Огонёк (джен)

Сидеть в комнате было до ужаса скучно.

Меня заслуженно наказали, но от этого наказания не было никакого проку. Я просто валялась на кровати, смотрела в стенку, иногда подходила к окну и глядела в тоскливый осенний сад.

Вообще, моё наказание было не в том, чтобы сидеть в комнате, а в том, чтобы не видеть Луну.

Так велел портрет дедушки.

Он сказал, что мы дурно друг на друга влияем: я становлюсь сыном Уизли, а она — несдержанной авантюрной девицей. Так и сказал: "несдержанной авантюрной девицей". Тётушка тут же поджала губы и велела нам идти в свои комнаты и сидеть там, пока она не разрешит выйти. А ещё как следует подумать о своём поведении.

Так что нам предстояло сидеть до посинения.

* * *

Вот уже два месяца мы жили в поместье Прюэттов. Тётушка сказала, что отныне это наш дом и нужно к нему привыкать.

Когда здесь жил дедушка, тут постоянно кто-то гостил: дальние родственники, знакомые из Хогвартса. Каждую вторую пятницу дедушка устраивал большую партию в бридж, приезжала куча людей — почти весь Визенгамот с семействами. Это называлось "приемы".

После смерти дедушки дом закрыли для посещений. Тетушка была незамужней дамой, а таким строго запрещается приглашать гостей, если они живут в одиночку. Но, если у них есть компаньонка или толпа детей на попечении, то можно. Тетушка сказала, однажды мы станем вести себя достаточно прилично, чтобы снова можно было открыть двери Прюэтт-холла. Мне кажется, она погорячилась. "Достаточно прилично" совершенно недостижимо, если ты семь лет прожил с вредителями Фреджорджами.

Нам наняли учителей.

Это тоже было сущим кошмаром. Рон теперь каждый день занимался фехтованием, а по средам его учили верховой езде. Ему сказали, что он станет наследником Прюэттов, если покажет себя достойным этого. Никто из нас понятия не имел, что это значит, но мы посовещались и решили, что, наверное, они о том, как правильно себя вести и уметь летать на фестралах.

Мы с Луной учились танцевать. Она постоянно ошибалась — то ногу не туда поставит, то задумается и перестанет музыку слушать.

Тетушка каждое утро вплетала ей в волосы какие-то особенные зачарованные ленты, и Луна перестала слышать мысли всех вокруг. По секрету она мне сказала, что всё равно слышит, но теперь тихо-тихо. Это было ужасно непривычно, и она постоянно прислушивалась, по привычке ожидая, что вот-вот чей-то голос раздастся рядом.

А ещё она перестала называть меня огоньком. Раньше это мне не нравилось, но сейчас мне казалось — называй меня она так, всё было бы чуть лучше. Будто мы ещё немного дома и нет сотни тысяч правил, никто не запрещает бегать и кататься в платье с горки, потому что так веселее — юбка закручивается и ты становишься гусеницей. Никто не говорит, что нужно быть серьёзнее. Никто…

А ещё всегда можно пойти куда-нибудь вместе с Луной и слушать её небылицы. И заплетать ей белые-белые пряди, впутывая в них веточки вереска и маленькие головки незабудок.

Но этого всего не было.

У каждого из нас были огромные комнаты с огромными окнами на огромный облетевший сад и огромные шкафы с огромными кучами новой одежды, и нас тянули-тянули-тянули в разные стороны. А мы изо всех сил сопротивлялись.

За это нас и наказали. Мы с Луной устраивали показ мод друг другу. Попросту хвастались новыми платьями. Тетушка была почему-то уверена, что они должны появляться у нас каждую неделю. Но какой в них смысл, если даже по полу нельзя кататься? В общем, мы хвастались-хвастались, потом стали примерять платья друг друга. Потом вытащили всё из шкафов и разложили по комнатам и коридору между комнатами... Что было дальше — загадка, но поймала нас тётушка, когда мы пытались пришить рукава от моего платья к платью Луны, потому что так оно выглядело красивее.

А потом нас рассадили в разные комнаты.

Это ужасно тяжело — знать, что за стенкой сидит Луна, но с ней никак не поболтать.

Болтать вообще запретили. Можно было разговаривать. Тихо и степенно, так, будто тебе восемьдесят и ты постоянно забываешь тему разговора.

Ух, как меня всё это злило.

И мне подумалось, что они нацепили на нас платья, заставили ходить по струночке и учить, где какая столица в Европе, каждый день мучают дробями и латынью, а дедушка перестал читать мне книжки и рассказывать истории. И взамен мы даже поговорить друг с другом не можем. Невероятная несправедливость.

Я решила сделать дырку.

Сняла портрет какой-то древней матроны — его специально повесили, чтобы она меня манерам учила — начертила крест на стене и как следует шарахнула по нему кулаком. Руку отбила, а на стене даже царапинки не осталось!

Зато через минуту с той стороны Луна ударила в ответ.

Я подумала секундочку и сняла туфлю — нас приучали ходить на каблуках, как истинных леди. Вот каблук и должен был мне помочь.

К счастью, Луна подумала о том же. Или услышала меня. Почему-то меня она почти всегда слышала. Не слышала только, когда я сама не хотела, чтобы она слышала. Например, когда я на все лады ругала наших родителей, отправивших нас сюда. Конечно, тётушка дала мне подслушать разговор, и я знала, что по-другому никак было нельзя, но… но было всё равно очень обидно.

В общем, мы стояли и колотили каблуками в стену.

Через пять минут у меня устала рука, но я твердо решила сделать дырку. Меня ничто не должно остановить.

А раз каблук ни капельки не помогает, нужно придумать другой способ.

Напоследок я с силой размахнулась и всадила каблук прямо в стену.

Туфля застряла.

Я подергала её, но она сидела крепко.

Тогда я взяла прикроватный столик — тяжеленная и бессмысленная конструкция — и шандарахнула им. Прямо по туфле. Как же приятно было услышать треск ломаемой колодки. Так ей и надо — орудие пыток.

Вторая туфля вошла в стену, как в масло.

Я снова ка-ак размахнулась, и — скидыщ!!!

Туфля жалобно хрупнула.

Но цели я ещё не достигла. Так что в третий раз подняла столик и… ХРЯСЬ!!! Он развалился.

Туда ему и дорога.

А на стене появилась маленькая трещинка и два торчащих каблука. Как гвозди.

Я приспособила отломанную ножку и стала ковырять ею стену. Долгое занятие. Но с той стороны Луна напевала песенку про малышку Сью, и… я должна была к ней попасть. Должна была.

* * *

Тетушка была совсем не рада. Зато была рада я.

Мы с Луной почти два часа смогли поиграть в "завяжи шнурочек". Этому нас научили портреты. Нужно было удерживать шнурочек между пальцев, пока второй человек пытается плести узор, тоже удерживая шнурочек между пальцев. Такая сложная игра — кошмар. Хотя, оказалось, весело. Особенно рисовать всё, пока считаешь присказку после каждого движения.

Тетушка починила стену, снова рассадила нас в разные комнаты, но я-то уже знала, что делать. Туфель у меня было полно, столик опять был цел…

Когда закончила, совсем умаялась.

Мы забрались на кровать к Луне и шептали секретики.

— А в библиотеке есть секретная комната, куда можно попасть, если разгадать пятьдесят загадок. Мне так призрак злой леди сказал…

— А Рон по ночам храпит. Даже громче дедушки. Я сама слышала...

— А у папы была грядка с волшебным клевером, но он запрещал мне к ней подходить. Говорил, что он только для взрослых...

— А я видела, как тётушка Мюриэль выщипывает брови. У неё есть такие маленькие щипчики из серебра…

Так и уснули вместе. Словно дома, только кровать в три раза больше.