Сокровище за океаном (гет)

Ночью Эви впервые за все плавание не вышла взглянуть на ночной океан и звезды. Она легла, однако сон не шел. Наверное, лучше было бы поговорить с Лукасом, но ему наконец удалось задремать, да и все, что могли, они сказали друг другу вечером.

У Эви почти не оставалось сомнений, что мистер Хоуп — их отец: иначе для слишком многих совпадений не было бы объяснения. Эви, конечно, была ошеломлена открытием, но когда первое потрясение прошло, решила для себя, что ничего ужасного не случилось. Напротив: тайна, окружающая их с Лукасом, постепенно рассеивается. Мистер Хоуп ведь сам наблюдал за ней несколько дней, а после подошел и заговорил. Получается, он хочет быть к ним ближе. У них будет родной человек. Конечно, ее охватывало волнение при мысли о том, что они сблизятся — но радостное.

А вот Лукас сразу заявил, что "ни на грош не верит этому проходимцу".

— Сама подумай: больше двадцати лет ему не было до нас дела. А объявился он, когда мы с тобой отправились получать наследство.

— Но если мы незаконнорожденные, разве он наследует за нами? По закону разве мы не чужие люди?

— А он это понимает? И главное, чем еще ты объяснишь его поведение?

Эви нечего было возразить Лукасу, и все же ей отчаянно не хотелось верить, что брат прав. Как не хотелось верить и в то, что она ошибается и мистер Хоуп — не отец им вовсе.

Она представила, что сжимает бугристую ладонь и сломанные пальцы. Нортон, безусловно, наблюдал за ней и не дал бы ошибиться. "На самом деле я просто безумно хочу, чтобы у меня был отец. Миссис Гиллан заменила мне мать, у меня два замечательных брата, но отца я не знала". Едва ли она смогла бы так назвать холодного, отстраненного мистера Гиллана, как бы ни ценила его благодеяния. А к мистеру Хоупу ее сердце потянулось сразу, и Эви не видела причин не слушать свое сердце. Ей только хотелось, чтобы они объяснились побыстрее, чтобы наконец стали одной семьей. Миссис Гиллан не обидится, ведь Эви не разлюбит ее.

На следующий день мистер Хоуп встретил Эви утром, в буфете. Он осведомился об ее самочувствии, причем, кажется, был взволнован. Эви постаралась успокоить его, но никаких намеков на причину недомогания делать не стала. Она могла предположить, что мистеру Хоупу нелегко заговаривать о прошлом. Он казался серьезным и добрым человеком, и должно быть, только какие-то особенные обстоятельства могли заставить его оставить детей.

Но все-таки Эви казалось, что вместе они смогут преодолеть все, что им ни встретилось бы. Утреннее небо было бесконечно высоким и ясным, океан блестел, ветерок дул совсем легкий. Хорошо было петь на общей молитве, хорошо возвращаться, оглядываясь — не заметишь ли что-то любопытное. И только дымящая труба оказалась способна на миг испортить настроение. Эви знала, что пароход куда удобнее парусного судна, и все же не могла и не хотела врать себе: как художнице, прогресс ей не нравился. Помнится, Элизабет и миссис Гиллан одинаково упрекали Эви за излишний эстетизм. Но Эви лишь хотела, чтобы вещи назывались своими именами: полезное, например, не прекрасно, а именно полезно. Зачем искать красоту там, где ее нет, быть не может и где она даже не предполагается? Если сама суть чего-то — не в красоте?

Могла ли она назвать красивыми изуродованные руки Нортона? Это было бы кощунством, это прозвучало бы издевательством над всем, что он пережил. Болезни, увечья, нищета уничтожали гармонию, делали человека запредельно несчастным и именно поэтому заслуживали того, чтобы ненавидеть их всей душой. Хотя о чужих несчастьях Эви не любила думать и говорить, это было тяжело, да и бессмысленно. Скорее она согласилась бы помочь и вернуться к своим мыслям, своей жизни. Все-таки миссис Гиллан поделом однажды назвала ее бесчувственной эгоисткой. Сердце этой доброй женщины всегда жило чужими заботами, не ища своего — конечно, ей было дико, что девушка, ею же и воспитанная, так совсем не умеет, несмотря на лучшие примеры перед глазами.

...Миновало несколько дней. Эви и Лукас виделись с мистером Хоупом, но каждый раз при встречах ощущалось напряжение: они приглядывались к нему, он — будто бы к ним. Лукас истолковывал это в дурном ключе, Эви же очень хотелось поговорить и узнать правду, но сама она не решилась бы на это. Но она чувствовала, что загадка разрешится прежде, чем они сойдут на берег — так и вышло.

Вечером накануне последнего дня плавания мистер Хоуп пришел в каюту Лукаса, попросив Эви присутствовать. Они заказали чаю, и повисла мучительная пауза. Мистер Хоуп теребил манжеты, стучал пальцами по столу, вертел в руках салфетку. Лукас наблюдал за ним с мрачным удовольствием, Эви же стало немного стыдно за брата, и она решила помочь:

— Вы о чем-то хотели с нами поговорить?

Кивнув, мистер Хоуп клацнул челюстью.

— Насколько я понимаю, — начал он, — опекуны не рассказывали вам о ваших родителях и вы не знаете, кем вам приходится женщина, оставившая вам наследство.

— Не обязательно слышать — можно догадаться, — желчно оборвал его Лукас. — Эта женщина — наша родная мать, верно? А вы...

— Ваш отец, — выпалил мистер Хоуп и опустил голову, сильно покраснев. Вся его поза выражала такое невольное страдание, что Эви не совладала с собой и очень осторожно дотронулась до его руки.

— Мы и это уже поняли, — сказала она мягко. — И мы рады, ведь маму мы так и не успели узнать, а вас...

— Вас мы тоже не знаем, — едко добавил Лукас. — Но надеемся на некоторые объяснения с вашей стороны.

— Вы имеете на них право, — согласился мистер Хоуп хриплым голосом. — Я расскажу все.

Он прикрыл глаза и помассировал виски.

— Известную актрису Айви Хантер когда-то звали Кэтрин Мюррей. Она была младшей сестрой Дженнифер Мюррей, которая теперь зовется миссис Гиллан. Она... полюбила меня, когда нам обоим было по двадцать. Полюбила, хотя я был всего лишь рабочим сцены в одном театре. У нашего союза не было шансов. Но мы все же стали жить вместе.

Он остановился, задумался, будто подбирая слова.

— Мы все-таки расстались, когда Кэтрин носила под сердцем вас. Она спряталась у своих родственников, то есть у сестры, Дженнифер, и Дугласа Гиллана, мужа той, а после родов сбежала.

— Почему? — вырвалось у Эви. — Миссис Гиллан наверняка была к ней добра!

Мистер Хоуп снова долго молчал.

— Мистер Гиллан был женихом Кэтрин до того, как жениться на Дженнифер... До побега Кэтрин.

— Так вы с ним были соперниками? — удивился Лукас. — Кажется, я поменяю мнение о нем. Ему надо памятник поставить за великодушие. Знаете, он ведь выполнял по отношению к нам все обязанности отца... Ваши обязанности.

Эви не могла не согласиться, что вести себя так ответственно и без тени мстительности по отношению к детям врага — дорогого стоит, но все же слова брата были слишком жестоки. Мистер Хоуп сжал кулаки и перевел дыхание.

— У Кэтрин не было ничего, она не могла вас взять. И я не мог, я потерял работу, мне нечем было вас кормить.

— Крайне убедительное и достойное уважения оправдание, — заметил Лукас с отвращением и горечью. И хотя Эви совершенно понимала его, она все же помнила нищие дома, где бывала, и не могла не попросить:

— Перестань, пожалуйста. Пусть мистер Хоуп продолжает.

— Спасибо, Эванджелина. Прежде всего, узнав о побеге Кэтрин, я отправился ее искать. На это ушло пять лет, и когда мы снова встретились, она сказала, что между нами нет ничего общего, и предложила все забыть.

— Черните нашу мать? — вставил шпильку Лукас.

— Нет! — воскликнул мистер Хоуп. — Видит Бог, я не сужу ее. После было многое, Бергия — бурная, опасная страна. Я не по своей воле попал в переплет, мне пришлось бежать, я побывал в плену у туземцев, смог вырваться, был на золотых приисках и смог кое-что заработать... И вот вернулся в Скендию ради вас.

— Мы тронуты, — Лукас, несмотря на укоризненный взгляд Эви, поклонился.

— Вам было двенадцать. Я поселился рядом с вашим домом и встретился с миссис Гиллан. По закону я вам никто и без согласия опекунов не смог бы даже вас увидеть. Они отказали мне в свидании с вами, но разрешили наблюдать за вами в парке. Пока вы не повзрослеете.

— А повзрослев, мы так удачно, так кстати получили наследство, — видно, Лукас решил гнуть свое.

— На которое я не имею права, — справедливо заметил мистер Хоуп.

— Если бы вам удалось втереться к нам в доверие, вы могли бы добиться того, чтобы мы составили завещание и в нем упомянули вас.

Это предположение показалось Эви до того нелепым и постыдным, что она не смолчала:

— Ну хватит, Лукас! Что за глупости ты говоришь? Что за нелепости? Всем вот только и дела есть до нашего с тобой наследства! Мистер Хоуп, просите, мы просто еще не знаем, что вам сказать... В Бергии вы ведь будете поддерживать с нами связь?

— Я еду в Бергию ради вас.

Лукас сделал рукой странный жест, Эви метнула на него злой взгляд.

— Бергия — необычная страна, от Скендии она сильно отличается, — продолжал мистер Хоуп. — Вам небезопасно путешествовать одним.

— А с вами безопаснее? — прищурился Лукас.

— Да. Вам придется в это поверить. Так или иначе, я не намерен оставлять вас одних. Хотя бы пока вы благополучно не вернетесь в Корлинг.

Эви насторожилась.

— Так нам все-таки может грозить опасность? Но Бигсити, я слышала, почти такой же цивилизованный город, как Корлинг.

— В цивилизованном городе опасностей может быть не меньше. Впрочем, довольно. Нам всем нужно успокоиться. Я приду завтра, нам лучше вместе сойти на берег.