Полет колибри (гет)

После Рождества Долли повезло. Одри замолвила за нее словечко одной своей клиентке, жене адвоката, и Долли взяли мыть полы сначала в его контору, а после и в соседнюю. Конечно, с непривычки было тяжело: ломило спину, болели шрамы, кожа на руках быстро пришла в ужасный вид. К тому же Долли поначалу боялась и адвоката, мистера Шарпа, человека слишком уж ироничного, к тому же редкого аккуратиста, и даже его красавицу-секретаршу, которая точно боялась сказать хоть словом больше, чем ей предписывалось контрактом. Долли казалось, они оба наблюдают за ней, презирают ее, смеются. Но она заставляла себя не думать об этом, и скоро стало все равно.

Зато больше не приходилось слишком много о том, надолго ли еще хватит денег, которые Долли выручила в Нью-Йорке за серьги. Да к тому же оставалось достаточно свободного времени.

Ближе к февралю нашлась еще одна подработка, причем совершенно неожиданная. Начался традиционный городской карнавал, и к Одри все чаще стали забегать друзья, соседи, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей, чтобы она сделала им прическу, помогла превратить будничное платье в карнавальный наряд или как следует загримироваться. Платили за это почти символически, иногда вовсе оставляли только угощение. Долли сперва держалась в сторонке, потом стала помогать шить, потому что Одри уж слишком никому не отказывала. Но как-то, когда подруга, договорившись заранее, у себя в комнате сооружала прическу очередной "направленной по знакомству", к ним заявилась не кто иная, как Руби Уорлинг — племянница патронессы Одри и, насколько могла судить Долли, редкая вредина и сплетница.

— Я думала, Одри поможет мне загримироваться, — пролепетала она, входя. — Я ускользнула из дома и иду танцевать с одним парнем... Хи-хи! Он просто душка. Одри мне поможет или... Она занята?

Раскосые глазки Руби блеснули любопытством, лисий носик дернулся. По непонятной Долли причине Руби терпеть не могла Одри и постоянно наговаривала на нее тетке. Так что определенно не стоило показывать, что Одри принимает клиентов сама.

Ну что ж, иногда Долли приходилось играть и бесстрастие.

— Одри срочно вызвала соседка. Она даже плаща не успела накинуть, — за взглядом Руби, метнувшимся к вешалке, тоже пришлось следить.

— Ну я могу подождать. Время еще есть.

Этого еще не хватало! Но как заставить ее уйти? Или...

— Может быть, я сама помогу тебе загримироваться? Ты же знаешь, я в этом разбираюсь. У тебя все с собой — белила, румяна, краска для бровей?

Узкое личико Руби чуть вытянулось.

— А я не буду выглядеть, как уличная женщина?

— Ты будешь выглядеть, как актриса на сцене. Идем.

Грим, с одной стороны, как помнила Долли, крадет красоту у тех, кто ею обладает от природы. С другой — он преображает невзрачное лицо, делая его по крайней мере броским. Конечно, важно не переборщить, и понятное дело, Долли не была большой мастерицей, ведь раньше гримировали только ее саму. Но Руби, кажется, вполне устроила белая маска с чахоточными пятнами на щеках.

— Погоди, — Долли спешно достала из гардероба длинную лиловую вуаль. — Одолжу тебе, покуда карнавал не кончится. Довершит образ.

Руби оставила десять центов и ушла, очень довольная. Одри, к счастью, успела услышать ее голос и не шумела, а клиентку выпроводила через черный ход.

Вскоре они договорились распределять работу: шили вместе, Одри причесывала, Долли гримировала. Однажды, накануне общего для обеих выходного, подруга выгребла из сундука какие-то лоскутки, бахрому, ленты и заявила, что им нужно нашить масок, а еще напечь булочек: завтра отправятся торговать на улицах вместе, сколько ни продадут — прибыль пополам.

— Понимаешь, мне побольше денег нужно сейчас, Гек обещал приехать, — пояснила Одри. Заметив, что Долли насторожилась, серьезно прибавила:

— Бояться его не нужно. Он почти джентльмен, а главное — хороший человек.

Что ж, может, и тот, про кого все говорили, как про игрока и гуляку, мог оказаться хорошим человеком.

Перед завтрашним нем Долли волновалась. Толпа — это ведь почти то же, что было в театре, и тоже будет музыка — она и так весь карнавал почти не смолкала — и это явное ощущение сотен взглядов, устремленных на тебя... "Но вы же там будешь не одни такие. Не глупи. Тебе нужны деньги, и Одри следует помочь — к чему все эти волнения?" Наверное, Долли не смогла бы уснуть, но возня с масками и булочками ее ужасно утомила.

Наутро Одри распустила по спине черные кудри, лишь слегка подколов их, надела крупные, тяжелые серьги, накинула на плечи шаль, голову повязала пестрым платком и велела Долли сделать так же.

— Надо же кем-то нарядиться. Цыганками — проще всего.

Раньше Долли немедленно представила бы, что проснулась на заре в драной кибитке и теперь бродит по ярмарке, предлагая погадать. Сейчас у нее было на это сил, но все же, когда она глянула в зеркало, захотелось улыбнуться. Красота ее постепенно возвращалась, пусть взгляд теперь кололся даже в отражении.

Дожди и пронизывающий ветер давно сменились ясной, теплой, солнечной погодой. Весенние лучи играли на золотых серьгах Одри, заставляли вспыхивать золотом среди зелени и пурпура желтые флажки и одежды прохожих, желтую медь духового оркестра, проезжавшего в повозке. Уже распускались цветы, наряжая клумбы и палисадники; птичий гомон то и дело прорывался сквозь музыку и оживленный говор — на улицах Нового Орлеана точно вечно говорили все разом. Одри раскланивалась с прохожими, предлагала им товар то по-английски, то по-французски, то вовсе на непонятном Долли языке, то закатывала глаза от аромата булочек, то приближала к лицу очередного покупателя маску, оценивающе щурилась, цокала языком. Торговля шла бойко, а Одри успевала вертеть головой, указывала Долли то на фокусника, то на акробата.

Она была точно сердцем, пульсом кипевшего вокруг праздника, и не верилось, что это была та самая испуганная девушка, которая позавчера, побледнев, рассказывала Долли, что старую Присси нашли мертвой, будто бы уже давно погибшей, и будто бы в этом точно замешан Ку-Клукс-клан. Страх и горе растворялись в празднике, забывались среди него. И вот уже Долли так же принялась вертеть головой, раскланиваться с прохожими и предлагать товар, даже вполне весело улыбаясь.

К трем часам они распродали все булочки и маски, так что отправились домой, еле ступая. Но там отдохнуть сразу же не удалось: явились обедать доктор Морган и доктор Крейл.

Оба они время от времени так и столовались у Одри. Долли была счастлива видеть доктора Крейла, что же касается доктора Моргана, презрение и отвращение к этому человеку, вспыхнувшие после рассказа доктора Крейла, давно угасли. Сейчас он держался очень ровно, а потому стал Долли безразличен. Лишь не так давно он предложил ей несколько книг, и она согласилась: у Одри книг было мало, и по большей части — детективы и бульварные романы.

Сегодня пока ждали кофе, доктор Морган спросил Долли, как ей книги. Она поблагодарила вполне искренне.

— Перечитываю сейчас "Алую букву". Приятно освежать памяти то, что когда-то понравилось.

— Понравилось? — удивилась Одри. — Но там ведь про дурную женщину. Дурную и глупую. Бабушка Пелажи назвала бы ее... — тут она прикусила язык. — Но, конечно, как с ней поступили, всё равно нельзя поступать ни с кем.

Доктор Морган снисходительно улыбнулся ей и снова обернулся к Долли.

— Должно быть, вас больше всего впечатлила Эстер?

— Ну разумеется, — Долли помедлила, но все же решила признаться. — Когда-то я мечтала, что однажды сыграю ее в кино или на сцене.

Одри подняла брови и удивленно покачала головой. Доктор Морган опер подбородок на сцепленные в замок руки.

— Право, я не уверен, что по этой книге вышел бы достойный спектакль или тем более фильм. Как передать никому не видимые муки Димсдейла, его чудовищные угрызения совести?

— Которые, однако, не помешали ему смотреть, как мучают его любимую женщину, — отозвался доктор Крейл, до того листавший принесенную с собой газету.

— Он поступил малодушно, согласен. Однако сам себя наказал за это. Клеймо, позорный столб, тюрьма были всегда с ним, в его сердце.

Доктор Крейл фыркнул.

— По-моему, разглагольствования о муках совести — это отговорки для тех, кто никогда в жизни не рискнет понести настоящее наказание. Добровольно пойти к позорному столбу или в тюрьму. Да что там — вообще не рискнет сделать настоящее дело! Зачем? Он сам от себя откупился, видите, ему стыдно, его совесть мучает, отстаньте от него уже! А то и пожалейте, он же страдает, несчастный!

— Но ведь и вправду страдает, доктор Крейл, — мягко возразила Одри. — И вообще, что же, люди по совести вовсе не поступают? Как раз наоборот. Вот они ошибутся, потом им стыдно станет, они и исправят все.

— При всем уважении, мисс Марвуд, я больше чем уверен, что делом исправляют ошибки именно те люди, которые не тонут в самобичевании. Оно, по сути, такая же жалость к себе. Но вот скажите, доктор Морган, вам ведь случалось терять больных из-за своих ошибок?

Доктор Морган коротко кивнул.

— И что же вы говорили себе при этом? Неужели каждый раз каялись, как в убийстве?

Под взглядом голубых глаз, отливавших сталью, доктор Морган смутился.

— Нет, я не каялся. Не позволял себе. Я спрашивал себя, какой у меня выбор? Или я живу дальше и приношу пользу, или застываю и впадаю в отчаяние. Я не считал, что имею на это право, да и справедливым не считал тоже. Я ведь пытался помочь. Но, возможно, вы все сочтете меня бессовестным и циничным за подобное признание.

— Да что вы! — Одри взмахнула руками. — Кто мы такие, чтобы вас судить? Ну, я имею в виду, мы с Долли. Да и доктор Крейл — извините, доктор, но все-таки вы еще столько не прошли...

— Но доктор Морган сейчас сам подтвердил правоту доктора Крейла, — Долли была рада даже такой маленькой победе. — Людям нужны не наши чувства, а наши дела.

— А Богу? — спросила Одри грустно.

Доктор Крейл пожал плечами.

— Думаю, не зря сказано, что вера без дел мертва.

И вот наступил Марди Гра — Жирный вторник, день завершения карнавала, последний перед Великим постом. Долли и Одри, принарядившись, украсив шляпки живыми цветами, отправились на Бурбон-Стрит смотреть, как проедут король и королева карнавала.

— Эта традиция появилась у нас тех пор, как русский принц приехал сюда за своей возлюбленной, — щебетала Одри, покуда они собирались. — Ради него смастерили платформу и написали на ней "Король". У себя, говорят, королем он так и не стал, но побыл королем у нас⁽¹⁾.

И вот Долли снова стояла с Одри посреди толпы, наблюдая, как проезжают в повозках музыканты, как медленно продвигаются разрисованные платформы в ленах, цветах, гирляндах. Праздник был на исходе, как, в любом представлении, перед развязкой полагалась кульминация, момент наивысшего торжества, и сейчас все его ждали.

— Смотри-ка, — Одри указала ей куда-то вверх. — Вон там доктор Морган с родней.

Точно, он стоял на одном из балконов, рядом с человеком еще выше его ростом, плотным и мрачным, который будто бы совсем не рад был празднику. Чуть поодаль опирался на перила стройный парень, лица которого было толком не разглядеть — как раз падала тень. Сам доктор Морган положил руку на плечо девочке лет десяти, чем-то, кажется, недовольной.

Бледность всех в группе, общий темно-рыжий оттенок волос наводили на мысль, что все здесь родственники, даже если бы Долли не предупредили об этом. Но тогда...

— А где жена доктора Моргана?

Одри удивленно хлопнула глазами.

— А ты не слышала? Ну, ты ведь видела, как он носит кольцо? Не приглядывалась? В общем, он вдовец. Жену похоронил семь лет назад, как раз была эпидемия желтой лихорадки. Стольким жизнь спас, а ей — не сумел. Бедный.

— Кого ты жалеешь? — оборвала ее какая-то женщина, стоявшая рядом — рыжая, с впалыми глазами, с исхудалым лицом. — Кровопийцы они все!

Надо отдать должное, при свете дня в лицах у всей группы было нечто мертвенное, мрачное, заставлявшее поверить в вампиров. Их дорогие одежды казались тяжелыми, пурпурный цвет выглядел мертвенно, воротники словно душили.

Доктор Морган тем временем заметил Долли. Сейчас он смотрел прямо на нее, смотрел с бесконечной печалью, нежностью, любованием и тоской, сверху, но как будто из пропасти. Долли стало неловко до боли, она отвернулась, чтобы не думать о его взгляде — и увидела на другой стороне улицы доктора Крейла.

Он стоял почему-то без шляпы — может быть, снял, ожидая короля и королеву; волосы золотом сияли у него над головой. но вот музыка стала донельзя бравурной, послышались аплодисменты и восклицания:

— Бросьте что-нибудь! Бросьте что-нибудь!

— Едут! — Одри подпрыгнула.

На самой великолепной платформе, запряженной белой парой с пышнейшими плюмажами, стояли король и королева карнавала — прекрасные и совершенно неузнаваемые в диковинных одеждах, пурпурных с зеленью и золотом, они казались духами, пришедшими из иного мира, чтобы люди на время забыли о заботах. Долли в восторге захлопала в ладоши и вскрикнула вместе со всеми:

— Бросьте что-нибудь!

Они раскидывали в толпу монеты, четки, бусы. Одри подхватила две монетки, прижала пальцы к губам и послала поцелуй.

— Наши Роз и Габиэль! Помнишь, я тебе рассказывала, как Габриэль вырвал Роз у дьявола на несколько минут до полуночи? Иначе тот затанцевал бы ее и утащил в ад!

Но Долли уже не слушала ее. Платформа двинулась дальше, и она снова увидела доктора Крейла, который оставался на том же месте. В руках у него были четки — видно, именно их успел схватить.

Он встретился взглядом с Долли, и они бросились навстречу друг другу. Их разделяла плотная толпа, и все-таки доктор Крейл протянул руку поверх голов и вложил четки в ладонь Долли.

Какое-то время они еще шли, не теряя друг друга из виду, но после им пришлось свернуть в разные стороны. Долли положила четки в карман и сжимала их через ткань; Одри хотела отдать ей одну из монет, но Долли покачала головой:

— Отдашь брату, когда он приедет.

Одри вдруг охнула:

— А я ведь не испекла Торт трех королей! Ну надо же быть такой растяпе!

Она не на шутку расстроилась и всю дорогу до дома хмурилась и качала головой. Долли не знала, что и сказать человеку, который огорчился по такому поводу.

Видимо, от расстройства обе и не заметили слабого огонька свечи в одной из комнат. А войдя, сначала обе уловили слабый запах корицы, а уж потом Долли, торопливо пройдя вслед за Одри в гостиную, увидела горящую на столе свечу, а рядом — тот самый Торт трех королей, большой крендель с разноцветной обсыпкой.

— Но кто принес его? — Одри испуганно оглянулась. — Кто здесь?

Выступившая из мрака фигура подхватила ее сильными руками и закружила, зычный голос воскликнул:

— Вот и моя прелестная сестра!

1) Речь о легенде, связанной с именем Алексея Александровича, одного из сыновей Александра II.

Вернуться к тексту