Сладкая женщина (гет)

Майкрофт знал Малиссу уже почти три года. В тот вечер, 27 ноября в 21:37, он зашел выпить чего-нибудь горячего в небольшое кафе около своей городской квартиры. Поступок, Холмсу-старшему несвойственный, но уж слишком промозглой и сырой была погода на лондонских улицах. И слишком приятно пахла корицей и апельсинами свежеиспеченная сдоба. Именно тогда, отпивая из чашки обжигающий Эрл Грей, привычно отмечая детали, мельком заметил, как часть интерьера, пухлую булочницу.

Быстроногая привлекательная официантка, позаботившись о позднем клиенте, утомленно присела у широкого кухонного стола, окликая женщину. Та вскинула голову, сверкнув белозубой улыбкой, подмигнула девушке и стремительно развернулась к печи, извлекая из духовки очередной благоухающий противень. Всего минута — ничего особенного, но шевельнулся в душе легкий интерес, азарт — редкий, почти полузабытый. И оттого непонятный. Майкрофт не любил неясностей.

После этого вечера он стал наведываться в кафе чаще, всегда поздно, пил чай, ел свежие булки, теплые медовые пряники или клубничный рулет, делал вид, что читает газету, и наблюдал. К нему привыкли, узнавали и встречали с улыбкой, не особо стесняясь. Темноволосая официантка Кайли, которую он видел в первый свой визит, была танцовщицей, любила флиртовать и часто меняла парней. Он лично видел троих — признаться, довольно однотипных. Брутальные, наглые, они млели от подкаченных стройных ножек девушки, а через некоторое время знакомились и с ее сильной рукой. Каждый разрыв сопровождался руганью «на мужиков» и двумя-тремя днями расстройства. В такие моменты она нервничала и потихоньку курила тонкие ментоловые сигареты.

Вторая официантка, блондинистая завитая Лили, студентка-историк, отличалась легким нравом и некоторой рассеянностью. Она отчего-то решила, что интересна Майкрофту, поэтому каждый раз, принося заказ, старалась заговорить, смеялась громко и призывно и хлопала ресницами. В конце-концов ему надоело вытряхивать из сдачи салфетки с написанным номером телефона, и он прямо попросил больше так не делать. Девушка почему-то обиделась и с тех пор вела себя подчеркнуто холодно. Ему были неинтересны люди в общей своей массе, и на эту обиду он обращал внимания не более, чем на снег за окном автомобиля.

Гораздо больше его интересовала Малисса. Повариха мало внимания уделяла клиентам, священнодействуя на кухне. Тесто в её руках свивалось кольцами, косами и диковинными цветами, изгибалось листьями и ложилось на стол тончайшими слоями, просвечиваясь, но не пропуская и капли начинки. Сахарная пудра поднималась облачками, туман от горячего сиропа оседал на губах, которые она после непроизвольно облизывала, а на щеке часто белел мазок от муки или глазури. Она добродушно слушала девушек, близоруко щурясь, и иногда поправляла концы косынки, скрывающей пышные темные волосы.

В один из вечеров в канун Рождества Майкрофт засиделся на своем месте дольше обычного, пролистывая на смартфоне сводки с Ближнего Востока и отламывая вилкой нежный яблочный штрудель. Время близилось к одиннадцати, и Кайли нетерпеливо поглядывала на часы, ожидая закрытия. За окном мелькнул мотоцикл и к стеклу прильнул очередной «принц колес и металла». Он махнул рукой и устроился у обочины, опираясь на сиденье своего железного коня. Девушка растерянно обернулась, разрываясь между обязанностями и желанием умчаться в объятия парня. Кроме Холмса посетителей не было, и она с надеждой уставилась на Малиссу, таращась, как потерянный котенок. Та без слов поняла жаркую мольбу, улыбнулась и кивнула на дверь:

— Беги. Я закрою.

— Ииии!!! Обожаю тебя!

Девушка сбросила фартук на стул, подхватила из-за стойки сумку и курточку и убежала, на ходу посылая подруге воздушные поцелуи. Женщина, не переставая улыбаться, убрала в морозильную камеру заготовки для завтрашней выпечки, загрузила посудомоечную машину, протерла стол, вымыла руки и с довольным вздохом сняла косынку, потирая уставший лоб. Она окинула взглядом зал и недоуменно уставилась на притаившегося в углу Майкрофта. Довольно сложно было не заметить его долговязую фигуру в темном костюме, но в полумраке, под мигающими огоньками гирлянд, все несколько размывалось, теряя чёткость. Растерянно поправляя прядь на виске, она только спросила:

— Ещё чаю, сэр?

Он качнул головой, возвращаясь к чтению и наблюдая краем глаз. Она немного растерянно посмотрела по сторонам, переставив пару предметов, после налила себе чаю в большую голубую чашку и устроилась поодаль, прихлебывая чай и наблюдая за огнями на улице. Пошел снег. Легкие хлопья падали на темную мостовую, тут же превращаясь в воду. В отдалении слышались голоса и смех, люди праздновали Рождество, спешили домой, радовались предстоящему семейному ужину, или отправились полюбоваться на ёлку в центе. Но здесь было тихо. Под фонарем пробежал прохожий-полуночник, зажав подмышкой букет. Длинная золотистая лента вилась за ним, полощась по ветру.

Холмс знал: обычно кафе закрывалось после полуночи, сразу после того, как служащие станции метрополитена, расположенной неподалеку, заканчивали работу. Они забегали в дверь, дыша на замерзшие руки, покупали булки и пирожки, шутили, торопливо расплачивались и разъезжались по домам. Именно для них пеклись последние кексы и слойки с апельсиновым джемом, грелось молоко, заваривался свежий чай с ароматом цитруса. Сегодня же печь была потушена, а стекло тихо покрывалось туманным мороком. Праздник, метро работает круглосуточно, и набега ночных голодных тружеников можно было не ждать.

Допив чай, Малисса нерешительно глянула на клиента.

— Мы сегодня закроемся немного раньше. Не желаете ещё чего-то?

Он молча покачал головой, позволяя забрать его чашку и блюдце, подчеркнуто аккуратно отсчитал монеты, добавив пару банкнот сверху, одевался долго, расправляя складки пальто, наматывая шарф и перехватывая неизменный зонт. Майкрофту не хотелось идти домой, в бездушно-кажуальную, холодную пустую квартиру с девственно чистым холодильником. Он мог поехать к родителям или внезапно нагрянуть к Шерлоку и Джону, но не хотел. За его спиной звякнул колокольчик, в лицо ударил порыв холодного ветра. Покрепче закутавшись в шарф, слегка поёжился. Может, вернуться на работу? Дела всегда найдутся, даже в праздник.

Потух свет, зажглась тусклая лампа над порогом. Колокольчик звякнул снова. На крыльцо, шурша объемным пакетом, выкатилась Малисса. Зазвенела ключами, запирая дверь. Поправила, походя, венок из еловых веток.

— Вы домой? Вас проводить? — удивляясь себе, спросил Майкрофт.

Она глянула ошарашено, также не ожидая подобного поворота.

— Нет, нет. То есть, нет, не домой. И нет, провожать не надо.

— Ах, в гости… простите.

Он отлично знал, что булочница живет с соседкой по комнате в трех кварталах к востоку, не имея ни мужа, ни детей, а часть заработанных денег регулярно отсылает пожилой матери в Познань. Оттого еще любопытнее было узнать, куда она собирается на ночь глядя.

— Праздник, горячее время. Пойду, занесу немного сдобы на станцию.

Легкий взмах руки, одновременно с шагом, чуть не завершился падением с последней ступени. Перехватывая женщину за локоть, он слегка ворчливо проговорил:

— Вы слепы, как крот. Почему не носите очки?

— Ношу, — даже не пытаясь вырваться, огорченно ответила она, — но стекла потеют и пачкаются, а от линз жуткая аллергия. Лучше уж так.

По-видимому, смирившись с нежданным спутником, она молча зашагала в направлении, противоположном дому, а Холмс вышагивал рядом, оберегая от падений и нежданных луж и размышляя, что такого на него нашло? Полуночные поздравления служащих лондонского метрополитена не входили в его планы, но, тем не менее, приобрели формы угрожающей действительности.

На деле все оказалось не так фатально. Видимо, подобный жест благотворительности не был единичным. Сразу же на проходной их окружило несколько женщин в форменных кителях, посыпались поздравления и благодарности. Все спешили, торопились, обещая накормить отсутствующих, шутливо препирались.

— Если опять попробуете сунуть мне денег, в следующий раз ожидайте мешочек угля вместо кексов, — грозилась булочница, отмахиваясь от оплаты. Зато с радостью приняла самодельную открытку, которую делали внуки одной из дам. Майкрофту редко доводилось видеть кроликов столь уродливых, но женщина благодарила вполне искренне.

Они не стали задерживаться, и уже через десять минут снова оказались на улице. Снег продолжал падать, мешаясь с каплями дождя, асфальт поблескивал под светом фонарей корочкой льда, будто лаковый. Вдалеке небо было расчерчено лучами прожектора, где-то слышались взрывы петард, расцветали фейерверки. Окна ярко освещались теплым светом ламп и свечей, перемигивались огоньки на оленьих рогах в сквере, увитые золотистыми лампочками, стояли деревья, изредка мимо проносились такси. Так же молча, двинулись в обратный путь, распугивая тишину звуками шагов.

Малисса подняла лицо к небу, ловя губами капли и снежинки, несколько раз глубоко вдохнула, наполняя легкие влажным лондонским духом, сырым, вязким и свежим. Густые ресницы дрожали, бросая на щёки тень. От нее пахло ванилью, теплом, тестом, горячей печью, хрустящими сухими апельсиновыми корками…

Буквально в нескольких метрах от крыльца дома Майкрофта, высился очередной фонарь, на который какой-то шутник примотал ветку омелы. Растение висело криво, шевелило листвой от ветра, вниз грустно обвисли красные с белым полосатые ленточки. Не спрашивая разрешения, не говоря ни слова, он остановился, придерживая спутницу за плечи, серьезно глянул в настороженно поблескивающие глаза. «Всегда можно отговориться традициями», — трусливо промелькнула мысль, прежде чем он нагнулся и поцеловал сладкие от пудры и мёда губы.

Поцелуй, бывший лёгким, внезапно затянул в водоворот, время растянулось до бесконечности, после сорвавшись вскачь. Голова закружилась, ноздри трепетали от такого яркого, манящего аромата, пальцы пробежались по лицу, путаясь в длинных темных волосах, выбившихся из-под капюшона. Он не помнил, как они оказались в его квартире, но уверен был, что поцелуй не прерывался ни на минуту. Одежда лишалась пуговиц, летела в стороны, пальцы покалывало от желания гладить, ласкать и трогать, мучила потребность согреть дыханием холодные руки, окунуться в водоворот из безудержной страсти и неожиданной трогательной нежности, страха, волнения, желания. Его окутывали запахи — морозная нотка снега, лавандовый запах покрывала, еловая свежесть, миндаль, лимон, корица, хрустящий горячий хлеб. И еще тепло тела, мягкие руки, ласковые, бережные касания и бесконечные поцелуи. Ночь пылала и переливалась, а из открытого окна иногда доносились отзвуки рождественских гимнов.

Утром он проснулся неожиданно поздно, отдохнувшим и выспавшимся, в полном одиночестве. Его одежда, разбросанная по комнате, оказалась аккуратно сложена на стуле. Он удивился собственной беспечности — не заметить чужого присутствия. Одновременно пустота и холод комнаты рождали глубоко внутри легкое непривычное раздражение, хотя логика и разум утверждали: «Все правильно». После, рассудив, что это никак не повлияет на национальную безопасность, а, следовательно, несущественно, Майкрофт собрался и отправился на службу.

Следующие несколько дней оказались весьма хлопотными, возникли дела, требующие постоянного контроля. Холмс предпочитал не думать о чем-то постороннем, вроде лирики, либо того, что его могут посчитать подлецом. Хотя подспудно ощущал некое неудобство. Это мешало, и требовало скорейшего разрешения. Следовало зайти в кафе, серьезно поговорить, заключить договоренности (о неразглашении, например). Конечно, все дело в этом, а не в том, что ему ужасно хотелось снова увидеть симпатичную пекаршу.

Когда он появился в кафе в следующий раз, Малисса кинула на него мимолетный взгляд, но ни словом, ни жестом не отреагировала, продолжая тщательно вымешивать дрожжевой ком. Кайли снова находилась в стадии меланхолии после разрыва, пахла ментолом и сверкала загоревшими подтянутыми бедрами под коротковатыми шортами. Майкрофт пил чай, задумчиво мельча на тарелке горячие вафли под карамелью, читал, работал. Тихо наблюдал за набегом голодных машинистов, твердо решив не уходить никуда без объяснений.

В этот раз Малисса сама сказала Кайли, отпуская последних посетителей:

— Иди, отдыхай, я закрою.

— Уверена? — Танцовщица неодобрительно глянула на позднего посетителя, никак не желавшего уходить. В такие моменты она становилась особо недоверчивой к мужскому полу. Ровно до тех пор, пока не влюблялась снова.

— Да.

Официантка упорхнула, повариха снова по уже проверенной схеме спрятала продукты, ликвидировала беспорядок, сняла фартук и косынку. После подошла к Майкрофту, молча забрала пустую посуду, отсчитала сдачу. Подчеркнуто вежливо подождала, пока он соберется, выключила везде свет, заперла дверь, и только покончив с делами, развернулась и протянула ладонь для рукопожатия:

— Малисса Вышенец.

— Майкрофт Холмс, — не поведя бровью, представился он в ответ, сжимая ладонь, но не отпуская её.

— Знаете, Майкрофт, — очень серьезно сообщили ему. — У нас, помимо чая, можно еще и поужинать.

— Учту, — склонил голову, принимая шпильку. — А вы голодны?

— У вас есть еда? — удивленно спросила Малисса, уже привычно не делая попыток отнять руку.

— Нет. Но никто не мешает сделать заказ. Кухню какой страны вы предпочитаете?

— Знаете, в это время суток я обычно предпочитаю мясо.

Она улыбнулась кончиками губ, оставаясь слегка напряженной, но он преодолел сопротивление легко, привлекая женщину ближе, кладя ладони на талию, поглаживая и успокаивая. Хотелось поцеловать и забыться, но веселые огоньки в глазах остановили.

— Ужин, — напомнили ему с непередаваемой смесью ехидства и ласки.

В дальнейшем так и повелось — время от времени Холмс заходил в кафе незадолго до закрытия, ел, пил чай и ждал, пока Малисса закончит с делами. После они вместе шли к нему, забываясь в душной ночи, теряясь, плавясь и растворяясь. Это сложно было назвать отношениями — скорее, оба таким образом удовлетворяли свою потребность друг в друге, человеческом тепле. Говорили мало, компенсируя слова прикосновениями. Малисса никогда ничего не просила и не требовала. Часто уходила до того, как Майкрофт просыпался — заведение открывалось рано, — лишь пользовалась ванной, но ни разу не зашла в кабинет.

Если им доводилось видеться с утра, целовала его в щёку и исчезала быстро, как туман — только шелест двери указывал на уход. Майкрофт уныло размышлял, что не удивился бы, оставь она на тумбочке для него несколько банкнот — в Малиссе напрочь отсутствовала привычная другим романтичная жилка. Она, как кошка, согласилась на их встречи, уходя, когда того пожелает, и не требуя взамен гарантий, верности, слов — только немного живого тепла. Единственного, что Майкрофт, человек с ледяным сердцем, мог ей дать.

Другой информации, поступившей из различных источников, также было удручающе мало. Родилась, училась, не замужем, детей нет, в порочащих связях не замечена. Никаких секретов, никаких тайн. Обывательница, каких много. И Холмс не понимал, почему ноги сами несут его вечерами по привычному маршруту.

«Это смешно, — убеждал он себя. — Даже Шерлок поднимет меня на смех, обвинив в чувствительности. Но я в любой момент могу это прекратить». Майкрофт верил в это. Величие разума над плотью, сила логики, всеобъемлющая красота фактов, причинно-следственных связей были для него хлебом, отдохновением и маяком. Так, как он верил в собственный интеллект, он не верил ни во что более.

За окном кабинета кружились снежинки. Ноябрь снова вступал в свои права. «Почти три года». Майкрофт ощутил легкую панику. «Я начинаю терять ясность мышления. Пора с этим заканчивать!». Решив так, он с головой погрузился в очередную проблему. Нужно было спасать брата, попавшего в переплет. Очень кстати.

Следующие несколько недель до Рождества Майкрофт посвятил работе, почти не бывая дома. Назначал встречи, ездил в командировки, редко ел, не ощущая вкуса, и спал по четыре-пять часов в сутки. Попутно выучил два восточноевропейских языка, провернул несколько хитрых комбинаций и запрещал себе даже приближаться к приветливо мерцающей окнами хорошо знакомой кофейне.

В один из дней ему внезапно позвонила мать и попросила приехать.

— Тебя давно не было, — пояснила она, — и звонишь редко. Что-то случилось?

Миссис Холмс проницательно глянула на старшего сына, разливая чай. Он невольно поморщился, учуяв запах бергамота. Он не пил такой уже… давно. Пару раз качнув ложкой, отставил чашку в сторону, не сделав и глотка.

— Много дел. Очень много.

Он старался казаться невозмутимым, понимая, что выглядит плохо, и отлично зная, какие выводы сделает мать из малейшего неловкого жеста.

— Если бы знала тебя хуже, Майкрофт, решила бы, что ты увлекся женщиной.

— Какая ерунда! — И как же хочется закурить.

— Конечно. Глупости. — Удивительно покладисто согласилась мать. — Ты не пьёшь чай? Твой любимый, Эрл Грей.

— Не хочется. Спасибо. Я, наверное, пойду. Очень много дел!

Назвать свой уход иначе как бегством, не получилось.

Уже в машине, размышляя о произошедшем, фыркал язвительно «Увлечение? Отнюдь! Разве что привычка?». Он провел пальцами по ручке зонтика, желая в равной мере достать сигарету и оказаться на привычном месте за столом с куском полюбившегося яблочного пирога. Холмс отлично понимал, что скучает, относил Малиссу к слабостям сродни табаку, но не мог отрицать и того, что из-за существующего положения снижалась его работоспособность. Рассеянность, угнетенность, хандра — вот что он получил взамен ожидаемых активности и собранности. И ещё эта пустота, которой не с кем делиться. Внутренний аналитик высчитывал плюсы и минусы, выводя неутешительный для Майкрофта результат — данная слабость оказалась для него удручающе губительной.

Устав бороться с ветряными мельницами, он нажал кнопку коммутатора и приказал водителю «Домой!». Выйдя из машины и проводив взглядом удаляющиеся задние габариты, он не вошел в фойе, а развернулся и зашагал к кафетерию. Уже открывая дверь, принюхался и нахмурился — к привычным запахам примешивался легкий оттенок гари. На кухне хозяйничала незнакомая ему высокая шотландка, отбивающая тесто с видом Мухаммеда Али. К его столику порхнула Лили, сменившая гнев на милость.

— Добрый вечер! Давно у нас не были. Вам как обычно?

— Добрый. Нет, спасибо. Только чай. А где мисс Вышенец?

— Лисса? Заболела. Уже неделю как. Так вы знакомы? А мы и не знали!

Пропуская бесполезную болтовню мимо ушей, Майкрофт вычленял крохи информации. Заболела. Ничего серьезного, просто грипп. Да, скоро должна появиться. Игнорируя расспросы, оставил на столе пару фунтов и нетронутую чашку и вышел в ночь. Погода оказалась неожиданно ясной, — на небе ни облачка, — и весьма морозной. Приподняв воротник пальто, пожалел об отсутствии шляпы, рассматривая редкие звезды на далеком темном бархате. Немного помедлил, размышляя, после чего степенно зашагал в восточном направлении, намереваясь нанести поздний незапланированный визит.

Серый массивный дом, в котором обитала Малисса, относился к разряду добропорядочных многоквартирных домов — тусклый, благообразный, давящий. Ровные линии, особый викторианский стиль, кованые витые решетки на окнах, добротные лестницы с дубовыми перилами. А еще отсутствие лифта и постоянные проблемы с водопроводом и электропроводкой.

По закону подлости, нужная квартира находилась на последнем этаже. Длинный коридор тянулся в обе стороны, слабо освещенный тускловатыми бра. На двери белела табличка с двумя фамилиями: «М.Вышенец. Ли Динь Суан». Да, соседка. И, судя по имени, вьетнамка. Поправив галстук, Майкрофт постучал. Он решительно не желал признаваться себе в том, что нервничает.

Дверь открыла темноволосая невысокая девушка в свободном розовом брючном домашнем костюме. Гладкие блестящие волосы распущены, глаза глядят умно и настороженно.

— Син чиао боу тои, мисс Ли, — вежливо поздоровался Холмс. — Я могу увидеть мисс Вышенец?

— Минуточку. Малис!

Голос у девушки был приятным, чуть хрипловатым, говорила она почти без акцента. Нежная персиковая кожа, розовый лак на ногтях рук и босых ног, эфемерная воздушность движений, гибкость лилейных рук. И острый, изучающий взгляд. За ту минуту, что рассматривала Холмса, она успела придирчиво оценить качество его костюма, ботинки, прическу, маникюр, задержала взгляд на зонтике и впустила в комнату весьма неохотно. Похожие взгляды обычно бросали резиденты разведки, и Майкрофт сделал себе мысленную зарубку — проверить нежную фиалку по своим каналам.

Квартира представляла собой обширную студию с миниатюрной кухонькой и сан.узлом, зрительно разбитая на зоны ширмами и стеллажами с книгами. Центр комнаты остался свободен, представляя собой гостиную. Но, как ни прискорбно, стулья или кресла как предмет мебели отсутствовали. Вместо этого в больших количествах имелись подушки и жуткие разноцветные пуфы, те громадные монстры-мешки, на которые неизвестно, как садиться, а после мучительно долго вставать. На таких удобно усаживать своих врагов, после наслаждаясь их унизительным положением.

Тем не менее, на одном подобном весьма удобно устроилась Малисса с книгой в руках. Она изумленно приподняла бровь, рассматривая гостя, и даже не пыталась встать. Суан закрыла дверь, кивнула в сторону вешалки, где можно было повесить пальто и оставить обувь, и тактично удалилась к себе, забралась на кровать и сунула в уши наушники, создавая видимость уединения.

— Не буду спрашивать, как вы узнали мой адрес. И, думаю, бессмысленно будет интересоваться целью визита. Тогда, может, чаю?

Отложив книгу в сторону, Малисса перекатилась, поднимаясь на ноги, и жестом остановила Майкрофта, намеревавшегося предложить помощь.

— Ненавижу их, — качнула головой в сторону тканных уродцев. — Но пожилая леди из квартиры снизу жалуется на любой скрип и шорох. Стук ножек стульев также считался за раздражитель. Теперь ходим на цыпочках, зато спим спокойно.

Объясняя, она уже щелкала кнопками чайника, доставала из шкафа чашки и тарелки с кунжутным печеньем. Накрепко упакованная в синий теплый халат, с красным носом, в толстых полосатых носках с пальцами, хлопотала, напоминая пчелу или разбуженного медведя. Изредка покашливая в платок, разлила чай и после, посчитав долг гостеприимства выполненным, вопросительно глянула на Холмса. Он расстегнул пуговицы пиджака, оперся о столешницу, отхлебнул горячей душистой жидкости и расслабленно выдохнул. Где-то внутри распускалась тугая пружина, как после первой, самой вкусной, затяжки. Не хотелось признаваться себе, но было что-то, по чему он молча скучал всё это время и чего настойчиво не хватало. Чай ли? Женщина? Сладости? Или всё в совокупности?

— Что вы читаете?

— Непринуждённая беседа? Однако. Булгаков. «Белая гвардия». Но стоило ли проделывать такой путь в темноте, чтобы поговорить о литературе?

— Я читал «Собачье сердце». И «Мастера и Маргариту».

— В оригинале?

— Разумеется.

Снова воцарилось молчание. Привычное, «их» молчание, какое они привыкли делить на двоих. Холмс накрыл ладонью руку напротив, ощущая подушечками пальцев привычную шероховатость, косточки фаланг. За три года он запомнил на этих руках каждую жилку, а по линиям так приятно было скользить, лаская — жизнь, голова, сердце, жизнь, голова, сердце. Обычно расслабленная, кисть напряглась настороженно, окаменела.

— Зачем Вы пришли, Майкрофт? — послышался еле заметный шелест вопроса, а официальное «Вы» непривычным диссонансом резануло по ушам. Часто посещая Даунинг-стрит и Букингемский дворец, он научился хорошо различать такие нюансы. Аккуратно отняв руку из захвата, она сделала еще глоток, после чего продолжила, глядя пытливо и настойчиво:

— Чего Вы хотите от меня? Я понимаю специфику Вашей работы, потому не вмешиваюсь в дела. Что там — MI-5, MI-6? Меня не касается. — Взмахом руки она пресекла задохнувшегося Холмса, желавшего поинтересоваться, как она об этом узнала. — Но Вы исчезли на два месяца, не давая о себе знать. И теперь являетесь, будто ясен свет — принимайте меня таким, какой я есть! Я не глупая, мистер Холмс. Если хотели прервать затянувшиеся отношения, стоило просто сказать. Или, исчезнув, не появляться вовсе. И теперь я не могу понять, чего Вы хотите? Чего добиваетесь своим визитом?

— Откуда вы знаете, где я работаю?

— Это было очевидно. Работа на правительство накладывает свой флёр. А для простого чиновника у Вас, мистер Холмс, слишком властная натура, высокий интеллект и чересчур много тайн. Значит, разведка или контрразведка.

— Тогда спрошу ещё — если вы, Малисса, так наблюдательны, зачем работаете булочником? Почему не идете дальше?

— Вы сейчас пошутили? Я — выходец из Восточной Европы, заведомо не могу претендовать на что-то особо престижное. И ещё… я люблю печь. Мне нравится возиться с тестом и кормить людей. Это именно то, чем я хочу заниматься. Неужели Вы, такой умный, этого не поняли?

Она глядела на него почти с жалостью, а Майкрофт удивлялся, как мог не заметить столь очевидной вещи. С такой страстью отдаваться своей работе мог только человек, увлеченный собственным делом. Он же все три года видел в этом лишь обязанность.

— И это снова возвращает меня к вопросу — что Вы от меня хотите? Отношений? Два «ха». То непонятное, корявое, ублюдочное нечто, существующее между нами, можно называть как угодно, но не отношения. Вам было удобно. Мне было тепло. Оба получали эмоциональную и физическую разрядку к обоюдному удовольствию. Или, может, Вы хотите доверия? Это невозможно. Как можно требовать чего-то, если Вы мне не доверяете. Да Вы сами себе не доверяете, Майкрофт!

С заметным раздражением женщина швырнула в мойку чайную ложечку. Холмс крутил в руке чашку, ощущая себя донельзя гадко. С точки зрения логики, все было правильно и весьма разумно. Приведенные факты соответствовали истине полностью. Откуда же тогда в душе взялась эта мерзкая каша, бурлящая, серая, как ноздреватый стаивающий снег в марте?

— Я не могу сказать определенно, — холодно проговорил он, глядя в сторону. — Я не знаю.

Аккуратно поставив чашку на стол, он развернулся и направился к двери, где принялся одеваться, не отрывая взгляда от пуговиц.

— Минутку. — Малисса подошла сзади, неся в руках пухлый сверток. — Я купила это Вам еще летом, собиралась подарить на Рождество. Заберите сейчас. Мне не нужно.

— Вы что, строили какие-то планы на мой счёт? — Уязвленный, он поступал предсказуемо — пытался хлестнуть словом, осознавая собственную неправоту, и тут же наткнулся на яростный отпор:

— Вы — идиот! А это — одеяло. Потому что в вашем склепе окочуриться можно от холода! И да, если не нужно, мне ничего не мешает выбросить его в окно, а вы так и продолжайте отмораживать своё «пинпо»!

Не желая уточнять, что такое «пинпо» (нечто созвучное имелось в португальском языке, да и по контексту понятно), он со всем возможным достоинством принял сверток и удалился.

Шагая по ночной улице, он мысленно перестраивал разговор, придумывал доводы, аргументы, но так и не смог найти оптимального разрешения проблемы. Все его дипломатические качества, умения и опыт многолетних интриг оказались бесполезны перед лицом обычных, примитивных донельзя, но бесконечно загадочных человеческих отношений. Он внезапно осознал, насколько комфортно и просто существовал последние три года, когда всего одна маленькая толстая женщина своим тактичным молчанием лишала его подобных моральных и личностных терзаний, оставляя иллюзию контроля над ситуацией. Требовалось сделать какой-то шаг, но что конкретно — неясно. Майкрофт боялся, что неверное решение запутает все еще больше.

Тогда он сделал то, чего не делал уже очень давно. Достал телефон и позвонил маме, собравшись просить совета.

— Майкрофт. Уже двадцать три сорок девять, — сообщила миссис Холмс, отвечая после третьего гудка.

— Правда? Прошу прощения, не заметил. Я только что получил заверения в собственном эмоциональном бессилии, категорическом неумении проявлять доверие к окружающим и полном несоответствии в качестве возможного спутника жизни.

— Сын, все это соответствует действительности.

— Разумеется. И меня интересует, как подобную задачу решали вы с отцом?

— Если это тебя действительно волнует и не является сиюминутной прихотью (а если ты спросил, это именно так), то в твоем случае лучшим выходом будет извиниться.

— Всего лишь?

— Постарайся сделать это максимально достоверно. Хотя, признаюсь, за эти годы я так и не научилась до конца осознать всех причин возможных обид, а просто запомнила их.

— Благодарю. Мне нужно обдумать полученную информацию.

— Конечно. Спокойной ночи.

Миссис Холмс отключилась, а Майкрофт вошел в квартиру, переоделся и вымыл руки, после чего потянул завязки лент, скрепляющих тканный узел. Первое впечатление — одеяло оказалось очень большим — два с половиной на три метра. Второе — оно оказалось очень мужским. Темно-синие, в индиго, узоры переходили в геометрические фигуры — квадраты и ромбы, но не раздражали глаз. И еще оно было теплым. Мягкая овчина опушки льнула к рукам, пальцы тонули в ворсе, сразу отогреваясь. Он улегся, закутавшись по самый нос, ощущая, как блаженно покалывают согревающиеся пальцы ног. Обычно, чтобы согреться, Майкрофт подолгу лежал в горячей ванне, и без этого подолгу не мог заснуть. Теперь же блаженное тепло окутывало со всех сторон, будто объятия. Маленькая булочница умудрилась окружить его своей заботой, даже отринув. А, что ни говори, Майкрофт ценил собственный комфорт, и готов был за него побороться.

Ко следующей встрече он готовился весьма тщательно. Пролистнул пару книг по психологии, и даже открыл женский бульварный роман, который тут же захлопнул в омерзении — от примитивности написанного разболелась голова. Одновременно присутствовало понимание — всё не то. Так и не выстроив оптимальной линии поведения, но мысленно смоделировав семь возможных ситуаций, отправился наводить мосты.

Прежде всего, чтобы дезориентировать женщину, решил поступить нестандартно, и подъехал к кафе утром на служебной машине с шофером. Это давало ему дополнительные очки — срабатывало как психологическое давление, уведомляя о его высоком статусе, но оставляя простор для домыслов. Своеобразное показательное выступление. Был бы павлином — распушил перья.

Сохраняя на лице подчеркнуто скучающее выражение, пускал в окно тонкие струйки дыма, рассматривая серую мглу утра с подчеркнутым интересом. Шерлок в сложной ситуации впадал в гиперактивность. Майкрофт же леденел, запирая эмоции. Спокойствие, концентрация, расчет.

Малисса спешила на работу, перепрыгивая плитки тротуара и опасно скользя на обледеневших участках. Майкрофт досадливо поморщился. Опасное ребячество. На перекрёстке её догнала Кайли, и девушки пошли рядом, придерживая друг-друга за рукава при потере равновесия.

Он открыл дверцу, поставил ноги в сияющих ботинках на тротуар, опёрся о ручку зонтика, вставая и ощущая при этом непонятный мандраж, как на опасном задании. Традиционно Майкрофт предпочитал кабинетную работу, разбираясь в вязи интриг с легкой непринуждённостью. Но иногда выбираться «в поле» приходилось, и эта тугая спираль, затаившаяся где-то внутри, холодила знакомо, вызывая неприятные ассоциации.

— Мисс Вышенец! Разрешите Вас на пару слов.

Кайли сделала большие глаза, многозначительно поздоровалась и скрылась внутри. Малисса остановилась, немного изумленно рассматривая машину, Майкрофта и весь его донельзя торжественный вид — от аккуратно уложенной прически на макушке до щегольских туфель.

— Кто-то умер? Или королева жалует вам рыцарское звание?

— Не хотите присесть?

— Мне и здесь хорошо.

— Малисса, я поступил не вполне корректно. Прошу, простите меня.

— Удивительное дело! Неужто сами додумались? Или посмотрели в книге «Общение с обычными людьми для чайников?».

— Вы злитесь? — разговор явно пошел не так.

— Как вы догадались?

— Когда раздражаетесь, вы подёргиваете крыльями носа… ах, это был сарказм.

— Мистер Холмс, мы знакомы уже три года, и вы ни разу ни перед кем не извинялись. У вас и мысли не может возникнуть о собственной неправоте, потому и извиняться не за что.

Майкрофт хмыкнул. Анализ оказался верен, но неприятен.

— И потому я говорю «нет»!

— На что «нет»?

— На всё. Все ваши предложения и варианты заранее отвергаются. В силу бессмысленности и бесперспективности. Не будем терять моё и ваше время.

— А почему просто не вернуться к тому, что было раньше?

— Я это переросла. Мне неинтересно. За прошедшие пару месяцев подумала, и решила идти дальше.

— Я могу дать…

Малисса хлестнула его яростным презрительным взглядом:

— Вы ничего не можете мне дать! Потому что у меня здесь… — она указала на солнечное сплетение, — сердце, а у вас — пустота. Пустота ничего не даёт, только поглощает. Майкрофт, Вам скучно с другими людьми, а мне бесконечно скучно с Вами.

— Очень жаль. Что ж, мисс Вышенец, если решите изменить решение — позовите. Я подожду.

Майкрофт сел, захлопнул дверцу, и машина тронулась с места, оставив Малиссу одну на тротуаре.

Следующая неделя прошла без особых потрясений — тихо, мирно. Малисса почти успокоилась, но в понедельник Кайли влетела в дверь совершенно взволнованной и огорошила их с Лили ошеломляющей новостью:

— Мы все уволены! Кафе закрывают!

— Как закрывают?

— Так! Мистер Грешем, управляющий, он мой сосед по лестничной клетке, вчера рассказал и попросил вам передать. Хозяева помещения не согласились продлевать аренду, и заключили контракт с каким-то магазином!

— Это законно?

— Юрист уже интересовался. Совершенно законно, к сожалению! Представляете, здесь будут продавать табак и зонты!

Лили всхлипнула, стирая слёзы ладошкой со щек, а Кайли не могла скрыть огорчения, теребя платок. Малисса без сил опустилась на стул.

— Зонты? Это точно? Вот ведь… демон долговязый!

Сложно было сделать намёк прозрачнее. «Я не имею, чего хочу, но и ты теряешь самое дорогое». Она растерянно оглянулась на пустой стол, холодную печь, молчаливый чан для теста. Насколько мелочными и мстительными могут быть обиженные мужчины при власти.

— Что же делать?

— Идти домой. С сегодняшнего дня мы здесь больше не работаем. Мистер Грешем позвонит и пригласит получить расчет и подписать бумаги отдельно. Мы ничего не можем сделать.

В горле стоял комок, который все не мог пролиться слезами. Только давил, душил, колол мучительно, стискивая легкие ледяными петлями. Почти без сил, разбитая, она вошла в квартиру и увидела Ли Суан. Девушка, одетая в элегантный деловой костюм, допивала мелкими глотками зеленый чай, собираясь на работу. Увидев входящую подругу, лишь многозначительно приподняла бровь.

Малисса без сил выронила сумку и опустилась на первую попавшуюся подушку, развязывая непослушными пальцами колючие завязки капюшона на горле.

— Не прошло и двух недель с тех пор, как ты оставила этого типа, и вот — явление девы в беде. А я чувствовала, что будут неприятности, как только увидела его на нашем пороге. Малис, почему ты мне ничего не говорила? Ты хоть знаешь, кто это был?

— Майкрофт Холмс. А что?

— Ох, великие боги! А я еще надеялась ошибиться. Но эту надменную рожу с его пижонскими зонтиками ни с кем нельзя перепутать!

Суан опустилась рядом, огорченно поглаживая плечо подруги. Она видела, что та морально раздавлена, и, несмотря на довольно спокойный нрав, сильно разозлилась.

— А ты его откуда знаешь?

— Я же работаю в посольстве. Хоть и небольшая должность, но всех заметных персон в лицо знать положено. Особенно тех, кто двери в доме на Даунинг-стрит ногами открывает! Холмс — один из тех, о ком никто не говорит, но все их знают. И это худший выбор из всех, какой ты только могла сделать.

Малисса ощутила жуткое опустошение и внезапно разрыдалась, выплескивая всю накопившуюся горечь и боль:

— Это иногда было так утомительно, Суи! Двигаться, как по дощечке, и терпеть, терпеть. Все эти странности, неписаные правила. А от своих диет он был временами жутко раздражительным! Он ел у нас слойки с маслом, а после вздыхал на весах! И начинал капризничать. Делал выражение лица «мне надоело это дерьмо» и пытался грызть спаржу!

— Он что, у вас ел? Очень странный поступок. По статусу ему бы посещать места элитные, классовые, а не вашу кофейню с названием «Кофе и булки».

— Перепробовал всё меню! Печенье с апельсинами, клубничные рулеты. Даже вафельные трубочки со сливками. Когда ел, он даже становился похож на нормального человека. Просто наслаждался едой, не выпуская наружу гада, совершенно равнодушного к окружающим. Да и к себе, если честно, также. Он же никогда не расслаблялся до конца, не отдыхал. Постоянно думал, вот без остановки. Всегда на первом месте работа, документы, имейлы, телефонные звонки в два часа ночи. А иногда, бывало, выдавал: «Человеческое сердце создаёт такое давление, что кровь может брызнуть на семь с половиной метров». Или «Ямка между носом и губой называется носовой желобок». Это как заниматься любовью с Гуглом! И знаешь что самое грустное? Он мне правда нравился! Со всеми своими замашками примадонны, обидчивостью, мстительностью и логикой вычислительной машины, нравился!

Она рыдала уже не сдерживаясь, сидя на полу в пальто и съехавшем набок берете, сморкалась в бумажные полотенца, принесенные Суан. Горевала о потерянной работе, утраченном спокойствии и больше всего — о своем раненом, напрочь разбитом сердце, что болело, не желая принимать доводов разума. Ведь там хранились воспоминания личные, которыми она не собиралась ни с кем делиться. Те моменты, что копились и сохранялись с особой тщательностью. Теплые руки на её замерзших щеках, галантно раскрытый зонт над головой в непогоду, частые прикосновения и попытки шутить, сдерживая врожденный сарказм. Он остро и едко проходился по людям и их интеллекту, но лично ей ни разу не сказал ни слова по этому поводу. И эта неуклюжая деликатность трогала, как самый драгоценный дар. А ещё поцелуи — бесконечно нежные, аккуратные, изучающие, умиротворенные, убаюкивающие, жаркие и страстные. Они имели массу полутонов и говорили лучше любых слов.

Немного успокоившись, глянула на девушку. Суан смотрела на неё с сочувствием, ярко написанном на её живом, молодом личике.

— Малис, я помогу, чем смогу! Попытаюсь помочь.

— Думаю, всё как-то решится. Хуже то, что скоро я не смогу платить за квартиру и тебе придется искать другую соседку.

— Я спрошу в посольстве о работе…

— Бусинка. Я не говорю по-вьетнамски. Я и по-английски пишу с ошибками. К тому же Он закрыл наше кафе. Может, не стоит нарываться на дипломатический скандал?

— Не может все быть так серьёзно.

— Суи, я его обидела. Дважды. Думаешь, такой человек оставит это без ответа?

— Предполагаю, нет.

Девушка озабоченно нахмурилась, потерла в задумчивости подбородок.

— Сейчас я начну искать работу, и посмотрим, что получится. Если все будет благополучно, спроси обо мне в посольстве. Если же нет… Но учти, бегать и таиться я не намерена. Старовата для такого.

— Отвага — качество глупцов.

— И мертвецов, да. Иди, а то опоздаешь.

Ли Суан собралась за четыре минуты и выпорхнула за дверь, но видно было, что она осталась недовольна разговором, и вечером могло последовать продолжение размышлений и уговоров. Малисса встала с трудом, сняла пальто, нагрела себе чаю и уселась за столом со свежей газетой — шерстить колонку объявлений.

Пара недель прошли в бесплодных поисках работы. Неудачи преследовали Малиссу с завидной регулярностью. Она обошла все кофейни и булочные в их районе и двух соседних, устав улыбаться и удивляться. Обычно общаясь с тестом, а не с людьми, неожиданно обнаружила, что они могут быть очень странными.

Некоторые булочные держали пакистанцы или иранцы, сверкавшие белоснежными зубами и изъяснявшиеся по-английски ещё хуже Малиссы. Она не могла понять, хотят ли они, чтобы она жарила кебаб, или предлагают поджарить её саму. Пару раз поступали предложения сомнительного свойства — слово «булки» во фразах обыгрывалось донельзя двусмысленно, и это сопровождалось миганием. У одного итальянца — так обоими глазами сразу.

Она почти договорилась о трудоустройстве в магазине-пекарне, которые держали русские, весьма недоверчивые, кстати, и шла на работу полной надежд (благо, как всякий поляк, выросший при Советах, она отлично говорила по-русски). Но уже на следующий день хозяин, отводя взгляд, дал ей расчет, бормоча что-то о тяжелых временах и недостатке оборотных средств. Долго думать, чьи средства тут обернулись, не требовалось.

Она устроилась в дом польской культуры, где предполагалось, что она станет помогать в адаптации недавно прибывшим иммигрантам и работать с периодикой. Дом уже через пять дней закрылся на капитальный ремонт. В порыве вдохновения и разгоревшегося азарта стукнула в двери православного храма, здраво рассуждая, что до Господа Холмсу точно не добраться. Она недооценила его длинные руки. Ему вполне хватило полномочий повлиять на духовенство земное. Задавив бюрократией.

Отразив за неделю внезапное нашествие инспектора по пожарной безопасности, санитарной службе, экологии и нескольких других муниципальных органов, пожилой батюшка только жалобно поглядел на Малиссу, в христианском смирении не имея возможности ей отказать, но безмерно страдая от полученных неудобств. Женщина охотно понимала шестидесятисемилетнего старичка, который держал приход одним своим энтузиазмом, но начинал забывать слова псалмов. Она попрощалась и вернулась домой.

Суан наблюдала за этим противостоянием стихии со священным трепетом, после каждой неудачи ругаясь и посылая на голову Майкрофта всяческие беды. В разговоре он скатился у нее до определения «козёл», а в дни особо мирные превращался в «плешивого мерина».

Малисса мрачно пересчитывала остатки финансов и ворчала тихо. Общее уныние стало для неё привычным состоянием.

— Интересно, если я устроюсь на работу на станцию метро, у них тоже внезапно случится ремонт? Или он поступит кардинально и закроет её вовсе — вроде как в Лондоне их и так слишком много?!

— Не огорчайся. Найдется что-то, а пока я вполне могу оплатить квартиру одна. Живи, сколько хочешь. Мне без тебя будет ужасно скучно — как же я пропущу новость о перекрытом движении на каком-нибудь мосту, потому что ты устроилась на нем рисовать карикатуры на некоего джентльмена?

— Это не выход. Знаешь, иногда я подумываю о возвращении домой. Мама вполне обеспечена, у меня небольшой капитал крутится в деле. Да и легче будет — всё-таки, дома.

— И ты так уверена, что после всех приложенных усилий тебя так просто отпустят?

— Нет. Я уже ни в чем не уверена. Знаю только, что устала. Очень.

Их разговор прервал стук в дверь. В вихре легких юбок (и как только не холодно?) и легкой кожаной курточке на пороге обнаружилась Кайли. Она споро сбросила модельные сапожки на шпильке и, ни капли не смущаясь, сразу устремилась к столу со стоящим на нем творожным рулетом с вишнями.

— Привет! Вы же не против? Ага!

Она отрезала себе щедрый кусок, полила взбитыми сливками из тубуса и придвинула ближе чашку Суан, делая щедрый глоток. Девушка много двигалась, танцевала, жила в ускоренном ритме и постоянно хотела есть. Утолив первый голод, перешла к причине визита:

— Лисса! Как я соскучилась по нормальной еде! Скажи, что ещё не нашла работу!

— Я ещё не нашла работу, — послушно ответила та.

— Отлично! Я сейчас работаю в Данс-холле, и хозяева заведения решили открыть мини-бар с закусками. Я сказала, что знаю классного повара, и сразу побежала к тебе.

— Но я больше по тесту…

— Ой, налепишь мини-пицц, мини-пирогов, мини-пончиков и мини-бутербродов — и все будут счастливы. Быстро подойти, перекусить и отправиться смотреть шоу дальше.

— Я не знаю. Правда. Со мной могут быть проблемы.

— Какие? Там такие владельцы — мафия! Вечером танцы, а ночью — ну… другие танцы. Экзотические. Стриптиз, в общем.

Увлеченная Кайли вдохновенно размахивала руками при рассказе, но остановилась, наткнувшись на две пары недоуменных глаз.

— Да, я тоже танцую. Иногда. Деньги-то нужны. Но больше — ничего. А от тебя вообще ничего, кроме кулинарии, не понадобится!

Малисса растерянно глянула на Суи. Та пожала плечами:

— А что, соглашайся. С Богом ты уже пробовала, попробуй противоположную инстанцию.

На следующий день Малисса стояла перед дверью в кабинет братьев Канаван. Как рассказала накануне Кайли, братья Лиам и Люк Канаван, выходцы из Ирландии, выросли в Лондоне и детство провели в самых глухих уголках района Ислингтон. Конечно, не такой известный, как преступный Вестминстер, этот район также часто значился в криминальных сводках, но двум бойким пацанам-погодкам дал неоценимые уроки жизни. Молодые люди оказались достаточно умны, чтобы не загубить свои таланты наркотиками или алкоголем (хотя к последнему имели кровное пристрастие).

Они приторговывали травкой, заводили знакомства с авторитетами, толкали краденое, сбывали контрабанду и были достаточно ловкими, чтобы не попадаться. Полученный навар, в отличие от сверстников, откладывали, и уже к совершеннолетию открыли небольшое дело. Потом продали бизнес, купили здание ближе к центру, отремонтировали, раскрутили, продали, купили следующее. Так за несколько лет у них образовался небольшой пласт недвижимости в разных концах города — доходные дома, бар, складские помещения и даже цветочный магазин (купленный как блажь, не иначе, хотя с этими хитрыми лисами ни в чем нельзя было быть уверенными). Данс-холл был их самым новым и самым прибыльным приобретением, с которым у них были связаны большие надежды.

Молодые и успешные, они имели теперь все, что хотели — деньги, дорогие автомобили, самых красивых подружек и лучшее спиртное в баре, но предусмотрительно не останавливались, продолжая укреплять и расширять свой бизнес. Вот с какими неординарными типами предстояло столкнуться Малиссе.

Она вошла в кабинет, полный стали, дерева и кирпича. Новомодный дизайнер интерьеров превратил помещение в смесь ангара и охотничьего домика, а с потолка свешивались мобили — искореженные, перевитые и изломанные металлические конструкции. Выглядело это довольно жутко, но хозяевам было всё равно — они не собирались останавливаться на достигнутом, видя себя в будущем владельцами небольшого кондоминиума в Сохо, и в таком случае незачем цепляться за данное — все равно продавать. Модно, стильно — и ладно.

На внешность братьям также жаловаться не приходилось. Двадцати восьми и двадцати девяти лет соответственно, высокие, темноволосые, с благородной червленой медью в волосах, играющей на солнце. С голубыми глазами и почти одинаковыми лукавыми ухмылками, Лиам и Люк располагали к себе. Общий вид могли немного портить курносые носы, но Малисса знала, что некоторые девушки считают это пикантным. Дополняли картину мощные фигуры боксеров с тяжелыми кулаками, облаченные в дорогие деловые костюмы. Современные мурены бизнеса, которых отправили поплавать в такие мирные воды лондонского мира финансов. Она поняла, почему Кайли рассказывала о них, буквально захлебываясь от восторга. Переодень Канаванов в рокерские куртки — и будет любимый тип мужчин молодой официантки. С одной только разницей — эти ребята точно не были тупыми.

Представив возможные последствия своего поступка и собственный хладный труп на дне Темзы, куда, без сомнения, отправят её братья после очередного финта Майкрофта, Малисса решила, что приходить сюда было точно не очень хорошей идеей. Но отступать было некуда. Канаваны грамотно взяли её в «ножницы», подхватывая с двух сторон под локти. Заметно было, что сей маневр у них отработан не раз.

— Мисс Вышенец, — заговорил тот, что справа, чуть помощнее и покрепче — Люк. — Кайли столько рассказывала нам о ваших кулинарных талантах, что мы с братом не могли не соблазниться. Сейчас так сложно угодить клиенту, а мы стараемся сделать все, чтобы нашим гостям было удобно и комфортно. Именно поэтому нам крайне важно ваше содействие!

— К тому же, — тут же прожурчал слева Лиам, который был ниже и гибче брата, но и выглядел опаснее, — только вашим ласковым рукам под силу сотворить чудо и заставить петь от восторга наши желудки! Мы будем глупцами, если упустим такого очаровательного мастера!

При этом он деликатно поцеловал руку женщины, держа её, как великую ценность. Право, если бы она не была так напугана и не думала панически, как отказаться от предложения и никого не обидеть, такие ухаживания могли показаться милыми. Но вместо этого внутри взвыл сигнал тревоги и замигали красные лампочки — «Спасайся, кто может».

— Вы так добры, — с трудом отнимая руки, она присела на краешек кожаного кресла, выпрямив спину и готовая в любой момент вскочить. — Но мне кажется, ваши комплименты преждевременны. Вы же даже ничего не пробовали.

— Мы верим Кайли. Она такая милая девушка. Не может же она намеренно нас подвести?

«Или мне только что показали зубки, или я — королева Бурунди!» — проскользнула очередная трусливая мысль. Ладно, попробуем зайти с другой стороны — неприятности с властями никому не нужны.

— Тогда она, наверное, предупреждала вас, что у меня есть некоторое недопонимание с одним чиновником, довольно влиятельным, из-за которого я вот уже месяц не могу устроиться на работу. Не хотелось бы, чтобы данный момент навредил вашему делу.

Канаваны переглянулись, общаясь друг с другом без слов, и Лиам заговорил снова:

— Давайте так. Сегодня у нас большой танцевальный вечер, и после него — шоу-программа до четырех утра. Оба мероприятия будут оплачиваться отдельно. И плата будет более, чем достойной. Поразите нас, и мы примем вас в штат. А уж своих людей мы защищать умеем.

— Я должна где-то подписаться кровью? — подозрительно спросила она.

— Кровью, хах! Смешно, — дружно посмеялись братья, оставаясь внутренне собранными. — Нет, хватит чернил.

Выйдя за дверь, Малисса ощущала себя так, будто по ней проехался паровоз. Два паровоза. Два больших, опасных ирландских паровоза. Следуя подсказкам персонала, она очень скоро попала на кухню, и принялась осматривать фронт работ. Как и все помещения Данс-холла, кухня оказалась громадной и бестолковой. Под высоченными потолками блуждало эхо, стены, выкрашенные белой краской, слепили, а от стола до мойки или плиты нужно было бродить, как по бульвару, теряя драгоценное время. К слову сказать, из позитивных моментов было наличие самой современной кухонной техники с кучей наворотов и дополнительных функций. Зато холодильник радовал пустотой, сродни холодильнику в квартире Майкрофта.

Вспомнив Холмса, она печально вздохнула. Переносить разлуку оказалось неожиданно тяжело, без него было холодно, скучно и донельзя одиноко. Она бродила в интернете в поисках его фото, но находила только мелкие, размытые снимки, где он стоял за спиной кого-то в третьем ряду четвертым слева, да ещё отворачивался. И даже если бы не его демарши, напоминающие «Я жду, иди ко мне», вряд ли ей было бы легче — сердце сжималось от нерастраченного тепла, и, как это ни странно, постоянно присутствовало желание делиться этим теплом с его пустотой, обогревая обоих. Малисса ощущала себя очагом, тлеющим впустую, не имея возможности обогреть своего Ледяного Лорда.

В то же время в душе оставалась обида и понимание собственного несоответствия его персоне. Она уже не знала, из-за чего злится и огорчается больше — из-за того ли, что Майкрофт мешает ей жить, вмешиваясь во все дела, или от общей несправедливости ситуации — привязаться к явно неподходящему человеку и сохнуть по нему, как кисейная барышня. Руки опускались, но она не позволяла себе хандрить. Из любой ситуации лучшим выходом у неё считалась работа. Вот и теперь она повязала фартук, косынку и взялась за обследование шкафов и чуланов.

Осмотр показал неутешительные результаты. В холодильном ларе ютился одиноко пакет крабовых палочек, в шкафу нашлось две коробки хлопьев и засохший диетический хлебец. Зато ассортимент и количество спиртного поражали своим размахом. Так и не добившись ни у кого информации о возможном меню и вообще о том, что эти глупые люди предпочитают есть в три часа ночи, пожала плечами и включила воображение. Номера поставщиков продуктов остались у нее в телефоне со времен работы в кафе, когда иногда приходилось заказывать по мелочи необходимые ингредиенты, если мистер Грешем слегка увлекался и забывал о своих обязанностях.

Требовалось приготовить что-то сытное, небольшое, и, желательно, быстрое. У неё имелось в запасе не так много времени. Что-то мясное, что-то рыбное. Икра, соленья, зелень и овощи для украшения, пара салатов маленькими порциями в корзиночках из теста, шоколад. Полчаса размышлений — и на столе лежал небольшой, но сытный и несложный вариант меню. Нарезная сёмга, тарталетки, сыры, фрукты. В одни руки сложно — но возможно.

Когда она ставила в духовку очередную партию корзиночек и готовила тесто для тарталеток, в комнату влетела, как всегда стремительно, Кайли. Она взгромоздилась на свободный стол и влюблено глянула на Малиссу. Та поняла её и качнула головой в сторону стола:

— Там рулет с рыбой, яйцами и зеленью. Ему надо пропитаться, но и сейчас уже достаточно вкусно. Можешь отрезать кусочек. Кусочек, я сказала! — повторила громче, когда заметила, какой ломоть себе отмеряет девушка.

— Ты чудо! Я знала, что это место — как раз для тебя.

— Нет, ты хотела, чтобы тебя кормили. Так прямо и говори. И мне одной не справиться. Намекни как-то господам сверху, что еще парочка помощников не помешает.

— Ах, ты видела, они тааакие классные! Просто ходячая мечта!

— Ты бы с ними поосторожнее. Не всё то золото, что с Эрин и сияет локонами.

— Ты никому не доверяешь! А мне бы хоть с одним — да я бы…

— Получила пачку очередных проблем, расстроилась и, вполне вероятно, потеряла работу.

— Раньше ты не была такой негативно настроенной. Или это тот, с зонтиком, виноват? Так забудь, кому он, такой плешивый, нужен?

— Он не плешивый. Он… собранный. И у него есть стиль, с этим сложно поспорить.

— Как все серьёзно, — удрученно покачала головой девушка, втихую вытягивая яблоко из корзины. — А по виду и не скажешь. Он же совсем не принц, вот ни капельки! Хотя машина, конечно, классная — я оценила.

— Яблоко помыть не забудь, — флегматично ответила Малисса, нарезая мясо тонкими ломтиками.

— Вот то ли дело Канаваны — оба как с обложки любовного романа. Я как их вижу — сразу чувствую такое воодушевление. А ты что чувствуешь?

— Неприятности. Слезь со стола.

— Скучно с тобой стало. Вы с тем носатым — парочка зануд.

— Но ты же не жалуешься?

— Нееет. — Кайли рассмеялась. — Я не настолько враг себе, чтобы жаловаться на тех, кто меня кормит!

Она рассмеялась, подскочила ближе, чмокнула подругу в щёку и унеслась куда-то. Видимо, по пути она всё-же передала просьбу поварихи, потому что на кухню спустился парень лет так двадцати двух-двадцати трех, вихрастый и нескладный. Он путано объяснил, что работает на подхвате, и теперь пришел помогать тут. Малисса дала ему нож, посмотрела, как он режет, и через две минуты отняла — слишком велик был риск того, что он ненароком отрежет себе ногу. Поэтому Кай (как звали парня) получил в руки ложку и принялся мазать бесконечные бутерброды, листы тонких лепешек и хрустящие хлебцы. К восьми часам половина блюд была готова, а вторая половина лежала в полной готовности к тому, чтобы уйти на столы в период не более пяти минут.

Около десяти, когда все, кто хотели, уже перекусили и нагуливали аппетит на паркете, выделывая танцевальные па, Малисса уселась на стул, налив себе чашечку чая. Все оказалось не так ужасно, как можно было ожидать. Еды хватало, и даже оставались излишки — нужно будет предусмотреть это в следующий раз и скорректировать заказ. Когда она, сняв туфли, блаженно шевелила пальцами ног, прихлебывая зеленый оолонг, а Кай за обе щёки уплетал кусок запеченной рыбы, в кухню спустились Лиам и Люк.

Парень покраснел, схватил тарелку и спрятался с ней в чулане под грозными взглядами братьев, а повариха спокойно посмотрела на них и спросила:

— Чай будете? Только вскипел.

Никаких особых грехов за собой она не чувствовала, тарелки назад возвращались пустыми, и жалоб не поступало. Так почему не расслабиться слегка, в ожидании второго акта?

— Нет, спасибо, — обаятельно улыбнулся Люк. — Мы сыты. Гости довольны. Не хотите ли выпить с нами по бокальчику?

— На работе не пью, — лаконично ответила Малисса, продолжая, опровергая себя, прихлебывать чай.

— Немного красного вина, чтобы добавить румянца этим очаровательным щёчкам!

— Вы немножко ошиблись. Здесь кухня. Тут люди готовят, а не любуются щёчками. Но наверху, в зале, очаровательных прелестниц — великое множество. Или вы делаете комплименты всем, по привычке?

— Нас оскорбили? Нас посчитали недостаточно галантными?

— Вас посчитали чересчур галантными, спасибо, мистер Канаван. Но мне это не требуется. Не хочется, чтобы что-либо мешало продуктивной работе.

— Понимаю, мисс Вышенец, — мягко вступил Лиам, оттесняя слегка назад брата и успокаивающе улыбаясь. Выглядело это так, будто хищная кошка пытается ластиться, не очень удачно скрывая когти. — Мы правда очень довольны. Поэтому пришли поблагодарить и, если вы не очень заняты, пригласить поглядеть выступление.

— И насколько одетыми будут артисты?

— Не волнуйтесь, они вас не смутят.

Оглядевшись по сторонам и не найдя повода для отказа, она слегка нахмурилась, но окликнула:

— Кай!

Из-за двери высунулась голова и виновато осмотрела присутствующих.

— Закуски нарезаны и уложены, постарайся ничего не рассыпать. Соус выключи ровно через двадцать пять минут. И если случится что-то — хоть что-нибудь непредвиденное — немедленно звони мне!

После повернулась к братьям:

— У меня есть полчаса. Максимум — сорок минут. Если дольше — у бедняги может случиться паническая атака.

— Как угодно.

Не переставая улыбаться, Канаваны дождались, пока она оставит на стуле рабочую одежду и поправит перед зеркалом растрепавшуюся косу. После, так же технично, зажали локтями и повлекли за собой.

Раньше, приходя в клубы, Малисса видела зеркала, софиты и обилие стекла. Музыка гремела так, что невозможно ничего услышать, и ещё было безобразно накурено. Здесь же к оформлению подошли с большей выдумкой. Полумрак рассеивался настенными светильниками, полукругом стояли вокруг танцевальной площадки столики на два-три человека, музыка играла громко, но не оглушала, и пары на паркете именно танцевали, пусть и не совсем умело, а не сотрясались в конвульсиях, будто их бьёт током. Зоны для курящих и некурящих разделялись, отодвигая любителей табака чуть назад, и компенсируя дым обилием свежего воздуха из вытяжек, умело скрытых за элементами декора. В целом, впечатление складывалось вполне приемлемое.

Усадив Малиссу за столик поближе к сцене и заказав ей стакан холодного сока, Люк и Лиам растворились в толпе танцующих. Потирая уставшие глаза и жалея об отсутствии очков, женщина тянула напиток через трубочку, размышляя, как там Кай справится с полученной задачей и не застанет ли она по возвращении обугленную кухню и останки нерадивого помощника? Наверное, сорок минут — чересчур долго. Нужно будет вернуться раньше и выключить соус самой. При этом она не переставала любопытно оглядывать присутствующих.

Первое, что она поняла — в заведении имеется дресс-код. Девушки были одеты в нарядные коктейльные и вечерние платья разной степени длины и прозрачности, а мужчины поголовно щеголяли пиджаками и галстуками (впрочем, некоторые уже успели распустить узел на шее, разомлев от спиртного). Сама она, собираясь работать, предпочла просторную блузу и такую же юбку с удобными мягкими туфлями без каблука. То есть, совсем не то. Утешало одно — танцевать Малисса не собиралась.

В дальнем углу, тонущем в клубах дыма, ей почудилась знакомая фигура — что-то в форме головы и манере держаться напоминало Холмса, но он как то не вязался с образом человека, блуждающего по ночным дансингам, даже хорошего качества. Впрочем, на любителя поесть ванильных булок в полдвенадцатого в скромном кафетерии он тоже не походил, однако же посещал такой на протяжении трех лет. Решив, что это разыгралось воображение, она отвернулась к сцене, где как раз начиналось выступление.

По хорошему счёту, то, что она увидела, напоминало немного балет, немного — постановки цирка дю Солей, и выглядело не танцем, а пластической миниатюрой. Данный номер был щедро сдобрен восточной тематикой, и среди танцоров мелькали белоснежные лисички с девятью хвостами, самураи в устрашающих масках, с катанами, но в трико, драконы, практически полуголые, с нарисованной на коже огненной чешуёй. Выдыхалось пламя, мелькали ленты, артисты изгибались волнами, создавая телами красно-белый узор. Было не совсем понятно — показана ли там любовь, война либо просто отрывок из эпоса, но общее впечатление осталось весьма положительным, и Малисса аплодировала от души. Тем более что одной из лисичек была Кайли, игриво помахивающая хвостиками и посылающая ей воздушные поцелуи. Несколько мужчин за соседними столами решили, что эти знаки внимания предназначены им, и приободрились.

Снова начались танцы. Звучала мелодия, похожая на мамбо или ча-ча-ча, то есть то, чего она танцевать не умела. Да и время приближалось к обозначенному как «пожар и общая кухонная катастрофа в исполнении Кая Фокса». Оставив бокал на стойке бара, она начала пробираться к лестнице вниз, когда по руке скользнула ладонь и донесся практически шелест:

— Разрешите пригласить?

— Извините, не танцую.

Вместо того, чтобы отпустить, ладонь сжали крепче:

— Я настаиваю.

Обернувшись, чтобы отбрить нахала, так и застыла с открытым ртом. Да, тот, кого она видела перед собой, явно не был плодом воображения. Майкрофт улыбался фальшиво, храня в глазах арктический холод, и, как обычно, не намеревался отпускать её руки. Привычно элегантный, подтянутый, подчеркнуто аристократичный. Но она видела и изменения — заметно похудел, слегка осунулся, в углах рта — непреклонные складки. Она могла бы поспорить, что за это время он очень много работал, мало спал и почти не ел — состояние, сопутствующее каждому значительному политическому кризису в стране или за её пределами. Добродушная округлость стёрлась, осталась только непреклонная решимость и холодный расчет.

И в то же время видеть его вот так, рядом, оказалось неожиданным, но приятным подарком. Сохраняя лицо спокойным, Малисса грелась о его пальцы, а в животе сладко ныло, демонстрируя, что странная привязанность и не думала никуда деваться.

— Так разрешите пригласить? — почти в приказном тоне в третий раз напомнил он, наглядно кивая в сторону площадки.

— Я не умею, — хрипло пробормотала, ощущая, как пересохло в горле и закололо в губах.

— Это элементарно. Даже такой неумёхе должно быть понятно.

Ворча, он волок её за собой, но если слова летели колкие и грубые, то прикосновения, как обычно, говорили иное, выдавая сокровенное.

— Вот так, раз-два, ногу назад, ногу вперед. Точно так же повторить. И с правой назад, а с левой вперед. Разве сложно запомнить? Это даже младенец способен повторить! Я веду!

Он ругался, сыпал какими-то угрозами, а ладони нежно, бережно придерживали за спину, поглаживая в поворотах, направляя, оберегая от возможного падения. Она на одну секунду приложила ухо к груди, туда, где стучало дорогое сердце, и от нахлынувших эмоций сбилась с такта, наступив на сверкающие туфли, но в ответ не получила ни единого протеста. Он умолк, будто онемел, а она смотрела вниз, не желая видеть стальных серых глаз. Боясь в них заглядывать. Чтобы скрыть смущение, пробормотала:

— И как скоро вы узнали, что я здесь работаю?

— Как только вы переступили порог этого гнезда разврата.

— И чего теперь хотите?

— Разумеется, чтобы вы ушли. Это место не для вас.

— Здесь мило. А что, устроить очередную диверсию не получилось? Подкупить Канаванов?

— Они не такие люди. Скорее, потребуют услуги, а я не готов поступаться своими принципами и сыпать словами. Лучше вам уйти отсюда самой.

— «Не такое место». Майкрофт, вы покусились на кафе, запугали русских, закрыли польский дом и вконец заморочили голову отцу Михаилу. Если так пойдет и дальше, моё место будет возле тех горящих бочек, рядом с такими же загнанными судьбой бездомными бедолагами. Может, стоит остановиться? Может, хватит?

Подняла голову резко, смаргивая слезинки, но наткнулась на холодный неприступный взгляд, а сухой голос вкрадчиво напомнил:

— Я предлагал вам единственное верное решение. Вам достаточно сказать «Да» здесь и сейчас, и все сразу пойдет на лад. Но третий раз идти навстречу я не буду. Вам, Малисса, придется поискать меня самой, и облегчать задачу я вам больше не намерен. Но и во всех последующих событиях, сколь бы неприятными они не будут, считайте виноватой себя.

— Майкрофт, — она вцепилась в его рукав, боясь отпустить и одновременно желая отхлестать по щекам за угрозы. — Это неразумно, это нелогично! Это глупо, в конце концов! Стоит ли оно того?

— Вам лучше знать, мисс Вышенец. Чего стоит одна уступка, одна крохотная поблажка, которая не доставит вам неудобств, не заставит меня тратить время на заведомо бессмысленные занятия (вроде посещения этого места), и не доставит других неприятностей людям, вас окружающим. Стоит ли оно того, мисс Вышенец? Или одно предложение, сделанное, заметьте, неоднократно, оскорбляет настолько, что вы готовы прозябать, но не примириться. И настолько ли неприятно моё общество, что вы скорее готовы подписать сделку с парочкой демонов, но не пойти навстречу? Откуда эта упрямая, непримиримая гордыня, Малисса? И стоит ли одна обида всего того, что уже произошло, и ещё может произойти?

Каждое слово его было пронизано холодом, обжигало, ранило, а руки жили отдельной жизнью, стискивая крепче, словно не желая отпускать, гладили, утешали, успокаивали. Они уже не танцевали, а просто стояли в темном углу за кадкой с фикусом, переругиваясь. Складывалась патовая ситуация, в которой каждый держался своей позиции, не желая отступать, вцепившись, словно в щит, в собственные предрассудки, и страдая от этого. И понимая, что для решения нужно сделать шаг навстречу, но не имея сил переступить через гордость.

— И кстати, этот ваш обожаемый дом давно пора было чинить, а русские пекари и священник получили хорошие откупные — пожертвования, если хотите. Так что не им жаловаться. Но с этим местом, — он повел рукой, обводя всё вокруг. — Я церемониться не собираюсь. Это не церковь, и всегда можно найти что-то запрещенное.

— У меня вопрос — как можно последовательно быть и оставаться мерзавцем, периодически делая добрые дела? А когда я начинаю немного восхищаться, снова скатываться на дно морали?

Он приблизил лицо очень близко, почти прошептал ей в губы:

— А вам не приходило в голову, что я и есть мерзавец без чести и совести, понимающий только долг? И только особые, очень редкие обстоятельства могут заставить меня поступить порядочно? И что добрые дела мне вовсе не свойственны, мисс Вышенец? А о черноте моих рук вы не можете даже догадываться?

Глядя в глаза, он искал по малейшим признакам страх, отвращение, презрение, но видел все то же, что и три года назад — спокойную решимость, нежность, мягкое тепло, которое рождалось где-то в глубине, когда она смотрела на него, и только на него. А она словно ощутила что-то и непреклонно добила:

— Нет! Не приходило!

И тогда он не удержался, и поцеловал. Жарко, нежно, как впервые. Впитывал ощущения, по которым так скучал, вдыхал такой привычный, близкий запах, а пол под ногами неверно раскачивался, вращаясь, плыл и переставал быть такой привычной опорой. Он не целовал её почти три месяца, и эта внезапная ласка оказалась неожиданно яркой, восхитительно сияющей. Из забытья его вывел мерзкий пиликающий звук телефона. С трудом оторвавшись от его губ, Малисса рассеянно глянула по сторонам, будто просыпаясь, но, посмотрев на дисплей, испуганно округлила глаза и тут же вцепилась в трубку. Он удержал её руку, глядя сверху вниз очень серьёзно:

— Я всё-таки гад, мисс. И поэтому вам придется прийти ко мне самой. Честь имею.

Он отвернулся и быстро ушел, не желая показывать непривычного волнения, неясных эмоций, того странного коктейля из гормонов, вожделения, восхищения и желания обладать, что бурлил сейчас в крови, толкая вперед.

А ему в спину задумчиво глядели братья Канаван.

— Офис в Сохо? — задумчиво пробормотал Люк.

— Или уютная тюремная камера где-нибудь в Шотландии? — так же задумчиво отозвался его брат.

— «Весьма влиятельный чиновник»? Всего лишь? — язвительно процитировал Люк.

— Или наша новая знакомая сама не в курсе, с кем связалась? — пожал плечами Лиам.

Братья переглянулись, многозначительно промолчав

— Может, у неё бабушка — королева? — все-таки не выдержал Люк, а брат, как в детстве, не стесняясь посторонних, отвесил ему щелбан. Это было отличное, проверенное временем средство от человеческой глупости.

Кай умудрился ничего не поджечь. Более того, соус не сбежал, а пол и потолок не были заляпаны пятнами еды. На столе, покачивая ногами, сидела Кайли, в уже привычной одежде, и доедала мелкие бутерброды с огурцом и красной рыбой. Малисса без разговоров турнула её полотенцем, как шкодливую кошку — привыкла гонять вечно голодную девушку с кухни со времен совместной работы в булочной.

— Ой, а мы уж думали — куда ты подевалась? Домой идём?

— Ты сегодня не танцуешь?

— Я сегодня лисичка, фыр-фыр, мне можно.

— А я сегодня повар, и работа ещё не закончена. Так что прекрати подъедать запасы и езжай. Только вызови такси — транспорт уже не ходит.

— Знаю, мамулечка! — девица задорно хихикнула, но тут же осеклась. На пороге снова нарисовались хозяева, только теперь они были заметно менее уверенными. Неспеша подойдя, уставились один в левый угол кухни, другой — в потолок.

— Так, мисс Вышенец, вам ничего не надо? — проговорил Люк, гипнотизируя кофеварку.

— Мы виделись полчаса назад. Нет, за это время ничего срочного не потребовалось. И я справлюсь, благодарю.

— И вас все устраивает? — задумчиво рассматривая девственно-белый потолок, поинтересовался Лиам.

— Спасибо. Надеюсь, вы остались довольны результатами моей работы.

— Конечно, конечно… — Лиам наконец опустил взгляд, посмотрел прямо, очень внимательно. — Поэтому мы решили отпустить вас раньше.

— А вторая половина вечера?

Он окинул взглядом столы с подносами:

— Этого хватит. В любом случае, поужинать наши гости смогут и дома. Мы ведь, в конце-концов, не ресторан.

Он замолчал, продолжая бдительно следить за Малиссой, которая подчеркнуто аккуратно складывала на стул свой поварский фартук.

— И вам у нас понравилось, — задумчиво проговорил он, — и вы намереваетесь здесь остаться?

Заслышав в интонации полу вопрос, она прищурилась, внимательнее присматриваясь к работодателям. Яркие лампы дневного света безжалостно освещали всю комнату, не скрывая легкого смущения, которое Люк так и не смог стереть с лица окончательно, и мрачноватый, многозначительный вид его старшего брата. Она легко поняла значение этой молчаливой пантомимы. Пока договор не был заключён, братья старались дистанцироваться от неприятностей, но не могли идти против данного слова, предлагая ей отказаться самой и сохранить их честное имя.

С одной стороны, она ощутила лёгкость и облегчение — заплыв в Темзе ей не грозил, и она получила возможность уйти с опасной должности. С другой накатило огорчение, опустошенность — насколько страшным нужно быть, чтобы два довольно успешных криминальных авторитета предпочли отойти в сторону и не связываться? И каковы в таком случае её шансы найти хоть какую-то работу не только в Лондоне, но во всей Великобритании? В любом случае, портить отношения с Канаванами не стоило, потому она с легким огорчением поправила рукава и покачала головой:

— Благодарю вас, мистер Канаван, но это немного не моё. Я люблю работать с выпечкой. А здесь для меня слишком мало творчества. Любой опытный кулинар справится лучше.

Лиам прикрыл глаза, одобрительно кивая и слегка расслабляя напряжённую челюсть. Девица оказалась понятливой и неконфликтной. Это радовало. Пока Кайли боролась с возмущением от отказа, тихонько фыркая в стороне, он протянул своей несостоявшейся работнице пухлый конверт:

— Плата за работу. Спасибо. Вам будут рады в нашем заведении в любое время суток.

Она кивнула, оценив их хитрый ход — разошлись вроде как друзьями, не поцарапав борта, а это приглашение послужило как бы извинением за возможные неудобства. К тому же конверт явно содержал в себе намного больше наличности, чем она могла ожидать получить, простояв за плитой в этот вечер. Лиам своим поступком говорил «Мы будем хорошими, не надо скармливать нас крокодилам». Братья вежливо поцеловали подругам руки и проводили к крыльцу, распорядившись поймать им такси, после чего весьма технично растворились в боковом коридоре.

Как только они ушли, Кайли возмущенно зашипела:

— Как ты могла отказаться? Это же была такая возможность! Да за такое место все повара Лондона передерутся, дурёха!

— Место не ценнее жизни. Давай не будем об этом. Тем более, подозреваю, мне уже не стоит беспокоиться о плате за квартиру в ближайшие три месяца.

Любовно она пробежала пальцами по конверту в кармане, поглаживая дорогую бумагу. Если видеть во всем позитив, то солидная плата за шесть часов работы — отличная причина не огорчаться по мелочам. Тем более, помимо хрустящих фунтов, у неё было волнующее воспоминание, от которого кровь приливала к щекам и хотелось постоянно трогать губы, хранящие сладость поцелуя. Она скучала, тоскливо проживая дни, а этот вечер будто впрыснул в окружающий мир целый фейерверк ярких красок. Ночь полыхала огнями, звуки заполняли пространство, капель отбивала мелодичную дробь о края жестяного козырька над дверью. Настроение было приподнятым, хотелось двигаться, напевать.

— Пойдём пешком? — предложила она Кайли, обуреваемая пьянящим шальным весельем.

— Спятила, — вздохнула девушка. — Сначала от работы отказалась, потом предлагает прогуляться ночью по неблагополучному кварталу. Да отсюда на метро выбираться полчаса!

— Много станций. По поверхности, напрямик — всего километра четыре. Идём! Меня хранят добрые духи!

То, что духи носят форму и именные значки, она предпочла не упоминать. В душе проснулась детская потребность щёлкнуть Майкрофта по носу, расшевелить — уж слишком тихо он жил последние годы. Благоразумие тихо шептало на периферии, что это явный эгоизм, Холмсу достаётся на работе, ему недосуг следить за выходками взбалмошных девиц и постоянно спешить на выручку. Остро кольнула вина. Нахлынувшее возбуждение спало.

— Ты права, — буркнула Малисса, опуская голову. Желание гулять исчезло. — Вот наше такси. Поехали.

Обескураженная Кайли предложила:

— Ну, хорошо, давай пройдёмся немного, потом поймаем другое.

— Забудь. Ты устала, я устала. Лучше отдохнём.

Она отмахнулась, пропуская девушку садиться первой, но, в последнем порыве озорства, подняла голову и показала язык камере слежения.

Когда Малисса вернулась домой, Ли Суан ещё не спала. Устроившись на полу возле низкого журнального столика, она листала какие-то бумаги. Рядом стыла чашка зеленого чая. Женщина сняла пальто, но не стала ничего спрашивать. Она вообще предпочитала не касаться дел соседки по комнате и не лезть в её тайны. Это было одной из причин, почему им жилось вместе так комфортно.

— Ну, как прошло?

Вьетнамка дождалась деликатно, пока подруга вымоет руки и нальёт себе чаю, и только после задала вопрос.

— Увы. Они оказались для меня слишком вежливыми.

Суи вопросительно приподняла бровь:

— Парочка ирландских криминалитетов оказались для тебя слишком вежливыми по сравнению с кем? Дай догадаюсь — с одним грубым английским джентльменом, лишенным всяких манер?

— Зато я посмотрела представление.

— Экзотическое?

— Симпатичное. Нам нужно будет сходить вместе, тебе понравится.

— Я лучше откажусь. Нас могут принять за девушек, читающих Сафо.

Малисса весело хмыкнула, допила чай и ушла в ванную, готовиться ко сну. Ей определенно хватило на сегодня намёков, интриг, угроз и иных удовольствий, и теперь хотелось только одного — упасть и проспать часов семь. Ну, или восемь, как повезёт.

После «Данс-холла», ставшего последней каплей, Малисса больше не искала работу. Она гуляла, наслаждаясь вступающей в силу весной, подолгу сидела на набережной, читала, кормила уток. Вела себя подчеркнуто благопристойно и устраивалась в пределах обзора возможных наблюдателей. Солнце неожиданно баловало теплом, тонко плыл в воздухе аромат первых зеленых листочков, а воробьи, словно обезумев, щебетали, толкаясь, пушили пёрышки, спешили жить.

Женщина смотрела, и ей казалось, что спешат все вокруг, кроме неё, а сама она замерла на месте, будто баржа на якоре посреди бурлящего весеннего половодья. И достаточно сделать шаг, чтобы порвать с неопределенностью, сделать то, чего жаждешь больше, чем чего-либо иного. Но всегда оставались доводы «неправильно», «неприемлемо» и «нужно делать, как должно, а не как хочется». А все вокруг спешили, дышали, любили. Такие лёгкие, такие глупые.

Вечерами после работы прибегала Кайли, чуть рассеивая хандру. Ей были рады. В один из визитов она неожиданно приволокла на буксире смущённого Кая, который неуклюже разувался и уронил вешалку, после чего заалел, как девица.

— Мы познакомились тогда, на кухне. — Кайли пихнула смущенного парня. — И он меня потом кормил. Он милый, знаете, намного лучше, чем братья.

— Братья?

— Моя фамилия Канаван. Кай Канаван. Люк и Лиам — мои двоюродные братья. Только поэтому меня до сих пор терпят.

— Ужас какой…

— У меня ещё есть брат Калеб и сестрички Кэтрин и Крисси. Надо зарабатывать, а я неуклюжий, всё роняю. Вот и работаю у братьев, где поставят. Так и познакомился с Кайли. Она была такая… такая голодная! И её очень хотелось накормить!

Малисса ожидала предсказуемого «красивая», и приятно удивилась, но всё равно с трудом боролась с ухмылкой, размышляя, что за странный фетиш с именами у этой семейки. Кай совсем не походил на привычный типаж Кайли, но ребята сидели рядом, как два птенчика — худые, вечно голодные и какие-то неуловимо схожие. Трогательно-заботливые и опекающие друг-друга. Так, роняя вешалку, Кай всеми силами старался не задеть подругу, а Кайли после постоянно подливала ему чай и делилась последним печеньем. Зная девушку как сластёну, можно было оценить этот щедрый жест.

И, глядя на них, Малисса пряталась за чашкой и размышляла над вопросом Майкрофта: стоит ли оно того? Поступиться принципами, растоптать достоинство, прогнуться под обстоятельства, только чтобы быть рядом? Ни на что не претендуя, молча уйти, когда в тебе отпадёт нужда? Не быть уверенной в собственном будущем? Она заведомо ориентировала себя на негатив, слишком реалистичная, чтобы верить в романтичные сказочки. Но вот сидят молодые люди, которые казались такими растерянными и беззащитными, но оценили полученный дар, берегли его, трепетно хранили, вскармливая заботой и нежностью, держались за руки, не боясь показаться смешными.

И если посмотреть с другой стороны — стоит ли того возможность так же держаться за руки, пусть нечасто, но без опасений? Слушать бурчание по вечерам, пыхтение с беговой дорожки, терпеть уродливые спортивные штаны и втихую сдабривать майонезом псевдодиетический салат из капусты? Майкрофт делал вид, что не замечает майонеза в упор, но ел так, что только похрустывание стояло. Стоит ли того привычное тепло плеча под одним одеялом, когда спать ещё не хочется, но так уютно лежать рядом, просто греясь в обнимку? Слушать сквозь сон, как он, чертыхаясь, убегает босиком с телефоном в соседнюю комнату, чтобы не беспокоить разговором в три часа ночи, а после язвительно шипит на кого-то, и не всегда по-английски? Вот так делить пополам последнюю булочку, оставляя себе меньшую часть и выслушивать долгие желчные замечания по поводу медицины и невежественных докторов, когда Майкрофту доводилось подхватывать простуду и глотать мерзкие сиропы и таблетки? Будет ли этот быт мучительным, унизительным, постыдным? Она с некоторым удивлением ответила себе — нет.

Все эти незаметные моменты, с заботой, молчанием, тревогой, обидами, настойчивыми требованиями деспотичного мужчины, не привыкшего к отказам, были простой человеческой жизнью. Той, которая проходила мимо, которой она сама себя лишала. И настоятельная потребность заботиться, согревать, кормить и ухаживать, что присуща каждой женщине, никуда не делась. Просто основной вектор её был теперь направлен на вполне конкретного человека, которого хотелось баловать и радовать, на которого хотелось злиться, с которым хотелось смеяться. И любить. Каждый день, без всяких условий. Жить, дышать, беречь и любить.

Провожая гостей, она уже все для себя решила.

— Суи, я собираюсь сделать глупость? — полувопросительно полуутвердительно обратилась она к подруге. Та сверкнула неодобрительно темными огнями глаз, пожала плечами.

— Все должно как-то разрешиться.

— Ты не думай, я поговорю, попробую образумить напоследок. Это так глупо, во всей этой ситуации нет логики!

Ли Суан вздохнула, обнимая Малиссу за плечи:

— Может, есть какая-то, нам неведомая. А может, и нет? Просто сделай то, что считаешь верным, а я поддержу. Мы же друзья.

Не доверяя Холмсу, громко ругая его и нарекая всеми представителями скотного двора наперечёт, Суан не могла не видеть, как переживает её соседка. Обычно спокойные руки порхали, как потревоженные птицы, глаза застилало пеленой воспоминаний, а ещё она плакала. Тихо, так, чтобы не побеспокоить, но Ли отлично различала все звуки своим хорошо натренированным слухом. Дошло до того, что один раз у Малис подгорел корж для торта — событие совершенно дикое и несвойственное, а она лишь пожала плечами и выбросила его в урну.

— Не раскисай. Побудь сильной, оптимистичной женщиной с большими планами. Вдруг вы поговорите, и он передумает?

— Он британец. А они тааакие страаанные. — Малисса характерно растянула гласные и они рассмеялись. — Схожу завтра к нему домой. Или запишусь на приём.

— Я напишу тебе адрес его конторы. Попробуй договориться. Если не выйдет, попытай счастья в клубе «Диоген». Женщин туда не пускают, это элитный клуб для интеллигентных молчунов, но по некоторым данным он там бывает. А теперь пойдём спать. Тебе понадобятся все силы, чтобы соревноваться в упрямстве.

На следующий день Малисса отправилась по адресу, который ей написала подруга. На вид строение, в котором работал Майкрофт, не отличалось от других — добротное офисное здание, обилие стекла и стали, снующие служащие в деловых костюмах. Как то не тянуло это на вместилище Британских тайн. Из общей картины выбивалась только охрана — серьёзные мужчины с цепким взглядом, камеры наблюдения, рамка металлодетектора, вход только по биометрическим пропускам.

Сразу при входе к ней подошел серьезный страж, подчёркнуто вежливо поинтересовался:

— Добрый день, вы к кому?

— К Майкрофту Холмсу.

— Кто спрашивает?

— Я. То есть, Малисса Вышенец. Вот паспорт. — Она слегка оробела, не имея обычно дел в таких учреждениях. К тому же серый цвет стен и черная плитка пола не способствовали расслаблению. Подошедший взял её документы, вернулся к столу, проверил что-то по компьютеру, куда-то позвонил и вернулся минуты через две, когда женщина успела слегка растеряться.

— Его сейчас нет, — спокойно солгал охранник. Малисса знала, что по четвергам у Майкрофта совещание, после которого он приезжал раздражённым и усталым и просил чего-нибудь сладкого и калорийного. Она специально готовила эклеры в шоколаде, когда работала в кафе.

— А можно записаться на приём?

— Увы. Его секретарь также в отъезде.

Малисса понизила голос:

— А если попросит королева? — Ненавязчиво показывая банкноту в один фунт. Он глянул в ответ скептично и ухмыльнулся.

— А две королевы? — К первому фунту добавился второй. Мужчина неодобрительно покачал головой.

— А третья? — Она подошла ближе, пытаясь сунуть три фунта в карман форменных брюк. Руку мягко перехватили, отвели в сторону.

— Леди, — с укоризной проговорил он, стараясь не коситься на камеры. — Прекратите. Или вас арестуют за дачу взятки должностному лицу при исполнении.

— Значит, не сработает?

Он под локоть аккуратно проводил её к двери и тихо сказал:

— Нет. И не приходите сюда больше. Это не очень хорошая идея.

Остановившись на мокром тротуаре, Малисса огляделась и зашагала домой. Следовало решить, когда идти в клуб «Диоген».

Вечером Ли Суан, внимательно выслушав подругу, спросила:

— А просто постучать в дверь и спросить тебе в голову не приходило?

— Приходило. — Малисса отхлебнула глоток зелёного чая, игнорируя кексы. — Но ты сама сказала, что женщин туда не пускают.

— Можно заявить, что это вопрос жизни и смерти.

— Когда закончатся деньги ирландцев, — так и будет. А из вашего посольства в этом клубе никто не состоит?

— Ты спросила, не состоит ли вьетнамец в чопорном, донельзя консервативном британском клубе джентльменов? — приподняв бровь, иронично поинтересовалась Ли Суан. Малисса прыснула, поняв свою оплошность.

— Ты сказала, за тобой наблюдают? — задумчиво спросила девушка через несколько минут.

— В курсе каждого моего шага, уверяю.

— Думаю, через камеры слежения…

— Согласна.

— Так напиши ему. Плакат помадой, что-то в стиле «Я ваша навеки». Он сам прибежит.

— Или сделать вид, что собираюсь закрутить роман, тогда он прибежит ещё быстрее.

— Для кого-то это станет причиной кучи неприятностей.

— Неужели ты считаешь его таким ревнивым?

— Раньше — не считала, но, понаблюдав в последнее время пристальнее, дорогу ему переходить не стала бы.

Малисса помолчала, рассматривая букет из сухих цветов на столе. После задумчиво выдала:

— Знаешь, а мне ведь и надеть нечего.

— Я дарила тебе отличный костюм на позапрошлое Рождество.

— Я в нем похожа на баклажан.

— Думаю, там все будут похожи на баклажаны. Не капризничай.

На том и порешили. Поэтому на следующий день Малисса покинула дом, облаченная в деловой костюм тёмно-фиолетового цвета, серое пальто-разлетайку из запасов Суан и туфли на каблуке в тон. Волосы были забраны в прическу-ракушку. Не доверяя ногам и собственному мастерству хождения на шпильках, она сразу кликнула такси и добралась к крыльцу «Диогена» почти без приключений.

Став перед добротной дубовой дверью, она поправила очки на носу и трижды стукнула медным дверным молоточком. Звук не успел стихнуть, а на пороге уже появился донельзя серьёзный господин и красноречиво приподнял бровь.

«Клуб молчунов», — напомнила себе Малисса, протягивая мужчине визитку с пояснением: «К Майкрофту Холмсу». Слегка отступив, её пригласили внутрь движением руки и, так же молча, предложили располагаться в одной из близлежащих гостевых, где на кресле уже сидела красивая темноволосая девушка, уткнувшаяся в телефон.

Аккуратно расправив юбку, Малисса присела и чуть улыбнулась девушке:

— Я думала, сюда не пускают женщин.

Собеседница чуть рассеянно глянула на неё, согласно кивая и собираясь вернуться к прерванному занятию, но тут же посмотрела осмысленнее и уже явно улыбнулась:

— Эмансипация добралась и сюда. Слишком многое теперь зависит от женщин. Можно назвать нас неизбежным благом.

Они вежливо посмеялись.

— Вы здесь по делу? — чуть склонив голову, поинтересовалась девушка.

— По личному, — не стала скрывать Малисса. — А вы?

— Жду шефа. Но теперь почему-то думаю, что напрасно… — Не совсем понятно протянула девушка. — Кстати, я — Антея.

— Очень приятно, Малисса Вышенец.

Они обменялись рукопожатиями. Дальнейший разговор прервал тот же мужчина, который передал Антее записку, а Малиссу пригласил следовать за собой, не проронив и слова. Девушка быстро прочла написанное и с легкой улыбкой констатировала:

— Я так и думала!

И, кивком головы попрощавшись, ушла. А женщина последовала за провожатым, заметно нервничая. Какая встреча ей предстоит?

Майкрофт ждал её в уютной светлой комнате, расположившись в мягком кожаном кресле. Потрескивали дрова в камине, на столе возле его локтя стояли бутылка виски, стакан и пустая пепельница. Он приподнялся, приветствуя гостью, подождал, пока она устроится в кресло напротив и снова сел, надев на лицо благожелательно-отстраненное выражение.

— Все-таки нашли. Если честно, я ждал вас раньше.

— Вы меня с кем-то путаете. Я не рыцарь, который должен был побороть дракона в надежде найти принцессу. Даже если на месте рыцаря принцесса, которая должна отыскать в высокой башне дракона с завышенным самомнением.

— Ай? Хотя нет, не укололи.

— Жаль. Кстати, найти вас было несложно. Нужно было всего лишь прийти в самое пафосное заведение города, полное снобов. Мне назвали «Диоген». Попадание десять из десяти. Это произошло, кстати, как раз после того, как ваш цербер мне соврал, сказав «Его нет».

— Вы давали ему взятку.

— Не убивайте беднягу. Он ничего не сказал.

— Ну, разумеется! Вы пытались сунуть ему три фунта за ремень брюк.

— Вообще-то в карман. Никогда раньше не совала никому денег в брюки. Точно так же, как и не блуждала в поисках заносчивых, обидчивых великовозрастных мальчишек, ломающих мою жизнь!

— Я вовсе не обидчивый. И не понимаю, о чем вы.

— Сделаю вид, что поверила. Зачем я, собственно, пришла? Хочу забрать обратно своё одеяло! Оно мне понадобится, когда я, потеряв жильё, стану ночевать под мостом через Темзу.

Он сложил пальцы перед лицом домиком, перейдя на занудно-наставительный тон:

— Малисса. К чему это детское упрямство? Вы же понимаете, что в покое я вас не оставлю, и намного проще смириться с неизбежным. Вы можете пойти долгим путём, через тернии и лишения, поиск работы, возможные унижения, обиды, неурядицы. Поверьте, я этого не хочу так же, как и вы. А можете просто согласиться на моё предложение здесь и сейчас. Итог будет одним и тем же, я умею добиваться желаемого. Надо ли упоминать, что мои возможности весьма широки? Вам нравится печь? Хотите, я помогу вам открыть собственное кафе? И дом — в любом месте, где только пожелаете. Просто будьте рядом.

— Какие сладкие речи. И обещания — любимая работа, дом. Где хочу, говорите? Хочу летний домик в королевском саду Букингемского дворца. Чтобы выйти в халате на крыльцо, с чашкой кофе, а перед домом смена караула проходит. Или какие-нибудь розы цветут. Особого голландского сорта. Обещаю не приставать к королеве с просьбами сделать сэлфи.

— Не паясничайте.

— Ну что вы! Это, я так понимаю, пряник? А что будет дальше? Шантаж? Или принудительное заточение с последующим развитием стокгольмского синдрома? Как бы вам того ни хотелось, у нас нет будущего. Вам известно такое понятие — «мезальянс»?

— Я могу на память процитировать всю Британскую энциклопедию.

— Не сомневаюсь. И поэтому не понимаю, почему вы так мною заинтересовались? В качестве кого собираетесь держать? Я простая булочница, и собираюсь заниматься этим и дальше. Социальный статус не подходит для роли жены, а для любовницы — недостаточно искусна в постели. Не соратник, не сотрудник. Практически балласт, который вы, тем не менее, с непонятным ослиным упрямством, пытаетесь на себя взвалить. Это очень странно для Вас, такого логичного и последовательного.

Майкрофт медленно встал, склонившись на нею, сидящей в кресле, и взглянул тяжело, после чего рявкнул:

— Я просто хочу, чтобы вы были рядом! Не сотрудником, не инструментом, просто женщиной! Рядом! Упрямое создание!

Он рухнул обратно в кресло, нервно нашаривая в карманах сигареты и придвигая ближе пепельницу. Затянулся пару раз, успокаиваясь. И так же неожиданно пожаловался:

— Малисса, вы кого угодно доведёте до нервного срыва.

— Пока только Вас.

— Молчащей вы мне нравились больше. Вы спрашиваете «Зачем? Почему?», а у меня нет ответов. Я думал об этом часто, просчитывал массу вариантов, но все они нереалистичны. Как говорит мой брат Шерлок, «если все вероятные возможности перебраны, та, что остается, и является истинной, какой бы нереальной ни была». Я вот остановился на чарах. Вы меня околдовали, и заслуживаете костра.

Малисса еле успела поймать челюсть и не разинуть рот совершенно неподобающим образом. Заметив её перекосившееся лицо, Майкрофт пояснил:

— Это шутка. Правда в том, что вы мне нужны. Просто так, вопреки разуму. Мне без вас плохо. А показатели продуктивности моей работы снизились на двадцать три процента. Это очень много. Я скоро деградирую до уровня Шерлока и пойду помогать полисменам переводить бабушек через дорогу и развязывать квартирные кражи.

— Ужасная перспектива, — покивала головой женщина, стараясь не улыбнуться широко и счастливо. Это была самая длинная речь Майкрофта по обличению себя, сиятельного. Но одна фраза окончательно выбила землю у нее из-под ног. «Мне без вас плохо» — она и сама не подозревала, насколько важным окажется для неё это признание. Скажи он сейчас «Я люблю Вас», и то прозвучало бы не так достоверное, как признание собственной слабости этим несгибаемым мужчиной, привыкшим самому справляться со своими проблемами и проблемами всего государства.

— Знаете, я уже присмотрела небольшую квартирку в тихом районе. И там рядом семейная пекарня, куда требуются работники. Это в Кардиффе.

— В Кардиффе?! Да это даже не Лондон!

— Почему? Отличный зеленый пригород, спокойный, тихий. Прекрасное место для жизни.

— Я не поеду в Кардифф, и тебе там делать нечего!

Она развлекалась теперь, подкалывала его, отыгрываясь за закрытое кафе и остальные мелкие пакости, устроенные ей Холмсом. Просто не могла побороть собственную бесшабашную радость, накатившую внезапно игристой волной и бурлящей в груди, щекоча и требуя выхода. Майкрофт, прищурившись, посмотрел на её подрагивающие кончики губ, и о чём-то догадался. Он расслабился, откинувшись в кресле, и одел на лицо фирменную раздражающую ухмылочку.

— Хотя вы, наверное, правы. Кардифф отличное тихое место. Поездка туда из центра занимает около полутора часов. Вам понравится ездить. Вечером оттуда, утром туда… Обещаю присылать машину, общественным транспортом пользоваться не придется. И даже оставлять кроссворды.

— Майкрофт. Ты невыносим, — она покачала головой огорченно. — Умудряешься испортить такую мечту!

— Зато предлагаю другую. Любую, на выбор.

Он подался вперед, глядя ей в лицо, — неожиданно серьёзный, сосредоточенный, открытый, — и бережно взял за руки, переплетая пальцы.

— Скажи, чего желаешь?

— Что ж, быть рядом — это не такая плохая мечта. Исполни её. Или прежде требуется потереть тебе бока?

— Знаешь, Малисса, ты невыносима вдвойне, — пожаловался он напоследок, привлекая её ближе и получая долгожданный поцелуй, один из многих, жаркий и страстный.

С десяток лет спустя

— Майкрофт, вы курите?

— А! Молли! Да. Нервы.

— Конечно, понимаю. Не переживайте так. Джон хороший доктор.

— А если что-то пойдёт не так? Всё-таки возраст...

— Но ребёнок второй, должно быть легче. И все анализы были в норме. Ничего плохого не случится.

— Нужно было, как я и предлагал, отвезти её в Штаты. Но нет, заупрямилась, захотела остаться ближе к дому.

Майкрофт смял в пепельнице недокуренную сигарету, достал следующую, попытался зажечь, переломил спичку, бросил. Молли впервые видела его таким взволнованным. Они сидели в приёмном покое клиники, в которой работал доктор Уотсон. Холмс выстукивал носком ботинка по кафелю рваный ритм, не имея сил сдерживать нервозность.

— И вся семья её поддержала, представляете? Мама решила, что это мило!

— А Шерлок?

— Они с Шерлоком спелись. Он во всём ей поддакивает, а когда у них игривое настроение, они бесят меня вместе.

— Шерлок стал намного более открытым. Да и вы как-то… мягче.

— Думаю, в отношении Шерлока здесь большая заслуга принадлежит Джону. А она считает моего брата забавным. Подкалывает. Находит странные вещи и требует, чтобы Шерлок ответил, что это и для чего нужно. У них там на Бейкер-стрит теперь целый склад всякой неведомой мелочи… Где только берёт? Думаю, без её знакомых мафиози не обошлось.

— Она вам очень нравится.

— Это очевидно. Хотя временами её попытки вывести меня из равновесия заходят слишком далеко. Например, я никак не могу понять, почему она назвала нашу первую дочь Шерлок?! Из противоречия? Я говорил, что это мужское имя, но она считает его красивым. «Вполне подходит для девочки»! Шерлок Алексия Холмс. Если опять родится девочка, я не позволю назвать её Хэмишем, ну уж нет!

Молли тихо смеялась, слушая раздраженного Майкрофта. Всегда так собран, всё контролирует, просчитывает, планирует, но стоило один раз не уследить, и в семейном древе Холмсов добавилась ещё одна побочная ветвь с именем Шерлок, только розового цвета. Зато его брат был неимоверно доволен и вёл себя с племянницей почти как нормальный человек. Недавно юной Шерлок исполнилось пять, и он подарил ей набор медицинских инструментов, аргументируя это тем, что «никогда не рано учиться держать скальпель».

— Почему вы на ней не женитесь? — этот вопрос давно интересовал Молли Хупер.

— Она не согласится.

— Почему вы так думаете?

Майкрофт недовольно покосился на собеседницу, но признался:

— Потому что предлагал.

— Как же так?

— Мисс Хупер, она считает это плохой идеей. С чего то вбила себе в голову, что мне следует жениться на Алисии Смоллвуд. И теперь упрямо стоит на своём. Утверждает, что это наиболее рациональное и логичное решение.

— А вы как думаете?

— Согласен. С позиции логики этот вариант является оптимальным. Но я не собираюсь подходить к вопросу семьи с позиций логики!

— Она вас любит. И согласится.

— Я ни в чём не уверен. В самом начале знакомства повёл себя не очень правильно. Она простила, но до конца не доверяет. Обычно я более осмотрителен, но здесь допустил грубейшую ошибку, за что теперь расплачиваюсь.

Молли промолчала. У каждого были свои призраки, промахи, сердечные раны, которые они несли в себе. Было странно видеть обычно невозмутимого Майкрофта таким болезненно-человечным, непривычно беззащитным, потерянным и ранимым. И поняла, как Малиссе удалось выдержать рядом с ним так долго. Она изначально, каким-то особым, женским чутьём видела не снежную оболочку, но то, что внутри. Гениального, несносного, заносчивого человека. И тут главным будет именно — Человека.

Послышался отдаленный шум. В помещение стремительно влетел Шерлок в белом халате, за ним неторопливо вышагивал Джон.

— Майкрофт! Ты уже тут? Я рассчитывал, что ты ещё задержишься на заседании, с учётом пробок…

— Ты был здесь?

— Что? Да, конечно! Малисса попросила, чтобы с ней кто-то побыл, и я охотно согласился. Обычно я вижу конечный результат, и было довольно интересно видеть, с чего всё начинается.

— Ты был здесь?

— Майкрофт. Что с тобой? Разумеется, я был здесь. Вот, Джон подтвердит, я отлично помог.

— Вмешивался и комментировал.

— Зато узнал много польских слов.

— Матерных, в основном.

— Ты был здесь, когда моя любимая женщина рожала, а я сидел в коридоре?!

— Она сказала, что ты можешь упасть в обморок. Вот и Молли сидела с тобой, чтобы оказать помощь в случае чего.

Этого Майкрофт выдержать не мог. Он приблизился и коротко, без замаха ударил брата в нос. Запрокидывая голову, Шерлок не смог сдержаться от замечания:

— Что характерно, она предполагала, что ты меня ударишь. И очень жалела, что этого не увидит.

— Так и сказала: «Видеть, как Шерлок получает по лицу — что может быть увлекательнее?» — подтвердил Джон, пряча улыбку.

— Я, кстати, не поверил. Если честно, не ожидал от тебя, братец.

Майкрофт молчал, всё больше багровея. Молли решила развеять напряжение.

— Так кто хоть родился?

— Девочка. Назвали в честь Джона.

— Что?! Хэмишем?!

— Нет. — Шерлок склонил голову, искоса поглядывая на старшего брата. — Джоан. Джоан Мария Холмс. Но мы будем звать её Молли…

Обойдя брата, Майкрофт стремительно удалился в сторону палаты.

— Слышали? Он назвал её «любимой женщиной». — Молли растроганно шмыгнула и полезла в карман за платком.

— Думаю, он сам этого не заметил. С их упрямством мы вряд ли доживем до того, чтобы он сказал ей это лично… — скептично протянул Джон. — Как бы это ни было элементарно и заметно, как нооос на его лице.

— Да? А я только недавно догадался, — ничтоже сумняшеся, признался Шерлок. — Думаете, не признается?

Друзья отрицательно покачали головой.

— Тогда нужно будет ему помочь.

С десяток лет спустя плюс ещё годик

— Мы обязательно должны были ехать?

— Шерлок говорил, что это что-то важное.

— Понимаю, ваши дела. Но зачем ехать мне?

— Он утверждал, что тебе это может быть интересно.

— Напустить тумана — ваше любимое занятие. Хорошо, что твои родители в городе, и мы смогли оставить с ними Шерлок и Молли.

— Да, очень удачно. Обычно в это время года они предпочитают сидеть дома. Холодно, слякоть. У отца ноют суставы.

— А как твоя сестра?

— Всё так же гениальна и безумна. А что ты ожидала услышать? Зачем эти вопросы?

— Майкрофт, это называется «беседа», обычно люди таким образом общаются. Это нормально.

— Я учту. Извини. Устал.

У малютки Джоан резались зубы, она хныкала ночами и её приходилось подолгу укачивать. Майкрофт не высыпался, отчего был раздражительнее обычного

— Ночуй у себя. Тебе необходимо выспаться.

— Это не обязательно.

Малисса качнула головой в неодобрении и уставилась в окно. Она давно купила дом в Редбридже, где и жила с детьми, категорически отказываясь перебраться к Майкрофту. Он пытался упорствовать, натыкался на стену глухого недовольства, и, в конце концов, отступил, но приезжал так часто, как только мог. Его старый дом казался ему теперь пустым и неуютным, а небольшой домик под зеленой крышей, увитый виноградом, где его ждала семья, был неожиданно уютным, хотя кухня там больше напоминала коробку от обуви — такая же высокая и прямоугольная, а лестница на второй этаж изгибалась под странным углом, подстерегая несведущих ходоков и заставляя спотыкаться. Он мог ворчать и чиниться, возмущаясь, что ему мешают работать, но что-то сжималось в сердце каждый раз, когда он прижимал к себе своих девочек.

Оказалось неожиданно интересно разговаривать с малюткой Шерлок, которая уже сейчас, в шесть с небольшим, проявляла недюжинный интеллект и обещала вырасти умницей, вся в отца. Годовалая Джоан Молли уже пыталась ходить, крепко цепляясь за его пальцы, и её походка в стиле пьяного матроса умиляла (насколько он мог позволить себе подобные чувства). Старшая была похожа на отца, младшая — на мать, но обе унаследовали фамильный нос Майкрофта. Длинный, слегка приплюснутый, у них он приобретал более мягкий, благородный изгиб. Оставаясь, тем не менее, клювом.

Кроме того, несмотря на отдалённость проживания, у Малиссы вечно толпились гости. Приезжали Канаваны — Кай и Кайли с кучей детей, именующихся на «К». Часто гостила Молли Хупер. Ей было скучно одной, а здесь постоянно что-то происходило. Иногда возникала, а после так же загадочно исчезала Ли Динь Суан, подруга Малиссы, с которой они когда-то вместе снимали квартиру. Майкрофт ощущал, что Ли Суан его не одобряет, но молчит, проявляя вежливость. Он вел себя аналогично, и конфликтов не возникало. Частенько заезжал Лестрейд, если ему доводилось оказаться неподалёку. Он рассказывал какие-то глупые истории, смешал Малиссу так, что она смеялась до колик, возился с девочками, всегда находя для них в карманах пару леденцов или какие-то блестящие штуки. Он давно превратился в «Грега», и порождал в Майкрофте смутное желание нанести ему какую-нибудь травму. Так же неожиданно, иногда среди ночи, мог ввалиться Шерлок, один или с Джоном. Ел, мылся, спал, потом исчезал, и все воспринимали это, как должное. И его родители также, приезжая, останавливались в Редбридже, не жалуясь на тесноту.

Наверное, всё дело было в атмосфере. Каждый, независимо от степени знакомства, принимался с теплом и заботой. Обязательно получал чашку чая или кофе, из шкафа вынималось что-то вкусное, и можно было расслабиться, выговориться, пожаловаться. Малисса была рада всем, принимая с искренней улыбкой и участием, что бы ни происходило. А случалось разное.

Шерлок часто получал полотенцем за оставленные немытыми кружки, но не обижался. Его серьёзно ругали всего один раз, когда он притащил в кармане отрубленные кисти рук, завернутые в полиэтилен, и попросил подержать их в морозильнике. Тут уж Малисса не выдержала и орала минут пять, считая кощунственным держать в одном холодильнике детское мороженое и чьи-то немытые руки. Ситуацию спасла Молли, которая забрала руки с заверением, что ей не привыкать. Ещё и пошутила, что теперь ждёт от Шерлока сердце. Тот сделал вид, что не понял намёка, но смутился.

Канаваны вечно били посуду, потом на каждый праздник дарили новую и снова громили. Майкрофт никак не мог запомнить, как зовут их детей, впадал в уныние от их глупости и старался вовсе не пересекаться, приезжая в такие дни позже обычного. Джон вёл себя вежливо, но часто оставлял Рози, занятый в клинике и помогая Шерлоку с расследованиями. Дочка Джона и Мэри была уже совсем большой, любила книжки с картинками и анатомические справочники. Это неудивительно — с таким количеством людей, увлеченных медициной. Ей нравилась Молли Хупер, и она мечтала стать патологоанатомом.

Иногда давали о себе знать Канаваны старшие — Лиам и Люк, успешные бизнесмены в сфере недвижимости, а до того — криминальные авторитеты. Примерно раз в квартал от них приходили в подарок оранжерейные цветы, а на Рождество и день рождения Малисса получала корзину с вином и сырами. Майкрофту на глаза хитрые дельцы не попадались, но он знал, что они часто звонят, интересуясь здоровьем, и ведут себя примерно. Этот дом Малисса нашла с их помощью. Дельцы держали нос по ветру, отлично знали его возможности, и все эти годы были паиньками.

Но даже они не вызывали у него такого раздражения, как Лестрейд. Из-за своей ненормированной нервной работы Грег оставался холост, хотя изредка ходил на свидания, так же, как Молли, скучал, а домашняя обстановка дома Малиссы влекла его, уставшего от суеты, как мотылька. У него даже было любимое кресло, которое он занимал сразу же, как разувался и мыл руки. Больше ни на что у него времени не оставалось — сразу же сверху падал кто-то из девочек, сбоку совали горячую кружку кофе с молоком, сладкого, как он любил, из угла мог что-то бубнить Шерлок, который тоже случайно оказался поблизости… дня два назад, да слегка задержался. И это было так не похоже на его привычную жизнь, с постоянными отчетами с кровавыми подробностями, холодными ночными выездами, постоянно мокнущими ногами и мерзкой едой, что просыпалась тоска и зависть, и он снова обещал «попробовать с той, рыженькой из канцелярии» или «блондинкой из конторы напротив». А потом, после очередной неудачи, возвращался, садился в то же кресло, и рассказывал сказки, тщательно фильтруя привычные уже обороты с «волком, задержанным за убийство престарелой леди» или «Белоснежкой, пострадавшей от наркотических средств, предложенных злоумышленницей-мачехой».

Майкрофт помнил, как сам подпал под очарование домашнего тепла и уюта, дарованного вот так, походя, и до сих пор остался под впечатлением, не желая делиться этим благом. Он постоянно боялся, что Малисса решит уехать, или найдется кто-то более ловкий и обаятельный, увлечёт, очарует. И тут же на ум приходил Лестрейд — милый, покладистый и добродушный, который умел смешить и утешать, всегда находил нужные слова. Он бесился, но молчал, не желая нарушать сложившуюся в их мирке кособокую гармонию, частью которой оставался и инспектор. Он не понимал того, что знал сам Грег, который при всём при этом оставался полицейским — понимающим, наблюдательным. Ему была ясна причина недовольства Холмса-старшего, буде им доводилось столкнуться, — банальная ревность, в которой Майкрофт не признавался даже себе самому. И ещё ему было очевидно — его принимают как друга, но никогда не посмотрят иначе. Не стоило даже пытаться.

Всё было в деталях — мелких, почти незаметных. Малисса всегда ждала Майкрофта, поглядывая на часы, если он задерживался, готовила так, чтобы ему нравилось, беспокоилась и искала глазами. Ей одной Холмс разрешал на себя ворчать, если возвращался замёрзшим, и пускал в свой «кокон пустоты», расстояние, которое непозволительно было нарушать никому. С его появлением она оживала, улыбалась открыто и облегчённо, голос становился ниже и мягче. Они инстинктивно ощущали присутствие друг-друга, могли одновременно начать говорить об одном и том же, или вовсе ответить на невысказанный вопрос, находясь на единой волне.

Лестрейд поначалу не понимал, как они вообще могут быть вместе, что она видит в этом сугубо несимпатичном человеке с замашками королевы, но, наблюдая больше, замечал и мягкие, заботливые касания рук, и взгляды украдкой, и особое, бережное отношение, с которым Майкрофт обращался к ней. Он оставался язвительным и едким, но заметно смягчал тон, больше молчал, иногда вступая в пикировки с братом, но без привычной ядовитой желчности. Это замечали все, кто знал Майкрофта, и только он сам старательно закрывал глаза на чувства. Лестрейд не был знатоком любви, но, если видел её, мог определить, даже такую странную, забитую, зарытую в дальние уголки души, как у этих двоих.

Поэтому он просто приходил, наслаждался покоем, играл с детьми, шутил и смеялся сам, ни на что не претендуя, благодарный за эти минуты, создающие иллюзию дома. И только грустновато улыбался, когда замечал подозрительные взгляды Майкрофта, направленные на себя.

Разношерстная компания, которая стала дружна благодаря Шерлоку, но семьёй себя ощущала только в доме Малиссы.

Майкрофт вынырнул из телефона, когда они подъехали к дому 221Б по Бейкер-стрит. Дверь была не заперта, и они вошли, оставив пальто на вешалке, а после начали подниматься, по скрипучим крутоватым ступенькам. В гостиной царил привычный творческий хаос, намешавший в себе химические пробирки, чашки петри с подозрительным содержимым, черепа, пальцы в колбах, стопки книг, листы бумаги с заметками, камни. На столике у камина привычно лежала скрипка. Выбивались из общей гармонии только люди, там находившиеся.

Миссис Хадсон сидела, привязанная на стуле. Джон стоял у стены с руками за спиной. А Шерлок расположился в кресле. На него наставлял пистолет человек в черной маске. Заметив вошедших, он вежливо кивнул им в сторону дивана. Майкрофт нахмурился, чуть сдвигаясь и перехватывая зонтик поудобнее, но неизвестный весьма красноречиво качнул стволом, предупреждая, и указал на центр комнаты. После секундной заминки зонт полетел на пол. После этого Майкрофт помог устроиться Малиссе и уселся сам, положа ногу на ногу.

— Я могу поинтересоваться, что происходит?

Шерлок вопросительно глянул на налётчика. Тот кивнул.

— Как обычно, мы принимали клиентов. Не более трёх часов назад в дом ворвался этот господин, угрожая оружием. Джон попытался оказать ему сопротивление, но безуспешно. Судя по некоторым признакам, наш посетитель нем, но он предоставил лист с требованиями. Выпустить нескольких заключенных, в том числе из Шеррингфорда, и доставить сюда тебя, Майкрофт, и твою даму. Увы, предупредить об опасности не удалось — всё было прописано в инструкциях, дословно, включая разговор с тобой. Очевидно, что этот человек — исполнитель. Кто заказчик — неизвестно.

— Так, и что требуется от меня?

— Конверт на спинке дивана…

Чуть изогнувшись, Майкрофт взял предложенное, развернул и пролистал несколько плотно исписанных листов.

— Мой ответ — нет, — спокойно и доброжелательно ответил, откидываясь на спинку.

— Тогда они убьют её — извини, Лисса, — для того и требовали пригласить обоих.

— Ничего, Шерлок, я понимаю. — Малисса с интересом следила за происходящим, не выказывая страха.

— Я… не могу на это пойти.

— Не ходи, — спокойно согласилась, кивая. — Это будет крайне неосмотрительно и опасно. Тоже, придумали — идти на поводу у террориста!

Миссис Хадсон возмущенно вскрикнула, чуть ли не подскакивая на стуле:

— Как же так! Это неразумно!

— Это логично, — ответили ей хором странные люди на диване.

— Если спрашивать, стоит ли безопасность целой страны моей жизни, я отвечу — стоит, — спокойно констатировала Малисса, откидываясь на спинку и выжидательно глядя на мужчину в маске. Незнакомец многозначительно поднял один из пистолетов, направил дуло прямо в лоб женщине и взвёл курок. Джон напряжённо подался вперед, возмущенно выкрикнув:

— Майкрофт! Как ты можешь быть так спокоен! Мать твоих детей сейчас пристрелят у тебя на глазах! Неужели ты её совсем не любишь? Или такой каменный монстр не способен на чувства?

— Почему? Люблю, — спокойно ответил Холмс-старший. — Но разве это что-то решает? Или сила любви должна отвести пулю? Помнится, вам это не особо помогло, доктор Уотсон.

Джон дёрнулся, как от удара, отшатнулся назад. Майкрофт сидел прямо, костяшки пальцев его побелели. Он еле сдерживал напряжение, внешне оставаясь спокойным. Шерлок молчал, следя за нападающим. Пауза затягивалась, все застыли, физически ощущая общую неловкость и нервозность, повисшую в воздухе. Человек в маске сглотнул, не имея решимости нажать на курок. Ситуация складывалась тупиковая.

Внезапно Малисса встала, спокойно отвела в сторону нацеленное на неё оружие, прошла к Шерлоку и отвесила ему подзатыльник. После чего укоризненно попеняла:

— Господа, вас что, Андерсон покусал? Или вы думали, я не узнаю Грега? Да у него на животе уже две характерные выемки образовались — одна для Шерлок, другая — для Джоан! Ваши штучки с пеплом, небритостью, жестами и характерными отметками мелом и пеплом себе оставьте. А я сразу узнала Лестрейда по его характерным вздохам и тем боязливо-смущенным взглядам, которые он кидал исподтишка. Боялся, что обижусь? Правильно боялся!

Джон опустил руки. Разумеется, свободные.

— Перемудрили.

— И всё это вы сделали для того, чтобы я сказал… то, что сказал?

Ледяной тон Майкрофта понизил температуру в комнате градусов на десять. Оскорбленный, он развернулся и ушел, даже оставив зонтик. Его проводили взглядами, а Грег подошел и молча передал забытое Малиссе. Она благодарно кивнула.

— Спасибо. Ну вот, обиделся. И поделом.

— Мы хотели как лучше, — миссис Хадсон сматывала веревку, обвивавшую до того её руки.

— А получилось, как получилось. Детский сад. Поэтому и наказание будет соответственным. Наказаны. Все трое. — Палец обличительно пересчитал мужчин. — Чтобы и носа не казали. Неделю!

— Мы хотели, чтобы ты знала. Все же в курсе…

— Это можно было сделать более деликатно, не травмируя. Майкрофт такой чуткий.

Марта Хадсон хрюкнула непочтительно, после расхохоталась от души:

— Чуткий Майкрофт Холмс! Нашли тоже трепетную ромашку!

— Вы представляете, как трудно ему пришлось? Для него это настоящий стресс. Пойду, попробую его успокоить. И я очень разочарована.

Неодобрительно качая головой, Малисса заторопилась вниз по ступенькам, даже не надев пальто. Как она и предполагала, Майкрофт стоял на тротуаре и курил, весь олицетворяя каменное оскорбленное спокойствие. Она стала рядом, рассматривая дома напротив.

— Брось, — попросила, так и не поднимая глаз. Он покосился на неё, нахмурился, но всё же выбросил сигарету в урну.

— Почему ты без пальто?

— Мне не холодно.

Недовольно хмурясь, Майкрофт снял своё, набросил на женщину, да так и остался стоять, положа ладони ей на плечи. То ли придерживая, то ли оберегая. Минуту они простояли, не двигаясь, после он резко выдал:

— Я узнал Лестрейда.

Молчание.

— Но решил, что ты его не узнала.

Снова пауза.

— Но то, что я говорил — истина. Могу дать слово.

Она накрыла его ладонь своей, переплела пальцы, потёрлась щекой.

— Я узнала Лестрейда.

Молчание.

— Но решила, что ты его не узнал.

Снова пауза.

— И могу дать слово, что поступила бы так же, даже не будь угроза вымышленной.

— Это глупо.

— Я люблю тебя, кретина — вот главная глупость. А жертвовать собою ради любимых — единственно правильное решение.

Помолчала, после спросила, робея:

— Ты знал?

— Не был уверен до конца. Было слишком много доводов против.

— Сердце не считается с доводами рассудка.

— Согласен.

Холодный чуть отстраненный тон не вязался с тем, с какой силой он вцепился ей в плечи, услышав это признание, из последних сил стараясь сохранить самообладание. Она не видела лица Майкрофта, но могла поручиться, что оно осталось таким же бесстрастным. Не отпуская, задумчиво поинтересовался:

— Но, даже исходя из последних данных, могу предположить, что замуж за меня ты всё же не выйдешь?

— Нет. В данном вопросе я остаюсь при своём мнении.

— Упрямица.

И чуть тише, на самое ухо:

— Любимая…

Она пожала руку, её обнимающую, выражая этим, как тронута его словами. Знала, поймёт. Грелась этим пониманием, облегченно прижимаясь к груди своего мужчины. А потом просто предложила:

— Поехали домой.