Они - молча (гет)

— Олег! — крик мамы испугал меня и я, подскочив с кровати, бегу на кухню.

— Что случилось? Ау… — взвыл я, влепившись в косяк.

— У меня ничего, — смеется мама, — а у тебя синяк.

— Не смешно, — сказал я, присаживаясь на табурет, — чего звала то?

— Анюта к нам на неделю переезжает…

— Хорошо, — я улыбаюсь, — когда придет?

— Вечером, ты пойди в комнате у нее приберись.

— Мам, ну, что она сама не приберется что ли?

— Олег! — ее возмущение меня забавляет.

— Уже пошел, — мама кидает в меня полотенцем и мы, как маленькие дети, кидаясь полотенцем, смеемся.

— А почему вы с Аней не разговариваете? — смех стихает в одно мгновение.

— Меня уже в кухне нет, ты с кем разговариваешь? — кинув полотенце на стол, я сбегаю. Как же меня достал этот вопрос… вечный вопрос, можно сказать…

Открыв дверь комнаты для гостей, а у нас один гость — Аня — я осмотрелся по сторонам. Вот фотография — на ней мы еще маленькие, на улице лепим снеговика. Щеки красные, улыбки до ушей и как сейчас я помню:

— А давай…

И фотография, движимая моим воображением, оживает — мы с Анькой бежим по снегу, смеемся.

— А давай построим снеговика?

— Давай!

И мы с азартом начали его строить. Аня катает маленький шар, я — побольше, а самый большой вместе. Веселый смех звучит на весь квартал и наши довольные мамы с балкона кидают нам морковку, ведро и уголь, где они его взяли до сих пор не знаю. Долепив это не слишком большое чудо, мы принялись водить вокруг него хоровод…

— Олег, прибрался? — голос мамы вырывает меня из воспоминаний.

— Нет, — кричу в ответ.

— Давай шустрее, что ты там возишься!

— Мне чуть-чуть осталось, — оправдываюсь я и принимаюсь за работу.

Пропылесосив и смахнув пыль, я сажусь на диван. Так странно — моя лучшая подруга — мой единственный друг — человек, понимающий меня лучше всех — не говорит мне ни слова. Я вспоминаю все прошедшие семь лет со времени нашего замолкания и не верю в то, что мы выдержали. Не сорвались. Не заговорили. Вспоминаю самые трудные моменты, те, когда думал, что слова сорвутся с моего языка. Вспоминаю первый месяц — самый трудный, я тогда думал, что мы больше не друзья и зря мы…

— Олег! Ты что не слышишь, Аня пришла! Иди, помоги девчонке!

— Задумался человек, со всеми бывает, — говорю я маме, выходя в коридор. Улыбаюсь Ане, беру ее сумку. Пошли — я киваю в сторону комнаты, она улыбается и, показав мне язык, убегает вперед. Конечно, чего бы ей не пробежаться? У нее ведь сумки нет. Открыв дверь, которую Анька не удосужилась подержать, я вижу ее, сидящую на диване и весело улыбающуюся. И так хочется сказать ей, что она коза — я ее сумки таскаю, а она даже дверь подержать не может, но нельзя. Я это помню, я это знаю. В отместку кидаю сумки в угол и начинаю щекотать подругу. Она смеется, отбивается, но сказать ничего не может. Как малые дети мы с ней бесимся, деремся подушками, играем в догонялки.

— Дети, ужин готов, — мы резко останавливаемся, испугавшись — забыли, что дома еще мама. Смотрим на дверь, потом на друг друга и вновь заходимся в приступе смеха — волосы дыбом, футболки сбиты, шорты сползают… Успокоившись, идем на кухню. Напоследок я осматриваю Анькину комнату и ужасаюсь: здесь прошло стадо слонов?! Нет, всего лишь два взбесившихся подростка.

* * *

— Ань, расскажи хоть, чем ты сейчас занимаешься, что делаешь, — мама, довольно улыбаясь, спрашивает Аню. Я знаю, что она не для себя, конечно, ей тоже интересно, но в большей степени она хочет дать нам возможность поговорить, не разговаривая друг с другом. И Аня, захлебываясь словами, торопится рассказать все — начиная с учителей, заканчивая своим новым парнем. Все вместе мы весело смеемся, давясь пловом, но не останавливаемся.

— Ох, Аня, прекрати… — уронив ложку, мама не выдержала и попросила передышки. Аня девушка послушная — рассказывать перестала, но смех — нет.

Я люблю те вечера, когда Анька остается у нас — мы много разговариваем, конечно, разговариваем — это не то слово, но все же общение имеет место быть. Люблю смех и веселье, которые непременно следуют за приходом Ани. Мне хорошо тогда, когда я точно уверен в том, что у Ани все в порядке и именно в такие вечера я об этом узнаю.

* * *

Не люблю я ложиться поздно, а вставать рано, особенно тогда, когда будят меня подушкой, прилетевшей в голову. Резко подскочив с кровати, я успел попасть подушкой в закрытую дверь… Анька сегодня быстрая, наверно, выспалась. Тяжело вздохнув, встаю. Пора в школу…

Домой иду один. Аня ушла с Валерой — своим парнем. Мне он не нравится, но меня никто не спрашивает.

Уже вечер, а она только пришла. Хлопнула дверью к себе в комнату, ко мне даже не зашла. Но, я не гордый — сам схожу, поздороваюсь. Встаю, потянувшись — устал сидеть. Улыбаюсь отражению в зеркале и вперед. Захожу к ней, улыбаюсь. Аня лежит на диване, уткнувшись лицом в подушку, вздрагивает — плачет? Черт, как же хочется спросить, что случилось, но нельзя, поэтому просто сажусь рядом на краешек. И утешать-то я не умею. Мог бы, что-нибудь сказал, а так… Аня оборачивается, и я ей ободряюще улыбаюсь — ну, что ты расклеилась? Она кулаком вытирает бегущие слезы, садится и прижимается к моему плечу. Тяжело вздыхает, я так понимаю — поссорились. Обнимаю ее за плечи, крепче прижимая к себе — не кисни, солнце, все образуется. Ее пальцы привычно зарываются в мои волосы — конечно, все будет хорошо.

Ничего не меняется. Из года в год… Одни проблемы — одни решения. Те же действия и движения. Мы живем так, как привыкли, так, как нам нравится. Мы делаем все, но молча.