Против целого мира (гет)

Однако уже в начале февраля Лукреции стало не до планов мести. На очередном осмотре у колдомедика выяснилось, что ее организм не воспринимает светлые зелья, и срочно пришлось варить их аналоги, ингредиенты к которым не всегда попадали в список разрешенных Министерством. В итоге Гиппократ сначала сам покупал для нее все необходимое, но вскоре, устав терпеть истерики коллеги, согласился свести ее с поставщиками.

Помимо этого девушку сильно расстраивала необходимость отказаться от работы в бригаде экстренного реагирование, но перемещение порталами во втором триместре было строго запрещено. Лукреция со страхом ждала того времени, когда не сможет пользоваться еще и камином и будет безвылазно сидеть в Хогсмиде — что тоже сказывалось на ее настроении, делая характер девушки абсолютно невыносимым. Так и получилось, что к весне в отделении продолжали общаться с Лукрецией всего два человека — Сметвик и Кронер.

Как назло, в марте Гиппократ решил воспользоваться последней возможностью на ближайшее время и уехал на конференцию в Америку, оставив на плечах коллеги группу быстрого реагирования.

И именно в середине марта, когда Лукреция поняла, что устала, и была готова сбежать, как раз в ее смену сработали сигнальные артефакты. Эдинбург, магический квартал, нападение Пожирателей смерти. Десятки раненых. Мирные жители, авроры…

И почему-то в тот момент никто она и не подумала спорить или дуться. Она принимала переправленных пациентов — взмах палочкой, диагностика, пара необходимых заклинаний — и уже нужный специалист подходит и левитирует своего пациента. Следующая вспышка портала…

Черные волосы, небольшая бородка... Они семь лет проучились бок о бок, но едва ли сказали друг другу десяток фраз. Хотя она, естественно, помнит его имя — как и слова отца около года назад. «Твой бывшей однокурсничек, младший Лестрейндж, тоже с ними, пошел по стопам отца и брата, за этим самозваным Лордом». Диагностика выявляет сложный замкнутый контур, по крупице высасывающий жизнь. Верная смерть, если не заблокировать в первые несколько часов и не снять в ближайшие сутки.

На блокировку проклятия уходит около пятнадцати минут, за это время в палате появляется еще несколько человек, но ими занимаются другие. Последним штрихом Лукреция накладывает повязку на предплечье — чтобы никто не видел метки — и подзывает стоящего рядом Эбена.

— Отдельная палата, общеукрепляющее внутривенно, повязку не снимать и никого к нему не пускать, — отдавать четкие приказы нереально тяжело. Впервые за последнее время ей хочется улыбаться.

Просмотрев минуту вслед левитируемому Рабастану, Лукреция с трудом заставила себя вернуться к работе. К счастью, поток пациентов вскоре иссяк, вернулась экстренная группа. Убедившись, что никому более не нужна ее помощь, и выпив тонизирующее, девушка прошла в палату, где должны были разместить Рабастана.

По-хорошему, стоило повременить со снятием заклятия, вот только тогда ее абсолютно не пугала возможность свалиться с истощением на несколько дней. Да и вряд ли кто-то кроме нее в тот день смог бы это сделать. Закусив губу, она приступила к работе.

Несколько часов спустя дежурные колдомедики с удивлением смотрели на Лукрецию, идущую по коридору — ее смена уже кончилась, и все были уверены, что она отправилась отдыхать. Сама же девушка в эту минуту очень гордилась собой — реальность оказалась куда радужней прогнозов. Она не заработала истощение, могла спокойно передвигаться, ее даже не шатало. Ну, почти…

* * *

Пришел в себя Рабастан неожиданно, не так, как обычно просыпаются ото сна, а как будто его окатили ледяной водой. Сначала ему показалось, что он ослеп, и лишь спустя пару минут стало понятно, что в помещении просто темно. Боли не было, но ощущалась дикая усталость, которая захватила, кажется, каждую клеточку его тела. Когда глаза, наконец, привыкли к темноте, в комнате появился юноша — кинул связку диагностических чар и быстро подошел. Желтая мантия не оставила сомнения в месте его пребывание.

— Добрый вечер, мистер Лестрейндж. Вы слышите меня? — юноша склонился над постелью, внимательно осматривая своего пациента.

Сил говорить у Рабастана не было, и он просто кивнул головой.

— Говорить можете? — продолжил настаивать юноша.

Басти попытался произнести «да», но все попытки оказались тщетными, и он помотал головой из стороны в сторону.

— ,У вашего лечащего колдомедика сегодня выходной. Но она просила позвать ее, когда вы очнетесь. Скоро она подойдет, — медбрат покинул палату, и Лестрейндж снова остался один.

Очень удачно. Ему как раз было необходимо подумать. Итак, он в Мунго. Интересно, сколько прошло времени? И успели ли сообщить в аврорат? Про негласный приказ главного колдомедика Мунго все знали. Хотя не понятно, что лучше. Не факт, что в ставке Лорда нашелся бы человек, который смог бы снять проклятие. А так он, по крайней мере, жив, даже если вместо этой палаты ему в скором времени придется обживать камеру в Азкабане.

Рабастан сделал попытку сесть, и на это ушли его последние силы. Проваливаясь в сон, он не услышал, как дверь в палату отворилась и вошла Лукреция.

Не тратя времени на сборы, она появилась в таком виде, в каком ее застал вызов — только накинула первую попавшуюся под руку мантию поверх ночной сорочки, но даже не застегнула ее до конца. Хотя ее поспешность и оказалась излишней — острой необходимости в ее присутствии не было. Состояние пациента было вполне стабильно, а поговорить с едва очнувшимся Лестрейнджем все равно бы не получилось. Закончив осмотр и проверив повязку на метке, она велела сменить зелье в капельнице и отправилась досыпать….

Второе пробуждение Рабастана оказалось куда более приятным. Слабость почти исчезла, в палате было светло, из приоткрытой форточки доносилось щебетание птиц. Сесть получилось с первого раза. С удивлением Рабастан уставился на свое забинтованное предплечье — он точно помнил, что оно было невредимо. И выводы из этого напрашивались вполне определенные. Додумать эту мысль он не успел — дверь отворилась, впуская колдомедика.

— Здравствуй, Рабастан, — сказала Лукреция, входя в палату.

— Ну, здравствуй, Лукреция, — усмехнулся Лестрейндж, откидываясь на подушки. — Не скажу, что рад тебя видеть…