Полет колибри (гет)

Когда радостные восклицания затихли, Одри, которую незнакомец поставил на ноги, обернулась к Долли и выпалила, сияя:

— Познакомься, это Гектор, мой брат! Лучший брат на свете!

Гектор цокнул языком. Долли протянула ему руку и тихо охнула от крепчайшего рукопожатия.

Он будто бы не осознавал своей силы, этот рослый, плечистый, жилистый человек с лошадиным, дочерна загорелым лицом и коротким ежиком черных волос. Казалось, у него не было ничего общего с его маленькой, нежной сестрой с ее личиком в форме сердца, пухлыми губками и вздернутым носиком, но глаза у них были одинаковые: болотного оттенка, в окружении длинных ресниц, у него совершенно выгоревших.

Долли не была уверена, обмолвилась ли о чем-то Одри в письмах к брату или он сам проявил тактичность, но ненавистных ей оценивающих взглядов она не заметила.

Одри метнулась было на кухню, чтобы заварить чай, но Гектор остановил ее:

— Ты же видишь, все на столе. Я сам все сделал. Посиди, хочу поболтать с тобой. И с вами, мисс, — он приветливо и спокойно кивнул Долли.

Следующий час они поедали Торт королей и пили чай. Одри с чашкой сидела на маленькой скамеечке у ног брата, то и дело заглядывая ему в глаза. Он вытянул ноги, свободно развалился и наблюдал за игрой теней и отсветов, которые отбрасывала керосиновая лампа, слушал шорох кисейных занавесок и мотыльков, явно наслаждаясь каждым родным звуком, настолько далеким от жизни, которую вел теперь.

— Я на неделю, — сообщил Гектор, потягивая чай. — Потом отправлюсь в Европу, думаю. Давно не бывал в Париже. А может, в Ирландию загляну. Там, говорят, что-то новенькое построили, авось матросы потребуются.

— А вы разве не плаваете на одном корабле постоянно? — удивилась Долли.

— Нет, на одном не хожу. Ходил и на местных, и на "Кунардах", а то так на траловые нанимался, но нигде надолго не задерживаюсь. Скучно, да и не уживаюсь. У меня тот еще характер. С детства, если приходилось подчиняться, внутри вскипало всё, и теперь не уймется никак. Ненавижу всех, кто мной командует. Чувствую, кончу тем тем, что утоплю кого-нибудь из начальства.

Он рассуждал об этом совершенно беззаботно, так что непонятно было, шутит он или всерьез однажды возьмет и скинет за борт какого-нибудь офицера за самое пустяковое замечание. Одри нахмурилась:

— Не вздумай! На кого ты меня оставишь?

— Будто от меня тебе много толку. Если бы ты сменила замки, я бы тебя понял. Вот ты назвала меня лучшим на свете братом, а рассказывала ты мисс Гарленд, почему никак не можешь открыть свое дело? Родители, мисс Гарленд, оставили нам чуть-чуть, я решил это приумножить, среди друзей мне всегда везло в карты... Но видно, я нарвался на шулеров. Еще и должен остался.

Гектор рассказывал спокойно, но без бахвальства, скорее с легким сожалением.

— И все равно ты лучший, — серьезно возразила Одри. — Другой и переживать бы не стал, что проигрался, сказал бы: "Я мужчина в доме, тут все мое, и что хочу, то и делаю!" Это ведь действительно так. Но мне было бы спокойнее, если бы ты остался на каком-нибудь одном пароходе. Ну вот хоть из нынешних, таких больших...

Она раскинула маленькие ручки, пытаясь показать возможные размеры парохода, на котором предполагалось остаться Гектору. Он расхохотался.

— Ну, сестренка, такая лодочка и тебя саму не выдержала бы!

— Но ты же меня понял, — смущенно пробормотала Одри.

— Конечно. Но знаешь, эта нынешняя гонка за размерами до добра не доведет. Помнишь, что говорила бабушка Пелажи, если дедушка Рауль приходил подшофе и не ладил с дверным косяком?

Одри рассмеялась.

— Quand la maison est trop haute, il n’y a rien au grenier. Когда дом слишком высокий, на чердаке ничего нет, — пояснила она Долли.

— Она сама была, как Одри, ну а я весь в деда, так что можете представить... Большой — значит неповоротливый. А они еще пытаются разгоняться. Это в большую беду выльется, помяните мое слово.

— Ну ты уж эту беду не накликай на людей, — проворчала Одри.

Долли вспомнилось, как в тот самый вечер Джерри обещал ей поездку на огромном корабле. Что ж, если на подобных кораблях плавают Джерри — пусть беда откликнется на зов.

В Торте трех королей не оказалось фигурки Младенца, чему подруга снова огорчилась. Впрочем, брат тут же после чая достал из кармана кастеньеты, которые давно ей обещал, Одри тут же принялась осваиваться с ними и через минуту уже снова стала весела, как ребенок. Гектор попросил ее принести гитару из мезонина, где была его комната, и когда Одри вернулась с инструментом, брат с сестрой вдвоем запели развеселую французскую песню. Пусть гитара хрипела и присвистывала, но Гектор бодро наигрывал, качая в такт головой и носком ботинка, а Одри, стоя у кресла брата, приплясывала, притопывая каблучками и щелкая кастаньетами почти в такт.

Наигравшись, Гектор попытался показать сестре, как танцуют танго: по его словам, он отлично выучился в Буэнос-Айресе, где почти всю зиму. Увы, у Гектора оказались слишком длинные ноги, Одри не поспела за ним и путалась в юбке, так что Долли не удержалась от смеха. И тут взгляд ее упал на кастаньеты, оставленные на столе.

Когда-то ради спектакля она училась обращаться с ними. Надо же, навык не потерялся: Долли взяла их в руки, умело прихватила, щелкнула несколько раз. Захотелось топнуть каблучком хоть раз, вспоминая испанский танец — и Долли встала, приподняла край пурпурной юбки, закрыла глаза, качнула ножкой — и каблук звонко стукнулся об доски пола. Другой раз, и третий... Хрипло вздохнула гитарная струна, Долли открыла глаза и обернулась — Гектор, обнимая гитару, одобрительно кивнул ей. Но она уже смутилась, не смогла танцевать дальше. Волнение в душе, желание вколотить в пол все беды прошедшего года — уже ушло.

Одри тем временем взглянула на часы.

— Половина двенадцатого. Давайте-ка спать, а то как раз нечистый утащит.

На следующее утро Долли поразила удивительная тишина. Она точно открыла глаза в другом месте. Ей вспомнилось первое пробуждение, осеннее, туманное — сейчас точно снова воцарилась осень, хотя цветущий сад дышал весной.

Но даже цветы будто бы стали скромнее, и птицы пели тише. Новый Орлеан разом лишился ярких красок, точно бабочка после дождя, и смолк, как ребенок, пойманный на шалости. По улицам после мессы шли, опустив глаз, люди с нарисованными пеплом на лбу крестами. Такими вернулись домой и Одри с Гектором, оба притихшие. Гектор, который вчера сам признавался, как в чем-то само сбой разумеющемся в бешеной гордыне, сегодня перед обедом молился, опустив глаза, и задумчивая печаль в его лице, кажется, была искренней.

Одри сама соблюдала в этот день строгий пост, но ради брата, изголодавшегося в море, Долли и тех, кто мог зайти пообедать, приготовила постный гумбо и рис. Гектор уплетал за обе щеки и взял добавки.

— Да, сестренка, — заявил он, наконец наевшись, — когда у тебя снова будет свободный день, может, съездим на болота? Давно не бывал. А я ведь не вылезал с них и с кладбища, когда был мальчишкой, — пояснил он Долли. — А эту трусиху и вытащить-то удалось, только когда бабки не стало. Та здорово в них верила. Как и родители с дедом, но тех холера да желтая лихорадка еще раньше забрали.

Долли с горечью представила брата и сестру, еще подростков, оставшихся одних доме, опустошенном болезнью. Новый Орлеан — это она успела узнать от доктора Моргана и доктора Крейла -был как яблоко, гниющее изнутри, его нарядную жизнь отравляли ядовитые испарения болот, плодящие комаров, разносящих заразу. Может, потому жители и предпочитали верить в вампиров и ведьм, что от тех уберечься было легче, чем от холеры, желтой лихорадки и малярии.

— Ты не думай, что у нас строгая бабушка была, — заверила ее Одри. — Нас никто в семье пальцем не тронул ни разу, не то, что других. Но мы все знали, что нужны друг другу, поэтому береги себя. А как никого не стало, я решила, что с ума сойду, пока Гек по болотам один шатается. Но все равно я до сих пор боюсь. Пусть он и днем туда ходит, когда опасны только аллигаторы, а все равно...

— А можно мне с вами? — неожиданно для себя спросила Долли. Гектор удивленно кивнул. Долли понимала, что рискует. Но ей вдруг захотелось самой увидеть, откуда ветер приносит туман, окутывающий город по утрам.

Болота Манчак Долли могла бы назвать мертвым лесом. Лодка скользила по заболоченным протокам, в которых поднимались из воды искривленные деревья с кряжистыми ветвями. Мох прядями свешивался с них — точно старые горбуньи распустили седые космы и купали в воде. Временами раздавались точно глухие стоны, непрерывно звенел гнус, но не было слышно голосов птиц, шороха шагов животных. Между кучами бурелома будто бы плавали сухие коряги, которые, однако, шевелились, когда лодка проплывала мимо. У Долли мурашки побежали по спине, когда она поняла: это аллигаторы.

Гектор не слишком налегал на весла, но взмахи его были сильны и легко посылали лодку вперед. Долли как будто видела зеленоватое свечение, исходившее от стоячей воды и отражавшееся в глазах Гектора и Одри, сидевшей на корме, у руля. Выглянув за борт — один локон, выбившийся из прически, свесился, восковой в тени — Долли с непонятным ей самой удивлением разглядывала и свое лицо, отражавшееся в темной зеркале, среди пятен ряски, зеленой, как ее глаза, кажущееся бескровным и чужим.

— А вы вылитая русалка, — усмехнулся Гектор. Долли хихикнула — глупо, по-девичьи, так же, как хихикала в Нью-Йорке над шутками Гая.

— Вы много русалок видели?

— Случалось. И чудищ морских. Только не подумайте чего, я был трезв, как стеклышко!

Одри напряженно дышала, оглядываясь, прислушиваясь.

— Ну и трусиха у меня сестренка, — ласково подмигнул ей Гектор. — Сама-то знаешь, чего боишься больше — аллигаторов или утопленников?

Одри прижала палец к губам.

— А ты не слышишь, как идет кто-то? Прямо бежит.

Гектор прислушался и тревожно нахмурился. Наконец и Долли услышала, как хрустят под быстрыми шагами ветви. Сложно было поверить, что человек мог так глубоко забежать по бурелому.

Секунду спустя кто-то с шумом свалился в воду рядом с ними. Поднялась такая волна, что лодку качнуло. Гектор выругался, Одри отшатнулась, Долли вытянула шею, пытаясь разглядеть упавшего. Сквозь мутную воду она различила только холщовую куртку и нагнутую голову.

— Он топится, — выдохнула Долли. В следующую секунду она и Одри одновременно перегнулись через борт, старясь схватить незнакомца за волосы или одежду.

— Назад! — скомандовал Гектор. — Обе назад, лодку перевернете!

— Он же тонет... — прошептала Одри. По воде шли пузыри.

Гектор схватил утопающего за волосы и за куртку, потянул к себе. Ему это оказалось легко с его длинными сильными руками. Вместе они втащили его в лодку, хотя у Долли стучали зубы при мысли, что один из аллигаторов, до того поджидавших в отдалении, стал стремительно приближаться к ним.

Гектор, перегнув утопленника через колени, давил ему на спину. Долли и Одри напряженно следили за ним: им казалось, что все уже кончено, но парень вдруг закашлялся, шумно задышал и сел на дно лодки.

Он был страшно худ — кожа натурально обтягивала кости; в запавших, как у умирающего животного, глазах не было проблеска не единой мысли, лишь отупение. Левое запястье охватывал обрывок веревки. Куртка была наброшена прямо на голое тело — Долли заметила бледную грудь и впалый живот. Гектор между тем схватился за весла и быстро погреб, стараясь отплыть подальше от аллигатора. Тот, однако, следовал за ними, Долли видела эту обманчиво-неподвижную, темную, продолговатую спину. Сто раз девушка успела проклясть себя за глупый риск. Наконец, когда они уже приближались к месту, откуда начали плавание, страшной рептилии надоело преследовать их.

— Вроде оторвались? — Гектор огляделся. — Переодеть его сразу.

Он скинул куртку и натянул на плечи утопленника вместо прежней, насквозь мокрой, которую легко стащила Одри. Гектор с сомнением посмотрел на штаны парня, плотно облеплявшие худые бедра.

— Хм, да... Сестренка, дай-ка шаль. И закройте глаза обе.

Сидя с закрытыми глазами, Долли услышала, как Гектор вновь выругался. Когда он разрешил им открыть глаза, утопленник сидел, мелко дрожа, тихо всхлипывая; вместо штанов его кое-как прикрывала шаль Одри.

— Il est castré⁽¹⁾, — бросил сестре Гектор. Она ахнула и прижала к себе голову несчастного парня.

1) Он кастрирован

Вернуться к тексту