Нет вестей с небес (джен)

Вообще, я очень не люблю рассказывать о себе. Но, так или иначе, если я словил такой типично английский тон, то должен, наверное, представиться. Ну, вся эта английская мура из толстых книжек, написанных в девятнадцатом веке, про нищих, гуманизм, маленьких мальчиков и прочее, мне в детстве всегда была по фигу. Но, должен признаться, что, когда я подрос, то стал более просвещен, отчасти благодаря школе, в которую меня отослали, чтобы сделать человеком достойный, отчасти из-за того, что познакомился со старушкой из соседнего района, у которой было два главных качества, делающих ее незаменимой — и умением разговаривать с людьми и домашняя библиотека. Когда старая умерла, а это случилось через год, после того как меня отправили в школу, оказалось, что она оставила мне по завещанию коллекцию английской классики. Много-много томов. Но я их так и не получил, да, впрочем, не особо то они мне были и нужны — то, что мне было надо, я помнил наизусть. Это все лирика.

Так вот, обычно все начинается так — в один день, где-то в Англии, родился ребенок. Но тут я сразу выпадаю из ряда правильных и классических персонажей: я родился ночью и не в Англии, а в Ирландии.

В семье я был старшим ребенком и, если говорить откровенно, родился вне брака, за что меня постоянно и порицали, будто это мне не терпелось до свадьбы, а не старому Паркеру.

В общем, мы жили с матерью в пригороде Дублина, в старом доме, больше похожем на сарай и было нам, как мне кажется, неплохо. По детству я не помню, куда делся в тот момент Паркер, но подозреваю, что он мог служить в армии или заниматься еще какой-то подобной мурой. До моих пяти лет он не появлялся на пороге нашей халупы ни разу. Я даже и не знал, что у нормальных детей двое родителей, если честно. Хорошо помню день, когда я об этом узнал. Это было, как не странно, лето и, как не странно, ничего не предвещало беды.

Утром я, как обычно, играл в какой-то клумбе перед домом. У моей мамы есть идея фикс — она бы очень хотела сделать перед домом настоящий сад — с яблонями, вишнями и большим количеством цветом. Кое-какие сдвиги в осуществление этой мечты намечались, но, к сожалению, в какой-то момент мы все переехали в город, и ей пришлось довольствоваться садом на подоконниках. Но это все уже потом, а пока Паркер впервые навестил нас с момента моего рождения.

Итак, я играю на клумбе, скрипит калитка и на наш участок заходит какой-то явно нетрезвый мужик. Мама выходит к нему, они обмениваются репликами, суть которых я не могу уяснить, и заходят в дом. Я в недоумение, но продолжаю ковыряться в земле, как вдруг, этот мужик выходит из дома и направляется прямо в мое убежище. Не помню точно, почему я заплакал, но ревел я, по мере приближения его ко мне, все громче и громче, так, что, когда он попытался как-то подхватить меня на руки, обозначая наше родство, я уже валялся в истерике и истошно вопил, весь красный от напряжения и слез. Паркер явно растерялся и не знал, что делать. В итоге, только вышедшая на крик мама, подхватив меня на руки, смогла меня успокоить.

— Это твой папа, — заявила она мне, показывая на Паркер. Я всхлипнул и как-то внутренне понял, что ничего хорошего дальше не будет. Угадал.

Затем, Паркер опять пропал из нашей жизни, объявляясь лишь наездами. Не могу сказать, чтобы я сильно грустил. Появлялся он у нас, как правило, раз в месяц, чаще всего сильно пьяный и очень грубый.

Года через два, он остался в нашем доме, как постоянный жилец, муж моей матери и, что самое неожиданное для меня, как мой отец.

У нас так и не возникло с ним никаких дружеских или родственных отношений, скажем так, мы терпели друг друга ради мамы. Собственно, так оно до сих пор и продолжается. Единственный совет, который он мне дал в моей жизни, был произнесен им во время моего кратковременного наезда после окончания школы в отчий дом. Совет звучал примерно так: «Валил бы ты отсюда» — и содержал максимум информативности о его отцовских чувствах. Кстати, это был единственный возможный совет от него, которому я мог бы последовать. Все остальное, начиная от манеры говорить, заканчивая манерой напиваться после работы, мне претило.

Да, пить я тоже предпочитаю совсем иначе.

В общем, жили мы втроем, потом нас стало четверо, и у меня появился младший брат. По детству, Паркер-младший запомнился мне тем, что начинал реветь каждый раз, как только я собирался отойти от его кроватки. Не то, чтобы я был непоседой, но необходимость сидеть рядом с этим недоразвитым существом почему-то не прельщала меня совершенно. В итоге, я справился с этой задачей путем обмана — я клал на стул вместо себя причудливо свернутое одеяло, а потом медленно и очень тихо уходил из комнаты, чтобы Паркер-младший подмены не обнаружил. Обычно у меня получалось. Став старше бедный ребенок, которого назвали, кстати, Шоном, почему-то так и не утратил своей странной привязанности ко мне и постоянно стремился находиться рядом, участвуя в моих забавах и шалостях. Увы, шалуном и забавником я не был. Скорее уж, хулиганом.

К рождению моей сестры, мне уже было одиннадцать, я был весьма угрюмым и мерзким типом. Нет, правда, мой характер был ужасающе плох, я, абсолютно не стесняясь, прогуливал свои занятия в школе и этот вариант для школы был намного лучше, чем если я там появлялся. Я хорошо наловчился срывать уроки и не делать то, чего делать не хочу. А делать я не хотел ничего. Учителя меня терпеть не могли, но ничем не могли приструнить, потому сквозь пальцы смотрели на мои прогулы.

Но хулиганом, в полном ирландском понимании этого слова, меня назвать нельзя. Уличным мальчиком я был лишь отчасти. В бильярд не играл, стать моряком не мечтал. Все дело в неожиданном знакомстве, о котором я уже упоминал.

Да-да. Та самая тихая старушка, с домашней библиотекой.

Помимо библиотеки, у нее еще было три огромных кошки. Кошки были странные — очень спокойные и пугающе вежливые. Одно время, под влияние сборника сказок, прочитанных как раз у миссис Роджерс (так ее звали), мое детское воображение представляло их заколдованными лакеями при старой принцессе. Правда, возможность того, что я расколдую принцессу поцелуем в губы, как это делают принцы, меня не прельщала. Во-первых, я не был принцем, во-вторых, в морщинах миссис Роджерс весьма тяжело было найти губы. В-третьих, меня все устраивало в сложившихся обстоятельствах, а стань миссис Роджерс принцессой — чтобы я делал? В том возрасте принцессы казались мне абсолютно бесполезными существами. Не уверен, что я далеко ушел от этого мнения и после совершеннолетия.

Я клоню к тому, что я зависал у этой старушки днями и ночами, запойно читая то, что, оказалось, составляет золотой фонд мировой литературы. Окончилось все это чтение тем, что меня все же выгнали из школы. И, вот тогда, мама приняла волевое решение: отправить меня в Лондон, учится в школу для трудных подростков… Которым, почему-то, она все равно меня не считала. Не знаю, может, ей к тому моменту было уже очень сложно управляться с Паркером и младшими, и хотелось как-то освободить пространство, но, предпочитаю думать, что её волновало то, что я не хочу учиться и, таким образом, она хотела показать мне всю серьезность своих намерений по поводу моего образования.

Итак, меня отправили в Пуританскую школу для трудных подростков имени очередного святого, и я очутился, словно персонаж какого— то английского романа, в незнакомом городе, на вокзале, с чемоданом в руке и в ожидание того, что меня будет ждать в будущем.

В будущем меня ждало несколько месяцев скуки и новые знакомства.

Порядки в этой школе были, правда, весьма строгие, но не так уж активно за нами следили, чтобы предотвратить возможность «греха». Скорее, просто пытались запугать сразу, для облегчения своей задачи.

Контингент был соответствующий — исправить в них врожденное желание делать всякую дурь не мог никто, даже талантливейшие из педагогов. В общем и целом, одного моего взгляда на это стадо баранов стало достаточно, чтобы опознать в них продолжателей дела моего Паркера, оставшегося в Ирландии. Будущая прослойка общества, под название «отбросы», встретила меня, как им и полагается, недружелюбно. Но, судя по всему, я был весьма скучен и никому неинтересен, потому меня быстро оставили в покое все.

Все, кроме Левроу.

Морис Левроу или Конни, как его стали звать позже, был известен во всей школе, как забияка и драчун. Но, за все время пребывания в этой школе, я ни разу не видел, как Левроу хотя бы замахнулся на кого-нибудь, не говоря уже о том, чтобы ударить. О нет. Он заставлял драться других, умело стравливая, чтобы развеять свою скуку, давнишних врагов, недавних друзей… в общем, всех окружающих. Там, где он появлялся, постоянно случались свары. Но почему он прослыл именно «забиякой»? Тут надо поблагодарить серость и педагогическое чутье наших учителей, ясно ощущавших в этом мальчике какую то нехорошую способность. Прибегая на место драки, они видели хулиганов — и Конни, стоящего рядом с невинным видом. Никто не кололся в участие Мориса, но такие совпадения начинали надоедать. Разбираться же никому не хотелось. Так Морис и стал «забиякой».

Мы с Конни до странного быстро нашли общий язык и стали друзьями. Даже чуть больше, чем друзьями — мы научились вместе развеивать скуку и зарабатывать деньги. Кошку можно обстричь множеством способов — можно сделать это так, что она ничего не заметит, а можно так, что ей даже понравиться. Мы с Левроу делали ставку на второй вариант и большую часть средней и старшей школы придумывали схемы и планы, помогающие нам заработать на наших однокурсниках с наименьшими убытками для здоровья.

Именно тогда мы и ввязались в торговлю наркотиками.

Схема была простой — в тот выходной, что был у нас на неделе, мы выходили из школы и шли в намеченную заранее точку сбыта. Там мы брали «товар» и несли его обратно к школе. Для того, чтобы не палится с тем, что же мы распространяли в пределах учебного заведения, мы продавали то, что брали утром за воротами школы и еще успевали вернуться на точку, отдать положенный процент, взять нашу выручку, а так же вернутся в родные пенаты абсолютно чистыми от любой дряни, не заморачиваясь на том, как пронести какой-нибудь гаш мимо охранников и реализовывать его в стенах школы.

Учитывая, что такими схемами владели только мы, а так же, что продумывали мы наши маршруты и планы весьма тщательно, весьма скоро оказалось, что для местных наркоманов, мы — единственный лучик света в темном царстве. Это укрепляло наши позиции и давало возможность давить конкурентов в зародыше. Было, правда, кое-что еще.

Наш возраст.

Кто всерьез будет долго возиться с двумя несовершеннолетними пацанами? Серьезным дядям, да и простой уличной шпане, это совсем не к чему, потому, вовремя сообразив, что необходимо быть полностью готовыми к любым видам неприятностей, мы с Морисом задумались. Физической силой мы не отличались и, при желании, нам вполне могли всыпать по первое число и отнять товар, во время нашей «прогулки», недобрые ребята из соседних районов. В наши тринадцать, мы уже кое-что секли в том, что касается бизнеса или «бытовой политики», как мы это называли между собой.

Конни, правда, был еще большим любителем психологии и психоанализа, читал Фрейда и вел дневник, куда записывал снившийся ему хлам, но в данном случае нам помогла простая ирландская смекалка. Я сразу понял, что для того чтобы нас не кинули и мы не остались за бортом, нам нужно собрать вокруг себя серьезных ребят и стать реальной силой. План был хорош всем, кроме того, что мы понятия не имели, где взять «серьезных ребят» и как поставить себя так, чтобы с нами — несовершеннолетними пацанами — считались и наш налаженный бизнес не прогорел где-то в подворотне Лондона, после того как нас хорошенько отпинают кокни.

Как не странно, но команда наша подобралась сама, как только мы в ней заинтересовались.

Первым к нам примкнул Юрий — здоровенный русский парень, как говорили, из интеллигентной семьи, но с неизменно бандитскими наклонностями и любовью к двум вещам — хорошо помахаться и хорошо выпить. И то, и другое ему удавалось редко, но метко. Ему было что-то около шестнадцати, он был ростом около семи футов и весил как хороший лось, стригся налысо, любил носить безрукавки на голове тело в любую погоду, — видимо, стремление похвастаться мускулами на руках было сильнее, чем стремления одеваться по сезону. Он был не глуп, но исключительно ленив и очень ценил свое личное пространство и время, которое берег, чтобы тратить на сидение перед телеком и просмотр футбола или идиотских британских шоу. Мечтой его было безыдейное стремление к простой и денежной жизни, в идеале, в которой, он должен был так же лежать на диване и получать приличные деньги, чтобы продолжать лежать на диване. Наркотиками он не баловался, потому о его личности мы знали только из многочисленных слухов и общих отчетов кураторов о работе классов, в последнюю пятницу каждого месяца. Дрался он каждую неделю, не признавая никаких правил. Почему-то его считали очень кровожадным типом. В общем, нам было весьма боязно кидать ему наше предложение о сотрудничестве, но, на наше удивление, он принял его весьма добродушно и согласился сразу. По сути, у него даже не возникло мысли, что он влезает во что-то противозаконное. Такая первая удача взбодрила нам с Морисом, и мы начали искать еще кандидатов.

Следующими нашими помощниками стали два парня, опять старшеклассники, которые прекрасно говорили на кокни, и корчили из себя уличных отбросов. Тут наш расчет был весьма прост — любой уличный парень никогда не откажется ввязаться в сделку, которая сулит легкие деньги. Пусть даже она незаконная. Тем более, если она незаконна. Ребята были, к тому же, из нашей клиентуры, но не настолько безнадежны, чтобы их пришлось опасаться. В суть дела они врубились быстро, согласившись работать с нами. На их счет у нас долго были сомнения, все же они не внушали нам доверия, мы вполне были готовы к тому, что Ричардсон и Зюйвенд нас могут подставить, но наши ожидание не оправдались. К счастью, конечно же.

В конечном итоге, мы взяли к себе еще трех человек и на этом набор «банды» был закончен. Это повлекло за собой определенные последствия, как например, то, что наше дело пришлось расширять, и, с тех пор, мы приторговывали не только в нашей школе, но и в близлежащий районах. Хорошо, что старшеклассники пользовались большей свободой. Второе состояло в том, что мы превратились в весьма неплохую команду, настолько неплохую, что даже после окончания школы Юрием и остальными, мы все равно продолжали работать вместе.

Главой был Левроу, обладающий потрясающим умением убеждать людей и, что еще более важно, умением находить нужные связи. Если быть честным, то Левроу — один из тех, кто мог бы в душу без мыла залезть, если уж на то пошло. Эта его способность нам помогало ни раз и выручало из дурацких ситуаций постоянно. В общем, общий багаж опыта и связей был получен именно из-за его подвешенного языка и умения быстро соображать.

Вместе мы продержались очень долго. Ближе человека, чем Левроу — позволю себе сентиментальный выпад — у меня не было никогда.

Но за полгода до нашего окончания школы, Конни просто-напросто уехал в неизвестном направление, никому ничего не сказав. Как сказали мне кураторы — в школу пришло письмо от его отца, в котором тот уведомлял дирекцию, что Морис Левроу, по желанию почтенного родителя, переведен в другую школу.

Доучивался я без него. Но дело наше продолжал — и из-за глупой веры, что Конни вернется и все будет по-старому и из-за того, что, втянутые нами во все это, Юрий и остальные весьма недвусмысленно попросили меня ничего не сворачивать и не лишать их занятия. Да и потом те люди, которые стояли выше нас, тоже были бы недовольны, если мы вдруг заглохли. В таком вот душевном раздрае, я закончил школу.

Мне было семнадцать и надо было придумать, как жить дальше. В колледж я не собирался, так как денег в семье не было, а стипендию мне никто не собирался давать. Всерьез становиться дилером? Как-то я все еще думал об этом, как о небольшой афере, которая не должна была стать моей жизнью. Потому, оставшись на распутье, я сделал то, что не особо хотел делать — на некоторое время вернулся домой, в Ирландию.

Нельзя сказать, что за время своей учебы, я ни разу в отчий дом не возвращался. Возвращался, потому, как на каникулах деваться все равно было некуда. Но, если быть откровенным, то, эти приезды никакой радости не приносили ни мне, ни семье. Мы с Паркером обычно начинали собачиться ровно к тот момент, когда попадались друг другу на глаза, мать начинала нервничать и, в итоге, орала на меня. Шон крутился около и смотрел на меня преданными глазами щенка-спаниеля, а младшая, которая в отличие от Шона меня терпеть не могла, начинала рыдать, едва только я к ней приближался. Хотя конфеты, которые я ей покупал в Лондоне, поедала быстро, не делясь ни с кем. Воссоединение с семьей получалось печальным фарсом и я, садясь в поезд, уже начинал мечтать о том моменте, когда я смогу уехать обратно. В заключение всех бед, мама своим непонятным шестым чувством очень точно почувствовала, что я втянулся в какую-то аферу. Верить в то, что стипендии школы мне хватает на разные мелочи жизни, вроде новых шмоток и прочих приятностей, она не хотела и смотрела на меня подозрительным взглядом, в котором мелькал один единственный вопрос: «Не хочешь ли ты мне что-то рассказать?». Я рассказывать ничего не хотел, и мы вздыхали с ней с облегчением, когда мне приходило время возвращаться в Лондон.

В общем, в тот раз, прибыв домой после школы, я пробыл там рекордно маленький срок, всего неделю, после чего отправился обратно в Лондон. Попытки найти работу не увенчались существенным успехом: там, куда меня брали, мне работать не хотелось, а куда хотелось меня не брали. В итоге мои мучения закончились тривиально — Юрий, нашел меня и предложил снова войти в долю.

В наркоторговле, прошло еще два года, я встретил Дженет, с которой, как я уже упоминал, у нас не вышло ничего путного, хотя она даже маме, кажется, нравилась. Затем я попытался завязать и начать жить честно, но ситуация на рынке труда совсем не изменилась, а жрать хотелось. Пришлось снова заниматься тем, к чему я привык. Все эти метания совпали с уходом Дженет и еще с рядом неприятных фактов, о которых говорить не очень хочется. Я вернулся снова к своему привычному делу, но, в этот раз, собирался провернуть сделку в особо крупном размере, связавшись с контрабандой и несколькими весьма угрюмыми типами, пообещавшими мне за умеренную, по их мнению, сумму «крышу». К сожалению, каким-то образом, нас «засветили». Пусть, в итоге, мне пока что только намяли ребра, про то, что случилось с товаром, я еще не знал.

Это могло грозить мне очень крупными неприятностями. И именно об этом я думал, когда выходил из паба Джо.

А, ну еще всплыло имя Конни, что конечно было приятным воспоминанием из прошлого, однако, процент упоминания его имени вокруг меня возрастал, а я не мог понять, чем же, какими неприятностями мне это грозит.

Именно таким было положение дел, на начало этой истории. Не знаю, чего можно было ожидать от вступления, но да, признаю, все это была весьма скучная биография.