Нет вестей с небес (джен)

— В тот года, когда я ушел из школы, я долгое время не мог понять — почему так резко и неожиданно мои родители сменили гнев на милость и стали стараться сделать вид, что я такой же, как и дети из их окружения.

Тут, в Англии, у меня была уже нормальная, отлаженная жизнь, друзья, и мы неплохо проводили время, но меня перевели на последние полгода в чахлый Швейцарский пансион, и я понял, что жизнь не такая веселая штука, как мне всегда виделось.

На само деле, там оказалось все совсем так же, как и здесь, поменялся только контингент. Большая часть школы была поделена на границы между несколькими «кланами» и почти все учащиеся были так же строго поделены по иерархии. Если ты думаешь, что это было чинным местечком, ты серьезно ошибешься.

Различие между теми торчками, которые составляли нам кассу и теми, кто развлекался там лишь в одном — у тех, есть достаточно денег для того чтобы вовремя бросить свои опасные увлечения. И достаточно возможностей для того, чтобы заняться чем-нибудь еще, помимо увлечений молодости. В общем, я оказался в самой гуще развлечений золотой молодежи.

Не все там было так уж плохо, я достаточно быстро сконтактировался с теми, чья деятельность уже много поколений была не совсем чиста и, собственно, когда пришла пора, именно они и помогли мне снова вернуться сюда.

А так — я вернулся домой, в Мюнхен, с дипломом этого пафосного заведения и абсолютно без представления, что мне делать дальше. Дальше родители имели свои виды, в итоге, не успел я опомниться— я уже за океаном, изучаю юриспориденцию в колледже Дюпон, месте столь же пафосным, как и этот пансион.

Отец недвусмысленно намекнул мне, что у него на меня большие планы, особенно в связи с тем, что старший мой брат, мальчик всегда примерный, оказался геем, и был отцом вычеркнут из завещания и из жизни. Мать, как обычно, с таким решением смирилась и даже приняла на себя часть вины, решив по видимости, что в наклонностях моего брата виновата от чего-то она. В общем, грустная вышла история.

Итак, я в штате Вашингтон, в самой клоаке мирового политиканства, сижу на зеленой траве, в демократичных джинсах, грызу травинки и ощущаю внутренне полною и бесконтрольную панику. Юристом я быть не хочу, кем хочу быть — не знаю и та жизнь, что пророчит мне мой отец мне совсем не по душе.

В Англию мне дороги нет — отец говорит, что Америка — его выбор, а я совсем растерялся и даже не помню, как ему возражать. Более того, что еще ужасней, я под суровым контролем своей старшей двоюродной сестры и ее компании, которая сообщает в семью, о всех моих передвижения и поползновениях. Паркер, если бы ты меня в этот момент видел — тебя бы передернуло бы. По семье проходит негласный приказ забыть о том, что я когда-то был трудным подростком и учился с английским отребьем. Никаких связей с той школой, никаких моих встреч с бывшими однокашниками, никаких контактов со знакомыми из той моей жизни. Если честно, у меня было ощущение, будто мне старательно подчищают даже память, пытаясь заменить мои воспоминания фальшивыми. Откуда— то вылезают добрые тетушки, убеждающие меня, что я проводил у них каждое лето в их поместьях, которых я тоже не помню, появляются друзья, одетые в дорогие костюмы и любящие до зеленых чертей в моих глазах спорить на политические темы. А главное — это беседы с психологом по душам два раза в неделю, с обязательной отчетностью, доставляющийся в виде доклада отцу на стол. Все мои сны, все мои мысли тщательно обжевываются и поворачиваются так, как было выгодно. О гомоэротических подтекстах ни слова — психоаналитик умный дядька, знает, чем это все может обернуться, о моем старшем брате он уже наслышан. Я тихо радуюсь тому, что в череде найденный у меня комплексов и побуждений нет хотя бы этого, и, потихоньку, схожу с ума. Психоанализом я увлекся давно, ты знаешь, но такой мути я не слышал никогда. Да и никогда и не представлял себя на койке пациента, если уж на то пошло. Я вроде всегда был парнем крепким.

Под таким прессингом я жил около года, пока не понял, что, либо я сейчас сдаюсь и становлюсь тем Левроу, которого был бы так рад видеть мой отец, либо что-то меняю и остаюсь тем, кем являюсь на самом деле. Конечно, второй вариант был для меня предпочтительней.

Следующие полтора года я старательно усыпляю своих контролеров и веду себя паинькой, про себя ищу методы, как я могу обойти все те заборы, что воздвигнуты между мной и возможностью жить так, как я хочу. Я начинаю хорошо учится, выигрываю какие-то конкурсы, вступаю в какое-то идиотское университетское братство и даже завожу себе невесту из ближайшего окружения своего отца. Неглупая девица, чуть старше меня, вяло целуется, но с радостью, позволяет мне тратить на нее многочисленные кредиты, выданные мне счастливым папашей. Попутно я откладываю деньги, на случай, если найду способ рвать когти из этого трагифарса.

Возможности представляются смутными, так или иначе — полный разрыв с семьей мне обеспечен, но что делать дальше?

Как я уже упоминал, Джина— моя девушка, была совсем не глупа и мои терзания с пугающей легкостью раскусила. Дальше ей нужен был лишь небольшой анализ моего поведения и в итоге, я нахожусь перед выбором — либо она сейчас же со мной рвет и распространяет слухи о том, что со мной все совсем не в порядке, либо мы— женимся. Меня не устраивал ни один вариант из предложенных ею. Но я соглашаюсь на второй, надеясь на долгою помолвку, которая в итоге сама сойдет на нет. Родители плачут от радости, мы с Джиной выглядим просто по-ублюдски, в конечном итоге, мы переиграли с ней в стремление пожениться и в изображение влюбленных, родители, не желая нас разлучать ставят срок свадьбы на самое ближайшее время, за которое можно приобрести платье, созвать гостей и устроить торжество. Моей свободы остается от силы два месяца. Я уезжаю в Дюпон с пониманием того, что меня ждет какая то фигня в будущем. Абсолютная.

Что меня так тянуло в Англию? Я не мог себе это объяснить. К школе я не испытывал никакой привязанности, ты помнишь, что приступов восторга от самодеятельности или наших выдающихся педагогов, у меня не наблюдалось. Терпеть я школу мог, но в остальном… Наши с тобой дела? Я, наверное, мог бы все обустроить по-другому, сделать шаг в другом направления. В принципе, я понимал, что ты сам не будешь тянуть и дальше эту волынку, в тебя стремления к таким делам не особо заметно, если быть честными. Да и дела я мог вести и в одиночестве по большому счету. Наверное, все-таки я тосковал по всему сразу — и по нашим делам и по беззаботной жизни, по ребятам, да и по тебе.

В общем, нас поженили, я и сам опомниться не успел как все случилось. Родители рады, родственники рады, псевдодрузья рады. Джина и я в прострации.

Насчет меня все ясно, а с ней-то что? Интересуюсь, когда сидим уже в номере где-то на островах, куда нас отправили в свадебное путешествие. Джина начинает реветь, будто это я ее замуж силком волочил. В общем, брачную ночь мы провели на славу — жена сидит, ревет, я ее пытаюсь успокоить, словом, кошмар какой-то. Проговорили до рассвета, оказалось вот что — женихом ее должен быть мой старший брательник, они даже походу были обручены. Но про пристрастия брата ты знаешь, а она себя такой опозоренной почувствовала, что все равно решила с нашей семьей породниться. А поняв, что я по сути тоже к ней весьма равнодушен (в той степени, в которой можно быть равнодушным к красивой девушке и приятной собеседнице), решила, что уж второго Левроу она так просто не уступит никому. Женщины!

Да к тому же, еще кое-что открылось — матушка моей благоверной, оставила после своей смерти завещание, по которому в наследство моя красотка вступала либо в двадцать пять, либо после замужества, с разрешения мужа. А просить денег у опекунов ей очень надоело, вот она и решила все свои проблемы через меня решить. Но пообещала, что как только все уладит — спокойно даст развод и мне мешать ни в чем не будет. Я, конечно, опешил ото всего этого, но в итоге свыкся с мыслью, что не один я могу какие то свои дела вести при помощи других людей.

Я ее почти полюбил, к тому моменту, когда мы подали на развод. В итоге, моя семейная жизнь продлилась год, и вот в девятнадцать с небольшим, я становлюсь снова холостым и беззаботным. Разводимся из-за каких-то разногласий, но по большому счету, прожили бы мы еще столько и безо всяких разногласий, дело было в том, что Джина неожиданно влюбилась, а мужем рогоносцем мне становиться все же не хотелось. На ее второй свадьбе я был, кстати, почетным гостем и мы с ней неплохо общаемся, когда выдается случай.

Но хватит про мои личные дела. Тебя, наверное, это не так чтобы сильно интересует. Как я попал обратно в Англию — долгая история, где-то подврал, где-то нашел нужные связи, связался со знакомыми по пансиону, пошлялся по разным злачным местам. В итоге, нашелся человек, которому было нужен кто-то кто в английских делах разбирается и обладает достаточным нахальством. Как ты догадался, это оказался я — снова в нужном месте, в нужное время. Зачем мне это? А как бы я еще тебя нашел, скажи мне на милость? Ты же мне даже адрес своего дома ни разу не говорил, а в школьном журнале, насколько я помню, адресов не писали. В общем, только так. Хотя я, конечно, понимал, что ты при возможности ускользнешь из этого бизнеса, но оставались еще Юрий и остальные, они то наверняка что-то должны знать.

И вот, я в снова в Англии. Семья моя, конечно же, не в курсе, чем я занимаюсь последние годы, но им это только на пользу — известия такого рода особо никого не радуют. Конечно, они несколько удивились, что я тут решил обзавестись недвижимостью, но мне как 21 стукнул — вроде уже никто и не указ. Отец ворчал, но не противился.

Но тут вышла заминка. Те люди, которые на этой земле давно, конечно, были не рады нашему вторжению. Ох, огребли мы проблем. По полной огребли, мужик. Мордочку мне хорошенько приложили к утюгу, думал, без лица останусь, но ничего, не задело вроде ничего важного. Не болит. Только глаз потерял. Помяли мне бока, честно скажу. И не только мне. Только в итоге, конечно, все эти головорезы сдались и вот я тут. Начал я тебя искать. Точней, всех вас, но тебя особенно. А потом начались звонки.

Точней, первый раз, я как вырвался, мне подсобила одна тетка. Мне на редкость было плохо, сам понимаешь, рожа — просто из фильмов ужасов, а она сама подошла и помогла до больницы добраться. Потом позвонила и начала говорить, что она про тебя что-то знает. Причем так уверено, будто понятая или друг твой. Говорила, что мне тебя искать — себе во вред, что чуть ли ты подставу эту мне кинул. Не то, чтобы я поверил, но в поисках своих обороты сбавил. Да и рассердился немного. Только потом дошло, что это подстава какая-то после того как она позвонила еще раз. И еще раз. Часто вообще она мне в последний год названивала. Я даже сам удивился, когда понял, что я еще и трубку беру на ее звонки. Попытался проследить— но что там, пшик. Глухо. Кто звонит, откуда, непонятно. Наконец она мне сказала, что мне тебя искать надо срочно. Беда иначе какая-то случиться, в общем, очень туманно мне намекнула на всякого роды проблемы. Мне уже так надоели все эти загадки, что я был готов все бросить. Но искать тебя все равно нужно.

А недавно прослышал про то, что некая группа везет сюда контрабанду. Почему-то сразу о тебе подумал. Поговорил с Юрием и прочими— тишина, гладь, будто ты тут и вовсе не причем. Но размах то явно твой. Они без тебя совсем мелочевкой занимались. А тут серьезное дело. Ты всегда умел планы состряпывать. Мой шеф беситься, ищет какой-то выход, я старательно делаю вид, будто его тоже ищу, на самом деле, думаю, как на тебя выйти.

Вышел. Не поверишь как.

Зовет меня мой шеф и говорит — я, говорит, выяснил две вещи. Первая, что за всем тем делом, что у нас как кость в горле ответственен на территории Англии некто Мейл Паркер, а вторая то, что ты, Конни, где-то засветился, и попало твое имя в списки разыскиваемых преступников. Так, что, друг, не обессудь, но если что случиться — выручать тебя будет тяжеловато. Как, где засветился — неясно, но мне-то уже эти нюансы не столь интересны. Больше твое имя цепануло. Но, думаю, мало ли что, может, кто себе псевдоним такой взял. Всякое бывает, тем более твою причастность все так яро отрицали.

В общем, я маялся, маялся, а потом, в конечном итоге сегодня взял Юрия за грудки и хорошенько потряс. Он, наверное, сейчас на меня дуется, сидит, пришлось немного ему пригрозить — больше я с этим здоровяком ничего сделать не смог бы, сам понимаешь.

В общем, пришел я к тебе — дверь настежь, ты спишь как дитя.

Безалаберный, как был, так и остался, — резко закончил Конни.

Я помолчал, потом проговорил:

— Вижу, времени ты не терял. Я чертовски рад, что вышло именно так и мы все-таки нашлись. Но ошарашен, не скрою.

Я допил пиво и поставил его на пол. Понятно было мало что.

На полу что-то белело. Предчувствие не обмануло меня — поднял в с пола это что-то я обнаружил очередную записку. Морис внимательно следил за тем, как я разворачиваю листок.

Написано там было следующее: «Конни оказался находчивей. Вы нашлись — следующий ход почти предугадан. Будьте осторожней».

Я чертыхнулся и кинул листок Морису. Тот прочитал и нахмурился.

— Мне это не нравиться, — признался он.

Общее настроение опять упало.

За окном начинало все ярче разгораться солнце.