Нет вестей с небес (джен)

Дом, родной дом.

Это в Дублине, а я же на севере Лондона и медленно схожу с ума, глядя на лица своих подельников. Ричардсон и Зюйвенд бледны, от них пахнет потом и перегаром, и они говорят мне — что, как думаете? Они говорят мне о том, что тоже встречались с Левроу и еще — что? — и что Конни сманивал их к себе, и — что же? — то, что им недавно поступили звонки от странной женщины, убеждающий их — в чем? — черт возьми, в том, что я сдал их всех за тридцать серебряников и собственную неприкосновенность.

Я сжал голову руками.

Китти на кухне довольно тарахтела по телефону с какой-то подругой. Или с матерью. Да хоть с любовником, черт ее дери. Надо срочно, срочно сделать так, чтобы она съехала. Потому что, оставаться тут ей небезопасно. Вокруг меня слишком дурная атмосфера что-то в последнее время. И Дженет тоже сделала все правильно, когда ушла от меня, услышав, что я возвращаюсь во всю эту дрянь.

Мама, интересно, если бы я поговорил с тобой по душам лет так пять назад, то мог бы я сейчас сидеть в овощной лавке в Дублине и продавать кабачки по сходной цене?

Господи, какой бред крутиться в голове. Я явно переутомился.

— Мда, ну и дела, — протянул Зюйвенд.

— Мужик, что делать то будем? — поинтересовался Ричардсон, крутя в своих пухлых руках бутылку пива, выданную ему после того как он чуть не украсил мое лицо парой ссадин. А может и переломом челюсти. Они оба решили, что я их зазываю, чтобы удобней сдать и решили вначале выместить на мне все свое разочарование. Хорошо хоть, что ни ножей, ни огнестрелов с собой не прихватили. Это, видимо, меня и спасло. А, ну еще Китти, которая украсила лицо Ричардсона длинной царапиной, кинув в него каким-то толстым журналом. Их замешательство позволило мне пояснить ситуацию. И вообще, вставить хоть слово в тот поток сквернословия, что они извергали из себя. Кстати, странная тенденция, в последнее время меня постоянно спасают женщины. Правда, чаще всего потом ситуацию становиться еще хуже.

— Ну, вы будете продолжать действовать согласно тому, что мы наметили. Юрий сообщит, куда будет перенесена сделка. А что буду делать я — я не знаю. Надо во всем этом разобраться, что-то мне кажется, кто-то точит на меня ножи. Большие и острые, — я несу ерунду, стараясь не показать свой страх.

— Мужик, ты нам только скажи кто это, а мы разберемся, — всколыхнул мою надежду Зюйвенд. В то, что этот может разобраться верилось, особенно, при взгляде на его ряху, украшенную многочисленными шрамами и шрамиками поменьше. Руки тоже были ими покрыты полностью. Ему почему-то всегда при разборках доставалось больше всех, может, потому что он бы большой и суровый и на него всегда наваливалось больше народу, чем на остальных. Да и помахаться он тоже очень любит.

— Ребят, спасибо, но я не знаю вообще, чем все закончиться. Может, я даже не жилец уже. Так что, лучше давайте так — вы занимаетесь своими делами, я по возможности, занимаюсь ими же, но рядом не кручусь, потому как это может все очень дурно закончиться для нас для всех, — то, что я сейчас несу называется каким-то очень высокопарным словом… самопожертвование, что ли. Не помню. Помню, что в детстве мне говорили, что за это воздается на Небесах. Думаю, мне этот порыв не зачтут. Это больше похоже на лицемерие.

Внимание, внимание, мальчиш-плохиш играет в благородство души. Только сейчас и только для вас. Кто бы меня оценил.

— Это разумно, — кивнул Ричардсон. — Ты все-таки не зря наш руководитель.

О, оценили. Аплодисменты. Трибуны ревут, женщины плачут, печальный Мейл Паркер уходит за кулисы смывать грим. Своего он добился, но, кажется, хотел все же чего-то другого. Уговоров, наверное. Дескать, не рискуй, парень, не ссы, мы все уладим.

Я олух. Я явно перечитал в детстве Дюма. Чертовы французы, ничего не знают о жизни, а все питают юношей своей романтической мурой. Но я-то, я-то каков! Дебил.

Аллилуя! Аминь.

— Ты чего такой бледный стал? — интересуется Ричардсон. — Что-то случилось?

Я мотаю головой. Чувак, тебе что, не достаточно того, что мы сейчас выяснили? Какие еще проблемы ты пытаешься найти для меня? Оставьте меня в покое, я хочу проснуться. Я в тюрьму хочу!

От последнего своего желания, я вздрагиваю и ухмыляюсь:

— Все ок. Я разберусь.

Парни кивают и тут начинают собираться, чтобы уйти. Уходят они быстро, почти незаметно, я лишь поднимаю ладонь в знак прощания и закрываю за ними дверь.

Сажусь на диван и пытаюсь думать.

Заходит Китти и смотрит на меня томным взглядом. Взгляд прожигает на мне дыру, я не сдаюсь и головы не поднимаю. Она начинает вкрадчиво приближаться, я откидываюсь на подушки и посылаю ее к черту. В итоге, мы ссоримся, и я выставляю ее за дверь.

План минимум выполнен. Теперь мое благородство утолено досыта, я молодец, я спас девушку от какой-то непонятной ерунды, но главное от себя, который умудрился всю эту хрень принести в свою жизнь. Браво мне.

Я понял! Я должен был родиться рыцарем и защищать слабых и обездоленный. И начал бы с самого себя.

От отчаянься я начинаю вести внутренний диалог сам с собой.

«Тоже мне, нашелся слабый», — усмехается внешний Я.

«А что, сильный что ли?», — вяло интересуется Я внутренний.

«Мейл, соберись и докажи всем, что ты не слабак», — увещевает внешний Я.

«Они все знают, что я не слабак. Только я знаю, что я именно он», — поправляет внешнего Я внутренний Я, и общий Я со стоном опускаю голову на руки, предварительно сложив их на столе.

Теперь осталось понять, чего я боюсь во всей этой ситуации.

О, неужели я боюсь неизвестности? А чего ее бояться? Воистину, все известно, чем мне и что грозит.

Я боюсь того, что я на мушке. Я боюсь того, что моя жизнь превратилась в кавардак. Я боюсь того, что кто-то хитрый и большой так легко проник и стал разрушать тот организм, что был моей, пусть и дерьмовой, жизнью. Я боюсь того, что мной крутят, как хотят. Я боюсь того, что я перестаю быть собой. Я боюсь.

— Гори оно все огнем! — воплю я на всю пустую квартиру и, вскочив с места, швыряю журнальный столик к противоположному углу комнаты. Тот бьется об стену и как-то неприятно сминается.

Икея, что с нее возьмешь. Нельзя сказать, что бы я этого не знал и, конечно же, мои ирландские предки сказали бы мне, что лучше купить дорого, но на века, но… но мой выбор Икея.

Итак, что я могу сделать? И что я должен сделать? Всего-навсего разыскать Левроу. Которого черта с два разыщешь, потому что он теперь крутой наркоторговец и понятия не имеет, что я тоже тут кручусь. Или имеет? Ха. Если верить той тетке, то она разыскала меня по его просьбе. Но! Что-то в свете последних события я ей не верю, странно не правда ли? Ох, Джин, ты такой недоверчивый.

Разыскать Конни. Должен же быть хоть какой-то ключик к тому, чтобы найти его. Как это сделать? Объявить всем, что старина Джин снова в игре и в доле? И толку то? Никакого. Дать объявление в газете? Мейл ищет Конни, звонить не позже десяти вечера и не раньше восьми утра? Тоже бред. Морис не читает газет. Еще варианты? Кажется, я пуст. О! уехать в Дублин и открыть овощную лавку! Вот только никто мне не обещал, что смена места обитания спасет меня от обещанных проблем. Так смутно и ненавязчиво обещанных, что мороз по коже. Но я готов ожидать уже чего угодно.

— Ты влип, пацанчик, — говорю я и, криво улыбнувшись, добавляю, — по уши.

Тут я сажусь опять на диван и понимаю, что больше не могу думать и искать какие-то ходы. Прийти к новой группировке и сказать — «Возьмите меня к себе, мне нужно к Конни»? Что за бред. Еще варианты?

Так, в сидячем состоянии, мой организм и вырубает меня.

Я сам не замечаю как засыпаю, так и не найдя ответа на главный вопрос — что мне делать? Или главный вопрос — за что? За что все это? Я же хороший, я поднимаю ободок унитаза, когда справляю нужду!

Во снах два вопроса переплетаются и вползают друг в друга, и я вижу двух змей из индийской задачки, тех самых, что равномерно поглощают друг друга, а затем неожиданно появляется Конни, который говорит разными голосами, но почему-то о прогнозе погоды.

Проснувшись, я понимаю, что в квартире я не один и, что, пока я спал, кто-то поставил журнальный столик на место, а меня уложил и даже накрыл одеялом.

Привстав, я всматриваюсь в темноту, но мне ничего не видно, будто на глаза одели темную повязку.

— Паркер, я поздравляю тебя, — говорит мне знакомый голос. Мужской. Кто-то сидит в кресле сбоку от меня. — Я не знаю, кто эта баба, но симпатичная. Не понятно только, почему ты сам меня найти не мог.

Это явно голос Конни, но то, о чем он мне говорит, мне непонятно. Да и Морис ли это?

— Сколько сейчас времени? — хрипло интересуюсь я.

— Четыре ночи. Не знаю, сколько ты спал, но заснул ты крепко. Я даже телевизор включал на полную громкость, чтобы ты проснулся, не помогло. Кстати, странно, что ты спишь с открытой настежь дверью.

— Она вроде закрыта была. Я точно помню, что ей Китти громко хлопнула, когда уходила, и я успокоился, что не надо вставать, крутить замки, — отвечаю я.

— Неудачи в любви?

— Неудачи по жизни, — отвечаю я, садясь и всматриваясь в профиль ночного гостя. Сильно похож на Мориса. Но как знать.

— Так кто эта женщина? — спрашивает похожий на Левроу человек. Или все же Левроу?

— Я не знаю, — отвечаю я и неожиданно вижу разгадку двух вопросов.

Первое — эта женщина ведет двойную игру.

Второе — этот голос может принадлежать только Конни и никому другому.

— Как ты меня нашел?

— Долго рассказывать. Я почти в панике бился, если честно. Эта баба умеет напугать. Сначала убеждала, что мне тебя искать нельзя ни в коем случае. А потом резко свои показания сменила. Наговорила мне, что у тебя куча неприятностей и что все капут, пора бежать спасать.., — усмехается Морис.

— Да? Мне тоже, — отвечаю я. Постепенно до меня доходит, что большая часть моих неприятностей преодолена. Вот он, Конни! Мне не надо его искать! Тотального слома моей жизни, обещанного ненароком, не произойдет!

— Интересно, для чего ей нужно было так агрессивно нас сводить? — начинаю размышлять вслух я

— Мне кажется, что я ничего не понимаю, — признается Левроу и поворачивается ко мне. Вокруг темно и я не могу понять, что мне кажется неправильным в его облике.

— Я включу свет? — спрашиваю я. Морис отрицательно качает головой.

— Не надо пока. Скоро рассветет, — говорит он как-то сухо.

Мы замолчали. Я пытался понять, что же принесет рассвет. Он что, растает как дым, как только солнце встанет? Вот только галлюцинаций мне не хватало!

— Значит, мы все-таки нашлись, — задумчиво бормочет Конни.

— Да, — подтверждаю я.

Мы молчим, и я понимаю, что я не так представлял себе эту встречу. Более того, в той встрече не было маячащей на заднем плане странной женщины, которая одним своим существование вгоняет в тревогу.

— Тоже думаешь о ней? — спрашиваю я.

— Да, — на этот раз коротко отвечает Левроу.

Мы продолжаем молчать.

За окном начинает светлеть, и постепенно я замечаю, что не так в Морисе.

Черная повязка на его лице скрывает левый глаз. Я вздрагиваю, как-то смутно догадываясь, что может под ней скрываться.

Конни замечает мой взгляд, морщится и говорит:

— Это долгая история.

Я киваю, не знаю, что делать, то ли отвести взгляд, то ли смотреть, чтобы не обидеть друга. Левроу откидывается в кресле и замолкает, будто собираясь с мыслями. И тут я решительно встаю и молча иду на кухню. Меня резко, как прилив, накрывает смелость, в глубине души я был все же уверен, что случиться какая-то чертовщина с рассветом. А это просто травма. Вещь неприятная, но материальная, понятная, физическая.

Как же я рад! Как же я рад, что обошлось без лишней мистики. Иначе я бы просто сдох.

Вернувшись, я ставлю перед ним бутылку пива. Свою я открываю, уже садясь на диван.

— Рассказывай все, — почти требую я.

Морис открывает свое пиво ключом, игнорируя открывашку, жадно отпивает и начинает говорить.