноров? И магглы, и Темные Искусства — всего лишь удобные лозунги, под которыми сильные мира сего устроили свару за власть. Так я считаю, Гарри. Прости. Твои родители были честными людьми, сильными, смелыми. Они сражались ради того, чтобы к власти не пришел кровожадный безумец. Но погибли они из-за того, что у власти были жадные до взяток ничтожества. И знаешь, что самое печальное? С тех пор, Гарри, ничего не изменилось. Министр разве что другой, и Крауча, действительно боровшегося с Пожирателями, задвинули поглубже. Чтобы не мешал Малфою раздавать взятки.

— А Дамблдор?! — Гарри сидел, сжавшись, напоминающий взъерошенного нахохлившегося совенка, и у Артура на мгновение сжалось сердце. Но, начав говорить правду, нет смысла умолкать на полуслове.

— Дамблдор собрал Орден Феникса для борьбы за идеалы света, и твои родители, как и братья Молли, как и многие другие прекрасные люди, были в том Ордене. Но, скажу тебе честно, Гарри, я не знаю и не понимаю, почему победитель Гриндевальда за все годы террора Пожирателей Смерти ни разу не сразился сам.

На кухню упала звенящая, напряженная тишина. Даже Молли перестала всхлипывать, лишь прошептала:

— Ох, Артур…

Но тут на лестнице послышался топот, в кухню ввалились близнецы, следом вполз зевающий во весь рот Рон, вошел, уткнувшись в книгу, Перси, тихо скользнула на свое место смущенная Джинни. Утро вернулось в обычную колею и покатилось привычно, шумно и весело. Даже Гарри оставался тихим и хмурым лишь до тех пор, пока его не потащили на выгон полетать. Но Артура не оставляла тревога, и все казалось, что лишь теперь он наконец-то сделал выбор, однако совсем не тот, к которому пытался когда-то подтолкнуть его Дамблдор.

К чему бы ни готовился Великий Светлый, что бы ни замышлял, делая рекламу Гарри Поттеру и отправляя его самого подальше от славы, к маггловской родне, теперь ясно, что Рону тоже отведена своя роль. Нужен ли Дамблдору только Рон или, что куда вероятнее, поддержка всей семьи Уизли — не так уж важно. Мальчики дружат, не стоит разбивать их дружбу. Значит, защитить Рона можно лишь одним путем — защитив Гарри. И это реально, раз мальчик в свои двенадцать задает такие вопросы. Похоже, что маггловский мир, сложный и сумасшедший, действительно учит думать. Дамблдор засунул Гарри к магглам — что же, пусть пожинает плоды!

* * *

Если честно, Гарри не ждал, что мистер Уизли станет узнавать, почему волшебники из Министерства ни разу не приехали, когда у него случались детские выбросы. Он ведь и в самом деле совсем не помнил, как проявлялось его волшебство, пока он был маленьким, но то, что упоминала тетя Петунья — летающие веники, взрывающиеся тарелки с овсянкой и перегорающие электроприборы — вряд ли тянуло на серьезный повод для того, чтобы занятые люди срывались куда-то успокаивать испуганных магглов. Не пожар ведь, правда? Тем более что в электроприборах волшебники разбираются не лучше, чем дядя Вернон — в волшебстве.

Но однажды вечером, когда все уже поужинали, но еще не вставали из-за стола, обсуждая прошедший день, мистер Уизли сказал:

— Молли, дорогая, я забираю Гарри и автомобиль, нам нужно кое-куда слетать. Не волнуйся, если задержимся. Возможно, придется поговорить кое с кем.

— А я? А мы?! — хором воскликнули Рон и близнецы.

— Нет, — строго оборвал мистер Уизли, — с вами в другой раз, а сейчас дело слишком серьезное. Пойдем, Гарри.

Тот самый фордик, который Гарри видел в гараже и о котором ему успели рассказать, что «если бы папа пришел сам к себе с обыском, ему пришлось бы самого себя арестовать», разогнался и взмыл в темнеющее небо.

— Ух ты! — не выдержал Гарри. — Ой, а нас не увидят?

— Режим невидимости, — объяснил мистер Уизли. — И трансгрессия. Доберемся быстро, Гарри.

— А куда?

— К дому твоих родственников. Нужно кое-что проверить. Кстати, смогу я поговорить с ними?

— Наверное, нужно было позвонить, предупредить, что мы приедем, — неуверенно ответил Гарри. — Ну… дядя в любом случае будет недоволен, но, надеюсь, тетя не слишком рассердится. Просто для них вы слишком… волшебник, вот, — Гарри не знал, как лучше объяснить, но весь вид мистера Уизли буквально кричал, что таким, как он, на Тисовой делать нечего. Даже если бы тот сменил мантию на деловой костюм, ничего не изменилось бы. — Главное, не спрашивайте, как работает дверной звонок… ну, и все остальное тоже.

— Я понял, — улыбнувшись, ответил мистер Уизли. — Это большой секрет, Гарри, но на самом деле я знаю, как разговаривать с магглами. Не волнуйся.

Далеко внизу мелькали в сумерках редкие светлячки фонарей вдоль дорог, появлялись и уплывали назад россыпи огней, отмечающие деревни и небольшие городки, и далеко, почти у самого горизонта, сияло огромное световое облако — Лондон, как пояснил мистер Уизли. Туда они держали курс. Несколько раз Гарри казалось, что сияние Лондона приближается резкими рывками, как будто фордик не просто летел, а пронзал пространство, как космический корабль в кино; и ему стало вдруг интересно, видел ли мистер Уизли хоть один из этих фильмов, но спрашивать он постеснялся. Наверное, все дело было в волшебстве момента, которое не хотелось нарушать разговорами; а может, на самом деле Гарри просто боялся встречи с дядей и тетей — вот такой встречи, внезапной и «ненормальной», когда он вдруг спустится с небес на летающем автомобиле, в компании самого что ни на есть настоящего волшебника.

«Летающих мотоциклов не бывает», — словно наяву почудился ему злобный рев дяди Вернона, и в этот миг фордик начал снижаться.

— Теперь смотри внимательно, Гарри.

Мистер Уизли пощелкал какими-то кнопками на панели; Гарри был почти уверен, что в автомобиле дяди Вернона таких кнопок нет. Огни внизу приглушились, стали серыми и мутными, и на этом сером фоне Гарри увидел два небольших ярких пятнышка, сияющих и манящих. Вот они приблизились, и Гарри разглядел, что это дома. Один — теплый, оранжевый, из каминной трубы которого словно пророс зеленый трепещущий лист. Другой — опасно-красный, расчерченный слепящими синевато-белыми нитями. Гарри моргнул и сморщился: ему почудилось, что сквозь эти нити, напоминавшие нить накаливания в горящей лампочке, пытается прорваться что-то черное, мрачное, как бездна.

— Оранжевый — это дом, где волшебников нет, но есть что-то волшебное. Зеленый — камин, подключенный к сети. По-видимому, там живет сквиб. А вот тот — твой. Красное — следящие чары, но здесь странный оттенок, как будто они завязаны на какой-то мощный артефакт и, я бы сказал, еще добавлены сигнальные. А вон та яркая белая сеть — это, Гарри, ответ на твой вопрос. Что бы ни произошло в твоем доме, сигнал от следящих чар поступит не в министерство, а к тому, кто наложил эту сеть.

— Значит, он знал? Все, что здесь происходило? А черное? Или мне кажется? — Гарри подумал, что от слепящей белизны сети чернота может и почудиться, бывает же, что под веками плавают темные пятна, когда посмотришь на слишком яркий свет.

— Нет, не почудилось, — как-то слишком спокойно, как будто на самом деле он сдерживался изо всех сил, ответил мистер Уизли. — Это… не знаю, как объяснить, Гарри. Надо смотреть, и лучше, чтобы смотрели специалисты. Это могут быть последствия твоих выбросов, а может — след от проклятия, или темный артефакт, или… в общем, что-то темное, Гарри. Вот что, мы сейчас спустимся где-нибудь в стороне, ты позвонишь тете и попросишь ее встретиться с нами где-нибудь вне дома. Хорошо? Нужно расспросить ее. А завтра договорюсь с парнями из отдела магических происшествий, придется взять у них кое-какую аппаратуру.

Гарри молча кивнул и изо всех сил вцепился в край сиденья — фордик клюнул носом и пошел на снижение так резко, что впору было заорать от ужаса. Выровнялся он у самой земли, коснулся колесами асфальта, зажглись фары, и мистер Уизли, как положено нормальному водителю, спрятал волшебную палочку и взялся за руль.

* * *

Женщина боялась. Артур ощущал ее страх, и лишь вторым слоем, как следствие страха — неприязнь и неприятие. Она огляделась вокруг, нервно сжимая в руках сумочку, и Артур, быстро трансфигурировав мантию в маггловский костюм, шагнул ей навстречу:

— Миссис Дурсль? Весьма рад знакомству.

— Здравствуйте, тетя, — немного нервно поздоровался Гарри. — Это мистер Уизли, отец моего школьного друга.

— Мне не хотелось бы, — миссис Дурсль замялась, поджав губы, — обсуждать школьные знакомства моего племянника здесь. Вокруг люди.

На самом деле место для встречи она выбрала не слишком людное — тихий сквер за кинотеатром, скупо освещенный, с редкими лавочками. Артур подумал вдруг, что Петунья Дурсль на самом деле довольно храбрая женщина, особенно если вспомнить слова Гарри о том, насколько она боится волшебства. Прийти на конфиденциальную встречу с незнакомым ей волшебником…

— Я уже наложил чары приватности, — успокоил ее Артур. — Нас не услышат и не заметят. Видите ли, я заметил, что ваш дом накрыт следящей сетью, поэтому позволил себе назначить вам встречу за его пределами.

— Они следят за нами?! — взвизгнула миссис Дурсль.

— Скорее всего, ради вашей же безопасности, — признал Артур.

— И они… видят и слышат все, что происходит в моем доме?!

— Совершенно точно нет, — успокоил ее Артур. — Отслеживается только то, что несет в себе магию. То есть магические выбросы Гарри, его намеренное колдовство, появление других волшебников или волшебных существ. Я потому и попросил вас о встрече: предпочту не проверять, кто явится в ваш дом по тревоге.

Миссис Дурсль недовольно поджала губы.

— Хорошо. О чем вы хотели поговорить?

Весь ее вид даже не говорил, а кричал лишь об одном: «Вываливайте уже скорее, зачем явились, и уходите!»

— Видите ли, миссис Дурсль, Гарри задал мне один вопрос, который очень меня удивил. Это правда, что к вам ни разу не приезжали ликвидировать последствия его магических выбросов? Гарри потенциально довольно сильный волшебник, у него магия должна была проявиться рано и заметно. Неужели все обходилось само собой, и ни разу не потребовалась помощь специалистов?

— Да как же не требовалась?! — миссис Дурсль даже руками всплеснула, едва не выронив сумочку. — Сколько раз я просила этой помощи! Писала!

— Кому писали?

— Дамблдору, — пожала она плечами, — кому еще я могла написать? В конце концов, именно он оставил нам Гарри.

— И что Дамблдор? — Артур спросил больше для проформы: суть была ясна. И следилки, завязанные на артефакт, а не на министерский Надзор, и сеть, перенаправляющая всплески от министерских наблюдателей к каким-то другим — если не к самому Дамблдору, то, наверное, к его орденцам. После победы Дамблдор заявил во всеуслышание, что Мальчик, Который Выжил, в надежном и безопасном месте — ну а раз этим местом оказался в итоге обычный маггловский дом, ничего удивительного, что безопасностью он предпочел заниматься лично. А Гарри, наверное, просто не помнит…

— Что Дамблдор?! — разъяренной змеей прошипела миссис Дурсль. — Да ничего! Ни ответа, ни совета, ни помощи, вот что ваш великий Дамблдор! Десять лет! Десять чертовых лет мы терпели это безумие и пытались как-то справляться, а потом — здрасьте! — появляется этот ваш Хагрид! «Гарри, ты волшебник, как и твои родители!» Могли бы и пораньше вспомнить, что он волшебник, вот что я вам скажу, мистер! «Как вы смели, мерзкие магглы, ничего ему не сказать!» А что, что мы должны были ему сказать?! Может быть: «Гарри, твои родители были волшебниками, и ты, похоже, такой же, как они, но в их волшебном мире ты после их смерти никому оказался не нужен, так что привыкай жить, как нормальные люди!» — так, что ли?

Артур потряс головой и открыл было рот спросить: верно ли он понял, что ни сам Дамблдор, ни кто-либо из его людей ни разу за десять лет не появились в доме, где жил со своими маггловскими родственниками Гарри Поттер?! Но Гарри дернул его за рукав и прошептал:

— Лучше молчите! Когда тетя вот так злится, нужно дать ей выговориться.

И Артур молчал. Слушал о взрывающихся тарелках, из-за которых Дурсли сначала боялись кормить Гарри за общим столом, вместе со своим сыном, а потом не могли приглашать в дом гостей, не заперев волшебного ребенка подальше. О том, что ни одна нормальная няня не стала бы сидеть с таким ребенком, и приходилось оставлять его на попечении сумасшедшей старухи кошатницы, которая не заметила бы и настоящего взрыва у себя под носом. О бармене в «Дырявом котле», который смотрел на нее брезгливо, как на кучку опарышей, когда она расспрашивала, где можно найти почтовую сову, чтобы отправить письмо. О репутации психа и хулигана, которую заработал ее племянник в школе, когда его ненормальности проявились и там. Сломался Артур на рассказе о наколдованном Хагридом поросячьем хвостике, который пришлось удалять в маггловской клинике, потому что само по себе хагридово кривое колдовство не сошло, Надзор показать его никак не мог, а о Мунго магглы, конечно же, знать не знали.

— Миссис Дурсль, — решительно сказал он, — все это просто вопиющее безобразие. Поверьте, обычно Министерство тщательно отслеживает магические всплески детей, живущих среди магглов. Но ваш дом, похоже, скрыт от всех волшебников. Полагаю, это сделал Дамблдор ради безопасности Гарри и вашей, в первое время после войны это была разумная мера. Но теперь… Я полагаю, мы должны вам помочь хотя бы сейчас. От вашего дома идет не слишком хороший фон, похоже, какие-то остаточные явления от выбросов Гарри там остались. Я хотел бы посмотреть и исправить — такого рода дела входят в мою компетенцию. Когда вам будет удобно? Это может занять час или два.

— Завтра, — подумав совсем немного, ответила миссис Дурсль. — завтра днем, когда Вернон будет на работе. Не слишком рано — я отправлю сына к друзьям, незачем ему с вами встречаться, хватит с него Хагрида. Но что насчет следилок? Если они есть сегодня, до завтра они никуда не денутся?

— Все просто, мы приедем с Гарри: ему ведь нужно собрать вещи к школе, правда? А так как он сейчас гостит в нашей семье, я и привезу его. Возьму с собой парочку артефактов, которые скроют колдовство. Все будет выглядеть достаточно, э-э…

— Невинно? — подсказала миссис Дурсль. — Вы, похоже, не слишком хотите лишних объяснений, а? — она сложила руки на груди и прищурилась, на мгновение явственно напомнив Лили Поттер.

— Я хочу разобраться, — Артур решился ответить честно, хотя, возможно, делал сейчас изрядную глупость. — Волшебный мир обязан Гарри Поттеру, и мы, признаться, совсем не так представляли себе его жизнь «в надежном и безопасном месте».

Миссис Дурсль покачала головой:

— Если ваш мир обязан моему племяннику, почему его выкинули к нам и забыли о нем на десять лет? Если он должен был знать о том, что его мать и отец были волшебниками, почему не пришел кто-нибудь из их друзей, чтобы рассказать ребенку о родителях? Я-то знать не знаю, как они погибли и даже где похоронены!

Талант к неудобным вопросам у Гарри явно был семейным…

* * *

Гарри сидел рядом с тетей на диване в гостиной и смотрел, как мистер Уизли колдует над телевизором. Тот уже проверил дом, сообщил, что настроенные на магию Гарри следящие артефакты есть в его комнате, в чулане под лестницей и в саду, и посоветовал не трогать их: «Не стоит дразнить тех, кто следит за тобой, Гарри, просто помни о слежке». Теперь же, пообещав тете, что приборы больше не будут выходить из строя, занялся их защитой от магического поля.

Гарри смотрел на замысловатые движения палочкой, вслушивался в торопливую негромкую латынь заклинаний, любовался на сияние накопителя, который вбирал в себя остаточную магию, чтобы следящая сеть не засекла колдовства, и думал, что Гермиона была бы в восторге, увидев это. Жаль, что ее здесь нет.

— А почему в Хогвартсе так нельзя? — спросил он, когда с телевизором было покончено, и тетя на пробу несколько раз переключила каналы.

— Так нельзя даже в нашем доме, Гарри, — с явным сожалением вздохнул мистер Уизли. — Здесь живет один несовершеннолетний, то есть не колдующий, волшебник, а у нас… и уж тем более в Хогвартсе! Чем мощнее магический фон, тем сложнее оградить от него маггловскую технику.

— С автомобилем у вас получилось.

Мистер Уизли довольно кивнул:

— Три года, Гарри! Два десятка артефактов, из них пять — уникальны! Высшие чары, рунная магия и еще кое-что, чему не учат в Хогвартсе. Это штучная работа, такие автомобили не поставишь, как у магглов, на конвейер. Да и управлять не всякий сможет. Ну что, миссис Дурсль, теперь кухня? Признаться, я в восторге от маггловских кухонь, жаль, что нельзя подарить что-нибудь такое жене. Хотя волшебство, разумеется, справляется не хуже, но все эти миксеры, тостеры… это так интересно! Я думаю, миссис Дурсль, что волшебное сообщество очень недооценивает маггловскую изобретательность. Вам приходится жить без магии, однако вы многого достигли.

— Он обожает говорить про электричество, — шепнул Гарри тете Петунье.

Тетя восприняла двухчасовое колдовство в собственном доме на удивление спокойно, и Гарри, поначалу ожидавший проблем, теперь совсем расслабился — настолько, что даже позволил себе пошутить на запретную в доме тему. Впрочем, Дадли она все же отправила на весь день к Полкиссам.

— Ну, вот и все, — мистер Уизли убрал палочку и посмотрел на часы. — Долговато возился. Прошу прощения, миссис Дурсль, если нарушил ваши планы на этот день.

— Долговато? — каким-то чужим, ломким голосом переспросила тетя. — Несравнимо меньше десяти лет, не правда ли?

Мистер Уизли виновато развел руками:

— Я не знаю, почему так. И признаюсь вам честно, мне это так же не нравится, как и вам. Если бы Гарри не начал задавать вопросы…

Тетя посмотрела на Гарри с одобрением. «Продолжай в том же духе», — читалось в ее глазах. А Гарри вдруг пришла в голову очень странная мысль: что мистер Уизли имел в виду не только дом Дурслей и его, Гарри, детские выбросы, но и что-то еще. Что-то, что не касалось ни тети Петуньи, ни даже, может быть, самого Гарри, зато прямо касалось Уизли.

Впрочем, эта мысль тут же куда-то делась, оставив после себя лишь легкое недоумение.

Все вещи Гарри были в школьном сундуке, который он взял с собой еще к Гермионе. Но чем-то нужно было оправдать визит к тете, и та дала племяннику несколько старых рубашек и свитеров Дадли. Мистер Уизли заверил, что и в Косую Аллею за учебниками, и на Хогвартс-экспресс Гарри сможет отправиться вместе с его детьми, и на этом распрощались.

Весь обратный путь мистер Уизли молчал так мрачно, что Гарри побоялся отвлекать его вопросами. Улыбка, которую тот нацепил перед домом, казалась ненатуральной, словно приклеенной.

— Ну вот, показал Гарри свою работу, — весело сказал он выбежавшим навстречу сыновьям.

— У-у, какая скука, — скривился Рон. — Гарри, пошли в квиддич!

— Рон, ты не прав, — с неожиданной даже для себя самого резкостью ответил Гарри. — У твоего отца очень крутая работа! Он настоящий волшебник, это в сто раз круче квиддича! Мистер Уизли, а я смогу так научиться?

— Почему нет, Гарри, — улыбка мистера Уизли слегка оттаяла, став чуть более живой. — Почему нет…

Хотя родители и подтрунивали над верой Гермионы, что книги могут дать ответ на любой вопрос, веру эту она переняла у них. Да, Гермионе пока не хватало критичности, умения сравнивать источники с разными точками зрения и анализировать их, но все это должно было прийти с годами. Что же касается старших Грейнджеров, Дэн и Джейн действительно умели ставить вопросы и искать ответы.

Пока Гермиона и Гарри догоняли школьную программу, старшие Грейнджеры изучали учебники дочери. Нет, их не интересовало волшебство как таковое — зачем? Не дано — значит, не дано. Однако именно по учебникам за первый курс, по основам, вполне можно понять стиль и глубину обучения. И то, что увидели Грейнджеры, не слишком им понравилось.

В Хогвартсе почти совсем не давали того, на чем, по мнению магглов, стоит любая наука, что позволяет понимать ее, а не слепо заучивать. Основ, определений, аксиом. Зельеварение — сборник рецептов, практически кулинарная книга. Трансфигурация — набор заумных словесных формул, в которых очень сложно вычленить внутреннюю логику. Чары — движущиеся картинки, показывающие движение палочки, подробное описание словесных формул заклинаний, типичные ошибки и их последствия. Гербология — пособие для садовода-практика с волшебным уклоном: основные приемы ухода за магическими растениями, свойства удобрений, климат теплиц, сбор урожая… Интересной была разве что история магии, но…

— Знаешь, дочка, — сказал Дэн, дочитав о свершениях и победах былых волшебников, — от этого учебника у нас с мамой возникают очень нехорошие мысли. Жаль, что Гарри уже уехал, но ты сможешь пересказать ему в Хогвартсе, я хочу, чтобы вы оба подумали над этим. Вот смотри. Атлантида, Крит, Римская Империя, Мерлин, Основатели… Дух захватывает, когда читаешь, что все они могли сотворить. Могут ли такое современные маги? Судя по этому учебнику, развитие магов закончилось с началом Века Костров, а потом наступила деградация. Этот ваш Статут Секретности — фактически капитуляция перед обычными людьми, признание, что волшебникам с ними не тягаться, и одновременно — отказ мирно сотрудничать, неприятие. Теперь я понимаю, откуда идет презрение к «магглокровкам». Это страх, дочка, страх, в котором волшебники не могут признаться даже себе. Именно из такого страха растет самая лютая ненависть. Не связывайся с чистокровными, Гермиона, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Но, папа, это же глупо! И несправедливо!

— Глупо ждать, что других тоже возмущает несправедливость, и еще глупее доказывать, что только ты права, — Дэн потрепал дочку по волосам, пытаясь хоть как-то утешить. — Принимай мир таким, каков он есть, Гермиона. Помни, что изменить всех людей ты не сможешь, к тому же никто, ни ты, ни ваш Дамблдор, ни даже сама королева, не имеют монополии на верное мнение и непогрешимость. Не суди и не пытайся менять других, займись лучше собой. Самый верный способ доказать чистокровным снобам, что ты не хуже их — добиться того, чего они добиться не в силах. А слова — это всего лишь сотрясение воздуха. Подумай над этим, пожалуйста.

— Хорошо, папа, — Гермиона чуть не плакала, и Дэну стало жаль дочку, слишком верившую в добро и справедливость. Они воспитывали ее так, чтобы она стала достойным человеком в обычном мире, но в мире магии все куда сложнее. Ей нелегко там придется, и лучше снять розовые очки сейчас, пока она не успела натворить непоправимых ошибок.

— Вот что еще, Гермиона…

— Что, папа?

— История упирается в современность, верно? А все, что мы знаем о современности — «Взлет и падение Темных Искусств», где изложена не слишком достоверная история о твоем друге Гарри. А значит, и все остальное может быть таким же недостоверным. У магов есть газеты, журналы? Публичная библиотека?

— Не знаю… Газеты я видела, некоторые старшекурсники выписывают. Журналы… да, научные есть в библиотеке Хогвартса! «Трансфигурация сегодня», «Вестник зельевара», «Календарь травника». А девчонки читали «Ведьмополитен» и «Ведьмин досуг», как я могла забыть!

— Отлично. Выпиши газеты и те журналы, которые для ведьм. Привезешь потом, мы с мамой почитаем.

Гермиона нахмурилась, задумавшись, и резко кивнула:

— Да, я поняла, папа. Даже если там пишут всякие глупости, это поможет понять современных волшебников и узнать о том, как они живут.

— Именно. Я горжусь тобой, дочка. Мы с ними еще разберемся, верно? — Дэн подмигнул, и Гермиона наконец-то рассмеялась.

* * *

Волшебный квартал в Париже Гермиона нашла случайно — к сожалению, уже в последний день их поездки. Просто увидела, как словно раздвигаются небольшая кондитерская и музыкальный магазинчик, а между ними проявляется узкий высокий дом с дубовой тяжелой дверью, горгульями по углам и готическими «розами» над стрельчатыми окнами. Она приостановилась, засмотревшись, дернула маму за руку:

— Смотри, какой интересный средневековый домик!

— И правда, — удивилась мама, — как это я сама не заметила?

— Где? — переспросил папа.

— Да вон же!

Дверь открылась, и на тротуар выпорхнули три юных девушки в голубых шелковых мантиях. Тут Гермиона и поняла, почему родители не замечают готичного домика… Она решительно шагнула вперед, припоминая свои не слишком сильные навыки в разговорном французском:

— Простите, можно спросить? Это вход в волшебный квартал? Как можно туда пройти? Мы туристы из Лондона, я учусь в Хогвартсе.

Девушки оказались из Шармбатона — французской школы магии, и перешли уже на пятый курс. Две из них спешили, но одна не отказалась помочь туристам из Англии. Сама провела их на Аллею Фей, устроила настоящую экскурсию, помогла выбрать несколько книг по истории магии в Европе, а потом, устав, они все вместе посидели в кафе-мороженом — угощал мистер Грейнджер. Очаровательная белокурая француженка весело болтала, расспрашивала о Хогвартсе и сама рассказывала многое. Гермиона, правда, не всегда успевала понять ее щебет, и тогда к разговору подключались старшие Грейнджеры.

В тот день Гермиона и ее родители узнали много нового о волшебном образовании, жизни магической части Франции, а заодно и о том, как на континенте относятся к снобизму чистокровных британских волшебников. Гермиона даже задумалась, не перевестись ли в Шармбатон, но потом решила, что учебу на французском языке не потянет. Да и Гарри бросать… это похоже на предательство. Но с Флер они обменялись адресами и договорились переписываться. Почтовые совы, как с некоторым удивлением узнала Гермиона, легко летали и через Канал, и по всей Европе.

А еще по совету Флер для Гермионы купили защитный амулет.

— Ты еще маленькая, но уже видно, что будешь симпатичной, если понравишься какому-нибудь засранцу, окажешься беззащитной, — объяснила Флер. — В нашем мире есть много способов подобраться к девушке и добиться ее благосклонности помимо ее воли. Приворотные зелья, ментальные чары, парень может изменить свой облик и подойти к тебе под видом твоей подруги, может стать невидимым, и ничего из этого не запрещено. Ты должна всегда быть осторожной! С амулетом тоже, но он хотя бы предупредит тебя об опасности. Пойдемте, я покажу вам лавку мастера Гранже, здесь недалеко. У него лучшие защитные артефакты, он подберет подходящий для Гермионы. А мне уже пора… Спасибо за мороженое, мсье Грейнджер. Хорошей учебы, Гермиона. Пиши мне! Пиши по-английски, мне нужна практика.

— Обязательно! Спасибо, Флер!

Очаровательная француженка довела их до лавки с вывеской «Амулеты» и упорхнула, улыбнувшись на прощанье.

Мастер Гранже чем-то неуловимо напоминал Олливандера. Не внешне — француз был тощ и высок, с подкрученными длинными усами и бородкой-эспаньолкой и с очень располагающей улыбкой. Но то, как он подбирал амулет, почему-то напомнило Гермионе покупку волшебной палочки. Ее так же со всех сторон осмотрели, обмеряли, заставили принять несколько стоек и даже протанцевать несколько па.

Оказывается, для защитных амулетов, как и для волшебной палочки, важно было подобрать материал.

— Вам нужно защититься от возможно большего числа воздействий, — объяснял ей мастер, — зелья, чары, ментальные атаки, физическая агрессия. При этом нужно подобрать материалы, не конфликтующие друг с другом и созвучные вашей магии, ведь амулет будет подпитываться вашей силой. Идеально, конечно, создавать такой амулет на заказ, но раз нет времени… Из чего сделана ваша палочка?

— Виноградная лоза и сердечная жила дракона.

— Глядите, мадемуазель, — мастер разложил по прилавку с полтора десятка готовых амулетов, — вам должно подойти что-то из этих.

Серьги с подвесками, кулоны, кольца… Гладкое, отполированное до шелкового блеска дерево, сияющий лунным светом волос единорога, незнакомые Гермионе драгоценные камни…

— Они все такие красивые…

— Не выбирайте за красоту! — воскликнул мастер. — Закройте глаза, мадемуазель, и проведите над ними рукой. Сосредоточьтесь. Ловите отклик. Вы должны ощутить сродство. Поддержку, защиту, тепло…

— Вот! — руку повело влево. Пальцы коснулись гладкого дерева, витого шнурка. Гермиона открыла глаза. Косой спил дерева, гладко отполированный, с тонкими прожилками годовых колец. Очень простой, но чем-то завораживающий. А ведь поначалу она и не заметила именно этот амулет, другие притягивали взгляд больше…

— Интересное сочетание, — проговорил мастер. — Вишня и виноградная лоза, волос единорога, сплетенный с волосом вейлы. Защитит от любых навязанных чувств, будь то любовь или ненависть, дружба или неприязнь. Поможет распознать истинную любовь. И на этом, увы, все. То есть недобрые чувства и помыслы в ваш адрес не услышит и отразить не поможет. Он направлен скорее на вас, мадемуазель, чем вовне. С другой стороны, вы так юны… Что-то более мощное вам носить пока рано. Да, неплохой вариант. Теперь капните на него своей кровью и надевайте. Носите, не снимая.

— Совсем? Даже на ночь? — Гермиона подставила палец под серебряную толстую иглу, ойкнула от укола. Красная капля впиталась в дерево, не оставив следа, ранка тут же затянулась.

— Даже на ночь, — подтвердил мастер. — Спать, купаться, идти на бал — в нем. И позвольте еще совет, маленькая мадемуазель. Тренируйтесь. Чем больше вы будете сейчас колдовать, тем сильнее будете, когда повзрослеете. И тем лучше будет вас защищать этот амулет, ведь в нем будет копиться ваша сила.

— У меня хорошо получается, — не сдержала желания похвастать Гермиона. — На чарах меня хвалят, и на трансфигурации тоже.

— Я слышал, что сейчас в школах не требуют долгих тренировок. Ученики пишут эссе заданной длины. Так?

— Да…

— А нужно, дорогая мадемуазель, махать палочкой заданное время! Иначе вы будете тренировать красивый почерк, а не магическую силу. Тренируйтесь. Изучайте новые заклинания, раз вам легко даются школьные. Ищите предел своих магических сил! Школы — рассадник лени, — мастер заговорил вдруг зло и горько. — Я с пяти лет учился у наставника, и каждый вечер падал без сил. Не говоря уж о том, что за лень и ошибки мне ой как доставалось! Но в пятнадцать лет я создал свой первый артефакт. В пятнадцать! Что могут в пятнадцать наши школьники? — Он махнул рукой, замолчав.

— Делать артефакты очень трудно? — спросила Гермиона. — Этому сложно научиться?

— Нет легких знаний. Мне понравились ваши глаза, мадемуазель. Они горят жаждой волшебства и восторгом, я редко вижу такой взгляд. Не потеряйте себя.

Гермиона вышла из лавки задумчивая. В школе им не говорили ничего такого, но почему-то мастеру она верила. Да и зачем бы ему врать?

— Интересно, почему на отработках запрещают колдовать?

— Потому что магически сильный хулиган — это бедствие и конец света? — усмехнувшись, предположил папа. — А я бы спросил, хотят ли вообще делать из вас по-настоящему сильных волшебников. Помнишь наш разговор об истории магии?

Гермиона помнила. И сейчас, похоже, они нашли подтверждение тем папиным выводам…

— Я буду тренироваться, — она сжала кулаки. — Буду! Я стану сильной волшебницей!

— Станешь, дочка, — папа обнял ее за плечи. — Мы с мамой в тебя верим.

Вечером, пока родители укладывали вещи, Гермиона с тоской листала купленные по совету Флер книги.

— Мне нужно подтянуть французский. Слишком сложно для меня.

— Подтягивай, — сказала мама, смеясь, — а пока почитаем мы с папой. Это должно быть очень интересно. Сравнить с тем, что пишут в ваших учебниках.

Ночью они улетали домой, а уже на следующий день пора было ехать в Косую Аллею за покупками к школе. Больше всего Гермиона боялась разминуться с Гарри, она успела соскучиться, и ей не терпелось рассказать о Франции, Париже и Аллее Фей. И почему-то было немного страшно — вдруг Гарри, пока гостил у Уизли, набрался идей Рона о том, что учиться совсем неинтересно, а она, Гермиона — всего лишь скучная заучка? Это было бы очень обидно! Тем более теперь, когда столько нужно успеть за год, помимо тех самых эссе, за которые Гермиону хвалили все профессора, кроме Снейпа, и которые так ругал мастер Гранже.

Но первые же мгновения встречи успокоили Гермиону. Они стояли в банке, ожидая, пока гоблин поменяет фунты на галлеоны, когда в холл шумной рыжей толпой вошли Уизли. Рон тут же замахал ей, а Гарри расплылся в улыбке и почти подбежал поздороваться:

— Привет, Гермиона! Мистер Грейнджер, миссис Грейнджер, здравствуйте!

Следом подоспел мистер Уизли:

— Здравствуйте, друзья! Магглы, вы же настоящие магглы! Надо непременно отметить знакомство! Вы ведь расскажете мне, как работает автобусная остановка?

Кажется, этот напор не слишком понравился родителям, но Гермионе показалось, что Гарри удивлен таким поведением мистера Уизли. Зато Рон лишь закатил глаза, когда его отец показал на десятифунтовую бумажку:

— Смотри, Молли, настоящие фунты!

Но тут наконец подошла их очередь, а Гарри вместе с Уизли ушел к вагонеткам.

— Встретимся здесь, Гермиона! — крикнул, обернувшись, Рон.

— И что это было? — слегка поморщилась мама. — Гермиона, ты уверена, что это подходящее знакомство?

— Это Уизли, — вздохнула Гермиона.

— Те самые, которых называют магглолюбцами? У них еще отец работает в Министерстве? Он не похож на министерского служащего.

— Но, возможно, пообщаться с ним будет познавательно, — пробормотал папа. — Давайте подождем. Гермиона, ты сможешь сама скупиться к школе?

— Обижаешь, папочка! — Гермиона задрала нос и тут же довольно улыбнулась. — Мистер Уизли хочет изучать магглов, а тем временем магглы будут изучать его? Где встретимся, в книжном или у Фортескью?

— Я бы не отказался порыться в книгах, но, боюсь, сегодня там слишком людно. Не думаю, что будет разумным показать всему Хогвартсу интерес твоих родителей-магглов к магическому законодательству и общественному устройству.

— Значит, у Фортескью, — кивнула Гермиона. — А вон и Гарри. Удачи в изучении, папочка! Я куплю для вас несколько журналов.

* * *

Когда слишком долго носишь маску, становишься ее рабом. Артур Уизли знал это, как никто. Вот и сейчас он прекрасно видел недоумение и легкое презрение в глазах Грейнджеров, но должен был играть роль клоуна-магглолюбца — не перед ними, а перед посетителями «Гринготтса», а после — и «Дырявого котла». Даже удивительно, почему Грейнджеры все же не отклонили предложение «пропустить стаканчик за знакомство»?

Однако «Дырявый котел» — неподходящее место для серьезных разговоров.

— У Тома прекрасный эль, по настоящим старинным рецептам, — Артур незаметно изучал сидевшую перед ним пару и все больше проникался искренней, а не поддельной симпатией.

Старшие Грейнджеры, несомненно, были умны, осторожны и достаточно понимали ситуацию, в которой оказалась их дочь — чуждая, одинокая и беззащитная в мире, где ум и жажда знаний ценятся куда меньше полного сейфа и вереницы предков-волшебников.

Рон отзывался о Гермионе презрительно: «Иногда она нормальная девчонка, но все равно нудная заучка!». «Тебе тоже не помешало бы учиться хоть иногда!» — отвечала на это Молли, но у Ронни на уме был лишь квиддич. Стоило смотреть правде в глаза — их младший сын удался бесталанным лентяем, не желающим применять по назначению свои немногие сильные стороны. «Эта заучка добьется в жизни куда большего, чем ты», — сказал как-то Артур, но Ронни только фыркнул презрительно: «Она всю жизнь проведет носом в книги!»

Что ж, Гарри уже провел лето «носом в учебники». Ронни вслух его жалел, но сам Гарри вовсе не выглядел недовольным. Может быть, с такими друзьями и Рон выучит, наконец, путь в библиотеку? А может, Гермиона Грейнджер обратит внимание на одного из старших братьев Уизли? Артур вовсе не отказался бы принять в семью умную и, вероятно, достаточно сильную магглокровку. Если судить по словам Ронни, ей подошел бы Персиваль. Впрочем, сейчас о таком говорить рано, достаточно держать в голове на будущее.

А пока…

— А что, друзья, не выйти ли нам в маггловскую часть? Говорят, у магглов в пабах стоят музыкальные автоматы? А маггловское пиво продается в железных банках?

— Боюсь, вы недостаточно обыденно выглядите для Лондона, — негромко заметил мистер Грейнджер. В глазах его жены мелькнули смешинки.

— О, право же, какая ерунда! — Артур, намеренно рисуясь, взмахнул палочкой, трансфигурируя мантию в старомодный клетчатый пиджак. — Так лучше?

— Сойдет, пожалуй, — мистер Грейнджер встал и подал руку жене. — Разрешите показать вам обыкновенный Лондон, мистер Уизли. Сколько у нас времени, пока дети все купят?

— О, пара часов точно есть. Мы успеем осмотреть автобусную остановку?

Том посмеивался, забирая деньги за эль, но Артур давно привык к смешкам за спиной. Умен тот, кто сотворит себе щит не из силы, а из слабости. На силу всегда найдется более сильный, а слабые — кому они нужны?

Первые несколько кварталов от «Дырявого котла» Артур не забывал восторженно вертеть головой, вздрагивать от слишком резкого визга автомобильных тормозов и вообще изображать просидевшего всю жизнь на ферме провинциала. Но потом аккуратно наложил на себя и Грейнджеров чары отвода глаз и кивнул на кстати попавшийся скверик:

— Посидим? Там никто нам не помешает.

— Почему-то я так и подумала, что вы вовсю придуриваетесь, мистер Уизли, — иронично заметила миссис Грейнджер. И впрямь, умна.

— О, пожалуйста, просто Артур. Все же наши дети дружат.

— Что ж, тогда Дэн и Джейн.

Они еще раз пожали друг другу руки, и Дэн спросил:

— Есть смысл в таком сложном маневре?

— Я был у Гарри дома, — начал Артур. — То есть, в доме его тетки. Так вот, там установлена довольно сильная следящая сеть, к тому же завязанная отнюдь не на отдел контроля в министерстве, как положено. Гарри провел часть лета у вас, он дружит с вашей дочерью. Я хотел вам предложить проверить и ваш дом.

Взгляд Дэна стал вдруг пристальным и тяжелым.

— Не сочтите меня неблагодарным, Артур, но вам какой в этом интерес? Я, простите, не верю в бескорыстие волшебников.

— Мой Ронни тоже в их компании, — выбрал наиболее очевидную причину Артур. — А Гарри… Поймите, это Гарри Поттер. Мальчик, который выжил. Ребенок, от которого ждут подвигов, даже если он не готов их совершать. Он славный мальчик, но, согласитесь, жестоко записывать ребенка в герои лишь на основании того, что наш мир уже ему обязан.

— И он уже снова влез в подвиги, — продолжила мысль Джейн. — Сам влез и Гермиону с вашим сыном втянул. Так?

— Тем не менее, Рону эта дружба на пользу. Но мы, взрослые, можем и должны защитить наших детей. Я, знаете ли, не сторонник самоубийственных подвигов.

— Разумно, — кивнул Дэн. — Когда вы сможете нас посетить?

— Для проверки достаточно часа. Мы могли бы аппарировать к вам прямо сейчас, а если что-нибудь обнаружится… ну, тогда и решим. В зависимости от сложности.

Аппарировать двух магглов в незнакомое место, опираясь лишь на их мысленную картинку — задача не для всякого мага, и уж точно никто не ждет такого от Артура Уизли. Тем лучше. Для всех, кому интересно, Артур Уизли сейчас таскается по маггловскому Лондону и расспрашивает бедных родителей Гермионы Грейнджер о принципах работы автобусных остановок. Нужно не забыть рассказать завтра в министерском буфете о том, какие затейники эти магглы.

А дом, как ни странно, оказался чист. Отличный дом, прекрасный сад, пожалуй, не стоит приглашать Гермиону в «Нору», контраст может ее шокировать.

— Я поставлю легкие охранные чары. От маггловских воров защитят точно, от случайных волшебников — тоже. Если же кто-то захочет попасть в ваш дом без приглашения, сработает сигнал тревоги в моем отделе. Мы, вообще-то, таким не занимаемся — официально не занимаемся, я хотел сказать. Но я всегда могу оформить вызов по своему профилю. Очередной заколдованный чайник, испугавший магглов, — Артур усмехнулся. — И мой вам совет, купите для Гермионы защитный амулет и предупредите ее, что директор не стесняется подглядывать в мозги заинтересовавшим его ученикам. Пусть не смотрит ему в глаза. К сожалению, я не могу открыто предупредить Ронни — язык у него быстрее мозгов, а болтать о директоре… не стоит, право. Но защиту для него и для Гарри я сделал. Не слишком сильную, к сожалению, зато мальчики и знать о ней не будут.

— Волшебники и так могут?

— Волшебники многое могут, Дэн. Но хуже всего, когда они думают, что им все дозволено. Вы должны научить свою дочь осторожности. Магглокровок многие считают добычей.

* * *

— Да, леди и джентльмены! Я с превеликим удовольствием и гордостью сообщаю вам, что с первого сентября я приглашен занять пост профессора защиты…

Гарри прижимал к груди стопку подписанных учебников, смотрел на Локхарта, позировавшего в окружении собственных кокетливо подмигивающих портретов, и думал, что этот человек похож скорее на шоумена, чем на профессора. Но в его затылке хотя бы не сидит Волдеморт — уже плюс.

— Он прекрасен, правда? — прошептала миссис Уизли. — И такой сильный волшебник! Вам повезло, что он станет профессором в Хогвартсе.

Гарри стало почему-то неприятно. Мистер Уизли не любил оказываться на виду и не выпячивал свои умения, но уж он точно был крутым волшебником.

— Одинаковые учебники для всех курсов — это как-то странно, правда, Гарри? — Гермиона тоже взяла себе комплект и сейчас читала аннотации на задниках обложек. — Но если он и правда совершил все это, он может многому научить. Мальчики, давайте уйдем? Мне как-то странно здесь. Тревожно. Может быть, из-за этой толпы.

Они протиснулись к выходу сквозь напирающих поклонников Локхарта, и Гермиона первой выскочила за дверь.

— Это так на тебя не похоже, убегать от книг, — пошутил Рон.

А Гарри почувствовал вдруг странное облегчение, как будто воздух в магазине был слишком удушливым и самую малость ядовитым.

— Наверное, ты права, это все толпа, — сказал он. — Здесь точно дышится легче.

Гермиона нахмурилась, положив руку на грудь, потом тряхнула головой и сказала:

— Пойдемте к Фортескью.

Рон с сожалением оглянулся на магазин: где-то там, в толпе остались его мать, сестра и братья, и он, в отличие от Гарри и Гермионы, еще не оплатил свои учебники.

— Идите, я подойду позже. И что они все нашли в этом попугае?!

— Мне кажется, он просто всех очаровывает, — едва слышно сказала Гермиона.

— О чем ты?

Они вдвоем шли к кафе Фортескью, и Гарри улыбался, понимая, что успел соскучиться по подруге с ее многословными объяснениями, жаждой знаний и уверенностью, что все вокруг должны разделять эту жажду.

— Гарри, мне купили защитный амулет во Франции, — Гермиона снова положила ладонь на грудь и тут же отдернула руку. — Настоящий волшебный амулет, мастер подобрал его для меня так же, как Олливандер подбирает волшебные палочки, и активировал моей кровью. Он защищает от любых навязанных чувств.

— Ты думаешь, Локхарт?!

— Странно так думать, правда? Но ему ведь нужно продавать свои книги, и он очень похож на тех артистов, которые ради популярности на все готовы. Знаешь, мы нашли волшебную аллею в Париже. Там очень интересно, и я там познакомилась с девушкой из Шармбатона, мы договорились переписываться. Она говорила, что в мире магии разрешено многое, что магглокровкам кажется противозаконным, и потому они даже не ждут опасности. В обычном мире люди полагаются на полицию, но в волшебном должны уметь защитить себя сами. Это она посоветовала купить для меня амулет.

Гарри постарался как можно точнее вспомнить собственные ощущения.

— Я ничего такого не почувствовал. Ну, то есть, странного или подозрительного. Мне только было очень неловко, что меня вытащили перед всеми и заставили фотографироваться для газеты, как будто я тоже черт знает какая знаменитость.

Гермиона фыркнула:

— Ты, Гарри Поттер, уж точно знаменитость! Тебе не нужно доказывать это, как некоторым! А что не почувствовал… ну, может, он пользуется каким-нибудь слабым приворотным? Мне показалось, что там в основном были женщины. Хотя если это и в самом деле так… это отвратительно!

Она замолчала, и заговорила вновь, уже когда они дошли до кафе, заняли столик и заказали по две порции мороженого. В кафе было на удивление малолюдно: наверное, большая часть тех, кто сегодня пришел за покупками, слушали сейчас Локхарта.

— Знаешь, Гарри, я чуть было не сказала, что нужно заявить в полицию… и вдруг подумала, а если это и в самом деле не противозаконно? Или, скажем, за это положен всего лишь какой-нибудь штраф? Очень странно думать, что мы, оставаясь в той же стране, на самом деле попали в какое-то другое государство, в котором другие законы. Флер была права, мне и в голову бы не пришло… Мы слишком мало знаем о волшебном мире, Гарри. Мои родители после разговора с твоей тетей задумались об этом, а после Парижа, после разговора с Флер, они очень обеспокоены. И я… я тоже, Гарри. Мне почти страшно! Я… понимаешь, когда вдруг оказывается, что волшебство существует на самом деле, ждешь, что все будет, как в сказке. Но волшебники здесь совсем не обязательно добрые, и феи-крестные могут помогать совсем не тебе, и вообще…

— Я понимаю, — Гарри вспомнил собственные чувства, когда Хагрид сказал ему: «Ты волшебник, Гарри». Вспомнил восторг от первого полета на метле. Вспомнил Дамблдора в Большом зале, приветствовавшего новых учеников. — Но, Гермиона, мы ведь и сами волшебники! Пусть еще не сейчас, но будем. Это будет наша сказка, нужно только разобраться в правилах игры. Знаешь, мистер Уизли нашел на теткином доме следящие чары, настроенные не на министерство. Мистер Уизли думает, что их установил Дамблдор. Он следил за мной все эти годы, знал, как я живу, как тетке тяжело со мной. И не помог. Почему?! Я бы спросил, но мистер Уизли запретил даже думать об этом, когда я буду в Хогвартсе. Он сказал, что если Дамблдор считает что-то правильным, бессмысленно с ним спорить, а лучше всего просто убраться с дороги. Предупредил меня, чтобы я никогда не смотрел директору в глаза.

— Ох, Гарри… Нам с тобой очень многое нужно узнать! Мне сейчас так стыдно, что весь первый год мы занимались ерундой.

— Мы осваивались, — утешил ее Гарри. — Ешь мороженое, Гермиона. Кажется, вечеринка в книжном закончилась, сейчас здесь будет полно народу. И, кажется, сюда идут твои родители с мистером Уизли.

— Где? — Гермиона вскочила, выискивая среди заполнившей улицу толпы высокую фигуру мистера Грейнджера и рыжую макушку мистера Уизли. Замахала рукой: — Мама, папа, мы здесь!

А Гарри вдруг подумал, что нужно спросить у мистера Уизли, где здесь продают волшебные удобрения для роз. Было бы правильным сделать тете подарок.

— Я думаю, Гермиона, что ты угадала. Он и правда всех приворожил. И продолжает…

Гермиона кивнула. Слышать похвалу от Гарри было бы приятно, если бы речь не шла об их преподавателе. Как вообще можно допускать этого человека к детям?!

Рон, Гарри и Гермиона стояли у входа в теплицу, можно сказать, в первом ряду зрителей. Локхарт пытался учить профессора Спраут ухаживать за растениями, и выглядело это, по мнению Гермионы, крайне некрасиво. Во-первых, профессор Спраут была действительно мастером, это все знали. Во-вторых, Локхарт напоминал напыщенного самовлюбленного попугая: в ярком бирюзовом плаще, который картинно развевался, хотя ветра совсем не было, в отделанной золотом шляпе на завитых и надушенных локонах и с преувеличенно вдохновенным лицом — это выражение Гермиона отлично запомнила по выступлению их будущего профессора защиты в книжном магазине. С таким же лицом он тащил Гарри фотографироваться…

Но самое удивительное — никто, кажется, не замечал всей нелепости этой картины. Девчонки смотрели восторженными пустыми глазами, ахали и шептались: «Приз за самую обаятельную улыбку… Лапочка… Бесподобен», — Гермиона поморщилась, услышав.

— Локхарт силен, — распинался стоявший неподалеку курчавый хаффлпафец. — Храбрый, как лев. Вы читали его книги? Я бы со страха умер, если бы на меня напал в телефонной будке вампир…

— Интересно, почему телефонная будка? — перебила его восторженную речь Гермиона. — Он ищет экзотический антураж для своих книг? Я думаю, мало кто из волшебников представляет себе телефонную будку.

— Особенно ее размеры? — подхватил Гарри. — Мало подходит для драки с вампиром.

— Эй, вы про меня не забыли? — Рон пихнул в бок. — Я ничего не понимаю! В чем загвоздка?

Гермиона довольно улыбнулась: вот как, оказывается, можно пробудить у Рона тягу к знаниям!

— Рон, телефонная будка тесная! Если там уже был Локхарт и зашел еще один взрослый мужчина, единственное, что они могут там делать — страстно прижиматься друг к другу.

— Фу-у!

— Вот именно. — На Гермиону постепенно накатывало самое настоящее бешенство, хотелось разоблачить нечистого на руку афериста, который наверняка превратит очень важный предмет в сплошное восхваление себя, любимого. Неужели директор Дамблдор тоже купился на всю эту мишуру и блестки?!

Хаффлпафец смотрел на них, широко распахнув глаза.

— Ты чего? — грубо спросил Рон.

Локхарт наконец-то заткнулся, профессор Спраут загнала всех в теплицу, и хаффлпафец оказался с ними за одним столом.

— Джастин Финч-Флетчли, — представился он. — Вас я, конечно, знаю. Простите, если выглядел невежливо, я был немного шокирован.

— Чем? — спросил Гарри.

— Я, видите ли, магглорожденный. Отлично знаю, как выглядит телефонная будка, но почему-то мне и в голову не пришло усомниться в истории Локхарта, — он огорченно покачал головой. — Папа не одобрил бы, он всегда говорит, что важно развивать критическое мышление.

На этом разговор прервался: профессор раздала наушники, и все занялись пересадкой мандрагор. Справиться с кусачими корешками оказалось нелегко, Гермиона даже взмокла от усердия. Но где-то на самом краю сознания зацепилась мысль о том, что с Джастином нужно поговорить.

Вечером в библиотеке Гермиона подсела к компании погруженных в учебники хаффлпафцев и спросила осторожным шепотом:

— Джастин, мы можем поговорить?

— Конечно, — тот аккуратно заложил книгу листком бумаги, — только давай выйдем, а то мадам Пинс нас убьет.

Гермиона кивнула: верно, библиотека не лучшее место для разговоров. Зато здесь можно пересечься с нужным человеком, не привлекая лишнего внимания, как если бы она подошла к мальчику с другого факультета в Большом зале.

— Мы не договорили на гербологии, — сказала Гермиона, когда тяжелая дверь библиотеки закрылась за ними. — Джастин, извини, если вопрос слишком личный, но… Как твои родители отнеслись к тому, что ты волшебник? У тебя ведь и мама, и папа обычные? Как и у меня?

— Да, оба, — кивнул хаффлпафец. — Не очень хорошо отнеслись, если честно. У них нет каких-либо предубеждений, не думай, но я должен был учиться в Итоне. Если ты из обычной семьи, ты можешь пропасть непонятно куда, но мне пропадать нельзя, понимаешь? На мне будет семейное дело, укрепление семейных связей, продолжение рода и все такое. Понимаешь?

Гермиона понимала. Финч-Флетчли оказался из другого мира, даже более недосягаемого для дочери стоматологов, чем волшебный. Гермионе Грейнджер Итон не светил ни при каких раскладах.

— И что ты собираешься со всем этим делать? — не выдержала она, хотя спрашивать о таком было, наверное, не вполне прилично. Все же они не друзья — пока не друзья. Второй год вместе учатся, но первый раз друг с другом заговорили.

Джастин выразительно пожал плечами:

— А что тут сделаешь? Я не могу отказаться от учебы в Хогвартсе, потому что должен контролировать свою магию, и не могу отказаться от нормального обучения, потому что не должен исчезнуть из мира моих родителей. Остается совмещать. После Хогвартса буду получать маггловское высшее образование.

— Мы с Гарри этим летом догоняли школьную программу, — Гермиона невольно заулыбалась. Таким облегчением оказалось узнать, что она не одна такая, «повернутая на учебе», и что ее родители, похоже, предложили очень правильный выход. — Теперь будем учиться параллельно здесь и там.

— Это правильно, — кивнул Джастин. — А почему ты спрашивала о моих родителях? Твои тоже недовольны Хогвартсом? Кстати, прости, я не знаю, кто они?

— О, всего лишь дантисты. Но, да, недовольны. Они хотят, чтобы я получила хорошее образование, чтобы у меня были хорошие перспективы в жизни. Из-за Хогвартса они очень обеспокоены моим будущим. Скажи, когда к вам в семью приходила профессор МакГонагалл, она что-нибудь говорила о твоих перспективах?

— Мы сразу ей сказали, что нам это неинтересно. А тебе? — Джастин, похоже, уже понял, что Гермиона расспрашивает его не просто так. Наверное, видел ее обеспокоенность.

— Она сказала, что я талантливая ведьма и смогу работать даже в Министерстве. — Джастин поднял брови: в голосе Гермионы слишком явственно слышалась ирония. — Но…Ты слышал, как они нас называют? «Грязно…»

— Т-с-с, — Джастин приложил палец к ее губам. — Не повторяй грязи, Грейнджер. У нас на факультете такое не принято, но да, я слышал. Краем уха. Для тебя это проблема? Ты обижаешься? Или не веришь, что сможешь работать в Министерстве? Ты ведь лучшая по всем предметам.

Он улыбнулся с выражением «глупо обижаться на идиотов», и Гермиона вздохнула. Похоже, несмотря на беспокойство его родителей, сам Финч-Флетчли считал, что все в порядке.

— Тетя Гарри рассказала, что его мама ей рассказывала… — Гермиона запнулась, помотала головой: звучало на редкость глупо. — В общем, мама Гарри тоже была лучшей по всем предметам, но ее не взяли бы в Министерство даже секретаршей, потому что магглорожденная секретарша роняет статус шефа. Вот. Я не знаю, мы не знаем, сильно ли с тех пор все изменилось, но, судя по Малфою, вряд ли. Здесь, в волшебном мире, мы с тобой оказались в одной лодке. Прости, мне просто нужно с кем-то поговорить об этом. Я на самом деле волнуюсь. Я… наверное, это называется, «потеряла ориентиры».

— И ты ждешь совета от меня? Мы ведь даже почти не знакомы.

— Я понимаю, — Гермиона опустила голову. — Прости. Ты вернешься в обычный мир, я поняла. А я хотела бы остаться здесь, мне так нравится волшебство! Но я не хочу оказаться ненужной.

Она махнула рукой, не зная, как выразить свою обиду, неуверенность, сама не понимая, почему вдруг разоткровенничалась с, действительно, почти не знакомым хаффлпафцем.

— Жаль, что нельзя как-то совместить, правда? Но я все равно что-нибудь придумаю. И, ой, Джастин, я ведь совсем не о том хотела поговорить! Просто я все время об этом думаю, вот и… — Он смотрел выжидающе, со слегка отстраненной, но дружелюбной вежливостью, всем своим видом выражая, что готов ее выслушать, несмотря на то, что в библиотеке его ждут недописанные эссе. — Локхарт, — решительно сказала Гермиона. — Он как-то воздействует на людей. Очаровывает. Этим летом мне подарили защитный амулет, поэтому я обратила внимание. Я не могу доказать, да и не знаю, насколько это незаконно. Этим летом меня предупредили, что магглорожденные в волшебном мире часто не ждут опасности, потому что не могут себе представить, что какие-то немыслимые для них вещи могут быть разрешены. В общем, я просто хотела сказать, почему ты мог не подумать о телефонной будке и восторгаться Локхартом.

Джастин почесал в затылке.

— Я подумаю над этим. Спасибо, Грейнджер. Да, если возникнут вопросы по обычной программе, обращайся. Это здесь я могу себе позволить быть середнячком, а там…

— Спасибо! — Гермиона проводила взглядом вернувшегося в библиотеку хаффлпафца и подумала, что им с Гарри пора начинать заниматься. Наверное, нужно расписать план занятий, чтобы все успеть. И обязательно предусмотреть время на свободное чтение в библиотеке. По крайней мере, подшивки газет у мадам Пинс хранились за многие годы, это Гермиона уже успела узнать.

* * *

Гарри думал, что после урока с пикси все поймут, что из себя представляет новый профессор. Но «обладателю самой обаятельной улыбки» готовы были простить и не такое. Лаванда и Парвати едва не поссорились с Гермионой за совет провериться на приворотные чары и поглядеть на «Лапочку Гилдероя» внимательно. А Дин и Симус, хотя и смеялись над пикси, учебниками и самим профессором, решительно сказали: «Зато у него весело».

— По сравнению с Квиррелом — пожалуй, — вздохнув, согласился Гарри.

Для профессора Локхарт был слишком уж вездесущим, громким и назойливым. Он постоянно оказывался рядом с Гарри в самые неудобные, неподходящие моменты. Когда Гарри торопился на урок и не мог выслушивать дурацкие рассуждения о славе, автографах и улыбках. Когда в него врезался с разбегу Криви с непременным «Привет, Гарри, как дела, Гарри» и жаждой непременно отщелкать всю пленку. Но хуже всего было, когда после драки с Малфоем его послали к Локхарту на отработку.

Хотя нет, уроки защиты были еще хуже. Потому что отработка — один вечер, пусть и бесконечно длинный, а роли в сценках по «учебникам» Локхарта явно светили Гарри Поттеру на весь год.

— Почему он вызывает только меня, — раздраженно шипел Гарри, — я уже боюсь ходить на его уроки!

— От этих уроков все равно никакого толку, — мрачно подхватывала Гермиона, — только время теряем. Год только начался, а мы уже отстаем от графика!

— Давай бросим на них ходить, — предлагал Гарри. Но подруга даже не отвечала на такую глупость. Хотя, если бы не риск потерять еще больше времени на отработках, Гарри и в самом деле прогуливал бы защиту.

В общем, начало учебного года выдалось трудным. Эссе стали сложней, требовали поиска дополнительной литературы, а ведь были еще и задания маггловской школы. К тому же Гермиона очень серьезно приняла слова французского мастера о том, что эссе тренируют только почерк, а для тренировки магии нужно долго и упорно махать волшебной палочкой. Чары из школьной программы давались легко, для них хватало времени на уроке. Поэтому теперь Гарри с Гермионой наперегонки искали в библиотеке дополнительные заклинания и разучивали их по вечерам, облюбовав пустой класс неподалеку от гостиной. Иногда даже получалось затащить с собой Рона, хотя обычно выяснялось, что у него еще не сделаны домашние задания.

Гарри нравилась эта игра. Гермиона искала полезные чары: бытовые, медицинские, копировальные. Благодаря ее тщательному, вдумчивому подходу они уже выучили с десяток заклинаний, полезных при уборке, научились сводить синяки и залечивать царапины. А еще собрали огромную подборку газетных статей — правда, копии Гермионы держались всего два-три дня, но она сразу же отправляла вырезки родителям, а в офисе клиники Грейнджеров среди прочего была и копировальная машина.

Гарри считал, что подруга слишком серьезна, он скучал по той легкой и веселой Гермионе, которую узнал летом, а потому подбирал для их тренировок что-нибудь забавное: как перекрасить волосы или одежду, выдувать изо рта мыльные пузыри или заставить свиток пергамента вопить, когда сажаешь на него кляксу. «Шалости в стиле близнецов Уизли», — ворчала Гермиона, но соглашалась, что иногда такая шуточка может оказаться к месту. «К тому же ты сама говорила, что чем больше разных чар тренируешь, тем лучше», — напоминал ей Гарри.

А еще был квиддич.

Составляя график занятий, Гермиона совсем не учла нездорового энтузиазма Оливера Вуда. Тот был твердо намерен взять кубок, и потому вместо двух тренировок в неделю устраивал пять, а то и шесть. Команда роптала, но Вуд гнул свое. Масла в огонь подлили и новые метлы команды Слизерина.

Гарри поморщился, вспомнив ту, первую, тренировку, которая окончилась дракой и блюющим слизняками Малфоем. Малфой заслужил — не нужно было обзывать Гермиону! Но теперь он явно ждал случая отомстить, и Гарри с Роном договорились не оставлять подругу одну. Правда, затащить Рона в библиотеку пока что так и не удалось, зато Гермиона ходила на каждую тренировку гриффиндорской команды — потому что Рон не соглашался их пропускать. Друзья сидели на трибуне, и Гарри, выписывая виражи и закладывая финты, невольно отслеживал их периферийным зрением. Как будто боялся выпустить из вида.

Странное это было чувство. Не тревога, не предчувствие неприятностей, не осторожность, но что-то очень похожее, и при этом смешанное с теплой, неуверенной радостью. Он предпочел бы отправить друзей обратно в гостиную — две одиноких крохотных фигурки на пустой трибуне выглядели слишком беззащитными. И в то же время радовался, что друзья с ним, смотрят, волнуются. Он не привык, чтобы за него волновались, чтобы его безопасность была кому-то настолько важна.

А еще радовало, что Гермиона, при всем их отставании от графика, при всей бесполезности полетов и квиддича для их учебы, не пыталась отговорить Гарри. Понимала, как важно для него то ощущение свободы, которое охватывает в небе, принимала его любовь к полетам, его азарт ловца.

— По крайней мере, на поле для квиддича Локхарт меня точно не поймает, — шутил Гарри.

* * *

Учебный год начался тоскливо, иного слова Рон подобрать бы не смог. Гарри совсем огермионился: часами сидел в библиотеке, строчил эссе, разучивал вместе с Грейнджер дополнительные заклинания, и ладно бы что интересное, а то — как убрать пыль или очистить стол от чернил! Хотя, если честно, чары перекрашивания волос были очень даже неплохи, Перси с ярко-синей головой весь вечер веселил факультет. И хотя у Рона это заклинание держалось всего несколько минут, он твердо решил подкараулить Малфоя на входе в Большой зал и перекрасить его блондинистые патлы в зеленый. Или в розовый.

Малфой бесил. В прошлом году Рон думал, что куда уж больше, оказалось — есть куда. Стоило вспомнить брезгливо-презрительный взгляд, которым окинул их семью Малфой-старший, столкнувшись с ними в книжном, вспомнить, как он двумя пальцами, словно прикасался к чему-то непотребному, взял из котла Джинни учебник, с каким отвращением, оглядев потрепанные корочки, сунул книгу обратно, и мелкого глиста хотелось снова накормить слизняками. Наверное, даже хорошо, что отца не было в магазине, он бы такого не выдержал, кинулся бы в драку. Рон понимал: случись такое, скандал ударил бы лишь по семье Уизли, Малфой был бы только рад. И от этого ненависть разгоралась еще сильнее.

Джинни стеснялась своих потрепанных учебников и перешитой мантии, хотя раньше, до Хогвартса, никогда не переживала по поводу бедности. Но теперь вокруг было слишком много нарядных и ухоженных девчонок, сестренка не могла не видеть разницы. Поэтому, наверное, вместо того, чтобы завести подружек, сидела в углу гостиной и строчила что-то в дневнике. Рон хотел бы ее как-то развеселить, но не знал, как.

Если бы он мог заработать хоть немного денег… Хотя бы на мантии и учебники! От этих мыслей накатывала злость на отца: неужели так трудно подсуетиться, найти подработку, какие-нибудь частные заказы, вместо того, чтобы плесневеть в своем занюханном отдельчике и развлекаться изучением маггловских автобусных остановок?!

Рон даже поговорил с братьями, хотя обычно не откровенничал с ними — старшие были далеко, а Перси и близнецы всегда относились к нему пренебрежительно. Но Рон не был дураком, он видел, что братьям тоже не нравится их жизнь, что у них уже сейчас есть планы на то, как пробиться! Перси нацелился на карьеру в Министерстве, Фред и Джордж как-то проболтались, что намерены разбогатеть, торгуя своими приколами…

Но на вопрос, как заработать хоть немного, если ты всего лишь второкурсник Хогвартса, братья ответа не дали. Перси посоветовал упорно учиться: «Потому что от твоей учебы, Рональд, зависит то, столько ты сможешь зарабатывать в будущем, это важнее нескольких сиклей сейчас». Близнецы, смеясь, предложили заключить пари на исход квиддичных матчей. Пари! Вот еще. Рону нужны деньги, а не лотерея с сомнительным исходом.

Хуже всего было то, что Рон представления не имел, чем хочет заниматься в будущем. У него не было никакого конкретного плана, как у братьев, не было ярких талантов, он не знал, к чему идти, и потому ощущал себя зависшим в непроглядном тумане. Он играл в шахматы и плюй-камни, ходил с Гарри на тренировки по квиддичу и в гости к Хагриду, кое-как писал эссе, мечтал о мести Малфою, и все время каким-то краем сознания отмечал, что время уходит, а он остается на месте, все в том же тумане, в неопределенности, неопрятным мальчишкой в поношенной мантии, шестым Уизли, обреченным навечно остаться в тени своих братьев.

Что с этим делать, он не знал.

* * *

При всем своем простодушии Джастин Финч-Флетчли был, пожалуй, скорее слизеринцем, чем хаффлпафцем: воспитание давало свои плоды. Отец учил его сдержанности, учил не раскрывать душу перед одноклассниками, не откровенничать с преподавателями, много смотреть и слушать и мало говорить, а главное — помнить о долге перед семьей. Именно поэтому Джастин был рад, что попал в Хаффлпафф. На Слизерине ему, магглорожденному, пришлось бы воевать за сохранение собственного достоинства, доказывать, что он не хуже прочих. Среди хаффлпафцев доказывать что-либо было не принято. Достаточно было знать, чего ты хочешь от жизни, и упорно идти к цели. И, разумеется, не мешать при этом другим, а желательно и помогать.

Хаффлпафцы — люди приземленные. Все здесь если не с первого, то уж точно со второго курса твердо знают, чего хотят добиться в жизни и что для этого потребуется. Здесь не любят распыляться. Вот Диггори, к примеру, пойдет в Министерство, поэтому готовится сдать как можно больше СОВ и ЖАБА, а Ханна Эббот хочет после Хогвартса выйти замуж и заниматься семьей, и учит то, что нужно знать хозяйке и матери — полезные чары, лечебные зелья, трансфигурацию, а об остальном не беспокоится.

Ханна Джастину нравилась, но она не согласилась бы жить в маггловском мире, а Джастин должен вернуться…

Сам Джастин учился ровно настолько, чтобы держаться «золотой середины». Ему куда важнее высокие баллы по математике, естествознанию, английскому и французскому, чем по магическим дисциплинам. Вот если бы в Хогвартсе давали хотя бы основы магической экономики, права и юриспруденции…

Когда в семью Финч-Флетчли пришло письмо из Хогвартса, его сочли забавным розыгрышем. Когда выяснилось, что это не шутка, родители были шокированы: случавшиеся порой с Джастином странности не подготовили их к мысли о волшебстве. Но первый год учебы Джастина в Хогвартсе дал его семье достаточно пищи для размышлений, и перед вторым курсом отец планировал будущее сына вполне уверенно.

Приемлемый уровень знаний и умений, положенных волшебнику. Достойный уровень нормального, «маггловского», образования. А самое главное — ясное понимание, как волшебный мир взаимодействует с обычным.

«Видишь ли, Джастин, — говорил отец, — иногда происходит всякое… необъяснимое. На самом деле, если бы я не был твердо уверен, что волшебства не существует, давно бы заподозрил, что волшебники вовсю мухлюют на скачках и в бизнесе. Было бы неплохо, чтобы ты научился ловить их за руку или хотя бы распознавать такие случаи».

Джастин уже знал о Статуте Секретности, но отец лишь хмыкнул скептически: «Существование закона — еще не гарантия его исполнения».

Поэтому сейчас Джастин осторожно обхаживал Сьюзен Боунс — ее тетка руководила отделом магического правопорядка, и было бы очень неплохо как-нибудь пригласить их обеих на скачки. У госпожи Амелии Боунс наверняка найдутся общие темы с отцом, владелец скаковых лошадей и член Дисциплинарного комитета Жокей-клуба многое может рассказать волшебнице, в чьи обязанности входит ловля магов, мошенничающих в маггловском мире.

Разговор с Грейнджер заставил задуматься о других магглорожденных. До сих пор Джастину казалось, что все просто: либо ты хочешь быть волшебником, тогда учись изо всех сил и обязательно устроишься здесь, либо ты намерен вернуться к магглам, тогда учись себя контролировать и не забывай об аттестате обычной школы. Хаффлпафцы делили людей по настойчивости, целеустремленности, уму, но не по чистоте крови, и Джастин не думал, что за слизеринским «грязнокровка» стоит нечто большее, чем желание оскорбить.

Но если это так, если Грейнджер обеспокоена не напрасно, если ее, несмотря на отличные оценки, в будущем ждет дискриминация из-за родителей-магглов… Будь Джастин гриффиндорцем, наверное, он думал бы так же, как Грейнджер: «Несправедливо!». Но он был хаффлпафцем с ясно установленной целью в жизни и с почти слизеринским воспитанием, поэтому его мысли текли в совершенно определенном направлении: «Если это так, это можно использовать».

Его семье не помешает умная волшебница, рожденная в обычном мире.

* * *

Альбус Дамблдор невпопад ответил что-то Минерве, сделал крохотный глоток чаю и нашел за гриффиндорским столом рыжую первокурсницу. Джиневра Уизли побледнела, казалась задумчивой и грустной. Вот она подняла голову, быстро взглянула на Гарри Поттера и тут же, покраснев, вновь уткнулась в тарелку.

Да, первая детская влюбленность часто бывает не слишком счастливой…

Щиты школы вопили об опасности с первого сентября. С той самой минуты, когда лодочки с первокурсниками пересекли линию охранных чар, Хогвартс давал директору сигнал: «ученик в беде!». Вычислить, кто именно, не представляло труда: от Джиневры Уизли фонило темнейшей магией так, что Дамблдору приходилось щуриться и смотреть поверх очков, приглушая сияние детских аур. Разобраться, в чем причина, оказалось сложнее, на это потребовалось несколько дней наблюдений, осторожных расспросов и поверхностного, почти незаметного чтения воспоминаний. Но когда Дамблдор, ради последней проверки пройдя мимо гриффиндорского стола за ужином, узнал знакомую мощь хоркрукса Тома Риддла… о, в такую удачу трудно было поверить!

Выяснить, откуда у девочки столь мерзкая вещь, труда не составило: Джиневра и ее братья отлично помнили безобразную сцену во «Флориш и Блоттс». Однако следовало понять, чего добивался Малфой — возродить своего господина или избавиться от его наследства? Или, быть может, он и сам толком не знал, какую ценность представляет эта невзрачная с виду тетрадка, и решил подкинуть неизвестный темный артефакт своим политическим противникам? «Противнику», — поправил себя директор. Артур Уизли — не того полета птица, слишком мелок для Малфоя, а вот подгадить Альбусу Дамблдору тот не откажется.

И главный вопрос — что делать?

Изъять у девочки опасную тетрадку и уничтожить? Легко, но что это даст? Уберет из игры уже известный хоркрукс, за которым можно наблюдать, и тем самым увеличит вероятность возрождения Тома из хоркрукса, Альбусу неизвестного. К тому же, хотелось бы воспользоваться случаем и привязать к себе семейство Уизли. Они, конечно, бедны, Молли — бесталанная домохозяйка, да и Артур звезд с неба не хватает, но их дети могут быть полезны. Чарли работает с драконами, через Билла можно выйти на гоблинов, а Персиваль со временем наверняка займет достаточно высокий пост в Министерстве… особенно если немного помочь ему, заодно и еще одного должника приобрести…

Альбус тряхнул головой: Персиваль — дело будущего, сейчас время думать о Джиневре. Итак, Артур… Чтобы Артур как следует оценил всю величину оказанной ему услуги, эта услуга должна быть не только весома, но и зрима. К примеру, неприятности по службе, когда у его дочери обнаружится зачарованная маггловская вещица, ведь все знают, что сам Артур любит побаловаться с маггловскими вещами. А еще неплохо было бы спасти юную Джиневру в самый последний момент, когда несчастные родители поверят, что уже потеряли долгожданную и горячо любимую дочь.

А еще весьма интересно проследить, как один хоркрукс будет взаимодействовать с другим…

Последняя мысль окончательно склонила чашу весов в сторону бездействия и наблюдения. Впрочем, тщательное, постоянное наблюдение, анализ ситуации и ожидание наилучшего момента, чтобы вмешаться, никак ведь нельзя назвать бездействием, верно?

В огромном списке дел Гермионы, где-то между «Узнать о публичных магических библиотеках» и «Попросить у Лаванды старые номера «Ведьминого досуга», стоял очень простой, на первый взгляд, пункт: «Домовые эльфы». Этот пункт был не из важных и срочных, скорее просто интересным: Гермиона запомнила странное существо, появившееся однажды в их саду, и хотела узнать о нем побольше.

Поговорить с мадам Пинс удалось в воскресенье утром, когда даже старшекурсники еще не дошли до библиотеки. Разговор, правда, получился коротким и оставил Гермиону в огромном недоумении.

Оказалось, что в волшебной Англии нет ни одной публичной библиотеки. Ни одной! Условно можно было бы назвать публичными библиотеку Хогвартса и министерскую, но первая была только для студентов и преподавателей, а вторая — для сотрудников Министерства.

— А если мне понадобится найти что-нибудь, когда я уже закончу Хогвартс? И если я при этом не работник Министерства?!

— Это уже будут только ваши проблемы, дорогая моя, — со странным, наполовину сочувствующим, наполовину злорадным выражением ответила мадам Пинс. — Знания — не те ценности, которыми разбрасываются. Каждый уважающий себя магический род куда больше кичится библиотекой, чем сейфами в Гринготтсе. Редкие древние фолианты стоят целые состояния, и, поверьте, никто из их владельцев ни за какие деньги не даст разрешения на переиздание. Да что говорить, даже у каждого аптекаря, кондитера, пивовара есть свои родовые рецепты, которые охраняются от чужих! Даже мадам Малкин, у которой вы брали мантии к школе, хранит несколько семейных заклинаний и не доверяет их даже своим помощницам! Никому, знаете ли, не нужны конкуренты.

— Но это же неправильно! Знания должны быть доступны всем! А как же прогресс, наука?

Библиотекарь едко усмехнулась:

— Предложите Блэкам или Малфоям пожертвовать родовую библиотеку на благо науки, и вас проклянут. Поэтому мой вам совет, мисс Грейнджер, пользуйтесь библиотекой Хогвартса, пока вы здесь. Впрочем, вы и сами это понимаете, никто из младших курсов не проводит у меня столько времени, как вы.

Гермиона вздохнула: конечно, это неправильно, это… замшелое средневековье, вот! Но что-то доказывать мадам Пинс было бы глупо, ведь от нее ничего не зависит. Наоборот, она-то и сама любит книги, и всегда помогает студентам, которые ходят в библиотеку не только ради эссе. Тем не менее, Гермиона была расстроена, очень расстроена. Может быть, именно поэтому она совсем забыла о книгах для эссе по трансфигурации, а вместо этого спросила:

— А у вас есть что-нибудь о домовых эльфах? — И объяснила, увидев изумление на лице библиотекаря: — Понимаете, я видела одного и ничего не поняла, кто это вообще?! Он был такой… странный и чудной! Я брала у вас «Магические расы и народцы», но там ничего о них не нашлось.

Мадам Пинс покачала головой:

— Вряд ли такие книги вообще существуют, мисс Грейнджер. Кое-что о домовиках есть в «Основополагающей родовой магии», но эта книга из Запретной секции, да и для вас она в любом случае слишком сложная. Спросите у своих однокурсников-волшебников, желательно из старых родов, возможно, они смогут объяснить вам понятно.

— Спрошу, — согласилась Гермиона, — спасибо.

«Знать бы еще, кто у нас из старых родов, кроме Малфоя и прочих слизеринцев», — мрачно подумала она. Потому что уж кто-то, а слизеринцы точно не захотят делиться знаниями с магглорожденной гриффиндоркой Гермионой Грейнджер. «Интересно, почему мадам Пинс не посоветовала спросить у преподавателей? И сама не рассказала? Странно, очень странно. Хотя, если книга в Запретной секции, наверное, директору и учителям может не понравиться, что об этом спрашивает второкурсница»…

И Гермиона поставила мысленную пометку рядом с этим пунктом плана: «Узнавать осторожно, не у взрослых». Интересно, знает ли о домовых эльфах Лаванда? И если знает, можно ли у нее спросить или лучше не надо, вдруг интерес Гермионы к странной и, возможно, запретной теме тут же станет известным всему Хогвартсу?

Сомнения разрешил, как ни странно, взятый у Лаванды «Ведьмин досуг», и он же дал повод к расспросам. Среди рекламных объявлений Гермионе бросилось в глаза одно: «Эльф-трубочист».

— «Содержите ваши камины в чистоте с помощью наших умелых эльфов», — прочитала вслух Гермиона. — В волшебном мире есть настоящие эльфы, и они чистят камины?!

— Не путай, Грейнджер, это не истинные эльфы, а всего лишь домовики, — в разговор влез Кормак Маклагген с третьего курса. Маклагген не нравился Гермионе, слишком уж был заносчив, но как упустить такой повод к вопросам?!

— Кто такие домовики?

— Что-то вроде прислуги, — пренебрежительно отозвался Маклагген. — Они питаются магией и потому живут только в домах сильных старых родов. А камины чистить всем нужно, верно? Вот «Каминные сети» и открыли тот магазинчик, сдают обученных эльфов в аренду и имеют дополнительный доход за то, что должны бы делать сами. Сразу видно слизеринцев. Ведь компания должна сама следить за тем, чтобы каминная сеть содержалась в порядке, это вопрос их репутации.

— Но ведь за каминную сеть отвечает Министерство? — спросил кто-то.

— Прикрытие, — картинно отмахнулся Маклагген. — Отделом заведует владелец сети, еще и зарплату получает как начальник отдела, хорошо устроился, верно? Мой отец считает, что министр имеет с этого свой процент, потому и покрывает такое явное жульничество.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Гермиона. Это была, как сказали бы журналисты, «горячая информация», вскройся такие махинации в обычном мире, точно разразился бы скандал. А здесь какой-то третьекурсник так спокойно об этом говорит…

— Мой дядя не последний человек в Министерстве, — напыжился Маклагген. — Он дружен с начальником Аврората, поэтому точно знает, на что аврорам запрещено обращать внимание.

— А что такое Аврорат? — Гермиона вцепилась в источник информации, боясь только, что забудет что-нибудь важное. Нужно будет сразу все записать… Маклаггену явно льстило, что его расспрашивают как человека, знающего тайные делишки министерских чиновников, так что он вывалил на Гермиону и всех, случившихся рядом, кучу интересных сведений и сплетен, что называется, «для узкого круга». И весь вечер потом Гермиона строчила, прикрывшись от чужих взглядов учебником по трансфигурации — «Каминные сети», Аврорат, Руфус Скримджер, министр Фадж… Отправляя родителям толстенное письмо, она чувствовала себя Джеймсом Бондом, не меньше. Правда, эссе для профессора МакГонагалл придется писать завтра в обед, но Гермиона уже не так переживала за качество своих эссе, как на первом курсе. С чистописанием, почерком и умением находить в книгах нужную информацию у нее и так все было в порядке.

«Ведьмин досуг», кстати, оказался довольно забавным журнальчиком. Добрую половину его занимали светские сплетни, статьи о знаменитостях, реклама модных и косметических салонов. В довольно большой рубрике «Экономной хозяйке» публиковали рецепты не только пирогов и пудингов, но и зелий, а также советы по использованию бытовых чар, схемы узоров для волшебных спиц, выкройки мантий и детской одежды. А еще в каждом номере давали красочные объявления о мероприятиях в магазинах Косой Аллеи. Оказывается, презентация Локхарта не была чем-то необычным, в том же «Флориш и Блоттс» устраивали и дни тематической литературы, и рекламные акции. В «Твилфитт и Таттинг» в начале каждого сезона проходили показы модных новинок, «Все для квиддича» приглашал знаменитых игроков для рекламы наборов по уходу за метлами и прочих полезных аксессуаров, а Фортескью заранее объявлял через журнал о дне, когда выйдет в продажу мороженое со «вкусом месяца».

Долистав все номера — подшивку за полтора года — Гермиона тут же спросила, как оформить подписку.

— Что с тобой, Гермиона, это ведь не учебники?! — с преувеличенным испугом Лаванда всплеснула руками. Еще в прошлом году после такого Гермиона постаралась бы никогда и ничего больше у нее не спрашивать, но теперь поняла вдруг, что ее тянет засмеяться. Что-то изменилось в ней — то ли после разговора с теткой Гарри Поттера и совместными с Гарри же занятиями летом, то ли после Франции, Флер и лавки с артефактами…

— Знаешь, я просто подумала… Когда-нибудь я закончу Хогвартс, и мне понадобится знать не только формулы трансфигурации, но и что-то более… повседневное, что ли? Ведь школа — это еще не весь волшебный мир, а я совсем ничего не знаю об остальном вашем мире. У магглов ведь тоже не в школе учат, как ходить в магазин и убирать дом, где купить одежду подешевле, а где — самую модную. Дома мама учит меня быть хорошей хозяйкой, но ведь моя мама не волшебница, а кто научит меня здесь? Уж точно не профессор МакГонагалл! А в этом журнале отличный раздел по домоводству.

Лаванда и услышавшая часть Гермиониной тирады Парвати дружно захихикали, а потом Лаванда помогла Гермионе заполнить бланк подписки, объяснив, что летние номера можно будет получать и по маггловскому адресу, но придется доплатить за чары незаметности для совы. Гарри позвал Хедвиг, и та улетела с заказом и галлеонами в мешочке. А Лаванда переглянулась с Парвати и спросила шепотом, чтобы мальчишки не услышали:

— Гермиона, а ты не хочешь что-нибудь сделать со своими волосами? Ты знаешь, что есть зачарованные гребни, заколки, ленты? «Простоблеск» для непослушных волос? Извини, но по твоему виду кажется, что ты ходишь по магазинам строго по списку покупок для Хогвартса, а кроме этого списка смотришь только книги…

Гермиона покраснела: так оно и есть, ведь даже в Париже, если бы не Флер, она так и застряла бы в книжном. И на Косой Аллее, кроме банка и магазинов для школьников, она знает только кафе Фортескью…

— Не расстраивайся, — решительно сказала Парвати, — мы ведь понимаем, что тебе просто некому было все показать и объяснить. И дружишь ты с мальчишками, откуда им знать, что нужно девочке.

— Да, теперь мы тобой займемся, — пообещала Лаванда.

Гермиона усилием воли задавила панику и желание сбежать в библиотеку. По крайней мере, теперь у нее есть те, кому можно смело задавать вопросы… миллион вопросов! И если ради этого придется увлеченно читать страницы о магическом домоводстве — так тому и быть! К тому же, когда она вырастет, когда ей можно будет колдовать дома, все эти хозяйственные чары и зелья ей в любом случае пригодятся. «Кажется, это называется «агентура», — мысленно хихикнула Гермиона. — Бонд. Джеймс Бонд. Грейнджер. Гермиона Грейнджер».

* * *

После первого разговора с Грейнджер Джастин Финч-Флетчли решил внимательно к ней присмотреться: «подруга Мальчика, Который Выжил» и «лучшая ученица по всем предметам» — характеристики, конечно, показательные, но наверняка не исчерпывающие. Как и общий ярлык всех гриффиндорцев «сначала говорит, затем думает» или более злая его версия «храбрость есть — ума не надо». Ума у Грейнджер, очевидно, хватало, как и обостренного чувства справедливости — одна лишь история с Локхартом прекрасно это доказывала.

С Гриффиндором они пересекались на гербологии, и там Гермиона Грейнджер действительно вела себя, как примерная ученица, изо всех сил старающаяся быть лучшей. В некоторой степени показушно, а показуху хаффлпафцы не уважали. Однако если присмотреться к Грейнджер в библиотеке, картина складывалась куда интереснее.

Грейнджер обычно садилась за самый дальний, неудобный стол, от которого и к стеллажам, и к мадам Пинс приходилось пробираться между другими столами, спотыкаясь о стулья и чужие ноги. Зато там никто ей не мешал. Очевидно, именно этого она и добивалась, хотя Джастина, когда он подходил, не гнала, и он легко мог посмотреть в ее книги и конспекты.

Впрочем, Джастин не злоупотреблял: известно, ничто так не отвращает от малознакомого человека, как его назойливость. А выводы он сделал быстро.

Во-первых, Грейнджер тратила на домашние задания намного меньше времени, чем все думали. Засиживалась она над дополнительным чтением, причем чаще читала газеты, чем научные журналы и справочники, и над уроками обычной, маггловской школы. Джастин как-то раз даже объяснил ей тему по физике.

Во-вторых, она была всерьез озабочена возможностями карьеры в магическом мире — и, очень похоже, возможности эти виделись ей не слишком радужными. Как-то она обронила задумчиво, листая свежий «Пророк»:

— Смотри, здесь никогда не печатают объявлений о найме на работу. Не понимаю, неужели у волшебников совсем нет рынка труда?

— Рынок труда есть везде, где в принципе существует наемный труд, — озвучил прописную истину наследник семьи Финч-Флетчли. — Просто, видишь ли, Грейнджер, насколько я понимаю, в магической Британии он довольно специфический. Здесь мало рабочих мест, много семейных предприятий, и в тех случаях, когда ищут работника со стороны, опираются, прежде всего, на рекомендации. Соответственно, и искать начинают, прежде всего, через друзей, софакультетников… ну ясно, да?

— В целом да, — не слишком уверенно согласилась Грейнджер.

— Так что, если думаешь о карьере, заводи связи уже сейчас, — от души посоветовал Джастин. Хотя гриффиндорцы редко прислушиваются к подобным советам, не в их характере строить отношения, исходя из вероятной будущей выгоды. — Но, я слышал, в Мунго или Аврорате люди нужны всегда. На пятом курсе будет профориентация, так туда тебя еще и агитировать будут.

— Откуда ты знаешь? — кажется, она нешуточно удивилась.

— На нашем факультете серьезно подходят к вопросу о будущей работе. Мы, знаешь ли, не ждем для этого пятого курса, тем более что дополнительные предметы выбирают на третьем.

И наконец, в-третьих, и это казалось Джастину самым удивительным, довольно часто вместе с Грейнджер занимался Поттер. Гарри Поттер, национальный герой, талантливый ловец, наследник, как говорили, довольно известной и далеко не бедной старой семьи, то есть, исходя из всего вышеизложенного, человек, который уж точно устроится в волшебном мире не худшим образом, вместе с магглорожденной Грейнджер упорно грыз программу маггловской школы.

Это было так странно, что Джастин Поттера даже зауважал.

Именно поэтому, когда кто-то окаменил кошку Филча, Джастин Финч-Флетчли был одним из немногих, кто не поверил в виновность Поттера. Тот, конечно, выглядел малость подозрительно, но наследник Слизерина, планирующий дальнейшее обучение у магглов?! Ненавистник «грязнокровок», корпящий вместе с магглорожденной Грейнджер над задачками по алгебре и физике, заучивающий даты маггловской истории и пишущий эссе по шедеврам маггловской литературы? Не смешите!

Просто у Поттера, видимо, талант — вляпываться в неприятности всей задницей, независимо от собственного желания. Бывает.

Джастину до сих пор было стыдно вспоминать, как он повелся на красиво написанные бредни Локхарта, поэтому теперь, слыша со всех сторон панические шепотки и прямые обвинения в адрес Поттера, он очень старался думать логически. Логика упорно шла вразрез с общим мнением.

Все это он однажды и изложил Поттеру и Грейнджер, застав их в библиотеке почти в одиночестве, в ответ на сердитый вопрос Поттера:

— Тебе, Джастин, разве ваши не советовали держаться от меня подальше?

Нервы у героя, похоже, сдавали, да оно и понятно, Джастин бы тоже психовал на его месте.

Когда гриффиндорцы выслушали его пламенную оду здравому смыслу; когда они торжественно пожали друг другу руки — излишне торжественно, по мнению Джастина, но Гриффиндор вообще склонен к пафосу; когда мадам Пинс уже начала на них коситься, всем своим видом намекая на скорое изгнание, если они не замолчат немедленно, — Грейнджер спросила:

— Джастин, а у вас на факультете есть чистокровные из старых семей?

— У нас в основном чистокровные и есть, — пожал тот плечами. — И почти нет магглорожденных и полукровок. Видишь ли, ценности Хаффлпафф — они, как бы сказать, достаточно традиционны. У нас не любят индивидуалистов, а у магглов сейчас во главе угла личность, а не общество.

— Но ты говорил, что у вас там не смотрят на чистоту крови.

— У нас не оценивают человека по этому критерию.

— Тебе там хорошо?

— Вполне. Я рад, что попал в Хаффлпафф. Это идеальный факультет для меня.

Грейнджер вздохнула. Неужели разочаровалась в своем Гриффиндоре? Вряд ли; во всяком случае, с ее характером уж точно не к барсукам.

— Чего ты хочешь, Грейнджер? Я перестаю тебя понимать, — Джастин решил, что спросить прямо в любом случае продуктивней, чем гадать.

— Понимаешь, мне бы кого-нибудь, кто согласится объяснить, что к чему, — нет, сейчас Грейнджер была решительно не похожа сама на себя! Неуверенность и почти отчаяние, ничего хорошего. — Я запуталась, я ничего не понимаю, не знаю, где искать информацию и чему верить! А у вас, ты говоришь, меня не станут отталкивать только из-за моих родителей.

Можно было бы сказать, что среди хаффлпафцев Гермиона не пришлась бы ко двору из-за своей манеры вечно лезть вперед. Но отказывать в помощи, когда просят, было не в традиции факультета Хельги, и Джастин кивнул:

— Я спрошу у своих, кто может поболтать с тобой.

На самом деле он даже знал, кого об этом попросит, но все же лучше сначала уточнить. Вдруг Диггори не захочет возиться с второкурсницей-гриффиндоркой, какой бы перспективной та ни казалась?

* * *

Наверное, довольно странно, что Гарри быстрее обрастал знакомствами среди привидений, чем среди однокурсников. Но, с другой стороны, призраки Хогвартса не обвиняли его невесть в чем, не шарахались от него и не называли наследником Слизерина. А после того, как они втроем побывали на смертенинах сэра Николаса, тот явно начал благоволить Гарри Поттеру и его друзьям.

Самому Гарри не слишком нравилось, что Почти Безголовый Ник теперь то и дело провожает их, показывая короткую дорогу в запутанных, соединенных тайными ходами коридорах Хогвартса. Тайные ходы — это, конечно, хорошо, но рядом с призраком все-таки было неуютно, аж мороз по коже пробирал. А вот Гермиона повадилась вести с сэром Николасом долгие беседы, расспрашивая его о делах минувших. Рассказал он и о Тайной Комнате, причем куда как побольше профессора Биннса.

— О, конечно же, это не просто легенда, — неторопливо вещал Ник. — А потому, друзья мои, от души вам советую не шататься по коридорам в одиночестве и даже в компании, потому как Салазарову змею все равно, один школьник ему встретится или с десяток.

— Змею? — быстро переспросил Гарри. Отчего-то вспомнился питон из зоопарка.

— Логично, — пробормотала Гермиона, — Слизерин… Змея на гербе… Змея в Хогвартсе… Сэр Николас, но надпись! Наследник! Значит, эту змею кто-то должен был выпустить?

— Сейчас в Хогвартсе не учится никто из носителей крови Салазара, — торжественно провозгласил Ник.

— А вдруг? Мало ли, сколько у него сейчас потомков и кто они, — вполне резонно, по мнению Гарри, возразила Гермиона. — Тысяча лет прошло!

— Генеалогия, молодые люди, наука точная. И надпись, обратите внимание, говорит не о потомке, а о Наследнике.

— А наследник обязательно должен быть носителем крови? Если уж мы перешли на юридические понятия?

— Я полагаю, скорее уж носителем магии, — Ник задумчиво повис в воздухе.

— Как все сложно, — пробормотала Гермиона. — И, кстати, что это за змея, которой тысяча лет и которая окаменяет своих жертв? Так, нам нужно в библиотеку!

— Опять! — простонал Рон.

* * *

У директора Хогвартса много возможностей, и Альбус Дамблдор умело их использовал. Тем более что дел у него тоже невпроворот, не при его занятости самому опускаться до слежки за детьми. Выяснив, что происходит с юной Джиневрой, и приняв решение тщательно отслеживать взаимодействие хоркруксов, директор, конечно же, не завел привычку ежедневно шарить в детских неокрепших мозгах. Зачем? У него полный замок портретов, привидения, даже Пивз обязан выполнять распоряжения директора. Совсем нетрудно сделать так, чтобы и девочка Уизли, и Гарри Поттер не оставались без присмотра.

Впрочем, Джиневра оказалась не слишком занимательным объектом для наблюдения. Девочка с каждым днем все более очевидно подпадала под влияние Тома, худела, бледнела, украдкой бросала на Гарри жадные взгляды и часто плакала. Вполне понятная и ничуть не интересная картина. Поручив Миртл и нескольким портретам отслеживать визиты девочки в Тайную комнату, Альбус ждал.

За Гарри тем временем присматривал Почти Безголовый Ник. Гриффиндорский призрак легко проникся необходимостью «позаботиться, чтобы юный Гарри, большой любитель приключений и достойный член нашего факультета, не забрел куда-нибудь в слишком опасное место или хотя бы мог позвать на помощь». Честный и прямолинейный сэр Николас, разумеется, не стал бы шпионить, но всегда рад был помочь юным волшебникам, особенно имеющим тягу к приключениям. Он не донесет о разговорах Гарри с друзьями — и не надо, чем могут быть интересны разговоры второкурсников? В конце концов, если в юном Поттере начнет просыпаться хоркрукс, это станет заметно хотя бы по изменившемуся поведению мальчика. Но если иногда — не слишком часто — директор спросит: «Ну что, сэр Николас, довольны ли вы нашими юными гриффиндорцами? Кстати, как дела у мистера Поттера?» — можно услышать кое-что интересное.

Змееуст, надо же! Причем сам этого не знает. Неужто хоркрукс все же проснулся, но оказался слишком слаб для того, чтобы взять Гарри под полный контроль? Или для этого потребуется больше времени?

А Джиневра, оказывается, все же разбудила Салазарова змея! И Миртл это проглядела, вот и доверяй этой истеричной плаксе важные дела! Но что же получается: Джиневра командует василиском, значит, Том полностью подчинил ее. Значит… Дамблдор хмыкнул и пригладил бороду. Значит, планы придется подкорректировать. Дочь семьи Уизли, нападающая на грязнокровок — это… звучит! Правда, пока что ни одна грязнокровка не пострадала, но это дело времени. Придется усилить меры безопасности — смертельные случаи ему здесь не нужны, достаточно нескольких нападений. И… хм-м… не подкинуть ли нужную литературу мисс Грейнджер? Будет неплохо, если чудовище остановит юный Гарри Поттер. Мальчику совсем не помешает немного славы.

* * *

Среди утренних сов Гермиона выглядывала только Хедвиг — именно сова Гарри летала к ее родителям, относя школьные домашние задания, толстые письма-отчеты Гермионы и короткие записки Гарри для тетки. Гарри даже заказал по почте и отправил Грейнджерам упаковку совиного корма, чтобы им всегда было чем угостить его любимицу.

Но этим утром к Гермионе спикировала, едва не угодив в тарелку с овсянкой, незнакомая пестрая сова. Протянула лапу, сердито склевала предложенный ей кусочек тоста и тут же улетела.

— Значит, ответ не нужен, — флегматично заметил Рон. — От кого это?

Лаванда с Парвати навострили уши.

— О, это от подруги, — радостно воскликнула Гермиона, разглядев написанный изящным почерком обратный адрес. — Мы летом познакомились. Кажется, я и не надеялась, что она мне все-таки напишет…

Письмо от Флер напомнило Гермионе о ее мысли подтянуть французский, хотя писала та на английском. Короткое, в целом ни о чем письмецо, скорее ради возобновления знакомства — «как дела, как учеба, носишь ли амулет мастера Гранже?» — да и о чем еще почти взрослой красавице-француженке говорить с второкурсницей? Разве что, действительно, ради практики в английском…

Но Гермиона ответила с удовольствием.

«Здравствуй, Флер! Я очень рада получить от тебя письмо! У меня все хорошо, в том числе благодаря твоим советам. Волшебный мир и в самом деле преподносит иногда сюрпризы, которых трудно ждать человеку, привыкшему к маггловским законам и порядкам. Теперь я стараюсь узнать больше, и, признаюсь честно, чем больше узнаю, тем больше удивляюсь. Скажи, во Франции есть публичная магическая библиотека? Как оказалось, в Англии — нет! Только в Хогвартсе и в Министерстве. Библиотекарь Хогвартса сказала мне, что волшебники очень не любят делиться знаниями. Мне кажется, я поняла ее объяснения, но все равно, это так странно!

Еще я узнала, что у нас будет профориентация на пятом курсе, и только тогда мне расскажут, на какую работу я могу претендовать. При этом дополнительные предметы нужно выбрать на третьем курсе — у вас тоже так? Довольно странно, что рассказал мне это мальчик с моего же курса, но с другого факультета, а не наш декан или старосты. Признаться, в тот день я была очень зла, особенно когда поняла, что список дополнительных предметов ни о чем мне не говорит, я ведь не знаю, какие из них для какой работы понадобятся. Почему нельзя взять их все?!

Я подписалась на журнал для ведьм — девочки подсказали. Учу бытовые чары. К моей радости, вместе со мной занимается мой друг Гарри — одной было бы скучно, да и удобней учиться вдвоем. Дорогая Флер, если тебе представится случай зайти к мастеру Гранже, передай ему мою горячую благодарность! Спасибо и тебе за то, что отвела меня к нему! Он все правильно сказал об эссе и тренировках, прошло совсем немного времени, но я уже заметила, что чары и трансфигурация даются мне намного легче, чем в прошлом году.

Флер, я так рада, что познакомилась с тобой! Сейчас, пока я писала это письмо, я подумала, что этот год проходит для меня совсем не так, как прошлый. Я стала лучше понимать, куда попала, хотя иногда кажется, что от этого понимания только проблемы. Но все же, магия — это так интересно!

Как дела у тебя? Наверное, пятый курс — это ужасно сложно? Пиши мне еще, пожалуйста!

Гермиона Грейнджер».

Поставив точку и свернув пергамент, Гермиона задумалась. Она все еще не написала родителям о том, из-за чего сейчас волнуется весь Хогвартс; а ведь летом, после разговора с теткой Гарри, мама долго объясняла, как важно им с папой быть в курсе ее школьных дел и проблем. Да, в этом году она пишет родителям намного больше, чем в прошлом. Но в основном это то, что ей удалось узнать о волшебном мире. Магазины, министерство, журналы, мода, много чего, но только не школа. Наверное, все-таки нужно написать о таинственном Наследнике и Тайной Комнате. И даже о кошке. А вот насчет змеи… нет, о змее она промолчит! Мама и так будет волноваться, а тысячелетняя змея — это уж слишком!

Гермиона вздохнула. Толстенная книжища о магических змеях лежала у нее в спальне — мадам Пинс разрешила взять «для легкого чтения». Книга действительно оказалась очень интересной, Гермиона уже нашла там дополнительную информацию для эссе по зельям, но ничего похожего на змею из Тайной Комнаты ей пока что не попалось. Хотя она прочитала всего несколько глав, куда меньше половины…

Как же она будет без нормальной библиотеки, когда закончит Хогвартс?

Пока Гермиона со всей основательностью шла по составленному еще летом списку, что-то в нем отмечая галочками, вычеркивая и вписывая пункты и отправляя родителям толстенные письма, Гарри задавал вопросы хаотично и бессистемно, в промежутках между домашними заданиями, вечерними занятиями по чарам, маггловской учебой и квиддичем. Он не умел вгрызаться в один вопрос надолго и тщательно, рассматривая его со всех сторон и собирая информацию везде, где только можно; ну так ему и интересна была не полнота картины, как Гермионе, а всякие житейские мелочи. На первом курсе он мало обращал внимания на детали, потому что все в Хогвартсе, от очков директора Дамблдора до галош, висевших над дверью Хагридовой хижины, казалось ему одинаково чудесным и волшебным. Теперь же, он чувствовал, пришло время присмотреться — как сказала бы тетя, критически.

Гарри был чужд планированию, но свои интересы были и у него — и очень ошибся бы Рон, предположив, что на первом месте среди интересов Гарри Поттера стоит квиддич. Летать Гарри нравилось, и от трепыхания снитча в руке он испытывал ни с чем не сравнимый восторг, но в профессиональный квиддич он бы не пошел, даже если не оставалось бы никаких других вариантов. Возможно, когда-то он слишком близко к сердцу принял громовой рык дяди Вернона, обращенный к Дадли: «Школьный бокс, сын, это одно, а бокс после школы — совсем другое! Быть спортсменом в школе — престижно, а стать спортсменом-профи — значит, расписаться, что больше ты ни на что не пригоден!»

Конечно, Гарри не стал бы пересказывать эту философию Олли Вуду — тот действительно мечтал после Хогвартса играть профессионально. Зато честно ему сказал, что сам вовсе даже не собирается стать самым молодым ловцом национальной сборной или чем-то еще в том же духе. И, хотя еще не решил, чем будет заниматься после Хогвартса, но абсолютно точно не квиддичем.

— Я люблю летать, вот и все, — краснея от ощущения, что рушит сейчас чьи-то ожидания, объяснил он. — Но, знаешь, Оливер, летать без бладжеров мне нравится гораздо больше!

И — как напророчил! Первый матч в сезоне закончился для Гарри в больничном крыле, и именно по вине чертова бешеного бладжера. Ну и еще Локхарта, который, как оказалось, лечить умеет куда как хуже, чем пудрить мозги поклонницам. И вот, пока в башне Гриффиндора праздновали победу, принесший эту победу ловец терпел действие «костероста» и мысленно проклинал Локхарта всеми известными ему проклятиями. Обидно!

Среди ночи его разбудил взгляд чьих-то огромных глаз и тонкий, пронзительный голосок:

— Гарри Поттер, сэр, обманул Добби! Гарри Поттер обещал, что в этом году он будет учиться в маггловской школе!

— Я и учусь, — буркнул злой и почти не спавший от боли Гарри. — Каждый вечер уроки делаю. Только ты не похож на школьного инспектора, знаешь ли. Ты, вообще, кто?

Будь вместо Гарри Гермиона, она тут же вспомнила бы странное существо, которому уже задавала тот же самый вопрос, но Гарри давно позабыл такую мелочь, к тому же сейчас ему в любом случае было не до воспоминаний.

— Добби всего лишь ничтожный домовой эльф, но Добби спасет Гарри Поттера от страшного, страшного зла! Гарри Поттер не должен был приезжать в Хогвартс! Ужасные дела будут твориться здесь!

Тут за дверью послышались голоса, кто-то вошел, и эльф исчез — если бы у Гарри не болела так сильно рука, он мог бы подумать, что разговор с Добби всего лишь приснился ему. «Надо рассказать Гермионе», — подумал он, но мысль тут же вылетела из головы, стоило Гарри услышать, что происходит за отделяющей его кровать ширмой.

Еще одно нападение. Теперь уже не на кошку.

Гарри больше не заснул. До самого утра в его голове снова и снова звучала фраза Дамблдора: «Тайная комната действительно открыта». И следующая: «Вопрос не в том, кто, а в том, как…»

Утром, когда мадам Помфри отпустила его, Гарри остановился у кровати Колина. Тот лежал неподвижно, с поднятыми руками, как будто все еще сжимавшими фотоаппарат, с выражением невероятного изумления на бескровном лице.

— Что с ним?

— Не ваше дело, мистер Поттер, — отрезала колдоведьма. — Ступайте, не то опоздаете на завтрак.

«Тете это не понравится», — подумал Гарри, и сразу же, зацепившись за эту мысль, пришла другая: «Интересно, что сказали его родителям?»

Как выяснилось, ничего. МакГонагалл, когда Гарри подошел к ней с этим вопросом, казалось, на несколько мгновений потеряла дар речи от изумления. Но потом ответила:

— Это не ваше дело, мистер Поттер, и я не понимаю, почему вы спрашиваете об этом, но что, как вы думаете, мы могли бы сообщить магглам, да и зачем? Мистера Криви вылечат, а до тех пор это известие лишь заставит его родителей зря волноваться. Идите, мистер Поттер, и займитесь делом вместо глупых вопросов.

— Да, тете это точно не понравится, — уже вслух пробормотал Гарри. — И твоим родителям тоже, Гермиона.

* * *

Письмо сочиняли в библиотеке, за любимым столом Гермионы, отгородившись стопками учебников и дополнительной литературы и делая вид, что поглощены написанием эссе.

Настоял на письме Гарри. Гермиона пыталась спорить:

— Они ведь ничего не смогут сделать, а от тревоги изведутся. Что бы мы ни думали о директоре и о профессоре МакГонагалл, но это она правильно сказала.

— Неправильно! — шипел Гарри. — Гермиона, мы говорим о родителях, а не о каких-то посторонних людях! Родители имеют право знать! Они, а не директор и МакГонагалл, твои самые близкие люди! Да, они ничего не смогут сделать, но если ты из-за этого перестанешь с ними делиться своими трудностями, это знаешь, что получится?

— Что? — растерялась Гермиона.

— То, что ты такая же, как эти все! Которые магглов за людей не считают! «Ты не можешь ничего сделать, значит, с тобой и разговаривать не о чем!»

— Гарри, ты, — Гермиона запнулась, не в силах подобрать нужного слова, потому что ей, если уж честно, хотелось сейчас кричать и топать ногами, доказывая, что она совсем не такая. — Ты… Преувеличиваешь!

— Пиши! — Гарри развернул перед ней пергамент, и Гермиона подчинилась. В конце концов, она обещала…

Потом они пошли в совятню и на полпути, на крутой лестнице, встретили Джастина Финч-Флетчли и Сьюзен Боунс.

— Привет, — из последних сил улыбнулась Гермиона. — Отправляли письма? Я вот тоже… — Она прислонилась к оконному проему. Все-таки лестница в совятню могла с успехом заменить какие-нибудь продвинутые фитнес-тренировки в крутом клубе, вроде тех, куда уже третий год ходила озабоченная своим мифическим лишним весом соседка Грейнджеров…

— Грейнджер. Поттер, — Джастин суховато кивнул. Он казался злым или озабоченным, Гермиона даже подумала, что он, наверное, тоже думает, как все: что Наследник Слизерина — Гарри. Вот уж глупость, в самом деле! Но тут же выяснилось, что по крайней мере в этом она ошиблась.

— Джастин доказывает, что ты ни при чем, Поттер, — сказала Боунс. — Можно спросить у тебя кое-что?

— Спроси, — пожал плечами Гарри. — И да, я ни при чем.

— Ты подтвердишь это под веритасерумом?

— Что такое верито… как его?

— Зелье, заставляющее говорить только правду.

— Что-то вроде детектора лжи? Да без проблем, Боунс. Но с одним условием — после этого ты извинишься за свои подозрения.

Та кивнула:

— Хорошо. Извини, Поттер.

— Не понял, а где твой этот…

— В твоем случае согласия на допрос было достаточно. Так считает моя тетя, а она в этом разбирается. Она начальник ДМП. Департамент Магического Правопорядка, — объяснила Сьюзен, заметив недоумение Гермионы.— Она, вообще-то, сразу мне сказала, что глупо подозревать Гарри Поттера, но проверка будет не лишней, как доказательство для остальных.

Гермиона рассматривала Сьюзен, как будто в первый раз ее увидела. Про Амелию Боунс она читала в «Пророке», но почему-то не связала с ней тихую хаффлпафку. А они, оказывается, близкие родственники, и мадам Боунс знает, что в Хогвартсе что-то происходит! Так почему же здесь еще не стоит пост авроров у каждого туалета?

— А что думает твоя тетя о настоящем преступнике? — спросил Гарри, как будто подслушав мысли Гермионы. — Почему здесь до сих пор не работает следственная бригада, эксперты, криминалисты и кто там у вас в магическом мире еще есть?

— У нас в магическом мире, — поправила Боунс. — Не «у вас». Тетя очень зла: Дамблдор пытался замять дело. Сейчас она выбивает постановление на проведение расследования.

— Это так сложно? — удивилась Гермиона. — То есть, поправь меня, у нас здесь паника и жертвы, а для того, чтобы нас защитить, нужно выбивать?! Какие-то чертовы бумажки?!

— Бюрократия одинакова в обоих мирах, — подал голос Джастин. — Трупов же нет.

— Давайте подождем, пока будут трупы! — чуть не взвизгнула Гермиона. — Что за бред! — взгляд ее упал на вереницу паучков, бегущих по стене к окну и через щель в раме выбирающихся наружу. — Вон, даже пауки бегут, — уже тише сказала она, — как крысы с корабля, а мы как будто заложники. Скажи, Боунс, а если до каникул монстра не найдут, мы имеем право не возвращаться в школу?

— Хорошая идея, Грейнджер, — пробормотала хаффлпафка. — Я не знаю, но я обязательно узнаю и скажу тебе.

— Пожалуйста, — кивнула Гермиона, — буду тебе очень признательна. Я практически уверена, что мои родители именно этот вопрос зададут в первую очередь.

* * *

Гарри не знал, что и как сказала Боунс хаффлпафцам, но коситься на него перестали. Не то чтобы это так уж волновало по сравнению с прочим — с окаменевшим Колином, с шорохами и голосами, о которых он не знал, что и думать, с подвинутым на тренировках Вудом, из-за которого он едва успевал кое-как делать домашку, скатился в учебе и отстал от Гермиониного графика.

Гермионе, правда, и самой было некогда. Она закопалась в огромные талмуды «для легкого чтения», эссе писала наскоро на лекциях Биннса и даже не расстроилась, когда МакГонагалл сделала ей замечание о неважной учебе — небывалое дело! Единственное, что они не забросили — это тренировки в пустом классе, вот только новых интересных заклинаний искать было некогда, отрабатывали те, которые уже успели выучить. В основном копировальное — Гермиона, кажется, задалась целью отправить родителям половину Хогвартской библиотеки.

Она вообще стала какая-то нервная и напряженная, однако на вопросы Гарри отмахивалась: «Ты и сам не лучше, да и все вокруг такие же, вон хоть на Джинни посмотри». Ее родители в каждом письме требовали никуда не лезть, быть осторожной и благоразумной, а тетя Петунья передавала записочки похожего содержания для Гарри. Гермиона сердилась, Гарри радовался: ощущать заботу было приятно.

Авроры в Хогвартсе так и не появились, директор и учителя совсем не казались встревоженными, и, если бы не Колин и миссис Норрис, можно было бы подумать, что все разговоры о Наследнике и вся паника — просто детские глупости. Но ведь не видеть панику они не могли?

Может, Дуэльный клуб был как раз попыткой справиться с паникой? Хотя, по мнению Гарри, самую умную мысль насчет этого новшества высказал Рон: вызвать на дуэль неведомого монстра было бы не самой лучшей идеей. Но все же они пошли туда — и, к огромному сожалению Гарри, не успели смыться вовремя. Хотя стоило бы развернуться и уйти сразу же, как только на помост выпорхнул сияющий и сверкающий Локхарт! Можно было догадаться, что уж он-то превратит обучение дуэлям в очередной дурацкий цирк!

Ошеломленно глядя на змею, послушавшуюся его приказа, на выражение «так-я-и-знал» у Снейпа, на шарахнувшихся учеников — даже старшекурсников! — и на встревоженного, что было совсем на него не похоже, Рона, Гарри начинал понимать, что дело плохо. Но насколько плохо…

— Змееустом был Сам-Знаешь-Кто, — хмуро объяснил Рон. Они втроем забились в самый укромный угол гриффиндорской гостиной, но и здесь Гарри ощущал направленные на него взгляды — любопытные, опасливые, недоумевающие, осуждающие… Рон тоже их видел и пытался объяснить, в чем проблема: — Это, понимаешь, Гарри, не так чтобы очень успокаивает… Тебя и так считают…

— Сам-Знаешь-Кем, — фыркнула Гермиона. — Рон, одно из двух! Или этот дар передался Гарри по наследству, как, например, тебе рыжие волосы, или нет. Если нет, значит, точно так же он может появиться у кого угодно! Если да… Ник нам сказал, что в Хогвартсе сейчас нет кровных наследников Слизерина. Но, понимаешь, Рон, не может такого быть, чтобы какой-то талант был строго у какой-то одной семьи! Даже если он наследственный! Люди женятся, знаешь ли, и выходят замуж.

— А еще иногда заводят детей на стороне, — подхватил Гарри. — Ты имеешь в виду, Гермиона, что я мог унаследовать этот дар от папы?

— Или от мамы, или от бабушки или дедушки.

— Но ведь моя мама не из волшебной семьи.

— Ну, Гарри, ты не можешь знать, не было ли в ее очень далеких предках волшебников.

— А правда, — Рон энергично закивал, — если у волшебников рождается сквиб, его могут вышвырнуть в маггловский мир. Или сам может уйти, когда повзрослеет. Уж наверное, не шибко весело жить среди волшебства, когда совсем не можешь колдовать.

— Постой, как «вышвырнуть»?! — переспросила Гермиона.

— Очень просто, берут ребенка и подкидывают каким-нибудь магглам. Внушат им, что это их родной ребенок, и все, дело в шляпе.

— И концов не найдешь, — медленно выговорила Гермиона. — Но, Рон, это же ужасно!

Рон философски пожал плечами:

— Ну, сквибам лучше в обычном мире. Посмотри на Филча, не очень-то он счастлив, верно? У нас в семье есть такой сквиб, он бухгалтер. Мамин двоюродный брат. Его подкинули магглам, как только стало ясно, что он не может колдовать. Подправили память, он и сам стал, считай, чистым магглом. Зато бухгалтер — это покруче школьного завхоза, правда?

— Ну, вообще-то да, намного круче, — протянула Гермиона. — Но все равно…

Гарри был благодарен друзьям, что разговор свернул с его неожиданно открывшейся змееустости. Он был уверен, что успеет еще наслушаться неприятных слухов и обидных замечаний, что от него начнут еще больше шарахаться, тыкать пальцами и шептаться за спиной. Пока же, слушая, как Рон объясняет такие странные для них с Гермионой, но, похоже, очевидные для волшебников вещи, Гарри вдруг подумал, что ничего не знает о своей семье. Может, у его папы или дедушки тоже был какой-нибудь двоюродный брат, живущий среди магглов, а может, таким сквибом был кто-то из маминых родственников. Ему рассказали о Джеймсе и Лили, и он даже не пытался заглянуть дальше, а ведь в зеркале Еиналеж он видел и бабушек, и дедушек, и еще кого-то — там было не меньше десяти человек. Хотя директор Дамблдор сказал, что зеркало показывает всего лишь заветное желание, но… Но до сих пор, до этой самой минуты, для Гарри важней всего была правда о родителях — волшебниках и просто хороших людях, которые любили его.

Он вскочил:

— Я в библиотеку!

— Подожди, я с тобой! — Гермиона, конечно, не стала спрашивать, что это с ним, и, конечно, ей не потребовалось специальное приглашение.

— Эй, вы чего?! — что удивительней, Рон рванул следом, хотя обычно при слове «библиотека» у него обнаруживалась куча неотложных дел. — Гарри, дружище, что с тобой, ты украл любимую реплику Гермионы!

Но Гарри, наверное, остановился бы только у стола мадам Пинс — если бы на полпути его не остановила МакГонагалл.

— Мистер Поттер. Директор хочет вас видеть, пойдемте.

— Но, профессор, Гарри ничего не сделал, — наперебой заверили Рон с Гермионой.

Декан осмотрела их, сжав губы, и неодобрительно покачала головой:

— Куда вы, в таком случае, неслись сломя голову?

— В библиотеку, — ответил Гарри.

— В самом деле? И мистер Уизли тоже? Что ж, я рада за вас. Идемте, мистер Поттер, уверена, ваши друзья дождутся вас в библиотеке.

МакГонагалл спешила, и Гарри почти бежал за ней. Ему как будто специально не давали времени подумать о том, что он натворил и зачем нужен директору, вообще собраться с мыслями. От такой спешки, да и от сердитого вида декана, он мог разве что испугаться. Но на самом деле Гарри ощущал лишь досаду: он сам не знал, какие именно книги нужны ему в библиотеке, надеялся только, что мадам Пинс подскажет, но в любом случае времени на поиски наверняка потребуется немало. Вряд ли директор…

Тут Гарри врезался в спину резко остановившейся МакГонагалл, и его мысли тоже совершили резкий скачок. Директор? Директор Дамблдор знал его родителей, они ведь тоже, в конце концов, учились в Хогвартсе! Если кто-то из них был змееустом, мог ли директор за семь лет не узнать этого?

— Поднимайтесь, мистер Поттер, директор ждет вас.

А еще они учились на Гриффиндоре.

— Профессор, минутку! Можно вас спросить?

— Вас ждет директор, мистер Поттер.

— Хорошо, можно мне потом зайти к вам?

— Вы, кажется, собирались в библиотеку?

— Вы не хотите со мной говорить, профессор?

Этот вопрос совершенно точно ее ошарашил: МакГонагалл замерла с приоткрытым ртом, как будто собиралась сказать еще что-то, но подавилась собственными словами, затем сглотнула и сказала взволнованно:

— Как вы могли такое подумать, мистер Поттер. Разумеется, вы можете прийти ко мне.

— Я приду, — кивнул Гарри. Шагнул на бегущую вверх винтовую лестницу, пробормотал себе под нос: — А что еще я мог подумать?

* * *

— Я должен спросить у тебя, Гарри, не хочешь ли ты что-нибудь мне рассказать? — Дамблдор поймал взгляд стоявшего перед ним мальчика, встревоженный и решительный одновременно, и настроился на быстрое считывание поверхностных эмоций и воспоминаний. — Вообще что-нибудь?

Обычно этот вопрос заставлял ребенка мгновенно вспомнить все свои прегрешения, истинные или мнимые, реже — все ссоры, обиды и проблемы, но никогда еще ответом не была лишь вспышка раздраженного недоумения. Похоже, мальчик шел в библиотеку — что само по себе похвально, однако так негодовать из-за отложенного свидания с книгами? Гарри становится похож на Тома, тот, помнится, тоже вечно зарывался в книги, и вовсе не ради хорошей учебы.

Неужели хоркрукс и в самом деле пробуждается?

Что ж, если так, значит, Альбус был прав, изолируя маленького Гарри Поттера от волшебного мира. Значит, как ни печально это признавать, прав он и в том, что судьба Гарри предрешена. Единственное, что Альбус еще может для него сделать — не дать Тому окончательно подавить душу Гарри. Не дать светлому и доброму мальчику вырасти чудовищем, обесценив тем самым великую жертву его родителей и смешав память о Поттерах с тьмой и кровью.

— А вы, директор, ничего не хотите мне рассказать?

Сказать, что вопрос Гарри застал Альбуса врасплох — значило бы очень сильно приуменьшить. Определенно, с этим ребенком что-то не так! Спрашивать отчета у директора, да еще в таком тоне? Впрочем… Альбус в задумчивости подергал себя за бороду. Гарри — тихий и скромный мальчик, но Том был достаточно нагл, и если в собственном детстве он еще пытался хоть как-то скрывать свой норов, то сейчас, пробуждаясь в Гарри… кто знает?

— О чем, Гарри? Ты можешь спросить у меня, что тебя тревожит. И, конечно же, я постараюсь тебе ответить.

— Расскажите о моих родителях.

Альбусу показалось, что те несколько мгновений, в которые он всматривался в Гарри, читая в его глазах волнение, искренний интерес и почему-то тревогу, растянулись почти в вечность. О родителях… Гарри действительно светлый мальчик, он, очевидно, чувствует неладное и подсознательно ищет все то светлое в себе, что поможет в схватке с Томом… Память о родителях, что может быть светлее для сироты?

— Твои родители были замечательными людьми, мальчик мой. Оба они учились на Гриффиндоре, и отлично учились, скажу тебе, Гарри. Твоя мама была старостой и лучшей ученицей на курсе, ей прекрасно все давалось. У тебя ее глаза, Гарри. Твой папа был шутником и душой компании, его все любили, а еще он играл в квиддич, как и ты. Ты похож на него, только немного серьезнее — это, наверное, в тебе от мамы. После школы они оба решили бороться с Волдемортом… Это было смелое, по-настоящему героическое решение, но такими уж людьми были Джеймс и Лили, они не смогли бы иначе. В те времена, когда над миром простерло крылья великое зло…

Гарри слушал, как завороженный, и Альбус не мог упустить возможности, он должен был рассказать мальчику о том, как важно бороться с тьмой вокруг и в себе. Но как раз в этот момент Гарри его перебил, причем совершенно внезапным вопросом:

— А кто из них умел говорить со змеями?

Альбус поперхнулся словами. Закашлялся.

— Что, прости?

— Я умею говорить со змеями, — терпеливо, как малому ребенку, объяснил Гарри. — Рон сказал, что этого боятся, потому что со змеями говорил Сами-Знаете-Кто. Но Гермиона сказала, и я с ней согласен, что никакая способность не может проявляться только у единственного человека или даже в единственной семье. Мне, знаете ли, не хотелось бы оказаться родственником того гада, который убил моих родителей и хотел убить меня, поэтому я хочу выяснить, от кого мне передалась эта способность. От мамы или от папы? Они учились в Хогвартсе семь лет, а потом вместе с вами боролись с Волдемортом, так что вы должны знать.

— Но, Гарри, они не говорили со змеями, — Альбус был так растерян внезапным поворотом разговора, что не сумел быстро просчитать все плюсы и минусы всех возможных ответов и вынужден был пока придерживаться пусть ограниченной, но правды. — Это темное искусство, они оба не желали иметь ничего общего с такими умениями. К тому же твоя мама из семьи магглов, ей не от кого было бы получить подобное наследство.

— Директор, вы, по-моему, что-то путаете, — Гарри почесал в затылке, став на мгновение действительно очень похожим на Джеймса — маленького, но очень серьезного и очень чем-то озадаченного Джеймса. — Тут уж одно из двух: или «умение» и «искусство», или «наследство». И мне кажется, что все-таки наследство, потому что меня никто этому не учил, я и сам не знал, что умею это, пока не поболтал со змеей. И что в этом темного? Не понимаю. Вот заклинание Малфоя — оно по-настоящему злое, если бы я не остановил ту змею, она бы кинулась на меня или на Джастина. А с Малфоя даже баллов не сняли! А обо мне говорят гадости, а я всего лишь защитил себя и своего друга!

— Дело не в этом, Гарри, — Альбус покачал головой, решившись все же приоткрыть мальчику часть правды. — Твой друг Рональд прав, со змеями умел говорить Волдеморт. И очень похоже на то, что он оставил тебе часть своих сил. Меня очень это тревожит, Гарри. Ты добрый мальчик, это твоя великая сила, но именно поэтому ты должен быть осторожен и не пускать тьму в душу. А тьма коварна, слишком часто она притворяется чем-то, о чем хочется сказать «но что в этом плохого, я ведь желал лишь добра».

Альбус говорил еще долго, разъясняя ребенку все коварство и все многоликость зла, и на этот раз Гарри не перебивал. Но когда Альбус, уже отпустив мальчика, попрощавшись, заверив, что тот всегда может прийти к директору с любой проблемой, напоследок снова скользнул по поверхности его мыслей…

Не было там должного почтения перед словами старого и мудрого волшебника, много повидавшего на своем веку и многое знающего. Не было страха перед тьмой, что может вползти в его душу, прикрывшись невинным на первый взгляд умением. Впрочем, и самой тьмы не было, что хоть немного обнадеживало. Гарри думал о своих родителях, и Альбус поспешил закрепить в сознании мальчика этот якорь:

— Твои мама с папой, Гарри, всегда были на стороне добра и света. Ты можешь гордиться ими.

Гарри не ответил, и Альбус так и не понял, что за мысль мелькнула у мальчика, прежде чем тот вежливо и тихо прикрыл за собой дверь.

* * *

Если бы у Гарри спросили, что он сейчас чувствует, он вряд ли сумел бы ответить. Злость? Разочарование? Досаду? Грусть? Обиду? Наверное, все это сразу, вперемешку, щедро приправленное навязчивой мыслью: «Тетя права, он ненормальный!»

Нет, это нормально вообще? Даже если ни Лили, ни Джеймс не умели говорить со змеями… А после того, как смотрят сейчас на самого Гарри, и зная, что его родители были умными, вполне можно предположить, что опасная способность просто оставалась для всех тайной. Ведь можно? Гарри сейчас жалел, что раскрыл свое умение, но ведь он не знал! И потом, с этой змеей все получилось слишком неожиданно. Так вот, даже если ни один из его родителей и правда этого не умел, Гермиона права насчет бабушек и дедушек. Вот, тетя Петунья — блондинка, мама была рыжей, а бабушка и дедушка, Гарри видел на фотографиях, оба темноволосые! Но нет, «твои родители, Гарри, этого не умели, потому что это темное искусство, зато это умел Волдеморт, значит, у тебя это от него»! Спасибо, господин директор, что прямо Наследником Слизерина не назвали!

Зато о родителях рассказал то, что Гарри и так уже знал. Ничего нового. Красивые общие фразы, как раз для сироты. «Были на стороне добра», ха! Гарри прекрасно помнил, что говорил мистер Уизли: обе стороны там были хороши. И ладно еще о войне, Дамблдор мог решить, что в двенадцать лет рано знать подробности. Но даже о том, какими его родители были в Хогвартсе… Да тетя Петунья рассказала ему об этом больше, чем Дамблдор!

А еще Гарри очень хотел спросить у Дамблдора: если его родителей все любили, если он, их сын, может ими гордиться, то почему же не нашлось никого, кто помог бы его тете, пока он был маленьким? Но тетя запретила говорить об этом в школе вообще и с директором особенно, и Гарри сдержался.

Он не мог решить, идти теперь в библиотеку или к профессору МакГонагалл. Очевидно, профессор ничего не сможет сказать о предполагаемой змееустости кого-то из родителей Гарри — уж если не знал директор… С другой стороны, она могла бы рассказать немного больше о них вообще. Что именно «вообще» он хочет услышать, Гарри не знал, да ему, пожалуй, было все равно.

Сомнения разрешили Рон с Гермионой, поджидающие его у поворота к библиотеке.

— Я нашла, Гарри, — Гермиона протянула ему сложенный вчетверо пергамент. — Это оказалось совсем не сложно. «Кто есть кто в магической Британии», выпуск 79 года. — Гарри отошел к окну и развернул большой квадратный лист: всю его поверхность занимало огромное родословное древо, и Гермиона тут же повела пальцем вверх, отслеживая ветви. — Смотри, твой дед, прадед… идем выше, еще выше… вот, гляди. Твоя далекая пра-пра… сколько-то раз прабабка, Иоланта Поттер. Урожденная Певерелл, — Гермиона посмотрела со значением, как будто это все объясняло, и Гарри спросил:

— И что? Это должно что-то значить?

Гермиона почему-то покраснела.

— Понимаешь, Гарри, не так давно я взяла книгу…

— Для легкого чтения? — подначил ее Гарри.

— Именно, — Гермиона смутилась еще больше, хотя чем ее могло смутить упоминание книги, Гарри даже представить не мог. Впрочем, она тут же объяснила: — Я так устала читать ту книгу о змеях, она интересная, но там старинный шрифт и такой витиеватый язык, что мне захотелось чего-то попроще, действительно для легкого чтения. И я спросила у мадам Пинс, что читают дети волшебников, пока они маленькие, понимаешь? Не маггловские же сказки? И она дала мне книгу волшебных сказок, «Сказки барда Биггля», — Гермиона говорила все торопливее, как будто боялась, что над ней начнут смеяться: как же, такая большая девочка, лучшая ученица, и сказки. Рон, похоже, и правда готов был рассмеяться и ляпнуть что-то обидное, и Гарри поспешил встрять первым:

— Я понимаю, Гермиона, ведь наши сказки про волшебство для них, наверное, все равно что какие-нибудь скучные семейные хроники пополам с учебниками. И что ты там нашла такого интересного, что это все объясняет?

— Сказка о трех братьях Певереллах. Возьми почитать потом, если хочешь. Так вышло, понимаешь, совершенно случайно, когда я отдавала книгу мадам Пинс, ну, мы с ней иногда говорим о книгах… Она мне и сказала, что герои этой сказки — реальные люди, и дала посмотреть книгу «Природная знать». Ее нельзя выносить из библиотеки, да я ее и не унесла бы, она такая огромная!

— Для легкого чтения, — все-таки ввернул Рон, но теперь это прозвучало не так обидно, и они все трое рассмеялись. А потом Гермиона наконец-то добралась до того, почему девичья фамилия далекой пра-пра-бабки Гарри «все объясняет».

— Иоланта была внучкой Игнотуса, младшего брата. А потомки среднего, Кадмуса, внимание, Гарри! Умели говорить со змеями.

Гарри почти физически ощутил нахлынувшее облегчение.

— Мои хоть и дальние, но родственники. Значит, в папиной семье это вполне могло быть. А они — Наследник Слизерина, Наследник Слизерина! Тоже мне…

— Ну, сэр Николас ведь сказал нам, что потомков Слизерина нет сейчас в Хогвартсе. Так что можешь об этом не беспокоиться.

— Спасибо, Гермиона! — в порыве благодарности Гарри крепко обнял подругу, так крепко, что та ойкнула и покраснела еще больше.

* * *

Примечание к главе: автор помнит, что среди предков Гонтов был не только Кадмус Певерелл, но и Салазар Слизерин, но Гермиона до этой информации просто не докопалась.

Приближалось Рождество, но Наследник Слизерина и его Жуткий Монстр по-прежнему лидировали в рейтинге животрепещущих тем. На Гарри по-прежнему косились с опаской, но теперь это не слишком его тревожило: ведь сам он точно знал, что он — не Наследник, что его дар говорить со змеями не имеет ничего общего со Слизерином и уж тем более с Волдемортом. А каждого дурака не заткнешь. Хотя, сказать по правде, шепотки за спиной изрядно раздражали.

Может, со временем паника сошла бы на нет, проиграв предпраздничным хлопотам и ожиданиям, но случилось страшное. Жертвами монстра стали Джастин Финч-Флетчли и Почти Безголовый Ник. И если «окаменение» гриффиндорского привидения нешуточно всех напугало — еще бы, как можно почти убить того, кто и так мертвый?! — то нападение на Джастина породило новую волну слухов, в которых Гарри прямо объявляли Наследником Слизерина, коварным злодеем-магглоненавистником и чуть ли не продолжателем дела Сами-Знаете-Кого. Обидней всего было то, что хаффлпафцы снова начали шарахаться от Гарри. Они словно забыли, что сам Джастин не верил в виновность Поттера, и что Гарри и Гермиона не то чтобы дружили с ним — дружбой называть это было, пожалуй, рановато, однако были все же хорошими приятелями.

— Ты знал, Поттер, что Финч-Флетчли из магглов, — прямо заявил толстый, слегка неуклюжий Эрни — фамилию его Гарри не помнил. Они стояли возле теплицы, дожидаясь профессора Спраут, и Гарри как раз думал о том, что Джастин часто становился четвертым к их троице.

— И что?! — возмутился Гарри. — Я и сам живу с магглами!

— И все знают, что ты их ненавидишь! На прошлое Рождество ты оставался в Хогвартсе, потому что никто не ждал тебя дома. Тогда, наверное, ты и нашел Тайную комнату, у тебя было достаточно времени побродить по замку. Или в конце года, когда следил за… ну…

— Что за чушь! — Гарри был потрясен тем, какую стройную теорию вывел этот хаффлпафец, но еще больше — тем, как внимательно его слушали остальные.

— Как же, чушь! Ты не ладил с Филчем, и его кошка окоченела. На последнем матче ты рассердился на Криви, все это видели — как же, он посмел снимать великого Гарри Поттера лежащим в грязи! И вот, пожалуйста, Криви превращен в статую. И тогда со змеей, ты наверняка приказывал ей проглотить Джастина! А когда не получилось, добрался до него иначе. Так вот, на всякий случай сообщаю тебе, что я чистокровный волшебник в десятом колене.

— И такой же дурак, как почти все чистокровные! — вспылил Гарри. — Не хочу больше слушать твой бред!

— Что за шум? — подоспела Спраут. — Проходим, не задерживаемся, урок уже начался.

— Не обращай внимания, Гарри, мы-то знаем правду, — весь урок твердила Гермиона.

— Да, дружище, забей, — энергично кивал Рон. И добавлял: — То-то Малфой, наверное, бесится, он наверняка хотел, чтобы вся слава причиталась ему.

Кажется, единственными, кого вся эта ситуация забавляла, были близнецы. Они взяли в привычку всюду сопровождать Гарри, выкрикивая, словно глашатаи: «Дорогу наследнику Слизерина!» — и ни замечания Перси, ни жалобные взгляды Джинни, ни просьбы самого Гарри их не останавливали.

— Приятно, должно быть, испить чашечку чая в романтическом полумраке тайных подземелий, — подмигивал Фред.

— И отдать пару-тройку новых приказов своему клыкастому слуге, — добавлял Джордж.

— Интересно, куда смотрит директор? — шипела Гермиона. — Преподаватели, деканы? В обычной школе такого не допустили бы! Волшебный мир!

Похоже было, что ее восторг по поводу волшебного мира сильно поумерился всего за каких-то несколько месяцев.

Как-то Гарри выловил Сьюзен Боунс по дороге от теплиц. Стоял ясный, безветренный денек, выпавший ночью снег искрился под солнечными лучами, и многие проводили время на улице, а не в мрачных, холодных, продуваемых сквозняками коридорах замка. Рон одолжил метлу Гарри и пошел полетать с близнецами — он надеялся, что в следующем году Вуд согласится взять его в команду хотя бы запасным, но для этого нужно было показать класс. Гермиона собиралась в библиотеку, но поддалась на уговоры Гарри провести время на улице и потренировать согревающие чары.

Сьюзен и ее подружка Ханна возвращались от Спраут, о чем-то переговариваясь и хихикая, и на приветствие Гарри ответили вполне дружелюбно. После нападения на Джастина только они из второкурсников-хаффлпафцев не шарахались от Гарри и не считали его коварным злодеем — жаль, что прочие не слушали двух девчонок.

— Что говорит твоя тетя? — спросил Гарри.

— Ничего хорошего, — вздохнула Боунс. — Дамблдор не хочет пускать в школу авроров, потому что это противоречит традициям Хогвартса.

— Традициям? — переспросила Гермиона. — Каким традициям? Скармливать магглорожденных учеников неведомому монстру? Или обвинять в этом другого ученика без всяких доказательств?

— Хогвартс независим, — тихо объяснила Сьюзен. — Допустить сейчас вмешательство Министерства — значит, создать прецедент. Понимаете?

Гермиона задумалась, хмурясь и беззвучно шевеля губами.

— Я не понимаю, объясни, — попросил Гарри.

— Прецедентное право, — сказала Гермиона, причем казалось, что мысли ее продолжают витать где-то далеко, — это когда судебные решения опираются на похожие случаи, которые были раньше.

Сьюзен энергично кивнула:

— Директор Хогвартса не зависит от Министерства, не обязан ни перед кем отчитываться, имеет право не впускать на территорию школы авроров, да хоть бы и самого министра. Это традиция. Нарушить ее один раз — значит, дать возможность нарушать и дальше. Конечно, Министерство не упустит такой возможности, а Дамблдор этого не хочет. Сейчас вся власть в Хогвартсе — его, а уступи он хоть немного, ему быстро оставят лишь право произносить речи на распределении.

— Прекрасно! — количеству яда в голосе Гермионы мог бы позавидовать и сам Снейп. — Я знаю, чем займусь, когда вырасту, я открою другую школу! И мне даже не понадобится ее рекламировать, достаточно будет одного такого года в Хогвартсе — с монстром Слизерина, как сейчас, или с троллем, цербером и одержимым профессором, как в прошлом году, и ученики сами прибегут ко мне!

— А еще там будет математика, физика, химия и география, — подбросил Гарри. — И история.

— Обязательно! — вспыхнула Гермиона. — И все остальные предметы нормальных школ! Тогда такие, как я или Джастин, смогут получить действительно приличное образование, а не то убожество, которое нам здесь выдают за лучшее!

— Я не ослышалась? — рядом вдруг возникла профессор МакГонагалл. — Мисс Грейнджер, вы недовольны тем образованием, которое дает вам Хогвартс?

В ее голосе явственно слышалось: «Неужто вам хватит ума, чтобы оценить, правильно ли вас учат?», — но Гермиона, хоть и покраснела, ответила твердо:

— Очень недовольна, профессор, и не только я. В Хогвартсе учат так, чтобы у магглорожденных не было никаких перспектив в обычном мире.

— Вы волшебница, мисс Грейнджер, зачем вам обычный мир?

— А почему вы за меня выбираете? — Гермиона сердито вскинула голову. — Чем я могу заняться в волшебном мире? Мне уже рассказали, что магглорожденным непросто устроиться на приличную работу. И почему я должна хотеть заниматься чем-то именно здесь? Может, мне интересно что-то другое, не волшебное? До того, как мне пришло письмо из Хогвартса, я не знала точно, кем хочу быть, но думала, что могу стать, например, хирургом. Или ученым-генетиком, или физиологом. А папа считал, что из меня выйдет неплохой юрист. Но теперь, после Хогвартса, я не смогу выбрать ни одну из этих профессий, потому что для них нужно отлично закончить уровень «А» маггловской школы, чтобы суметь поступить в университет.

По лицу МакГонагалл было понятно, что она знать не знает, кто такой «генетик» или «физиолог», и не желает знать.

— Вы волшебница, мисс Грейнджер, — веско повторила она. — Вам нечего делать среди обычных людей.

— Забудь своих родителей, они всего лишь магглы, а ты теперь представитель высшей расы, — довольно точно скопировал ее интонации Гарри. Его вдруг охватила злость. — Им не сообщат, если тебя вдруг окаменит чудовище Слизерина, в крайнем случае, если ты погибнешь в этой лучшей и самой безопасной в мире школе, им просто сотрут память о тебе. Это же магглы, они все равно ничего не смогут сделать, так зачем им зря о тебе волноваться! Вы ведь так сказали о родителях Колина, верно, профессор? И ты не права, Гермиона, тебе дают вполне достаточное образование, чтобы шикарно жить среди магглов. Уровня первого курса хватит. Алохомора — и ты в чужой квартире, петрификус тоталус — и хозяевам останется молча смотреть, как ты выгребаешь их деньги, а если научишься читать мысли — говорят, волшебники это умеют, — так и искать не придется, где они прячут свои кошельки. Еще неплохо бы научиться стирать магглам память, чтобы им нечего было рассказать полиции, и с голоду ты точно не умрешь. А то придумала — генетика, физиология, школа уровня «А», ты же волшебница, Гермиона!

— Мистер Поттер! — профессор аж задохнулась от возмущения. — Как вы можете! Двадцать баллов с Гриффиндора!

— Очень логичный аргумент, — пробормотала Гермиона.

— Убойный, — согласился Гарри. — Сразу всем ясно, в чем именно я не прав.

Вокруг столпилось довольно много учеников, и профессор, оглядевшись, скомандовала:

— Мистер Поттер, мисс Грейнджер, отправляйтесь в башню Гриффиндора и займитесь домашними заданиями! Прежде чем критиковать уровень обучения Хогвартса, неплохо было бы его освоить в полной мере. Завтра на уроке я проверю, чего вы достигли, и берегитесь разочаровать меня.

— Да, Гермиона, если ты наловчишься как следует превращать мышей в табакерки, тебе не придется грабить маггловские квартиры и стирать память их хозяевам, — снятые баллы разозлили Гарри еще сильнее, ведь профессор даже не попыталась переубедить их, а просто воспользовалась правом преподавателя наказывать. Значит, по существу ей нечего было возразить! — Представь только, за какие деньги можно продать с аукциона табакерку Наполеона! А что потом она превратится обратно в мышку и убежит, так ведь никто не поверит магглу, даже если он это заметит. Скажут, пить меньше надо. Или не злоупотреблять наркотиками. Да он и сам побоится рассказывать такую чушь.

Гермиона хмыкнула, задрав подбородок.

— Ты прав, Гарри, криминальная карьера — это так романтично! И мы всегда сможем сказать, что это Хогвартс научил нас всему. Пойдем заниматься, а то завтра мы разочаруем нашего декана.

— Вы меня уже разочаровали, — холодно сказала профессор МакГонагалл.

— А вы — нас, — пробурчал себе под нос Гарри, уходя вслед за Гермионой.

Сказать по правде, он был обижен на профессора МакГонагалл еще с того разговора, когда он все же попытался расспросить о родителях и вновь получил все тот же надоевший до оскомины слащавый набор: «Они были прекрасными людьми, лучшими учениками, ваш отец замечательно играл в квиддич, а мама была отличной старостой». Его тогда так и подмывало спросить, почему же Снейп отзывается о Джеймсе Поттере так, словно тот был даже хуже Дадли, а тетя Петунья до сих пор обижена на свою сестру. Не потому ли, что те были такими невероятно замечательными людьми? Или просто ни Снейп, ни тетя Петунья не придерживаются правила «о мертвых либо хорошо, либо ничего»? Но, спросив об этом, Гарри не сумел бы остановиться и обязательно задал бы следующий вопрос: если у его мамы и папы было столько друзей и их так все любили, почему его, Гарри, забыли на десять долгих лет в доме маггловской тетки? Но тетя Петунья просила и даже требовала не задавать в школе таких вопросов, и Гарри сдержался. Хотя профессор, кажется, видела, что он остался не слишком доволен разговором.

Сьюзен и Ханна, о которых Гарри совсем забыл, пока спорил с МакГонагалл, догнали их и пристроились рядом.

— Гарри, ты был великолепен, — серьезно сказала Сьюзен; впрочем, в голосе угадывался смех. — Но стирать память нужно учиться не только из-за маггловской полиции. Ты ведь знаешь о Статуте Секретности? Магглы не должны знать о волшебстве. — Потом она заговорила действительно серьезно: — По правде сказать, моя тетя считает, что волшебники совершают довольно много преступлений в обычном мире, и Статут Секретности только помогает им прятать следы. Если бы магглы знали о нас, они обращали бы более пристальное внимание на всякие нелепые или невозможные случаи.

— Интересно, родителям Джастина тоже не сообщили? — невпопад спросила Гермиона. — Ведь он делал задания для обычной школы, а значит, часто писал домой.

— Им сообщила моя тетя, — оглянувшись, шепотом сказала Сьюзен. — Отец Джастина пригласил ее на скачки в День Подарков, но теперь… Не знаю, что он будет делать, но у него хорошие связи, а тетя сказала, что готова помочь ему подать жалобу на Дамблдора.

— А что, с такой жалобы может выйти толк? — спросил Гарри, подумав о тете Петунье.

— Вряд ли, — Сьюзен покачала головой. — Но сам факт…

— Прецедент, — кивнула Гермиона. — Если примут жалобу родителей Джастина, мои родители тоже могут предъявить школе претензии, ведь я чуть не погибла в прошлом году из-за тролля. И родители Колина, ведь он столько пропустил, даже если его вылечат, ему, наверное, придется снова идти на первый курс. А когда на директора школы постоянно жалуются родители, даже если жалобы остаются без последствий, это все равно удар по престижу.

— Ты понравилась бы моей тете, — сказала вдруг Сьюзен. — Твой отец прав, из тебя получился бы хороший юрист.

— А если ты и правда откроешь другую школу, я, может быть, отдам в нее своих детей, — сказала вдруг Ханна. — В Хогвартсе… Мне нравится наш факультет, но остальное… Я думаю, если ты подойдешь к делу с умом, у тебя будет лучше.

— Спасибо, — прошептала Гермиона, прижав сжатые кулачки к груди. — Если честно, я не думала об этом, просто от злости сказала. Но… Я подумаю! Обязательно подумаю, потому что, ну правда, надо же что-то делать!

* * *

Минерва МакГонагалл была искренне, до глубины души возмущена — просто кипела от возмущения. Какая-то магглорожденная второкурсница, пусть даже лучшая из потока, осмеливается критиковать Хогвартс! Да что она понимает, что она вообще может понимать! Получив столь редкую возможность — творить магию, — эта девчонка относится к волшебству без восторга и трепета, по-маггловски прагматично. Нет слов, карьера — это важно, но уже на втором курсе думать о карьере, а не об открывшихся для нее чудесах? Не рано ли?

Возмущение профессора было тем большим, что бредни мисс Грейнджер поддержал Гарри Поттер. И более того, мистер Поттер именно ее предмет, трансфигурацию, выставил как… как… даже не цирковые фокусы, как довольно часто высказывались родители магглорожденных, а попросту как мошенничество, средство дурить магглов!

Что ж, если разобраться, такое наверняка случалось не раз, особенно в прежние времена, когда в ДМП еще не было отдела борьбы с неправомерным использованием магии. Да что там, когда-то сама Минерва была очарована трансфигурацией именно из-за рассказов мамы о всяких забавных случаях, рядом с которыми история Золушки казалась вполне обыденной. Но у Минервы и мысли не возникало делать на этом волшебном искусстве деньги! Тем более — дурача магглов подделками! А Гарри Поттер, сын Лили и Джеймса, с такой легкостью расписал возможности, которые открывает волшебство для преступников!

Что творится в голове этого мальчика, чего от него можно ждать при таких… фантазиях?!

Да, Минерва МакГонагалл очень надеялась, что все это — лишь нелепые фантазии подростка, но…

Червячок сомнения поселился в ее сердце, и она знала, что теперь будет иначе смотреть на успехи мистера Поттера и мисс Грейнджер. Если, по их мнению, хорошее образование — это маггловское образование, а волшебство годится лишь для преступников…

И, конечно же, Альбус сразу заметил, что она не в своей тарелке. Подвинул к ней ближе вазочку с ее любимым имбирным печеньем, спросил вполголоса, стараясь не привлекать внимания прочих:

— Что с вами, Минерва? Вы чем-то очень сильно огорчены?

Не нужно ей было вовсе выходить к ужину! Альбус относится к Гарри Поттеру не так, как к прочим студентам, он сошлется на тяжелое детство мальчика и посоветует быть снисходительней, вот и все. Впрочем…

— Огорчена, — согласилась Минерва. — Мисс Грейнджер устроила сегодня настоящий митинг, доказывая, что Хогвартс — ничто по сравнению с маггловскими школами. Она считает, что наше образование не дает никаких перспектив, что мы лишаем ее выбора между волшебным миром и маггловским. А мистер Поттер добавил, что знания и умения, которые получают в Хогвартсе, помогут сделать отличную криминальную карьеру в маггловском мире! — все же не выдержала она.

— Криминальную карьеру? — Альбус натянуто рассмеялся и посмотрел на гриффиндорский стол. — Ах, дорогая моя, вы зря переживаете, я уверен, что Гарри всего лишь хотел поддразнить свою подругу. Что бы ни думала мисс Грейнджер о маггловских школах и о Хогвартсе, согласитесь, она одна из лучших учениц. Ирма говорит, она много читает дополнительно, не только то, что требуется для эссе. Я полагаю, мисс Грейнджер просто немного… — он сделал округлый жест рукой, словно очерчивая нечто невидимое, — чересчур серьезна для своего возраста. Отсюда и мысли о будущем, о возможной карьере. Найдите случай объяснить ей, каких высот может добиться в нашем мире девушка с ее талантами.

Минерва тоже нашла взглядом Поттера и Грейнджер. Они слушали Рональда Уизли, а тот, размахивая руками, рассказывал им о чем-то с явным восторгом. Рональда не было при том разговоре, и слава Мерлину, мальчик тяжело переживает бедность своей семьи и мог бы, пожалуй, принять опасные идеи друга на свой счет. Что же касается мисс Грейнджер… Придется, видимо, встретиться с ее родителями — возможно, это они недовольны, что дочь не получит маггловской профессии? Что за узость, право!

— Мисс Грейнджер? Вы зря переживаете, Минерва, эта девочка — большая умница, — как и следовало ожидать, разговор не прошел мимо ушей сидевшей рядом Помоны. — В нацеленности на карьеру нет ничего дурного. Возможно, с настойчивостью и педантичностью мисс Грейнджер ей было бы легче на моем факультете, я слышала, в Гриффиндоре у нее мало друзей. Но она подружилась с моими ребятами, даже расспрашивала кого-то из старших. Надеюсь, это поможет девочке найти себя в новом для нее мире. Ваши-то и к пятому курсу не всегда знают, чего хотят от жизни, а мои…

— Вы правы, Помона, — покивал Альбус. — Таким, как юная мисс Грейнджер, бывает трудно в Хогвартсе, потому что они одинаково подходят нескольким факультетам, не подходя ни одному из них полностью. Думаю, в башне Равенкло она тоже чувствовала бы себя неплохо. И Слизерин понял бы ее амбиции, не будь она… Впрочем, девочка выбрала Гриффиндор, и это многое о ней говорит.

— То есть вы считаете, что я жду от мисс Грейнджер большего соответствия нашему факультету, чем в ней есть?

— Именно так, Минерва, — ответила Помона, а Альбус несколько раз кивнул, звякнув колокольчиками в бороде.

— А Поттер?

— А юный Поттер, наоборот, бывает даже слишком гриффиндорцем, как и его отец. Рядом с мисс Грейнджер это становится особенно заметно, вот и все.

С ужина Минерва ушла успокоенной. Впрочем, спускать Поттеру и Грейнджер их выходку она не собиралась: завтра им придется показать все свои умения! И, даже если оба окажутся на высоте, все равно получат дополнительное задание на каникулы.

* * *

«…из многих чудищ и монстров, коих в наших землях встретить можно, не сыскать таинственней и смертоносней Василиска, также еще именуемого Король Змей. Сей гад может достигать размеров воистину гигантских, а срок жизни его — многие столетия».

Когда Гермиона прочитала о василисках, в ее голове как будто сошлись вместе разрозненные детальки паззла. Змееуст Гарри — и голос, который никто, кроме него, не слышит; змея на гербе Слизерина, змееустость Салазара — и чудовище, которое могут выпустить лишь его наследники; и даже окаменение, которое, судя по книге, должно было быть смертельным, можно было объяснить, если вспомнить о луже воды перед туалетом Миртл, о том, что Колин держал перед лицом фотокамеру, а перед Джастином парил сэр Николас.

Даже убегающие из замка пауки, которых Гермиона видела своими глазами, но и не подумала связать с неизвестным монстром! «Особливо боятся Василиска пауки, сторонятся елико возможно, ибо он есть враг их смертельный»…

Наверное, в этот момент Гермиона гордилась бы собой, если бы ей не было настолько страшно. Василиск — огромный, помнящий времена Основателей василиск, с ядовитыми клыками и убийственным взглядом! — в школе, полной детей?! Да это просто чудо, что у них до сих пор лишь четыре жертвы, включая кошку и привидение, и ни одного смертельного случая!

Рон снова летал — Вуд отметил его на тренировке и пообещал готовить себе на замену, и энтузиазм Рона вознесся в прямом и переносном смысле до небес. Он даже не думал о том, что у его родителей может не оказаться денег на хорошую метлу для него — вернее, думать-то думал, но утешал себя:

— Главное, чтобы меня взяли в команду, если мама поймет, что я не хуже братьев, она так обрадуется! Ведь Фреду с Джорджем купили новые метлы, когда они стали загонщиками, а чем я хуже?

Так и получилось, что Гермиона вывалила свою теорию одному Гарри — ее попросту распирало, она не могла ждать, пока вернется с квиддичного поля Рон! Гарри выслушал, не перебивая, и вдруг закричал, схватив Гермиону за руку:

— Миртл!

— Что Миртл? — не поняла Гермиона.

— Вода перед ее туалетом. Первое нападение было там. А Тайная комната открыта «снова» — снова, Гермиона! Что, если в прошлый раз кто-то умер? Что, если это была…

— Миртл?!

Не сговариваясь, они понеслись к туалету Миртл; им никто не встретился, коридоры замка словно вымерли, и перед тем, как открыть дверь в заброшенный туалет, Гермиона вдруг захотела оказаться как можно дальше отсюда.

— Гарри, а вдруг он там? — прошептала она. Но Гарри уже входил, словно невзначай оттеснив ее за спину, и Гермиона с облегчением услышала его голос:

— Привет, Миртл! Мы пришли навестить тебя, а то тебе, наверное, скучно здесь одной.

— О, Гарри, — щеки Миртл засеребрились — наверное, так она краснела. — Ты правда хочешь поговорить со мной?

— Конечно. Знаешь, Миртл, по-моему, это несправедливо, что о тебе почти никто не знает. Понятное дело, туалет для девочек — не то место, которое, как бы это сказать, способствует общению, но все же…

— Точно-точно, — торопливо закивала Гермиона: ей показалось, что она уловила мысль Гарри, а значит, могла подыграть ему. — Другие привидения летают по всему замку, даже встречают первокурсников перед распределением, а ты… А ведь ты — не как всякие скучные стариканы, а такая же девочка, как я. Мне было бы очень интересно узнать о тебе побольше!

— Мы даже не знаем, с какого ты факультета, — сказал Гарри.

— Равенкло, — Миртл снова зарделась, и Гермиона поторопилась закрепить успех:

— Равенкло! Ты, должно быть, очень умная и знаешь столько всего интересного! А какой был твой любимый предмет? Мне вот нравится трансфигурация, но, если честно, я никак не пойму, зачем нужно превращать жуков в пуговицы и мышей в табакерки? В жизни ведь это не пригодится!

— О, так это просто тренировка, — Миртл махнула рукой. — Скажу тебе по секрету, на самом деле трансфигурация — вовсе не такие вот фокусы, хотя, конечно, и от них может выйти толк. Я, например, однажды отбилась от грабителя, он угрожал мне ножом, а я взяла и превратила этот нож в букет тюльпанов, а потом сделала из его кепки чугунный котелок и удрала, пока он пытался стащить его с головы! По правде говоря, я в тот момент ничего не соображала. Так испугалась! Все получилось как-то само собой. Потом, правда, мне прислали предупреждение из Министерства, дело-то было посреди Лондона.

— Они думали, ты должна была дать себя ограбить?! — возмутилась Гермиона.

— А разве им было вообще дело до того, что может случиться с магглорожденными учениками на каникулах, когда Лондон бомбят, а продукты выдают по карточкам? Многие просились остаться на лето в школе, но как же, «не положено», вот и весь ответ!

— Какой ужас, — прошептала Гермиона. И тут же спохватилась: — Ты хотела сказать что-то о трансфигурации, по секрету.

— А-а, — протянула Миртл, — мышь в табакерку, как же! А ты думаешь, не тот же самый принцип работает в задаче «превратить человека в кресло»? — Миртл медленно взлетела под потолок, сделала там круг и опустилась за плечом Гермионы, так что говорила теперь ей в самое ухо, патетичным театральным шепотом, и Гермиона всем телом ощущала идущий от девочки-привидения могильный холод: — А кресло, если ты не хочешь получать моральное удовлетворение, каждый день усаживаясь задницей на лицо своего врага, кресло можно просто сжечь! О-о, трансфигурация — отличная штука, когда надо избавиться от трупа, да и от живого человека тоже. Труп можно превратить в тросточку и спокойно уйти с места преступления, опираясь на свою жертву. Не всякий аврор догадается проверить, что уж говорить о маггловской полиции! А об опытах Гриндевальда вам не рассказывали? Он трансфигурировал воздух в легких пленных магглов в битое стекло, каменную крошку и серебряную взвесь — последнее против оборотней, конечно. Как думаешь, скольким удалось выжить?

— Гарри, ты был прав, нас и в самом деле учат вещам, исключительно полезным для криминальной карьеры, — слабым голосом сказала Гермиона. У нее вдруг подогнулись колени, и пришлось прислониться к холодной и мокрой раковине, а ведь она никогда не жаловалась на слишком живое воображение!

— А ты думала? — Миртл снова взмыла под потолок. — Выживание волшебника часто зависит от не выживания его врагов, вот так!

— Миртл, — спросил вдруг Гарри, — прости, если это слишком личный вопрос, но как ты умерла?

— О, Гарри, ты правда хочешь это знать? — Миртл как будто расцвела на глазах: интерес Гарри явно пришелся ей по сердцу. — О-о, это был кошмар! — заговорила она, смакуя каждое слово. — Я умерла прямо здесь, вот в этой кабинке. Как сейчас помню, спряталась я сюда, потому что Оливия Хорнби смеялась над моими очками. Обидно дразнила. Я заперлась на задвижку и стала плакать. Потом услышала, что в туалет вошли и стали говорить. Я не поняла, что, наверное, на другом языке. Один из говоривших был мальчик. Я, естественно, отперла дверь и сказала ему, чтобы он шел в свой туалет. Тут-то это и произошло. — Миртл надулась от важности, лицо ее просияло. — Я умерла.

— Но как?

— Сама не знаю. — Миртл сбавила торжественный тон. — Помню только два огромных-преогромных желтых глаза.

Гермиона судорожно выдохнула: все сходится.

— А ты кому-нибудь еще рассказывала об этом? — спросил Гарри.

— Очень давно, — понурилась Миртл. — Мою смерть расследовали, меня сам Дамблдор расспрашивал. Тогда, правда, он еще не был директором. А с тех пор… ты первый, Гарри.

— А когда это было?

— В сорок третьем году, — грустно сказала Миртл. — Шла война, и я даже не знаю, что стало с моими родителями. Я пыталась найти, но наш дом разбомбили. Я не могла ни у кого спросить о них, ведь магглы не видят привидений.

Дверь в туалет распахнулась, внутрь заглянула Джинни и громко ойкнула, а потом спросила:

— Гарри, Гермиона, что вы тут делаете вдвоем?

— Втроем, — быстро поправил Гарри: Миртл уже готова была обидеться. — Джинни, познакомься, это Миртл, она училась в Равенкло и знает кучу всего интересного. Она живет в этом туалете, а мы иногда ходим к ней в гости. Миртл, это Джинни, сестра нашего друга Рона.

— Вообще-то, пора на ужин, — сказала Джинни.

— Мы еще придем, Миртл, можно? — спросила Гермиона. — С тобой правда очень интересно поговорить! Ты ведь расскажешь нам еще что-нибудь?

— Конечно, приходите, — Миртл казалась очень довольной, и Гермиона подумала, что сама она, наверное, тоже стала бы плаксой с вредным характером, доведись ей стать привидением и много лет жить в заброшенном туалете одной, причем даже не зная, живы ли мама с папой.

— А насчет твоих родителей, — спохватилась она, — конечно, много лет прошло, но можно попытаться узнать. Ты мне скажи их имена и адрес, я попрошу папу подать запрос.

Миртл радостно взвизгнула и обняла Гермиону. Это было не слишком-то приятно — все равно, что тебя обнимает стылый кладбищенский туман. Но Гермиона, сглотнув и зажмурившись, подняла руки и обняла Миртл в ответ.

* * *

примечание к главе: использованы цитаты из канона

— И тогда он сказал: «Но ведь никто не умер, мисс Грейнджер, к чему тревожиться, все хорошо». И меня как будто теплой волной окатило, и, наверное, на секунду или две стало так спокойно-спокойно, как будто и правда все хорошо. Ну, вроде как я и сама так думаю, что никто не умер, а остальное разве важно? А потом меня как обожгло, как будто… — Гермиона замялась, не зная, как лучше описать то странное ощущение. Гарри, Сьюзен Боунс и Ханна Эббот, Рон и близнецы смотрели на нее так, будто она рассказывает как минимум о схватке с драконом, а не о попытке сообщить директору школы о василиске. — Как будто на мне была паутина и вдруг вся вспыхнула, и я успела ощутить жар, но не успела обжечься. Вот, как-то так. Ну, и я тогда попрощалась и ушла, как будто на самом деле успокоилась. Мне просто страшно стало, я вспомнила, что говорил Гарри и ты, Сьюзен, о том, что волшебники могут стереть память. Конечно, вряд ли Дамблдор… но вдруг?

Она вытащила из-под воротника амулет и ласково его погладила.

— Значит, он знал, — Ханна сжала виски ладонями. — Как же так. Он знал и ничего не делал?!

— Недоказуемо, — деревянным голосом возразила Сьюзен. — Он всегда может сказать, что не хотел пугать школьницу, что попытался ее успокоить, чтобы потом принять меры, не отвлекаясь на панику среди школьников.

— А то нам было мало паники, — буркнул Гарри.

— Да не мог он знать! — Рон даже головой замотал. — Сами подумайте, василиску все равно, кого убивать, а если бы ему попался Малфой? — На мгновение лицо Рона приняло очень мечтательное выражение. — Вот было бы здорово! Но шуму было бы — ого сколько! Не-ет, не мог он знать, а то давно бы подстерег эту змеюку и убил, ведь он великий волшебник, что ему какой-то василиск?

— То есть я догадалась, в чем дело, а великий волшебник — нет? Мне уже начинать гордиться и считать себя умней самого Дамблдора? Или все же рановато будет? — Гермиона оглядела тесно набившихся в купе друзей, отметила, что Джинни побледнела и вся дрожит, и быстро сказала: — Джинни, ну сейчас-то ты не бойся, василиск остался в Хогвартсе, а мы едем по домам. Кстати, Сьюзен! Ты обещала узнать у тети, имеем ли мы право не возвращаться в школу, пока с угрозой не будет покончено.

— Без распоряжения директора или Попечительского совета — нет, — ответила Сьюзен. — Но теперь… я даже не знаю, неужели Попечительский совет не испугается? Ты поговоришь с моей тетей? То есть, расскажешь ей это все?

— Конечно. Знаешь, я люблю учиться, я очень хочу стать сильной волшебницей, но я не думаю, что это стоит риска встречи с василиском! И я просто уверена, что мои родители решат так же и не захотят меня отпускать после каникул.

— А ведь василиск, если его завалить, стоит уйму денег, — размечтался Рон. — Шкура, яд, клыки…

— Пойди и завали, герой, — хором сказали близнецы.

— Как думаешь, Дред, мама заметит, что у нее на одного сына стало меньше?

— Конечно, Фордж! Как ты можешь такое говорить! Конечно, она заметит, что еда убывает не так быстро.

— Перестаньте! — возмутилась Гермиона. — А ты, Рон…

— А ты, братец, поспрашивай у знающих людей, сколько зарабатывают в квиддичной лиге, — сказал то ли Джордж, то ли Фред.

— И попроси у мамы собственную метлу, — подхватил второй. — Из тебя может получиться сносный вратарь, если ты сядешь на что-нибудь получше школьной рухляди.

— А вот если она начнет ругаться и говорить, что нет денег, тогда и пригрози ей, что пойдешь охотиться на василиска, чтобы купить метлу на собственные, честно и с риском для жизни заработанные деньги.

— Да, братишка, она точно проникнется!

— Воплей будет, уж это наверняка!

— Но метлу тебе, может, и правда купят.

Шуточка близнецов, хоть и показалась Гермионе грубой, разрядила гнетущую атмосферу. Рон, как и следовало ожидать, переключился с василиска на квиддич, Джинни, успокоившись, сказала, что пойдет искать подругу, вслед за ней ушли и Сьюзен с Ханной. Сьюзен, правда, сказала:

— Гермиона, не уходи сразу, хорошо? Хочу все-таки познакомить тебя с тетей.

— Может быть, твоя тетя не откажется познакомиться и с моими родителями? — спросила Гермиона.

— Точно, подойдем к ним вместе!

— Так и зреют заговоры, о братья мои, — воздев руку наподобие Толстого Монаха, торжественно провозгласил Фред. Или Джордж.

* * *

Джинни помнила василиска.

Она не знала, откуда на ее руках взялись пятна красной краски, но подумала, что это могло быть хэллоуинской шуточкой близнецов, и выбросила из головы. Она не помнила, где была в ту ночь, когда у Хагрида передушили всех петухов, и гнала от себя мысли о том, откуда на ее мантии взялись налипшие куриные перышки и грязь из курятника. Но забыть василиска было невозможно. Чудовищный змей, который мог бы проглотить Джинни целиком, выслушивал приказы, которые лились из ее горла, но которые отдавала не она, честное слово, не она! Она любила кошек и жалела мистера Филча, и никогда бы не окаменила миссис Норрис! Она дружила с Колином! И ничего не имела против Джастина, наоборот — ей казалось, что тот с интересом поглядывает на Гермиону, а если Гермиона обратит внимание на другого мальчика, то Гарри, может быть, наконец-то взглянет на нее, Джинни!

Она хотела рассказать братьям, написать папе, пойти к декану или директору, но отчего-то не могла. Словно в какие-то моменты она переставала быть сама себе хозяйкой, словно попадала под «Империо» — страшное, непростительное заклятие, о котором рассказывал как-то папа. Но кто бы в школе мог наложить на нее «Империо»?!

Сьюзен с Хаффлпаффа сказала, что, может быть, попечительский совет испугается василиска и закроет школу, пока его не отыщут и не обезвредят. Одна часть Джинни страстно этого хотела, другая же как будто мерзко хихикала: «Пусть сначала найдут, а там посмотрим, кто кого обезвредит».

А еще Джинни — одна ее часть — надеялась, что папа разберется, что с ней, и поможет, он же самый умный, он поснимал столько всяких вредных заклятий со всяких-разных вещей! Другая же часть вредно ухмылялась: «Ну-ну, сравнила глупые прыгающие чашки и…» — что «и», Джинни не знала, только понимала, что оно очень страшное, сильное и темное. Но ведь, кроме папы, есть еще и Билл, он разрушитель проклятий у гоблинов, а там такое встречается, темней и не придумаешь! Вот только приедет ли он домой на Рождество?

Джинни соврала, что пойдет искать подругу — они с Луной почти не общались все это время, хотя иногда Джинни очень хотела… по крайней мере, одна ее часть, вторая же говорила, что такие подруги могут помешать их плану, и Джинни словно забывала о Луне. Вот и сейчас она просто нашла пустое купе, сжалась в комочек на сиденье у окна и пыталась не заплакать. Ей казалось, что ее вторая, мерзкая часть берет над ней верх, и даже дома не получится ни поговорить с папой, ни пожаловаться маме, ничего не получится. А вдруг она и дома начнет делать что-нибудь мерзкое и опасное, что тогда?!

Так и получилось, что Джинни вся дрожала, когда они вышли из Хогвартс-экспресса, и чуть не расплакалась, когда мама сказала, что папа не смог их встретить из-за срочного вызова. Мама обняла ее, причитая:

— Джинни, детка, ты так похудела, ты такая бледненькая, — и темная часть в ней снова мерзко захихикала, а сама Джинни не выдержала и разревелась, как маленькая.

* * *

Амелия Боунс слушала рассказ Гермионы Грейнджер, не замечая, как растет вокруг толпа учеников и родителей. По правде сказать, она и саму мисс Грейнджер почти не видела сейчас — взгляд затмевала жгучая ярость пополам с ужасом. Василиск, свободно ползающий по коридорам в школе, полной детей! В школе, где учится ее Сьюзен!

Когда мистер Финч-Флетчли это услышит, порадуется он, что его Джастин чудом остался жив, или захочет разнести Хогвартс по камешку? Амелия ставила на второе.

Их с мистером Финч-Флетчли встреча с премьер-министром была назначена на сегодняшний вечер: ждали, пока вернется Сьюзен, чтобы выслушать все то, чего она не рассказала в письмах. Конечно, канун Рождества — не самое подходящее время для таких разговоров и тем более таких визитов, но горе не выбирает времени. И раз уж Дамблдор не сумел сам принять должных мер и не дал ДМП сделать это, пусть пеняет на себя! Амелия с удовольствием испортит Рождество Фаджу и будет надеяться, что тот отыграется на Дамблдоре.

Между тем среди родителей нарастал ропот и, очевидно, попечителям и Дамблдору следовало ждать волну громовещателей вместо рождественских открыток. Неспешно подошедший Люциус Малфой громогласно обещал «взять это вопиющее дело под личный контроль», Августа Лонгботтом заявила, что лучше оставит Невилла на домашнем обучении, чем положится на контроль Малфоя над Дамблдором, а Ксено Лавгуд невпопад спросил, можно ли будет заснять охоту на василиска для «Придиры».

Оценив размах стихийно возникшего митинга, Амелия сообщила, что не собирается оставлять мистера Малфоя сражаться в одиночестве и, со своей стороны, уже сегодня предпримет некоторые меры воздействия, и торопливо со всеми распрощалась. Она уже сказала Сьюзен, что их ждут родители Джастина, а Сьюзен в ответ попросила поговорить еще и с Грейнджерами, которые встречали дочь по ту сторону барьера. А в компании с Грейнджерами оказались еще и Дурсли — тетя и дядя знаменитого Гарри Поттера. Таким образом, с одного родительского митинга Амелия попала на другой, правда, куда более камерный, зато с куда большим градусом возмущения: среди магглов, как поняла Амелия, сложившаяся в Хогвартсе ситуация была абсолютно немыслима и грозила директору как минимум увольнением и судом.

При родителях мисс Грейнджер дополнила свой рассказ еще одной деталью: о том, как директор пытался воздействовать на ее эмоции в ответ на рассказ о василиске. Конечно, это ничего не доказывало: Альбус всегда мог сказать, что ученица была слишком взволнована, а он хотел лишь успокоить ее, для ее же пользы. Но сам факт…

— Как хотите, но Гермионе нечего делать в этой школе! — возмущенно заявил мистер Грейнджер. — Или ее потащат туда силой, как в тюрьму?

— Гарри именно так и потащили на первый курс, — поджала губы миссис Дурсль. — Сам он, правда, не возражал, а на протесты магглов кто обращает внимание?

— Там, за барьером, сейчас примерно такие же настроения, — не сдержала злорадную усмешку Амелия. — Я с ноября пыталась добиться расследования, но теперь, полагаю, у меня получится. В любом случае, согласна, детям нечего делать в Хогвартсе, пока опасность не ликвидирована.

Мистер Финч-Флетчли поглядел на часы и сказал:

— Нам пора. Надеюсь, господа и дамы, следующая наша встреча состоится по более приятному поводу.

«А я надеюсь, что мы сейчас поднимем хорошую бурю», — думала Амелия, прощаясь с Грейнджерами и Дурслями и обещая держать их в курсе дела.

* * *

Фадж был в ярости.

Впрочем, его ярость была изрядно приправлена страхом, потому что премьер-министру магглов, как оказалось, нашлось чем пригрозить магическому сообществу. И если по их первой встрече Фадж помнил человека, потрясенного самой новостью о существовании волшебства, то сейчас этот маггл явно подготовился к разговору и готов был давить всей данной ему властью.

— Помнится, при нашей первой встрече вы сказали, что ваш принцип: «Живи и давай жить другим», — хлестал его словами маггловский министр. — Что ж, если вам, господа волшебники, не дороги собственные дети, вы можете скармливать их хоть василискам, хоть драконам. Но! Извольте оградить от всего этого наших детей! Даже если вдруг оказалось, что они родились с волшебным даром, они остаются детьми уважаемых членов нашего общества. И я, Я! лично! несу ответственность перед их родителями, как человек, которому они подарили свое доверие на выборах! Джастин Финч-Флетчли, двенадцать лет, и Колин Криви, одиннадцать лет, лежат окаменевшие в школьном медпункте Хогвартса. Просто лежат! Их не лечат, их родителей не соизволили даже поставить в известность о трагедии, а их товарищам говорят, что все будет в порядке, как только в школьных теплицах поспеют мандрагоры! Скажите, министр, в вашем мире нет нормальной больницы, где детям могут оказать квалифицированную помощь? Нигде, кроме школьных теплиц, не растут эти самые мандрагоры, и ни у одного врача не существует их запаса для экстренных случаев? Как вы вообще там у себя еще не вымерли?! Мисс Гермиона Грейнджер, тринадцать лет, девочка, которая вполне могла бы претендовать на стипендию в лучшей из наших школ, но вы забрали ее в ваш Хогвартс. В прошлом году едва не была растерзана троллем. Троллем, мистер Фадж! В школьном туалете! Скажите, в туалеты вашего министерства тоже забредают агрессивные монстры с дубинами? А ее родители ничего не знали, пока сама девочка уже на каникулах не поделилась этой жуткой историей. Такое отношение к гражданам нашей страны, к избирателям, к подданным Ее Величества неприемлемо, мистер Фадж. Уясните себе накрепко — не-при-ем-ле-мо! Если вдруг до вашего слуха не дойдет это весьма простое слово, вам объяснят это на деле. Или вы полагаете, что ваш смехотворный Статут Секретности остановит парочку самонаводящихся ракет? Поверьте, господин волшебник, при сегодняшнем уровне развития техники вовсе не нужны человеческие глаза и мозг, чтобы обнаружить все те места, где вы прячетесь. Фактически, простые люди о вас не знают лишь потому, что это создаст непредсказуемые настроения в обществе. Вы живете так, как хотите, пока не создаете проблем нам! А наши дети, мистер Фадж — это главная ценность нашего общества. И, скажу вам по секрету, так обстоят дела в любом цивилизованном государстве. Если у вас не так, значит, вы недалеко ушли от дикарей, и отношение к вам будет соответствующее. Я жду, мистер Фадж, и, уверяю вас, я не намерен ждать долго. Рождество — семейный праздник, и мальчики Финч-Флетчли и Криви должны встретить его со своими семьями.

— Но как вы себе это представ…

— Не я, Фадж, а вы! А «как» — меня не волнует!

Фадж примчался в Хогвартс посреди ночи, в сопровождении бригады медиков из Мунго и, действительно, обнаружил в больничном крыле двух окаменевших мальчиков. Поднятая с постели Поппи Помфри блеяла что-то о мандрагорах в теплицах и о том, что у школьной больницы нет денег для покупки дорогостоящих ингредиентов, подоспевший Дамблдор в сотый раз напомнил о древней и освященной традициями независимости Хогвартса, но Фадж, все еще не отошедший от разноса у премьер-министра (подумать только! Его, министра магии, отчитали, словно провинившегося школьника!), Фадж оборвал возражения:

— Вы, господин директор древней и независимой школы, поставили под угрозу Статут Секретности и само существование нашего мира! Нас сравнили с дикарями — магглы! Нас! Мне сообщили, что мы вольны хоть драконов кормить своими детьми, но дети уважаемых членов маггловского сообщества должны оставаться в безопасности в нашем мире! Что их родители имеют право знать, если с ребенком происходит несчастье, а мы не имеем права оставлять пострадавших без своевременной помощи! И наконец, что безопасность подданных Ее Величества обеспечивается всеми силами государства, в том числе и армией! И если вы полагаете, Дамблдор, что современная маггловская армия — это смешно, я пришлю вам материалы для ознакомления!

— Но, Корнелиус, отчего вы не объяснили, что с детьми не случилось ничего непоправимого? — благостно вопросил Дамблдор.

— Да потому что, по мнению магглов, уже то, что мальчики встречают Рождество не дома в кругу семьи, а в виде статуй в школьном медпункте, само по себе вопиющее безобразие! Родителей не поставили в известность — пренебрежение правами избирателей! Не приняли все меры к тому, чтобы вылечить детей максимально быстро — недостойное и даже позорное для цивилизованных людей поведение! И все в целом — неприемлемо! И мне пообещали, Дамблдор, твердо пообещали, что еще одна, единственная мало-мальски серьезная жалоба от родственников любого магглорожденного ребенка, и говорить с нами будут языком силы!

— Слова, слова, — Дамблдор укоризненно покачал головой. — Право, Корнелиус, вы словно забыли, что мы — волшебники. Какой язык силы, помилуйте? Я знаю, что такое маггловская армия, не забывайте, я был в Европе под конец конфликта с Гриндевальдом, и, поверьте, даже один достаточно сильный волшебник…

— Д-дамблдр! Тьфу! Дамбдлор! Вы из ума выжили, что ли, приводить в пример события полувековой давности! Еще аркебузы бы вспомнили! Столетнюю войну! А хотите, — он внезапно успокоился, потому, наверное, что есть предел чужому идиотизму и некомпетентности, которые можно выдержать без ущерба для собственного разума, — хотите, уважаемый наш Верховный Чародей, я походатайствую, чтобы вам показали рядовые маггловские учения?

— Не стоит, — спокойно ответил тот. Фаджу оставалось только плюнуть и отбыть восвояси, точнее, в Мунго, благо, пострадавших мальчиков успели туда забрать, пока он пытался вправить мозги Дамблдору. Нет, право же, в следующий раз нужно именно его отправить общаться с премьер-министром. А что? Верховный Чародей Визенгамота — вполне значимая в политике фигура, вот и пусть повертится.

* * *

Той же ночью, в то самое время, когда дежурный зельевар Мунго спешно готовил настойку из мандрагор, Артур Уизли вернулся домой крайне уставшим. Предрождественские дни всегда проходили хлопотно в его отделе: отчего-то именно Рождество куча доморощенных шутников считает подходящим временем для дурацких розыгрышей.

За те месяцы, что дети были в Хогвартсе, Артур успел соскучиться по шуму и гвалту в доме, но все же сейчас он предпочел бы выспаться. Да он и думал, что придет домой, быстро выпьет чаю и ляжет: все наверняка давно спят, разве что Молли ждет его.

Молли ждала, но обстановка в «Норе» была далека и от сонного ночного спокойствия, и от предрождественской радостной суеты. На огне стоял котел с булькающим умиротворяющим бальзамом, на столе валялся флакончик из-под зелья Сна-Без-Снов. Стояла тишина, но отчего-то Артур был уверен, что никто в доме не спит — разве что тот, кому досталось зелье.

— Что стряслось, Молли? — он обнял жену, и та всхлипнула:

— Джинни. Она, похоже, слишком испугана, плакала с самого вокзала, мне пришлось напоить ее зельями, чтобы успокоить и уложить спать. Мальчики говорят, почти весь этот семестр по Хогвартсу ползал василиск. Есть жертвы!

— Что? — Артуру показалось, он ослышался, хотя, судя по рассказам Ронни о первом курсе…

— Василиск, Артур, василиск! Два мальчика и кошка Филча окаменели и сейчас лежат в больничном крыле, ждут, когда созреют мандрагоры! Амелия Боунс пыталась выбить разрешение на расследование, но Дамблдор сказал, что не пустит в Хогвартс Министерство! О чем он думает, хотела бы я знать?! Когда мы уходили с платформы, там был самый настоящий скандал!

— А Гарри называли наследником Слизерина, идиоты, правда? — вышедший в кухню Ронни душераздирающе зевнул и встряхнул головой: очевидно, он прилагал все усилия, чтобы не заснуть, дожидаясь прихода отца. — Все потому, что он умеет говорить со змеями.

— Гарри — змееуст?! — изумилась Молли. — Но ведь ни Лили, ни Джеймс…

— Ну, Гермиона сначала сказала, что это могло передаться и от бабушек или дедушек, у магглов есть целая наука о таком, а потом откопала кого-то в родословной Поттеров, — он снова зевнул, громко и с подвыванием, — мам, дай чего-нибудь бодрящего, а?

— Чего тебе бодрящего?! — тут же возмутилась Молли. — Давно пора спать!

— Певереллов, очевидно, — пробормотал Артур. — Но это сейчас не так уж важно.

— Никто не спит, мам, — в кухню вошли близнецы, за ними — Перси, который сразу же поставил чайник.

— Пусть, Молли, — остановил Артур готовую взорваться жену. — Рассказывайте, мальчики. Что-то я пока ничего не понимаю.

Рассказ занял много времени, в основном потому, что мальчики постоянно перебивали друг друга и сбивались с одного на другое; впрочем, именно такой сумбурный и многоголосый рассказ подарил Артуру несколько фактов, на которые сами дети, занятые паникой и слухами вокруг Гарри и Монстра Слизерина, не обратили внимания. Хотя Перси, с его дотошностью, мог бы и задуматься кое о чем!

— Значит, говорите, Джинни ни с кем из девочек не подружилась, с вами тоже не слишком общалась, зато постоянно строчила что-то в дневнике?

— Ну да, — кивнул Ронни. — Забьется в угол и пишет, пишет, еще рукой вот так прикрывает, будто кто-то хочет подглядеть ее глупые девчачьи секретики.

— Мальчики, а никто из вас не подумал, что это совсем не похоже на вашу сестру? Джинни бойкая девочка и не любит одиночество.

— Да она наверняка стеснялась, — насупился Рон. — Все девчонки в ленточках, в заколочках, во всяких финтифлюшках, а у нее и мантия старая, и учебники потрепанные.

Артур покачал головой:

— А ты не пробовал у нее спросить, так ли это? И если действительно так, подбодрить сестру или хотя бы нам написать? Четверо братьев видят, что маленькая сестренка на себя не похожа, и ничего не пытаются предпринять? Мальчики, вы меня огорчили.

— Я водил ее к мадам Помфри, — возразил Перси. — Думал, она простудилась.

— Помогло? — коротко спросил Артур. Перси опустил голову. — Да, о твоем предположении, Ронни. Мы с вашей матерью перед тем, как отправляться за покупками к школе, поговорили об этом с Джинни. Все-таки она девочка и шла на первый курс. Хочешь знать, что она нам сказала?

— Что?

— Что ты, Ронни, поехал в школу в потрепанной мантии, со старыми учебниками и даже со старой волшебной палочкой Чарли, но это не помешало тебе подружиться с Гарри Поттером. А значит, если она хочет, чтобы у нее тоже появились настоящие друзья, которым важно не то, как она выглядит, а то, какая она есть, ей совсем не нужно выглядеть принцессой. И что те деньги, которые ушли бы на новые мантии и учебники для нее, можно приберечь, вдруг они понадобятся для чего-нибудь по-настоящему важного.

— В тот момент я по-настоящему гордилась нашей девочкой, — Молли промокнула глаза.

— А у меня еще один вопрос, — Артур обвел взглядом понурившихся сыновей. — Откуда у Джинни дневник? Ей кто-то подарил? Мы не покупали ей ничего такого, она и не просила.

Ответом стало лишь недружное пожатие плеч.

— Как он выглядит? Хочу взглянуть.

— Обычная черная тетрадка. На маггловскую похожа. Ничуть не похожа на девчачий дневник, — вразнобой ответили мальчики.

— Акцио дневник Джинни, — Артур подождал, но ничего не произошло. Конечно, тетрадка могла остаться в Хогвартсе, но, насколько Артур понимал девочек, с такими вещицами, как дневники, те не расставались больше, чем на полдня. — Что ж, подождите меня здесь. Заодно взгляну, как ей спится.

Беззвучно поднявшись в комнату дочери, Артур засветил слабый Люмос и замер на пороге. Джинни похудела и побледнела, во сне она казалась изможденной, как бывает при тяжелой болезни. Может, ей было слишком трудно привыкать к Хогвартсу? Артур сам не знал, чем ему так не нравилось то, что его дочь все свободное время писала в дневнике, с чего он вообще зацепился за этот дневник — обычную, в сущности, девичью забаву? Да, Джинни не вела дневник прежде. Но она могла подсмотреть это у других девочек и решить, что тоже хочет — почему нет, в конце концов?

Он обвел комнату палочкой, произнеся сканирующее заклинание. Если не выявится ничего опасного, значит, на девочку просто слишком сильно подействовала нервная атмосфера и непривычная школьная обстановка… Артур замер, не додумав мысль. Под сканирующими чарами из сундука Джинни поднималась сама тьма, тянула щупальца к бледной девочке, обвивая ее голову…

Артур попятился, закрыл дверь и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Тьма казалась слишком сильной и опасной для того, чтобы разбираться с ней в одиночку, но остановило Артура другое: если у него получится, если он справится, то доказательств не останется. Альбус не мог не увидеть такого в своей школе! Минерва, Мордред ее побери, декан факультета, должна была заметить, что ее первокурсница не в порядке! Впрочем, травлю Гарри они тоже не остановили, не говоря уж о василиске. Верно Молли сказала — о чем они там думают?!

Он взмахнул палочкой; патронус получился с первого раза.

— Амелия, прости, что разбудил. Мне срочно нужна ты и колдомедик из твоих, умеющий держать язык за зубами. Джинни подхватила проклятую вещь в Хогвартсе. Похоже, очень сильную.

Ответ пришел почти сразу:

— Мерлин, мало было василиска! Скоро буду, Артур. Открой для нас камин и ничего не предпринимай, — серебристый свет патронуса Амелии уже таял в воздухе, когда Артур услышал: — Чертов Дамблдор!

Сам он по-маггловски не ругался и никогда не слышал подобного от Амелии, но сейчас, пожалуй, был полностью согласен с таким определением.

— А потом я увидел, как из-за угла выползает огромная змеюка, ростом с автобус, не меньше! — Колин рассказывал так восторженно, будто встреча с этой самой змеюкой вовсе не могла окончиться смертельно. — Конечно, я хотел сфоткать! Ну и вот, последнее, что помню, как посмотрел в видоискатель, а там — будто желтое пламя.

Джастин передернулся, вспомнив, как сам оказался практически в той же, один в один, ситуации, только между ним и пылающими желтыми глазами с вертикальными черными провалами зрачков каким-то чудом оказался Почти Безголовый Ник. Это было жутко, и фотографии — последнее, о чем Джастин стал бы думать в тот момент. По правде сказать, у себя он помнил единственную мысль: «Не обмочиться бы».

— Ты псих, — убежденно сказал Джастин. — Маньяк. Наверное, такие, как ты, делают все эти снимки рядом с кратером пробуждающегося вулкана или в загоне с акулами.

— Было бы здорово, — Колин мечтательно прижмурился, как кот, дорвавшийся до сливок. — А что, мы ведь волшебники, наверняка есть какие-нибудь подходящие защитные заклинания. Зато представь, какие шикарные получатся снимки!

— Убедил, если я когда-нибудь стану выпускать журнал для экстремалов, место фотографа — твое.

— Йес! — Колин вскинул руки в победном жесте, как будто уже получал главную премию года для фотографов — наверняка ведь есть такая, кстати, надо бы спросить у папы. Джастин мысленно кивнул сам себе: отец говорил, чтобы он обращал внимание на всех перспективных ребят, так почему бы и нет? Между тем Колин отвлекся, наконец, от своих вечных мыслей о снимках и спросил: — А ты как с ним встретился?

— Я всего-то шел в библиотеку. И, знаешь, если ты не заметил, я тебе скажу — это было по-настоящему страшно.

В дверь палаты робко постучали, приоткрыли.

— Мальчики, можно к вам?

— Джинни? — Колин аж подскочил на кровати. — Привет, а ты как здесь оказалась?

Мелкая Уизли просочилась в полуоткрытую дверь и остановилась на пороге. Не то чтобы Джастин хорошо помнил ее по Хогвартсу — честно говоря, вообще не помнил! — но выглядела она не очень. Бледная, понурая.

— Тебя что, тоже окаменили? — спросил Джастин, постаравшись, чтобы в голосе было больше сочувствия, чем любопытства.

— Нет, я… Ребята, простите меня, простите! Я, честно, не хотела! — и девчонка разревелась, пряча лицо в ладонях и надрывно всхлипывая.

— Чего ты не хотела?! — ошарашенно спросил Джастин. Колин молча встал, хотя вставать им еще не разрешали, взял Джинни за руку и усадил на свою кровать.

— В-василиск, — пробормотала сквозь слезы Джинни. — Это я его выпускала. Только это не я! — Джастин совсем перестал ее понимать: то «я», то «не я», не говоря уж о том, что само по себе «я выпускала василиска» от этой щуплой и невзрачной первокурсницы звучало абсурдно. — Это из-за проклятой вещи, которая как-то оказалась в моих учебниках, — почти шепотом объяснила Джинни. — Я ведь не знала, что она проклята, я думала, просто тетрадка…

Тут в палату влетела молоденькая медиведьма, и вид у нее был донельзя рассерженный.

— Мисс Уизли! Разве вам разрешили выходить из палаты?! У вас истощение, а вы бродите…

— Простите, доктор Адамс, я сейчас вернусь, честно-честно, уже иду, — Джинни вскочила. — Просто, понимаете, мальчики… я хотела узнать, как они…

— В большем порядке, чем вы, — отрезала медиведьма. — Пойдемте, вам пора пить зелье.

— Дела-а, — протянул Колин, когда медиведьма и Джинни ушли. — Слушай, а я ведь видел ту тетрадку! То есть, если это была она, конечно.

— На снимке ее проклятая суть не была бы видна, — с неожиданным для самого себя ехидством сказал Джастин.

— Это какой снимок! — азартно возразил Колин. — Гляди, во-первых, есть светофильтры. Я бы приглушил свет, сделал бы акцент не на тетрадке, а на Джинни, но сделал бы ее, ну, тусклой, что ли? Не такой яркой, как на самом деле, притемненной. А тетрадку — в темной ауре. А если добавить возможности магической фотографии…

Джастина спас от этого маньяка фотодела отец, который добился разрешения забрать его домой и продолжить лечение там. Вот только, как выяснилось, отец немного постоял в коридоре, слушая указания врача, и услышал часть их разговора. А когда Джастин еще и рассказал о том, что именно спасло Колина Криви от прямого взгляда василиска…

— Говоришь, его камера сгорела? — мистер Финч-Флетчли задумчиво побарабанил пальцами по баранке. — Никаких мыслей в голову не приходит, сын?

Так и получилось, что по пути домой они свернули к «Дырявому котлу», благо магазины там еще работали, и купили отличную, по словам продавца, колдокамеру — с функцией обычной, ускоренной и замедленной съемки, с пятикратным приближением и дополнительным объективом для ночной съемки.

Свободных сов в почтовом отделении не было, и они купили неясыть в «Волшебном зверинце».

— Это не подарок, — сказал Джастину отец, — просто глупо зависеть от чужих сов. Подписывать будешь?

— Буду, — Джастин ухмыльнулся и дописал на открытке с Сантой и оленями: «Функции защиты от василиска в ней нет, зато всяких других — полно. Разбирайся. Счастливого Рождества, мой будущий штатный фотограф!»

* * *

Для Джинни подарки принесли в палату Мунго, где ей предстояло провести не меньше недели. Много подарков — обычные волшебные и незнакомые маггловские сласти, куча открыток, поющих и нет, красивое перо, набор заколок и, к счастью, ни одного дневника. С ней почти постоянно был кто-то из семьи, даже Билл сумел на один день вырваться из Египта. Билл привез для нее амулет ментальной защиты, и Джинни долго, плача, обнимала своего самого умного старшего братика, который понял, что ей на самом деле сейчас нужно.

Фред с Джорджем пытались развеселить ее, как всегда, не слишком заботясь о чувствах — разыграли целое представление, уверяя, что Рон ее убьет, потому что теперь ему не достанется шкура василиска и не на что будет купить метлу. Они, наверное, долго мусолили бы эту тему, но Рон хмуро попросил их заткнуться.

Когда навестить ее пришел Гарри, Джинни вновь скрутило чувством острой и горькой вины: ведь это из-за нее в школе такое творилось, а Наследником Слизерина и хозяином неведомого Монстра все считали Гарри Поттера. Может быть, даже хорошо, что Гарри пробыл у нее недолго.

Зато допрашивавший ее невыразимец мог бы уйти и побыстрее: после разговора с ним Джинни казалось, что ее мозги буквально вывернули наизнанку! Правда, он пообещал, что хозяина проклятого дневника теперь найдут. Это хоть немного утешало.

* * *

Помогая тетке по кухне, Гарри изо всех сил гнал от себя вопрос: «Что я раньше делал не так?» Неужели все, что нужно было им с тетей, чтобы почувствовать себя родными людьми — это поговорить по душам? Почему же тогда раньше тетя даже не пробовала объяснить Гарри, рассказать? Он не мог понять, а потому предпочел вовсе об этом не думать. Лучше ценить то, что появилось теперь.

Тетя расспрашивала о Джастине: мистер Финч-Флетчли произвел на Дурслей неизгладимое впечатление, еще бы — человек, который вхож к премьер-министру! Но Джастин был самым обычным, разве что учил маггловскую программу, как и они с Гермионой. Тетя кивнула, услышав об этом:

— Теперь ты понимаешь, что это правильное решение?

— У нас ни на что нет времени, — пожаловался Гарри. — Мы ведь еще и тренируем… ну, те способности. Гермионе рассказали, что на самом деле важно не эссе писать, а… ну, делать это. А в школе нам такого никто не говорил.

Тетя на такие откровения только хмыкнула. Какое-то время тишину нарушало лишь жужжание миксера, а потом Гарри услышал то, что, пожалуй, достойно было занесения в анналы, на скрижали, куда угодно, лишь бы остаться в памяти:

— Эта мадам Боунс, она кажется очень достойной дамой, хоть и из этих.

— Ну, она глава магической полиции, — Гарри даже не заметил, что употребил запретное в этом доме слово, и тетя, казалось, тоже не обратила внимания. Лишь пожала плечами:

— Видишь ли, Гарри, сам факт того, что человек служит в полиции, вовсе не делает его безупречным. Твой отец и его дружок Сири тоже были полицейскими — там, у вас. Но шутки у них от этого не стали менее дурными. Прости, Гарри.

Гарри вздохнул: он еще летом понял, что нелюбовь тети ко всему волшебному возникла не сама по себе и даже не из зависти, как он подумал перед первым курсом, впервые услышав от нее полное злой обиды: «Лили то, Лили се». Его отец — «веселый парень и душа компании», как говорили и Дамблдор, и МакГонагалл, и Хагрид — имел, похоже, серьезные проблемы с чувством юмора и, если можно так сказать, уместности. Мама любила его и, наверное, прощала глупые шутки, не заботясь о чувствах сестры и тем более ее «скучного» мужа. А ведь был еще и Снейп, тот самый Снейп, который невзлюбил Гарри с первого же урока — он, оказывается, рос неподалеку от Эвансов, первым рассказал его маме о магии, дружил с ней в школе, но очень зло насмехался над Петуньей из-за того, что та не могла колдовать. В общем, много там всякого было, похоже, намешано, а потом добавился еще и маленький Гарри с летающими вениками и взрывающимися тарелками…

Для Гарри волшебный мир был сказкой. Для Петуньи — тоже, но сказкой недоброй.

— А что времени нет, — вернулась тетка к его жалобе, — уж лучше так, чем слишком много времени, которое уходит на опасные приключения. С драконом и трехголовым псом вы уже познакомились, теперь на очереди был василиск. Я бы сказала, Гарри, что это неподходящее знакомство.

Гарри невольно засмеялся: очень уж абсурдно прозвучало. Почти как «испить чашечку чая в компании своего клыкастого слуги» от Фреда и Джорджа. Но тут же ему в голову пришла неожиданная мысль. Если тетя рассказала ему о родителях куда больше, чем Дамблдор и МакГонагалл вместе взятые…

— Есть еще одна странность, тетя. Вроде бы мы с Гермионой нашли объяснение, но все же… Вы не знаете, мама или папа умели говорить со змеями?

Тетя ничуть не удивилась вопросу, лишь покачала головой:

— Лили точно нет. Уж таким бы она похвастала, не удержалась бы!

Гарри кивнул: значит, все сходится, эта способность у него действительно по папиной линии. Певереллы… Он все же прочел ту сказку, сказку о трех братьях. И она вовсе не была ни доброй, ни со счастливым концом. Пожалуй, похоже на весь волшебный мир: с подвохом там, где не ждешь, с возможностями, которые вдруг оборачиваются против тебя.

— А я, оказывается, умею, и все этого боятся. Даже Дамблдор — то он говорит, что это темное искусство, то, что оно передается по наследству, как будто сам точно не знает. Я его спрашиваю о папе с мамой, а он мне начинает о борьбе с темными силами.

— Он великий волшебник, вот пусть сам и борется, ты-то при чем? — нож в руках тети застучал как-то особенно зло. — Лили и ее разлюбезный Поттер были уже взрослыми, это было их дело, с чем бороться и за что умирать. А ты всего лишь школьник! И твое дело пока что — учиться.

— Ну, тот в… в общем, тот гад, что их убил, он на самом деле был темным и все такое. Нельзя было допустить, чтобы он победил.

Тетя развернулась к нему:

— Я не спорю, Гарри. Но трудно ли ему будет убить тебя? Мальчишку, который ничего еще не умеет толком?

— У него уже два раза не получилось! — пожалуй, в этот момент Гарри был близок к тому, чтобы гордиться собой, но тетя Петунья, как никто, умела опускать с небес на землю.

— Как я помню, Гарри, летом ты говорил, что только чудом не погиб и что было огромной глупостью лезть в то подземелье. А в первый раз… Откуда ты знаешь, что произошло там на самом деле? Тебе был год с небольшим. Ты помнишь хоть что-то? — Она не ждала ответа, только покачала головой: Гарри уже успел ей рассказать то, что вычитал во «Взлете и падении Темных Искусств», и выслушать ее весьма острые комментарии. Он даже удивился, отчего сам не подумал: если не было свидетелей, как все эти писаки могли знать о гибели его родителей с такой точностью, вплоть до маминых последних слов, вплоть до того, что от его лба отразилась именно «авада кедавра», а не что-то еще? А если свидетели были, то почему не помогли? Струсили? И теперь снова ждут, что их трусливые задницы будет спасать ребенок?

Гарри совсем не хотел спасать непонятно кого. Тетя права: он еще ничего толком не умеет. Но если опасность будет грозить тем, кто ему дорог?

— Я буду учиться, тетя, не волнуйтесь. Да и Гермиона не даст лениться, она такая маньячка учебы!

— Кстати, Гарри, мы пригласили семью твоей подруги на обед. Сегодня у нас рождественский ужин, а завтра принимаем гостей. Так что поможешь мне с уборкой.

— Конечно, тетя! — кажется, впервые в жизни Гарри готов был прыгать от радости, услышав теткино «поможешь с уборкой».

* * *

Гермиона никак не думала, что ей пришлют столько подарков. Волшебные сласти — уже привычные от Лаванды и совсем незнакомые, индийские, от Парвати. Зачарованный гребешок от Ханны и набор красивых перьев от Сьюзен. Солидный ежедневник-планировщик от Джастина и брошюрка «Сто лучших чар для веселья» от Рона, с припиской: «Уж если ты все равно постоянно учишь новые заклинания, учи хотя бы веселые!»

Гарри тоже прислал книгу, толстую и красиво изданную: «Сильнейшие артефакты прошлого». Гермиона нашла в ней Эскалибур, посох Мерлина и зеркало Морганы, чашу Хельги Хаффлпафф и диадему Ровены Равенкло, колье Анны Болейн, придававшее ей неотразимую привлекательность в глазах мужчин, и диадему Нефертити, делавшую хозяйку прекрасной в глазах всех без исключения. Там были мечи, заставлявшие убивать, пока не уберешь их в ножны, и проклятые драгоценности, несущие смерть тысячей разных способов; были и невинные, дешевые на вид вещицы, дарующие защиту и удачу. Полистав, Гермиона сделала вывод, что чем дороже вещь и чем привлекательней она выглядит, тем опасней к ней прикасаться.

А еще подарок прислала Флер: крохотный флакончик с духами, как думала Гермиона, пока не прочитали письмо француженки:

«Дорогая Гермиона, это зелье ясной памяти, слабая его модификация, подходящая для школьников. Как по мне, самое полезное из его свойств — оно может восстановить то, что ты забыла, сама или с чьей-то помощью — если, конечно, это был не обливиейт, а что-то послабее, от конфундуса до зелий рассеяности. Постоянно его применять не надо, но если у тебя появятся сомнения или поведение станет не похожим на обычное — разотри им виски. Да, для твоих родителей оно тоже подойдет, я специально выбрала самое слабое, оно годится и для магглов, но доза должна быть меньше, лучше просто понюхать. Желаю тебе никогда не применять его с этой целью, но лучше пусть будет наготове!»

Пока Гермиона читала, мистер и миссис Грейнджер успели открыть красивый флакон и понюхать его содержимое.

— Какой странный запах, — Джейн Грейнджер рассеянным жестом потерла виски. — Приятный, но в голове как будто мутится от него. Гермиона, детка, ты уверена, что эти духи годятся для юной девушки?

— Эта старая сука! — Джейн и Гермиона ошеломленно уставились на мужа и отца: за Дэном Грейнджером не водилось привычки сквернословить. — Джейн, ты не помнишь?

Гермиона прижала письмо Флер к груди и попросила задрожавшим голосом:

— Мама, понюхай еще. Пожалуйста. Это не опасно, это зелье памяти, оно годится для обычных людей.

— Она приходила на той неделе, пыталась ездить нам по мозгам, убеждая, что у тебя, Гермиона, отличные перспективы в волшебном мире и «совершенно незачем юной волшебнице думать о карьере в мире магглов», — последние слова он произнес с откровенным сарказмом, явно цитируя.

— Точно! — Джейн резко побледнела. — А потом достала палочку, и… нет, не помню. Дальше все как в тумане.

— Да кто же?! — не то чтобы Гермиона не догадывалась, но очень уж не хотелось верить в собственную догадку.

— МакГонагалл! — выплюнул имя мистер Грейнджер. — Может, она и в первый раз заморочила нам всем мозги? Если рассудить здраво, очень уж легко мы тебя отпустили непонятно куда, да и ты сама никогда не увлекалась историями о волшебстве настолько, чтобы прыгать от радости, услышав о волшебной школе.

— Я напишу Сьюзен, то есть, ее тете, — Гермиона кинулась к столу. — Надеюсь, она подскажет, что с этим делать.

* * *

Амелия Боунс письмо мисс Грейнджер получила ровно за пять минут до того, как должна была отправиться в Хогвартс во главе команды авроров. Амос Диггори и группа из отдела контроля и обезвреживания опасных существ должны были прибыть в школу примерно в то же время. Если они не разберутся с василиском за каникулы, начало занятий придется переносить.

Настроение мадам Боунс и так нельзя было назвать праздничным, а тут еще такие новости… Что Минерва себе позволяет?! Конечно, с не верящими в волшебство магглами может быть нелегко договориться, и, конечно, ради обучения их детей в Хогвартсе приходится иной раз идти на не вполне законные меры, но теперь-то?! Их дочь уже учится и никуда не денется из Хогвартса до сдачи СОВ, но лишать девочку дальнейшего выбора — по меньшей мере, бесчестно! Счастье Минервы, что воспоминания и показания магглов не имеют юридической силы в суде, но если Грейнджеры догадаются связаться с мистером Финч-Флетчли, а тот подбросит премьер-министру еще один повод для претензий к магам…

Что ж, она постарается объяснить Минерве, насколько не ко времени сейчас такие инициативы.

* * *

Гарри ждал Грейнджеров с нетерпением. Хотелось от души поблагодарить Гермиону за ее подарок — набор по уходу за метлой, узнать, понравилась ли ей книга, похвастать другими подарками, особенно зачарованным на каллиграфическое письмо пером от мистера Уизли — почерк Гарри, когда он менял привычную шариковую ручку на перо, становился совершенно ужасным.

Но Гермиона была так зла и взвинчена, а ее родители так нахмурены, что подарки мигом вылетели у Гарри из головы.

— Что случилось? — сразу же спросил он.

— МакГонагалл! — почти взвизгнула Гермиона. — Представляешь, Гарри, пока мы были в школе, она приходила к моим родителям и пыталась их заколдовать! И они ничего об этом не помнили! Если бы не подарок Флер…

О Флер, французской подруге Гермионы, Гарри был уже наслышан: Гермиона не раз и не два вспоминала их встречу, как самую свою большую удачу за последний год. А теперь еще и это…

Тетя с дядей слушали возмущенных Грейнджеров с ужасом.

— И представьте, мадам Боунс ответила, что наши показания и даже наши воспоминания не имеют у магов юридической силы, — закончила свой рассказ миссис Грейнджер. — Потому что, видите ли, любой волшебник способен их подделать, а мы этого и не поймем!

— Я всегда говорил, от чертовых ненормальных добра не жди! — дядя Вернон едва не рычал, но Гарри в кои-то веки был с ним совершенно согласен. Интересно, кстати, почему родителей Гермионы заколдовали и сделали так, что они даже не помнили этого, а Дурслей откровенно запугивали? Гарри не был уверен, что хочет знать ответ.

— Я ничего не нашла об этом зелье в наших учебниках и в своих книгах для дополнительного чтения, — сказала Гермиона, — наверное, его готовят на старших курсах. Нужно поискать в библиотеке Хогвартса. Раз уж мне так и так придется учиться там, пока не сдам СОВ, — Гермиона зло прищурилась, — МакГонагалл я еще припомню.

— Где моя знакомая примерная ученица? — невесело улыбнулся Гарри. — Что бы ты ни задумала, я с тобой. Она не имела права так поступать. Они все не имеют права так относиться к людям!

— Еще ничего не задумала, — вздохнула Гермиона. — Просто не могу уложить это все в голове. Я ведь ее уважала! А она…

— Давайте не позволим испортить себе Рождество, — решительно взяла ситуацию под контроль тетя Петунья. — Есть свое время для всякого дела, не так ли? Прошу к столу, мясо стынет.

Дальнейший вечер прошел не так уж плохо. Даже дядя Вернон был тих и относительно вежлив: похоже, согласие «ненормального» племянника с его возмущением прочими «ненормальными» выбило мистера Дурсля из колеи. Тетя и миссис Грейнджер нашли какие-то чисто женские темы для беседы, а Дадли, кажется, совсем забыл, что Гермиона волшебница, когда она поддержала его разговор о каком-то фильме — Гарри фильм не смотрел, но понял так, что это было «крутое махалово» на историческую тему. Наблюдать, как Дадли пыжится перед девочкой, оказалось забавно, но Гарри пообещал себе намекнуть потом кузену, что эта девочка предпочитает более интеллектуальных собеседников. Если честно, Гарри и сам очень удивился, что его умная подруга способна понять пересказ в стиле: «А тогда тот хмырь вынул меч и — БАЦ!»

Что же касается дяди Вернона, то в один прекрасный миг он нашел весьма увлеченного собеседника в лице мистера Грейнджера: оказалось, что дядин горячо любимый «Граннингс» расширяет производство и будет теперь, кроме строительных дрелей, производить инструмент для тонких работ. Гарри и подумать не мог, что мерзкие сверла в стоматологическом кабинете тоже подходят под определение «дрель»! Но зато теперь уж Грейнджеры точно станут для Дурслей своими, не только из-за общих проблем с волшебниками: к возможным клиентам дядя Вернон относится трепетно. И дружбу Гарри с их дочерью будет всячески одобрять.

* * *

Альбус Дамблдор старательно шипел перед раковиной в женском туалете, чувствуя себя полным дураком. Чувство это было для него редким и порождало досаду и желание напиться, но показывать слабость было никак нельзя: слишком многие смотрят на него сейчас. Увы, раз уж он ничего не сумел сделать, чтобы не пустить в свою школу незваных гостей, нужно хотя бы держать лицо и делать вид, что все идет по плану. Хотя в его плане открыть этот проход должен был совсем другой человек…

«Отворис-с-сь»… Нет, что-то не так. «Впус-с-сти»… Салазаров парселтанг, как же Альбус его ненавидит! Пришлось выучить немного, когда собирал информацию о Томе, и один Мерлин знает, чего Альбусу стоило найти учителя и договориться, чтобы их занятия остались тайной! «Откройс-с-ся»… Раковина поехала в сторону на удивление беззвучно, открывая темный провал.

— Ну вот, господа, — Альбус смахнул пот со лба и пригладил бороду. — Кто идет первым?

— Полагаю, что вы, мистер Дамблдор, — с едва скрываемым злорадством заявил МакНейр, министерский палач и бывший Пожиратель Смерти. — Там, внизу, снова могут быть двери, которые нужно открывать именно таким образом.

— Резонно. В самом деле, — чуть ли не в один голос согласились с Томовым прихвостнем Амос и Амелия. Поистине, никому в этом мире нельзя верить!

— Я слишком стар для таких приключений, — вздохнул Дамблдор, впрочем, понимая уже, что отказ выйдет боком: могут ведь сказать, что и для директорского поста слишком стар. Что оставалось делать? Наложить щит, подхватить себя заклятием самолевитации, засветить люмос и плавно, с достоинством полететь вниз по темной и вонючей трубе. Что ж, во всем можно найти и хорошие стороны. Раз без него не обошлись, школа может претендовать на часть добычи, даже если убьют короля змей министерские. А Гарри… пусть не вышло устроить мальчику приключение, пусть он не получил заслуженной славы, зато познал недоверие и злые сплетни. Это укрепит его характер, а за приключениями дело не станет, мальчика они сами находят, достаточно лишь немного подтолкнуть в нужный момент. А искусством определять тот самый момент или даже создавать его Альбус давным-давно овладел в совершенстве. В Хогвартсе достаточно тайн, чтобы мальчик с горячим сердцем не заскучал за книгами. Тем более что Гарри дружен с Хагридом, а Хагрид — это пропуск в Запретный лес…

За всеми этими мыслями Альбус не заметил, как спуск закончился, и приземлился не слишком мягко. Коридор был пуст, под ногами хрустели крысиные косточки, следов василиска не наблюдалось, как и подозрительных дверей. Альбус послал наверх сигнал спускаться, запустил по коридору цепочку световых шариков и решил воспользоваться минутами ожидания, чтобы подновить чары очищения на очках: последние дни не баловали его свободным временем, и до таких вот мелочей, требующих даже не минуты, а того меньше, как назло, не доходили руки.

Шорох застал его врасплох, но рефлексы не подвели: Альбус вскинул палочку и запустил мощнейшее из допустимых для подземелья заклинаний. Силу Старшей палочки подкрепила вся мощь Хогвартса, и василиск забился в агонии, чтобы уже через несколько минут застыть мертвой грудой. Вот только Альбус Дамблдор, великий волшебник и, признаться, не очень великий директор школы, этого не увидел. В миг смертельной опасности он схватился за палочку, совсем позабыв, что его известные всей Британии очки-половинки не сидят, как им положено, на носу, а зажаты в левой руке, и встретил взгляд горящих желтым пламенем убийственных глаз, ничем не защищенный.

— Да хоть искупайте его в мандрагорах! — раздраженно рявкнул Снейп. — Прямой взгляд, Минерва! Ничего уже не сделать, ни-че-го.

— Но… как же так?!

— Да уж вот так. Человек, знаете ли, существо смертное. Увы.

Альбус лежал на койке в больничном крыле, совсем как до него мальчишки Криви и Финч-Флетчли — статуя статуей, с вытянутой вперед рукой, в которой зажат был обломок палочки, со сломанными очками в другой руке. Так же, как у мальчишек, на лице застыло изумление; будто он не знал, куда шел и чего ждать! Вот только мелких оболтусов вернули к жизни — повезло, а директор был окончательно и бесповоротно мертв.

— Мне жаль, Минни, но Северус прав, — Поппи Помфри смахнула слезу и поджала губы, пытаясь сдержаться: как бы ни было больно, работа прежде всего.

— Что ж, он погиб героем, — криво ухмыльнулся Макнейр. — Красивая смерть.

Бравого шотландца до сих пор трясло; неудивительно, злорадно подумал Снейп, одно дело топором махать над обездвиженными жертвами или в магглов кидать круциатусы, и совсем другое — оказаться с палочкой наперевес перед огромным василиском. А ведь из всей компании, спустившейся вслед за Альбусом в логово змея, Уолден далеко не самый слабый. Как знать, сколько поднялось бы обратно живыми…

Бледная Амелия опрокинула в себя флакон успокоительного, но ей, похоже, не слишком помогло. И за каким Мордредом нужно было соваться в пекло наравне с мужчинами? Никто не отрицает, что она сильная ведьма, пост главы ДМП не за красивые глаза дают, но уж василиска могла бы оставить другим.

— Мне, пожалуй, нужно в министерство, — Амос поднялся на ноги, бросил еще один взгляд на застывшего Дамблдора и торопливо отвернулся. — Доложить. Все же наш отдел…

Да уж, тот, кто первым принесет такую весть, может сорвать немало бонусов. Надо же, тихоня Диггори, потомственный хаффлпафец…

— У вас трясутся руки, мистер Диггори, — злорадно заметил Снейп. — Как пожелаете, конечно, но я бы на вашем месте немного успокоился, для разговора с министром это понадобится. Если подождете, я принесу умиротворяющий бальзам. Мои оболтусы варили как раз перед каникулами, я сохранил приличные образцы, — пояснил он, тут же с неудовольствием подумав, что и самому не помешает, слишком уж он многословен.

— Будьте любезны, мистер Снейп, — ответила вместо Диггори Боунс. — А к министру, Амос, мы пойдем вместе. Полагаю, эта новость потребует немедленного реагирования по многим, хм, фронтам, и мой департамент точно не останется без работы.

Тратить время на лестницы и коридоры Снейп не стал, переместившись к себе камином. Достал умиротворяющий бальзам, выбрав не самый лучший: с министерских сойдет. Отхлебнул и сам, из единственного флакона с пометкой «П»: превосходно. И, собравшись с мыслями, взмахнул палочкой.

Серебристая лань нашла его взгляд и склонила голову. Снейп сглотнул, прежде чем начать говорить: он с радостью послал бы прошлое куда подальше, но смены патронуса отчего-то не желал.

— Люциус, поднимай своих баранов-попечителей и быстро в школу. Дамблдор мертв.

Вот так. Пока Диггори с Амелией объяснят все Фаджу, пока тот уяснит, чем грозят перемены… В таких ситуациях кто первый успел, тот и победитель.

Полыхнул камин. Голова Люциуса, подсвеченная зеленым, напоминала сердитую дриаду.

— Северус, ты пьян?

— Только умиротворяющий, — Снейп показал все еще зажатый в кулаке флакон, встряхнул и, спохватившись, допил: сейчас ему нужна полная доза. — Я не шутил, если ты о Дамблдоре. Дурная вышла бы шутка. Старик потягался силой взгляда с василиском. Итоговый счет один-один. И, кстати, Люциус, я рассчитываю на попечителей: трофей должен достаться Хогвартсу. Министерские только и сделали, что доставили Альбуса наверх.

— Ты идиот, — выдохнул Люциус. — Идиот и маньяк, не видящий дальше своих котлов. Впрочем, у тебя хватает ума вовремя вызывать меня. Школа подождет, я к Фаджу. Он точно мертв?

— Мертвее некуда.

— Я буду в Хогвартсе, как только смогу.

— То есть, как только выбьешь из Фаджа все, что сумеешь, — проворчал Снейп опустевшему камину. Сгреб со стола склянки с бальзамом и поспешил обратно к Поппи.

Что делать, неясно. Что будет теперь, когда такой игрок ушел с арены? Мордред его знает! Снейп не понял еще, что он чувствует при мысли о смерти Дамблдора. Страх, злорадство, досаду? Потрясение — самое подходящее, а главное, не ошибешься, демонстрируя именно его. Все потрясены. В самом деле, какая нелепая смерть для победителя Гриндевальда! Хотя, Уолден прав, в чем-то красивая. По крайней мере, с палочкой в руке, а мог ведь подавиться своими лимонными дольками! Достаточно многие в сердцах желали ему этого, какой-нибудь сглаз мог и сработать.

Бальзам пошел влет, даже авроры не постеснялись. Еще бы, в их рабочих аптечках успокоительного не предусмотрено. Минерва наконец расплакалась — видно, устала держать лицо. Ей горше, чем прочим, Альбус был ее учителем, а не только начальником.

— Спасибо, что поделился, — негромко сказала Поппи. — Мои запасы в этом семестре очень быстро расходовались. Как думаешь, Минерва сможет выбить у попечителей дополнительное финансирование?

— Вряд ли, — честно ответил Снейп. — Она слишком прямолинейна. Разве что кто-нибудь сам захочет сделать красивый жест. Пожертвование на благо наших детей, много пафосных слов, репортаж в «Пророке» сразу под некрологом Альбуса, домохозяйки рыдают, матери школьников пишут благодарственные письма. Понимаешь, да?

Поппи прижала ладонь ко рту: похоже, чуть не засмеялась и сама пришла от этого в ужас.

— Ох, Северус, откуда в тебе столько яда. Не устаю поражаться.

— Жизнь такая. Тебе ли не знать. Что ж, пожалуй, здесь я больше не нужен. Пойду, что ли, напьюсь.

Напиваться профессор Северус Снейп, бывший Пожиратель Смерти и нынешний декан Слизерина, конечно же, не собирался. Хотя, может, и стоило бы. Но это всегда успеется, а сейчас нужна ясная голова. Смерть Дамблдора может качнуть политические весы совершенно непредсказуемо, а он уязвим. Хорошо, если Люциус успеет обработать Фаджа — тогда, похоронив главного политического соперника старых семей, их партия быстро восстановит все, что было утрачено за годы магглофильской политики. «Как феникс из пепла, — усмехнулся Снейп. — Символично. Альбус бы оценил иронию». А если «сторона Света» (и при чем тут, спрашивается, какой-то абстрактный Свет?) решит играть на опережение? Руку Северуса Снейпа все еще «украшает» клеймо Лорда, а поручительство Альбуса вполне может утратить силу теперь.

В Азкабан не хотелось. Бежать не хотелось тоже, хотя в бегстве был несомненный плюс — покончить, наконец, с вымотавшим ему все нервы преподаванием. Но вместе с малолетними балбесами придется бросить бесплатное жилье с обслуживанием, вкусную кормежку и неплохой источник бесплатных же ингредиентов. Северус не просто отвык от самостоятельной жизни, он к этой сомнительной роскоши и не привыкал никогда. Школа, три года в ставке Лорда, и снова школа, чтоб ее. Он даже каникулы проводил в Хогвартсе, отлучаясь разве что к Малфоям или в деловые поездки — да, такие у него случались, причем регулярно. Что бы там ни думал Альбус, раскаяние раскаянием, а счет в банке сам себя не пополнит. Снейп жил на всем готовом, довольно мало на себя тратил, профессорская зарплата и деканская надбавка почти целиком шли в его сейф в Гринготтсе. А те заработки, о которых совсем не обязательно было знать Альбусу, оседали в маггловских банках — в Англии, во Франции и в Колумбии. Северус Снейп всегда помнил, что у него может не оказаться времени на сборы.

Поэтому в ожидании новостей от Люциуса профессор Снейп занялся наведением порядка в кладовой с ингредиентами. Слишком много здесь хранилось такого, что он никоим образом не хотел бы бросить.

* * *

Люциус Малфой, бывший Пожиратель Смерти (что, впрочем, так и не было доказано с определенностью, достаточной для Азкабана), а ныне — глава Попечительского совета Хогвартса, меценат и благотворитель и просто уважаемый член общества, ворвался в кабинет Фаджа, проигнорировав протестующий писк секретарши. Бывают случаи, когда намеренное и грубое нарушение приличий играет на репутацию, а не против; министр оценит.

— Корнелиус! Вы еще не знаете?!

— Что именно? — кисло ответил министр.

— Кхе-кхе, — раздалось нарочитое покашливание из кресла для посетителей, — как вы, однако, вовремя, мистер Малфой. Мы как раз думали, что к делу нужно подключить Попечительский совет.

Люциус мысленно помянул Мордреда, Моргану и все прегрешения их. Амбридж он едва терпел, но приходилось расшаркиваться с ней и даже делать небольшие, но милые презенты: Фадж считал розовую жабу незаменимой. Однако неужели она узнала раньше него? Как?!

— К какому именно делу? — машинально спросил он, придвигая для себя второе кресло.

— Я ведь рассказывал вам о последней встрече с премьер-министром, — Фадж досадливо сморщился.

Люциус сдержал гримасу брезгливости. Какие-то магглокровные мальчишки, и столько проблем!

— Насколько я знаю, с мальчиками все в порядке. Из Мунго их отпустили.

— Да, но! — Фадж поперхнулся, торопливо сотворил себе стакан воды, выпил и вытер губы платком с монограммой. — Представьте только, Люциус! Практически сразу после этого досадного инцидента происходит новый, и снова эти магглы жалуются своему премьер-министру! Как будто ему больше заняться нечем!

— Новый инцидент? — Люциус подобрался. Нападений василиска больше не было, не считая столь пафосную смерть Дамблдора, о которой вряд ли кто-то побежал бы жаловаться маггловскому премьеру. И Снейп ни о чем таком не говорил. — Мне пока ничего не известно. Что случилось, министр, мадам Амбридж?

— МакГонагалл посетила родителей одной из учениц. К сожалению, как раз той, с которой уже происходили неприятности в Хогвартсе. И попыталась внушить им, что не следует юной волшебнице думать о карьере в маггловском мире.

— И что? — на этот раз изумление Люциуса было вполне искренним: с каких пор встречи преподавателя с родителями ученика волнуют самого премьер-министра?

— Внушить, Люциус, — кисло повторил Фадж. — В прямом, к сожалению, смысле. Конфундус, небольшое воздействие на память, чтобы магглы забыли визит профессора, но запомнили ее указания. А девочке подарили на Рождество зелье памяти, и она не нашла ничего лучшего, чем испробовать его на родителях! И нет, Люциус, выставить встречные претензии к девчонке не получится, — Фадж, в каком бы раздражении ни пребывал, столь очевидные мысли улавливал на лету. — Зелье было оформлено под духи, ее мать захотела понюхать как раз в тот момент, когда девчонка читала сопровождавшее подарок письмо.

— И кто же у нас дарит магглокровкам такие дорогие подарки? — словно невзначай поинтересовался Люциус. Мало кто способен сварить качественное зелье памяти, а для того, чтобы снять с магглов блоки, поставленные Минервой, оно должно быть очень качественным!

— Подруга из Франции, — скривился Фадж. — Право же, Люциус, глядя на то, какие нынче пошли магглорожденные, начнешь понимать, кхм, вашу партию.

— Вы имеете в виду мою прежнюю партию? — удержать на лице безразличие стоило немалого труда. С одной стороны, Люциус Малфой немало сил приложил и средств потратил, чтобы о его слишком бурной молодости забыли. С другой же… все его существо, все инстинкты буквально вопили о том, что нельзя упускать такой момент. И Люциус решился. Доверительно понизив голос, он подался к Фаджу: — Право же, Корнелиус, несмотря на все ужасающие перегибы, за которые, впрочем, ответственны не самые лучшие представители той партии, общие идеи были… рациональны. Вы сами видите, к чему привело заигрывание Дамблдора с магглокровками. Разве вашим предшественникам приходилось выслушивать претензии маггловского министра?

Фадж с обреченной безнадежностью махнул рукой:

—И что делать, совершенно непонятно! Оставлять такое безнаказанным — все равно, что предложить школьному руководству продолжать в том же духе, но поднимать шум из-за каких-то магглов… Послать бы Дамблдора с ними разбираться, так ведь не пойдет. Развел в Хогвартсе Мерлин знает что, а расхлебывать мне.

— Вы правы, Корнелиус, — Люциус покивал, откинулся на спинку кресла и с удовольствием продолжил: — Впрочем, Дамблдор уже никуда и никогда не пойдет, увы. Я, собственно, потому и ворвался к вам так бесцеремонно.

— Простите? — не мешавшая до сих пор разговору Амбридж наклонилась вперед, вцепившись пухлыми ладошками в подлокотники кресла.

— Дамблдор, — пояснил Люциус. — Счел себя обязанным, как директор Хогвартса, лично возглавить отряд, спустившийся в подземелья на поиски василиска. Ну и, — Люциус картинно развел руками, — впрочем, василиск тоже мертв. Последний удар нашего великого волшебника, несомненно, достоин войти в историю. Хотя бы в «Историю Хогвартса», — он усмехнулся собственному каламбуру. — Ах да, других жертв, к счастью, нет.

— Дамблдор?! — переспросил Фадж. — Вы не шутите? Мертв?!

— Настолько, насколько можно быть мертвым, получив прямой взгляд василиска почти в упор.

— Давно?

— Практически только что, — усмехнулся Люциус, — судя по тому, что ни мадам Боунс, ни мистер Диггори еще не успели к вам с докладом. Их там Помфри успокоительным отпаивает.

— А вы от кого получили столь волнующую информацию? — поинтересовалась Амбридж.

— От декана моего сына, разумеется, — «декан моего сына» звучит гораздо лучше, чем «мой осведомитель», хотя и Амбридж, и Фадж прекрасно поймут не сказанное вслух. Но теперь, когда Альбус не держит Снейпа за горло, самое время разыграть эту карту. — Кстати, Корнелиус. Не кажется ли вам вопиюще несправедливым, если пост директора получит человек, из-за оплошностей которого вам приходится объясняться с министром магглов? Хотя Министерство традиционно не вмешивается в дела Хогвартса, а директоров назначает Попечительский совет, мне, признаться, не помешала бы ваша, так сказать, неофициальная поддержка.

— Вы хотите сказать, мистер Малфой, что большинство попечителей будут выдвигать МакГонагалл? А у вас есть другая кандидатура? — чего не отнять у розовой жабы, соображает она быстро.

— Именно, дорогая мадам Амбридж, именно, — Люциус, не вставая, обозначил поклон. — Видите ли, считается, что директор должен подготовить своего преемника, поэтому, как правило, новым директором становится заместитель прежнего.

— А Дамблдор, — Амбридж прищурилась и слегка сменила тон, словно намекая, — пренебрег подготовкой?

— Отнюдь, мадам Амбридж, отнюдь. Минерва — личная ученица Альбуса, полностью разделяет его идеи, взгляды, ошибки… Несомненно, она вполне готова вести школу прежним курсом.

Фадж презрительно фыркнул, Амбридж покачала головой — на светлых кудряшках качнулся туда-сюда черный бархатный бантик.

— Полагаю, ситуация в Хогвартсе достаточно сложна, чтобы Министерство прислало туда Генерального Инспектора? Разумеется, по согласованию с Попечительским советом и с правом лишь совещательного голоса, что ничуть не ущемит древних прав?

— Интересное предложение, дорогая мадам Амбридж. И кто же осилит столь сложную миссию?

— Полагаю, я могла бы за это взяться. Единственное, мистер Малфой, мне хотелось бы заранее обсудить с вами список проблемных, так сказать, зон.

— Несомненно. Как уполномоченное лицо Министерства, вы должны будете присутствовать на собрании Попечительского совета, и лучше, чтобы к тому времени вы полностью владели ситуацией.

— Вот и хорошо, — с явственным облегчением вздохнул Фадж. — Я знал, что могу на вас положиться, Долорес. И на вас, Люциус. Уверен, вдвоем вы разберетесь с этой проблемой.

— Несомненно, Корнелиус, — Люциус легко поднялся, поклонился со всем изяществом и предложил руку Амбридж: — Разрешите пригласить вас на чашечку чаю, Долорес. Вы ведь позволите так себя называть?

* * *

Гарри стоял рядом с мистером Уизли, с трудом сдерживая желание взять того за руку: в толпе было неуютно. Хотя, ради разнообразия, сейчас мало кто в этом скоплении волшебников обращал внимание на Мальчика, Который Выжил. И то верно, Гарри Поттер никуда не денется, а похороны Дамблдора — горячая сенсация и злоба дня.

У многих в глазах блестели слезы, МакГонагалл всхлипывала, комкая в руке платок, и то и дело утирала глаза, а Хагрид и вовсе рыдал. Но Гарри отчего-то было все равно. Хотя еще год назад он, наверное, был бы в таком же шоке, как все эти люди. Гарри и сам не подозревал, насколько разочаровался в «великом человеке» Дамблдоре, пока не оказался на его похоронах. Ведь, если подумать, вот так же могли умереть и Колин, и Джастин, и кто угодно. А директора вполне устраивало, что все считали виновным Гарри — по крайней мере, ни Дамблдор, ни МакГонагалл ничего не делали, чтобы пресечь эти слухи и как-то защитить Гарри Поттера от злых языков, а всех своих учеников от василиска.

— Эй, Рон, — он толкнул друга локтем, — все еще жалеешь, что не ты его завалил?

— Кого, Дамблдора? — дернулся Рон.

— Василиска.

— Тьфу! Гарри, ну ты и сказанул! Хотя все равно жаль, метлу-то мама мне не купит. Сам понимаешь, деньги сейчас нужны для лечения Джинни.

— По крайней мере, ей стало лучше, — вздохнул Гарри. Ему до сих пор было неловко вспоминать, как Джинни плакала и извинялась перед ним. Она-то ведь тоже ни в чем не виновата! Ну, разве что в неосторожности, но мистер Уизли объяснил, что тот дневник мог бы задурить мозги и кому поумней одиннадцатилетней девочки.

Мистер Уизли положил руку Гарри на плечо — возможно, он всего лишь давал понять, что настало время помолчать, но Гарри все же почудилось желание защитить и ободрить. Или, может быть, благодарность. Из всей семьи Уизли здесь были лишь двое, и Гарри с ними; на самом деле, сидя у Дурслей, он знать не знал о всколыхнувшей весь магический мир новости, но мистер Уизли пришел к ним, рассказал и предложил Гарри свою помощь: «Лучше тебе побыть там хотя бы во время церемонии». Тетя, непонятно фыркнув, дала согласие, а после вдруг сказала:

— Вы бы его лучше на могилу родителей отвели. Да и я, признаться, не отказалась бы увидеть, где похоронена Лили.

У тела Дамблдора какой-то маленький человечек в обычной черной мантии говорил какие-то слова, наверное, важные и красивые, но до Гарри долетали лишь обрывки: «Благородство духа… интеллектуальный вклад… величие сердца»… Отчего-то представилось, как тетя Петунья качает головой, поджав губы. Гарри спрашивал себя, отчего он сам не подумал узнать о том, где похоронены папа с мамой. Но мистер Уизли обещал тете проводить их туда. Это волновало куда больше, чем непонятная речь невнятного человечка, и потому Гарри даже не заметил, когда тот умолк.

Ему не было видно тела Дамблдора: они стояли не в первых рядах, и, честно сказать, Гарри был этому рад. Но он увидел яркие, почти белые огни, которые спиралями поднимались в небо и там перетекали в странные, причудливые формы — если бы не похороны, он бы подумал, что это магическое шоу, что-то вроде фейерверка. Красиво и завораживающе, и совсем не подходит для прощания с умершим. «Тетя права, странные эти волшебники», — мелькнула у него мысль.

Кто-то позади ахнул, на толпу опустилась тишина, и с неба полилась песня — печальная, казалось бы, горестная, но за горем слышались надежда и обещание: ничто не закончено с единственной смертью, все впереди, плохое и хорошее, борьба и радость, свет и любовь…

— Феникс, — прошептал Рон.

— Фоукс, — эхом отозвался мистер Уизли.

Гарри показалось на одну щемящую сердце секунду, что он увидел взлетевшего в синь неба феникса, и в тот же миг сияние потухло. Осталась белая мраморная гробница. Остались люди, молчаливые и словно бы задумавшиеся о чем-то, и Гарри показалось, что все сказанные до того красивые слова вдруг перестали иметь значение. Как будто лишь Фоукс сумел сказать что-то по-настоящему важное, честное, искреннее.

— Пойдемте, — вздохнул мистер Уизли. — Рон, сначала мы аппарируем к нам, а потом я верну Гарри его тете и, может быть, задержусь. Скажешь матери, чтобы не волновалась. Я обещал миссис Дурсль сводить ее и Гарри на могилу Лили и Джеймса.

Рон молча кивнул, и Гарри был ему за это благодарен. Зная Рона, он не удивился бы, вздумай тот напрашиваться с ними вместе, но Гарри не хотел разделить посещение могилы родителей ни с кем посторонним. Он и тетя — так было правильно.

Тетя ждала их, одетая в строгое темное платье. Она накинула пальто, шляпку, застегнула высокие сапоги.

— Ну что ж, пойдемте.

Мистер Уизли протянул руку:

— Держитесь крепче, миссис Дурсль, и не бойтесь: будет неприятно, но это не опасно для магглов. Мы аппарируем в Годрикову Лощину.

Гарри взялся за протянутую ему руку без напоминаний. Рывок, мерзкое, тянущее, выворачивающее наизнанку ощущение, оханье тетки… Они стояли у ограды кладбища. Было тихо, так тихо, как бывает только зимой в снегопад. Мелкие снежинки кружили в воздухе, плавно падали на подставленную руку.

— Пойдемте, — почти шепотом позвал мистер Уизли. Взмахом палочки убрал от калитки свежий сугроб и повел их по аллее между могил.

Гарри смотрел на тетку — та шла, не глядя по сторонам, то покусывая губы, то крепко их сжимая, как будто ей не по себе было на кладбище, где похоронено столько волшебников. Она взяла Гарри за руку — пальцы у нее были ледяные, — и Гарри вдруг подумал: больше десяти лет прошло с того дня, когда кто-нибудь из волшебников должен был бы привести ее сюда. Вот отчего она дрожит и кусает губы. Десять лет только он, подброшенный на порог не слишком любимый племянник, напоминал ей о погибшей сестре.

Он крепче сжал пальцы, и тетка ответила на пожатие.

— Вот они, — негромко сказал мистер Уизли. — Я оставлю вас. Подожду в стороне.

Надгробие было из белого мрамора, как и у Дамблдора, оно словно светилось, разгоняя сгустившиеся ранние сумерки. Гарри не пришлось даже наклоняться, чтобы прочесть выбитые в камне слова.

Джеймс Поттер. 27 марта I960 года — 31 октября 1981 года

Лили Поттер. 30 января I960 года — 31 октября 1981 года

Последний же враг истребится — смерть.

— Двадцать один, — глухо сказала тетка. — Ей был всего двадцать один год. Мне — двадцать четыре. Господи, какие же мы тогда были глупые… Гарри, — она всхлипнула и вдруг опустилась на колени в снег, крепко обняв Гарри. — Какая глупость все наши детские обиды. Прости меня, Гарри.

И заплакала, уткнувшись лицом в куртку Гарри, сжимая его в объятиях так крепко, как до сих пор обнимала только Дадли.

* * *

Артур вернулся домой поздно вечером, не столько уставший, сколько измученный морально. После Годриковой Лощины он аппарировал в Мунго, а там его поймал невыразимец — можно было бы сказать «уже знакомый невыразимец», если бы за их капюшонами видны были лица, или если бы эта публика имела привычку представляться. Сотрудник Отдела Тайн, давший обещание, что, имея в руках дневник, найдет его настоящего владельца — того, кто и должен понести ответ за несчастье с Джинни.

— Итак, Артур, у меня плохие новости, — в глухом, как будто тоже безликом голосе невыразимца слышалось сочувствие. — Нет, с Джиневрой все будет в порядке, — торопливо добавил он, — теперь. Время не было упущено. Но с дневником все не так просто. Можем мы поговорить конфиденциально?

Дождавшись кивка — Артур оценил вежливость, ведь собеседник наверняка не сомневался в его согласии, — и сотворив чары приватности, невыразимец объяснил. Кто такой Том Марволо Риддл, почему его дневник тянул из девочки магию и жизненные силы, и даже — чем этот дневник может помочь теперь.

— Мы все понять не могли, с чего Дамблдор так уверен, что Темный Лорд возродится, — негромко и вроде даже равнодушно говорил невыразимец. — А он, похоже, знал. Жаль, теперь не допросишь, и как эта пакость к вашей дочери попала, не узнать — то ли сам дневник на ее память повлиял, то ли Дамблдор подтер. Мы смогли достать из ее памяти эпизод, как она выпускала василиска перед тем, как уехать на каникулы; учитывая, чем это кончилось, можно предполагать, что это был приказ Темного Лорда. Но ничего более раннего, к сожалению, — он развел руками, — мы так и не выяснили, как эта вещь попала к вашей дочери.

— Зачем все это Дамблдору, не понимаю, — Артур запустил пальцы в волосы, как будто это помогло бы поймать ответ. — Он ведь всегда боролся с Тем…

— Есть мнение, что именно поэтому. Возможно, через дневник он намерен был узнать… нечто, что помогло бы в окончательной победе. Это будет расследоваться, не сомневайтесь. Повторение террора не нужно никому. Разберемся. Но, Артур…

— Да?

— Зачем я вам все это говорю. Вам придется внимательно наблюдать за Джиневрой. Ее обследовали лучшие специалисты, но мы не можем дать полной гарантии, что ее разум чист от посторонних влияний. Имея дело с такими личностями, как Альбус Дамблдор и лорд Волдеморт… да еще и не зная точно, кто из них и как именно поработал с разумом девочки… Понимаю, Артур, это плохие новости, но лучше быть наготове, чем…

— Да, конечно, — пробормотал Артур. — Мерлин, как я скажу Молли?!

— Никак, — жестко ответил невыразимец. — Зачем нервировать и без того настрадавшуюся мать? Да скорей всего, с девочкой и в самом деле все хорошо, — он успокаивающе похлопал Артура по плечу и распрощался. А Артур отправился домой, жалея о том, что не в его силах поднять Альбуса из роскошной беломраморной гробницы, взять за бороду, заглянуть в его такие честные и добрые глаза и задать пару-тройку вопросов…