Восемь комнат (гет)

Музыкальный пентхаус из стекла на сорок пятом этаже в Нью Йорке. Слева вырастает Эмпайрстэйт билдинг. Габаритные огни на небоскребах отгоняют облака, самолеты и дурные сны. Улицы с желтыми такси и номерами вместо названий расстилаются далеко внизу. Зеркальная полоска залива видна даже отсюда. Кошки не ездят на лифтах, поэтому я почти никогда не спускаюсь вниз. Здесь есть крутая современная музыкальная установка, старый проигрыватель, граммофон, стопки дисков, кассет, пластинок. В основном джаз и рок, но что-то классическое осталось от отца, который держал целую комнату со старыми музыкальными инструментами. Еще он умел играть на пианино. Я не умею, и пианино теперь стоит в какой-то из запертых комнат. На нем слои пыли. Иногда до меня и позже, до нас с Мелоди долетают призраки игры. Мы пытались найти ключи, слышали его через стену в Нью Йорке, но так и не нашли. Пианино может наигрывать само простенькие мелодии Баха или Fur Elise Бетховена. Нет стульев или стола. Я обычно слушаю музыку лежа на полу или сидя на напольных подушках. Она распространяется по-разному. Тихими мелкими волнами от граммофона, крутящего старые пыльные пластинки. В основном это вальсы и что-то из эстрады шестидесятых. От музыкальной установки исходят радиальные широкие волны, в моем представлении разноцветные. Какие-то треки кажутся мне синими, иногда красными. Особенно люблю слушать здесь музыку на полу, смотря на текущие по стене струи дождя, подсвеченные неоновыми огнями города, расстилающегося внизу. Я особенно любил Ludovico Enualdi и SOAD. Мелоди принесла с собой Gorillas и мне понравилось. Когда Мелоди уходила гулять по Нью Йорку, я провожал ее до скоростного лифта, стоя на пороге. Почему-то мне казалось, что этот город не любит бродячих кошек.

* * *

Мы встречались с Мелоди наверное, пару месяцев. В Брюсселе наступила зима, и город украсился рождественскими гирляндами. Мелоди иногда уходила домой, но я неизменно провожал ее в облике кота и иногда даже оставался у нее. Ночью я сворачивался клубком у нее в ногах и слушал ее дыхание. Она заново привыкла ко мне, как к человеку в кошачьем облике и уже почти не стеснялась. Мелоди все так же пропадала на учебе, но решила бросить работу в кафе. Так что после учебы мы обычно бродили по улицам с ее старым фотоаппаратом. После рождества Мелоди все чаще оставалась со мной в комнатах. Я уже почти не опасался за ее переходы из одной комнаты в другую. Казалось, мой мир принял ее. Потом Мелоди переехала ко мне. Было удивительным поначалу видеть ее вещи среди обычного антуража комнат. Мы пили чай, кофе, читали, Мелоди проявляла фото, готовилась к занятиям. Я постепенно вникал в ее учебу и помогал набирать на ноутбуке доклады. Мы делали так, что у нас двадцать четыре часа в сутки в окно светило солнце. Иногда делали так, что солнце сутками не показывалось из-за горизонта. Мы кочевали по континентам вдогонку за ночью. Мы засыпали рядом в разных городах, прижавшись друг к другу. Я был счастлив, просто созерцая в полумраке несколько часов подряд ее шею с несколькими коричневыми родинками и разметавшиеся по подушке волосы. Но теперь у меня были руки, пальцы, губы. В такие бессонные ночи мне отчаянно хотелось стать человеком. Мне не нужны были ни моя кошачья свобода, ни мои комнаты. Я просто хотел все время быть рядом с Мелоди.